Васина Нина. Красная Шапочка, черные чулочки

   – А-а-а?.. – Она опять покачнулась, теперь ее поддержал под локоть другой охранник.
   – Не волнуйся, пожалуйста, он подписал брачный договор, по которому обязуется содержать Нару. Все в порядке!
   Подошли Ерик и Авоська. Авоська тут же шепнула:
   – Старайся ходить медленней, а то ты похожа на подстреленную в задницу японку!
   – Агелена! – с надеждой бросилась к ней мама. – Что тут происходит?
   – Да все в порядке, – отмахнулась Авоська. – Пост-травматический синдром несостоявшегося изнасилования вылился у вашей дочери в маниакально доверительное отношение к человеку, встретившемуся ей в лесу в десятилетнем возрасте. А чего вы ожидали? Воспитание в неполной семье, отсутствие мужчины как примера поведенческого и физиологического…
   – Заткнись! – толкнула я ее плечом.
   – Изнасилование?! – единственное, что поняла из слов Авоськи мама.
   – Разрешите, я все объясню, – взял ее руку, Гамлет и осторожно приложил к губам. – Семь лет назад я предложил вашей дочери руку и сердце. Она согласилась с условием, что сначала закончит школу. На выпускном я напомнил ей о выданном обещании, сегодня у нас свадьба. Я обязуюсь любить вашу дочь и оберегать ее от неприятностей.
   – То есть эти люди, которые… – Мама махнула рукой и закрыла глаза.
   – Да, это двое моих людей, которые поехали за вами, чтобы привезти на свадьбу дочери.
   – А я… Извините, я не знала. Я одного молодого человека… Понимаете. – Мама понизила голос и кивнула в сторону отошедшего охранника: – Ему надо к врачу.
   Гамлет повернулся, осмотрел охранника, пожал плечами и успокоил ее:
   – Не думаю.
   – Видите, он все время двигает челюстями? Я его ткнула электрошокером вот сюда, под подбородок.
   Гамлет несколько секунд внимательно всматривается в честные глаза мамы, потом спрашивает:
   – Зачем?
   – Он схватил меня за шею!
   – Мама! – простонала я. – На тебя надевали жемчуг!
   – Во-первых, никто не предупредил меня, что собирается что-то надевать на шею! – повысила голос мама. – А во-вторых – жемчуг мне не идет! И раз уж мы об этом заговорили – мне идут только изумруды! Изумруд – мой любимый камень, он подходит к цвету глаз!
   – Извините, – кивнул Гамлет. – Это моя вина. Я приказал своим людям надеть на вас подарок, усадить в автомобиль и привезти к загсу. Ваша дочь настаивала, чтобы до свадьбы мы с вами не виделись. Если бы я познакомился, как полагается – заранее…
   – Не начинай! – перебила я. – Когда это заранее? Вчера или позавчера?
   – Хорошо! – сдался Гамлет. – Просто подчеркните в каталоге любое изделие из изумрудов, которое вам понравится! – Он склонился ко мне и тихо спросил: – Как зовут твою маму, я уже могу это узнать?
   – Марина Семеновна.
   – Можно просто – Марина! Какие еще каталоги? – Мама вздернула голову и переключила внимание на меня.
   Первым делом она осмотрела мой наряд.
   – Пока ты не начала ругаться, я должна тебе объяснить, что на мне надето! – успела я до того, как она открыла в возмущении рот.
   – Девочки. – Гамлет взял нас обеих под руки. – Объяснитесь по дороге, умоляю!
   – И что же это на тебе надето? – Мама старается из-за жениха рассмотреть меня получше.
   Гамлет соединяет перед собой наши локти и отходит.
   – Ты знаешь, какой паук плетет самые прочные сети?
   – Паук?..
   – Да, паук! Самые прочные сети плетет паук по имени Нефила!
   – Неточка, прошу тебя, не начинай…
   – Это на другую тему! Из сетей Нефилы не может выбраться даже небольшая птица!
   – Ну и ладно, ну и хорошо, – гладит мама мою руку.
   – Конечно, хорошо! Знаешь, где живет Нефила? На Мадагаскаре. А знаешь, зачем ходят в лес мадагаскарские женщины?
   – Ну, зачем?.. За бананами, наверное?..
   – Нет.
   – За грибами, за червями… я не знаю!
   – Они ходят в лес за пауками! Очень бережно собирают много-много нефил в корзины и несут их домой.
   Моя мама закрыла глаза и содрогнулась.
   – Если хочешь, – она сильнее сжала мне руку, – мы сейчас с тобой разорвем у колен эту идиотскую обертку, из-за которой ты семенишь, как подбитая утка, скинем туфли и побежим что есть мочи к метро. А?..
   – Ты не поняла. Они приносят их домой и вытаскивают из пауков нити паутины! Это прочные золотистые нити, из которых они ткут ленты, переливающиеся на солнце. А пауков потом опять относят в лес на прежнее место.
   – Прекрасно. – Мама оглядывается. – Жаль, электрошокер у меня отобрали…
   – Это очень дорогой шелк! Его только два часа тому назад доставили самолетом. Посмотри, какой способ плетения! Я потому и не известила тебя заранее о свадьбе, что шелк могли не достать – все-таки четыре метра…
   Мама остановилась. Еще раз осмотрела меня.
   – Ты хочешь сказать, что это?..
   – Точно. На мне надета паутина мадагаскарской Нефилы!
   – А что это за подозрительное пятно под паутиной? Мне кажется или это в самом деле – красные трусы?!
   – Точно.
   – Детка моя бедная! – обхватила меня мама. – Мы в суд подадим! Не беспокойся. Если тебя привезли сюда под принуждением, не сопротивляйся, улучи минутку…
   – Мама! – трясу я ее. – Это тот самый мужчина! Неужели ты не помнишь? Я рассказывала тебе, когда вернулась из Загниваловки! Вспомни – пирожки с яблоками, рыбное масло в горшочке! Ну?
   – Ты меня пугаешь! Ты мне что-то рассказывала про Красную Шапочку и волка, при чем здесь свадьба?
   – Вы мнете дорогой мадагаскарский шелк, – присоединилась к нам Авоська.
   – Агелена, ты знала? – набросилась на нее мама.
   – Я до последней минуты надеялась, что Нефила струсит. Да куда там! Вы что – не видите? Ваша дочь влюблена!
   – Как это – влюблена? – хватается за голову мама. – В кого? Когда она успела?..
   – Семь лет уже, – вздыхает Авоська.
   – И Марго знала? – подозрительно щурится мама.
   – Да, – кивает Авоська. – Мама пыталась помочь Нефиле. Профессионально. Ну, вы же ее знаете…
   – А отец? Он знал?!
   – Ну, вы уж скажете, – усмехается Авоська.
   – Да! Ты говори, да не заговаривайся, – поддержала ее я. – Папочка только год как приобрел устойчивое психологическое равновесие, до этого его нельзя было нервировать.
   – Психологическое равновесие? – подозрительно прищурилась мама. – И как его зовут?
   – Кого? – опешила я.
   – Это самое равновесие?!
   Авоська только грустно усмехнулась:
   – Вас не обманешь. Это пациентка мамы. Ей сорок семь.
   – Не хочу ничего о нем знать! – вспомнила мама свой зарок. – Агелена! – Она посмотрела строго, хотя строгие взгляды получаются плохо, когда приходится задирать голову вверх. – Ты же сестра Нетке, ты выросла в среде постоянного обсуждения сексуальных отклонений! Почему ты ее не отговорила?
   – Включи свои мозги и прекрати орать! – дернула я маму, развернув ее к себе. – Включила? Семь лет назад ты разбудила меня в шесть утра и заставила печь пирожки, помнишь?
   – Да, но я не хотела…
   – Если бы ты могла хорошо готовить, ничего бы не было! Твой инфантилизм и страх перед Рутой привел к этой свадьбе.
   – Мы еще сделали селедочное масло! – обрадованно добавила мама. – Что ты говорила? Извини, я прослушала. Мы сделали масло с вареной горбушей и красной икрой, представляешь? – объяснила она Авоське. Авоська смотрит на меня и делает большие глаза.
   – Извини. – Я обнимаю маму и глажу ее по спине. – Я очень устала. Я иду в загс, потому что уже семь лет представляю всякие неприличные вещи, которые мы делаем с моим женихом. Надо этому положить конец.
   – Убить? – вдруг шепотом предлагает моя мама. – Подать на него в суд?..
   – Нет. Сделать наконец все эти неприличные вещи в реальности и устроить Нару. Где она, кстати?
   – Марго обещала привезти. Да вот они, стоят у дверей.
   И я сразу увидела стильную высокую Марго и девочку рядом с нею – в пышном розовом платье и туфельках с бантами.
   – Ты потрясающе выглядишь! – воскликнула Марго, сразу же бросившаяся мять пальцами шелк.
   – У тебя трусы светятся, как красный светофор, – одобрила и Нара. Подумала и добавила: – Через натянутый презерватив.
   – Мы же договорились, что ты будешь держать рот закрытым! – простонала Марго, не переставая меня ощупывать и остановившись глазами на украшенной щиколотке. – Вы только послушайте! – прошептала она, пораженная, не в силах отвести глаз от ожерелья на моей ноге. – Светофор, на который натянут презерватив!..
   – А зачем тогда ко мне подвели поздороваться этого огрызка в разорванном сзади пиджаке? – Нара ткнула пальцем в толпу. Марго, не глядя, шлепнула ее по руке.
   Я оглянулась и сразу заметила мальчика во фраке, с черной бабочкой на ослепительно белой рубашке и с тщательно прилизанными волосами. Он смотрел на меня, криво усмехаясь. Он был совершенной копией своего отца, только уменьшенной и оттого устрашающе комичной, и по спине у меня пробежала первая дождинка будущих ливней ужаса, которые этот юноша еще призовет на мою голову.
 
   В загсе Ерик отвел Гамлета в комнату отдыха, застопорил ручку двери стулом и просил еще раз как следует подумать.
   – Сейчас самое удобное время отказаться от этой нелепой затеи, – уговаривал он. – Мамаша невесты вся трясется от негодования, покажи ей, какой ты плохой мальчик – они с дочкой убегут отсюда не оглядываясь и всю жизнь потом будут вспоминать, как счастливо избежали кошмара.
   – Я обещал девочке жениться, я выполню это обещание, – отстраненно пробормотал Гамлет, задумчиво разглядывая что-то в окне.
   – Значит, наша дружба уже ничего не стоит, – не спросил, а констатировал Ерик.
   – А при чем здесь дружба? – отвлекся от окна Гамлет.
   – Я тебя прошу как друг: прекратить эту комедию. Я вот этим местом, понимаешь… – Ерик стукнул себя в грудь, – чувствую крупные неприятности. Я не доверяю этой девчонке. Да и балаган со свадьбой!.. Ты меня знаешь. Я очень чувствительный насчет неприятностей. Я и тогда вам с Коброй говорил, чтобы вы не лезли в то дело, говорил?!
   – Ерик, я не понял, что у тебя тут? – Гамлет ткнул пальцем в то место, в которое только что колотил кулаком юрист.
   – Душа у меня тут!
   – А, душа! А я думал – желудок.
   – Не надо меня смешить, – отмахнулся Ерик.
   – Смешного мало, – кивнул Гамлет. – И зря ты вспомнил про то дело, зря. Я как раз по тому самому делу и оказался тогда в лесу. И до сих пор сижу на счетчике у некоторых весьма важных особ. А в лесу я встретил девочку… – Гамлет поправил галстук на Ерике. – А знали-то всего четыре человека об этом деле. Четыре. Ты да я, Кобра да Генерал. Мне твои желудочные ощущения сейчас ни к чему. Я женюсь – и точка.
   – Какого черта ты вообще поехал в тот лес! – зашипел Ерик.
   – А это потому, друг мой детсадовский, что Кобра, выйдя из самолета, сразу сказал: «Гони в часть!»
   – Да-а-а… – Ерик помолчал, потом потрепал Гамлета по руке. – Тяжелый год был этот восемьдесят девятый, – вздохнул он. – Зачем себя мучить постоянными напоминаниями о нем?
   – А с чего ты взял, что я себя…
   – Брось, Гамлет. Семь лет ты наблюдал за жизнью этой девчушки и ее прибабахнутых родственников. За семь лет – ни одной зацепки. Самое время плюнуть на все и забыть, а ты устраиваешь эту свадьбу.
   – Я ждал его в аэропорту. Было утро. Ясное. Такая, знаешь, легкая розовая дымка над полудюжиной самолетов и снующими туда-сюда между ними людишками – с муравья каждый. Когда пассажиры садились в автобус, Кобра в него вошел последним. Он двигался с трудом, я это заметил и на большом расстоянии. А в проходе для встречающих не появился. Ко мне подошла сопровождающая и попросила забрать его из автобуса. Сказала, что он перебрал в самолете. Я не поверил. Подхожу – а он уже спустился вниз, стоит на ветру – там всегда сильный ветер – улыбается желтым лицом, и из багажа – только пакет небольшой. Его Кобра прижимал обеими руками к животу. Вот сюда. Пониже того места, где у тебя душа прячется. Вот так. Пупок закрывал. «Отведи, – сказал, – меня к машине, только нежно. И улыбайся». И я как дурак улыбался, пока тащил его к автомобилю. Я сразу понял, что случилось несчастье, а улыбался потому, что думал – это знак такой. Кто-то держит его на мушке, я должен улыбаться… Бред полный, а тогда казалось самым важным на свете…
   – Гамлет…
   – Не перебивай. В машине он сразу сказал: «Гони в часть». Я включил мотор, он – на заднем сиденье – пакет убрал от живота, а там – дырка. Я только спросил: «Где тебя?» Он сказал, что его вели от самого банка, что стреляли уже возле аэропорта, что пуля, похоже, разрывная, что в самолет вошел чудом – турецкая полиция подкатила к отъезжающему трапу, когда люк уже закрыли, и что держится он последние шесть часов только на стимуляторах. Два раза были глубокие обмороки. Багаж утерян. Но Кобра сказал, что все сделал. И мы будем победителями, если я довезу его живым в медсанчасть под Струнино. На ходу одной рукой я перелопатил и скомкал в один ком все бинты, что были в аптечке. Кобра принял две последние таблетки. До Загорска я выжимал сколько мог. А потом заблудился. Вроде повернул правильно, а смотрю – указатели на Александров пошли. Вернулся, поехал проселочными. А Кобра говорит: «Останови, я подышу». Мы останавливались три раза. Два раза он дышал, а последний… заднее колесо завязло. И Кобра стал умирать. Из него уже и кровь не вытекала. И машина – ни с места! Я не спрашивал его, он сам заговорил. «Узнаешь, где деньги, когда привезешь меня в санчасть». Я вижу – он уже… Плохо так на меня смотрит, другим взглядом, незнакомым. Тогда я попросил, чтобы он сказал. Ни в какую. Ухмыляется погано так, как будто подозревает, что я его брошу. Знаешь, Ерик, я иногда вижу его во сне. Он стоит на большом пространстве, вроде летного поля, и зажимает свою рану на животе. Знал бы ты до чего я дошел там в лесу!.. В дверь постучали.
   – Нам пора уже, – встал Ерик.
   – Нет, ты не знаешь, я этого еще не говорил! Я тебе это сейчас скажу, чтобы освободиться. Девочка в лесу – она появилась вдруг, как ангел, понимаешь? Я обыскал Кобру везде, а когда ее увидел, подумал, что в рот не заглядывал. Когда он перестал дышать, я выпил почти бутылку виски. И – ничего. Так, поведет иногда в сторону, а так – ничего. А девочка чистенькая такая, нежная и совсем не испугалась. Смотрит на меня с жалостью, ладошкой своей по голове погладила. Ерик, дай мне марочку.
   – Гамлет…
   – Дай марку, я сказал, а то упаду при всех в падучей.
   Ерик достает из нагрудного кармана блокнот и протягивает, отводя глаза.
   Гамлет осторожно поддевает ногтем небольшую марку с изображением синего слоника и кладет ее липкой стороной на язык. Аккуратно закрывает блокнот. Через полминуты он уже задумчиво мял марку передними зубами, а Ерик смотрел на его рот и потел.
   – Во рту ключа тоже не было, – сплюнул Гамлет и встал. – Знаешь, что я сделал? Я металлоискателем по Кобре прошелся! Вот до чего я тогда дошел.
   – Металлоискателем, – кивнул Ерик.
   – Именно. – Гамлет разглядывал себя в зеркало. – Восемьдесят девятый. Тяжелый год. Я всегда ездил с оружием, сканером и металлоискателем.
 
   Они вышли в праздничный гул, в нарядную суматоху, в запахи духов и пудры.
   – Ну что? – наигранно бодро Гамлет подхватил невесту на руки. – Познакомить тебя с сыночком, мамочка?
   Я нашла глазами мальчика во фраке.
   – После регистрации. – Я настороженно разглядывала его странные глаза. – Как только будут соблюдены все формальности, ты меня познакомишь с сыночком, а я тебя – с моей тетей. Вон она, в розовом платьице, на коленях у своего брата сидит.
   – Брата? – кое-как сфокусировал взгляд Гамлет на странной паре в холле: высокий черноволосый красавец с девочкой. – Постой, это же… Это твой папочка, какой брат?..
   Тут уже я не выдержала – схватила жениха за ладонь и сжала ее что было сил.
   – Откуда ты знаешь, что это мой папочка? Ты что, следил за мной?!
   – Птичка моя, у меня вклады в трех заграничных банках, яхта, дом во Франции и боулинг-клуб в Москве. Неужели ты думаешь, что я подхвачу первую попавшуюся выпускницу школы и потащу ее в загс? Конечно, следил! На то у меня есть служба безопасности, а ты как думала?..
   – Я?.. Я думала, что ты меня забыть не можешь! – зашипела я, дергая ногами, и размахнулась зеленым букетом. – Я думала, что ты без меня жить не можешь!..
   – Конечно, не могу! – Он поставил меня на пол и закрыл голову руками. – И забыть не могу! Спасите! Меня убивают капустой – это… Это полный беспредел!..
 
   Тогда, в лесу, его стошнило как раз на мои сандалии. Я стояла и смотрела на желтоватую жижу, залившую их. А он ушел в кусты и еще минут пять выворачивался наизнанку. А я все стояла и ждала чего-то. Насыпала на сандалии землю и смахивала ее. Это мало помогало, но я упорно нагребала землю одной ногой на другую и уже собиралась заплакать, когда он шумно вышел – бледный, с огромными безумными глазами и с ножом в руке.
   – Рот не открывается, – развел он руками и с идиотским видом подмигнул мне. – Попробую ножом разжать зубы…
   Такого я уже не выдержала. Я побежала, крича что есть силы, напролом, ничего не видя и не ощущая, пока не выскочила на открытое место, и солнечный свет ударил по глазам, и, поскользнувшись на мокрой глине, я упала и плавно сползла к воде небольшого пруда, все еще крича. Я кричала бы, наверное, долго, если бы не рыжая девчонка в панаме и с сачком. Она зачерпнула рукой воды и плеснула мне в лицо.
   – Дура! – крикнула я тут же.
   – Сама дура! Ты что, припадочная? Посмотри только – всех убила!
   – Это не я! Не я! – Пытаясь подняться, я опять падаю, девчонка с сачком бросается ко мне с воплем, она уже совсем рядом, я вижу ее бешеные глаза цвета крепкого чая и даже успеваю подумать – у меня такие же! – прежде чем, вцепившись друг в друга, мы не скатились по глине в воду.
   – Кретинка! – сказала девчонка, как только откашлялась и сняла тину с головы. – Ты убила восемнадцать серебрянок!
   – Кого?..
   – Ты упала на соток, в нем было восемнадцать самок! Что я скажу Тили?..
   Сначала я подумала, что чокнутая девчонка собирает змей, а я на них упала. Попробовала вскочить и броситься наутек, но обнаружила, что не могу сдвинуться с места. Ноги мои, измученные сегодня как никогда, отказались повиноваться.
   – Меня парализовало… наверное, – пожаловалась я. – Это от холодной воды, как ты думаешь?
   – Это тебе божеское наказание! Ну вот от кого, скажи, пожалуйста, ты так бежала?!
   – От этого… мужчины с ножом.
   – Ври больше! Здесь никого нет! Еще скажешь, что он хотел тебя зарезать, да?
   – Нет. Он хотел ножом открыть рот у трупа. Я потеряла корзинку. Вернее, я ее не потеряла, я ее запрятала, а мужчину стошнило, когда я сказала – рыбное масло…
   – Что еще за гадость? – скривилась девчонка, встав в воде и отжимая подол платья.
   Она достаточно ловко поднялась вверх по скользкой глине, расставляя ступни в стороны, как это делают лыжники при подъеме. Я сидела в воде и смотрела, как глина выдавливается сквозь ее длинные пальцы ног коричневыми слизняками. Я решила тоже разуться – заодно и сандалии вымою!
   Девчонка присела у сетки с металлическим кругом, который она, вероятно, и называла сотком. Потом прошлась на четвереньках, разглядывая что-то в траве.
   – Четверо живы! – доложила она. Присела, покачиваясь и обхватив коленки руками. Наблюдать, как я полощу сандалии.
   – Это все равно что селедочное масло, – сказала я, надеясь достигнуть хоть какого-то понимания и получить ее протянутую руку помощи. Без помощи мне из этой скользкой глины не вылезти. – Селедки не было. Мама сварила соленую горбушу, а потом мы добавили икры. Селедочным маслом это уже не назовешь. Это гораздо вкусней. Вот я и назвала масло – рыбным. А его от этого стошнило прямо на мои сандалии.
   – Кого стошнило? Убийцу?
   – Он не убийца. Наверное… Он предложил мне выйти за него замуж.
   – Да ну?! – насмешливо хмыкнула девчонка и покачалась. – И ты согласилась?
   – Я пока не могу. Я несовершеннолетняя. И школу закончить надо.
   – Скажите, пожалуйста, какой прагматизм! – продолжала насмехаться девчонка. – А у тебя, кроме масла, случайно, пирожков еще не было?
   Я поправила на голове чудом уцелевшую во время моего пробега красную шапочку, но обижаться сил уже не было. Я только кивнула:
   – С яблоками.
   Это произвело мгновенное действие. Девчонка вскочила, скользя спустилась вниз и протянула мне руку с ужасно серьезным выражением лица. Когда она вытащила меня наверх, я потрясла рукой, надеясь, что плечевого вывиха не будет, и спросила:
   – Что такое прагматизм?
   – Как тебя зовут? – вместо ответа спросила девчонка.
   Всегда, когда мне задают такой вопрос, я задумываюсь. В этот раз я доверилась безоглядно и сразу:
   – Нефила.
   – Агелена! – вдруг обрадовалась девчонка и протянула мне ту же руку, которой она с необычайной силой волокла меня вверх.
   – Нет, мама почему-то выбрала имя Нефила, Агелена ей не понравилось, – чувствуя странное напряжение (на удивление у меня уже сил не было), ответила я, пряча свою руку за спину.
   – Меня зовут Агелена Воськина! – закричала девчонка. – Ты моя сестра! Мы тебя ждем, ждем, а ты бегаешь по лесу!
   Я оглядела место на траве позади себя и, не обнаружив никаких сотков, с облегчением села и только потом спросила:
   – В каком смысле – сестра?.. Ты незаконнорожденная дочь моей матери?
   – Я законная дочь твоего отца! Я родилась через семь месяцев после тебя! Ну? Неужели тебе никто про меня не рассказывал?
   – Дочь отца?..
   – Да тебе и правда плохо! Меня родители отправили в Загниваловку к бабушке на лето. Тебя никогда не отправляли, а меня – каждый год! До дома далеко – дойдешь?
   – Подожди. Кто это – серебрянка? – Я все еще боялась четырех выживших змей.
   – Конечно, паук! – радостно объявила Агелена. – Кто же еще?
   – Паук?.. Я никого не вижу.
   – Вон они, посмотри на кувшинки! Знаешь, кто первый в мире изобрел водолазное снаряжение?
   – Конечно, знаю. – Я на всякий случай прилегла на локти, потому что кувшинки, на которые я пристально смотрела, вдруг расплылись мутными пятнами по воде. – Водолазный колокол изобрели древние греки.
   – Ерунда эти твои древние греки! Водолазный колокол первой изобрела серебрянка. Она сплетает под водой плотный шелковый купол, цепляет его паутинками к водорослям, а потом наполняет воздухом.
   – Изо рта?.. – тупо поинтересовалась я и тем самым разозлила девчонку. Глаза ее посветлели, у меня тоже так бывает, тогда мама говорит, что от злости у меня глаза лимонятся.
   – Для такого имени ты слишком тупая, – заявила девчонка и тут же потемнела глазами. – Хочешь посмотреть?
   – Да. Нет… Я плохо вижу, я очень устала.
   – Это нужно смотреть лежа! Тогда бинокль не дергается.
   – Бинокль? – Я с недоверием беру в руки тяжелый предмет.
   – Смотри на воду рядом с листом кувшинки. Ты должна заметить, как паучок всплывет!
   Я смотрела в бинокль, а Агелена рассказывала.
   – Сначала серебрянка перевернется вниз головой и выставит брюшко. Потом обхватит брюшко передними и задними ногами, перекрестив их над водой. Потом ноги третьей пары…
   – Третьей?
   – Ты что, не знаешь, что у паука восемь ног? – с ужасом спросила Агелена. – Третья пара ног упирается в рамку из первых четырех и образует ловушку для капли воздуха. С этой каплей серебрянка погружается в воду и плывет к заранее сплетенному под водой колоколу. Выпустит туда воздух и – за следующей каплей, пока весь колокол не наполнится. Она потому и называется серебрянкой, что, перетаскивая воздух на себе, под водой светится облепившими ее капельками.
   – А она не заблудится под водой? Если она тащит воздух, как исхитряется глубоко нырнуть? – заинтересовалась я, но не потому, что наконец разглядела ныряющую серебрянку, а потому что под биноклем закрыла глаза и дала им отдохнуть, а с закрытыми глазами думается легче.
   – Она не заблудится – это раз! – радостно сообщила Агелена. – Потому что всегда тащит за с обой страховочную нить. И хорошо опускается вниз – потому что вниз брюшком! Брюшко – тяжелей! Брюшко – тяжелей!
   Я убрала бинокль от лица. Агелена прыгала на одной ноге возле меня.
   – Зачем она это делает? Зачем строит купол, таскает туда воздух?
   – Живет она там! Ей нравится под водой. А хочешь, мы посмотрим, как она там сидит? Как она убирает в своем куполе, проветривает его через форточку? Она только есть в воде не может. Ест на суше.
   – Через бинокль посмотрим?
   – Нет, что ты. Через бинокль мы ничего под водой не увидим. Мы спустимся в воду, пройдем немного ногами, потом наберем воздуха и осторожно опустим головы под воду. Если двигаться медленно и осторожно, не поднимая ила, то…
   – В другой раз! – перебила я Агелену. К моему удивлению, она не обиделась.
   – И правда. Тебя, наверное, уже обыскались. Ты что, – вгляделась она в меня с сожалением, – ничего не знаешь о пауках?
   – Почему не знаю? Знаю. Я знаю, что из паутины Нефилы можно спрясть шелк и он будет прочным и прекрасным, как никакой другой шелк, из него можно даже будет делать оболочку для дирижаблей… Был такой аббат…
   – Кто-кто?
   – Ну, священник по имени Камбуэ. Он из пауков галабов сделал настоящий ткацкий станок. Разместил их в выдвижных ящичках и тянул из них паутину сразу на станок. И ткал.
   – Скоти-и-ина! – не одобрила Агелена подобную предприимчивость аббата Камбуэ.
   – А в Новой Гвинее и на Фиджи паутиной даже рыбу ловят!
   Мы помолчали.
   – А зато серебрянка живет только здесь! – заявила Агелена.