Уэйс Маргарет. Галактический враг

   Дайен ступил на красный ковер, который распростерся перед ним, напоминая кровавую реку, и, памятуя о миллиардах зрителей, со спокойным достоинством принял приветствие свиты.
   Когда церемония будет окончена, видеокамеры выключат, репортеры-андроиды покинут корабль, зрители тоже выключат свои видео и вернутся к обычной жизни.
   А Дайен спустится в ад.
   Раз он вернулся с победой, они радостно встретят его, окружат любовью, провозгласят королем. А если бы проиграл сражение и не вернулся, они забыли бы его и стали ждать другого.
   Был ли у него когда-нибудь выбор? Мейгри сказала правду? То, что он сейчас здесь, на борту корабля, — Божественный Промысел?! Или же он сам принял верные решения, которые привели его сюда? Или же какое-то всемогущее существо задурило ему голову?
   Он вспомнил, что Платус мечтал, чтобы он рос простым, обыкновенным ребенком, но ведь именно он назвал его в честь мудрого, доброго правителя, о котором писал Платон.
   Он вспомнил, как Саган убил Платуса. Снова услышал голос Командующего: «Может, я спасу тебя ».
   И голос Абдиэля: «Ты можешь воспользоваться силой, которую дает Королевская кровь. Протяни руку, мой король, возьми ее! »
   Он вспомнил золотистые глаза, щит, который защитил его. Он так и не сказал, что собирался сказать. У него не хватило мужества. Да, он должен был сказать ей о Ди-Луне, о его обещании жениться на другой. Камила имеет право это знать. Они не будут врать друг другу. Но об этом он не мог сказать. О своем решении совершить то,.. что надо совершить. Таск прав, еще много воды утечет. Судьба… Бог… шанс… что-нибудь помешает.
   Что-нибудь спасет его от него самого? Он этого хочет?
   — Ваше величество! — Адмирал Экс сделал шаг вперед, — Мы получили донесение от леди Мейгри. Она делает прыжок через гиперпространство.
   — Мы полетим следом, — сказал Дайен, потирая правую ладонь, словно она болела.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

   Где живо мертвое, мертво живое…

Д. Мильтон. Потерянный рай

ГЛАВА ПЕРВАЯ

   И не плеснет равнина вод,
   Небес не дрогнет лик.
   Иль нарисован океан
   Иль нарисован бриг?

Сэмюэль Тэйлор Кольридж. Сказание о старом мореходе

   Ночная вахта.
   Она ничем не отличается от дневной — только время другое. Подгоняемая ветром, рожденным от летящих в разные стороны кварков ^[2], обгоняя свет звезд, остающихся далеко позади, «Красавица» мчалась сквозь пустоту на скорости, которую мог вычислить лишь не ведающий страха интеллект компьютера.
   А тем, кто был на борту, корабль казался недвижным, словно он попал в штиль.

* * *

   Агис пришел на капитанский мостик, встал позади кресла пилота и, заглянув через плечо Спарафучиле, стал смотреть на показания приборов.
   — Все в порядке?
   — Он летит отлично, — ответил с удовлетворением наемный убийца, откинувшись лениво в кресле.
   Он наконец выбрался из кресла, потянулся, разминая тело, которое, казалось, было без костей. Агис недоумевал, как ему удалось просидеть столько часов, не шелохнувшись! Глаз почти не было видно за спутанными волосами, свисавшими со лба. То ли Спарафучиле скрючился в кресле, то ли сгорбился, то ли ссутулился, то ли принял какую-то еще немыслимую позу, во всяком случае, втянув свое тело в кресло, он не изменил позы за все время вахты, длившейся четыре часа. Со стороны могло показаться, что он спит. Но рискнувший пройти мимо него понял бы, что он ошибается.
   Агис стоял какое-то время и после того, как убийца встал. Центуриону не хотелось садиться сразу же в кресло пилота, которое освободил Спарафучиле. Оно сохраняло не очень-то приятное тепло его тела, не говоря уже о диком зловонии. Агис предпочитал первые полчаса вахты проводить на ногах.
   Спарафучиле усмехнулся, словно прочитал мысли центуриона, и покинул мостик, чтобы заняться своими темными делишками.
   Агис с отвращением посмотрел на кресло, налил себе чашку горячего кофе, прислонился к консоли и стал изучать показания приборов.
   Вахта была изнурительной, чрезвычайно ответственной, потому леди Мейгри и расписала все время на них троих; несли вахту она сама, Агис и ублюдок: четыре часа дежурства, восемь — отдыха. Агис не сводил взглядах приборов, готовый в случае тревоги немедленно взять управление на себя. Он потягивал кофе, а сам какой-то частью своего сознания, той, что не была связана с их путешествием сквозь время и пространство, позволил себе вернуться туда, где он привык находиться во время подобных перелетов: на борт «Феникса».
   Сколько центурион себя помнил, он всегда был солдатом. Хотя понимал, когда-то он им не был. Понимал, что был ребенком, у него были родители, отчий дом, может, собака. Но никаких воспоминаний о тех днях у него не сохранилось. Не потому, что они были горестными и он постарался от них отделаться. Просто они не имели для него никакого значения. Он и имени-то своего настоящего не помнил, ему для этого надо было бы посмотреть свой файл.
   Жизнь началась для Агиса, только когда он стал военным. Он был пилотом-асом, благодаря его высокому профессионализму и мужеству его заметил Командующий. Самый торжественный момент в его жизни наступил, когда его принимали в ряды Почетной гвардии. Во второй раз ему суждено было пережить торжественный момент, когда его назначили капитаном этого элитного корпуса.
   И он был сейчас, пусть мысленно, а не физически, с центурионами.
   «Като отличный командир, — сказал он, обращаясь к светящимся цифрам на экране. — Он будет преданно служить юному королю. Он сможет стать капитаном Дворцовой гвардии короля, перейдя из гвардии Командующего. Я-то вряд ли смог бы на такое решиться. Но сейчас ему предстоит пройти через ад».
   Агис представил себе мириады обязанностей, которые должен выполнять капитан, чей король не просто готовится к войне, но к войне в союзе с ненадежными партнерами, против враждебного соседа, воевать ему предстоит на вражеской территории.
   Но если все будет хорошо, если они победят противника, закончат войну, Като станет капитаном Дворцовой гвардии; в ночь Революции прежняя была уничтожена. Его ждут почет, слава, богатство, даже перспектива, выйдя в отставку, получить пенсию, подобной милости ему никогда не дождаться в Почетной гвардии Командующего. У Сагана центурион очень редко дослуживался до преклонного возраста.
   «Я не дослужу», — подумал Агис с улыбкой.
   Кофе остыл, он поставил чашку.
   Агис ни о чем не жалел. Напротив, он не представлял себе другой судьбы.
   «Что бы ни случилось, победим мы или проиграем, у меня предчувствие, что я буду последним легионером моего повелителя. Что ни делается, все к лучшему. Из Като получится отличный капитан. Да, так лучше».
   Успокоившись, Агис сел на остывшее кожаное кресло и целиком погрузился в свои обязанности.

* * *

   Ночная вахта. Следующая ночь.
   Крис отправился в машинное отделение, чтобы сменить одного из своих подчиненных.
   Как и Агис, Крис следил за показаниями приборов, за их исправностью. Только показания, за которые он отвечал, касались работы двигателей и компьютеров, обеспечивающих их работу, и в отличие от Агиса Крис со своими помощниками тратил пропасть времени на постоянный ремонт, перестройку и наладку сложных систем.
   Киборг прочитал запись последнего вахтенного в судовом журнале, проверил приборы, приказал своим помощникам ложиться спать. Гарри подчинился, Бритт вынырнул откуда-то из глубины отделения, а его сменщик Бернард возник в дверях. Крис держал двоих киборгов на восьмичасовой вахте: они производили инженерные работы.
   — Вот уж никогда не думал, — сказал мрачно Бритт, снимая с себя измеритель радиоактивности, которым он проверял, сколько набрал рентген, пока дежурил, — что ты из меня инженера решишь сделать, Крис. Чертовски скучное занятие.
   Киборг улыбнулся, покачал головой. Откинувшись в кресле, вытащил из кармана сигару, закурил ее.
   — Скоро станет веселей.
   — Правда? Знаешь, я от радости лопну, когда доберусь до Коразии, схвачу там какого-нибудь людоеда и задушу в объятиях. Может, даже землю поцелую, по которой он покатится. Покурить не дашь?
   Крис выпустил дым.
   — А я думал, ты бросил.
   — Да, бросил. Спасибо.
   — Что касается объятий, то мы именно этим и займемся с коразианцами, когда они к нам заявятся на корабль.
   — Ага, Ли мне говорил. Но ведь надо будет сориентироваться вовремя, вдруг они решат нас включить в свое меню?
   — Зачем? Леди собирается сказать им, что мы хотим наладить постоянные поставки. «Свежее мясо — прямо на стол».
   — Думаешь, они поверят?
   — Вполне возможно. Черный рынок человеческого мяса и технологий существует там уже несколько лет. Когда я работал в агентстве, до нас доходили слухи, что им заправляют крупные магнаты. Коразианцы не дураки, хотя думают сообща, одним интеллектом. Сообразят, что от нас будет больше проку, если они договорятся торговать с нами, а не сожрут на обед.
   Киборг своим обостренным слухом услышал стук каблуков адонианца и шуршание плаща его дружка.
   — Компашка идет, — предупредил он Бритта.
   — Кто?
   — Смазливый парнишка.
   — Иисус Христос! — Бритт переполошился. — Я сматываю удочки. У меня от этого парня мороз по коже бежит.
   — Я не ослышался, здесь говорят об обеде? — спросил Рауль, входя в машинное отделение. — Я приготовил сэндвичи.
   Он держал в руках, украшенных кольцами и браслетами, коробку с едой и чашки с дымящимся кофе.
   Бритт с ужасом посмотрел на сэндвичи, покачал головой.
   — Спасибо. Мы с ребятами уже приготовили себе пожрать. — И вылетел из помещения.
   Рауль посмотрел ему вслед. Крошка зашуршал плащом, покачал головой в огромной шляпе.
   — Крошка говорит, что ваш помощник испытывает к нам антипатию.
   Крис кивнул, сделал затяжку.
   — Боится, что вы его на иглу посадите или отравите. Смешной парень. — Он взял сэндвич, вытащил самокрутку изо рта, откусил и стал вяло жевать.
   — А вы не боитесь? — спросил Рауль, ставя коробку на консоль, доставая оттуда яйца, сваренные вкрутую, тонко порезанные маринованные овощи, ножи, вилки, шелковые салфетки с монограммой лайнера.
   — Я? — спросил Крис, глядя на сэндвичи. — Да это лучший способ свалить из этой жизни. Верно говорю, адонианец?
   Рауль вежливо улыбнулся в знак согласия, изящным жестом откинул длинные волосы на плечи, затем занялся маринованными овощами. Крис прикончил один сэндвич, взялся за другой, потом, взглянув на мигающий свет индикатора, нахмурился.
   Киборг нажал на лампочку пальцем здоровой руки, она перестала мигать. Откинулся в кресле, жуя сэндвич и поглядывая на лоти.
   Рауль сегодня был неподражаем — надел шелковую блузку с длинными рукавами, заправил ее в облегающие черные панталоны, как у тореадора, надел кружевные чулки и туфли на высоченных каблуках.
   — Я слышал, вы с вашим дружком собираетесь идти вместе с нами, когда мы долетим до Стигианских пещер. Кажется, миледи сказала, что мы туда летим.
   — Собираемся. — Рауль открыл еще одну коробку с сэндвичами, переставил чашки. — У вас верная информация.
   — Вы туда в вашем наряде и на высоких каблуках отправитесь?
   — Наверно, — ответил лоти добродушно, — надену туфли без каблуков, когда начнется сражение.
   Крис вынул окурок изо рта и хмыкнул.
   — А вы стрелять-то умеете?
   — Конечно, нет, дорогой, — сказал лоти, его безмятежное состояние омрачил испуг. — Может, смог бы, — добавил он, подумав, — но не представляю себе, что причиню кому-то вред.
   Крис снова сунул окурок в рот.
   — Будете своими способами воевать, ядом коразианцев потчевать, да?
   — Да какое мне дело до коразианцев! — сказал Рауль и взял коробку, собираясь уходить. — Кто умеет стрелять, пусть их и пристрелит. Мы с Крошкой, — он кивнул на дружка, — поклялись отомстить Абдиэлю и его зомби.
   — А как вам это удастся осуществить под перекрестным огнем? Надеетесь проскочить под лазерными выстрелами и предложить им отведать вашей травки? — Крис загасил окурок о фарфоровое блюдечко из-под кофейной чашки.
   — Забавно! — Рауль тоненько засмеялся. — Вы за нас не волнуйтесь. У нас свои маленькие хитрости есть. — Он замолчал и посмотрел из-под своих сине-зеленых век на сэндвич. — Приятного аппетита! — И вместе с приятелем засеменил к выходу.
   Крис взглянул на сэндвич, покачал головой, пожал плечами и принялся жевать. Потом снова закурил и занялся приборами.

* * *

   Ночная вахта. В другой каюте.
   Брат Фидель поднялся с колен, чуть-чуть поморщился: кровь притекла к онемевшим ногам. Бережно сложил кожаную плеть, мягкую, мокрую от крови. Спрятал ее в бесформенную, старую сумку, в которой хранил серебряный потир, маленький клинок и молитвенник.
   — Что вы делаете? — спросила Томи, совершенно чистым, чуть-чуть нетвердым голосом.
   Брат Фидель от удивления чуть не выронил сумку. Неужели он ошибся? Не могла она выйти из наркоза так быстро. Сколько часов, сколько дней прошло? Неужели так много?.. Посмотрел на часы и пришел в замешательство. Он не мог вспомнить, когда он делал Томи последний раз укол, — непростительный грех для фельдшера.
   Посмотрел на дневник записей, лежавший на тумбочке, заполненный его четким, аккуратным почерком; он его вел, потому что свой персональный компьютер оставил на борту «Феникса». Да, он обсчитался, допустил ошибку.
   Он упрекнул себя. Никогда ничего подобного с ним не случалось. Он всегда был образцом, к нему обращались за помощью и советом в трудные минуты. Он сохранял присутствие духа во время бомбардировок «Феникса», постоянно вел записи в те страшные дни.
   А теперь он расслабился, подвел больного, подвел себя, подвел Господа.
   Или же Господь подвел его? Почему Он не услышал его молитвы, его страстные молитвы?
   Кусая от боли губы, монах с трудом натянул рубашку на свежие кровоточащие раны, покрывшие его спину. Рубаха была просторной, свободно обвисала на его тщедушном теле, куда свободнее, чем когда он отправлялся в это жуткое путешествие.
   Фидель услышал шорох простыней. В зеркале напротив него он увидел Томи, пытающуюся подняться на локте.
   — Много чудес мне довелось видеть на своем веку, — сказала она. — Видела парней, которые платили женщинам за то, что те их хлестали плетьми, и женщин, плативших парням, чтобы те их истязали, но никогда не видела человека, истязающего самого себя. Вы получаете от этого удовольствие?
   Фидель не ответил. Осторожно застегнул рубаху. Осторожно приготовил шприц для укола. Повернувшись и не отрывая взгляда от простыни, которую он сменит, как только его пациентка снова будет в коматозном состоянии, шагнул вперед.
   — Не надо, пожалуйста! — попросила Томи. Она говорила теперь не с вызывом, а тихо, испуганно. — По крайней мере не сразу! Через час. Дайте мне час. Чтобы просто… поговорить. Обещаю, я не скажу ничего такого, что вам будет неприятно услышать. Мы поговорим просто… о нас с вами. Я хочу понять вас.
   Фидель заколебался. Рука со шприцем задрожала. Он не отрывал взгляда от смятой простыни, но видел ее голую, округлую руку с крепкими мускулами, темную и гладкую, резко выделявшуюся на простыне лимонного цвета.
   — Вы не представляете, как это ужасно, — продолжала она тихо. Рука, скованная парализатором, непроизвольно дрожала. — Мне кажется, что после укола я засну и не проснусь. Или проснусь у какого-то коразианца. Нет! Простите, не стану об этом. Обещаю. Скажите, почему вы… делаете… такое… с собой? Правда, я хочу понять вас.
   Фидель поднял взгляд, перевел с ее руки на лицо. В ее темных глазах, подернутых легким туманом наркоза, были те же страх, отчаяние, любопытство, что и в голосе. Любопытство по отношению к нему.
   Один час наверняка никакого вреда не причинит. Он положил шприц на тумбочку, придвинул стул, тот самый, на котором он провел столько долгих, мучительных часов дежурства.
   Томи пошевелила рукой. Если бы она могла, она бы дотянулась до него. Он видел, как она пытается это сделать, видел, как она напрягла всю свою волю, но парализаторы блокировали ее. Сердце у него защемило от боли — не столько причиненной им самому себе, сколько от несокрушимой тяги к Томи.
   — Вам не понять, — сказал он ей, садясь рядом и стараясь не прислоняться спиной к подушкам.
   — Может, пойму. Однажды я подралась со своим приятелем. Вернулась домой и стукнула кулаком о стену. Размозжила себе косточки и пробила дырку в штукатурке. Но мне полегчало. Правда, в ту минуту мне хотелось, чтобы вместо стены оказалась под моим кулаком его башка. — Она откинулась на подушку. — Господи! Я хотела бы выразить понятнее свои мысли. Я ведь знаю, что хочу сказать. Пусть это звучит дико, но вы поэтому истязаете себя? Чтобы вам стало легче на душе?
   — Да, — солгал брат Фидель.
   — Из-за меня, да? Вы хотите меня. Но вы не воспользовались моей беспомощностью. Прекрасно. — Томи закрыла глаза, мечтательно улыбнулась. — Никогда раньше не встречала такого прекрасного человека. И нежного. Уверена — вы очень нежный любовник. И чувственный. Ваше прикосновение… — Томи вздохнула, потянулась, руки, ноги, все тело пришло под простыней в движение. — Вы знаете, как прикоснуться к женщине, чтобы она… — Томи открыла глаза. Голос звучал хрипло, глухо. — Полюбите меня. Мы станем любовниками. Вы понимаете? Да? Вы никогда не любили женщину? Но ведь вы знаете, что такое любовь, да? Вы мечтаете о ней по ночам. Вы мечтаете обо мне! — догадалась она; между захватчиком и его жертвой порой возникает внутренняя связь, вот и ей вдруг открылось, что с ним происходит.
   Фидель поднялся. Он даже не осознавал, что стоит, понял это только, когда ноги у него подкосились. Он схватился за комод, наклонился над ним, дрожа.
   — Реальность лучше. Лучше, чем ваши мечты. Снимите с меня эти проклятые парализаторы…
   Фидель понял голову, увидел в зеркале ее лицо, на какую-то долю секунды увидел холодный расчет в ее темных глазах. В ту же секунду это выражение исчезло — она заметила, что он следит за ней. Но поздно… слишком поздно.
   Охваченный смятением, он рванулся к тумбочке, схватил шприц и вонзил иглу в руку женщины.
   Томи молча смотрела на него. Он мрачно следил за ней, выжидая, когда подействует наркотик. Наконец глаза затуманились, веки отяжелели.
   — Что же, — пробормотала она. — Я сделала попытку… Не вините меня.
   Глаза закрылись, потом широко раскрылись. Они были затуманены, взгляд мягкий. Она посмотрела на него, вздохнула.
   — Такой нежный… любовник.
   Она спала.
   Брат Фидель отшвырнул шприц. Упав на колени, он закрыл лицо руками и зарыдал.

* * *

   Ночная вахта, еще одна.
   Мейгри не спала. Корабль приближался к цели своего путешествия. Она была в своей каюте на палубе «С», рядом с антигравитационным лифтом, который вел на верхнюю палубу. Чтобы освободить каюту для Мейгри, из нее перевели пожилую пару: толстяка мужчину и рослую женщину. Спарафучиле с Агисом перенесли их — не без труда — в другой отсек.
   — Много мяса на этих костях, — сообщил по возвращении Спарафучиле, и его уродливое лицо дернулось в усмешке. — В спячке они не отощают. Мы покажем коразианцам сначала их, да?
   Мейгри оставила его слова без внимания: ублюдок признавал только черный юмор. Но она вспоминала его шуточку всякий раз, когда входила к себе в каюту, видела одежду прежнего обитателя в шкафу, драгоценности женщины, аккуратно сложенные в коробочке на туалетном столике, чьи-то фотографии, судя по всему, их внуков, на тумбочке. Если что-нибудь не получится…
   Все должно получиться. Мейгри решительно отогнала от себя сомнения, занялась подсчетом запасов топлива. Пока что все шло гладко, слишком гладко. Они преодолели почти три четверти пути через пустоту. Завтра или послезавтра они покинут гиперпространство и подготовятся к преодолению блокады коразианцев на внешнем периметре планеты. Мейгри почти хотелось, чтобы что-нибудь приключилось до того. Ничего значительного, но такое, чтобы задобрить богов, которые, по слухам, не любят, когда человек становится слишком доволен жизнью.
   Она включила небольшой компьютер, стоявший на етоле.
   — Пива? — весело замигало на нем.
   — Нет, дайте мне…
   — Кости? Бридж? Колоду карт для пасьянса?
   — Да нет же. Последние данные о запасах топлива.
   Компьютер огорченно подчинился.
   Ее отвлек стук в дверь.
   — Войдите, — сказала она. — Поставьте сюда, — не подымая головы, приказала она, решив, что это Рауль принес обед.
   — Миледи!..
   Но это был не Рауль. Обернувшись, Мейгри увидела в дверях брата Фиделя.
   — Мне надо поговорить с вами, миледи. — Он стоял, сложив руки и опустив взгляд. Но когда он заговорил, то посмотрел на нее, и она увидела застывшую боль в его глазах.
   Мейгри вздохнула, подумав, что все-таки она должна благодарить Бога. Он услышал ее молитвы. Без сомнения, что-то стряслось.
   — Как ваша пленница? Вы не оставили ее без присмотра?
   — С ней Рауль, — ответил брат Фидель. — К тому же она сейчас спит.
   — Отлично. Сейчас я займусь вами. Я должна сначала закончить. Закройте дверь и садитесь.
   Монах повиновался.
   Мейгри вернулась к своим сложным математическим подсчетам, но все время ощущала присутствие молодого священника, хотя он сидел, не говоря ни слова, не шелохнувшись.
   — На сегодня достаточно, — сказала она наконец компьютеру. Цифры плыли у нее перед глазами.
   — Вы бы лучше выяснили, хватит ли нам топлива, чтобы вернуться в нашу галактику! — сказал весело компьютер.
   Мейгри выключила его и повернулась к священнику.
   — Хватит, — заверила она его. — Если не будем петлять.
   Он, казалось, обрадовался, кивнул головой. У него начался нервный тик в углу глаза. Руки, лежавшие на коленях, дрожали, обычно бледное лицо стало серым. Он очень похудел за это время.
   — Брат Фидель, когда вы спали в последний раз? — строго спросила Мейгри. — А ели? Господи, если вы заболеете…
   — Не заболею, — сказал Фидель, слабо улыбнувшись. — Нас приучили держать пост. Я держал пост, молился. — Он вспыхнул, на щеках появился след румянца. — И прочее. — Он сомкнул губы и проглотил слюну.
   Мейгри, сообразив, что он имеет в виду, посмотрела на его спину в зеркале, висевшем за ним. На рубахе проступили пятна крови, следы плети, следы самоистязания. Ничего не сказав, она ждала продолжения монолога.
   Он увидел, что она поняла, в чем дело.
   — Не помогло.
   Он глубоко вздохнул, вскочил со стула и рухнул перед ней на колени.
   — Миледи, разрешите мне исповедаться.
   Мейгри с изумлением смотрела на него.
   — Брат Фидель, вряд ли я… вправе. Я ведь не священник, как лорд Саган. Никогда не принимала святые дары. Я не смогу отпустить вам ваши грехи.
   — Я знаю, — сказал брат Фидель окрепшим голосом. Он долго смотрел на нее. — Но вы близки к Господу, миледи. Я чувствую! Знаю! Спарафучиле сказал мне, что скоро, может, даже завтра, мы будем в Коразианской галактике. Там нас ждет смертельная опасность. Да, миледи?
   — Да, — сказала Мейгри.
   — Я не смогу умереть с таким грузом на душе. Выслушайте мою исповедь, миледи. Она и вас касается. Мои грехи может простить мне простой смертный. И я уповаю на Господа, что Он будет милостив ко мне.
   — Хорошо, — сказала холодно Мейгри, терзаемая сомнениями.
   А вдруг священник и его подопечная замыслили заговор? Брат Фидель ведь с самого начала не одобрял план Мейгри. Может, он таким образом хочет выйти из игры? Может, капитан уже прокралась на мостик? Спарафучиле шпионил за ними, но, может, он прозевал?
   Мейгри готова была отказать Фиделю под любым предлогом, предупредить Агиса…
   «Не глупи, — сказала она сама себе. — Ты просто поддалась панике». Она заставила себя обдумать все спокойно и рассудительно. Она видела капитана Корбет вчера. Девушка была под наркозом, в полубессознательном состоянии почти все время. Рауль сказал, что после того, как ей перестанут делать уколы, потребуется еще несколько дней, прежде чем организм очистится. Агис, безусловно, способен с ней справиться, если понадобится, да и Спарафучиле под рукой, впрочем, он всегда рядом, даже когда не нужен.
   — Миледи, — сказал священник. — Я влюбился.
   И замолк, склонив голову.
   Не «влюбился», а «пал жертвой любви». Пал. Да, вот что с ним произошло.
   — И все? — спросила Мейгри, не подумав.
   Он посмотрел в изумлении на нее; его тело было само страдание; оно сквозило в его мускулах, в натянутых, как струна, сухожилиях, в беззащитных лопатках с запекшейся кровью.