Страница:
Дина нашла «Вахту», выходившую фасадом на Воллгатен. С открытой аркадой и внушительными каменными стенами. «Вахту» от «Каторги» отделяла просторная площадка. Но стены были высоки, и ворота охранялись.
Дина объяснила, что ей нужно, и ее пропустили внутрь. Здесь был особый мир. Скрытый от людей. Тех, кто никогда не попадет сюда.
Деревянные, обшитые тесом дома в два этажа. Кое-где между ними попадались и каменные строения. Красные черепичные крыши соединяли дома своеобразной общей судьбой.
«Острог», или «Каторга», как ее здесь называли, представлял собой большое двухэтажное здание с ампирными наличниками на окнах и дверях.
Дина вошла в овальный зал на первом этаже. Из соседних помещений доносился многоголосый гул. Дина судорожно глотнула воздух, словно чего-то ждала или опасалась. Первый, кого она увидела помимо стражи, был высокий человек, который рылся в ящике с тряпьем. Все время он показывал на стену и вслух спорил с самим собой, идти или не идти ему в город. Он задавал себе вопросы и сам же отвечал на них другим голосом. Словно исполнял две разные роли. Один голос был гневный и грубый, другой — тихий и жалобный. Время от времени он наносил удары кому-то невидимому и приговаривал: «Так тебе! Так тебе!»
Голова его была гладко выбрита, точно у завшивленного. Но серые, запавшие щеки покрывала щетина.
Дина остановилась. Ее охватило предчувствие беды. Она вся напряглась, будто хотела приготовиться к тому, что произойдет, когда этот человек увидит ее. Однако все обошлось. Вернулся страж и сказал, что управляющий приютом собирается уходить, но по пути может здесь поговорить с ней. Он придет через минуту. Это был явный отказ. Управляющий не знал, кто такая Дина Грёнэльв. И очевидно, не обратил внимания на то, что ее интересует, когда они ждут сюда Лео Жуковского.
В ожидании управляющего Дина расспрашивала стража про «Каторгу». Страж охотно отвечал ей. На первом этаже находятся рабочие помещения, столовая и комната для молитвы. Вон там. А вообще арестанты помещаются на втором этаже. Несколько камер здесь совершенно темные.
— В «Шахте», например, темно как в могиле! — Страж улыбнулся, обнажив редкие зубы, улыбка у него была веселая и добрая. — Камеры они и есть камеры, — сказал он. — Но печка есть в каждой. Как же без печки!
Сверху долетали разные звуки. Кто-то царапался и скребся, стучал, слышались громкие сердитые голоса.
— Чего тут порой не услышишь! — усмехнулся страж. Несчастный, рывшийся в ящике, как будто не замечал их. Страж проследил за взглядом Дины:
— Бендик сегодня чудит. Но он неопасный.
— А почему его здесь держат?
— Да он дурачок! Но безвредный. Говорят, с ним в Нурланде приключилась беда. Какая-то женщина по его вине обварилась насмерть. Вот он и помешался. Но у нас он даже кошку ни разу не обидел. Всегда занят чем-то своим. Он не похож на тех, что сидят в «Шахте». С теми не дай Бог остаться один на один!
Дина что-то искала в своей сумочке. Черная глубокая сумочка казалась бездонной, как топь.
— Видать, у вас важное дело, если вы приехали в такое место. Да еще из самого Нурланда!
Дина выпрямилась. Она объяснила, что возвращается на своей шхуне из Бергена. Так что заехать по пути в Трондхейм для нее не составляло труда.
— У госпожи своя шхуна? — восхищенно проговорил страж, с уважением глядя на Дину. А вот он знал одну госпожу, у которой был свой колесный пароход! Страж искоса вопросительно глянул на Дину. Она не проявила к его словам никакого интереса, и тогда он добавил:
— Она была самая богатая вдова в городе!
Дина оглядывалась по сторонам, давая понять, что не намерена поддерживать беседу о богатых вдовах и их пароходах. Она спросила сухо:
— А каковы ваши обязанности?
— Следить, чтобы никто не вышел наружу! — быстро ответил он.
— А в чем они провинились? Те, что сидят тут?
— Они-то? Да это все убийцы, поджигатели, умалишенные и воры, — проговорил он словно заученный псалом.
— Откуда они все?
— Из города, из окрестностей. А впрочем, отовсюду. В это время несчастный Бендик подошел к ним, таща за собой свое тряпье.
Все случилось в одно мгновение. Прежде чем страж успел вмешаться, Бендик схватил Дину за руку и испуганно уставился на нее. Страж оттащил его назад. Великан протянул к Дине руки. В его глазах плыли серые тучи. В их глубине было отражение Дины.
На нее вдруг что-то нашло. Она подняла руку в перчатке и положила на плечо несчастного. Он заморгал, словно увидел что-то очень важное. Лицо его просветлело, он улыбнулся ей беззубой улыбкой. Его спина согнулась от тяжелой ноши, которую он покорно нес все эти годы.
— Ты… Ты пришла наконец… — пробормотал он и снова схватил ее за руку. Быстро, как молния.
Страж оттащил его и что-то строго сказал ему.
Дина не шелохнулась. Зубы у нее были стиснуты, лицо побелело. Она освободилась от рук сумасшедшего, но не могла освободиться от его взгляда.
Страж вытащил несчастного во двор тюрьмы.
Я Дина. Я вижу печь с кипящим чаном на ней. Вокруг меня пар! Поэтому я и вспотела. С меня все время сходит кожа. Я моюсь, и от меня ничего не остается. А Ертрюд все кричит и кричит.
Управляющий приютом появился неожиданно и будто ниоткуда. Просто вдруг возник из воздуха. С достоинством подошел к Дине и протянул ей руку.
Это был высокий худой человек со строгой бородкой, словно приклеенной к лицу.
Ни намека на приветливость или улыбку. Сухое, корректное рукопожатие, сухие, корректные манеры.
Густые черные волосы были гладко причесаны. Казалось, его главной заботой были волосы и борода.
Он кивнул Дине и, как только отпустил ее руку, снова переложил трость из левой руки в правую. Чем он может служить? Его взгляд унес последние хлопья пара. Голос был спокойный и низкий.
Из серых глаз Дины выплеснулась неприязнь. Он ничего не сделал. Только спас ее от пара.
Дина изложила свое дело. Пакет, содержавший книгу Пушкина и письмо к Лео, был запечатан заранее. Но она не сразу достала его.
Управляющий слишком поспешно выразил свое удивление. Он не знал, что у них транспортировал узников человек по имени Лео Жуковский. Никогда о таком не слышал. За его бытность на этом посту узников транспортировали два раза. Но чтобы их транспортировал русский? Нет.
Дина не обратила внимания на его ответ и спросила, давно ли он управляет этим местом.
— Три месяца, — невозмутимо ответил он.
— Не очень давно.
Управляющий кашлянул, словно его обвинили в мошенничестве.
— В Лео Жуковском трудно узнать русского, — сказала Дина. — Он говорит по-норвежски.
Ее голос инеем выпал на стены.
Я Дина. Как шумят за окном березы! Они ветками сжимают мою голову, я не могу думать. Бьют церковные колокола. Я считаю двери в этой комнате. Но число исчезает в звуках и голосах, доносящихся сверху, из камер. Управляющий этим сумасшедшим домом, полно, да человек ли он? Почему он не желает говорить о Лео?
Управляющий сказал, что ей надо справиться в тюрьме, у начальника «Каторги». Если она хочет, он может проводить ее туда.
Это близко. Но все-таки лучше, если он проводит ее через двор и проведет через ворота.
Дина последовала за ним. Бессильно шла через тяжелые ворота и мрачные двери. Мимо стражей с пустыми глазами. Она так ничего и не узнала о Лео. Здесь никто не знал русского по имени Лео Жуковский, который говорил по-норвежски и сопровождал узника то ли в Вардёхюс, то ли оттуда.
Когда они снова вернулись в овальное помещение, Дина достала пакет. Вложила его в вялую руку управляющего, ему оставалось только взять его.
Она смотрела на управляющего так, словно он был обычным работником в Рейнснесе. Распорядилась коротко и ясно. Отказаться, не обидев даму, он не мог.
— Когда господин Лео Жуковский приедет, передайте ему этот пакет. Как видите, он запечатан сургучом.
Управляющий покачал головой, но пальцы его сжали пакет, чтобы он не упал на пол. Дина поправила шляпу, взбила буфы на рукавах. Натянула получше правую перчатку и поблагодарила управляющего. Потом попрощалась и пошла к выходу.
Извозчик поехал мимо большого дома крестообразной формы, с высокими окнами и тяжелой черепичной крышей. Портал над входной дверью выглядел величественно. Да и сама центральная часть дома была трехэтажная, с большим полукруглым окном наверху.
Дина наклонилась и спросила у кучера, что это за дом.
— Тронка. Лечебница для умалишенных, — вяло ответил он.
— А почему она называется Тронка?
— Говорят, когда-то перед входом стояла кружка для пожертвований. А кружка для пожертвований по-французски — тронк.
Кучер немного оживился.
— Зачем лечебнице для умалишенных французская кружка для пожертвований?
— Люди любят красивые слова. Родные слова их уже не устраивают. А внутри-то там все равно дурачки да всякая шваль, хоть и название французское.
Кучер прикрикнул на лошадь, которая почти не двигалась. Поднимался ветер. Кучер дважды обернулся, потому что его пассажирка вдруг замолчала. Она сидела вся сжавшись и раскачивалась из стороны в сторону.
Через некоторое время он остановил лошадь и спросил Дину, как она себя чувствует.
Она ответила ему пустым взглядом стеклянных глаз. Но когда они доехали до места, заплатила по-царски.
Дина ли я? Кошмары обернулись действительностью. Бендик — кузнец. Почему я нахожу кого угодно, только не Лео? Дина ли я? Которая отрезала часть сердца и отдала его в руки управляющего приютом для умалишенных? Зачем я здесь? Почему из моей раны не идет кровь? Где теперь Ертрюд?
Остаток дня Дина провела в каюте. Ночью Андерс несколько раз просыпался оттого, что она стонала. Он окликал ее. Но она не отзывалась.
Наутро лицо у Дины посерело, она была замкнута.
Но они взяли извозчика и поехали на фабрику на берегу Нидэльвы, чтобы купить новый колокол для амбара.
Старый давно треснул. Весной половина его откололась и повредила крышу амбара.
Они выбрали колокол подходящего размера с хорошим звуком, на колоколе стояла дата изготовления.
Владелец фабрики был давним другом Иакова.
Дина заранее известила его о своем прибытии. Поэтому прием им был оказан безукоризненный, с угощением, показом фабрики. Хозяин сокрушался, что его компаньон, господин инженер, ненадолго уехал в Англию и не может дать ей нужных объяснений.
Андерса хозяин не замечал. Было ясно, что правила вежливости фабриканты в Трондхейме понимают совсем не так, как купцы в Бергене.
Андерс отнесся к этому спокойно. Он на своем веку встречался с разными людьми. Не все понимали, что человек не может таскать за собой по суше судно, чтобы люди видели, что он шкипер.
Хозяин фабрики говорил долго и подробно об успехах, каких его фабрика достигла в изготовлении колоколов, печей и деталей к машинам.
Новое время заставило его стать более покладистым, засмеялся хозяин. Мало у него забот, так он еще взвалил на себя нелегкую и ответственную задачу отлить детали для колесного парохода «Нидэльва».
На обратном пути в коляске извозчика Дина и Андерс обменялись взглядами.
— Чудные эти трондхеймцы! — сказал Андерс.
— Да, если только они из Трондхейма, — сухо заметила Дина.
Они посмеялись.
Вдруг Дина стукнула его по ноге носком башмака.
— Почему ты такой осторожный, Андерс? Неужели тебя никогда не тянет совершить какое-нибудь безрассудство?
— Как сказать… Сдержанность со временем окупается.
— Но ты же все-таки купец!
— Может быть, и купец. Только без капитала.
— А ты хотел бы иметь капитал?
— Нет. Ты сама видела, какими становятся люди, у которых есть капитал.
— Я тоже такая?
— Нет. Но и у тебя есть свои причуды, — честно сказал он. — Раз уж ты сама спросила об этом.
— Какие же? Скупость?
— Нет. Но прижимистость. И упрямство. Возьми хоть эту поездку в Трондхейм!
Она промолчала.
Колеса постукивали по брусчатке. Вокруг шумел город.
— Ты вчера ездила одна… Можно полюбопытствовать куда?
— Заезжала в тюрьму.
Андерс повернулся к ней не только лицом, но и всем туловищем:
— Ты с ума сошла! Что ты там делала?
— Передала пакет для Лео. Книгу, которую он забыл… У него есть обыкновение забывать книги…
— А он что, там?
— Нет, но он же приедет туда.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что там мне сказали, что он не приедет… — задумчиво ответила Дина.
— Сказали, что не приедет? И поэтому ты считаешь, что приедет? Объясни, Дина.
— Понимаешь, тут что-то не так. Управляющий был очень недоволен моим приходом и тем, что я знала, что Лео там ждут…
— А ты не повредилась в уме за эту поездку?
— Помнишь, Лео говорил, что должен переправить в Вардёхюс какого-то каторжника?
— Да…
— Но даже если б не говорил, он все равно бывает в тюрьме в Трондхейме.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю! — уверенно сказала она.
Они молчали, пока кучер просил столпившихся на дороге людей пропустить экипаж.
Андерс с любопытством смотрел по сторонам. Потом спросил:
— Ты уже решила насчет этого русского?
— Ишь ты, спрашиваешь без обиняков!
— Так что же ты мне ответишь?
— Что свои решения я держу при себе.
— Он тебе нравится? Я сам видел.
— Зачем же спрашиваешь, если видел? Андерс скрестил руки на груди и замолчал.
— Мы с тобой говорили о капитале, — вдруг начала Дина через некоторое время.
— Да, — охотно откликнулся Андерс.
— Ты знаешь, что сделал твой брат?
— Нильс? Ты имеешь в виду, знаю ли я, как он покончил с собой? — Андерс с удивлением уставился на нее.
— Нет, это всем известно. Я имею в виду другое.
— Что же?
— Все эти годы он утаивал деньги! — Она смотрела прямо перед собой.
— Что?.. Что ты сказала? — В глазах у Андерса был испуг.
Дина не ответила.
Он схватил ее руки. На шее у него билась жила, он побледнел.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что это правда. — И она рассказала Андерсу о тайнике под оторванной половицей.
Андерс снова схватил ее руки и сжал их.
— И много там было денег? — хрипло спросил он.
— Достаточно, чтобы уехать в Америку.
— А где они теперь? Я имею в виду — деньги.
— В банке.
— Но зачем он это делал?
— Хотел иметь капитал.
— Не могу поверить!
— По-своему он был прав. — Эти слова невольно вырвались у нее.
— Прав?
— Конечно, ведь его все осудили. Из-за Ханны.
— Господи Боже мой!
— Нильс хотел уехать. Куда-нибудь подальше. Скитаться нищим бродягой он не мог. Помнишь, Лео говорил, что он собирается в Америку? А Стине нашла у него карту… Вот так-то. Отправиться в тюрьму он тоже не мог. Ертрюд не допустила бы этого…
— Ертрюд? Дина, милая… Но почему же он не уехал? Почему?
— Он повесился, когда узнал, что мне все известно.
— Ты действительно все знала?
— Я дала ему срок, он должен был принести мне деньги.
— Ты хочешь сказать, что из-за этого он покончил с собой?
— Да, боялся позора.
— Он думал, что ты на него заявишь?
— У него не было причин сомневаться в этом.
— Дина! Неужели ты довела его?.. — Андерс задохнулся. Он все крепче и крепче сжимал ее руки. Ногти впились в кожу.
Она откинулась на спинку сиденья. И как будто поникла.
— Не знаю, — сердито сказала она и крепко зажмурилась.
Тогда он обнял ее и крепко прижал к себе.
— Прости меня! Конечно, ты не виновата! Если человек совершил преступление, он должен ответить за это. Я все понимаю. Но чтобы Нильс… Чтобы он мог пойти на такое!.. И ничего не сказать мне…
Андерс тяжело вздохнул. Но не отпустил ее. Двое детей, связанные одним несчастьем. Они надолго погрузились в свои мысли.
— Улицы в Трондхейме шире, чем в Бергене, — сказала вдруг Дина.
— Зато погрузка и разгрузка здесь тяжелее, да и пройти по фьорду тоже не шутка!
Андерс был благодарен Дине за то, что она переменила тему разговора.
— И гавань слишком мелкая! — прибавил он.
Они смотрели на столб жирного дыма, валившего из трубы вошедшего в порт парохода.
Извозчик ехал по узкой боковой улочке мимо низких домишек. Какой-то матрос, пошатываясь, перешел дорогу перед самым носом у лошади. Женщина истерично кричала толстому господину в слишком узком сюртуке, чтобы он поторопился, — пароход уже подходит. Господин пыхтел, как кузнечные мехи, и в спешке выронил картонку со шляпой. Они перебежали перед самой лошадью, словно хотели угодить под колеса.
Наконец Дина с Андерсом приехали и расплатились. Остаток пути они шли пешком.
В гавани они снова увидели давешнюю пару. Женщина заставила перевозчика отвезти их на пароход. На сходнях они споткнулись и чуть не упали. Казалось, хрупкое сооружение под ними сейчас рухнет в воду. И все время они без умолку переругивались между собой.
Длинный причал с пакгаузами и экспедициями чернел от людей. Здесь многие тоже просили доставить их на пароход, пока он не ушел. Подходить к причалу пароходу не разрешалось из-за опасности пожара. Так по крайней мере говорилось.
У Андерса появился повод дать выход своему отчаянию, и он тут же им воспользовался.
— Не порт, а блюдце! — в сердцах сказал он, ни к кому не обращаясь.
Дина молча сбоку наблюдала за ним.
Какой-то человек, грозя ножом, босиком бежал по причалу за парнем, укравшим бутылку рома. Подоспевшая полиция под крики и возгласы толпы забрала обоих. Люди отпрянули в стороны, не желая оказаться замешанными в это дело. Кого-то чуть не столкнули с причала.
Андерса давило горе. Динина рана не заживала. Тучи на небесах разорвало, но солнца не было. Мысли падали словно дождь.
Наутро они вышли в море.
Ветер был хороший. Но Антон все-таки был не в духе.
— Мои кости чуют непогоду, — сказал он.
Он стоял за штурвалом, похожий на разъяренного быка.
Дина и Андерс не церемонились с ним и не обращали внимания на его мрачность.
У них была другая забота. Между ними возникла какая-то новая связь, приятная и неприятная в одно и то же время. Что-то необычное, незнакомое им. Разговор по пути с фабрики, который они так и не закончили, положил начало чему-то новому, что им, вынужденным делить одну каюту на двоих, трудно было держать под контролем.
Глаза Андерса были невинны, как библейский текст под увеличительным стеклом. Они говорили: мы брат и сестра. Но что-то помешало нам исполнять свои роли. Видно, мы плохо знали чувства друг друга.
Он признался себе, что много лет мечтал, чтобы Дина оказала ему доверие. Попросила совета.
И вот она оказала это доверие: он узнал, что Нильс был мошенником. В душе у Андерса возникла смута — и все-таки он больше радовался Дининому доверию, чем думал о последних минутах Нильса.
Дина, как сова, сидела в своем дупле и пряталась от дневного света.
ГЛАВА 10
Они вышли из Трондхеймс-фьорда и взяли курс на север. Андерс видел, что приближается непогода. И у него даже полегчало на сердце.
Наконец справа скрылся Анденес, а слева — плоские очертания Эрланда, теперь «Матушка Карен» была предоставлена лишь самой себе и стихиям. Ветер был еще терпимый, и туман легкий.
Но ветер не унимался. Как серый морской призрак, он налетал на них с северо-запада и нес дождь.
Высокий штевень «Матушки Карен» заливало водой, вместительный остов швыряло между волнами, все равно что кофейную чашку без ручки.
Дорогой груз был привязан дополнительными канатами и по возможности укрыт от воды.
Юнга, сын одного из арендаторов Рейнснеса, уже валялся на койке с морской болезнью. Беднягу вывернуло прямо на тюфяк. Под брань и крики соседа. Но соседа никто не поддержал. Каждому хватало своего.
В чреве упрямого судна что-то без конца урчало и перекатывалось. Паруса и реи стонали и жаловались.
Уже несколько часов судно шло скорей под водой, чем над ней. Все-таки Антон не хотел искать укрытия в каком-нибудь порту. Он вел «Матушку Карен» в Фоллово море, точно сдавал экзамен на выдержку.
Тут-то и налетел шторм.
Дина одна сидела в каюте, ухватившись за край стола.
Переборки ходили у нее перед глазами.
Увидев, что из нее течет кровь, она засунула между ногами наволочку. И тут же повалилась на стол.
Робкая лужица крови все время меняла направление на досках настила. То она бежала на запад, то на восток, то на север, то на юг — в зависимости от крена судна. В конце концов она превратилась в густой коричневый ручей, застывший между щелями настила.
Дина ли я? Вчера еще я была церковным органом. Из моего тела рвались многоголосые хоралы! Потому что мне так хотелось! Сегодня мое тело терзают ножи. Я река, не знающая, куда течет. Не слышно даже моего крика. Меня несет так беззвучно, что мне страшно. Где теперь Ертрюд?
Фигура матушки Карен на штевне, вырезанная из дерева в виде полногрудой дамы с забранными в пучок волосами, то и дело исчезала в бешеных волнах.
Но она снова гордо выныривала на поверхность и отряхивала с себя волны. Раз за разом. Глаза ее были вырезаны острым ножом мастера из Вефсны. Их пустой взгляд был устремлен то в пучину морскую, то в небеса.
Море проявило свой истинный, коварный нрав. В этом году на два месяца раньше, чем обычно.
Антон приказал зарифить паруса. Андерс, как коршун, стерег ячмень от воды.
Стихия была безжалостна. Сворачивать к берегу не имело смысла. Там было полно рифов и шхер.
Антон взял курс в открытое море. Ничего другого им не оставалось. Ветер был порывистый и капризный, но ему пришлось уступить людям — недаром Андерс с Антоном много лет учились приноравливаться к нему.
Каждый раз, когда судно выравнивалось и Андерс чувствовал, что оно слушается руля, его словно что-то толкало в бок. Дина!
Борьба с ветром дарила ему сладострастную радость. Он испытывал наслаждение. Они подчинили себе волны, подчинили ветер. Судно и паруса.
Таким бейдевиндом ему ходить еще не случалось. Нижняя губа у него выпятилась вперед. Брови топорщились от соленой воды. Внешне он был похож на мокрую рукавицу, которую на бечевке тянули за судном. Внутри — это была железная свая. Что бы там ни случилось, а водить суда он умел!
Дина лежала на койке с задернутым пологом и не видела того, что творилось за иллюминаторами, которые заливала вода.
Все, что осталось непривязанным и незакрепленным, перекатывалось по каюте. Дина подсунула под себя непромокаемую робу и между приступами боли обеими руками держалась за койку.
Александр Пушкин заглянул к ней в окно и заговорил о смерти. Ведь она поразила беднягу в живот! У него была с собой книга стихов. Как подарок от Лео. Он смеялся так, что тряслись все переборки. Потом он с силой хлопнул Дину книгой по животу. Пушкин свободно входил и выходил через иллюминатор и каждый раз приносил новую книгу. На животе у Дины скопилось уже много книг, ей было тяжело, и углы у них были острые.
В конце концов они почему-то превратились в кровавую массу, которая свешивалась через край койки тонкими лохмотьями.
Дина пыталась удержать книги, но не могла. Этот смуглый человек тут же кидал на нее новые книги с острыми краями. Громким голосом, в котором слышалось отчаяние, он то кричал о своей ненависти к женщинам, то, стиснув зубы, называл Дину шлюхой Медного Всадника или своей дорогой Наташей.
Его голос, похожий на голос Лео, вырывался из ветра с такой силой, будто Пушкин кричал в рупор. Этот голос разносил ее голову на тысячи частиц.
Это был сам морской призрак. С руками кузнеца и шрамом Лео. Наконец он вытащил ружье Фомы и прицелился в Дину. Бах!
Он попал в Ертрюд! Ертрюд стояла в углу, и вместо лица у нее зияла дыра! Как это могло получиться?
По ногам Дины струилась горячая кровь и постепенно застывала ледяной пленкой.
Ветер чуть-чуть стих.
Дина приподнялась настолько, что смогла скомкать простыню и засунуть ее между ногами. Потом с трудом добралась до двери и позвала Андерса. У нее чуть не вырвало легкие. Крик пронесся, точно ведьма на шабаш. Заглушая грохот воды и вой ветра.
Сомнений не осталось. С Диной что-то случилось.
Андерс замерз, устал, и глаза у него резало от соленой воды. Он поставил вместо себя другого. И пробрался в каюту, откуда, словно бешеный рык, летело его имя.
В дверях он остановился, чтобы перевести дух. С одежды текли потоки воды.
Его зюйдвестку давно унесло в море. Со светлых растрепанных волос на лицо и шею бежали реки. Жесткие от соли волосы прилипли к макушке, отчего Андерс стал похож на рассерженного тюленя. Подбородок выдавался вперед больше обычного.
Дина объяснила, что ей нужно, и ее пропустили внутрь. Здесь был особый мир. Скрытый от людей. Тех, кто никогда не попадет сюда.
Деревянные, обшитые тесом дома в два этажа. Кое-где между ними попадались и каменные строения. Красные черепичные крыши соединяли дома своеобразной общей судьбой.
«Острог», или «Каторга», как ее здесь называли, представлял собой большое двухэтажное здание с ампирными наличниками на окнах и дверях.
Дина вошла в овальный зал на первом этаже. Из соседних помещений доносился многоголосый гул. Дина судорожно глотнула воздух, словно чего-то ждала или опасалась. Первый, кого она увидела помимо стражи, был высокий человек, который рылся в ящике с тряпьем. Все время он показывал на стену и вслух спорил с самим собой, идти или не идти ему в город. Он задавал себе вопросы и сам же отвечал на них другим голосом. Словно исполнял две разные роли. Один голос был гневный и грубый, другой — тихий и жалобный. Время от времени он наносил удары кому-то невидимому и приговаривал: «Так тебе! Так тебе!»
Голова его была гладко выбрита, точно у завшивленного. Но серые, запавшие щеки покрывала щетина.
Дина остановилась. Ее охватило предчувствие беды. Она вся напряглась, будто хотела приготовиться к тому, что произойдет, когда этот человек увидит ее. Однако все обошлось. Вернулся страж и сказал, что управляющий приютом собирается уходить, но по пути может здесь поговорить с ней. Он придет через минуту. Это был явный отказ. Управляющий не знал, кто такая Дина Грёнэльв. И очевидно, не обратил внимания на то, что ее интересует, когда они ждут сюда Лео Жуковского.
В ожидании управляющего Дина расспрашивала стража про «Каторгу». Страж охотно отвечал ей. На первом этаже находятся рабочие помещения, столовая и комната для молитвы. Вон там. А вообще арестанты помещаются на втором этаже. Несколько камер здесь совершенно темные.
— В «Шахте», например, темно как в могиле! — Страж улыбнулся, обнажив редкие зубы, улыбка у него была веселая и добрая. — Камеры они и есть камеры, — сказал он. — Но печка есть в каждой. Как же без печки!
Сверху долетали разные звуки. Кто-то царапался и скребся, стучал, слышались громкие сердитые голоса.
— Чего тут порой не услышишь! — усмехнулся страж. Несчастный, рывшийся в ящике, как будто не замечал их. Страж проследил за взглядом Дины:
— Бендик сегодня чудит. Но он неопасный.
— А почему его здесь держат?
— Да он дурачок! Но безвредный. Говорят, с ним в Нурланде приключилась беда. Какая-то женщина по его вине обварилась насмерть. Вот он и помешался. Но у нас он даже кошку ни разу не обидел. Всегда занят чем-то своим. Он не похож на тех, что сидят в «Шахте». С теми не дай Бог остаться один на один!
Дина что-то искала в своей сумочке. Черная глубокая сумочка казалась бездонной, как топь.
— Видать, у вас важное дело, если вы приехали в такое место. Да еще из самого Нурланда!
Дина выпрямилась. Она объяснила, что возвращается на своей шхуне из Бергена. Так что заехать по пути в Трондхейм для нее не составляло труда.
— У госпожи своя шхуна? — восхищенно проговорил страж, с уважением глядя на Дину. А вот он знал одну госпожу, у которой был свой колесный пароход! Страж искоса вопросительно глянул на Дину. Она не проявила к его словам никакого интереса, и тогда он добавил:
— Она была самая богатая вдова в городе!
Дина оглядывалась по сторонам, давая понять, что не намерена поддерживать беседу о богатых вдовах и их пароходах. Она спросила сухо:
— А каковы ваши обязанности?
— Следить, чтобы никто не вышел наружу! — быстро ответил он.
— А в чем они провинились? Те, что сидят тут?
— Они-то? Да это все убийцы, поджигатели, умалишенные и воры, — проговорил он словно заученный псалом.
— Откуда они все?
— Из города, из окрестностей. А впрочем, отовсюду. В это время несчастный Бендик подошел к ним, таща за собой свое тряпье.
Все случилось в одно мгновение. Прежде чем страж успел вмешаться, Бендик схватил Дину за руку и испуганно уставился на нее. Страж оттащил его назад. Великан протянул к Дине руки. В его глазах плыли серые тучи. В их глубине было отражение Дины.
На нее вдруг что-то нашло. Она подняла руку в перчатке и положила на плечо несчастного. Он заморгал, словно увидел что-то очень важное. Лицо его просветлело, он улыбнулся ей беззубой улыбкой. Его спина согнулась от тяжелой ноши, которую он покорно нес все эти годы.
— Ты… Ты пришла наконец… — пробормотал он и снова схватил ее за руку. Быстро, как молния.
Страж оттащил его и что-то строго сказал ему.
Дина не шелохнулась. Зубы у нее были стиснуты, лицо побелело. Она освободилась от рук сумасшедшего, но не могла освободиться от его взгляда.
Страж вытащил несчастного во двор тюрьмы.
Я Дина. Я вижу печь с кипящим чаном на ней. Вокруг меня пар! Поэтому я и вспотела. С меня все время сходит кожа. Я моюсь, и от меня ничего не остается. А Ертрюд все кричит и кричит.
Управляющий приютом появился неожиданно и будто ниоткуда. Просто вдруг возник из воздуха. С достоинством подошел к Дине и протянул ей руку.
Это был высокий худой человек со строгой бородкой, словно приклеенной к лицу.
Ни намека на приветливость или улыбку. Сухое, корректное рукопожатие, сухие, корректные манеры.
Густые черные волосы были гладко причесаны. Казалось, его главной заботой были волосы и борода.
Он кивнул Дине и, как только отпустил ее руку, снова переложил трость из левой руки в правую. Чем он может служить? Его взгляд унес последние хлопья пара. Голос был спокойный и низкий.
Из серых глаз Дины выплеснулась неприязнь. Он ничего не сделал. Только спас ее от пара.
Дина изложила свое дело. Пакет, содержавший книгу Пушкина и письмо к Лео, был запечатан заранее. Но она не сразу достала его.
Управляющий слишком поспешно выразил свое удивление. Он не знал, что у них транспортировал узников человек по имени Лео Жуковский. Никогда о таком не слышал. За его бытность на этом посту узников транспортировали два раза. Но чтобы их транспортировал русский? Нет.
Дина не обратила внимания на его ответ и спросила, давно ли он управляет этим местом.
— Три месяца, — невозмутимо ответил он.
— Не очень давно.
Управляющий кашлянул, словно его обвинили в мошенничестве.
— В Лео Жуковском трудно узнать русского, — сказала Дина. — Он говорит по-норвежски.
Ее голос инеем выпал на стены.
Я Дина. Как шумят за окном березы! Они ветками сжимают мою голову, я не могу думать. Бьют церковные колокола. Я считаю двери в этой комнате. Но число исчезает в звуках и голосах, доносящихся сверху, из камер. Управляющий этим сумасшедшим домом, полно, да человек ли он? Почему он не желает говорить о Лео?
Управляющий сказал, что ей надо справиться в тюрьме, у начальника «Каторги». Если она хочет, он может проводить ее туда.
Это близко. Но все-таки лучше, если он проводит ее через двор и проведет через ворота.
Дина последовала за ним. Бессильно шла через тяжелые ворота и мрачные двери. Мимо стражей с пустыми глазами. Она так ничего и не узнала о Лео. Здесь никто не знал русского по имени Лео Жуковский, который говорил по-норвежски и сопровождал узника то ли в Вардёхюс, то ли оттуда.
Когда они снова вернулись в овальное помещение, Дина достала пакет. Вложила его в вялую руку управляющего, ему оставалось только взять его.
Она смотрела на управляющего так, словно он был обычным работником в Рейнснесе. Распорядилась коротко и ясно. Отказаться, не обидев даму, он не мог.
— Когда господин Лео Жуковский приедет, передайте ему этот пакет. Как видите, он запечатан сургучом.
Управляющий покачал головой, но пальцы его сжали пакет, чтобы он не упал на пол. Дина поправила шляпу, взбила буфы на рукавах. Натянула получше правую перчатку и поблагодарила управляющего. Потом попрощалась и пошла к выходу.
Извозчик поехал мимо большого дома крестообразной формы, с высокими окнами и тяжелой черепичной крышей. Портал над входной дверью выглядел величественно. Да и сама центральная часть дома была трехэтажная, с большим полукруглым окном наверху.
Дина наклонилась и спросила у кучера, что это за дом.
— Тронка. Лечебница для умалишенных, — вяло ответил он.
— А почему она называется Тронка?
— Говорят, когда-то перед входом стояла кружка для пожертвований. А кружка для пожертвований по-французски — тронк.
Кучер немного оживился.
— Зачем лечебнице для умалишенных французская кружка для пожертвований?
— Люди любят красивые слова. Родные слова их уже не устраивают. А внутри-то там все равно дурачки да всякая шваль, хоть и название французское.
Кучер прикрикнул на лошадь, которая почти не двигалась. Поднимался ветер. Кучер дважды обернулся, потому что его пассажирка вдруг замолчала. Она сидела вся сжавшись и раскачивалась из стороны в сторону.
Через некоторое время он остановил лошадь и спросил Дину, как она себя чувствует.
Она ответила ему пустым взглядом стеклянных глаз. Но когда они доехали до места, заплатила по-царски.
Дина ли я? Кошмары обернулись действительностью. Бендик — кузнец. Почему я нахожу кого угодно, только не Лео? Дина ли я? Которая отрезала часть сердца и отдала его в руки управляющего приютом для умалишенных? Зачем я здесь? Почему из моей раны не идет кровь? Где теперь Ертрюд?
Остаток дня Дина провела в каюте. Ночью Андерс несколько раз просыпался оттого, что она стонала. Он окликал ее. Но она не отзывалась.
Наутро лицо у Дины посерело, она была замкнута.
Но они взяли извозчика и поехали на фабрику на берегу Нидэльвы, чтобы купить новый колокол для амбара.
Старый давно треснул. Весной половина его откололась и повредила крышу амбара.
Они выбрали колокол подходящего размера с хорошим звуком, на колоколе стояла дата изготовления.
Владелец фабрики был давним другом Иакова.
Дина заранее известила его о своем прибытии. Поэтому прием им был оказан безукоризненный, с угощением, показом фабрики. Хозяин сокрушался, что его компаньон, господин инженер, ненадолго уехал в Англию и не может дать ей нужных объяснений.
Андерса хозяин не замечал. Было ясно, что правила вежливости фабриканты в Трондхейме понимают совсем не так, как купцы в Бергене.
Андерс отнесся к этому спокойно. Он на своем веку встречался с разными людьми. Не все понимали, что человек не может таскать за собой по суше судно, чтобы люди видели, что он шкипер.
Хозяин фабрики говорил долго и подробно об успехах, каких его фабрика достигла в изготовлении колоколов, печей и деталей к машинам.
Новое время заставило его стать более покладистым, засмеялся хозяин. Мало у него забот, так он еще взвалил на себя нелегкую и ответственную задачу отлить детали для колесного парохода «Нидэльва».
На обратном пути в коляске извозчика Дина и Андерс обменялись взглядами.
— Чудные эти трондхеймцы! — сказал Андерс.
— Да, если только они из Трондхейма, — сухо заметила Дина.
Они посмеялись.
Вдруг Дина стукнула его по ноге носком башмака.
— Почему ты такой осторожный, Андерс? Неужели тебя никогда не тянет совершить какое-нибудь безрассудство?
— Как сказать… Сдержанность со временем окупается.
— Но ты же все-таки купец!
— Может быть, и купец. Только без капитала.
— А ты хотел бы иметь капитал?
— Нет. Ты сама видела, какими становятся люди, у которых есть капитал.
— Я тоже такая?
— Нет. Но и у тебя есть свои причуды, — честно сказал он. — Раз уж ты сама спросила об этом.
— Какие же? Скупость?
— Нет. Но прижимистость. И упрямство. Возьми хоть эту поездку в Трондхейм!
Она промолчала.
Колеса постукивали по брусчатке. Вокруг шумел город.
— Ты вчера ездила одна… Можно полюбопытствовать куда?
— Заезжала в тюрьму.
Андерс повернулся к ней не только лицом, но и всем туловищем:
— Ты с ума сошла! Что ты там делала?
— Передала пакет для Лео. Книгу, которую он забыл… У него есть обыкновение забывать книги…
— А он что, там?
— Нет, но он же приедет туда.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что там мне сказали, что он не приедет… — задумчиво ответила Дина.
— Сказали, что не приедет? И поэтому ты считаешь, что приедет? Объясни, Дина.
— Понимаешь, тут что-то не так. Управляющий был очень недоволен моим приходом и тем, что я знала, что Лео там ждут…
— А ты не повредилась в уме за эту поездку?
— Помнишь, Лео говорил, что должен переправить в Вардёхюс какого-то каторжника?
— Да…
— Но даже если б не говорил, он все равно бывает в тюрьме в Трондхейме.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю! — уверенно сказала она.
Они молчали, пока кучер просил столпившихся на дороге людей пропустить экипаж.
Андерс с любопытством смотрел по сторонам. Потом спросил:
— Ты уже решила насчет этого русского?
— Ишь ты, спрашиваешь без обиняков!
— Так что же ты мне ответишь?
— Что свои решения я держу при себе.
— Он тебе нравится? Я сам видел.
— Зачем же спрашиваешь, если видел? Андерс скрестил руки на груди и замолчал.
— Мы с тобой говорили о капитале, — вдруг начала Дина через некоторое время.
— Да, — охотно откликнулся Андерс.
— Ты знаешь, что сделал твой брат?
— Нильс? Ты имеешь в виду, знаю ли я, как он покончил с собой? — Андерс с удивлением уставился на нее.
— Нет, это всем известно. Я имею в виду другое.
— Что же?
— Все эти годы он утаивал деньги! — Она смотрела прямо перед собой.
— Что?.. Что ты сказала? — В глазах у Андерса был испуг.
Дина не ответила.
Он схватил ее руки. На шее у него билась жила, он побледнел.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что это правда. — И она рассказала Андерсу о тайнике под оторванной половицей.
Андерс снова схватил ее руки и сжал их.
— И много там было денег? — хрипло спросил он.
— Достаточно, чтобы уехать в Америку.
— А где они теперь? Я имею в виду — деньги.
— В банке.
— Но зачем он это делал?
— Хотел иметь капитал.
— Не могу поверить!
— По-своему он был прав. — Эти слова невольно вырвались у нее.
— Прав?
— Конечно, ведь его все осудили. Из-за Ханны.
— Господи Боже мой!
— Нильс хотел уехать. Куда-нибудь подальше. Скитаться нищим бродягой он не мог. Помнишь, Лео говорил, что он собирается в Америку? А Стине нашла у него карту… Вот так-то. Отправиться в тюрьму он тоже не мог. Ертрюд не допустила бы этого…
— Ертрюд? Дина, милая… Но почему же он не уехал? Почему?
— Он повесился, когда узнал, что мне все известно.
— Ты действительно все знала?
— Я дала ему срок, он должен был принести мне деньги.
— Ты хочешь сказать, что из-за этого он покончил с собой?
— Да, боялся позора.
— Он думал, что ты на него заявишь?
— У него не было причин сомневаться в этом.
— Дина! Неужели ты довела его?.. — Андерс задохнулся. Он все крепче и крепче сжимал ее руки. Ногти впились в кожу.
Она откинулась на спинку сиденья. И как будто поникла.
— Не знаю, — сердито сказала она и крепко зажмурилась.
Тогда он обнял ее и крепко прижал к себе.
— Прости меня! Конечно, ты не виновата! Если человек совершил преступление, он должен ответить за это. Я все понимаю. Но чтобы Нильс… Чтобы он мог пойти на такое!.. И ничего не сказать мне…
Андерс тяжело вздохнул. Но не отпустил ее. Двое детей, связанные одним несчастьем. Они надолго погрузились в свои мысли.
— Улицы в Трондхейме шире, чем в Бергене, — сказала вдруг Дина.
— Зато погрузка и разгрузка здесь тяжелее, да и пройти по фьорду тоже не шутка!
Андерс был благодарен Дине за то, что она переменила тему разговора.
— И гавань слишком мелкая! — прибавил он.
Они смотрели на столб жирного дыма, валившего из трубы вошедшего в порт парохода.
Извозчик ехал по узкой боковой улочке мимо низких домишек. Какой-то матрос, пошатываясь, перешел дорогу перед самым носом у лошади. Женщина истерично кричала толстому господину в слишком узком сюртуке, чтобы он поторопился, — пароход уже подходит. Господин пыхтел, как кузнечные мехи, и в спешке выронил картонку со шляпой. Они перебежали перед самой лошадью, словно хотели угодить под колеса.
Наконец Дина с Андерсом приехали и расплатились. Остаток пути они шли пешком.
В гавани они снова увидели давешнюю пару. Женщина заставила перевозчика отвезти их на пароход. На сходнях они споткнулись и чуть не упали. Казалось, хрупкое сооружение под ними сейчас рухнет в воду. И все время они без умолку переругивались между собой.
Длинный причал с пакгаузами и экспедициями чернел от людей. Здесь многие тоже просили доставить их на пароход, пока он не ушел. Подходить к причалу пароходу не разрешалось из-за опасности пожара. Так по крайней мере говорилось.
У Андерса появился повод дать выход своему отчаянию, и он тут же им воспользовался.
— Не порт, а блюдце! — в сердцах сказал он, ни к кому не обращаясь.
Дина молча сбоку наблюдала за ним.
Какой-то человек, грозя ножом, босиком бежал по причалу за парнем, укравшим бутылку рома. Подоспевшая полиция под крики и возгласы толпы забрала обоих. Люди отпрянули в стороны, не желая оказаться замешанными в это дело. Кого-то чуть не столкнули с причала.
Андерса давило горе. Динина рана не заживала. Тучи на небесах разорвало, но солнца не было. Мысли падали словно дождь.
Наутро они вышли в море.
Ветер был хороший. Но Антон все-таки был не в духе.
— Мои кости чуют непогоду, — сказал он.
Он стоял за штурвалом, похожий на разъяренного быка.
Дина и Андерс не церемонились с ним и не обращали внимания на его мрачность.
У них была другая забота. Между ними возникла какая-то новая связь, приятная и неприятная в одно и то же время. Что-то необычное, незнакомое им. Разговор по пути с фабрики, который они так и не закончили, положил начало чему-то новому, что им, вынужденным делить одну каюту на двоих, трудно было держать под контролем.
Глаза Андерса были невинны, как библейский текст под увеличительным стеклом. Они говорили: мы брат и сестра. Но что-то помешало нам исполнять свои роли. Видно, мы плохо знали чувства друг друга.
Он признался себе, что много лет мечтал, чтобы Дина оказала ему доверие. Попросила совета.
И вот она оказала это доверие: он узнал, что Нильс был мошенником. В душе у Андерса возникла смута — и все-таки он больше радовался Дининому доверию, чем думал о последних минутах Нильса.
Дина, как сова, сидела в своем дупле и пряталась от дневного света.
ГЛАВА 10
Господь отвечал Иову из бури и сказал:
Кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?
Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь.
Кто положил меру ей, если знаешь? Или кто протягивал по ней вервь?
На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее,
При общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божий восклицали от радости?
Кто затворил море воротами, когда оно исторглось, вышло как бы из чрева,
Когда Я облака сделал одеждою его и мглу пеленами его.
И утвердил ему Мое определение, и поставил запоры и ворота,
И сказал: «доселе дойдешь, и не перейдешь, и здесь предел надменным волнам твоим»?
Давал ли ты когда в жизни своей приказание утру и указывал ли заре место ее…
Книга Иова, 38:1, 2, 4-12
Они вышли из Трондхеймс-фьорда и взяли курс на север. Андерс видел, что приближается непогода. И у него даже полегчало на сердце.
Наконец справа скрылся Анденес, а слева — плоские очертания Эрланда, теперь «Матушка Карен» была предоставлена лишь самой себе и стихиям. Ветер был еще терпимый, и туман легкий.
Но ветер не унимался. Как серый морской призрак, он налетал на них с северо-запада и нес дождь.
Высокий штевень «Матушки Карен» заливало водой, вместительный остов швыряло между волнами, все равно что кофейную чашку без ручки.
Дорогой груз был привязан дополнительными канатами и по возможности укрыт от воды.
Юнга, сын одного из арендаторов Рейнснеса, уже валялся на койке с морской болезнью. Беднягу вывернуло прямо на тюфяк. Под брань и крики соседа. Но соседа никто не поддержал. Каждому хватало своего.
В чреве упрямого судна что-то без конца урчало и перекатывалось. Паруса и реи стонали и жаловались.
Уже несколько часов судно шло скорей под водой, чем над ней. Все-таки Антон не хотел искать укрытия в каком-нибудь порту. Он вел «Матушку Карен» в Фоллово море, точно сдавал экзамен на выдержку.
Тут-то и налетел шторм.
Дина одна сидела в каюте, ухватившись за край стола.
Переборки ходили у нее перед глазами.
Увидев, что из нее течет кровь, она засунула между ногами наволочку. И тут же повалилась на стол.
Робкая лужица крови все время меняла направление на досках настила. То она бежала на запад, то на восток, то на север, то на юг — в зависимости от крена судна. В конце концов она превратилась в густой коричневый ручей, застывший между щелями настила.
Дина ли я? Вчера еще я была церковным органом. Из моего тела рвались многоголосые хоралы! Потому что мне так хотелось! Сегодня мое тело терзают ножи. Я река, не знающая, куда течет. Не слышно даже моего крика. Меня несет так беззвучно, что мне страшно. Где теперь Ертрюд?
Фигура матушки Карен на штевне, вырезанная из дерева в виде полногрудой дамы с забранными в пучок волосами, то и дело исчезала в бешеных волнах.
Но она снова гордо выныривала на поверхность и отряхивала с себя волны. Раз за разом. Глаза ее были вырезаны острым ножом мастера из Вефсны. Их пустой взгляд был устремлен то в пучину морскую, то в небеса.
Море проявило свой истинный, коварный нрав. В этом году на два месяца раньше, чем обычно.
Антон приказал зарифить паруса. Андерс, как коршун, стерег ячмень от воды.
Стихия была безжалостна. Сворачивать к берегу не имело смысла. Там было полно рифов и шхер.
Антон взял курс в открытое море. Ничего другого им не оставалось. Ветер был порывистый и капризный, но ему пришлось уступить людям — недаром Андерс с Антоном много лет учились приноравливаться к нему.
Каждый раз, когда судно выравнивалось и Андерс чувствовал, что оно слушается руля, его словно что-то толкало в бок. Дина!
Борьба с ветром дарила ему сладострастную радость. Он испытывал наслаждение. Они подчинили себе волны, подчинили ветер. Судно и паруса.
Таким бейдевиндом ему ходить еще не случалось. Нижняя губа у него выпятилась вперед. Брови топорщились от соленой воды. Внешне он был похож на мокрую рукавицу, которую на бечевке тянули за судном. Внутри — это была железная свая. Что бы там ни случилось, а водить суда он умел!
Дина лежала на койке с задернутым пологом и не видела того, что творилось за иллюминаторами, которые заливала вода.
Все, что осталось непривязанным и незакрепленным, перекатывалось по каюте. Дина подсунула под себя непромокаемую робу и между приступами боли обеими руками держалась за койку.
Александр Пушкин заглянул к ней в окно и заговорил о смерти. Ведь она поразила беднягу в живот! У него была с собой книга стихов. Как подарок от Лео. Он смеялся так, что тряслись все переборки. Потом он с силой хлопнул Дину книгой по животу. Пушкин свободно входил и выходил через иллюминатор и каждый раз приносил новую книгу. На животе у Дины скопилось уже много книг, ей было тяжело, и углы у них были острые.
В конце концов они почему-то превратились в кровавую массу, которая свешивалась через край койки тонкими лохмотьями.
Дина пыталась удержать книги, но не могла. Этот смуглый человек тут же кидал на нее новые книги с острыми краями. Громким голосом, в котором слышалось отчаяние, он то кричал о своей ненависти к женщинам, то, стиснув зубы, называл Дину шлюхой Медного Всадника или своей дорогой Наташей.
Его голос, похожий на голос Лео, вырывался из ветра с такой силой, будто Пушкин кричал в рупор. Этот голос разносил ее голову на тысячи частиц.
Это был сам морской призрак. С руками кузнеца и шрамом Лео. Наконец он вытащил ружье Фомы и прицелился в Дину. Бах!
Он попал в Ертрюд! Ертрюд стояла в углу, и вместо лица у нее зияла дыра! Как это могло получиться?
По ногам Дины струилась горячая кровь и постепенно застывала ледяной пленкой.
Ветер чуть-чуть стих.
Дина приподнялась настолько, что смогла скомкать простыню и засунуть ее между ногами. Потом с трудом добралась до двери и позвала Андерса. У нее чуть не вырвало легкие. Крик пронесся, точно ведьма на шабаш. Заглушая грохот воды и вой ветра.
Сомнений не осталось. С Диной что-то случилось.
Андерс замерз, устал, и глаза у него резало от соленой воды. Он поставил вместо себя другого. И пробрался в каюту, откуда, словно бешеный рык, летело его имя.
В дверях он остановился, чтобы перевести дух. С одежды текли потоки воды.
Его зюйдвестку давно унесло в море. Со светлых растрепанных волос на лицо и шею бежали реки. Жесткие от соли волосы прилипли к макушке, отчего Андерс стал похож на рассерженного тюленя. Подбородок выдавался вперед больше обычного.