Страница:
— Вы правы, сэр. — Таcк замер, занеся ногу в очередном шаге, повернулся на другой пятке и сел на край стула. — Видит Бог, я не доставлю Сагану такого удовольствия — он зря думает, что я волнуюсь.
Он закинул руки на металлическую спинку стула, положил ногу на ногу и с мрачной решимостью позволил себе расслабиться. Пряча улыбку, Дикстер вернулся к чтению.
— Только бы знать, поженит нас Саган или нет перед тем, как казнить. Помните, как нацистский офицер поженил Хемфри Богарта и Кэтрин Хепберн в фильме о лодке? — мечтательно произнесла Нола.
Она села, положила руки на стол, а голову — на руки. Прошло уже восемь часов, как они были заперты в этой комнате.
— Черт побери, Нола. Прекрати болтать о казни! — взорвался Таcк, вскочил и снова принялся метаться по комнате. — Никого не казнят. — Он повернулся к генералу и спросил в десятый раз: — Ведь можно что-то предпринять?..
Дикстер оторвал взгляд от книги. Уголки его губ дернулись.
— Дверь заперта и опечатана. Предположим, нам удастся прорваться сквозь эту стальную дверь. После чего мы вчетвером, вооруженные исключительно ножницами с этого письменного стола, столкнемся с десятью центурионами…
— Простите меня, что я втянул вас в такую передрягу. — вдруг абсолютно спокойно произнес Дайен. — Я благодарен вам за то, что вы пытались мне помочь, но вам не следовало этого делать. Я знаю, как мне поступить.
В короле произошла какая-то перемена, подумал Дикстер. Что-то странное появилось в его облике. Он казался отрешенным от всего, словно уже отсутствовал в этой жизни или был в иной, как будто он уже витал там, среди мерцающих звезд, и не был узником, заточенным в собственной спальне.
Таcк покачал головой, подошел к Дикстеру.
— Прошу извинить меня, генерал, но полагаю, нам следует попытаться сбежать отсюда. Среди тех, кто стоит в дозоре, есть центурионы, долгое время служившие нашему королю. Если дело дойдет до драки…
Дайен обернулся, оторвавшись от экрана.
— Нет, Таcк, — сказал он, — Я отказался начинать гражданскую войну в галактике. Не стану развязывать ее и на борту корабля.
— Ты уверен, что принял верное решение?
— Да, уверен. Я потому еще уверен, — добавил Дайен, скептически поглядывая на Таска, — что поначалу принял неверное решение.
— Чушь какую-то несешь, парнишка. Впрочем, не в первый раз, — добавил Таcк, вытирая с шеи пот. Он взял ножницы, о которых только что говорилось, и надпорол воротничок, чтобы освободить шею.
— Можете вообще его отпороть, Таcк, — сухо посоветовал Дикстер. — Учитывая, что нас ожидает, я не очень бы беспокоился, что схлопочу замечание за то, что одет не по форме.
— Я собирался идти на прием. Собирался сказать им, что мы объявляем войну.
Таcк перестал метаться по комнате.
Дикстер уже не притворялся, что читает.
— В чем дело, сынок?
Нола подняла голову, откинула локоны со лба.
— Я убедил сам себя в том, что Саган прав: война — единственная альтернатива, я собирался отдать им бомбу.
— Господи Иисусе, парнишка, я… — Таcк нахмурился и замолчал.
Дайен медленно кивнул.
— Я знаю, о чем ты думаешь. Что я трус и лжец. Наболтал с три короба, что, мол, ни за что не стану обрекать свой народ на войну. Но теперь у меня появился выход. Я собираюсь сдать поле боя Сагану, пусть берет верх. Тогда я смогу всю вину за случившееся переложить на него. Мне не придется брать на себя ответственность, винить себя во всем. Я всегда смогу утешиться тем, что у меня не было выбора.
Вот такое я принял решение. Или решил, что принял. Но когда я собрался выйти из комнаты и отправиться на прием, когда попытался выйти за дверь… — Дайен остановился, раздумывая, как бы лучше выразить то, что мучило его. — Словно вокруг меня создалось силовое поле. Я не мог переступить порог. Как только я пытался это сделать, все внутри меня начинало бунтовать. Пот катил с меня градом. Я задыхался.
Нола понимающе кивала ему.
Таcк, выкатив от изумления глаза, взглянул на генерала. Дикстер продолжал пристально смотреть на Дайена.
— И что же вы тогда предприняли? — Генерал закрыл книгу, заложив пальцем страницу, где остановился. Он отметил что-то в тексте, который еще не прочитал, отложив его на потом.
— Я подумал, что со мной что-то случилось. Возможно, заболел гриппом. Или это был результат стресса. Я лег в кровать, решил отдохнуть немного, отдохнуть, а затем идти на прием. У меня было немало времени. Я сказал самому себе, что у меня есть выбор. Могу не уступать угрозам Сагана. Могу поступить так, как считаю правильным. В конечном счете я король. Я взял на себя ответственность за судьбу и благоденствие своего народа. Я не допущу, чтобы он бедствовал.
И как только я принял это решение, мне полегчало, я успокоился и расслабился. И послал Сагану записку, — закончил Дайен.
— Ну прямо как на курсах психологии, которые я посещаю! — взволнованно воскликнула Нола. — Вы подсознательно ощущали, что поступаете неверно, и ваше подсознание лишило вас сил.
— Ничего себе подсознание! Да просто съел какую-то дрянь за завтраком. Так что ты надумал делать? Сражаться не хочешь. Собираешься сидеть и ждать, пока, он тебя пристрелит?
— Он не пристрелит, — мягко ответил Дайен. — У него не больше шансов, чем у меня в ту ночь в доме Снаги Оме.
— Боже Всемогущий…
— Можете не оставаться со мной, — с легкой улыбкой произнес Дайен.
— Коней на переправе не меняют, — пробормотал Таск, бросившись с угрюмым молчанием в кресло.
Дайен улыбнулся своему товарищу и снова повернулся к экрану. Дикстер взялся за книгу, на этот раз он действительно стал ее читать. Обратил внимание на заглавие, оно было зловещим: «Король должен умереть». Автор — писатель XX века Рено. Книга из седой древности. Как только Дикстер взял ее в руки, она сразу открылась на той странице, как будто именно ее читали сотни раз. Один абзац, в середине, был подчеркнут красными чернилами.
«… Когда Короля возвели на трон, он уже знал свою Судьбу. Через три года или через семь, или через девять лет, как это диктовала традиция, его царствование прекратится, и Господь призовет его к Себе. И он принимал свою Судьбу, иначе бы не был королем, облаченным властью повести свой народ за собой. Когда решили короновать престолонаследника из Королевского рода, это стало знамением — он выбирал не бесконечное прозябание в безвестности, подобное жизни быка в загоне, а короткую, но славную жизнь, вверяя ее Всевышнему».
Дикстер поскреб свой небритый подбородок, шершавый от выросшей за ночь щетины. Он услышал звук, практически неразличимый за стальными дверями, но тому, кто привык его слышать, он был понятен — попарное шарканье маршировавших сапог.
Слабый звук становился отчетливее, а затем превратился в гром, заполнивший темноту комнат Его величества. Таск поднял голову. Нола выпрямилась и протянула ему руку. Дайен обернулся и стал спокойно и бесстрастно смотреть на закрытую дверь. Но Дикстер заметил, как его плотно сплетенные за спиной пальцы впились друг в друга. Генерал не спеша закрыл книгу и отложил ее в сторону.
В самом ли деле они услышали за металлической дверью громыхавшие удары кулаков по доспехам, в которые были облачены центурионы? И взаправду ли различали чьи-то шаги?
Покраснев от волнения, Таск — он сидел сжавшись, точно пантера, загнанная в угол, — вскочил с места. Дайен облизал пересохшие губы.
Запертая дверь открылась, и вошел Командующий. Он положил руку на пульт управления, и дверь захлопнулась за ним. Его телохранители остались в коридоре. Саган был облачен в военные доспехи, голову венчал шлем, но это были не парадные доспехи, а те, в которых он выходил на поле брани. С плеч спадала длинная накидка, подколотая золотыми булавками в виде феникса. Железная маска уставилась на Дайена, потом Саган молча снял шлем и положил его на согнутую левую руку.
Его длинные черные волосы, тронутые на висках инеем седины, были гладко зачесаны назад и перехвачены на шее кожаным шнурком. Лицо его было холодным и непроницаемым, как металл, казалось, что он и не снимал шлема.
Непокорность и нежелание сдаваться по-прежнему не покидали юношу. Он был настроен решительно.
Наконец Командующий заговорил, обращаясь к Дайену, словно, кроме них двоих, в комнате никого не было, а возможно, не было и во всей Вселенной:
— Я пришел сообщить вам, Ваше величество, что покидаю борт корабля.
Дайен был готов ко всему, но не к такому повороту событий. Он молча с изумлением уставился на лорда Сагана, считая, что всего-навсего ослышался.
— Командовать флотом будет адмирал Экс, — продолжал Саган. — Адмирал умом не блещет, но ему хватает сообразительности, чтобы трезво оценивать свои возможности. Он опытный, знающий командир, на него вполне можно положиться. Предлагаю, Ваше величество, назначить в мое отсутствие командующим операциями на суше и в воздухе генерала Дикстера.
Саган мельком бросил взгляд в сторону, давая понять, что осведомлен о присутствии генерала. Никаких проявлений эмоций и заинтересованности, ничего, кроме почтительности.
«Что бы это значило?» — спросил про себя Дикстер.
Безусловно, не он один желал разобраться, что происходит. Командующий остановился, ожидая ответа Дайена. Однако тот просто не знал, с чего начать.
Каменная стена неприязни рухнула. Дайен, как и все остальные, понял, что Саган не шутит.
— Я уже сделал необходимые распоряжения. Дело за вами, сир, ваше слово — закон. Я назначил капитана Почетной гвардии Агиса ответственным за вашу личную безопасность.
Будучи вправе лишь советовать, я предложил бы вам на это время опереться на мудрость, — уголки рта Сагана слегка дрогнули, — если не на житейскую смекалку Медведя Олефского. Он, разумеется, неотесан и грубоват, но в его котелке — потрясающее знание людей и их взглядов. Что же касается Ди-Луны и Рикилта, располагайте ими целиком и полностью, но не доверяйте им. Никогда не проявляйте ни малейшего намека на слабость. Едва они почуют, что пахнет кровью, они растерзают вас на части. Никогда не допускайте того, чтобы они забывали, что вы их король. Прощайте, сир.
Командующий отдал поклон, повернулся и направился к дверям.
— Остановитесь! — произнес наконец Дайен. — Просто так вы не уйдете. Куда вы собрались? И когда вернетесь?
— Не могу сказать.
— И вы оставите меня одного?
Даже не обернувшись, Командующий ответил тихим, исполненным горечи голосом:
— Вы не один. С вами Господь наш, Ваше величество.
Двери разомкнулись. Саган вышел. Двери закрылись.
Никто не шелохнулся, не вымолвил ни слова.
В космосе каждые две секунды вспыхивал пульсар, напоминавший Дайену подмигивающий глаз какого-то гиганта.
— Следите, чтобы эта троица не секретничала друг с другом, записывайте каждое их слово и как можно быстрее отправьте их отсюда прочь, — таково было последнее распоряжение Сагана.
В окружении собственной свиты и почетной стражи, присланной Его величеством, в сопровождении корабельного экипажа трое союзников, ненадолго встретившись в ангаре, обменялись официальными словами прощания. Ди-Луна с насупленными бровями выглядела мрачной. Рикилт был весь «затянут туманом», как обычно говорили о таком его состоянии другие пародышащие, лицо его пряталось за плотной клубящейся завесой. Между тем Олефский самодовольно улыбался.
— О чем это они? — еле слышно спросил Экс своего шефа.
Адмирал, по всей вероятности, находился в полусонном состоянии. Он старался подслушать их разговор, но шум в ангаре и постоянная пульсирующая боль в висках мешали ему.
— О конных скачках, — прошептал Уильямс.
Адмирал пребывал в черной меланхолии. Конечно, ночью он глаз не сомкнул.
— О конных скачках? — изумился Экс. — И это все? Вы уверены?
Они подошли еще поближе.
— А вы слышали, кто выиграл на последних скачках? — задал вопрос Медведь.
— Спутниковая связь была неисправной, — зазвенел голос Ди-Луны. — Не уверена, что я правильно разобрала кличку победителя.
— Правильно, правильно, — подтвердил Олефский. — Вдвоем вы должны мне сто золотых монет.
Туман вокруг Рикилта приобрел омерзительный желто-зеленый оттенок.
— Ваша лошадка еще не разорвала финишную ленту.
Экс удивленно заморгал глазами.
— Странно, — пробормотал он. — А может быть, это какая-то механическая лошадка?
— Плевал я на это с седьмого неба! — зарычал Олефский. — Как только одна из двух лошадей сходит с круга, скачки закончены, таковы были условия. — Медведь протянул свою лапищу. — Деньги на бочку.
Ди-Луна вытащила из-за пояса кошелек, сделанный из крошечных стальных колец, положила его на ладонь, чтобы определить вес, бросила задумчивый взгляд на Медведя. И внезапно с ослепительной улыбкой протянула золото Олефскому.
— В сущности, мизерная сумма, если учеть величину поставленного на кон. Сдается мне, что я могу включить в эти бега свою лошадь.
— Я бы мог сделать то же самое, — Рикилт разразился отвратительным смехом, прозвучавшим по транслятору с металлическим скрежетом. — Я невысокого мнения о вашем жеребце, Олефский. Сомневаюсь, протянет ли он до следующего раза. Мне кажется, что он охромел, и нам придется от него отказаться.
— У него отличные жокеи. И он великолепно проявил себя в первом забеге, — благодушно произнес Медведь. — Платите. И не в кредит, а наличными.
Вдруг сквозь туман прорезался один глаз пародышащего, сверкнувший в сторону Олефского.
В динамике раздались непонятные звуки, словно Рикилт полоскал рот. Он незаметно стал щупать бесчисленные маленькие карманчики на «молниях» и отделения своего летнего костюма.
— Такой же куркуль, как любой пародышащий, — вполголоса прокомментировал Экс и покачал головой.
Наконец Рикилт извлек десять помятых купюр с изображением золотого орла и дважды пересчитал их. Ленивым жестом он нехотя протянул их Медведю, пока туман клубами валил из его шлема, затем повернулся и вне себя от ярости забрался в шаттл.
Посмеиваясь, Ди-Луна пожелала Олефскому благополучного полета, бросила презрительный взгляд на Уильямса и Экса и направилась к своему космолету. Олефский сунул деньги в подбитый мехом сапог, а кошелек — за кожаную робу. Он повернулся к Эксу и Уильямсу, старавшимся делать вид, что не слышали ни слова.
— Пародышащий, наверное, прав. А все же за того жеребца денежки я получил. Мне по душе его безжалостность. — Медведь подмигнул. — Адмирал! Вы согласны?
— Не имею ни малейшего понятия, о чем идет речь, — жестко ответил Экс.
Олефского это рассмешило. И в окружении своих неуклюжих сыновей он двинулся к шаттлу. Его рокотавший смех слился с ревом двигателя корабля, готовившегося к старту.
— Галактика летит в тартарары, а они о скачках треплются! — Экс с возмущением посмотрел вслед этой троице.
— И тем не менее, сэр, — с усталой улыбкой произнес Уильямс, — скачки считаются королевским спортом.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Это место назвали Академией, потому что так назывался сад под Афинами, где некогда преподавал Платон. Восемнадцать лет назад сюда отдавали учиться отпрысков Королевской крови, где они постигали искусство управления государством и народом.
Академия расположилась далеко от Афин, от Старой Земли, на расстоянии в несколько световых лет от цивилизованных планет галактики. Такое изолированное место было подобрано специально. Планета должна была быть ограждена от превратностей войны — локальной или галактической. По той же самой причине здесь отсутствовали крупные поселения с большим числом жителей, к тому же устроители не хотели, чтобы студенты отвлекались от занятий и дневали и ночевали в увеселительных заведениях. Рядом с Академией находилась небольшая деревенька, она-то и стала основным поставщиком провианта для будущих правителей государства.
Те, кто выбирал место для школы для детей Королевской крови, решили, что планета должна быть похожа на Старую Землю. Поскольку многие элементы человеческой культуры проникли сюда с Земли, было дано указание создать для студентов окружающую среду, подобную той, что существовала на Земле. Трудно понять строки Шекспира — «Во мне ты видишь тот вечерний час, когда поблек на западе закат», если вы прибыли с планеты с тремя солнцами, белыми ночами, или же планеты, столь удаленной от солнца, что о его существовании там вообще не подозревают до сих пор.
Академия располагалась в двух отдельных корпусах: один — для девочек, другой — для мальчиков. В каждом читались самостоятельные курсы. Педагоги решили ввести раздельное обучение, поскольку девочки гораздо быстрее осваивали материал, чем мальчики. Когда дети подрастали, они после десяти лет начинали посещать занятия вместе, в основном, чтобы приобрести специальные навыки. Эти мальчики и девочки, став мужчинами и женщинами, должны были быть правителями планет, а возможно, и всей солнечной системы. Союзы, заключенные в этом возрасте, обещали в дальнейшем гарантии мирного сосуществования.
Академию посещали несколько инопланетян. На других планетах тоже существовали школы, где заканчивали обучение дети инопланетян благородного происхождения. Тем не менее для людей Академия была самым крупным и престижным учебным заведением. Именно люди, с их склонностью и умением культивировать в себе всепоглощающие амбиции и с их ненасытным любопытством, превратились в главную силу галактики.
Президент Питер Роубс не желал, чтобы его имя сохранилось в истории как символ злодейских преступлений, и издал указ, который повелевал переправить детей Королевской крови в другое место, где предстояло «трансформировать» их интеллект, дабы они смогли «ассимилироваться» и жить среди простого народа. По видео показывали ребятишек с узелками, где хранились их немудреные пожитки, на борту огромных воздушных кораблей. Дети казались сонными, точно их разбудили среди ночи, но кое-кто улыбался и махал рукой перед камерой. Процесс ассимиляции прошел безупречно, ибо с тех пор никто и никогда ничего не слышал ни об одном из этих ребятишек.
Академия владела обширными земельными угодьями, множеством учебных зданий, построенных в классическом стиле. Пологие, поросшие густым лесом холмы, на которых в прохладное утро покоились туманы, были отличным прибежищем для учебных залов. Они соединялись тропинками. Студенты ходили в классы пешком, физические упражнения считались необходимым дополнением к занятиям научными дисциплинами. Кругом цвели сады. Все — от первоклашки до школьного учителя — работали там, выращивали на огородах овощи себе к столу, приобретали трудовые навыки и учились бережному отношению к живому. Что же касалось библиотек, то со времен легендарной Александрийской библиотеки мир не знал такой огромной коллекции книг.
После Революции Конгресс постановил превратить Академию в народную школу. Пригласили педагогов, сюда потоком грянули студенты. Появилось множество купцов, решивших построить по соседству город, который удовлетворял бы запросы студентов и преподавателей. Президент Роубс собственноручно разрезал ленту, открывшую двери всем желающим (кто мог за это платить немалые деньги).
Однако вскоре все до единого покинули Академию — ни один студент не проучился больше одного семестра. Поползли странные слухи. Происходили загадочные события. В саду исчезли все растения. Начали разрушаться здания: по необъяснимым причинам в окнах лопались стекла, крыши начали протекать в самых неожиданных местах. Из библиотеки стали исчезать книги — как только кто-нибудь просил какую-нибудь книгу, она бесследно пропадала. Шли бесконечные дожди, грохотал гром, бушевали грозы, каких никто и припомнить не мог.
Тщетно президент Роубс умолял студентов и профессоров не покидать стен Академии. Никто не остался. Одна преподавательница математики в звании профессора, известная своим неверием в «физические феномены», изучила атмосферу и заявила, что, по ее мнению, здесь весьма вредный для здоровья воздух: слишком много кислорода.
Разумеется, академические владения имели чрезвычайно высокую стоимость, чтобы бросить их. И потому после этого Академия в разные периоды была то доходным домом, приносившим ничтожный доход, то общиной для пенсионеров, то курортом и зоной здоровья. Однако и эти все начинания тоже кончались крахом. Бедняки бросили Академию и скрылись в лесах, исчезли под покровом ночи и пенсионеры, курорт так и не открыли. В конце концов Конгресс, уставший от пустой траты денег на обреченные проекты, признал свое поражения. Академия была предана забвению, сады одичали и потонули в зарослях, здания опустели, не было видно ни одной живой души… кроме мертвецов, которые, поговаривали, бродили здесь по ночам.
А теперь тут жил один человек и бродил по академическим зданиям в дневное время.
Корабль Командующего совершил посадку на месте бывшего космодрома. Территория его занимала небольшой участок, он был предназначен для того, чтобы принимать один-два корабля одновременно. Гостей здесь особенно не жаловали: дети очень редко летали домой на каникулы или просто так. Считалось, что родители плохо влияли на них.
Почетная гвардия его сиятельства спустилась по трапу корабля на посадочную площадку, пришедшую в полную негодность. В щели между бетонными плитами пробились трава и сорняки. Коммуникационная башня космодрома давно опустела. Фасад дал трещину, стекла в большинстве окон были выбиты. Аппаратура не следила за звездами, вероятно, давным-давно и не реагировала на вызовы.
На краю посадочной площадки стоял еще один «Ятаган». Он был накрыт холщовым чехлом, защищавшим от непогоды и диких животных. Судя по всему, он простоял здесь много месяцев. Колеса утопали в траве. Вокруг него кружили осенние листья. Внимательно осмотрев корабль, командующий обнаружил рядом с кабиной птичьи гнезда.
Саган подозвал Агиса, который тут же сделал несколько шагов вперед.
— Рад служить вам, мой повелитель!
— Передайте мои наилучшие пожелания леди Мейгри. Сообщите ей, что я прибыл на планету и предвкушаю радость от встречи с ней, — Саган остановился, что-то обдумывая, — в розарии ректора.
— Слушаю, мой повелитель. А где я найду миледи?
Командующий посмотрел в небо, чтобы по положению солнца — а оно находилось у линии горизонта — определить планетное время.
— В спортивном зале, — ответил он. — Его отсюда видно. Куполообразное здание слева от вас. После того как сообщите ей об этом, возвращайтесь к кораблю.
— Слушаюсь, сэр.
Агис намеревался взять с собой лишь часть людей, а остальных оставить для охраны Сагана, но тот распорядился по-своему:
— Берите с собой всех.
Агис замялся:
— Мой повелитель…
— Это приказ, капитан.
— Слушаюсь, милорд.
Агис не мог удержаться, чтобы с подозрением не посмотреть на человека, стоявшего за спиной Командующего. Темнокожий, молчаливый, неподвижный, он напоминал тень Сагана. Юноша был облачен в долгополую коричневую рясу, руки, скрещенные на груди, утопали в длинных рукавах, ладони были положены под локти. Ни один центурион не знал, кто он такой и откуда появился. Каким-то таинственным образом он внезапно возник на борту «Феникса-II». В то же самое время доктор Гиск по чистой случайности сообщил, что кто-то из санитаров покинул госпиталь. Агис мог сопоставить эти два события, но подобное сопоставление все равно ничего не проясняло. Поэтому он старался держать язык за зубами.
Однако человек в рясе с капюшоном не вызывал в нем симпатии, он не доверял ему. Этот субъект что-то сделал с его господином — тот состарился буквально на глазах, физические и душевные силы покинули его. Агис не поддавался бесконечным росказням о потусторонних силах, скорее в нем говорила его родовая память; она извлекла со дна кипящего котла выдуманные человечеством сказки о злодеях и черных колдунах, протыкавших длинными булавками сердце восковой куклы.
— Приказ ясен, капитан? — нетерпеливо спросил Саган.
У Агиса возникло слишком много вопросов, но он не решился задать ни одного. Капитан собрал своих охранников, и строевым шагом они двинулись по асфальту, направившись к аллее, над которой дугой сомкнули свои густые покачивавшиеся ветки тополя.
Командующий следил за удалявшимся отрядом, затем повернулся и пошел в противоположную сторону. Он ничего не сказал юноше в рясе, который замешкался, не зная, следовать ли ему за Саганом.
А тот, не услышав за своей спиной легких шагов, обернулся и бросил через плечо:
— Брат, ступайте за мной. Миледи захочет с вами познакомиться.
Брат Фидель склонил голову и поторопился нагнать своего господина, что было нелегкой задачей. Даже персональным охранникам Командующего было трудно поспевать за его быстрым размашистым шагом. Брат Фидель задыхался и пыхтел, все время одергивая длинные складки рясы, мешавшие ему бежать. Саган, краем глаза заметив, как тяжело приходится брату Фиделю, ничего не сказал, но шаг замедлил. Наконец брат Фидель нагнал его, и они пошли рядом. Брат по-прежнему держал руки сплетенными, их не было видно из-под рукавов, он слегка наклонил голову вниз. Все как положено. Саган тоже шел с опущенной головой, то ли погрузившись в свои мысли, то ли сгибаясь под ношей обрушившихся на него воспоминаний. Заложив руки за спину, он сцепил пальцы под своей алой разлетавшейся мантией.
Он закинул руки на металлическую спинку стула, положил ногу на ногу и с мрачной решимостью позволил себе расслабиться. Пряча улыбку, Дикстер вернулся к чтению.
— Только бы знать, поженит нас Саган или нет перед тем, как казнить. Помните, как нацистский офицер поженил Хемфри Богарта и Кэтрин Хепберн в фильме о лодке? — мечтательно произнесла Нола.
Она села, положила руки на стол, а голову — на руки. Прошло уже восемь часов, как они были заперты в этой комнате.
— Черт побери, Нола. Прекрати болтать о казни! — взорвался Таcк, вскочил и снова принялся метаться по комнате. — Никого не казнят. — Он повернулся к генералу и спросил в десятый раз: — Ведь можно что-то предпринять?..
Дикстер оторвал взгляд от книги. Уголки его губ дернулись.
— Дверь заперта и опечатана. Предположим, нам удастся прорваться сквозь эту стальную дверь. После чего мы вчетвером, вооруженные исключительно ножницами с этого письменного стола, столкнемся с десятью центурионами…
— Простите меня, что я втянул вас в такую передрягу. — вдруг абсолютно спокойно произнес Дайен. — Я благодарен вам за то, что вы пытались мне помочь, но вам не следовало этого делать. Я знаю, как мне поступить.
В короле произошла какая-то перемена, подумал Дикстер. Что-то странное появилось в его облике. Он казался отрешенным от всего, словно уже отсутствовал в этой жизни или был в иной, как будто он уже витал там, среди мерцающих звезд, и не был узником, заточенным в собственной спальне.
Таcк покачал головой, подошел к Дикстеру.
— Прошу извинить меня, генерал, но полагаю, нам следует попытаться сбежать отсюда. Среди тех, кто стоит в дозоре, есть центурионы, долгое время служившие нашему королю. Если дело дойдет до драки…
Дайен обернулся, оторвавшись от экрана.
— Нет, Таcк, — сказал он, — Я отказался начинать гражданскую войну в галактике. Не стану развязывать ее и на борту корабля.
— Ты уверен, что принял верное решение?
— Да, уверен. Я потому еще уверен, — добавил Дайен, скептически поглядывая на Таска, — что поначалу принял неверное решение.
— Чушь какую-то несешь, парнишка. Впрочем, не в первый раз, — добавил Таcк, вытирая с шеи пот. Он взял ножницы, о которых только что говорилось, и надпорол воротничок, чтобы освободить шею.
— Можете вообще его отпороть, Таcк, — сухо посоветовал Дикстер. — Учитывая, что нас ожидает, я не очень бы беспокоился, что схлопочу замечание за то, что одет не по форме.
— Я собирался идти на прием. Собирался сказать им, что мы объявляем войну.
Таcк перестал метаться по комнате.
Дикстер уже не притворялся, что читает.
— В чем дело, сынок?
Нола подняла голову, откинула локоны со лба.
— Я убедил сам себя в том, что Саган прав: война — единственная альтернатива, я собирался отдать им бомбу.
— Господи Иисусе, парнишка, я… — Таcк нахмурился и замолчал.
Дайен медленно кивнул.
— Я знаю, о чем ты думаешь. Что я трус и лжец. Наболтал с три короба, что, мол, ни за что не стану обрекать свой народ на войну. Но теперь у меня появился выход. Я собираюсь сдать поле боя Сагану, пусть берет верх. Тогда я смогу всю вину за случившееся переложить на него. Мне не придется брать на себя ответственность, винить себя во всем. Я всегда смогу утешиться тем, что у меня не было выбора.
Вот такое я принял решение. Или решил, что принял. Но когда я собрался выйти из комнаты и отправиться на прием, когда попытался выйти за дверь… — Дайен остановился, раздумывая, как бы лучше выразить то, что мучило его. — Словно вокруг меня создалось силовое поле. Я не мог переступить порог. Как только я пытался это сделать, все внутри меня начинало бунтовать. Пот катил с меня градом. Я задыхался.
Нола понимающе кивала ему.
Таcк, выкатив от изумления глаза, взглянул на генерала. Дикстер продолжал пристально смотреть на Дайена.
— И что же вы тогда предприняли? — Генерал закрыл книгу, заложив пальцем страницу, где остановился. Он отметил что-то в тексте, который еще не прочитал, отложив его на потом.
— Я подумал, что со мной что-то случилось. Возможно, заболел гриппом. Или это был результат стресса. Я лег в кровать, решил отдохнуть немного, отдохнуть, а затем идти на прием. У меня было немало времени. Я сказал самому себе, что у меня есть выбор. Могу не уступать угрозам Сагана. Могу поступить так, как считаю правильным. В конечном счете я король. Я взял на себя ответственность за судьбу и благоденствие своего народа. Я не допущу, чтобы он бедствовал.
И как только я принял это решение, мне полегчало, я успокоился и расслабился. И послал Сагану записку, — закончил Дайен.
— Ну прямо как на курсах психологии, которые я посещаю! — взволнованно воскликнула Нола. — Вы подсознательно ощущали, что поступаете неверно, и ваше подсознание лишило вас сил.
— Ничего себе подсознание! Да просто съел какую-то дрянь за завтраком. Так что ты надумал делать? Сражаться не хочешь. Собираешься сидеть и ждать, пока, он тебя пристрелит?
— Он не пристрелит, — мягко ответил Дайен. — У него не больше шансов, чем у меня в ту ночь в доме Снаги Оме.
— Боже Всемогущий…
— Можете не оставаться со мной, — с легкой улыбкой произнес Дайен.
— Коней на переправе не меняют, — пробормотал Таск, бросившись с угрюмым молчанием в кресло.
Дайен улыбнулся своему товарищу и снова повернулся к экрану. Дикстер взялся за книгу, на этот раз он действительно стал ее читать. Обратил внимание на заглавие, оно было зловещим: «Король должен умереть». Автор — писатель XX века Рено. Книга из седой древности. Как только Дикстер взял ее в руки, она сразу открылась на той странице, как будто именно ее читали сотни раз. Один абзац, в середине, был подчеркнут красными чернилами.
«… Когда Короля возвели на трон, он уже знал свою Судьбу. Через три года или через семь, или через девять лет, как это диктовала традиция, его царствование прекратится, и Господь призовет его к Себе. И он принимал свою Судьбу, иначе бы не был королем, облаченным властью повести свой народ за собой. Когда решили короновать престолонаследника из Королевского рода, это стало знамением — он выбирал не бесконечное прозябание в безвестности, подобное жизни быка в загоне, а короткую, но славную жизнь, вверяя ее Всевышнему».
Дикстер поскреб свой небритый подбородок, шершавый от выросшей за ночь щетины. Он услышал звук, практически неразличимый за стальными дверями, но тому, кто привык его слышать, он был понятен — попарное шарканье маршировавших сапог.
Слабый звук становился отчетливее, а затем превратился в гром, заполнивший темноту комнат Его величества. Таск поднял голову. Нола выпрямилась и протянула ему руку. Дайен обернулся и стал спокойно и бесстрастно смотреть на закрытую дверь. Но Дикстер заметил, как его плотно сплетенные за спиной пальцы впились друг в друга. Генерал не спеша закрыл книгу и отложил ее в сторону.
В самом ли деле они услышали за металлической дверью громыхавшие удары кулаков по доспехам, в которые были облачены центурионы? И взаправду ли различали чьи-то шаги?
Покраснев от волнения, Таск — он сидел сжавшись, точно пантера, загнанная в угол, — вскочил с места. Дайен облизал пересохшие губы.
Запертая дверь открылась, и вошел Командующий. Он положил руку на пульт управления, и дверь захлопнулась за ним. Его телохранители остались в коридоре. Саган был облачен в военные доспехи, голову венчал шлем, но это были не парадные доспехи, а те, в которых он выходил на поле брани. С плеч спадала длинная накидка, подколотая золотыми булавками в виде феникса. Железная маска уставилась на Дайена, потом Саган молча снял шлем и положил его на согнутую левую руку.
Его длинные черные волосы, тронутые на висках инеем седины, были гладко зачесаны назад и перехвачены на шее кожаным шнурком. Лицо его было холодным и непроницаемым, как металл, казалось, что он и не снимал шлема.
Непокорность и нежелание сдаваться по-прежнему не покидали юношу. Он был настроен решительно.
Наконец Командующий заговорил, обращаясь к Дайену, словно, кроме них двоих, в комнате никого не было, а возможно, не было и во всей Вселенной:
— Я пришел сообщить вам, Ваше величество, что покидаю борт корабля.
Дайен был готов ко всему, но не к такому повороту событий. Он молча с изумлением уставился на лорда Сагана, считая, что всего-навсего ослышался.
— Командовать флотом будет адмирал Экс, — продолжал Саган. — Адмирал умом не блещет, но ему хватает сообразительности, чтобы трезво оценивать свои возможности. Он опытный, знающий командир, на него вполне можно положиться. Предлагаю, Ваше величество, назначить в мое отсутствие командующим операциями на суше и в воздухе генерала Дикстера.
Саган мельком бросил взгляд в сторону, давая понять, что осведомлен о присутствии генерала. Никаких проявлений эмоций и заинтересованности, ничего, кроме почтительности.
«Что бы это значило?» — спросил про себя Дикстер.
Безусловно, не он один желал разобраться, что происходит. Командующий остановился, ожидая ответа Дайена. Однако тот просто не знал, с чего начать.
Каменная стена неприязни рухнула. Дайен, как и все остальные, понял, что Саган не шутит.
— Я уже сделал необходимые распоряжения. Дело за вами, сир, ваше слово — закон. Я назначил капитана Почетной гвардии Агиса ответственным за вашу личную безопасность.
Будучи вправе лишь советовать, я предложил бы вам на это время опереться на мудрость, — уголки рта Сагана слегка дрогнули, — если не на житейскую смекалку Медведя Олефского. Он, разумеется, неотесан и грубоват, но в его котелке — потрясающее знание людей и их взглядов. Что же касается Ди-Луны и Рикилта, располагайте ими целиком и полностью, но не доверяйте им. Никогда не проявляйте ни малейшего намека на слабость. Едва они почуют, что пахнет кровью, они растерзают вас на части. Никогда не допускайте того, чтобы они забывали, что вы их король. Прощайте, сир.
Командующий отдал поклон, повернулся и направился к дверям.
— Остановитесь! — произнес наконец Дайен. — Просто так вы не уйдете. Куда вы собрались? И когда вернетесь?
— Не могу сказать.
— И вы оставите меня одного?
Даже не обернувшись, Командующий ответил тихим, исполненным горечи голосом:
— Вы не один. С вами Господь наш, Ваше величество.
Двери разомкнулись. Саган вышел. Двери закрылись.
Никто не шелохнулся, не вымолвил ни слова.
В космосе каждые две секунды вспыхивал пульсар, напоминавший Дайену подмигивающий глаз какого-то гиганта.
* * *
На следующий день ранним утром союзников провожали на их корабли. Адмирал Экс и капитан Уильямс присутствовали на церемонии проводов с целью проследить за союзниками, чтобы они не вели никаких приватных переговоров. Всем уже было известно о внезапном отъезде Командующего. Но куда и почему он улетел, никто не знал.— Следите, чтобы эта троица не секретничала друг с другом, записывайте каждое их слово и как можно быстрее отправьте их отсюда прочь, — таково было последнее распоряжение Сагана.
В окружении собственной свиты и почетной стражи, присланной Его величеством, в сопровождении корабельного экипажа трое союзников, ненадолго встретившись в ангаре, обменялись официальными словами прощания. Ди-Луна с насупленными бровями выглядела мрачной. Рикилт был весь «затянут туманом», как обычно говорили о таком его состоянии другие пародышащие, лицо его пряталось за плотной клубящейся завесой. Между тем Олефский самодовольно улыбался.
— О чем это они? — еле слышно спросил Экс своего шефа.
Адмирал, по всей вероятности, находился в полусонном состоянии. Он старался подслушать их разговор, но шум в ангаре и постоянная пульсирующая боль в висках мешали ему.
— О конных скачках, — прошептал Уильямс.
Адмирал пребывал в черной меланхолии. Конечно, ночью он глаз не сомкнул.
— О конных скачках? — изумился Экс. — И это все? Вы уверены?
Они подошли еще поближе.
— А вы слышали, кто выиграл на последних скачках? — задал вопрос Медведь.
— Спутниковая связь была неисправной, — зазвенел голос Ди-Луны. — Не уверена, что я правильно разобрала кличку победителя.
— Правильно, правильно, — подтвердил Олефский. — Вдвоем вы должны мне сто золотых монет.
Туман вокруг Рикилта приобрел омерзительный желто-зеленый оттенок.
— Ваша лошадка еще не разорвала финишную ленту.
Экс удивленно заморгал глазами.
— Странно, — пробормотал он. — А может быть, это какая-то механическая лошадка?
— Плевал я на это с седьмого неба! — зарычал Олефский. — Как только одна из двух лошадей сходит с круга, скачки закончены, таковы были условия. — Медведь протянул свою лапищу. — Деньги на бочку.
Ди-Луна вытащила из-за пояса кошелек, сделанный из крошечных стальных колец, положила его на ладонь, чтобы определить вес, бросила задумчивый взгляд на Медведя. И внезапно с ослепительной улыбкой протянула золото Олефскому.
— В сущности, мизерная сумма, если учеть величину поставленного на кон. Сдается мне, что я могу включить в эти бега свою лошадь.
— Я бы мог сделать то же самое, — Рикилт разразился отвратительным смехом, прозвучавшим по транслятору с металлическим скрежетом. — Я невысокого мнения о вашем жеребце, Олефский. Сомневаюсь, протянет ли он до следующего раза. Мне кажется, что он охромел, и нам придется от него отказаться.
— У него отличные жокеи. И он великолепно проявил себя в первом забеге, — благодушно произнес Медведь. — Платите. И не в кредит, а наличными.
Вдруг сквозь туман прорезался один глаз пародышащего, сверкнувший в сторону Олефского.
В динамике раздались непонятные звуки, словно Рикилт полоскал рот. Он незаметно стал щупать бесчисленные маленькие карманчики на «молниях» и отделения своего летнего костюма.
— Такой же куркуль, как любой пародышащий, — вполголоса прокомментировал Экс и покачал головой.
Наконец Рикилт извлек десять помятых купюр с изображением золотого орла и дважды пересчитал их. Ленивым жестом он нехотя протянул их Медведю, пока туман клубами валил из его шлема, затем повернулся и вне себя от ярости забрался в шаттл.
Посмеиваясь, Ди-Луна пожелала Олефскому благополучного полета, бросила презрительный взгляд на Уильямса и Экса и направилась к своему космолету. Олефский сунул деньги в подбитый мехом сапог, а кошелек — за кожаную робу. Он повернулся к Эксу и Уильямсу, старавшимся делать вид, что не слышали ни слова.
— Пародышащий, наверное, прав. А все же за того жеребца денежки я получил. Мне по душе его безжалостность. — Медведь подмигнул. — Адмирал! Вы согласны?
— Не имею ни малейшего понятия, о чем идет речь, — жестко ответил Экс.
Олефского это рассмешило. И в окружении своих неуклюжих сыновей он двинулся к шаттлу. Его рокотавший смех слился с ревом двигателя корабля, готовившегося к старту.
— Галактика летит в тартарары, а они о скачках треплются! — Экс с возмущением посмотрел вслед этой троице.
— И тем не менее, сэр, — с усталой улыбкой произнес Уильямс, — скачки считаются королевским спортом.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
…потом королева незаметно сбежала… она наложила на себя жесточайшую епитимью, какую ни одна грешница на себя никогда не налагала, и ничто больше ее не могло развеселить.
Сэр Томас Мэлори. Смерть короля Артура
Это место назвали Академией, потому что так назывался сад под Афинами, где некогда преподавал Платон. Восемнадцать лет назад сюда отдавали учиться отпрысков Королевской крови, где они постигали искусство управления государством и народом.
Академия расположилась далеко от Афин, от Старой Земли, на расстоянии в несколько световых лет от цивилизованных планет галактики. Такое изолированное место было подобрано специально. Планета должна была быть ограждена от превратностей войны — локальной или галактической. По той же самой причине здесь отсутствовали крупные поселения с большим числом жителей, к тому же устроители не хотели, чтобы студенты отвлекались от занятий и дневали и ночевали в увеселительных заведениях. Рядом с Академией находилась небольшая деревенька, она-то и стала основным поставщиком провианта для будущих правителей государства.
Те, кто выбирал место для школы для детей Королевской крови, решили, что планета должна быть похожа на Старую Землю. Поскольку многие элементы человеческой культуры проникли сюда с Земли, было дано указание создать для студентов окружающую среду, подобную той, что существовала на Земле. Трудно понять строки Шекспира — «Во мне ты видишь тот вечерний час, когда поблек на западе закат», если вы прибыли с планеты с тремя солнцами, белыми ночами, или же планеты, столь удаленной от солнца, что о его существовании там вообще не подозревают до сих пор.
Академия располагалась в двух отдельных корпусах: один — для девочек, другой — для мальчиков. В каждом читались самостоятельные курсы. Педагоги решили ввести раздельное обучение, поскольку девочки гораздо быстрее осваивали материал, чем мальчики. Когда дети подрастали, они после десяти лет начинали посещать занятия вместе, в основном, чтобы приобрести специальные навыки. Эти мальчики и девочки, став мужчинами и женщинами, должны были быть правителями планет, а возможно, и всей солнечной системы. Союзы, заключенные в этом возрасте, обещали в дальнейшем гарантии мирного сосуществования.
Академию посещали несколько инопланетян. На других планетах тоже существовали школы, где заканчивали обучение дети инопланетян благородного происхождения. Тем не менее для людей Академия была самым крупным и престижным учебным заведением. Именно люди, с их склонностью и умением культивировать в себе всепоглощающие амбиции и с их ненасытным любопытством, превратились в главную силу галактики.
Президент Питер Роубс не желал, чтобы его имя сохранилось в истории как символ злодейских преступлений, и издал указ, который повелевал переправить детей Королевской крови в другое место, где предстояло «трансформировать» их интеллект, дабы они смогли «ассимилироваться» и жить среди простого народа. По видео показывали ребятишек с узелками, где хранились их немудреные пожитки, на борту огромных воздушных кораблей. Дети казались сонными, точно их разбудили среди ночи, но кое-кто улыбался и махал рукой перед камерой. Процесс ассимиляции прошел безупречно, ибо с тех пор никто и никогда ничего не слышал ни об одном из этих ребятишек.
Академия владела обширными земельными угодьями, множеством учебных зданий, построенных в классическом стиле. Пологие, поросшие густым лесом холмы, на которых в прохладное утро покоились туманы, были отличным прибежищем для учебных залов. Они соединялись тропинками. Студенты ходили в классы пешком, физические упражнения считались необходимым дополнением к занятиям научными дисциплинами. Кругом цвели сады. Все — от первоклашки до школьного учителя — работали там, выращивали на огородах овощи себе к столу, приобретали трудовые навыки и учились бережному отношению к живому. Что же касалось библиотек, то со времен легендарной Александрийской библиотеки мир не знал такой огромной коллекции книг.
После Революции Конгресс постановил превратить Академию в народную школу. Пригласили педагогов, сюда потоком грянули студенты. Появилось множество купцов, решивших построить по соседству город, который удовлетворял бы запросы студентов и преподавателей. Президент Роубс собственноручно разрезал ленту, открывшую двери всем желающим (кто мог за это платить немалые деньги).
Однако вскоре все до единого покинули Академию — ни один студент не проучился больше одного семестра. Поползли странные слухи. Происходили загадочные события. В саду исчезли все растения. Начали разрушаться здания: по необъяснимым причинам в окнах лопались стекла, крыши начали протекать в самых неожиданных местах. Из библиотеки стали исчезать книги — как только кто-нибудь просил какую-нибудь книгу, она бесследно пропадала. Шли бесконечные дожди, грохотал гром, бушевали грозы, каких никто и припомнить не мог.
Тщетно президент Роубс умолял студентов и профессоров не покидать стен Академии. Никто не остался. Одна преподавательница математики в звании профессора, известная своим неверием в «физические феномены», изучила атмосферу и заявила, что, по ее мнению, здесь весьма вредный для здоровья воздух: слишком много кислорода.
Разумеется, академические владения имели чрезвычайно высокую стоимость, чтобы бросить их. И потому после этого Академия в разные периоды была то доходным домом, приносившим ничтожный доход, то общиной для пенсионеров, то курортом и зоной здоровья. Однако и эти все начинания тоже кончались крахом. Бедняки бросили Академию и скрылись в лесах, исчезли под покровом ночи и пенсионеры, курорт так и не открыли. В конце концов Конгресс, уставший от пустой траты денег на обреченные проекты, признал свое поражения. Академия была предана забвению, сады одичали и потонули в зарослях, здания опустели, не было видно ни одной живой души… кроме мертвецов, которые, поговаривали, бродили здесь по ночам.
А теперь тут жил один человек и бродил по академическим зданиям в дневное время.
Корабль Командующего совершил посадку на месте бывшего космодрома. Территория его занимала небольшой участок, он был предназначен для того, чтобы принимать один-два корабля одновременно. Гостей здесь особенно не жаловали: дети очень редко летали домой на каникулы или просто так. Считалось, что родители плохо влияли на них.
Почетная гвардия его сиятельства спустилась по трапу корабля на посадочную площадку, пришедшую в полную негодность. В щели между бетонными плитами пробились трава и сорняки. Коммуникационная башня космодрома давно опустела. Фасад дал трещину, стекла в большинстве окон были выбиты. Аппаратура не следила за звездами, вероятно, давным-давно и не реагировала на вызовы.
На краю посадочной площадки стоял еще один «Ятаган». Он был накрыт холщовым чехлом, защищавшим от непогоды и диких животных. Судя по всему, он простоял здесь много месяцев. Колеса утопали в траве. Вокруг него кружили осенние листья. Внимательно осмотрев корабль, командующий обнаружил рядом с кабиной птичьи гнезда.
Саган подозвал Агиса, который тут же сделал несколько шагов вперед.
— Рад служить вам, мой повелитель!
— Передайте мои наилучшие пожелания леди Мейгри. Сообщите ей, что я прибыл на планету и предвкушаю радость от встречи с ней, — Саган остановился, что-то обдумывая, — в розарии ректора.
— Слушаю, мой повелитель. А где я найду миледи?
Командующий посмотрел в небо, чтобы по положению солнца — а оно находилось у линии горизонта — определить планетное время.
— В спортивном зале, — ответил он. — Его отсюда видно. Куполообразное здание слева от вас. После того как сообщите ей об этом, возвращайтесь к кораблю.
— Слушаюсь, сэр.
Агис намеревался взять с собой лишь часть людей, а остальных оставить для охраны Сагана, но тот распорядился по-своему:
— Берите с собой всех.
Агис замялся:
— Мой повелитель…
— Это приказ, капитан.
— Слушаюсь, милорд.
Агис не мог удержаться, чтобы с подозрением не посмотреть на человека, стоявшего за спиной Командующего. Темнокожий, молчаливый, неподвижный, он напоминал тень Сагана. Юноша был облачен в долгополую коричневую рясу, руки, скрещенные на груди, утопали в длинных рукавах, ладони были положены под локти. Ни один центурион не знал, кто он такой и откуда появился. Каким-то таинственным образом он внезапно возник на борту «Феникса-II». В то же самое время доктор Гиск по чистой случайности сообщил, что кто-то из санитаров покинул госпиталь. Агис мог сопоставить эти два события, но подобное сопоставление все равно ничего не проясняло. Поэтому он старался держать язык за зубами.
Однако человек в рясе с капюшоном не вызывал в нем симпатии, он не доверял ему. Этот субъект что-то сделал с его господином — тот состарился буквально на глазах, физические и душевные силы покинули его. Агис не поддавался бесконечным росказням о потусторонних силах, скорее в нем говорила его родовая память; она извлекла со дна кипящего котла выдуманные человечеством сказки о злодеях и черных колдунах, протыкавших длинными булавками сердце восковой куклы.
— Приказ ясен, капитан? — нетерпеливо спросил Саган.
У Агиса возникло слишком много вопросов, но он не решился задать ни одного. Капитан собрал своих охранников, и строевым шагом они двинулись по асфальту, направившись к аллее, над которой дугой сомкнули свои густые покачивавшиеся ветки тополя.
Командующий следил за удалявшимся отрядом, затем повернулся и пошел в противоположную сторону. Он ничего не сказал юноше в рясе, который замешкался, не зная, следовать ли ему за Саганом.
А тот, не услышав за своей спиной легких шагов, обернулся и бросил через плечо:
— Брат, ступайте за мной. Миледи захочет с вами познакомиться.
Брат Фидель склонил голову и поторопился нагнать своего господина, что было нелегкой задачей. Даже персональным охранникам Командующего было трудно поспевать за его быстрым размашистым шагом. Брат Фидель задыхался и пыхтел, все время одергивая длинные складки рясы, мешавшие ему бежать. Саган, краем глаза заметив, как тяжело приходится брату Фиделю, ничего не сказал, но шаг замедлил. Наконец брат Фидель нагнал его, и они пошли рядом. Брат по-прежнему держал руки сплетенными, их не было видно из-под рукавов, он слегка наклонил голову вниз. Все как положено. Саган тоже шел с опущенной головой, то ли погрузившись в свои мысли, то ли сгибаясь под ношей обрушившихся на него воспоминаний. Заложив руки за спину, он сцепил пальцы под своей алой разлетавшейся мантией.