Страница:
Попутчиками моими оказались четыре пассажира, включая прощеного чиновника, которого, как оказалось, звали Бариано из дома Эфрима. Остальные трое, роумы весьма солидного возраста, принадлежали к дому Урда. Троица вела себя очень высокомерно со мной и подчеркнуто отстраненно с Бариано. Мое присутствие после пары косых взглядов и неразборчивых слов в дальнейшем и вовсе игнорировалось. Между собой они разговаривали на диалекте, совершено мне неизвестном. Но Бариано почему-то говорил на обыкновенном Гаеанском наречии, хотя и с заметным акцентом. Как только поезд отошел, роумы тут же вытащили множество документов, разложили их на столе и углубились в серьезные обсуждения только им одним известных вопросов; Бариано сидел в сторонке, глядел сквозь окна на степь, и я в конце концов тоже последовал его примеру. Однако смотреть там было практически не на что; пейзаж за окном расстилался унылый, оживляемый лишь горами где-то на краю горизонта да редкими одинокими деревьями по сторонам. Прямо у полотна темнели заросли колючего кустарника, полосы пыльной желтой травы и какие-то лишайники, по виду и цвету напоминавшие струпья.
Спустя несколько часов Бариано, видимо, стало скучно и он с некоторым недовольством, но все же позволил втянуть себя в разговор. И вскоре признался, что ни в грош не ценит остальных пассажиров.
— Это всего лишь мелкие функционеры, опьяненные собственной, ничтожной на самом деле, значимостью. Они время от времени прибывают во Флад для оценки дел Лорквина. И, разумеется, никогда не находят ни малейшей погрешности. Серьезные же просчеты эти инспектора и вообще не замечают — поскольку они все Урды, из того же дома, что и Азрубал. Видели у них на плечах розовые знаки? Это значит, что они из фракции Розовых, тогда как дом Эфрима принадлежит к Синим. Сейчас, конечно, все эти различия имеют мало значения, традиция практически умерла. И все же это дает им основание не выказывать мне особой симпатии. К тому же должен признаться, мое наказание весьма подмочило мое рашудо.
— Рашудо?
— Да, это местное слово, означает репутацию, достоинство, ну, и так далее. Вы потом поймете, что психика роумов — дело очень сложное, что бы вам ни говорили об этом раньше.
Поздним полуднем поезду преградил путь отряд из шести партизан Лоуклора.
— Это просто сбор дани. Ничего не предпринимайте, ни о чем не говорите, не выказывайте ни малейшего любопытства. Они не делают вреда, если их не спровоцировать, — предупредил меня мой попутчик.
Посмотрев в окно, я увидел шесть карикатурных существ, около семи футов ростом каждое. Они были настолько огромны и ужасны, что выглядели почти величественно. Их кожа напоминала скорлупу, усеянную желтыми и красными пятнами, покатые лбы круто сбегали назад, заканчиваясь острыми макушками. Нижняя часть лица тоже была острой и узкой, рты маленькими и все в каких-то складках. На них красовались кожаные фартуки, черные жилеты и подбитые железом сандалии.
Машинист откупился шестью кувшинами пива, которые партизаны погрузили себе на плечи и перешли к пассажирскому вагону. Какое-то время они пристально смотрели через стекла на нас, потом развернулись и потрусили обратно в степи. Трактор взревел, и поезд снова двинулся к югу.
На следующий день появилась новая банда. Бариано и троица стали заметно нервничать.
— Это штренки — самые худшие. Если они зайдут и уставятся на вас, сидите смирно, как камень, а не то могут забрать «Танцевать с девочками» при свете двух бледных лун, — предупредил Бариано.
Бандиты, тем не менее, просто забрали пиво, называвшееся здесь «накнок», и ушли. Пассажиры расслабились, и один из Урдов даже позволил себе гневное замечание.
— Вот вам реальность Танганской степи, — с многозначительной улыбкой прошептал Бариано. — А, может быть, это относится и ко всему Фадеру. Мы больше не контролируем ситуацию, если и вообще когда-то контролировали.
— У меня есть предложение, — ответил я. — Ваше право выслушать меня или нет.
Бариано вскинул брови.
— Ага! Кажется, вас посетила некая элементарная идея! К счастью, вы обратились по правильному адресу!
— Эта проблема запросто разрешается парой хорошо вооруженных охранников, — ответил я, не обращая внимания на сарказм собеседника.
Бариано задумчиво принялся чесать подбородок.
— Идея, конечно, до приятного проста. Мы нанимаем нескольких охранников и вооружаем их, как вы выразились, хорошим оружием. Они едут с нами, пристреливают парочку партизан и не дают им взять пива. Отлично, отлично! Но что дальше? Банды собираются на Бересфордовских утесах, гонят вниз по склонам булыжники, устраивают крушение. И вот поезда нет, охрана убита, равно как и пассажиры. Хорошее оружие оказывается у них в руках. В Роумарте, конечно, волнения, посылается карательная экспедиция, но партизаны уходят и растворяются в лесах. Однако ничего не забыв и не простив! Наконец однажды они окружают Роумарт, проникают в город под покровом ночи, и отмщение свершено! Лучше уж принять неизбежное и платить дань. Так что ваша элементарная идея, несмотря на всю ее простоту и естественность, гибельна.
— Может, и так, — не сдавался я. — Но есть и другая, которую вы тоже, надеюсь, не откажетесь выслушать.
— С удовольствием.
— Если вы перенесете космопорт в Роумарт, то решите все ваши проблемы разом!
Бариано кивнул.
— Этот план, как и предыдущий, исходит из благородной простоты. Такая мысль приходила в голову и нам, но также была отвергнута по слишком многим причинам.
— По каким же?
— В двух словах. Наши предки путешествовали, куда хотели. Однажды они выбрались за пределы галактики и, в конце концов, добрались до Лампы Ночи. Кругом было только бездонное ничто. И тогда идея тотальной изоляции сделалась главным принципом нашей жизни. Она оставалась и в расцвете нашей истории, и остается теперь, в печальной славе нашего заката. Мы хотим изолировать Роумарт от всей Сферы Гаеана.
— Такая меланхолия — всеобщее настроение в Роумарте? — немного подумав, спросил я.
— Неужели я выгляжу таким уж меланхоликом? — закашлялся Бариано. — Не забывайте, я только что отбыл срок во Фладе, поэтому сейчас несколько сумрачен. Но я здесь не типичный шевалье и не отклоняю любые идеи, едва лишь почувствовав в них подвох и опасность. Типичный роум строит свой мир и свои представления о нем в контексте собственного рашудо. Он фиксирует все свое внимание на настоящем и не отвлекается от него ни на йоту. Тем не менее здесь не все так уж плохо, хотя факты и неутешительны. Рост населения падает, половина дворцов пуста, зато полны сумасшедшие дома, которые мы называем «домами белых вампиров». Через сто лет — чуть больше или чуть меньше — дворцы совсем опустеют. И роумы исчезнут, все, за исключением последних бойцов, скитающихся по пустынным улицам, и единственными звуками станут шаги белых вампиров, крадущихся по залитым лунным светом переулкам старого Роумарта.
— Безрадостная перспектива!
— Воистину. Но мы стараемся не думать об этом и с холодной решимостью отдаемся делам. Мы хотим выжать последнюю каплю наслаждения из всех проявлений жизни. Но не считайте нас гедонистами, нет. Даже мыли о наркотиках или опьянении нет в нашем сознании! Мы преданные рыцари истинных наслаждений, которые дают грация, красота, творчество, и все это держится на прочных убеждениях. Например, я начал исповедовать скептицизм, и он не сослужил мне хорошей службы. На симпозиуме я заявил, что современные усилия создать красоту тривиальны, я утверждал, что все по-настоящему красивое уже создано сотни тысяч лет назад и… Мое утверждение сочли преступным, и меня сослали во Флад, где я должен был хорошенько обо всем подумать и пересмотреть свое мировоззрение.
— И что, пересмотрели?
— Естественно. Впредь я просто стану держать язык за зубами. Фабрика жизни в Роумарте тонкая, там любое мнение способно изменить звучание социального хора. Так что, если космопорт будет расположен прямо в Роумарте, начнут сновать туда-сюда круизные корабли, привозя тысячи туристов. Эти туристы будут ходить по нашим проспектам, превращать старинные дворцы в отели, сидеть в кафе на прекрасной Площади Гамбойе или в Цирке Лаллакиллани. И к нам потянется бесконечный поток всяких новомодных и противоречивых идей. Нет, космопорт останется во Фладе. Надо избегать социальной заразы.
— Но такой изоляцией вы можете погубить больше, чем сберечь, — заметил я. — Сфера огромна. Почему вы не хотите покинуть Фадер и освоить новые миры?
Бариано откровенно удивился.
— Кончено, мы сталкиваемся с такими безумными порывами время от времени. Страсть к бродяжничеству — один из них. И все же есть некие практические причины, благодаря которым мы редко путешествуем. Мы народ привередливый. Мы не выносим грязи, предпочитая не пользоваться общественным транспортом из-за толп дурно пахнущих аборигенов. Мы не любим невкусной еды и очень ценим привычную пищу. Мы не хотим устраивать жизнь по-новому неизвестно где, предпочитая обжитую квартиру… Нет, мы предпочтем оставаться дома, чураясь какой угодно новизны.
— Не могу не возразить вам! — сказал я. — Ваши страхи преувеличены. Конечно, я согласен, когда путешествуешь, приходится терпеть какие-то неудобства, это естественно. Но настоящие удобства и вообще найти непросто и…
— Может быть, и так, — горестно вздохнул Бариано. — Но эта проблема слишком велика, чтобы ее разрешить. Мы можем рассчитывать лишь на самый скромный импорт, поскольку не имеем возможности покрыть его своими товарами. Наш государственный запас гаеанских солов очень и очень ограничен. Даже если мы и захотели бы попутешествовать, наших денег хватило бы лишь добраться до Лури.
— Лорквин занимается и экспортом, и импортом? — поинтересовался я.
— Да. И приносит доход, который накапливается на наших счетах в Естественном Банке в Лури. Но эти накопления ничтожны, их явно не хватит на большое турне по Сфере Гаеана.
— Но неужели никто здесь все же не отваживается на путешествие!?
— Редко. Я лично знаю только двух джентльменов, отважившихся на это. Они отправились в Лури, взяли свои накопления из Естественного Банка, уехали в неизвестные миры Сферы и никогда не вернулись. И никаких известий от них нет. Они просто затерялись в океане из десяти триллионов безликих душ. И разделить их судьбу здесь никто не хочет.
Через час я заметил еще одну группу партизан, стоявших на круглой песчаной дюне; их силуэты четко вырисовывались на фоне неба. Партизаны неподвижно стояли, наблюдая, как проходит поезд, и почему-то даже не попытались получить накнока.
Бариано не смог объяснить мне такой пассивности, заметив только, что эти люди вообще непредсказуемы.
— Это голки, почти такие же дикие и кровожадные, как и штренки.
— Но как вы их различаете? — не удержался я.
— В случае с голками это весьма просто. Голкские женщины носят одежды из травы-угорь. Как вы заметите впоследствии, эти щеголи и вообще предпочитают кожаным передникам юбки из соломы.
Я действительно увидел, что бедра этих колоссов прикрывали сероватые подобия юбок, оставляя рыжие груди на виду. Я смотрел на голков, пока они не скрылись из виду, и затем вновь вернулся к разговору с Бариано.
— Они разумны?
— В определенном смысле, да. Иногда они выглядят настоящими каннибалами. Но им не откажешь в специфическом чувстве юмора.
— Они считаются людьми?
— Чтобы ответить на этот вопрос, мне сначала придется пояснить их происхождение. Их история длинна и сложна, но я буду краток.
— Не спешите, — великодушно разрешил я. — Все равно делать больше нечего.
— Вот и славно. Но нам придется вернуться на пять тысячелетий назад. Тогда первые поселенцы включали в себя группу биологов-идеалистов, которые пытались создать род специальных рабочих. Их наилучшим достижением оказались сейшани, а неудача вылилась в лоуклоров. Вот и вся история вкратце. Таким образом, лоуклоры не являются ни разновидностью человека, ни ветвью его развития. И сравнивать их с людьми, все равно что сравнивать ночные кошмары с вечеринкой.
Ближе к полуночи поезд добрался до темного леса высоких деревьев, который Бариано назвал Невозмутимой Глубиной; Танганская степь кончилась. А еще через час мы остановились на берегу Скейна — реки, не представлявшей собой ничего особенного. Около полуразрушенных доков стояла баржа из блестящего черного дерева, построенная по самым высшим канонам кораблестроительного искусства. В нее явно были вложены немалые деньги. От высоко поднятого носа обшивка переходила к средней части, весьма значительной ширины, и далее грациозно перетекала в устойчивую корму, на которой красовались шесть иллюминаторов. Рубка и все прочие части баржи тоже были выполнены воистину с барочной элегантностью; на носу и на корме виднелись тяжелые светильники из черного железа и цветного стекла.
Мы перебрались в лодку, которая доставила нас на баржу. Там нам выделили роскошные каюты. Спустя несколько минут баржа медленно закачалась вниз по течению. Через четверть мили Скейн сделала поворот и потекла через Невозмутимый Лес, причем ее нос почти скрывался в мягкой тени деревьев.
Так прошло несколько дней и ночей. Река текла медленно и плавно, петляя под раскидистыми старыми деревьями.
Тишина стояла немыслимая, если не считать плеска воды за кормой. Ночью обе огромные луны лили сквозь листву нежный спокойный свет, который показался мне почти волшебным. Я поделился своим наблюдением с Бариано.
— Я и не думал, что вы так сентиментальны, — равнодушно ответил он. — Это простая игра природы.
— А я и не думал, что вы настолько равнодушны, — съязвил я в ответ.
— Наоборот! Это у вас не хватает способности к наслаждению эстетическими различиями! Впрочем, чему тут удивляться? Как человек с другого мира, вы не можете разделить всю тонкость восприятия роума.
— Уели, — признался я. — Ваш уровень и метод мышления ушли далеко вперед по сравнению с моими. Так уходит волк от опытной гончей.
Бариано холодно улыбнулся.
— Если я стану поправлять вас, то вынужден буду говорить без эвфемизмов, так что не обижайтесь.
— Говорите откровенно. Ведь вы сообщаете мне нечто, чего я не знаю.
— Хорошо. Ясно, что ваши эстетические суждения аморфны, они не способны различить красоту там, где она специально не обозначена. А объект красоты велик. Конечно, иногда вы можете заметить даже некий природный аспект, красота которого подчеркнута математикой или другой наукой. Такая красота, конечно, тоже существует, но все же она вторична, поскольку является результатом человеческих деяний. В настоящей же красоте не должно присутствовать ни тени позитивного творчества.
Я был сражен столь бескомпромиссным анализом Бариано.
— Вы проводите очень тонкие различия, — осторожно заметил я.
— Разумеется! Такова природа чистого мышления.
Я указал туда, где лунный свет, проникая сквозь листву, ложился на черную воду филигранными серебряными лепестками.
— Разве это не красиво? Разве недостойно хотя бы быть замеченным?
— Шарм здесь, конечно, есть. Но ваши умственные процессы несколько… неаккуратны. Вы должны были бы заметить, что в этом явлении отсутствует концептуальная цельность. Это хаос, абстракция, ничто.
— Но это «ничто» создает настроение! Разве не такова главная функция красоты?
— В принципе, да, — спокойно ответил Бариано. — Но позвольте мне рассказать вам одну притчу или, если предпочитаете иное название, указать парадокс. Представьте, что вы спите. И вот ваши сны уводят вас в общество соблазнительных женщин, которые начинают делать вам не менее соблазнительные предложения. В это время к вам на постель взбирается крупный грязный щенок, укладывается к вам на живот и начинает беззаботно стучать длинным волосатым хвостом вам по лбу. Вы поворачиваетесь, и ваше лицо оказывается прижатым прямо к его соответствующему органу. Но во сне вам кажется, что это прекрасная женщина целует вас влажными от желания губами, давая нежнейшее наслаждение. Вы возбуждены, вы испытываете почти оргазм! Но вдруг просыпаетесь и обнаруживаете истинное положение вещей. Какое разочарование! И вот теперь будьте внимательны! Порадует ли вас тот восторг, который вы пережили? Или, побив нахальное животное, вы погрузитесь в неприятное, обиженное состояние разочарования? Аргументы есть за любое развитие событий. Если хотите, я могу привести некоторые из этих аргументов.
— Нет, спасибо, — отказался я. — Вы сказали достаточно. В будущем, однако, если я вдруг стану наслаждаться чем-либо в моих снах, я сначала непременно постараюсь убедиться в реальности моего объекта наслаждений.
— Мудрое решение, — пробормотал Бариано. Больше я решил ни о чем не спрашивать своего попутчика, опасаясь, что только усугублю его теоретический пыл относительно примитивности жителей Сферы Гаеана.
Ближе к средине третьего дня плавания вдоль берегов стали появляться доки и деревенские коттеджи, а затем и небольшие усадьбы, тонувшие в старых садах. Некоторые из них даже напоминали дворцы, одни — старые, другие — просто древние, а иногда и настоящие развалины. Время от времени в садах можно было увидеть людей, которые двигались с какой-то ленью, словно сами были частью этого леса.
— Сейчас не сезон для деревенской жизни, хотя во многих домах живут круглый год. Это бывает особенно часто, когда в семье есть дети. Видите, вон малыши играют на лужайке.
Я в самом деле увидел пару ребятишек с развевающимися черными волосами. Они бежали по траве босиком, оба в высоких гольфах, только один в голубых, а другой в зеленых, как трава. Дети показались мне очень живыми и счастливыми.
— Здесь они в относительной безопасности, вампиры избегают уединенных лесов.
Двое садовников устанавливали изгородь; оба загорелые, небольшие, гибкие, почти нежные, они на удивление ловко управлялись с садовыми инструментами. Их правильные, может быть, несколько излишне вялые, лица обрамляли легкие волосы цвета пыли.
— Кто это? — не удержался я.
— Это сейшани. Они регулярно делают всю необходимую по хозяйству работу, на этом строится их жизнь. Нам они необходимы, как воздух. Они подрезают деревья, выращивают, молотят рожь и пекут хлеб, чинят дома и меняют крыши. Они чистоплотны, вежливы и трудолюбивы. Но они не могут сражаться и совершенно бесполезны в борьбе против лоуклоров или вампиров, поэтому роумы-шевалье вынуждены защищать их с оружием в руках. Впрочем, теперь уже поздно; каждый год вампиры занимают очередной старый дворец.
— И вы действительно ничего не можете с этим сделать?
— Действительно. Вампиры занимают родовые склепы за дворцами и выкапывают огромную сеть подземных коммуникаций. Так что они всегда присутствуют где-то на окраине нашего сознания, и никто не осмелится бродить ни по лесу, ни по городу один.
На следующее утро мы, наконец, оказались в Роумарте. Напоследок Скейн обогнула какое-то уродливое здание с тяжелыми стенами из коричневого кирпича и свернула на северо-восток, где лес снова превращался в саванну, а потом в Танганские степи.
Мы причалили к эспланаде, и началась высадка. — Вам нужно в Коллоквари, где заседают советники, — тут Бариано на мгновение заколебался, но затем продолжил: — Я провожу вас туда, где принимают петиции. Вы уже многое от меня услышали о здешних обычаях, поэтому не должны питать иллюзий и надеяться на скорое решение вашего вопроса. В нем столкнется слишком много противоречивых мнений.
— Не хочу утруждать вас излишним обилием деталей…
— Вы нас не утруждаете, совсем нет! — воскликнула Скёрл.
— И тем не менее, если я буду рассказывать все, что узнал о роумах и Роумарте, их обычаях, рашудо-философии и общественном строе, об устройстве дворцов, о пристрастиях в еде и сне, о придворных ритуалах, о культивируемом бретерстве их рыцарей — шевалье, об их страхе перед вампирами — это займет слишком много времени, и мы рискуем никогда не добраться до самой сути нашего ужасного приключения. Теперь, Джейро, ты все-таки можешь мне налить добрый бокал хайлировского вина, и я пока посижу и помолчу минуты две-три, чтобы собраться с мыслями.
Джейро наполнил три бокала золотым Эстрезас. Майхак взял свое вино, откинулся на спинку кресла и задумался. Наконец он сказал:
— Я все же попытаюсь вкратце рассказать вам о Роумарте, поскольку это, может быть, самый красивый город из всех, что когда-либо создавали люди. Правда, многие здания уже пустовали, а дивные сады начинали беспорядочно зарастать. Декаданс так и разливался вокруг, словно аромат подгнивающих фруктов. Тем не менее роумы настаивали на своем образе жизни и неуклонно соблюдали все свои сложные церемонии. По несколько раз в день они меняли костюмы в строгом соответствии с той ролью, которой требовал тот или иной час.
Здесь важно понять природу первых поселенцев. Это была интеллектуальная элита, и прежде всего — биологи-генетики, отстраненные по гаеанским законам ото всех исследований, связанных с так называемым «радикальным проектом». И на Фадере они получили полную свободу.
Вначале эти первые поселенцы использовали в качестве рабов местное население, но это причиняло много неудобств. Рабы заболевали или старели и в конце концов все равно умирали. К тому же они часто бывали упрямы, глупы или ленивы, просто непослушны, отчего производительность их труда оказывалась весьма низкой. И биологи отобрали несколько самых лучших рабов, дабы использовать их гены для создания класса идеальных рабочих. Одно за другим стали производиться поколения экспериментальных прототипов. Иногда опыты заканчивались неудачно: то получались существа с ногами в десять футов, то способные жить только в теплой воде, ну и так далее. Например, одно поколение совершенно не удалось в социальном смысле: рабам нравились интриги и боль. Визжа, царапаясь и разрушая все на своем пути, они проломили стены, за которыми их содержали, и разбежались по всей Танганской степи, где наиболее сильные и беспощадные выжили и превратились в лоуклоров.
В конце концов получились сейшани: гибкая, грациозная раса полулюдей с кожей цвета глины и нежными карими глазами. Ограниченные в мышлении, они оказались трудолюбивыми, вежливыми и спокойными. Кроме того, простое перемещение нескольких атомов сделало их внеполыми, то есть, мужчинами и женщинами лишь номинально, с рудиментарными половыми органами. Сейшани генерировались из зигот, выращиваемых в уродливом кирпичном здании, известном как «Фундамант».
Итак, здесь все более или менее ясно. Третья же раса Роумарта представляла собой загадку. Говорят, биологи попытались модифицировать самих себя в надежде создать расу интеллектуальных суперлюдей, однако процесс зашел не туда. Некая часть этих «суперлюдей» прогрызла свои клетки и попряталась по склепам заброшенных дворцов. Впоследствии их стали называть белыми вампирами, поскольку они совершали вылазки только под покровом темноты. Поймав добычу, они творили в своих склепах страшные жертвоприношения. Те, кто видел, но и уцелел, чувствовали, как их языки начинают распухать во рту при попытке пересказать виденное. Периодически роумы-шевалье предпринимали целые походы, намереваясь извести этих существ раз и навсегда, но обнаруживали, что сражаются лишь с тенями. Многие же из них попадали в настоящие ловушки. Скоро пыл рыцарей угас, и ситуация осталась на прежнем уровне, а потом даже еще и ухудшилась, поскольку вампиры начали мстить.
Вообще-то роумы весьма элегантный народ. Каждый считает себя вместилищем всех известных добродетелей; каждый говорит на трех языках: на классическом роуми, на общем современном роуми и на гаеанском. Каждый роум принадлежит по рождению к одному из сорока двух домов или септов, которые придерживаются своего уникального стиля поведения и жизни. Общественная политика контролируется советом грандов, заседающим в Коллоквари. — Майхак снова остановился. — В общем, все это, может быть, и утомительно, однако необходимо для понимания того, что произошло дальше.
Джейро и Скёрл хором заверили рассказчика, что это вовсе не утомительно, а даже наоборот — интересно, и Майхак продолжил свою историю. Он вкратце описал сам город, его улицы, дома. Обрисовал общую атмосферу некой античности. Затем описал характеры роумов, их элегантные одежды и романтические, зачастую очень страстные натуры, особенно среди модных молодых шевалье.
— Итак, я отправился в Коллоквари, где, следуя совету Бариано, нашел советника Тронзика из дома Стамов и вручил ему петицию. Тронзик, седовласый и, несмотря на средний возраст, мужественный человек, оказался гораздо более сердечным, чем я мог надеяться. Он даже предложил мне остановиться в его доме, что я с удовольствием и сделал.
В нужный момент Тронзик представил мое прошение, и Совет принял его для рассмотрения, что, по словам Тронзика, подавало определенные надежды.
Между тем я продолжал сноситься с Гайнгом по рации и объяснил ему, что все идет как надо, необходимо только спокойствие и что, надеюсь, он еще не заскучал в своей пыльной дыре. Гайинг добродушно ворчал в ответ, мол, «все в порядке, можешь не беспокоиться».
Спустя несколько часов Бариано, видимо, стало скучно и он с некоторым недовольством, но все же позволил втянуть себя в разговор. И вскоре признался, что ни в грош не ценит остальных пассажиров.
— Это всего лишь мелкие функционеры, опьяненные собственной, ничтожной на самом деле, значимостью. Они время от времени прибывают во Флад для оценки дел Лорквина. И, разумеется, никогда не находят ни малейшей погрешности. Серьезные же просчеты эти инспектора и вообще не замечают — поскольку они все Урды, из того же дома, что и Азрубал. Видели у них на плечах розовые знаки? Это значит, что они из фракции Розовых, тогда как дом Эфрима принадлежит к Синим. Сейчас, конечно, все эти различия имеют мало значения, традиция практически умерла. И все же это дает им основание не выказывать мне особой симпатии. К тому же должен признаться, мое наказание весьма подмочило мое рашудо.
— Рашудо?
— Да, это местное слово, означает репутацию, достоинство, ну, и так далее. Вы потом поймете, что психика роумов — дело очень сложное, что бы вам ни говорили об этом раньше.
Поздним полуднем поезду преградил путь отряд из шести партизан Лоуклора.
— Это просто сбор дани. Ничего не предпринимайте, ни о чем не говорите, не выказывайте ни малейшего любопытства. Они не делают вреда, если их не спровоцировать, — предупредил меня мой попутчик.
Посмотрев в окно, я увидел шесть карикатурных существ, около семи футов ростом каждое. Они были настолько огромны и ужасны, что выглядели почти величественно. Их кожа напоминала скорлупу, усеянную желтыми и красными пятнами, покатые лбы круто сбегали назад, заканчиваясь острыми макушками. Нижняя часть лица тоже была острой и узкой, рты маленькими и все в каких-то складках. На них красовались кожаные фартуки, черные жилеты и подбитые железом сандалии.
Машинист откупился шестью кувшинами пива, которые партизаны погрузили себе на плечи и перешли к пассажирскому вагону. Какое-то время они пристально смотрели через стекла на нас, потом развернулись и потрусили обратно в степи. Трактор взревел, и поезд снова двинулся к югу.
На следующий день появилась новая банда. Бариано и троица стали заметно нервничать.
— Это штренки — самые худшие. Если они зайдут и уставятся на вас, сидите смирно, как камень, а не то могут забрать «Танцевать с девочками» при свете двух бледных лун, — предупредил Бариано.
Бандиты, тем не менее, просто забрали пиво, называвшееся здесь «накнок», и ушли. Пассажиры расслабились, и один из Урдов даже позволил себе гневное замечание.
— Вот вам реальность Танганской степи, — с многозначительной улыбкой прошептал Бариано. — А, может быть, это относится и ко всему Фадеру. Мы больше не контролируем ситуацию, если и вообще когда-то контролировали.
— У меня есть предложение, — ответил я. — Ваше право выслушать меня или нет.
Бариано вскинул брови.
— Ага! Кажется, вас посетила некая элементарная идея! К счастью, вы обратились по правильному адресу!
— Эта проблема запросто разрешается парой хорошо вооруженных охранников, — ответил я, не обращая внимания на сарказм собеседника.
Бариано задумчиво принялся чесать подбородок.
— Идея, конечно, до приятного проста. Мы нанимаем нескольких охранников и вооружаем их, как вы выразились, хорошим оружием. Они едут с нами, пристреливают парочку партизан и не дают им взять пива. Отлично, отлично! Но что дальше? Банды собираются на Бересфордовских утесах, гонят вниз по склонам булыжники, устраивают крушение. И вот поезда нет, охрана убита, равно как и пассажиры. Хорошее оружие оказывается у них в руках. В Роумарте, конечно, волнения, посылается карательная экспедиция, но партизаны уходят и растворяются в лесах. Однако ничего не забыв и не простив! Наконец однажды они окружают Роумарт, проникают в город под покровом ночи, и отмщение свершено! Лучше уж принять неизбежное и платить дань. Так что ваша элементарная идея, несмотря на всю ее простоту и естественность, гибельна.
— Может, и так, — не сдавался я. — Но есть и другая, которую вы тоже, надеюсь, не откажетесь выслушать.
— С удовольствием.
— Если вы перенесете космопорт в Роумарт, то решите все ваши проблемы разом!
Бариано кивнул.
— Этот план, как и предыдущий, исходит из благородной простоты. Такая мысль приходила в голову и нам, но также была отвергнута по слишком многим причинам.
— По каким же?
— В двух словах. Наши предки путешествовали, куда хотели. Однажды они выбрались за пределы галактики и, в конце концов, добрались до Лампы Ночи. Кругом было только бездонное ничто. И тогда идея тотальной изоляции сделалась главным принципом нашей жизни. Она оставалась и в расцвете нашей истории, и остается теперь, в печальной славе нашего заката. Мы хотим изолировать Роумарт от всей Сферы Гаеана.
— Такая меланхолия — всеобщее настроение в Роумарте? — немного подумав, спросил я.
— Неужели я выгляжу таким уж меланхоликом? — закашлялся Бариано. — Не забывайте, я только что отбыл срок во Фладе, поэтому сейчас несколько сумрачен. Но я здесь не типичный шевалье и не отклоняю любые идеи, едва лишь почувствовав в них подвох и опасность. Типичный роум строит свой мир и свои представления о нем в контексте собственного рашудо. Он фиксирует все свое внимание на настоящем и не отвлекается от него ни на йоту. Тем не менее здесь не все так уж плохо, хотя факты и неутешительны. Рост населения падает, половина дворцов пуста, зато полны сумасшедшие дома, которые мы называем «домами белых вампиров». Через сто лет — чуть больше или чуть меньше — дворцы совсем опустеют. И роумы исчезнут, все, за исключением последних бойцов, скитающихся по пустынным улицам, и единственными звуками станут шаги белых вампиров, крадущихся по залитым лунным светом переулкам старого Роумарта.
— Безрадостная перспектива!
— Воистину. Но мы стараемся не думать об этом и с холодной решимостью отдаемся делам. Мы хотим выжать последнюю каплю наслаждения из всех проявлений жизни. Но не считайте нас гедонистами, нет. Даже мыли о наркотиках или опьянении нет в нашем сознании! Мы преданные рыцари истинных наслаждений, которые дают грация, красота, творчество, и все это держится на прочных убеждениях. Например, я начал исповедовать скептицизм, и он не сослужил мне хорошей службы. На симпозиуме я заявил, что современные усилия создать красоту тривиальны, я утверждал, что все по-настоящему красивое уже создано сотни тысяч лет назад и… Мое утверждение сочли преступным, и меня сослали во Флад, где я должен был хорошенько обо всем подумать и пересмотреть свое мировоззрение.
— И что, пересмотрели?
— Естественно. Впредь я просто стану держать язык за зубами. Фабрика жизни в Роумарте тонкая, там любое мнение способно изменить звучание социального хора. Так что, если космопорт будет расположен прямо в Роумарте, начнут сновать туда-сюда круизные корабли, привозя тысячи туристов. Эти туристы будут ходить по нашим проспектам, превращать старинные дворцы в отели, сидеть в кафе на прекрасной Площади Гамбойе или в Цирке Лаллакиллани. И к нам потянется бесконечный поток всяких новомодных и противоречивых идей. Нет, космопорт останется во Фладе. Надо избегать социальной заразы.
— Но такой изоляцией вы можете погубить больше, чем сберечь, — заметил я. — Сфера огромна. Почему вы не хотите покинуть Фадер и освоить новые миры?
Бариано откровенно удивился.
— Кончено, мы сталкиваемся с такими безумными порывами время от времени. Страсть к бродяжничеству — один из них. И все же есть некие практические причины, благодаря которым мы редко путешествуем. Мы народ привередливый. Мы не выносим грязи, предпочитая не пользоваться общественным транспортом из-за толп дурно пахнущих аборигенов. Мы не любим невкусной еды и очень ценим привычную пищу. Мы не хотим устраивать жизнь по-новому неизвестно где, предпочитая обжитую квартиру… Нет, мы предпочтем оставаться дома, чураясь какой угодно новизны.
— Не могу не возразить вам! — сказал я. — Ваши страхи преувеличены. Конечно, я согласен, когда путешествуешь, приходится терпеть какие-то неудобства, это естественно. Но настоящие удобства и вообще найти непросто и…
— Может быть, и так, — горестно вздохнул Бариано. — Но эта проблема слишком велика, чтобы ее разрешить. Мы можем рассчитывать лишь на самый скромный импорт, поскольку не имеем возможности покрыть его своими товарами. Наш государственный запас гаеанских солов очень и очень ограничен. Даже если мы и захотели бы попутешествовать, наших денег хватило бы лишь добраться до Лури.
— Лорквин занимается и экспортом, и импортом? — поинтересовался я.
— Да. И приносит доход, который накапливается на наших счетах в Естественном Банке в Лури. Но эти накопления ничтожны, их явно не хватит на большое турне по Сфере Гаеана.
— Но неужели никто здесь все же не отваживается на путешествие!?
— Редко. Я лично знаю только двух джентльменов, отважившихся на это. Они отправились в Лури, взяли свои накопления из Естественного Банка, уехали в неизвестные миры Сферы и никогда не вернулись. И никаких известий от них нет. Они просто затерялись в океане из десяти триллионов безликих душ. И разделить их судьбу здесь никто не хочет.
Через час я заметил еще одну группу партизан, стоявших на круглой песчаной дюне; их силуэты четко вырисовывались на фоне неба. Партизаны неподвижно стояли, наблюдая, как проходит поезд, и почему-то даже не попытались получить накнока.
Бариано не смог объяснить мне такой пассивности, заметив только, что эти люди вообще непредсказуемы.
— Это голки, почти такие же дикие и кровожадные, как и штренки.
— Но как вы их различаете? — не удержался я.
— В случае с голками это весьма просто. Голкские женщины носят одежды из травы-угорь. Как вы заметите впоследствии, эти щеголи и вообще предпочитают кожаным передникам юбки из соломы.
Я действительно увидел, что бедра этих колоссов прикрывали сероватые подобия юбок, оставляя рыжие груди на виду. Я смотрел на голков, пока они не скрылись из виду, и затем вновь вернулся к разговору с Бариано.
— Они разумны?
— В определенном смысле, да. Иногда они выглядят настоящими каннибалами. Но им не откажешь в специфическом чувстве юмора.
— Они считаются людьми?
— Чтобы ответить на этот вопрос, мне сначала придется пояснить их происхождение. Их история длинна и сложна, но я буду краток.
— Не спешите, — великодушно разрешил я. — Все равно делать больше нечего.
— Вот и славно. Но нам придется вернуться на пять тысячелетий назад. Тогда первые поселенцы включали в себя группу биологов-идеалистов, которые пытались создать род специальных рабочих. Их наилучшим достижением оказались сейшани, а неудача вылилась в лоуклоров. Вот и вся история вкратце. Таким образом, лоуклоры не являются ни разновидностью человека, ни ветвью его развития. И сравнивать их с людьми, все равно что сравнивать ночные кошмары с вечеринкой.
Ближе к полуночи поезд добрался до темного леса высоких деревьев, который Бариано назвал Невозмутимой Глубиной; Танганская степь кончилась. А еще через час мы остановились на берегу Скейна — реки, не представлявшей собой ничего особенного. Около полуразрушенных доков стояла баржа из блестящего черного дерева, построенная по самым высшим канонам кораблестроительного искусства. В нее явно были вложены немалые деньги. От высоко поднятого носа обшивка переходила к средней части, весьма значительной ширины, и далее грациозно перетекала в устойчивую корму, на которой красовались шесть иллюминаторов. Рубка и все прочие части баржи тоже были выполнены воистину с барочной элегантностью; на носу и на корме виднелись тяжелые светильники из черного железа и цветного стекла.
Мы перебрались в лодку, которая доставила нас на баржу. Там нам выделили роскошные каюты. Спустя несколько минут баржа медленно закачалась вниз по течению. Через четверть мили Скейн сделала поворот и потекла через Невозмутимый Лес, причем ее нос почти скрывался в мягкой тени деревьев.
Так прошло несколько дней и ночей. Река текла медленно и плавно, петляя под раскидистыми старыми деревьями.
Тишина стояла немыслимая, если не считать плеска воды за кормой. Ночью обе огромные луны лили сквозь листву нежный спокойный свет, который показался мне почти волшебным. Я поделился своим наблюдением с Бариано.
— Я и не думал, что вы так сентиментальны, — равнодушно ответил он. — Это простая игра природы.
— А я и не думал, что вы настолько равнодушны, — съязвил я в ответ.
— Наоборот! Это у вас не хватает способности к наслаждению эстетическими различиями! Впрочем, чему тут удивляться? Как человек с другого мира, вы не можете разделить всю тонкость восприятия роума.
— Уели, — признался я. — Ваш уровень и метод мышления ушли далеко вперед по сравнению с моими. Так уходит волк от опытной гончей.
Бариано холодно улыбнулся.
— Если я стану поправлять вас, то вынужден буду говорить без эвфемизмов, так что не обижайтесь.
— Говорите откровенно. Ведь вы сообщаете мне нечто, чего я не знаю.
— Хорошо. Ясно, что ваши эстетические суждения аморфны, они не способны различить красоту там, где она специально не обозначена. А объект красоты велик. Конечно, иногда вы можете заметить даже некий природный аспект, красота которого подчеркнута математикой или другой наукой. Такая красота, конечно, тоже существует, но все же она вторична, поскольку является результатом человеческих деяний. В настоящей же красоте не должно присутствовать ни тени позитивного творчества.
Я был сражен столь бескомпромиссным анализом Бариано.
— Вы проводите очень тонкие различия, — осторожно заметил я.
— Разумеется! Такова природа чистого мышления.
Я указал туда, где лунный свет, проникая сквозь листву, ложился на черную воду филигранными серебряными лепестками.
— Разве это не красиво? Разве недостойно хотя бы быть замеченным?
— Шарм здесь, конечно, есть. Но ваши умственные процессы несколько… неаккуратны. Вы должны были бы заметить, что в этом явлении отсутствует концептуальная цельность. Это хаос, абстракция, ничто.
— Но это «ничто» создает настроение! Разве не такова главная функция красоты?
— В принципе, да, — спокойно ответил Бариано. — Но позвольте мне рассказать вам одну притчу или, если предпочитаете иное название, указать парадокс. Представьте, что вы спите. И вот ваши сны уводят вас в общество соблазнительных женщин, которые начинают делать вам не менее соблазнительные предложения. В это время к вам на постель взбирается крупный грязный щенок, укладывается к вам на живот и начинает беззаботно стучать длинным волосатым хвостом вам по лбу. Вы поворачиваетесь, и ваше лицо оказывается прижатым прямо к его соответствующему органу. Но во сне вам кажется, что это прекрасная женщина целует вас влажными от желания губами, давая нежнейшее наслаждение. Вы возбуждены, вы испытываете почти оргазм! Но вдруг просыпаетесь и обнаруживаете истинное положение вещей. Какое разочарование! И вот теперь будьте внимательны! Порадует ли вас тот восторг, который вы пережили? Или, побив нахальное животное, вы погрузитесь в неприятное, обиженное состояние разочарования? Аргументы есть за любое развитие событий. Если хотите, я могу привести некоторые из этих аргументов.
— Нет, спасибо, — отказался я. — Вы сказали достаточно. В будущем, однако, если я вдруг стану наслаждаться чем-либо в моих снах, я сначала непременно постараюсь убедиться в реальности моего объекта наслаждений.
— Мудрое решение, — пробормотал Бариано. Больше я решил ни о чем не спрашивать своего попутчика, опасаясь, что только усугублю его теоретический пыл относительно примитивности жителей Сферы Гаеана.
Ближе к средине третьего дня плавания вдоль берегов стали появляться доки и деревенские коттеджи, а затем и небольшие усадьбы, тонувшие в старых садах. Некоторые из них даже напоминали дворцы, одни — старые, другие — просто древние, а иногда и настоящие развалины. Время от времени в садах можно было увидеть людей, которые двигались с какой-то ленью, словно сами были частью этого леса.
— Сейчас не сезон для деревенской жизни, хотя во многих домах живут круглый год. Это бывает особенно часто, когда в семье есть дети. Видите, вон малыши играют на лужайке.
Я в самом деле увидел пару ребятишек с развевающимися черными волосами. Они бежали по траве босиком, оба в высоких гольфах, только один в голубых, а другой в зеленых, как трава. Дети показались мне очень живыми и счастливыми.
— Здесь они в относительной безопасности, вампиры избегают уединенных лесов.
Двое садовников устанавливали изгородь; оба загорелые, небольшие, гибкие, почти нежные, они на удивление ловко управлялись с садовыми инструментами. Их правильные, может быть, несколько излишне вялые, лица обрамляли легкие волосы цвета пыли.
— Кто это? — не удержался я.
— Это сейшани. Они регулярно делают всю необходимую по хозяйству работу, на этом строится их жизнь. Нам они необходимы, как воздух. Они подрезают деревья, выращивают, молотят рожь и пекут хлеб, чинят дома и меняют крыши. Они чистоплотны, вежливы и трудолюбивы. Но они не могут сражаться и совершенно бесполезны в борьбе против лоуклоров или вампиров, поэтому роумы-шевалье вынуждены защищать их с оружием в руках. Впрочем, теперь уже поздно; каждый год вампиры занимают очередной старый дворец.
— И вы действительно ничего не можете с этим сделать?
— Действительно. Вампиры занимают родовые склепы за дворцами и выкапывают огромную сеть подземных коммуникаций. Так что они всегда присутствуют где-то на окраине нашего сознания, и никто не осмелится бродить ни по лесу, ни по городу один.
На следующее утро мы, наконец, оказались в Роумарте. Напоследок Скейн обогнула какое-то уродливое здание с тяжелыми стенами из коричневого кирпича и свернула на северо-восток, где лес снова превращался в саванну, а потом в Танганские степи.
Мы причалили к эспланаде, и началась высадка. — Вам нужно в Коллоквари, где заседают советники, — тут Бариано на мгновение заколебался, но затем продолжил: — Я провожу вас туда, где принимают петиции. Вы уже многое от меня услышали о здешних обычаях, поэтому не должны питать иллюзий и надеяться на скорое решение вашего вопроса. В нем столкнется слишком много противоречивых мнений.
8
Тут Майхак прервал свой рассказ.— Не хочу утруждать вас излишним обилием деталей…
— Вы нас не утруждаете, совсем нет! — воскликнула Скёрл.
— И тем не менее, если я буду рассказывать все, что узнал о роумах и Роумарте, их обычаях, рашудо-философии и общественном строе, об устройстве дворцов, о пристрастиях в еде и сне, о придворных ритуалах, о культивируемом бретерстве их рыцарей — шевалье, об их страхе перед вампирами — это займет слишком много времени, и мы рискуем никогда не добраться до самой сути нашего ужасного приключения. Теперь, Джейро, ты все-таки можешь мне налить добрый бокал хайлировского вина, и я пока посижу и помолчу минуты две-три, чтобы собраться с мыслями.
Джейро наполнил три бокала золотым Эстрезас. Майхак взял свое вино, откинулся на спинку кресла и задумался. Наконец он сказал:
— Я все же попытаюсь вкратце рассказать вам о Роумарте, поскольку это, может быть, самый красивый город из всех, что когда-либо создавали люди. Правда, многие здания уже пустовали, а дивные сады начинали беспорядочно зарастать. Декаданс так и разливался вокруг, словно аромат подгнивающих фруктов. Тем не менее роумы настаивали на своем образе жизни и неуклонно соблюдали все свои сложные церемонии. По несколько раз в день они меняли костюмы в строгом соответствии с той ролью, которой требовал тот или иной час.
Здесь важно понять природу первых поселенцев. Это была интеллектуальная элита, и прежде всего — биологи-генетики, отстраненные по гаеанским законам ото всех исследований, связанных с так называемым «радикальным проектом». И на Фадере они получили полную свободу.
Вначале эти первые поселенцы использовали в качестве рабов местное население, но это причиняло много неудобств. Рабы заболевали или старели и в конце концов все равно умирали. К тому же они часто бывали упрямы, глупы или ленивы, просто непослушны, отчего производительность их труда оказывалась весьма низкой. И биологи отобрали несколько самых лучших рабов, дабы использовать их гены для создания класса идеальных рабочих. Одно за другим стали производиться поколения экспериментальных прототипов. Иногда опыты заканчивались неудачно: то получались существа с ногами в десять футов, то способные жить только в теплой воде, ну и так далее. Например, одно поколение совершенно не удалось в социальном смысле: рабам нравились интриги и боль. Визжа, царапаясь и разрушая все на своем пути, они проломили стены, за которыми их содержали, и разбежались по всей Танганской степи, где наиболее сильные и беспощадные выжили и превратились в лоуклоров.
В конце концов получились сейшани: гибкая, грациозная раса полулюдей с кожей цвета глины и нежными карими глазами. Ограниченные в мышлении, они оказались трудолюбивыми, вежливыми и спокойными. Кроме того, простое перемещение нескольких атомов сделало их внеполыми, то есть, мужчинами и женщинами лишь номинально, с рудиментарными половыми органами. Сейшани генерировались из зигот, выращиваемых в уродливом кирпичном здании, известном как «Фундамант».
Итак, здесь все более или менее ясно. Третья же раса Роумарта представляла собой загадку. Говорят, биологи попытались модифицировать самих себя в надежде создать расу интеллектуальных суперлюдей, однако процесс зашел не туда. Некая часть этих «суперлюдей» прогрызла свои клетки и попряталась по склепам заброшенных дворцов. Впоследствии их стали называть белыми вампирами, поскольку они совершали вылазки только под покровом темноты. Поймав добычу, они творили в своих склепах страшные жертвоприношения. Те, кто видел, но и уцелел, чувствовали, как их языки начинают распухать во рту при попытке пересказать виденное. Периодически роумы-шевалье предпринимали целые походы, намереваясь извести этих существ раз и навсегда, но обнаруживали, что сражаются лишь с тенями. Многие же из них попадали в настоящие ловушки. Скоро пыл рыцарей угас, и ситуация осталась на прежнем уровне, а потом даже еще и ухудшилась, поскольку вампиры начали мстить.
Вообще-то роумы весьма элегантный народ. Каждый считает себя вместилищем всех известных добродетелей; каждый говорит на трех языках: на классическом роуми, на общем современном роуми и на гаеанском. Каждый роум принадлежит по рождению к одному из сорока двух домов или септов, которые придерживаются своего уникального стиля поведения и жизни. Общественная политика контролируется советом грандов, заседающим в Коллоквари. — Майхак снова остановился. — В общем, все это, может быть, и утомительно, однако необходимо для понимания того, что произошло дальше.
Джейро и Скёрл хором заверили рассказчика, что это вовсе не утомительно, а даже наоборот — интересно, и Майхак продолжил свою историю. Он вкратце описал сам город, его улицы, дома. Обрисовал общую атмосферу некой античности. Затем описал характеры роумов, их элегантные одежды и романтические, зачастую очень страстные натуры, особенно среди модных молодых шевалье.
— Итак, я отправился в Коллоквари, где, следуя совету Бариано, нашел советника Тронзика из дома Стамов и вручил ему петицию. Тронзик, седовласый и, несмотря на средний возраст, мужественный человек, оказался гораздо более сердечным, чем я мог надеяться. Он даже предложил мне остановиться в его доме, что я с удовольствием и сделал.
В нужный момент Тронзик представил мое прошение, и Совет принял его для рассмотрения, что, по словам Тронзика, подавало определенные надежды.
Между тем я продолжал сноситься с Гайнгом по рации и объяснил ему, что все идет как надо, необходимо только спокойствие и что, надеюсь, он еще не заскучал в своей пыльной дыре. Гайинг добродушно ворчал в ответ, мол, «все в порядке, можешь не беспокоиться».