Васина Нина. Красная Шапочка, черные чулочки

   Он показывает серебряного паука на цепочке. В брюшке паука – темный камушек. Я достаю из ворота платья свой амулет – такой же паук на такой же цепочке, только в брюшке – крошечный рубин.
   Я (шепотом, потому что голос вдруг пропал): Осик! Нара отдала тебе амулет, который ей подарила мама. Знаешь, что это за камень? Это черный алмаз. Ее знак. У меня точно такой паучок, только камень красный…
   Осик: А ты думаешь, я фантик на замен предлагаю? Камень в булавке – бриллиант! Четыре карата. Знаешь, что это такое – карат? Я спрашивал у отца. Он сказал, что это – куча бабок.
   Я (решившись): Ладно, давай свою заколку! А ты не потеряешь паука?
   Ося: Да я его даже не покажу никому. Иначе – сглазю… Или сглажу?
   Я: Что сглазишь?
   Ося: Деньги, конечно! Так Нара сказала. Ее имя – это амулет богатства. А если съесть живого паука, то деньги тебя сразу полюбят. А мне нужно иметь много денег. Отцовских не хватит.
   Я: Для чего?
   Ося: Чтобы заморозиться на двести лет!
   Я: Зачем?!
   Ося: Чтобы потом меня отморозили, а я дал врачам волосы мамы – у меня есть прядка в медальоне – и они ее склонировали. Прикинь? Мама родилась бы вот такая маленькая! Я бы ее растил, кормил! Что ты так уставилась? Не знаешь, что любого человека можно клонировать?
   Я доплакалась до икоты и синих пятен в глазах. Так я не плакала с похорон бабушки Руты. Тогда, четыре года назад, со мной еще и судороги случились – вдруг свело ноги, я закричала, и пришел Кубрик. Он взял меня под мышку, отнес к бочке и окунул в холодную воду, разбив моим визжащим телом ее зацветшую поверхность. Потом отнес к себе в комнату, завернул в большую лохматую шкуру и сел сторожить.
   – Она умерла первой, – сказал Кубрик, когда я задремала, устав отслеживать блики огня на его лице – Кубрик сидел у открытой печурки. – Подумать только – моя козочка!.. Моя овечка умерла. Кто же теперь меня похоронит?..
   – Кубрик, – спросила я, – как тебя зовут?
   – Не помню, – легко отмахнулся он. – Свояк называл морячком.
   – Вспомни!
   – Я плавал пятнадцать лет.
   – Вспомни, как тебя зовут!
   Он встает, копается в сундучке, который вытащил из-под лежанки, и трясет перед моим лицом паспортом.
   – Вот же – Иван Павлович меня зовут!
   – Иван Павлович, – говорю я торжественно. – Я тебя похороню, не беспокойся.
   – А ты кто? – удивляется Кубрик, протягивает руку и трогает мои волосы, словно определяя толщину и прислушиваясь, как они шуршат в его пальцах. – А!.. – вспоминает он памятью пальцев. – Ты девочка с корзинкой. Ты не сможешь.
   – Смогу, не волнуйся.
   – Да не сможешь ты! Мала еще. Меня нужно будет рассыпать, а ты не сможешь.
   – Рассыпать? – Я резко села. Теперь из свертка толстой овечьей шкурки снизу торчали мои босые ноги, а сверху – взлохмаченная голова.
   – Я не лягу рядом со свояком! На одном кладбище! – возбудился он.
   – Ладно тебе, похороню в другом месте, – обещаю я, поежившись.
   – Да тут один погост – один, понимаешь? На всю округу. Место такое – погост называется. В других местах не хоронят. Желаю быть сожженным и рассыпанным по лугам. Я не хочу в земле лежать! – Кубрик вскакивает и мечется по комнате, рассекая своей длинной тенью отблески огня на стенах. – Любая сволочь сможет выкопать мой череп!
   – Кубрик!..
   – Ты не понимаешь, как это – когда тебе привезут череп женщины – самого дорогого человека! И вот тут, на лбу!.. – он провел указательным пальцем поверх бровей, – будет написано ее имя и годы жизни! Как раз над двумя дырками глазниц.
   – Как это – написано?.. – От ужаса я влезла с ногами на лежанку и забилась в угол, стараясь спрятаться в шкурку целиком. – Кем?
   – Есть такие писаки, есть! – непонятно ответил Кубрик, но метаться перестал. Из ведра с водой зачерпнул ковшиком и жадно пил, закинув голову и дергая ужасающих размеров кадыком, который на его худой жилистой шее под коричневой тонкой кожей казался инородным телом.
   – А кто тебе привез череп дорогой женщины? – решилась я, когда ковшик булыснулся в ведро.
   – Я уже сказал – свояк привез! Он отнял у меня женщину, увез с собой, а через десять лет приехал сюда!.. – Кубрик топнул ногой в пол. – И привез ее череп с надписью на лбу – «Либхен Краушен». И когда я увидел ее зубы!.. Когда я увидел зубы Любушки… У меня помутилось в голове, а свояк смеялся, а Рута сказала: «Не смотри в глаза этому человеку, он скоро умрет», и спасла меня от желтого дома. Меня не зароют в землю. Только огонь!
   – Ты вчера сам копал могилу для Руты, – тихо заметила я.
   – У нее свои счеты с мертвецами, которые на этом кладбище. Она должна быть рядом с ними. Шутка сказать – там лежат шестеро ее мужиков! А я не могу туда. Там свояк похоронен. Я не могу…
   – Значит, Рута сказала, что он умрет…
   – И через месяц – нету свояка! – Кубрик притопнул и развел руки в стороны, словно собираясь броситься в пляс. – Он так переживал, когда заболел! У меня, говорит, билет обратный пропадет, а это – куча марок! Я, говорит, приехал только затем, чтобы показать тебе череп Любушки твоей, теперь этот череп лежит на всеобщее обозрение в пещере в куче других черепов.
   – Я ничего не понимаю, – созналась я, едва справляясь с дрожью.
   – Нечего понимать, – отмахнулся Кубрик. – Немцы – они и есть немцы, что с них взять. К любому делу подходят с выгодой. В том городке, где жили свояк с Любушкой, так принято – через десять лет после захоронения выкапывать останки мертвеца, писать на черепе имя и годы жизни и складывать в кучу в одной пещере.
   – Это не немцы. Это, наверное, дикари в Африке так делают. Какая еще выгода?
   – Говорю тебе – немцы! А выгода в том, что места другого у них для кладбища нет. Горы кругом. Вот они и выкапывают своих мертвецов, чтобы положить других, а черепа на память помечают и складывают в пещере. Свояк говорил, что они даже показывают эту пещеру за деньги туристам. А ты говоришь – Африка… А свояк, когда понял, что кончается, просил, чтобы я череп Любы положил с ним в гроб.
   – А ты? – спросила я шепотом. – Положил? Я вспомнила тогда день, когда Кубрик меня не встретил, как Рута отпаивала его ночью – голого…
   – Ни за что, – твердо ответил Кубрик. – Попил он Любиной кровушки, она не хотела бы лежать с ним в одном гробу. Я тебе сейчас покажу…
   – Что?.. Череп? Нет, спасибо, не надо.
   – Только что обещала похоронить меня правильно, а теперь – не надо?
   – При чем здесь твои похороны? – сопротивляюсь я, стуча зубами от ужаса, что придется идти и смотреть на череп с надписью на лбу. И вдруг меня осенило: – Ты хочешь, чтобы я положила это к тебе в гроб?
   – Правильно. Я хочу сгореть с ее косточками. Ничего сложного. Раз уж пообещала – возьмешь и положишь. И нечего трястись. Никуда идти не надо. Здесь он у меня, под лежанкой.
   Я вскакиваю и вжимаюсь спиной в стену, топчась ногами на старом ватном одеяле, пока Кубрик вытаскивает заветный сундучок.
   Он присел, открывая сундучок, и вдруг я замечаю, что волосы у присевшего мужчины другие – темные, и плечи не те, и не Кубрик это совсем – это мой суженый достал из-под кровати свое сокровище и улыбается мне, испуганной девочке, и хитро прищуривается – сюрприз брачной ночи!.. Я кричу, дергаюсь и просыпаюсь, обнаружив себя на большой кровати с мокрыми щеками и крепко зажатым в правой руке диктофоном.
   Сундучок открыт. Кубрик бережно разворачивает что-то, еще невидимое мне, но уже пугающее до оцепенения. В темном ложе на пачке документов лежит желтый череп и светится странным посторонним светом. И над провалами его глазниц идет надпись – два слова на немецком, а пониже – цифры. И я, очнувшись на огромной кровати с шелковым покрывалом, больше всего в тот момент боюсь, что тряпка, в которую был завернут череп Либхен, окажется гербом клана Тейманов…
   Как ни странно, но тогда при виде отполированной лобной кости мой страх сразу прошел. Я села и разглядела его внимательно – Кубрик взял череп в руки, поворочал перед лицом, что-то шепча. Я спросила, любуясь вдохновением в глазах старика:
   – Ты уже три года хранишь череп у себя? Как тебе спится с ним под кроватью?
   Кубрик осмотрелся, как будто не понял, откуда идет голос. Обнаружил меня на кровати и нахмурил лоб, вспоминая.
   – Три года? – неуверенно повторил он. – Наверное, три, я не помню. Я только помню, что Тили тогда уезжала нянчить девочку. Она еще сказала – сын родил мне прелестную девочку, я счастлива, а ты похорони свояка и займись Микарием. Забери его с собой в ветлечебницу, а дом запри.
   – Плачете, Нефила Доломеевна? Я дернулась и резко села на кровати.
   – Плачете! – удовлетворенно повторил Ерик, развалив коленки в стороны в огромном кресле у окна. Я не слышала, как он вошел. – У вас сегодня день визитов, как я посмотрю.
   – Что вы делаете в моей спальне?
   – О-о-о! Сразу – моя спальня. Быстро привыкаете к хорошему, Нефила Доломеевна. Кстати, что это за имя – Доломей?
   – Ну уж нет – имен на сегодня хватит! – Я решительно качаю головой.
   – Да я так просто спросил, я заметил, что вас уже посетили в этой спаленке папа, мама и даже первая теща Гамлета. Что, тяжелый денек выдался?
   Внимательно всмотревшись в его лицо, я замечаю что-то вроде удовлетворения в печальных глазах с тяжелыми веками.
   – Не смотрите на меня так, – Ерик шутливо закрылся растопыренной ладонью. – Я не мучить вас пришел, я свой плеер ищу. Оставил вчера вечером вот тут, на тумбочке под журнальчиком, а теперь нигде нету.
   – Плеер? – Я сидела, опираясь ладонями в кровать. Под правой рукой в кровать вдавился маленький диктофон – новейшая модель с отличным радиусом приема.
   – Маленький такой, компактный. Подарок Гамлета. Я без него никуда. Не попадался? Ну и ладно. Вот что я хотел спросить…
   Я уныло повалилась на бок, подтянула к себе колени и скорчилась, зажав руки с плеером между ног.
 
   Ерик: Мы дружили с детского сада. Два мальчика из приличных семей и еврей. «Недокормыш» – так меня называл Генерал. «Этот недокормыш своего не упустит!» – трепал он меня по голове и иногда всей пятерней захватывал волосы и начинал больно тянуть вверх. «Давай, недокормыш, подрастай, а то ты рядом с моими мальчиками смешно смотришься!» Он так называл Гамлета и Кобру – «мои мальчики». Знаешь, почему? Потому что уже с пяти лет определил их в женихи к своей дочери. Так сказать, заранее предусмотренный выбор. Ты не спишь? Уверен, что найду его под подушкой!.. Ничего? Фил а-Нефила… Где же мой плеер?
   Я: Отвали… Не трогай мою ступню.
   Ерик: Давай для меня ты будешь Филой, а для всех остальных He-филой, а-а-а?
   Я: Бэ-э-э…
   Ерик: Какая чудная крошечная ножка. О-о-ё-ё!.. С ума сошла? Смотри, куда лягаешься!!
   Я (не вставая и не открывая глаз): У тебя короткие толстые пальцы с обкусанными ногтями. Не смей трогать мою пятку такими пальцами.
   Ерик: Знаешь, что меня в тебе особенно умиляет? Подбор цветов в одежде. Ты это делаешь специально? Красный и черный – это знак? Не хочешь разговаривать… У мадагаскарской паучихи Нефилы золотая грудка, ярко-красные ноги и черные носочки на лапках. Я вчера посмотрел в Интернете. Забавный паук. Птицеед. Но Гамлет тебе не по хелицерам. Хорошо сказал, да? Ладно, Фила, давай дружить.
   Я: С какой стати?
   Ерик: Потому что этой свадьбой ты обязана мне.
   Я: Спасибо большое, Еремей Срулевич, а теперь не пошли бы вы куда подальше, я устала уже брать интервью, у меня голова болит, и ноги иногда делают непроизвольные дергающие движения.
   Ерик: Нет, серьезно. Кто напоминал Гамлету, что у него свадьба через три-два-один год? Потом пошел отсчет месяцев. Кто нашел твою школу и сделал сотню фотографий, чтобы убедить Гамлета, что из перепуганной девочки в красной шапочке выросла настоящая роковая красавица?!
   Я: Почему это – роковая?
   Ерик: Даже странно слышать такой вопрос, ей-богу! Посмотрела бы ты на себя со стороны на выпускном! Вся в черном, а на шляпе – дохлая птичка с красными перышками!
   Я (с трудом подавляя зевок): Ну и зачем ты нас поженил?
   Ерик: А потому – что недокормыш. Поняла?
   Я: Поняла.
   Ерик: Нет, постой, ты не все поняла…
   Я: Прекрасно все поняла. Ты хочешь стать докормышем, поэтому и поженил нас. Ты думаешь, что я храню какую-то тайну, и хочешь ее выведать до того, как это сделает Генерал или Гамлет.
   Ерик (с умилением схлопнув перед собой мягкие ладошки): А ты хранишь тайну?
   Я: Конечно.
   Ёрик (вкрадчиво): И тебе не страшно ее хранить, радость моя?
   Я: Нисколько. Хорошо хранить тайну и не иметь понятия, в чем она состоит. Это, Еремей Срулевич, ужа-а-асно завлекательно.
   Ерик: Не иметь понятия? Ну, в этом я тебе помогу. Ты расскажешь свою тайну, а я – почему эта тайна сделает меня счастливым.
   Я: Э-э-э… которую? Которую из тайн я должна рассказать?
   Ерик: Не притворяйся. У тебя что, полно тайн, за которые можно схлопотать пулю в затылок?
   Я: В затылок? Почему именно в затылок?
   Ерик (нервно): Напрягись и выбери из своих тайн ту, за которую могут убить!
   Я (испуганно): Насмерть?!
   После этого вопроса Ерик встал с кресла и забегал по комнате, сердито сверкая глазами, а я села на кровать, положив диктофон под коленку.
   Ерик: Не хочешь, значит, дружить, да?
   Я: Хочу.
   Ерик: Тогда будь умницей и расскажи, почему и как исчез труп Кобры.
   Я: Кобра – это, в смысле?..
   Ерик: Это тот дядя, которого ты видела раненного в лесу семь лет назад. Ты шла к бабушке, несла ей пирожки и – что?..
   Я: И горшочек масла. Из кустов на меня выскочил Гамлет и предложил стать его женой. Я согласилась. Если ты называешь коброй змея-искусителя, который свел нас с Гамлетом как мужчину с женщиной, то это не играет, потому что я тогда была маленькой девочкой…
   Ерик: Генерал дал ему три года. Три года счастливой семейной жизни. Это понятно? Гамлет проживет с тобой три года, а потом, если деньги, которые вез Кобрин, не найдутся, Гамлету конец.
   Я: Конец в твоем понимании – это как минимум пуля в затылок?
   Ерик: Как минимум.
   Я: Ладно. Что изменится, если я скажу, куда делось тело этого самого Кобрина? Ты спасешь Гамлета?
   Ерик: Я подниму Генерала за уши над полом и обзову его недоумком.
   Я: Почему – за уши?..
   Ерик: Потому что у него не осталось волос, за которые можно ухватиться пятерней!
   Я: Почему ты думаешь, что место захоронения этого Кобрина что-то даст? Гамлет обыскал его, обыскал одежду и даже прошелся по телу сканером?!
   Ерик (восторженно): Я так и думал – ты все знаешь! Тогда в лесу ты все видела, да?
   Я: Конечно, знаю! Я подслушивала под дверью, когда вы разговаривали в кабинете. А ты уверен, что сейчас кто-то не подслушивает нас?
   Ерик метнулся к двери. Распахнул ее, резко высунув голову. Потом, оглядевшись, подбежал через комнату к двери в ванную. Открывал он ее медленно. Сначала осторожно опустил ручку, толкнул от себя и привстал на цыпочках, вытягивая шею. В огромном зеркале на стене мне было видно его лицо с полуоткрытым ртом и отставленная назад левая рука, словно готовая к взмаху – развернуться и быстро бежать. Мне была видна в зеркале и часть кровати, и моя коленка, из-под которой я вытащила диктофон. Раздумывая, куда бы его запрятать, я отвлеклась и не заметила удара кулаком в лицо Ерику. Он падал навзничь, вытянув руки вдоль тела, а в зеркале к кровати шел Гамлет, тряс правой кистью и улыбался мне бледным лицом.
   – Гамлет, за ш-ш-то? – прохрипел Ерик на полу.
   – Так, на всякий случай. Ты сидишь в спальне наедине с моей женой уже полчаса.
   – Я тебя умоляю!.. – С трудом перекатившись на живот, Ерик приложил к кровоточащему носу платок.
   – Гамлет. – Я вцепилась в руку мужа и подергала, чтобы он перестал смотреть на развалившегося на полу Ерика и посмотрел на меня. – Он считает нашу свадьбу своей заслугой. Ерик только что сказал, что это он поженил нас!
   – Конечно, он! – кивнул Гамлет. – Он каждые полгода начинал мне объяснять, почему я должен забыть девочку в лесу и свое предложение. Этот лис знал, что, если меня долго отговаривать, я обязательно сделаю наоборот!
   – Вы все ненормальные! – прошептала я, выпуская большую теплую ладонь без сожаления – как укусившего зверька. – Ты женился на мне, чтобы насолить этому.., Срулевичу? Или чтобы наконец украсить герб Тейманов кровью девственницы?.. А может быть, ты просто хочешь жить? Ерик сказал, что у тебя осталось три года, если не узнаешь, где тело Кобры!
   – Ты так оказал? – метнулся Гамлет к Ерику, кое-как усевшемуся на полу и изучавшему пятна крови на платке.
   – Я тебе добра желаю!
   Гамлет наклонился и ударил сидящего Ерика по лицу. Ерик стукнулся затылком в паркет.
   – Как мне все надоело! – закричала я, вскочила и запустила диктофоном в стену. – Твой друг детства подкладывает нам в спальню диктофон, твоя первая теща выясняет, не еврейка ли я, а сын приглашает посмотреть ванну, где умерла его мама! Ненавижу этот дом, эти тряпки!.. – Я распахнула дверцу шкафа и начала вышвыривать оттуда одежду. – Ты женился на мне по расчету, теперь это понятно! И вот что я тебе скажу! Убирайся из моей жизни! Развод! Развод – и немедленно! Ты меня унизил, а в договоре записано…
   – Гамлет, – прогундосил с пола Ерик, зажимая нос платком, – скажи этой стерве, что ты уже семь лет не можешь ни с кем трахаться, что после вашей встречи в лесу ты превратился в скрытого педофила! Короче, скажи наконец, что ты ее любишь, и пусть она заткнется!
   На следующее утро я проснулась не одна.
   – Как ты себя чувствуешь? – Гамлет склонился над моим лицом с таким видом, будто высматривал последствия бурной ночи на коже и в глазах.
   – У меня болит промежность, – честно ответила я.
   – Зато лицо твое светится радостью. Посмотри в зеркало. Видишь, какая ты розовенькая и счастливая?
   Минуты три я изучала свои удивленные глаза, отметив в них усталость и затаенный испуг.
   – Знаешь, что я сейчас сделаю? – обнял меня Гамлет. – Я принесу тебе завтрак в постель.
   – Нет, только не это!
   – Тебе понравится! – Второпях натянув халат, он уже радостно улыбался в дверях спальни.
   И не услышал, что по утрам я никогда не хочу есть.
   Его не было почти сорок минут. Я посетила ванную комнату, лениво помахала руками, изображая что-то наподобие зарядки, понюхала странные розовые цветочки в горшке на подоконнике, после чего чихнула раз десять и, уже отчаявшись дождаться хотя бы чашечки чая, улеглась в кровать досыпать: на часах – половина седьмого!
   – Сегодня воскресенье! – громко объявил Гамлет, отчего я, только было задремавшая, с ужасом подпрыгнула на кровати. – Поэтому мы не идем бегать у реки. И встали поздно, ты заметила?
   – Да?.. Поздно?
   – Завтра у тебя начнется новая жизнь. Подъем – в шесть утра. Легкая пробежка, бассейн, завтрак и – вперед, к знаниям!
   – В каком смысле? – отстранение поинтересовалась я, разглядывая подсунутый мне поднос.
   На подгоревших гренках из ржаного хлеба лежали розовые ломтики какой-то жирной рыбы. Два яйца, сваренные вкрутую и разрезанные пополам, были сочно облиты чем-то вроде майонеза. Потертая на мелкой терке морковь подтекала соком под насыпанным на нее сахаром. Бутафорской идеальности персики лежали на тарелке рядом с шестью (!) эклерами.
   – В смысле твоего образования! – Гамлет все еще стоял у кровати, ожидая, когда наконец я выражу свое восхищение.
   – Вот это да!.. – уныло пробормотала я.
   – Нравится? Это все я приготовил сам. Ирина Дмитриевна по воскресеньям не приходит. Сам!
   – Классно… А что ты сказал только что об образовании?
   – Позволь. – Он ловко забрался ко мне под одеяло, почти не потревожив поднос. – У тебя впереди вся жизнь. Ты же не собираешься прожить ее лениво и бесцельно, имея такого мужа, как я?
   – Какого – такого?
   – Богатого! О, черт!.. – вдруг воскликнул Гамлет и выразительно постучал себя по лбу. – Я забыл кофейник и графин с соком.
   Успев выскочить из-под одеяла первой, я изобразила готовность к подвигам, и мне было позволено сбегать в кухню за кофе.
   Зевая и поеживаясь – в коридорах оказалось прохладно, – я спустилась на первый этаж и мельком осмотрела несколько комнат. В кухне пахло пригоревшим хлебом и сбежавшим кофе. Я включила чайник, порылась в шкафах, пока он закипал, и одобрила ассортимент пряностей, заготовленных Ириной Дмитриевной. Себе я налила чашку чая и выбрала большое красное яблоко, а Гамлету поставила на поднос кофейник и чашку. Поднявшись на второй этаж, услышала шорох в комнате в конце коридора. Осторожно ступая босыми ногами по ковру, подошла к полуоткрытой двери и заглянула в щелочку. Ерик, в полосатой пижаме и шлепанцах на босу ногу, брал книги с полок, тряс ими, после чего бросал на пол, что-то бормоча. Пол был закидан книгами и бумагами из разоренных папок, на письменном столе стояла почти пустая бутылка из-под виски. Утомившись, Ерик свалился в крутящееся кресло и водрузил рядом с бутылкой свои ступни в шлепанцах.
   – Заходи, Фила, – вдруг сказал он.
   От испуга поднос в моих руках дрогнул, пролился чай. Толкнув ногой дверь, я приоткрыла ее пошире и ответила:
   – Не могу. Я…
   – Несешь мужу завтрак в постель? – спросил он, не поворачиваясь, и я вдруг увидела в настольном зеркале в вычурной рамке его опухшее усталое лицо рядом со шлепанцами.
   – У тебя половина лица синяя, – посочувствовала я, входя и оглядывая разорение на полу.
   – Это ничего, – ухмыльнулся Ерик как раз синей половиной и тут же болезненно скривился. – А у тебя вот, наверное, вся…
   У меня было несколько секунд на реакцию после его грязного слова. Я выбрала спокойный вариант.
   – Есть такое дело, – как можно непринужденней согласилась я. – Чего ищешь? Завещание?
   – Садись, – Ерик смущенно убрал ноги со стола и застегнул верхние пуговицы пижамы. – Обиделась?
   – Нет. Но садиться не буду. – Я прикинула расстояние до ближайшего кресла. – Еще наступлю на какой-нибудь раритет.
   – Здесь нет раритетов, здесь только статистические данные. Как бы это сказать – особо важные военные архивы, не подлежащие их внесению в компьютерную базу данных. Личная собственность Генерала.
   Естественно, у меня появилось два вопроса: почему архивы не подлежат внесению и почему личная собственность Генерала хранится не в его доме, а в доме бывшего зятя. Пока я думала – задавать их или не задавать (все-таки поднос обязывает), Ерик словно подслушал мои мысли.
   – Это дом дочери Генерала, к Гамлету перешел по наследству. У себя Генерал такие бумаги хранить не будет – считает это слишком опасным.
   – А как же здесь? Не опасно для Гамлета? – не выдержала я.
   – Это из серии анекдотов про неуловимого Джо. Знаешь, почему Джо неуловимый? – Не дождавшись ответа, Ерик продолжил: – Потому что его никто не может поймать, так? Так, – кивнул он сам себе. – А почему его никто не может поймать? Потому что он на фиг никому не нужен. Эти бумаги сейчас на фиг никому не нужны, потому что здесь финансовые отчеты уже не существующих воинских частей. Расформированных в так называемых странах социалистического лагеря.
   – А тебе зачем?
   – А я компромат на Генерала копаю. – Ерик развернулся и посмотрел на меня честными глазами.
   – Много он, наверное, тебе волос выдрал в детстве, – вздохнула я. – Мне пора.
   – Два слова. – Ерик раскрутил кресло и медленно вращался, надув щеки. – Кобра семь лет назад должен был привезти большие деньги. Или ключ от сейфа. Или код. Это была последняя операции Генерала. Он сам так говорил – «последний раз и – подчистим тылы». И поди ж ты – какая неприятность случилась! Кобру ранили. Ни денег, ни ключа при нем не оказалось, кода он Гамлету тоже не сказал, а генеральская ячейка в банке оказалась пустой. Я думаю, что Кобру предали и отправили на смерть. Генерал думает, что Гамлет знает, где Кобра запрятал деньги. Или вообще сомневается в смерти Кобры – тела-то никто не видел! Гамлет думает, что Генерал блефует, назначив ему срок на их поиски. А что думает Красная Шапочка – вот вопрос?
   – А сколько денег было? – зевнула я.
   – Несколько миллионов, я думаю, было. Генерал уже готовил себе тихий отъезд на Средиземное море. Семь лет назад на Кипре можно было отмыть любые деньги. Давай меняться, – вдруг предложил он.
   – Как это?
   – Ты мне скажешь, куда вы с бабушкой дели тело Кобры, а я тогда никому не скажу, где сейчас находится твой дядя Микарий.
   – А при чем здесь мой дядя? – Я толкнула пяткой дверь позади себя, готовя отступление.
   – Сколько ему тогда было? Шестнадцать? Кроме него и старика, принимавшего роды, прятать тело было некому. Физически, – уточнил он. – Нет, ты пойми, я на все пойду. Я могу перерыть весь огород у дома твоей бабушки, но время, понимаешь? Времени на это не хватит. И главное – зачем?
   – Вот именно, – бормочу я, отступая. – Зачем рыть огород?.. Хотя, конечно, после этого можно будет посадить картошку или грядки сделать…
   – Зачем вы спрятали тело?! – закричал Ерик жалобным голосом. – Это ведь делают только тогда, когда хотят что-то скрыть! Что ты нашла в теле Кобры? На нем было что-то написано, да?
   – Ерик, извини за каламбур, но ты не там роешь.
   От кабинета с печальным Ериком до спальни я пробежала бегом. Неся поднос перед собой и наблюдая, как лужица чая мечется по его раскрашенной поверхности.
   У двери спальни меня ждал Ося. Я чуть не уронила поднос, наткнувшись на него. В шикарном костюмчике для верховой езды, в шапочке с козырьком, нетерпеливо постукивающий по голенищу сапожка хлыстом, он сразу же перешел к делу: