Веприк Дмитрий. Карты рая

   Зато удивление выражалось одинаково. С той разницей, что третья девушка не спросила: «Что с тобой?»
   — Например, потому, — продолжил Бричард, — что операция могла проводиться в районе, координаты которого засекречены. Там могли быть, например, неосвоенные залежи стратегических ресурсов. Или секретная база флота. Или еще что-нибудь. Или потому, что разглашение событий может привести к дипломатическим осложнениям.
   — Почему?
   — Потому что… — начал Бричард. — Что ты делаешь?
   — Снова заряжаю автомат.
   — В таком случае это не так делается. — Бричард взял из ее рук автомат. — Вот так. Тебе не кажется, что ты задаешь очень много вопросов «почему?»?
   — Разве это плохо?
   — Хм… — сказал Бричард. Этот вопрос задала уже не та девушка, которая хорошо для первого раза разобралась основным оружием федерального рейнджера, а та, чьи тонкие пальцы проворно бегали по клавиатуре. У нее это хорошо получалось. — Наверное, не в этом дело.
   Он мог продолжить, сказав, что вопросы бывают удачными и нет, и она бы спросила, как, по его мнению, отличать удачные вопросы от неудачных. Но ничего такого Бричард не произнес. Ему опять мешало неприятное состояние раздвоенности, о котором еще позавчера сержант не имел понятия. Поглядев на Сато, он понял, что опять имеет дело с девушкой номер три. Она держала автомат с таким видом, как будто не то хотела узнать его вес, используя ладони в качестве измерительного прибора, не то раздумывая, каким образом его применить. И по возможности немедленно.
   — Слушай, а пострелять из него можно? — спросила Сато, подтвердив второе предположение.
   — В общем-то, да, — сказал Бричард. — Только не здесь. В тире. И не из боевого оружия.
   — А почему? Бричард ухмыльнулся:
   — Хотя бы потому, что оно избыточно мощное для такого маленького тира. — Тут ему в голову пришла еще одна мысль, кое-что объяснявшая. — А почему у тебя на острове не было огнестрельного оружия?
   — Оно у меня было, — сказала Сато. — Просто я им не пользовалась.
   — Почему? — спросил Бричард.
   Слово «почему» сегодня не сходило с языка. Сато вернула автомат в пустующее гнездо стеллажа:
   — Хотя бы потому, что оно для моего леса очень шумное.
   — Ну и что? Если тебя раздражал шум, можно было просто поставить на ствол глушитель.
   — Пойдем в тир, — сказала Сато.
   Тир оказался круглой комнатой метров девяти диаметром. Ее потолок и стены были экранами, а «автомат», который Бричард дал девушке, точной копией настоящего Включая вес, а также звук и отдачу. Подпружиненный пол оказался подвижной дорожкой. Но пока она была не нужна В «инструкторской» — маленькой, тесной, как конура, коморке с единственным жестким стулом и дисплеем —Бричард взял пульт. Войдя в тир следом за Сато, он нажал пару кнопок, сотворив на стене несколько концентрических мишеней. И посмотрел на Сато. Она стояла с ним плечом к плечу, с автоматом наперевес.
   — Как наводить прицел, тебе объяснять?
   — Если у меня не получится. По какой из мишеней стрелять и в какой последовательности?
   — А в любой, — ответил Бричард. — Имеет значение только сумма выбитых очков.
   — О'кей! — сказала она. И повернулась к мишеням. Ее движения казались рассеянными. Даже когда она начала стрелять.
   Искоса следя за гаснущими и вспыхивающими кругами, Бричард отметил для себя, что последние выстрелы легли точней и паузы между ними значительно сократились.
   — Неплохо! — сказал он. — Еще?
 
   Приблизительно в это самое время оставшийся без посетителей букинист (фраза «оставшийся без» не очень удачна, потому что абсолютное большинство времени старик проводил в полном одиночестве) взял со стола старинный журнал, от чтения которого его двое суток назад отвлек посетитель в обшитом карманами комбинезоне, и нашел место, на котором он прервал чтение.
   «К чему все вышеприведенные рассуждения, если разбираемый роман на большей части своего протяжения вовсе не напоминает очередную разновидность жанра робинзонады? — прочитал он. — А к тому, что, начавшись в авантюрном стиле с сильной любовной интриги, линии повествования, как сверкающие грани пирамиды, стремятся сойтись в намеченной автором философской вершине, по мере пути к которой поле действия неумолимо сужается, стремясь в конце превратиться в тончайший вектор, направленный в некий абсолют смысла. Во всяком случае, можно догадаться, что замысел автора был именно таким. Но если грани пирамиды всегда четко очерчены, то главенство сюжетных линий романа вовсе не очевидно. Сначала кажется, что главным героем должен стать именно капитан Магруз, сочетающий в себе все черты эпического литературного персонажа. Это смелый солдат, романтический любовник, сторонник передового мышления и веры в человеческий разум, опытный морской волк, решительный человек, сумевший отстоять перед королевским советом Ленгвирии план фантастически смелой экспедиции к берегам гипотетического южного континента. По сравнению с ним другой персонаж, помощник корабельного плотника Рурдхауз, выглядит, мягко говоря, неважно и до роли главного оппонента не дотягивает. Человек неопределенных моральных принципов, выходец из глубин человеческого дна, он появляется на страницах романа будто специально для того, чтобы стать негодяем второго плана.
   Чего стоит первый эпизод с его участием, когда он появляется в пригороде Ларгвайра, забавляет собравшихся вокруг него детей искусно вырезанными из дерева игрушками, а потом, улучив момент, крадет у одного из них деньги, двухмесячный заработок мальчишки-подмастерья. Причем Рурдхауз считает, что закрепленный родительскими побоями урок пойдет парню только на пользу. Никаких игр с совестью, это искреннее мнение человека, семью которого в детстве выкинули на улицу без гроша в кармане из-за единственной, заполученной обманом подписи.
   У читателя даже не возникает идеи примерить Рурдхауза на роль главного оппонента. Все время кажется, что классический литературный негодяй вот-вот должен выдвинуться из-за кулис текущих событий. А пока он следит, как приехавший в столицу для согласования финансовых проблем экспедиции Магруз ввязывается в дуэль, из-за одного необдуманного слова убивая своего случайного собутыльника, оказавшегося знатным грандом и родственником принцев крови, как не очень ловко, но энергично запутывая следствие он заставляет провернуться заевшие колесики королевского бюрократического аппарата как мимоходом ввязывается в любовную историю, причем в силу ряда недоразумений считая преданно влюбленную в него девушку не очень разборчивой потаскушкой. Он уезжает из столицы, так и не узнав, что именно ее самоотверженность отвела от его шеи топор палача. Впрочем тень этого топора продолжает нависать над капитаном Магрузом и дальше, так что судебный пристав короны прибывает на причал, когда паруса отходящего корабля еще можно разглядеть на горизонте. Апогеем сюжетных линий становится бунт на корабле, когда устрашенная плаванием в неизвестность команда проливает кровь офицеров и требует от капитана Магруза повернуть корабль на обратный курс. Разумеется, тот согласен скорее умереть, чем подчиниться. И не только потому, что он не может вернуться на родину, где его ждет следствие и плаха, но и потому, что отказ от продолжения плавания лишает его жизнь всякого смысла.
   Привыкший к классическим поворотам жанра, читатель не может не заметить, что автор будто нарочно (скорее всего он действительно делает это нарочно) каждый раз сталкивает ход событий с накатанной литературной традицией колеи, не давая до конца проявиться контрастам и противопоставлениям, так что герой в результате оказывается не совсем героем, добро не совсем добром, а зло, соответственно, не совсем злом. Можно даже догадаться, зачем он это делает. Дело не в захватившей современную культуру моде на креативность — автор выше .этого, — а, скорее, в том, что он сознательно ломает сюжетные штампы, стремясь выстроить свой роман в соответствии со своим пониманием реальных законов жизни. Именно в попытке это сделать, а ни в чем-нибудь другом кроется основная причина неудачи романа.
   Попытаемся вскрыть причину. Представление, будто литература должна отображать и исследовать жизнь, является заблуждением. Причем, в хронологических масштабах, заблуждением довольно локального характера. Оно зародилось в пучинах романтизма где-то в первой половине девятнадцатого века и создало литературное течение, которое отпочковалось от него в восьмидесятых годах девятнадцатого века и решительно лидировало в литературе на протяжении почти всего двадцатого столетия. Но к его концу это заблуждение в основном было отброшено если не в теории, то на деле.
   Литература не только не может быть инструментом изучения жизни, она не способна даже объективно ее отражать. Потому что…»
   Старик оторвался от чтения. В магазин кто-то вошел.
 
   — Давай что-нибудь посложнее, — заявила Сато после получаса стрельбы по прыгающим мишеням.
   — М-м? — сказал Бричард. — Ладно. Я сейчас— И вышел. Сато осталась одна.
   — Готова? — раздалось минуту спустя.
   — Давно! — ответила она. — Только к чему?
   Ответ стал ясен через пару секунд, когда стенные экраны преобразились в сложное, почти объемное, многокрасочное изображение. Превалировали темные тона. Это был густой лес, даже джунгли, с перекинутыми по всем направлениям лианами и яркими пятнами прилепившихся к стволам цветов-паразитов. Одновременно возник звук, низкий и гнетущий. Почувствовав слева от себя движение, Сато отскочила в сторону. Изображение замерло. Это оказалось что-то вроде кошмарно гипертрофированной летучей мыши, только с зубами как у тигра, застывшей с растопыренными крыльями в последний момент нападения.
   — А почему не стреляла? — послышался голос Бричарда.
   — Я сначала хотела увидеть, что это такое.
   — Ответ неправильный, — сказал Бричард. — Сначала надо стрелять, потом разглядывать подробности. Или окажешься в чьем-то желудке. Продолжим?
   — Давай! — сказала Сато.
   Неожиданно долго ей пришлось приспосабливаться к движущемуся полу. Оказалось, что можно не только стоять на месте, но и идти. Только непонятно, куда и зачем.
   Сато немного подождала, затем двинулась вперед. Впереди между темных стволов что-то мелькнуло, исчезло, снова мелькнуло. Сато выстрелила, прежде чем неизвестное прыгучее существо опять скрылось. Послышался чмокающий звук.
   — Есть! — сказал Бричард.
   — Попала? — спросила Сато.
   — Еще бы!
   — А что это было?
   — Хм! — сказал Бричард. — Тебе хочется увидеть картинку?
   Это оказалось скачущее на задних лапах костистое существо с кошмарными изогнутыми когтями, предназначенными протыкать жертву от ребер до позвоночника.
   — А такое на самом деле бывает? — спросила Сато.
   — Не знаю, — сказал Бричард. — Может быть, где-нибудь и есть. Вообще-то, эти образы компьютер генерирует на ходу. Продолжим?
   — О'кей!
   Следующей жертвой оказалась бабочка с симпатичным узором крыльев, но размером с орла и со жвалами самого зловещего вида, которые, судя по виду, могли прокалывать кожу носорога. Потом был какой-то лемуроподобный уродец, проворно перемахивающий с ветки на ветку в поисках удобной позиции для аккордного прыжка на голову. Затем в просветах между деревьями возникли две большие птицы, вышедшие в атаку с пике, но не успевшие ее закончить. На землю они не упали, растаяв в воздухе, как… Ну, скажем, как тает электронный документ после команды «Очистить корзину».
   — Неплохо! — сказал Бричард. — Пожалуй, можно дать сложный уровень.
   Ничего не изменилось. Сато подождала и двинулась дальше. Вернее, собралась двинуться. Вероятно, это входило в число сложностей уровня, прежде статичное изображение начало подрагивать и переливаться, как будто в небе над джунглями начался необыкновенной интенсивности звездопад. Сато что-то уловила справа от себя, но, как оказалось, не успела.
   — Съедена! — объявил Бричард.
   Чудовище оказалось огромной змеей, похожей на анаконду, о которой ни Сато, ни Бричард не имели никакого понятия. Выстрелив в уже застывшую картинку — жало из змеиной пасти торчало более чем натурально, Сато увидела продолжение. Не обращая внимания на выстрелы, змея оплелась вокруг возникшего на земле человеческого тела и стала его заглатывать начиная с головы. Мелькнули темные волосы и ярко-синий комбинезон. Прежде чем все исчезло, Сато поняла, что видела саму себя.
   Ей показалось, что Бричард хмыкнул. Досада помешала ей вовремя среагировать на следующее нападение. На этот раз это оказался волк, выглядевший страшнее, чем на самом деле.
   — Не зевай! — услышала Сато.
   Она не ответила. Уже не наблюдая, как волк обгрызает валяющийся среди окровавленных костей череп, она развернулась навстречу зеленому существу, выпрыгнувшему из-под скопления коряг. Это было что-то вроде кузнечика размером со взрослого дога. Встретив выстрел, он отлетел обратно и исчез. Потом было еще какое-то кошмарное чудище, все в шипах, г четырьмя глазами и с десятком щупалец, затем нечто человекоподобное по общим очертаниям, но без лица и покрытое не то мхом, не то засохшими водорослями. Оба моментально получили по пуле. Вернее, по попаданию.
   Внешность следующего противника Сато осознала, уже нажав спусковой крючок.
   — Ой! — прозвучал жалобный голос. — Зачем? Зачем ты убила меня?
   Если это был не федеральный десантник, то кто-то очень на него похожий, в боевом снаряжении, в бронежилете, в шлеме с подшлемным монитором и с автоматом, который он продолжал крепко сжимать, даже корчась на земле.
   — Ты убила своего товарища! — грустным голосом сообщил десантник. — Я умираю! Ах-гх-х-х! О-о! — И в следующую секунду превратился в скелет.
   — Да, — подтвердил Бричард, уловив ее досаду. — Надо стрелять в то, что кажется опасным. Но не во все, что движется.
   — А почему ты мне раньше не сказал?
   — Мне хотелось немного пошутить.
   — Спасибо, — сказала Сато. — Надеюсь, тебе было смешно… А в кого еще из тех, кто движется, не надо стрелять?
   — Я же говорил, эти образы генерирует компьютер. Так что не удивляйся, если встретишь одноногого инвалида в коляске или менеджера с портфелем. Или деву с младенцем на руках.
   — В джунглях? — уточнила Сато. Бричард хмыкнул:
   — Да, эту программку делали парни с чувством юмора.
   — Так в них стрелять не надо? — уточнила Сато. Как почти всякий раздраженный человек, сейчас она задавала лишние вопросы. — Которые с младенцами и портфелями?
   — По условиям — нет, — сказал Бричард. — А вот в жизни, в настоящих джунглях, парень с портфелем показался бы мне опасней всяких змей. Еще?
   Он был почти уверен, что она не скажет «нет».
   — Да, — сказала она. — А как насчет девушки с луком? Неожиданно для себя Бричард расхохотался. И, все еще хохоча — напомним, он находился в «инструкторской», — снова запустил программу. Потом откинулся в кресле и подвинул указатель уровня сложности на деление вверх.
   Сато снова двинулась вперед сквозь расступавшуюся перед ней мерцающую стену джунглей. Бричард заметил перемену: движения стали более скупыми, было в них что-то от рассеянной точности лунатика. Рванувшегося навстречу тигра она молниеносно застрелила, затем был совсем-совсем киношный орк со щитом и поднятым над головой мечом, потом змея, метнувшаяся из возникшего по правую руку болота, потом…
   — Мне в нее входить? — спросила Сато.
   Разинутая пасть пещеры зияла темнотой. Свисавшие со сводов сталактиты дополняли сходство.
   — Разумеется, — сказал Бричард. — Если хочешь продолжать игру. Включи фонарь. Кнопка на подствольнике.
   Последовав совету, Сато двинулась вперед. В течение следующих семи минут ею были застрелены жутковатый пампир, белый полярный медведь и слепой червь, почему-то с зубастой пастью на каждой голове-хвосте. Потом пещера раздвоилась. Сато услышала троекратно повторенный шаркающий шорох. Движущийся навстречу темный силуэт что-то ей напомнил, но не было времени анализировать, потому что незнакомец уже вскидывал оружие. Фонарь Сато погас, а она сама метнулась куда-то вниз, на секунду полностью исчезнув из поля зрения Бричарда. Выстрелы прозвучали почти одновременно. Бричард торопливо переключил камеры на инфракрасный режим и увидел Сато встающей на ноги. Даже в инфракрасном свете можно было понять, что у нее очень удивленный вид. Удивление не уменьшилось, когда перед ней загорелась мерцающая надпись: «Очень жаль, но вы проиграли, мисс».
   — Но почему?! — спросила она. — Я же стреляла первой!
   — Наверное, стрелять не надо было вообще, — предположил Бричард. На самом деле он уже догадывался, в чем фишка. — Давай посмотрим?
   Сато включила фонарь и прошла вперед. Последний противник был одет в темно-зеленый комбинезон, у него были средней длины густые темные волосы… собственно, это была девушка. Лица не было видно, тело лежало навзничь, почти накрыв автомат.
   Сато еще не успела связать мысли и ощущения, когда раздался низкий, с переливами, неприятный звук, которого она до сих пор не слышала. — Что это? — спросила она.
   «Десантному экипажу готовность номер один», — раздалось в следующую секунду.
   — Это тревога! — объяснил Бричард.
   — И что теперь?
   Ответа не последовало. Бричард просто не услышал последней фразы, потому что уже выскакивал в коридор.
   Это не было уходом по-английски. Просто, как у хорошего солдата, сейчас на первом месте для него стояли готовность номер один, собственный номер в боевом расписании, ответственность за свое отделение и все с этим связанное. Для мыслей по поводу Сато в его голове осталось довольно мало пространства. Ей не стоило на это обижаться, потому что для мыслей о судьбе Федерации, галактического человечества, своем долге и родной матери места осталось еще меньше. Если честно, о матери сержант не думал абсолютно.
   Тревога была вызвана тем, что «Эскалибур» засек одну из тех пиратских баз, которые согласно приказу генерал-коммодора следовало найти и уничтожить. Вбегая в оружейную и проворно надевая боевой скафандр, Бричард не задумывался, чем будет заниматься Сато — или те три девушки, которые попеременно ею становились. Все три были азартны, страшно любопытны и способны на сильные поступки, но в предстоящих событиях им предстояло довольствоваться ролью зрителей.
   Бричард не был бы в этом уверен, если бы вспомнил, что они очень быстро всему учились.
 
   Большой Квидак тоже очень быстро всему учился. За короткое время, прошедшее с тех пор как двум приятелям пришла в голову идея побродить по экзотическим развалинам, монстр успел освоиться с языком инглиш, общими понятиями и составить о человеческой цивилизации некую сумму общих представлений.
   Что именно это за сумма представлений, было известно только самому монстру. Чего, в сущности, очень жаль. При всех отрицательных сторонах своей личности — главными из которых были жажда власти и абсолютный эгоизм — монстр был существом своеобразным и самодостаточным. То есть он был носителем оригинального и совершенно независимого взгляда на человечество, а мало на свете информации столь бесценной, как свежий и оригинальный взгляд на нас самих.
   Но Большой Квидак ни с кем не делился своими взглядами. Тварь была совершенно лишена потребности в самовыражении. Во всяком случае в человеческом понимании этого слова. Зато она имела острую потребность в самореализации. М-м? Вы хотите сказать, что не знаете, что такое самореализация? Ну, тут тоже возможны смысловые разночтения. Остановимся на том, что стремление к самореализации есть стремление к действиям, изменяющим мир в том направлении, в котором нам хотелось бы его изменить.
   Поэтому несколько суток спустя — само собой, имеются в виду биологические сутки — тварь дождалась, когда оба представителя космических рас окажутся возле нее, и высказалась.
   — Мы хотим дать вам знать, — начала она, — что нам надо сделать близкими себе еще и многих других.
   Монстр обладал фантастической памятью и редкой способностью к аналитике. Вот что у него отсутствовало напрочь, так это способность к грамматике и умение внятно выражать свои мысли. Человек и рыжий чужак переглянулись. У обоих блеснула одна и та же догадка. Для полной уверенности не хватало небольшого подтверждения.
   — Мы будем находить других людей, — пояснил монстр. — Мы будем давать им ясность, — монстр выразительно дернул хвостом, — и они будут приводить к нам других людей, владеющих деньги и власть.
   Несмотря на свойственную ему грамматическую корявость, на этот раз монстру удалось выразиться достаточно ясно.
   — Я понял! — заявил Гардинг. — Хозяин хочет, чтобы мы с ним отправились в обитаемые районы и нашли людей с деньгами и влиянием.
   — Гур-рых-вар-хва-хар! — ответил Гырр.
   «И не только, — перевела электронная коробочка. — Смотри на вещи шире. Хозяин хочет, чтобы мы помогли ему захватить власть над миром».
   — Так именно! — прошелестел Большой Квидак.
   Таким образом, прояснилась тема совещания. В развернутом виде монстр, наверное, определил бы ее так: «Некоторые предварительные меры и первоначальные действия, долженствующие привести нас к господству над обитаемой вселенной». Множественное число не означало, что тварь собиралась с кем-то властью делиться. Дело даже не в том, что она была не менее самолюбива, чем какой-нибудь абсолютный монарх, скверно воспитанный и склонный от природы к неизлечимой паранойе. Просто монстр еще не успел окончательно разобраться в грамматических нюансах множественного и единственного числа.
   Гардинг выглядел смущенным. Его не беспокоило, что планы монстра ставят под угрозу суверенитет, а может быть, и существование космического человечества. Загадочное вещество, которое Большой Квидак вводил под кожу своим жертвам, навсегда избавляло от такого недостатка, как эгоизм. Отныне они были осуждены отождествлять свои интересы с интересами монстра.
   — Видишь ли, хозяин… — неуверенно начал Гардинг. — Дело в том, что нас разыскивает галактическая полиция. Мы для того и забрались в этот район, чтобы отсидеться, пока не уляжется шум.
   Последними словами он нарушил важное правило общения с монстром: избегать всяких аллегорий, отвлеченностей и образных выражений.
   — Что понимать «уляжется шум»? — поинтересовался Большой Квидак.
   — Ну, я хотел сказать, пока о нас не забудут, — поправился Гардинг, тут же создав повод для следующей ошибки.
   Он бы точнее выразил мысль, если бы сказал «о нас перестанут вспоминать». С точки зрения формальной логики память о чем-то или о ком-то исчезает только с гибелью последнего носителя информации. А поскольку информацию не только носят, но еще и ею обмениваются, то срок забвения отодвигается в самые неопределенные дали. Иначе говоря, пусть Гамлет уже замазал щель глиной, в которую превратился Александр Македонский, но память о Македонском все равно жива в сердцах наших.
   — Слишком долго время ожидать, — проскрипел Большой Квидак.
   Гардинг посмотрел на монстра и задумчиво почесал щеку.
   — Хозяин считает, что нам надо рискнуть? — уточнил он.
   Монстр не отвечал. Именно потому, что его подчиненные были обречены отождествлять свои интересы с его собственными, у него не было поводов страдать свойственной диктаторам манией самоутверждения. Он вообще предпочитал, чтобы те сами работали головой, а он только направлял их работу по нужному пути.
   — Рыры-выр! — произнес рыжий чужак. — Олд-звг! Что значило: «Надо рискнуть. У хозяина большие планы и великая цель».
   — Я понимаю! — сказал Гардинг. — Но как? Мы же с тобой до такой степени засветились… Придумал! Надо отправиться на одну из независимых территорий, не связанных договором о выдаче.
   — Вырр! — сказал собакоголовый чужак. «Верно!» — перевела коробочка.
   — Почему бы нам ни отправиться на Северные Канделябры? — воодушевившись, предложил Гардинг. — Там можно набрать сколько угодно людей, за которых никто не будет переживать, и никто не станет удивляться, если они вдруг поменяют род занятий.
   — Вы-г-г! — ответил Гырр. — Ау-у-уаргх!
   Что было переведено так: «Там у федеральной полиции слишком хорошо поставлена агентура. Мы с тобой „в галактическом розыске, и нас загребут и переправят на федеральную территорию раньше, чем мы успеем сделать что-то путное. Будет ли это на пользу нашему хозяину?“
   — Можно отправиться в Аль-ля-рай, — заметил Гардинг. — Там уж точно никаких осведомителей не будет. Я слышал о случае, когда одного такого умника пробовали внедрить в колонию Большого Сэма, и теперь его черепом пользуются в нижней гостиной как пепельницей, а шкура пошла на…
   — Гех-дех! — ответил рыжий чужак.
   Что означало: «Там собираются люди конченые. Нужны ли хозяину люди, которые числятся во всех розыскных списках Галактики?»
   — Тогда что ты предложишь? — раздраженно спросил человек.
   Гырр поскреб себе загривок.
   — Агу Дум-Дум! — выдохнул он.
   — Да-а! — озаренно и завистливо произнес человек. Дум-Дум — это мысль!
   Квидак озирал все происходящее своими сферическими глазами, все видя и ни на чем особенно не сосредоточиваясь. Вообще-то говоря, Большой Квидак долгое время готов был делать ставку скорее на интеллект человека. Голая кожа, отсутствие шерсти и более умное выражение лица внушали монстру догадку о большей продвинутости этого носителя разума по эволюционной лестнице. Теперь же монстр почти убедился, что шерстистость и выражение лица так же соотносятся с уровнем интеллекта, как диплом о высшем образовании с врожденными умственными способностями.