Ван Ластбадер Эрик. Возвращение в темноте

   — Потому что ты так разозлилась, что это было невозможно, — сказал он. — А может быть, потому, что ты не хотела выслушать меня.
   Взгляд Мэтти был полон боли и отчаяния. Теперь она узнала о своем бывшем муже всю правду... Самое удивительное заключалось в том, что Кроукер много лет мечтал о минуте, когда он развеет ее иллюзии. Но теперь, когда эта минута наступила, он не испытывал ни малейшей радости, только горькую боль за сестру.
   — Господи, что я сделала со своей жизнью...
   — Просто ты без оглядки влюбилась.
   Она хрипло рассмеялась:
   — Ах вот как это называется? Я была умна, красива и... беззащитна. Дональд понял это сразу, и я была для него легкой добычей. — Она попыталась улыбнуться. — Вот как все это было, Лью. Все его друзья — нет, пожалуй, лучше назвать их приятелями... Так вот, все его приятели, молодые миллионеры и преуспевающие предприниматели, женились ради статуса. Они выбирали женщин с хорошей родословной, чтобы стать вхожими в те круги, где одних только денег недостаточно. Но Дональд был не таким, как они, для него это было слишком просто. Он хотел большего — создать конфетку из ничего, как он не раз делал в бизнесе. Возможно, ему хотелось поиграть в Генри Хиггинса, а для меня он приберег роль Элизы Дулиттл. Он хотел сотворить настоящую леди из девчонки, выросшей в бедном районе Нью-Йорка.
   Она махнула рукой.
   — Впрочем, он и не скрывал этого. Меня это даже возбуждало... да и кто, оказавшись на моем месте, стал бы отказываться? Он был так внимателен и щедр, что мне показалось, что моя мечта сбывается! Он нанял мне учителей по дикции, манерам, иностранным языкам — Бог ты мой! Он даже нанял знаменитого преподавателя вокала, который работал с оперными дивами из «Метрополитен-опера»! Я брала частные уроки балетного танца, тенниса, верховой езды, поло, судовождения... Когда он решил, что я уже достаточно подготовлена для выхода в свет, мы отправились в Англию участвовать в охоте на лис. Потом мы играли в поло в Аргентине, ходили на яхте в Ньюпорте. Я была ослеплена всем этим и не видела вокруг себя ничего и никого.
   Она крепко сжала руку Кроукера, словно он был спасателем, а она тонула в море.
   — Вот когда наступила расплата! Дональд погиб, сейчас дочь на грани смерти... Последние иллюзии насчет достоинств Дональда исчезли, у меня больше нет добрых воспоминаний... Правда смотрит мне в глаза, словно смерть с косой в руке.
   Протянув руку, Мэтти положила ладонь Кроукеру на голову, словно благословляя его, и взъерошила ему волосы, как делала, когда они были детьми.
   — Ладно. — Ее глубокое и красивое колоратурное сопрано заполнило комнату. — Наконец-то я поняла, отчего мы так сердились друг на друга все это время.
   Она поднялась и, взяв Кроукера за подбородок, расцеловала его в обе щеки.
   — Теперь, когда все сказано, мы навсегда забудем об этом, потому что обрели друг друга после многих лет разлуки.
   Потом Мэтти стала нетерпеливо убирать со стола. По тому, как ловко она это делала, он понял, что она уже привыкла обслуживать себя и дочь.
   Подойдя к сестре, Кроукер повернул ее к себе лицом и крепко обнял. Он чувствовал, как сильно билось у нее сердце, и ему стало невыразимо больно за нее и за себя... Наконец, он выпустил ее из объятий, и она, снова принимаясь за посуду, сказала:
   — Лью, а что еще сказала тебе Рейчел, когда пришла в сознание?
   — Она очень сердита.
   Натянув на руки желтые резиновые перчатки, Мэтти усердно мыла посуду.
   — Разве не все подростки в мире сердятся на своих родителей? — спросила она, словно стараясь убедить себя в этом. Она глянула на Кроукера через плечо и спросила: — Ты уже настолько постарел, что не помнишь себя в ее возрасте?
   — Да, но не все подростки балуются наркотиками, — возразил он. — К тому же не у всех есть тайны...
   Мэтти встревоженно обернулась.
   — Что еще за тайны?
   — Не знаю, — признался он. — Честно говоря, я надеялся, что ты мне об этом расскажешь. Рейчел не стала рассказывать сама.
   Мэтти снова принялась греметь посудой, но от глаз Кроукера не укрылось, что она встревожилась.
   Кроукер стал помогать ей вытирать посуду.
   — Скажи, ты не заметила каких-либо перемен с Рейчел за последние, скажем, три-четыре месяца?
   Она отрицательно покачала головой.
   — Ничего серьезного. После смерти Дональда полгода назад она стала замкнутой и неразговорчивой, словно что-то в ней сломалось. Возможно, с его гибелью рухнула надежда, что когда-нибудь он снова вернется в семью.
   — Ты говорила с ней об этом?
   — Много раз. Но я совершенно не понимаю, в каком мире она живет. Как я ни старалась, я не могла понять все эти рок-ансамбли, изрыгающие шум и грохот вместо музыки.
   Покончив с тарелками, она принялась за кастрюлю.
   — Если быть честной до конца, Рейчел вполне устраивает то, что я не понимаю всего этого. Любую попытку с моей стороны как-то понять ее мир она воспринимает как вторжение.
   — Мэтти, судя по количеству принимаемых ею наркотиков, тут дело серьезное. Неужели ты ничего не можешь припомнить?
   — Надеюсь, ты понимаешь, что развод не привел к улучшению наших с Рейчел отношений, но это, пожалуй, все, что я могу сказать. Полгода назад она проходила ежегодную школьную диспансеризацию у доктора Стански, и все было в полном порядке.
   Она нахмурилась.
   — Между прочим, Стански ничего не говорил мне о том, что она принимает наркотики.
   — Ну, это неудивительно, — сказал Кроукер. — Опытные наркоманы отлично умеют обманывать врачей. Ты уверена, что не замечала за ней ничего подозрительного? Может, она совершала какие-то эксцентрические поступки, стала хуже учиться в школе, врала, таскала деньги из твоего кошелька или что-нибудь еще в том же роде?
   — Нет, совершенно ничего такого не было. В школе она всегда училась отлично. Что же касается прочего, я воспитала ее так, что ей и в голову такое не может прийти!
   — Но наркотики сильно меняют людей, Мэтти. — Он помолчал, но, не дождавшись никакой реакции, продолжил: — Можно мне осмотреть ее комнату?
   Вместо ответа на свой вопрос он услышал:
   — Как жаль, что мы с ней так ни разу и не поговорили обстоятельно...
   — Ты знаешь кого-нибудь по имени Гидеон?
   Она обернулась:
   — Наверное, кто-то из ее друзей. Я знаю, что она какое-то время встречалась с неким Гидеоном, но никогда не приводила его в дом и ничего о нем не рассказывала.
   — И ты позволяла им встречаться, ничего не зная об этом парне?
   — Лью, в свои пятнадцать лет Рейчи вполне могла бы сойти за двадцатилетнюю. Она уже взрослая.
   Заметив оторопь на лице брата, она воскликнула:
   — А что, по-твоему, я должна была делать? Надеть на нее ошейник с поводком? Не могу же я стеречь ее каждый вечер, как цепная собака, она и так не испытывает ко мне большой любви. Несколько дней назад она даже заявила, что ненавидит меня...
   — А отца она тоже ненавидит?
   Мэтти вздохнула:
   — Для меня ее отношение к отцу — самая большая загадка. Сам Дональд никогда не проявлял особой заботы о своей дочери, а после развода и вовсе забыл о ней. Однако Рейчел, похоже, ничуть не была расстроена этим. Когда в доме звонил телефон, она первой бежала снять трубку, надеясь услышать его голос. И хотя он упорно отказывался поддерживать какие бы то ни было отношения со своей прежней семьей, она не теряла надежды. Меня это просто бесило!
   В ее голосе вдруг прозвучали какие-то странные нотки, и Кроукер, настроившийся на душевное состояние сестры, не мог не заметить диссонанса.
   — Мэтти, что ты хотела еще сказать?
   — Ничего.
   — Ну же, чего ты боишься, — мягко произнес Кроукер. — Нужно спасать Рейчи...
   Она замотала головой.
   — Не думай, что умеешь читать чужие мысли. Просто я... — Она глубоко вздохнула. — Ну, понимаешь, мне иногда казалось, что между Рейчел и Дональдом идет какая-то странная игра. — Она засмеялась, пытаясь скрыть смущение. — Вот дура-то!
   — Вовсе не дура, — спокойно сказал Кроукер. — Объясни, что ты имеешь в виду под словом «игра».
   Мэтти мыла посуду со свойственной ей педантичностью, проявлявшейся во всем, что она делала. Неудивительно, что все эти бесчисленные уроки, которые она брала по настоянию Дональда, принесли ей громадную пользу и сильно изменили ее к лучшему. Еще в школе, а потом в рекламном агентстве она проявляла недюжинные способности.
   — Понимаешь, пока Рейчел росла, между ней и Дональдом никогда не было близких, теплых отношений.
   — Ты имеешь в виду совместную жизнь с Дональдом еще до развода?
   — Ну да, — кивнула Мэтти. — Казалось, между ними всегда стояла какая-то невидимая преграда, причем они словно играли друг с другом. Когда Рейчел пыталась сблизиться с отцом, он тут же отдалялся от нее, и наоборот. Так они доводили друг друга чуть ли не до белого каления.
   — А потом? Что было потом?
   — Не знаю. — Глаза Мэтти затуманились печальными воспоминаниями. — Все вдруг лопнуло как мыльный пузырь... Дональд ушел от нас.
   — Они виделись после развода?
   — Не знаю, по крайней мере ни он, ни она никогда не говорили мне об этом, — озадаченно проговорила Мэтти.
   — Мэтти, — как можно мягче произнес Кроукер. — Я вынужден задать тебе еще один вопрос. Дональд был жесток с Рейчел?
   — Нет, совсем нет, — без тени сомнения ответила Мэтти. — Ты же знаешь меня, Лью. Я бы никогда не допустила этого. Но такая проблема никогда не возникала. Дональд не из тех, кто применяет физическую силу, чтобы добиться желаемого. У него было множество иных, порой весьма изощренных способов повлиять на человека.
   Какое-то время она молчала, погруженная в свои воспоминания. Закончив мыть посуду, она стянула с рук резиновые перчатки и мягким жестом положила руку на плечо брата. В ее глазах заблестели слезы.
   — Иди посмотри на ее комнату, прибежище греха...
   Кроукер нашел комнату Рейчел в самом конце коридора, устланного толстым ковром. Это оказалась обычная спальня подростка. Стены, выкрашенные в белый цвет. Темная, почти траурная полоска бордюра. На стенах — постеры: Курт Кобейн, покойный лидер «Нирваны», еще какие-то группы.
   Кровать была застелена черно-белым клетчатым пледом в стиле пятидесятых годов. Присев на краешек кровати, Кроукер огляделся. Он хотел увидеть эту комнату глазами Рейчел. Каждое утро, просыпаясь, она видела вокруг себя именно эту обстановку. По своему собственному опыту Кроукер знал, что людям нравится просыпаться в окружении любимых вещей. Он посмотрел на портрет Кобейна, потом посмотрел в окно, потом — на фотографию на комоде. Черно-белая фотография молодой женщины экстравагантной наружности. Она была одета в прозрачный виниловый дождевик и прижимала к груди белую пушистую кошку. Кроме дождевика, на женщине не было ничего, только широкий черный кожаный пояс с заклепками. Кроукер встал и подошел поближе. Это была не фотография, а просто вырезка из журнала. Молодая женщина была фотомоделью. Повернув рамочку тыльной стороной, Кроукер открыл замочки, удерживавшие багет. Но на обратной стороне вырезки он обнаружил только рекламу джинсов «Буффало», ни названия журнала, ни даты выпуска.
   Отложив фотографию в сторону, он взял в руки другую, оказавшуюся спрятанной за первой, меньшего размера. Это была фотография Рейчел. На ней было атласное платье цвета морской волны с глубоким вырезом. Она была накрашена, а на шее красовалось жемчужное ожерелье, позаимствованное, очевидно, у Мэтти. На этой фотографии она выглядела красивой и совсем взрослой. Похожа на выпускницу школы, подумал Кроукер. Однако лицо ее не выражало счастья. Кроукер вынул из кармана снимок, который подарила ему Мэтти, и стал их сравнивать. На одной фотографии Рейчел была застигнута врасплох. На другой же она намеренно позировала фотографу и выглядела напряженной, почти угрюмой.
   Кроукер положил было выпускную фотографию на место, но что-то привлекло его внимание. Оказалось, под ней еще что-то есть. К своему неописуемому удивлению, Кроукер обнаружил под верхней фотографией свою собственную. Он не сразу вспомнил, где и когда была сделана эта фотография, но потом сообразил, что это было в Форест-Хилл, на свадьбе его кузины. Но, насколько помнил Кроукер, он снялся тогда вместе с Мэтти. Поднеся фотографию к свету, он увидел, что левая сторона снимка аккуратно отрезана. Приглядевшись, Кроукер нашел-таки плечо и бедро сестры.
   Поставив все фотографии на место, он начал методичный осмотр ее комода, выдвигая ящик за ящиком, проверяя их углы, роясь под стопками черных футболок и хлопчатобумажных блузок, лифчиков и трусиков. Он искал две вещи: наркотики и дневник. Он знал, что девочкам ее возраста свойственно вести дневники, записывать в них все свои тайны. А у его племянницы тайн было предостаточно. Например, кто такой этот Гидеон? Мэтти считала, что это один из ее друзей, а Кроукеру казалось, что он мог быть еще и поставщиком наркотиков. Однако ничего интересного он не нашел, если не считать саше с запахом сирени в нижнем ящике.
   Небольшой стенной шкаф оказался полупустым. Там было немного одежды, преимущественно черного цвета, три пары джинсов, две пары высоких ботинок на толстой подошве с высокой шнуровкой типа армейских и множество черных кожаных ремней с металлическими пряжками всевозможных форм и размеров. Кроукеру тут же вспомнилась девушка с фотографии в прозрачном плаще, под которым был надет такой же ремень. В самом углу шкафа он нашел черную кожаную куртку. На спине было выведено от руки белой краской «Манман».
   Прямо под курткой на полу валялось то самое атласное платье, в котором она была сфотографирована. Бережно подняв платье, Кроукер повесил его на плечики и тут заметил на полу нечто любопытное. С помощью стального когтя он извлек на свет Божий красный резиновый мячик с прикрепленными к нему шелковыми шнурками. Кроукеру уже доводилось видеть такие штуки раньше. Это был своего рода кляп, которым пользовались сектанты для своих сатанинских ритуалов. Шарик вставляли в рот, а шнуры завязывали сзади на затылке, чтобы человек не мог выплюнуть его.
   Кроукер долго не мог оторвать взгляда от резинового мячика. В висках у него стучало. Рейчел превращалась для него во все большую загадку. Когда дело касалось секса, его лозунгом всегда было «Живи сам, и дай жить другим», но это открытие потрясло его. Ведь дело касалось его племянницы, а не какого-нибудь члена секты «хлыстов».
   Он вспомнил лицо Мэтти, смущенное и болезненно стыдливое, когда она говорила об отношениях между Рейчел и ее отцом. Теперь Кроукер отчетливо видел во всем этом влияние сатанинской секты, пусть даже только на эмоциональном уровне. А что, если сексуальные отношения Рейчел с Гидеоном не исключали и настоящих половых актов с сатанинскими извращениями?
   Наконец, он стряхнул с себя оцепенение и положил резиновый мячик в карман. Ему вовсе не хотелось, чтобы его нашла сестра. У нее и так хватает горя.
   Прежде чем продолжать осмотр, Кроукер бережно разгладил атласное платье. Ему казалось совершенно необходимым разгладить все до единой морщинки, словно таким простым способом он мог восстановить тот образ юной девочки, который сложился у него до того, как он обнаружил этот злосчастный резиновый мячик, наполнивший его душу страшными подозрениями.
   Потом он методично осмотрел содержимое карманов кожаной куртки. Там он нашел полпачки жевательной резинки, несколько бумажных салфеток, тринадцать центов мелочью и небольшой плотный шарик из алюминиевой фольги. Стальным когтем он осторожно развернул фольгу, внутри не оказалось ничего, кроме следов белого порошка. Он понюхал его, потом осторожно лизнул. Возможно, это был кокаин, но определить это наверняка было невозможно — слишком мало его было.
   Засовывая жевательную резинку обратно в левый карман куртки, он вдруг почувствовал что-то твердое под подкладкой. На него нахлынула волна дурных предчувствий. Вывернув куртку наизнанку, он осмотрел швы и нашел место, где стежки были крупнее и казались сделанными наспех и вручную. Выдернув нитку, он вытащил из-под подкладки крошечный пластиковый пакетик с белым порошком весом в одну унцию. Открыв пакетик, Кроукер осторожно попробовал на вкус его содержимое и тихо выругался. Ошибки тут быть не могло — кокаин!
   Мэтти все еще была занята на кухне. Сварив кофе, она теперь резала ломтиками кекс с изюмом, вынутый из морозилки.
   — Неприкосновенный запас на крайний случай, — сказала она, засовывая поднос с кексом в микроволновую печь. — Если сейчас не крайний случай, то я не знаю, что это такое. Нашел что-нибудь интересное?
   — Да, кое-что, касающееся Гидеона и Рейчел, — тихо сказал Кроукер.
   Страх исказил лицо Мэтти, когда она увидела в его руках пакетик с кокаином.
   — Господи, что это? — Она приложила пальцы ко рту.
   — Да, это кокаин, — кивнул Кроукер. — Я нашел его в шкафу Рейчел.
   Кроукеру было больно смотреть на нее. Микроволновая печь звякнула, и Мэтти машинально открыла дверцу. Кухня наполнилась запахом изюма, грецких орехов и корицы. Некоторое время оба молчали, потом она сказала:
   — Лью, скажи мне, ради Бога, что она с собой сделала?
   — Не знаю, — мягко ответил Кроукер.
   Она переложила ломтики кекса на тарелки и, облизав пальцы, стала наливать кофе в светло-зеленые кружки. Однако ее измотанные нервы дали о себе знать, она слегка покачнулась и пролила кофе на стол.
   — О Боже, Боже мой... Мы с дочерью мало общались. Печально, но это факт — я совсем не знаю ее.
   Кроукер нежно обнял ее за плечи.
   — Давай я отнесу кофе и кекс в столовую, — сказал он.
   Но она замотала головой.
   — Нет, я сама это сделаю.
   Она поставила кружки и тарелки на поднос, и руки у нее больше не дрожали.
   В столовой, когда они оба уселись за стол, она вздохнула, отводя от лица выбившуюся прядь волос:
   — Боже мой, кажется, я совсем не знала человека, за которым была замужем.
   Кроукер откусил кусочек кекса.
   — Не так давно у меня был роман с замужней женщиной, — сказал он, и когда Мэтти удивленно подняла брови, добавил: — Она была несчастна в браке, хотя это и не может послужить оправданием. — Откусив еще кусочек кекса, он запил его крепким кофе. — Впрочем, разговор не о том. У нее была дочь, очень красивая и умная девочка. Но она страдала булимией и все из-за родителей, которые ненавидели друг друга, и девочка знала об этом.
   Мэтти меланхолично помешивала свой кофе.
   — Ты видишь какую-то параллель?
   — Та девочка чувствовала себя лишней, ненужной.
   Мэтти снова задрожала, краска бросилась ей в лицо.
   — Я люблю свою дочь, — прошептала она.
   — Я знаю это. Я же сказал «чувствовала», но это не значит, что она действительно была ненужной. На самом деле мать очень любила ее.
   — Я тоже очень люблю Рейчел. — Она умоляюще посмотрела на Кроукера. — Кроме тебя и нее, у меня никого нет. Но теперь мне кажется, что я слишком поздно поняла это...
   — Скажи мне, Мэтти, где была Рейчел, когда вы с Дональдом ездили в Англию охотиться на лис, а потом в Аргентину и Ньюпорт?
   Мэтти молчала, и Кроукер продолжил:
   — А ведь ты тогда была ей очень нужна.
   Мэтти медленно выковыривала орехи из кекса. Наконец она сказала:
   — Я старалась проводить с ней побольше времени, но Дональд был так настойчив... Ведь он тоже хотел, чтобы я была с ним. Ведь он так много дал мне, я была ему стольким обязана... Поэтому я путешествовала вместе с ним, оставляя Рейчел на попечение няни.
   Обеими руками она обхватила свою кружку, словно пытаясь согреться ее теплом. Ее глаза совсем потухли. Наконец, она сказала:
   — Что же случилось с ней, пока меня не было рядом? Неужели она действительно возненавидела меня? Как ты думаешь, Лью?
   — То, что я думаю, не имеет никакого значения. Ведь я новичок в вашей семье. А что ты сама думаешь?
   — Лью, она принимает наркотики, она дружит с людьми, которых я не знаю, по вечерам она уходит неизвестно куда. А когда в больнице она пришла в сознание, то захотела говорить с тобой, а не со мной. — Ее лицо исказилось от боли. — Сейчас я хочу только одного — помириться с ней, обнять ее крепко-крепко и сказать, как сильно я ее люблю... Но, боюсь, уже слишком поздно...
   Мэтти была готова разрыдаться, и Кроукер крепко сжал ее руку. Он хотел сказать ей, что еще не поздно, но не мог — через одну-две недели Рейчел действительно могла умереть.
   — Не теряй надежды, я делаю все возможное и невозможное, чтобы найти для нее донорскую почку.
   Она закусила губу.
   — Боже, неужели... Лью, неужели ты сможешь это сделать? Это было бы настоящим чудом!
   — Не отчаивайся, Мэтти. Ты должна держать себя в руках.
   По ее щекам катились горькие слезы, она не могла вымолвить ни слова, наконец, прерывисто вздохнув, сказала:
   — Дональд дал мне все, о чем я только могла мечтать, превратил меня в сказочную принцессу, за это я готова была сделать для него все, что угодно. Наверное, это было ошибкой.
   — Нет, милая, — сказал Кроукер, — ты совершила ошибку еще раньше, когда познакомилась с ним.

* * *

   Разглядывая фотографию модели в прозрачном виниловом дождевике, Кроукер не заметил, как уснул на постели Рейчел. Там его и нашла Мэтти. Она на цыпочках подошла к нему и заботливо укрыла одеялом. Ее взгляд упал на его биомеханическую руку, и она долго смотрела на нее. Она знала, что такое чувствовать себя калекой. Первые два месяца после развода с Дональдом у нее было такое ощущение, словно ей ампутировали обе ноги. Конечно, к этому времени их брак превратился в пустую формальность, но она привыкла к нему, как к чему-то жизненно необходимому, без чего она, несомненно, должна была умереть. Однако не умерла. И не жалела об этом.
   Укрывая брата одеялом, она вдруг подумала, что так и не спросила его, как он потерял левую руку. Это было чертой ее характера — самой не говорить лишнего и не задавать другим лишних вопросов. Для нее существовала лишь одна форма близости — физическая. Любая другая была совершенно неприемлема. Долгие годы для нее это было нормой существования. И только теперь она осознала, к каким трагическим последствиям привела такая линия поведения. Это касалось ее отношений с Дональдом, и, что страшнее всего, с собственной дочерью, Рейчел.
   Мэтти всем сердцем хотела восстановить в семье атмосферу любви и доверия, чтобы ее дочь больше не чувствовала себя одинокой и брошенной. Но она не могла сделать этого, пока в душе царили ужас и отчаяние.
   Теперь она вспомнила, что у нее были подозрения насчет того, что с дочерью происходило что-то неладное. Только она не хотела себе в этом признаться, а теперь раскаяние мучило ее, лишало способности хладнокровно оценивать ситуацию. Ноги у нее внезапно подкосились, и она опустилась на колени перед постелью Рейчел, где теперь спал Кроукер, уткнулась в нее лицом и стала жадно вдыхать родной запах ребенка, словно он мог придать ей сил.
   Что еще оставалось ей, кроме молитвы? Теперь она могла только просить Бога не забирать у нее горячо любимое дитя.

День третий

1

   Кроукер проснулся перед рассветом. Он всегда просыпался без будильника, потому что обладал внутренним чувством времени, которое никогда не подводило его. Приняв душ, он натянул на себя одежду и осторожно выскользнул из дома, стараясь не разбудить Мэтти. Ей необходимо было как следует отоспаться, а добраться до больницы она вполне может самостоятельно.
   Остановившись на миг, Кроукер прислушался к мерному плеску волн и голодным крикам чаек.
   Он решил отправиться в больницу пешком, благо до нее было не больше пятнадцати минут ходьбы. К тому времени уже совсем рассветет, и к тому же ему не придется возвращать на место «лексус» сестры. Его собственный автомобиль все еще был на стоянке рядом с больницей, по крайней мере Кроукер надеялся на это. Если, конечно, его не угнали и не разбили хулиганы.
   То, что он заснул в комнате племянницы, не было случайностью. Он хотел пропитаться ее духом, дать время подсознанию поработать над тем, что ему пришлось увидеть. Некоторые вещи в комнате Рейчел не совсем вписывались в созданный Кроукером образ пятнадцатилетней девочки, а это могло означать одно: созданный образ в чем-то не соответствовал истине.
   «Однажды я отправился ловить рыбу, — вспомнился Кроукеру рассказ Каменного Дерева. — Сильный голод вынудил меня покинуть хижину в дождь. Но едва мои руки коснулись лодки, я понял, что если уйду сейчас, то больше не вернусь. Вернувшись в хижину, я крепко запер все окна и дверь. Через час разыгрался такой ураган, что песок задувало в щели дома. С той поры я крепко усвоил: если тебе что-то не нравится, лучше этого не делать вовсе».
   Кроукер засыпал, глядя на фотографию молодой женщины в прозрачном дождевике. А перед пробуждением ему привиделось странное слово, написанное на спине черной кожаной куртки, в которой он обнаружил кокаин. Кроукер давно заметил, что мысли и образы, возникающие на грани сна и бодрствования, как правило, имеют глубокий смысл, даже если на первый взгляд кажутся вздорными. В конечном итоге они никогда его не обманывали.
   На спине куртки было написано слово «Манман». Что бы это могло означать? Вчера вечером он не задавал себе этого вопроса, но утреннее видение заронило в его душу подозрения. Проснувшись, он еще раз внимательно рассмотрел постеры на стенах комнаты Рейчел. Кроукер продолжал размышлять о странном слове по дороге в больницу. У газетных автоматов он притормозил, чтобы купить свежий номер «Сан-Сентинел». На ходу пролистав газету, он нашел то, что ему было нужно, — страницу с информацией о вечерних развлечениях, программах клубов. Куда, как не в клуб, могла ходить Рейчел в своей куртке.