Вайнин Валерий. Но Змей родится снова?

   Глеб невольно поморщился.
   — Обойдемся без комплиментов, графиня. Просто я слегка опередил науку. А что касается вашего участия в заварушке… Обещаю, если потребуется помощь…
   — Мы едем или как? — раздраженно осведомился заглянувший в дверь Илья. — Извините, Наталья Дмитриевна, но мой личный шофер совсем распоясался. Если его не понукать…
   — Иду, злыдень, иду! — С облегчением оборвав разговор, Глеб вслед за Ильей направился к выходу.
   — Помните, Глеб Михайлович! Вы обещали! — крикнула вдогонку графиня.
   Даша проводила их до холма и вернулась к особняку.
   Глеб с Ильей вошли в пещерку, из которой через шкаф проследовали в квартиру Глеба. Илья тут же ринулся на кухню к своим уравнениям. Уравнения сиротливо ютились возле папки, без упреков и жалоб.
   — Даже не поработал, — в досаде буркнул Илья. Глеб похлопал его по плечу.
   — По-твоему, ты весь день лентяйничал?
   — Нет, я кустам обрезание делал!
   — Может, прекратишь ворчать?
   Но ворчать Илья не прекратил. Стоило им выйти из подъезда, он принялся ворчать на мелкий холодный дождь, на капризную московскую весну, а когда они ехали в “жигуленке”, он ворчал на раздолбанные дороги, которые все чинят да чинят и все никак… Глеб вел машину, молчал и усмехался. И наконец Илья иссяк. Покосившись на Глеба, он усмехнулся тоже:
   — По-твоему, я должен охать да ахать? Ох где я был! Ах что я видел!.. Даже крепкая еврейская голова может этого не выдержать.
   — Выдержишь как-нибудь, — успокоил его Глеб. — Завтра я за тобой заеду: сядешь у графини в теньке и спокойно поработаешь. Не переживай.
   “Жигуленок” мчался сквозь дождь, обгоняя “мерседесы” и высекая брызги из луж. Илья раздраженно теребил свою бородку.
   — А с чего мне переживать? Ты со Змеем будешь биться, а я в теньке посижу.
   — Заткнись! — прикрикнул Глеб. — Чтоб я больше этого не слышал! Ты не воин, ты ученый. Надеюсь, у тебя хватит мозгов с этим примириться.
   Илья вздохнул и спросил:
   — Во сколько завтра заедешь?
   — Сразу после уроков.
   — Ты, что ли, не можешь бросить свою школу? Раз пошла такая пьянка, тебе надо сосредоточиться.
   — Как это бросить? — удивился Глеб. — На кого я их брошу?.. Старик, об этом и речи быть не может. Скажи-ка лучше, ты придумал провокацию для сенатора?
   — Когда мне было? — виновато буркнул Илья. — Я же кусты подстригал.
   — Оправдывайся теперь кустами, — усмехнулся Глеб. — А события меж тем развиваются.
   И он доложил о сегодняшней встрече с Мак-Грегором и Родригесом в номере “Метрополя”, умолчав, правда, об угрозе барона, затрагивающей близких Глебу людей.
   Илья азартно хлопнул себя по колену:
   — Так и знал! Президент фонда не может быть в стороне от гадючника… Старик, а ты что же, видишь невидимок?
   — Некоторых, — скромно ответил Глеб. — Президент фонда, кстати, вполне может оказаться Змеем. Так сказать, по совместительству. Но может оказаться всего лишь “глазом”. Итак, альтернатива проста: сенатор Колмен или президент Родригес? Вероятней всего, один из них Змей, другой — “глаз Змея”. И твоя провокация должна выявить, кто есть кто.
   — Так ли это важно? Если Змей один из них…
   — Очень важно, старик. Я обязан Змея вычислить и, по возможности, изолировать от Системы. Иначе очень трудно сделать ему козу.
   “Жигуленок” остановился у дома Ильи. Илья хмыкнул.
   — А если вдруг выяснится, что один из них, допустим, “глаз Змея”, а другой вообще не из этой оперы?
   После короткого раздумья Глеб покачал головой:
   — Сомневаюсь. Очень сомневаюсь.
   — А вдруг? Что тогда?
   — Тогда… — Глеб вышел из машины и огляделся, — тогда придется продолжить розыск. Причем в обстановке, близкой к боевой: гадючник сильно потревожен.
   Илья с кислой миной вылез под дождь.
   — Ладно, к утру я все продумаю.
   Они с Глебом вошли в подъезд и поднялись в лифте. Когда Илья открывал ключом дверь квартиры, до них донесся голос жены его Аллы, убеждавшей кого-то по телефону не пороть горячку и не выносить сор из избы.
   Илья возвел глаза к небесам.
   — Каждый Божий день!
   — Значит, дома у тебя все в порядке, — заключил Глеб и уехал в лифте вниз.
   — Угу, в порядке! — Илья вошел и захлопнул за собой дверь. — Хорошенькие тут порядочки!
   Говоря по телефону, Алла из комнаты засекла недовольство мужа и мгновенно оценила его степень. Пока Илья раздевался в прихожей, она свернула разговор, перевела дух и ринулась в контратаку.
   — Ты уже начинаешь? — задала она коронный вопрос, появляясь в дверях.
   — Нет, кончаю, — возразил Илья. Причем он имел в виду именно то, что сказал.
   Алла, однако, в столь легкую победу не поверила и, как рекомендуют военные, решила развить успех.
   — Свои хохмочки оставь при себе. Я занимаю телефон исключительно по работе. Я не треплюсь часами с Дуськой и с этим недоделанным Альбертом. А если тебя что-то не устраивает, можешь… — Вдруг она осеклась, пристально разглядывая мужа. — Илюша, что у тебя с лицом?
   Илья изобразил недоумение.
   — А что у меня такое?
   — Ты красный, как вареный рак.
   — Да? Значит, я обгорел.
   — Где это, интересно, ты обгорел?
   — В газовой духовке.
   — Илья, прекрати свои шуточки! Где ты обгорел?!
   — В другой галактике.
   — Сейчас я в тебя чем-нибудь запущу! Можешь ответить по-человечески?!
   — Не могу! — заорал Илья, заходя в туалет. — Духовка тебе не годится! Другая галактика тебя не устраивает! Придумай что-нибудь сама! — Он с треском захлопнул дверь туалета.
   Уставясь на эту дверь, Алла растерянно проговорила:
   — В Москве с утра дождь: тоже не очень-то обгоришь…
 
   Войдя, Глеб встретил в прихожей Дашу.
   — Итак? — улыбнулся он.
   — Итак? — улыбнулась она, снимая с него куртку.
   — Представить не могу, — сказал он, — что я когда-то сюда входил, а тебя здесь не было.
   — Представить не могу, — сказала она, — что я была где-то, куда ты не входил.
   Они церемонно поклонились друг другу.
   — А теперь… — сказал Глеб.
   — Именно теперь, — подчеркнула Даша.
   — …когда мы обменялись любезностями…
   — …которые посторонний принял бы за чепуху…
   — …и был бы прав в том смысле, что…
   — …эти любезности не в состоянии выразить…
   — …того, что у нас в душе, — закончил Глеб и вернулся к началу этой витиеватой фразы: — Теперь я приму душ и тебя загипнотизирую.
   Даша куснула его за ухо.
   — Нынче это так называется? Тогда я с тобой в душ.
   Глеб покачал головой.
   — Нет, душ будет ледяным, тебе это не понравится. А что касается гипноза, то я имел в виду именно гипноз.
   — На фиг? — удивилась Даша.
   — Угадай, — предложил Глеб, заходя в ванную.
   — Смотреть-то на тебя хоть можно?
   — На здоровье. Было бы на что.
   — А что будет, если я угадаю?
   — Выполню любое твое желание.
   Даша фыркнула:
   — Ты и так выполнишь.
   — Ну тогда… тогда я очень тебя зауважаю.
   — Ты и так меня уважаешь. Даже чересчур.
   — Тогда угадай просто из спортивного интереса.
   — Вот! — Даша подняла вверх указательный палец. — Умеешь ты поставить цель! Я угадаю просто из спортивного интереса. А ты за это меня зауважаешь и выполнишь любое мое желание.
   Они оба рассмеялись. И Глеб, становясь под душ, сказал:
   — Нет, все-таки тебя не бывает.
   — Надеюсь, это не причина для развода? — уточнила Даша. Они вновь рассмеялись.
   И вертясь под душем, Глеб спросил:
   — Ну как, угадала или сдаешься?
   Даша тронула пальцем ледяную струю и отдернула руку.
   — Ух! Обжигает прямо!.. Конечно, я угадала. Думаю, ты хочешь справиться с моими ночными кошмарами.
   — Умница.
   — Разве это настолько серьезно?
   — Да нет… Я лишь страхуюсь.
   Даша вздохнула:
   — Ладно, как скажешь, милый.
   Когда Глеб, растеревшись полотенцем, вышел из ванной, Даша уже читала в постели. Глеб взглянул на книгу.
   — Что тут у нас? О, “Доктор Фаустус”! Похоже, гипноз тебе не понадобится.
   И будто в ответ на его реплику Даша прикрыла зевок ладошкой.
   — Да, скучновато малость, — призналась она.
   Глеб тем временем установил на стуле настольную лампу и включил ее. Лампа крепилась на эластичном стержне, и Глеб зафиксировал ее таким образом, что на полу образовался яркий круг света диаметром около метра. Следя за этими приготовлениями, Даша поинтересовалась:
   — А почему ты голый?
   Возясь с лампой, Глеб уточнил:
   — Я тебя шокирую?
   — Дурак. Отвечай на вопрос.
   — Даже не знаю, как тебе объяснить. Представь, что вокруг нас существуют различные энергетические потоки… нечто вроде модного нынче пси-поля. И вот, стало быть, всей поверхностью кожи я ощущаю тончайшие его колебания. Конечно, это не более чем грубая модель.
   — Доходчиво… — Даша отложила книгу. — Не пора ли перейти к гипнозу?
   Глеб кивнул:
   — Начнем. Ляг на спину и закрой глаза.
   Выполнив команду, Даша полюбопытствовала:
   — Разве ты не станешь размахивать у меня перед носом какой-нибудь хреновиной? Чтобы я смотрела на нее и считала: раз, два, три…
   — Нет, — Глеб поправил на ней одеяло, — мы пойдем другим путем. Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни.
   Даша заснула. Дыхание ее было глубоким и ровным.
   В комнате царил полумрак. Лишь световой круг от лампы выделялся, как цирковая арена, на которой вот-вот должно было начаться представление. Глеб сел на пол в позе “лотоса” и замер, глядя в этот круг света.
   Более часа просидел Глеб в полной неподвижности: не шевелясь и даже не моргая. Ничего не происходило. Даша безмятежно спала. Прошел еще час и еще… примерно до трех ночи.
   Первым отреагировал Глеб. Он вздрогнул, и кожа его покрылась мурашками. В световом круге на полу замельтешили тени, которые тут же стали сгущаться. И Даша застонала во сне.
   В освещенном пространстве появилось объемное изображение интерьера комнаты, напоминающей люкс барона в “Метрополе”. На широком диване в люксе лежала обнаженная женщина. Вернее, не женщина, а большая кукла-манекен. Над этой куклой склонился некто, одетый во все черное. Изображение было цветным и контрастным: можно сказать, идеальная голограмма. Несмотря на крошечные размеры фигурок, Глеб различал мельчайшие складки на одежде господина в черном и трещинки на глянцевом животе манекена. Даже пейзаж Ван Гога над диваном можно было рассмотреть в деталях.
   Встав на колени перед лежащей куклой, господин в черном принялся ее оглаживать и пощипывать. Кукла трепыхалась в его руках. Даша вскрикнула, дернулась и стала судорожно отбиваться. Лицо ее при этом выражало крайнюю степень отвращения. Глеб протянул в ее сторону ладонь, от которой исходило синеватое свечение. Даша замерла, словно к чему-то прислушиваясь. Глеб произвел ладонью резкое рубящее движение. Сердито нахмурив брови, Даша повторила его движение левой рукой, на пальце которой в этот миг вспыхнуло колечко-вьюнок.
   И в круге света лежащая на диване кукла вдруг вскинула резко руку и ударила господина в черном по лицу. Тот опрокинулся на спину, вскочил и ошарашенно огляделся. И тут Глеб наконец увидел лицо, мелькнувшее перед ним до этого в зале единоборств: лицо американского сенатора Колмена.
   В круге света на полу голографическая копия сенатора в смятении взирала на взбунтовавшийся манекен. Затем, справившись с изумлением, сенатор, или господин в черном, принялся шевелить губами, раскачиваться и делать странные пассы. И тело его стало вдруг увеличиваться, расплываться и терять очертания. Через несколько мгновений сенатор Колмен превратился в бесформенное черное облако, клубящееся над распростертой куклой. На поверхности черного облака сверкали два огромных желтых глаза, злобный взгляд которых был направлен на куклу-манекен. Даша задрожала во сне и заслонила лицо рукой. Тело ее горело, точно в лихорадке.
   В позе “лотоса” Глеб взмыл в воздух и повис у Даши в изголовье. Черное облако тем временем протянуло бесформенное щупальце к лицу манекена. Даша закричала, забившись в конвульсиях.
   — Спокойно, родная, — прошептал Глеб, — я с тобой.
   И вновь Даша замерла, будто прислушиваясь.
   Глеб сжал руку в кулак, выставил указательный палец и нацелил его в голограмму черного призрака.
   Повторив его движение, Даша пробормотала во сне: “Получай, сволочь!” Из ее колечка-вьюнка вырвался тонкий зеленый луч и ушел сквозь оконное стекло. И в тот же миг кукла-манекен взметнула вверх руку, из пальца которой вылетел зеленый луч и вонзился в глаз черного призрака.
   Стены “Метрополя”, вероятно, содрогнулись от нечеловеческого крика. Но в круге света от настольной лампы было видно лишь, как черное облако затрепыхалось, рухнуло на ковер и превратилось обратно в сенатора Колмена. Сенатор катался по полу, в беззвучном крике открывал рот и прижимал ладонь к правому глазу. Глеб мягко опустился вниз, намереваясь выключить лампу. Но рука его застыла у кнопки.
   В круге света появился новый персонаж: дон Хуан Родригес собственной персоной. Возник ли он из воздуха, или просто вошел, Глеб увидеть не успел, однако отметил, что испанец был все в том же смокинге. После обмена какими-то репликами дон Хуан заостренным носком полуботинка врезал стенающему сенатору по ребрам. Рой Колмен попытался встать. Тогда испанец ему еще изрядно добавил.
   Стоя возле лампы, Глеб задумчиво наблюдал, как в круге света у его ног голографический дон Хуан с наслаждением избивает ногами распростертого на ковре сенатора, тоже, разумеется, голографического. Экзекуция продолжалась до тех пор, пока Рой Колмен не поцеловал каблук испанца. После подобного изъявления любви дон Хуан с презрением отпихнул сенатора и прекратил избиение. Затем президент фонда вдруг забеспокоился, стал озираться и пристально посмотрел вверх, словно заметил невидимого наблюдателя.
   Глеб поспешно выключил настольную лампу, и власть ночного кошмара исчезла вместе с кругом света на полу. Дыхание Даши вновь сделалось глубоким и ровным. Глеб лег с ней рядом, обнял и поцеловал во влажный лоб. Даша тут же к нему прижалась, ткнулась носом ему в шею и, не открывая глаз, прошептала:
   — Ты был в моем сне, я видела. Мы надрали этому уроду задницу.
   — Да, мой маленький, — Глеб целовал ее лицо и гладил волосы, — но так легко он не отделается. Спи, мой хороший.
   — Ага… — зевнула Даша, — только ты не уходи из моих снов.
 

Глава седьмая

   Утром, когда Глеб собирался в школу, а Даша спала, позвонил Такэру. Чтобы не разбудить обессиленную от кошмаров Дашу, Глеб закрылся с телефоном на кухне.
   Голос Такэру звучал бодро, если не сказать радостно.
   — Глеб-сан, брат разрешил мне вам помогать, — проговорил юноша по-русски. — Вы позволите мне вновь к вам присоединиться?
   Губы Глеба сами собой расползлись в улыбку.
   — Конечно, Такэру. Ничего другого от твоего брата я и не ожидал. Думаю, за неделю мы с нашим делом управимся.
   — Я в вашем распоряжении, сэнсей. Но Сато-сан… Не знаю, смею ли я просить… — теперь Такэру мучительно подбирал слова, — и все же я хочу быть уверен, что…
   — Твой брат не пострадает, — пришел ему на выручку Глеб, — если покинет стан врага. Он должен сделать выбор, иного пути нет.
   После короткого молчания Такэру сказал:
   — Сердце его уже сделало выбор. Ему лишь осталось в нем укрепиться. Я помогу брату.
   У Глеба невольно вырвалось:
   — Как же ты повзрослел, мальчик.
   — Да, сэнсей, — ответил Такэру, — я уже не тот сопливый негодяй, которого шесть лет назад вы спасли в притоне и обучили каратэ. Не стану вас задерживать, Глеб-сан. На небе ни облачка, день обещает быть солнечным и удачным. Вы знаете, где меня найти.
   Глеб, улыбаясь, смотрел на трубку, из которой доносились частые гудки. Время, однако, поджимало. И все же Глеб успел приготовить и съесть овсянку. Когда он мыл посуду, на кухню вошла Даша, голая, растрепанная и прекрасная. Она произнесла сердитым голосом:
   — Не смей уходить из моих снов.
   Глеб чмокнул ее в щеку.
   — Я только в школу.
   — Какая, на фиг, школа?! — подбоченилась Даша. — Тут, понимаешь, нечисть прет из всех щелей! Как, понимаешь, тараканы! А ему, видите ли, в школу!.. Может, правда отпуск возьмешь, а? Как Илюшка.
   Глеб снял куртку с вешалки.
   — Какой отпуск в разгар учебного года? Даш, брось. Где они впопыхах другого француза найдут?
   Даша вздохнула.
   — А со Змеем кто воевать будет? Пушкин?
   — Змея и так уделаю. Без отрыва от производства.
   Даша нахмурилась вдруг и помрачнела.
   — Мы тут с тобой, как два жизнерадостных идиота. А этой ночью, между прочим…
   — Плакать нам, что ли? — Глеб застегнул куртку.
   — …этой ночью я только и ощутила, во что вляпалась. Стоит лишь вспомнить, — Дашу передернуло, — вообще спать расхочется.
   — Умойся, оденься и ничего не бойся, — посоветовал Глеб.
   — Я за тебя боюсь, дурак.
   Глеб шаркнул ногой:
   — Тронут. Опаздываю, Даш. Лёнька с Гулькой ждут.
   Даша крикнула ему вслед:
   — Я тоже хочу к Лёньке с Гулькой!
   Но дверь захлопнулась, и Даша притопнула в досаде. Затем, как послушная девочка, умылась, оделась и почти не боялась. При солнечном-то свете. Потом позавтракала и прилегла на диван с “Доктором Фаустусом”. Однако история композитора, который заразился сифилисом и в бреду вел философские диспуты с Дьяволом, при всем уважении к Томасу Манну, вызывала у Даши лишь скуку. И от этой самой скуки она, отложив книгу, позвонила к себе в контору — в бюро технических переводов.
   Трубку сняла бухгалтер Римма.
   — О, Дарья! — обрадовалась она. — Ты куда пропала? Я тут тебе звонила на днях…
   — Пропала, не пропала, — прервала ее Даша, — все равно ведь вы мне работы не даете. Или что-то наклевывается?
   — У нас всю дорогу наклевывается, — хихикнула бухгалтерша, — только не проклюнется никак. У Савельича… Даш, ей-богу, у него климакс. Все с этой новенькой, с Кузнецовой, воюет. Посмотрела бы на старого кобеля.
   Даша пожалела уже, что позвонила, и прикидывала в уме, как бы приличней закруглиться.
   — Ты чего там расчирикалась? — осведомилась она. — Рядом никого, что ли?
   — Ага, я в гордом одиночестве. Новенькая эта, Кузнецова, раньше обеда вообще не является, а Савельич… Нет, Даш, серьезно: у него климакс. Он прямо как змей на людей бросается. Мангуста на него нет. С утра приносит мне платежку и наезжает: “Имейте в виду, Римма…”
   — Погоди, Рим, — перебила Даша. — Что там еще за мангуст? Что за змей?
   — Легенда есть такая, на днях прочла. Змей — это человек, в котором воплотился Дьявол: точь-в-точь наш Савельич. А Мангуст вроде воплощение ангела. И вот, значит, он с этим Змеем сражается, только в нашем бюро что-то его не видать. Так на чем я остановилась? Приносит мне этот Змей платежку и говорит: “Имейте в виду, Римма…”
   — Рим, как ты об этой легенде узнала? Прямо жутко интересно!
   — В книжке прочла. Так и называется “Легенда о Мангустах и Змеях”. Верка моя из библиотеки притащила. Не перебивай, Дарья, дай досказать!
   — Рим, а кто автор, не помнишь?
   — Авторов я вообще не запоминаю. Вот же привязалась. “Имейте в виду, Римма, — говорит, — если вы не проведете это вчерашним числом…”
   — Ой, Рим, у меня молоко убегает! Пока! — Даша дала отбой, руки у нее дрожали.
   Минут десять она затравленно металась по комнате. Затем спешно стала переодеваться. Облачившись в джинсы, водолазку и сапоги, она собрала волосы в “хвост”, черкнула Глебу записку и с курткой под мышкой выбежала из квартиры. Мчась по лестнице вниз, Даша натянула на себя куртку. Дрожь в руках не прекращалась. Перед выходом из подъезда она осторожно огляделась. Никого и ничего подозрительного вроде не наблюдалось. И Даша быстро зашагала к автобусной остановке.
   Конечно же, она не могла заметить профессионального снайпера, который вот уже четвертый день караулил ее на чердаке дома напротив. Зато снайпер мигом опознал ее по фотографии. “Ништяк, — обрадовался он. — Через час получу остальные бабки”. Пока Даша, озираясь, выходила из подъезда, киллер приоткрыл окно и поймал “объект” в оптический прицел винтовки. Киллер был крупным мужчиной, одетым в темные брюки и свитер. Без всяких эмоций, плавно и бережно, нажал он на спусковой крючок…
   И вечером крутые спецы из МУРа, что называется, чесали репу над свежим трупом на чердаке. Такого спецы не только еще никогда не видели, но даже вообразить себе не могли: пуля, выпущенная из снайперской винтовки, угодила в лоб самому снайперу. Баллистическая экспертиза и здравый смысл вступили здесь в такое противоречие, что… Примирить их можно было, только закрыв дело с пометкой “криминальные разборки”. Должны же быть в сумасшедшем этом мире и у работников уголовного розыска хоть какие-то отдушины.
   Даша, разумеется, обо всем этом не подозревала, но, торопясь к автобусной остановке, она прятала в кармане куртки кисть левой руки: изумрудное колечко-вьюнок на ее пальце засверкало вдруг столь ослепительно, что реакцию окружающих трудно было предугадать. “Да знаю, знаю, — мысленно оправдывалась Даша, — что-то было не так. Но, черт возьми, я должна!” Впрочем, через пару остановок колечко пришло в норму, и руку можно было вытаскивать из кармана.
 
   День был теплый и солнечный. Это уже была весна, и школа гудела, как потревоженный улей. Ученикам будто шило кой-куда воткнули, а учителям с трудом давалась строгость. До каникул, однако, было еще далеко, и расслабуха эта грозила падением успеваемости. “Интересно, — подумал Глеб, — что бы тут началось, если б стало известно, кто у нас ходит в директорах”.
   — Как там наш Иван Гаврилович? — обратился он на перемене к завучу. — Выздоравливать не собирается?
   Зинаида Павловна со вздохом поправила косичку на затылке.
   — Сегодня звонил. Обещал через денек-другой.
   — Почему бы его на пенсию не отправить? — предложил Глеб. — Зарплата наша для него — тьфу.
   Зинаида Павловна мигом приняла неприступный вид.
   — Не устаю вам удивляться, Глеб Михайлович. Иной раз вы сама чуткость, а иной раз… Кстати о зарплате: она с пятницы вас дожидается. Не забудьте получить.
   И она ушла, цокая каблучками, некрасивая, честная и надежная, как скала. Рассказать ей про Змея — не поверит, даже если Змей заглотит ее целиком.
   А вот физкультурник, как выяснилось, был слеплен из другого теста. После уроков он придержал Глеба в раздевалке и пробасил с двухметровой высоты:
   — Дело, конечно, не мое, но… Только не обижайся. По-моему, наш Божий одуванчик трахает твою Галину, как врага народа. Я вижу в этом что-то противоестественное.
   Глеб несколько опешил.
   — Семен Алексеевич, если вы претендуете на роль дуэньи…
   — Так и знал, что обидишься. Галина, может, и слова доброго не стоит. Но этот болезнетворный дедуля даже для нее чересчур. Чем-то, видать, он ее держит.
   — Какой ты у нас наблюдательный, — заинтересовался Глеб. — Тебе-то чем Иван Гаврилович не угодил?
   Физкультурник пожал саженными плечами:
   — А пес его знает… Клоп он вонючий. Добренький вроде да хворенький, а злоба в нем такая — не дай Бог присосется. Почему этого никто не видит?
   Глеб был изумлён. Проницательность этого отставного баскетболиста выходила за рамки. Однако углубляться в затронутую им тему было не ко времени и не к месту. По счастью, Глеб заметил приближающихся к ним десятиклассников и поспешил ретироваться.
   — Ты, может, и прав, — сказал он, бочком двигаясь к выходу. — Но Галка — взрослая девочка и вправе решать сама, с кем ей…
   — А ведь ты его тоже не любишь, — перебил физкультурник. — Будешь отрицать?
   Но его уже обступили десятиклассники, жаждущие поиграть в баскет. И Глеб, уклоняясь от ответа, под шумок сбежал.
   — Семен Алексеевич, мяч дадите? — загалдели школьники.
   Физкультурник разгладил седеющий ус.
   — Смотря зачем.
   — В баскет погонять! Не в футбол, честно!
   — Хоть минуток на десять! Плюс-минус полчаса!
   — Погодка, блин, шепчет, Семен Алексеевич!
   — Стоп, стоп, стоп! — водворил тишину физкультурник. — Вы, что ли, на улице играть вздумали?
   Десятиклассники воззрились на него в удивлении.
   — А где ж еще? — спросил самый высокий. — В зале Зинаида Павловна не разрешает.
   — Почему? — удивился в свою очередь Семен Алексеевич.
   — Потому что директор запретил. Говорит, мы после уроков как бы портим в зале пол. Вы разве не в курсе?
   Физкультурник хмуро оглядел их с высоты своего роста.
   — О'кей! — сказал он. — Айда за мной! Он зашагал в сторону спортзала.
   Школьники переглянулись и гуськом потопали за ним.
   — Ой, чё бу-удет! — закатил глаза самый высокий.
 
   Прежде чем ехать за Ильей, Глеб заглянул к Колесниковым. Варвара Львовна обрадовалась его приходу.
   — Уж сегодня-то вы позволите напоить вас чаем? — предложила она с улыбкой. Казалось, даже горб у старушки уменьшился.
   — Увы, — развел руками Глеб и достал пачку сторублевок, — я на минутку. Дел у меня…
   Старушка мягко отодвинула его руку с деньгами.
   — Глеб, я обижусь! Мы не успеваем тратить. И восьмого марта вы о нас не забыли. Дети говорят, вы заходили с Дашей. Спасибо вам за фрукты и сладости. Жаль, меня не застали дома.
   Пока она тараторила, Глеб ухитрился запихнуть купюры в карман ее кофты.
   — Я могу уехать в командировку, — объяснил он.
   — Вы говорили это в прошлый раз, чтобы всучить мне деньги, — резонно заметила старушка. — Ну, что мне с вами делать?
   Глеб с улыбкой вздохнул:
   — Смириться и терпеть.
   Тем временем из комнаты вышли Саша и Таня. В руках девочки был плюшевый медвежонок.