Веприк Дмитрий. Карты рая

   На этот раз старому букинисту пришлось бороться с ощущением более тягостным, чем то, которое связано с представлением о плывущем в пустоте диске и дремлющем змее. Каково чувствовать себя если не куском текста, то уж точно частью чужой материализовавшейся идеи? Старик находился в том невыносимом состоянии, при котором в голову невольно приходят мысли о пистолетах с одним-единственным патроном в казеннике, о маленьких непрозрачных пузырьках с подозрительным содержимым и о прыжках с более-менее смертельной высоты. Старый букинист вздохнул и спустился в свой магазин.
   Он догадывался, что неприятные сны каким-то образом связаны с незнакомцем и оставленной книгой. Логики в этом не было, но, когда ваше знание приходит с конкретностью бегающих по коже холодных мурашек, строгая логика может спокойно взять отпуск и пойти выпить по стаканчику на пару со здравым смыслом.
   Итак, старик снова открыл книгу. «Малыш сидел на берегу, — прочитал он, — на том же самом месте, где два дня назад семафорили клешнями крабы. Он был растерян настолько…»
 
   «Малыш сидел на берегу, на том же самом месте, где пару дней назад семафорили клешнями крабы. Он был растерян настолько, насколько может быть растерян маленький человек, которого на протяжении двух последних суток схватили, волокли под мышкой, несколько раз обманули и чуть не изжарили выхлопами драконьих легких. Но главное, он не представлял, что делать. Дейзи находилась где-то в трижды загадочном Заоблачном замке, а он был здесь, и их разделял горный хребет, и перевал, и дракон, на снисходительность которого больше не стоило рассчитывать.
   Отвлеченно рассуждая, имелся и водный путь, но, во-первых, пришлось бы очень долго плыть вдоль обрамляющих побережье скал, а во-вторых, Малыш не умел плавать. Итак, он сидел на берегу, в том отрешенном состоянии, из которого человека может вывести разве что чужое вмешательство. Скажем, кто-нибудь над самым ухом произнесет участливые слова. Например, спросит: «О чем задумался, Малыш?»
   — О чем задумался, Малыш? — прозвучало над его ухом.
   Он поднял голову и увидел почти незнакомого человека.
   «Почти» потому, что кое-что он все-таки смутно припомнил. Этот незнакомец бывал в Долине, но очень давно. Это одно из воспоминаний, сохраняющихся в памяти несколькими бледными картинками, подробностей которых, хоть убей, вам не припомнить. Но, во всяком случае, Малыш знал, что незнакомцу можно верить. И это было немало.
   И он начал рассказывать, а незнакомец слушал, изредка вставляя какой-нибудь вопрос.
   — Мы нашли ключ на старом складе, — сказал Малыш. — Мы решили, что этот ключ от нижнего лифта, и пошли туда…
   — Кто «мы»? — спросил незнакомец.
   — Я и Дейзи.
   Незнакомец улыбнулся. Могло показаться, что рассказ Малыша его чем-то порадовал.
   — Дейзи, это та самая светлая малышка? — уточнил он, присаживаясь на песок рядом с Малышом. — Вы так ее зовете?
   Теперь Малыш мог получше его рассмотреть. Незнакомец был одет несколько картинно и в тоже время небрежно. Так сказать, небрежно-картинно: кожаный колет, одетый поверх рубахи, широкие штаны, заправленные в сапоги с отворотами, а на голове повязано что-то вроде платка. И конечно же, имелся меч, только не на поясе, а перекинутый за спину.
   Малыш кивнул.
   — А когда я в последний раз бывал здесь, вы почему-то все время ссорились, — вспомнил незнакомец. — Я рад, что этого больше не случается.
   Малыш не стал сообщать, что ссориться они не перестали, и рассказал, как они попали в плен к гоблинам и снова оказались на поверхности земли.
   — Хорошо, что вы сами нашли путь на ту сторону, — заметил незнакомец. — Хотя и странно, что он отыскался так неожиданно легко. Ты, наверное, сумел бежать, раз ты здесь?
   Малыш кивнул.
   — Только теперь я не могу вернуться назад, — признался он. — Дракон начал задавать мне загадки, а когда я не смог правильно ответить, сказал, что пропустит меня, но только один раз.
   — Ну, это уже неплохо, — решил незнакомец. — Главное, что вы однажды прошли. А как-нибудь найдете и другой путь. А Дейзи, как ей удалось убежать?
   — Она не убежала, — сказал Малыш. — Она осталась там. Она в замке…
   — Постой, Малыш, — перебил его незнакомец, и его брови поднялись в выражении неподдельного удивления, — Ты что же, вернулся домой без Дейзи?

10. В Заоблачном замке…

   В Заоблачном замке Дейзи тоже вспоминала о своем братце, но больше с досадой, чем с тревогой. Как и Дензил, она догадывалась, что с ним ничего не случится. И считала, что ему пора выбраться оттуда, где он находится — где бы он ни был. Досада была несправедливой, но вот проблемы справедливости Дейзи почему-то совершенно не волновали.
   — Ты сама осталась бы здесь, если бы смогла убежать? — поинтересовался у нее волк.
   — Конечно нет, — призналась Дейзи.
   — Так почему же ты не убежала?
   — Потому что не могу.
   — А если и он не может? — поинтересовался волк. Разговор этот происходил в той же самой комнате с огромной кроватью, окнами с видом на окрестности с высоты орлиного полета, гобеленами и дубовой дверью.
   Дейзи не ответила. Она уже привыкла, что с волком можно себя вести как с огромной говорящей собакой, говорить обо всем, что взбредет в голову, и молчать о том, о чем говорить нет настроения.
   — Я пойду, госпожа? — спросил волк.
   — Нет, побудь тут, — ответила Дейзи.
   Все равно она была уверена, что, задвинув за собой засов, волк не уйдет далеко, а ляжет на какую-нибудь подстилку рядом с дверью и станет дремать, положив голову на лапы. Совсем как сейчас, когда он уютно устроился на пушистой медвежьей шкуре у ее ног. По крайней мере, с ним ей почему-то не было скучно.
   А скуки в Заоблачном замке хватало. Как выяснилось, здесь не было возможности ни послушать музыку, ни посмотреть фильм, а гулять разрешалось только по замку, и то в сопровождении. Еще в замке нашлась библиотека, но, во-первых, Дейзи не любила читать, а во-вторых, и книги, как на подбор, оказались неинтересными. Их тематика сводилась к магии и мистике. Другие темы старого волшебника мало волновали.
   И с самим волшебником Дейзи успела свести знакомство. Был он высок, тощ, седовлас, имел взгляд пронзительный, но при встрече с ней взгляд терял остроту, и в нем появлялось нечто вроде искательности и растерянного недоумения. Уловив это, Дейзи совершенно перестала бояться волшебника.
   Познакомились они через несколько часов после ее первого пробуждения. Лязгнул засов, и волшебник предстал на пороге комнаты.
   — Рад видеть тебя в полном здравии! — произнес он, как будто именно так и положено говорить, когда старый волшебник входит в темницу к заточенной им маленькой девочке.
   Вообще-то, удобное помещение в высокой башне с видом на остров с высоты птичьего полета не подпадает под определение темницы, но в остальном ситуация выглядела именно так.
   Дейзи не торопилась отвечать, с любопытством разглядывая волшебника.
   — Надеюсь, тебе здесь понравится, — сказал он, попытавшись разрядить тишину.
   — Нет, — сказала Дейзи, — мне здесь совсем не нравится!
   Волка рядом не было. Когда волшебник появился в дверях, он постарался незаметно удалиться. Дейзи услышала только цокающий звук когтей. Потом и он затих.
   — Мне жаль, — сказал волшебник. — Но у меня не было другого выхода. Пришлось заманить тебя сюда, потому что так требовало пророчество.
   Это уже что-то новое.
   — Какое-какое про-ро-чество? — изумленно спросила Дейзи.
   С этим словом ей еще не приходилось иметь дела. Прежде чем продолжить, Визард вобрал побольше воздуха во впалую грудь, а Дейзи продолжала лихорадочно осмысливать его слова. Волшебник сказал «заманить», а значит…
   — Это пророчество я прочел в тайной книге Илуверита, — произнес Визард. — Там сказано, что девушка из Тихой Долины способна вернуть вторую молодость.
   Он открыл рот, чтобы продолжить, но не успел. Дейзи его перебила.
   — Кому? Кому вернуть? — спросила она тоном, который принято приберегать для людей, говорящих несуразные и просто сумасшедшие речи.
   И этот тон неожиданно сбил волшебника с толку. Было видно, что он мысленно заметался в поисках подходящих объяснений.
   — К сожалению, — не очень уверенно произнес он, — на листе сохранились не все руны. Край листа обгорел, и в середине несколько рун расплылось. Но то, что я прочитал, это правда, потому что великая книга Илуверита никогда не врет.
   — А ты? — спросила Дейзи.
   — А что я? — переспросил волшебник. Первоначальные преимущества своего положения он уже утратил. Очень трудно производить внушительное впечатление на человека, от которого тебе нужно что-то, причем непонятно что.
   — Я не умею возвращать никаких молодостей, — по возможности убедительно сказала Дейзи. — Ты, наверное, неправильно прочитал свою книгу.
   Волшебник медленно покачал головой.
   — Я не мог неправильно прочесть книгу, — сказал он. — Девушка из Тихой Долины сможет дать вторую молодость, сказано там. В Тихой Долине есть только одна девушка. Разве не так?
   В вопросе проскользнула нотка неуверенности, как будто он надеялся, что Дейзи вдруг скажет: «Не так!» А потом объяснит, что в долине проживает еще одна девушка, именно та самая, которая нужна, и недоразумения волшебника будут устранены.
   — Так, — подтвердила Дейзи. — Но все равно я не умею возвращать молодость. Ты понимаешь?
   — Ты просто еще сама не знаешь, — решил Визард, постаравшись придать своему голосу проникновенное звучание. — Так часто бывает. Человек рождается и живет для какой-то миссии, но не знает об этом, пока не приходит его час. Вот увидишь, девочка, однажды этот час придет, и ты узнаешь, что можешь все.
   — Так, — сказала Дейзи, которую приключения последних дней заставили повзрослеть. — А кому я должна вернуть молодость?
   Хотя уже и не так явно, но волшебник снова заметался.
   — Мне, — заявил он, собравшись с духом.
   — А почему именно тебе? — спросила Дейзи.
   — Видишь ли, — сказал волшебник, — во-первых, я хочу жить.
   Самое время было спросить: «А что во-вторых?» — но неискушенная в полемических тонкостях Дейзи упустила такую замечательную возможность.
   — Вот что, — решила она, — если я научусь возвращать молодость, то сама к тебе приду и возвращу. А сейчас отпусти меня, и я пойду домой. И куда ты спрятал моего брата?
   — Какого брата? — искренне удивился Визард. Чтобы вспомнить, о ком речь, ему понадобилось некоторое время.
   — Ах да! — поправился он. — Этого милого малыша отправили куда-то в другой замок. Если хочешь, я отпущу его домой. В самом деле, я просто забыл о нем. Он мне совершенно не нужен. А ты останешься здесь. Извини, я просто не могу тобой рисковать. В книге сказано, что тебе все время будет угрожать опасность. А здесь, в замке, тебе будет хорошо.
   — Нет, — сказала Дейзи. — Здесь мне совсем не будет хорошо!
   Она уже окончательно поняла, что от волшебника ей ничто не угрожает. Никто не режет курочку, обещающую нести золотые яйца, и тем более не угрожает маленькой девочке, которая потенциально способна подарить тебе вторую молодость. Особенно если престарелый претендент на перерождение имел глупость ей это объяснить.
   — Ты только скажи, что тебе нужно, — проникновенно сказал Визард. — Только скажи.
   Люди, а особенно женщины, делятся на тех, которые не опускаются до мелочного торга с судьбой, и тех, которые знают, что всего жизнь все равно не даст, но можно попробовать поторговаться. В каждой маленькой девочке живет еще не созревшая маленькая женщина, и та, которая медленно зрела в Дейзи, относилась к первому типу.
   — Я хочу уйти отсюда! — объявила Дейзи. — И сейчас же!
   Когда неодолимое стремление сталкивается с неодолимым препятствием, кому-то из них приходится уступить. Или погибнуть в результате лобового столкновения.
   — Ты этого не сделаешь, — уверенно сказал Визард.
   — Это почему? — спросила Дейзи.
   — Потому что я тебя не выпущу.
   Со статусом неодолимого препятствия Визард расставаться категорически не желал. К чести Дейзи, она тоже поняла, что со сдвинутым на идее собственного омоложения волшебником договориться невозможно.
   — Ты не волшебник! — просто сказала она. — Ты дурак!
   На протяжении разговора Визард стоял посредине комнаты. Он выбрал эту позицию для вящей внушительности, а теперь взмахнул руками, подняв широкими рукавами вихри воздуха. Прозвучало какое-то заклинание, за окном потемнело, сверкнула молния и раздался удар грома.
   — Ты никуда не уйдешь! — зловещим голосом произнес он.
   Другие в таком состоянии бьют посуду. Но громы и молнии выглядят внушительней.
   — Ты никуда не уйдешь! — повторил Визард. — Пока не настанет твой час. — И, повернувшись, вышел из комнаты, подметая пыль пестрой мантией.
   За окном сразу же посветлело. Уходя, волшебник хлопнул дверью, но сделал это излишне сильно, потому что, захлопнувшись, она снова приоткрылась. Дейзи услышала звук удаляющихся шаркающих шагов.
   Волк ожидал волшебника в конце коридора. Для человека это было бы достаточной дистанцией, но для зверя, имеющего в пять раз более сильный слух, это слишком близко, чтобы ничего не слышать.
   — Следи за ней, — приказал Визард. — Ты помнишь, кто твой хозяин?
   — Ты, господин, — прозвучал ответ.
   — Так не забывай об этом.
   Когда эхо шагов Визарда стихло, Дейзи услышала знакомое цоканье когтей
   — Госпоже что-нибудь нужно? — поинтересовался волк, открыв дверь. — Мой хозяин велел не отказывать ни в чем. Может, ты хочешь поесть? Погулять в саду? Может, тебе нужно что-то другое?
   Дейзи посмотрела на него задумчиво.
   — Нет, не надо, — вдруг сказала она. — Иди сюда и поговори со мной…»
   Дочитав до этого места, старый букинист закрыл книгу.
   — Поговори со мной, — задумчиво повторил он.
   И никто ему не ответил.
 
   — Ты как-то говорил, что знаешь, где в пределах досягаемости можно набрать топлива? — спросила Сато, глядя, как, медленно тая в экранах, удаляется гигантский звездолет.
   — Я-то знаю, — подтвердил Хейл. — Тебе повезло, что связалась со мной, а не с каким-нибудь дальнобойщиком, изучившим только свою трассу. А иначе тебе бы пришлось узнать, что означает слово «робинзон».
   — Я и так это слово хорошо знаю, — отмахнулась Сато. — Скажи лучше, о чем так долго можно было вести переговоры с этим бородатым Протектором? Между прочим, я до сих пор думала, что протектор — это часть защитного снаряжения.
   — Хм, — фыркнул Хейл. — Я, между прочим, тоже бородатый. Вернее, был им и скоро снова стану. А беседовали мы с ним о прошлом и будущем цивилизаций. Цивилизаций вообще и его цивилизации в особенности.
   — Судя по продолжительности беседы, о прошлом он должен был рассказать тебе все. А что вы говорили о будущем?
   — Я не стал его особенно разочаровывать. Он думает начать историю с чистого листа, избегнув прошлых ошибок. Но и обнадеживать его я его тоже не старался. Как все диктаторы, он немного фантазер. Он думает, что сможет, как некий пророк, привести свой народ в Землю Обетованную, начертать мудрые заветы на скрижалях, следуя которым создаст рай. — С этими словами Хейл перекинул ноги через подлокотник кресла. — Если планета будет иметь суровый климат, то в борьбе за существование станет не до утопий, сохранится жестокий, централизованный режим управления, иерархия распределения благ и в перспективе — борьба за власть среди преемников диктатора, — продолжил он. А если планета окажется благодатным эдемом, то…
   — Чтобы с тобой говорить, надо держать под рукой словарь, — перебила Сато. — Ты не напомнишь мне, что такое «эдем»? И вообще, откуда ты набрался всей этой ерунды?
   — Я так понял, ерундой ты называешь мои скромные знания? — поинтересовался Хейл. — Другие называют это эрудицией.
   — Я бы назвала это словесным мусором.
   — Спасибо, — с некоторого времени Хейл стал более снисходительным, — ты очень любезна.
   — А ты?
   — Я? Я безгранично терпелив. И вообще, мне пора готовить прыжок. Если я ошибусь, то нам предстоит неопределенное время загорать в вакууме.
   — Ты так и не сказал, что случится, если планета окажется благополучной.
   — Ах да! Если условия будут идеальны: оптимальное соотношение кислорода, солнечные ванны, нет опасных хищников и микроорганизмов, то едва колонисты освоятся, им станет тягостна опека центральной власти, раздутого аппарата с массой начальников отделов, заместителей и секретарей. Начнется неконтролируемое расселение, при этом попытки поддержать жесткий контроль ни к чему хорошему не приведут. Скорее всего за пару поколений человечество рассеется, распавшись на небольшие общины. При этом культурное наследие материнской планеты будет в основном забыто, и через несколько столетий от него останутся одни невнятные легенды. И все начнется сначала. В любом случае утопии не будет.
   — Я даже не стану спрашивать у тебя, что это такое.
   — Был такой царь Утоп, — начал Хейл. — Персонаж из сказки для взрослых, которую написал один монах, серьезно задумавшийся о несправедливости мира.
   — Ты мне уже надоел со своими сказками. Откуда ты всего этого набрался?
   — Видишь ли, — сказал Хейл, неторопливыми движениями коротких пальцев гася и зажигая на экране яркие прямоугольники диалоговых окон, — у меня как-то был случай, когда я оказался надолго заперт в помещении, наполненном толстыми и старыми книгами, с корешков которых нужно было постоянно сдувать пыль. Надеюсь, тебе не надо рассказывать, что такое книги?
   — Знаю, — заявила Сато. — Это такие толстые тетради с напечатанным текстом. Очень неудобные по сравнению с ноутбуком.
   — Может быть, — сказал Хейл. — Для кого как. Но они еще и учат мудрости.
   — Что, по-твоему, значит «мудрость»?
   — Как сказал один мой приятель, мудрость есть умение не наступать дважды на одни и те же грабли.
   — Про грабли я уже как-то слышала. Только не поняла, что это такое.
   — Насколько я понял из контекста, — не очень уверенно пояснил Хейл, — грабли были старинным механическим прибором, используемым в прикладной психологии для определения умения человека приспосабливаться к меняющейся ситуации… Так вот, помещение было тесное, книжные стеллажи ветхими, так что я боялся, как бы они не обрушились мне на голову, если я начну заниматься слишком подвижными физическими упражнениями. В итоге все время заключения я провел занимаясь дыхательной гимнастикой и читая книги.
   — Да, — посочувствовала Сато, — долгое чтение книг тяжело отражается на человеке.
   — Возможно, — меланхолично согласился Хейл. — Но все же не так сильно, как многолетнее пребывание среди лошадей.
   Как это ни удивительно, на этот раз Сато промолчала.
 
   В коридорах Космической академии бывает очень интересно. По первому разу уж точно. Здесь возможны самые неожиданные встречи, тут живьем ходят герои легенд, несомненные гуманоиды и совсем наоборот, на прозрачных постаментах застыли прославленные корабли… А еще можно растянуться на полу, скользком и зеркально блестящем, ставшим таким в результате широкого применения дисциплинарных нарядов. Вам известно, что такое крутодер? Если нет, значит, вы не учились в Космической академии.
   Конечно, интереснее всего люди. Рамос наблюдал за двумя фехтовальщиками — в бешеном темпе работая деревянными мечами, те в азарте спарринга как раз вылетели из дверей до-дзе, — когда перед ним остановился какой-то курсант младшего курса. Прежде чем принять решение, он несколько раз открыл и закрыл рот.
   — Прошу прощения, сэр, вас зовут не полковник Рамос? — спросил он.
   Рамос оглянулся. Курсант обещал в будущем стать смышленым парнем, но в настоящее время его интеллект был парализован сложностями уставных отношений.
   — Возможно, — ответил он. — Во всяком случае меня зовут Рамос.
   — Тогда вас уже ждут в аудитории, сэр.
   — Гм! — сказал Рамос, внимательно глядя в глаза курсанта. — Вероятно, я буду читать там лекцию? Тогда пойдемте, — тут же добавил он, получив необходимую вербальную информацию.
   Уже на входе в зал Рамос взял курсанта за локоть:
   — Напомните мне тему лекции.
   — Тему? — переспросил тот, основательно удивленный и снова засомневавшийся.
   — Именно.
   — Перспективы человеческой цивилизации, сэр.
   — О! — сказал Рамос— О'кей! — И уверенно проследовал в зал и далее, на лекционную кафедру.
   Полусотня пар взглядов изучающе скрестилась на нем.
   — Итак, начнем, произнес Рамос, оказавшись под их прицелом. — Поскольку наше будущее неумолимо вытекает из прошлого, именно с него я и начинаю. Собственно говоря, есть только две огромные, стремящиеся к абсолюту величины: будущее и прошлое. Настоящее же, к которому прикованы наши с вами мысли, всего-навсего точка между этими бесконечностями, бешено бурлящий порог, миновав который будущее безнадежно становится прошлым. Впрочем, это философия.
   «И вообще, к чему это я?» — добавил он, но уже про себя. Его взгляд пробежал по залу. Если беретесь за роль, к которой совершенно не готовы, то вот вам хороший совет: махнув рукой, начинайте уверенно нести ерунду, ибо слишком серьезное отношение к делу вас погубит. Именно в этом, а ни в чем ином кроется причина метафоричной загадочности древних пророков. Они были простыми людьми, а вещали от имени Бога как заурядные шарлатаны, с серьезным видом изрекая все, что приходило им в голову. Впрочем, Рамосу было что сказать всерьез, но не перед этой аудиторией.
   — Первой гипотезой строения мира, — продолжил он, — была гипотеза плоской земли, лежащей то ли на спинах каких-то экзотических животных, то ли просто плавающей, как плот, в бесконечном океане. Не помню точно, как именно, но это как раз неважно. Такая гипотеза может показаться нам смешной, но, с точки зрения создателей, она вписывалась в рамки их логики и основывалась на жизненных наблюдениях не меньше, чем наша с вами теория расширяющейся Вселенной.
   Слушали его внимательно, хотя и с долей нарастающего недоумения.
   — Ну-с, сказал Рамос, — продолжим. Прогнозируя будущее, исходя из прошлого, можно сделать самые неверные выводы. Например, предсказать летающие паровозы. Будущее астронавтики представлялось в двадцатом веке подобием плаваний древних каравелл. Раньше, в пятнадцатом веке или когда еще, все было достаточно просто. Какой-нибудь новатор обивал пороги, доказывая чиновникам королевских канцелярий, что, если корона профинансирует его инициативу, он берется открыть за океаном новую землю, населенную язычниками, богатую золотом и пряностями. В конце концов король позволял себя уломать, оговорив львиную долю будущих доходов и выделив на оснащение экспедиции сумму, приблизительно равную затратам на пару королевских обедов… Ты что-то хотел спросить, курсант?
   — Да, сэр, — раздалось из зала. — Если можно, объясните, что такое «каравелла».
   — О'кей! — согласился Рамос— Так назывался деревянный корабль размером приблизительно с эту аудиторию, когда больше, а когда и меньше. Двигался он с помощью парусов. Надеюсь, мне не придется объяснять, что такое «паруса»? В общем, довольно некомфортабельное транспортное средство. Спать приходилось на палубе, трюмы набивались бочками с водой, солониной и сухарями, которые за месяцы плавания успевали невообразимо протухнуть и зачерстветь. Добавим к этому отсутствие элементарных удобств, обилие крыс и единственное очко, расположенное сразу за носовой фигурой. Дальнейшие уточнения нужны?
   Уточнений никто не требовал.
   — Итак, проблему космических путешествий надеялись решить так же, как за века до того решили проблему заокеанских плаваний. Но еще на стадии прикидок обнаружилась пропасть между упованиями и реальностью. Можно достигнуть неизвестного континента, располагая представлениями о шарообразности планеты, умением определять широту по полярной звезде и имея в качестве технологической базы полудюжину корабельных плотников. Совсем иное дело мечтать о межзвездных бросках. Сначала выяснилось, что нужно более глубокое теоретическое основание, нежели обычная Ньютонова механика. Потом пришло понимание, что все существующие движители для такой цели так же слабы, как пороховые ракеты. Это относилось и к термоядерному горючему. Простой расчет показывал, что ракета с термоядерным двигателем с полезной нагрузкой в сто тонн, рассчитанная достигнуть одной из ближайших звезд и вернуться, должна иметь массу порядка галактической. Оставался, таким образом, только двигатель, основанный на принципе аннигиляции, возникающей при контакте вещества с антивеществом, в котором роль истекающего газа будет играть свет. Но и тут вставали трудноразрешимые проблемы. Во-первых, пришлось бы наладить производство антивещества, месторождения которого, как мы с вами знаем, более чем проблематичны. Энергетические затраты при этом оказались бы таковы, что…