Витрянский Василий Владимирович. Договорное право. Книга первая. Общие положения

   Гольмстен утверждал, что для возникновения ответственности должника за неисполнение обязательства необходима наличность или его умышленной вины (dolus) или, по крайней мере, его небрежности или неосторожности (culpa). Однако за неисполнение обязательства, последовавшее от случая (casus) или непреодолимой силы (vis major), должник ни в каком случае не может быть привлечен к ответственности, за исключением только тех случаев, когда сам закон возложил на него ответственность и за случайное неисполнение обязательства или же когда должник допустил просрочку в исполнении^[951].
   По мнению Пирвица, необходимо различать условия ответственности должника за неисполнение самого обязательства и за последствия, происшедшие от его неисполнения, т. е. за тот вред или убытки, которые мог потерпеть веритель от неисполнения или ненадлежащего исполнения обязательства. Именно ответственность должника за неисполнение самого обязательства, т. е. за недоставление верителю самого предмета обязательства (невозвращение займа, вещей, взятых на хранение; неуплата вознаграждения за выполненные работы и т. п.), не должна быть поставлена в зависимость от его вины в неисполнении обязательства, вследствие чего верителю всегда должно принадлежать право требовать от должника возврата его денег или вещей или же уплаты следуемого ему вознаграждения. Между тем ответственность за убытки, происшедшие от неисполнения обязательства, напротив, может быть возлагаема на должника только при наличии его вины, за исключением только того случая, когда бы должник прямо при заключении договора принял на себя ответственность и за случай. При обязательствах двусторонних каждая из сторон может быть признаваема обязанной к исполнению обязательства под условием исполнения обязательства другой стороной в ее пользу, поэтому должник, не исполнивший обязательство вследствие наступления каких-либо случайных обстоятельств и потому подлежащий освобождению от обязанности его исполнения, должен вместе с тем лишаться и права на требование исполнения обязательства от другой стороны в силу того общего начала, что страх за случай должен нести собственник вещи. По этим положениям, по мнению Пирвица, ответственность должника за неисполнение обязательства может подлежать определению, однако лишь только до момента допущения им просрочки в исполнении, по наступлении которого должник, напротив, должен быть признан обязанным отвечать за неисполнение обязательства, происшедшее и от случая^[952].
   С мнением названных авторов о том, что наступление одних только внешних обстоятельств, делающих исполнение обязательства невозможным, может считаться основанием освобождения должника от ответственности за его неисполнение, не соглашался Шершеневич, по мнению которого невозможность исполнения обязательства может быть как объективной, т. е. такой, которая может освобождать от ответственности каждого, так и субъективной, или такой, которая может освобождать от этой ответственности данного должника. Эту позицию разделял и Анненков^[953].
   Естественно, научные дискуссии вокруг понятия вины должника в неисполнении обязательства и влияния факторов, связанных с наличием или отсутствием вины, на ответственность по обязательствам были в центре внимания российских правоведов при подготовке проекта Гражданского Уложения. В результате в проекте появилась ст. 1650, предусматривающая, что должник отвечает за убытки, причиненные верителю неисполнением или ненадлежащим исполнением обязательства, если не докажет, что исполнение обязательства вполне или в части сделалось невозможным вследствие такого события, которого он, должник, не мог ни предвидеть, ни предотвратить при той осмотрительности, какая требовалась от него по исполнению обязательства (случайное событие).
   В материалах Редакционной комиссии говорится, что по вопросу ответственности должника за неисполнение обязательства, или, что то же, о вине его, наличием которой обусловливается ответственность, следует прежде всего заметить, что вина должника явствует сама собою, если он не исполняет обязательства, несмотря на то что имеет возможность исполнить его. «Вопрос же о том, не исполнил ли должник обязательство с умыслом причинить верителю убытки или без умысла, а лишь относясь безразлично к сознаваемому или невыгодному положению верителя, не получающего удовлетворения, не имеет никакого значения для имущественной ответственности»^[954].
   Таким образом, вопрос о том, ответствует ли должник за неисполнение или, напротив, освобождается от обязательства, возникает лишь тогда, когда должник не имеет возможности его исполнить. В этом именно случае необходимо определить, является ли эта невозможность следствием вины должника или независящих от него обстоятельств.
   Невозможность исполнения обязательства признавалась российскими правоведами, когда предмет исполнения уже после возникновения обязательства погиб, изъят из обращения, утрачен или на законном основании поступил в собственность третьего лица или когда должник был не в состоянии исполнить то чисто личное действие, к которому он обязался. Недостаточность имущества должника для удовлетворения верителя, даже если она имела место вследствие не зависящих от него случайностей, не считалась невозможностью исполнения обязательства, т. к. то обстоятельство, что должник сделался неоплатным не по собственной вине, не может служить основанием к освобождению его от исполнения по обязательству из имущества, какое впоследствии может у него оказаться, что привело бы к обогащению должника за счет верителя. В связи с этим вопрос о невозможности исполнения совсем не возникает в тех обязательствах, исполнение которых зависит единственно от достаточности имущества должника. Таковы все обязательства, имеющие предметом деньги и вообще вещи заменимые, а также такие чисто личные действия, при совершении которых личность должника не имеет значения, т. к. первые находятся всегда в обращении, а последние могут быть совершены кем-либо другим по поручению должника или на его средства.
   Исходной точкой для правила, по которому в каждом отдельном случае должно быть определяемо свойство невозможности исполнить обязательство, произошла ли она по вине должника или случайно, служит сущность обязательства: лицо, обязанное к определенному действию, обязано вместе с тем, с одной стороны, не совершать какого-либо действия, могущего воспрепятствовать исполнению того, что составляет предмет обязательства, и с другой стороны, принять меры к тому, чтобы обязательство было исполнено.
   В тех случаях, когда должник совершает какое-либо действие, лишающее его возможности исполнить свое обязательство (например, уничтожает или передает третьему лицу вещь, которую он обязан передать верителю), умышленная вина (dolus) с его стороны явствует сама собою. Причем вопрос о том, поставил ли себя должник в невозможность исполнения умышленно или без умысла, и здесь не имеет правового значения.
   Если же непосредственной причиной невозможности исполнения явились действия третьих лиц или силы природы, т. е. обстоятельства внешние, возникает вопрос, не было ли совершено со стороны должника какое-либо неосторожное действие, способствующее наступлению этих обстоятельств, и было ли им сделано все зависящее от него, чтобы предотвратить их наступление. Ответственность должника в этом случае вытекает из наличия вменяемой ему в вину неосторожности, состоящей в недостаточной внимательности его к своему обязательству, в совершении того, чего ему совершать не следовало, в нерадении о том, о чем заботиться он был обязан^[955].
   Российские цивилисты особо обращали внимание на то, что для наличия вины требуется, чтобы должник предвидел, что его действие или упущение может иметь более или менее отдаленным последствием невозможность исполнения обязательства. Но так как должник обязан внимательно относиться к своей деятельности, то одно непредвидение им того, что он мог предвидеть, составляет само по себе упущение с его стороны, и, следовательно, «для вменения ему в вину обстоятельств, о коих идет речь, нечего останавливаться на том, в самом ли деле он сознавал причинную связь этих обстоятельств с совершаемым им действием или упущением, т. е. предвидел наступление их; достаточно, если он мог сознавать эту связь, имея возможность предвидеть наступление означенных обстоятельств»^[956].
   Вместе с тем подчеркивалось, что личные качества ума и воли должника не могут служить основанием для разрешения вопроса о том, мог ли он предвидеть наступление известных обстоятельств или нет, так как постановление ответственности должника в зависимость от его личных качеств внесло бы шаткость и неопределенность в обязательственные отношения, юридическая сила которых выражается в ответственности. Отсюда очевидна необходимость установления общей мерки возможности предвидения, обязательной для всякого должника, независимо от качеств, свойственных данному должнику лично. То, что, согласно мерке, может быть предвидено, должно быть предвидено. Сказанное в равной степени относилось российскими цивилистами и к возможности изыскания должником мер для предотвращения обстоятельств, могущих воспрепятствовать исполнению обязательства.
   В качестве мерки возможности предвидения и предотвращения предвиденного признавалась соответствующая степень внимательности, радения, старания. «Всякое обстоятельство, которое, при применении должником обязательной для него внимательности, могло быть им предвидено и предотвращено, подлежит вменению должнику в вину, ибо он должен был его предвидеть и предовратить. Напротив того, обстоятельство непредвидимое и непредотвратимое при применении обязательной для должника внимательности, хотя бы оно могло быть предвидено и предотвращено, если бы должник отнесся к своему обязательству с большею внимательностью, нежели та, к которой он был обязан, следует признать случайным»^[957].
   Общим правилом для признания должника соответственно виновным или невиновным в неисполнении обязательства проект российского Гражданского Уложения признавал отвлеченное понятие о степени осмотрительности рачительного, заботливого хозяина. Для отдельных видов договорных обязательств в проекте предусматривалась та степень осмотрительности, какая требовалась от должника по исполнению соответствующего обязательства, его простоты или сложности, а также большей или меньшей опасности и важности последствий неосмотрительности, притом что по общему правилу должник отвечает за всякую вину и только в некоторых, точно определенных, случаях признавалось справедливым оказать должнику снисхождение, ограничив его ответственность лишь упущением заботливости, обыкновенно прилагаемой им к собственному имуществу, т. е. конкретной виною, или только грубой неосторожностью, грубой виною, или даже только умышленной виною.
   Примером конкретной вины должника могла бы служить норма, содержащаяся в ст. 1903 проекта, согласно которой применительно к договору хранения предусматривалось, что принявший вещь на хранение безвозмездно обязан заботиться о ее целости и сохранности с осмотрительностью, какую он прилагает к собственным вещам.
   В качестве иллюстрации использования в проекте ГУ конструкции грубой неосторожности, грубой вины можно привести следующие положения: со временем просрочки со стороны верителя должник лишь тогда отвечает за невозможность исполнить обязательство, когда исполнение сделалось невозможным вследствие умысла или грубой неосторожности (ст. 1677); поверенный, исполняющий поручение безвозмездно, отвечает за убытки, причиненные лишь по грубой неосторожности (ст. 2054).
   Случаи ответственности должника лишь за умышленную вину предусматривались, например, в ст. 1794 проекта, согласно которой даритель, который, зная о скрытых недостатках даримого имущества или о правах третьего лица на это имущество, умышленно не предупредил о том одаренного, обязан вознаградить его за убытки, понесенные вследствие недостатков или отсуждения подаренного имущества; в ст. 1882, в соответствии с которой ссудодатель, умышленно скрывший недостатки переданной в ссуду вещи, отвечает за убытки, понесенные ссудопринимателем вследствие этих недостатков.
   Еще раз подчеркнем, что названные формы вины: конкретная вина, грубая неосторожность, умышленная вина – использовались российскими цивилистами лишь применительно к отдельным видам обязательств. В общей же части обязательственного права общим правилом признавалось то, что должник не подлежит ответственности за убытки, если обязательство не исполнено не по его вине (т. е. умысла и неосторожности) или, что то же самое, вследствие случайного события.
   При подготовке проекта Гражданского Уложения предметом обсуждения был и вопрос о бремени доказывания наличия (или отсутствия) вины должника в неисполнении обязательства, который формулировался российскими цивилистами следующим образом: «Обязан ли должник доказать, что неисполнение им обязательства произошло без вины с его стороны, или, напротив того, веритель должен доказать, что неисполнение подлежит вменению в вину должнику»? Специально подчеркивалось, что «этот вопрос разрешается в пользу верителя и против должника… Должник обязан доказать как невозможность исполнения, так и то, что она произошла не по его вине»^[958].
   Веритель – истец лишь тогда обязан доказать вину должника – ответчика, когда вина является элементом того события, из которого произошло обязательство, а именно в случае возникновения обязательства из недозволенного деяния (деликтные обязательства).
   Что же касается психических аспектов вины, преобладающих в юридической литературе советского периода, то российские цивилисты говорили лишь о психическом состоянии нарушителя, имея в виду его вменяемость (или невменяемость). Например, у Шершеневича находим: «Вина предполагает такое психическое состояние действовавшего, в котором он имел представление о неизбежности или возможном вредном последствии своего поведения, уклоняющегося от юридически нормального. Возложение на него ответственности за причиненный им вред стоит в зависимости от способности представлять себе последствия своих действий. Где этого условия нет, там, по принципу вины, нет и гражданской вменяемости. Поэтому законодательства не возлагают гражданской ответственности, по невменяемости, на детей, на страдающих душевной болезнью, на пораженных временно потерей вменяемости, например… в состоянии горячечного бреда»^[959].

Понятие вины в зарубежном законодательстве

   Общие подходы к определению понятия вины в законодательстве и гражданско-правовой доктрине стран континентальной Европы в существенных моментах аналогичны тем, которые имелись в российском дореволюционном гражданском праве и имеются в современном российском гражданском законодательстве. И это понятно, поскольку все названные правовые системы основаны в конечном итоге на положениях римского права.
   В праве стран континентальной Европы вина должника признается предпосылкой ответственности за неисполнение обязательства. Гражданское законодательство этих стран исходит из презумпции вины должника (например, ст. 1147 Французского гражданского кодекса; параграф 282 Германского гражданского уложения), кредитор должен доказать лишь факт неисполнения или ненадлежащего исполнения должником своего обязательства.
   Законодательство названных стран не содержит определения понятия вины, но включает в себя положения о различных формах вины: умысле и небрежности (к примеру, параграф 278 ГГУ). В качестве критерия разграничения различных форм вины используется степень заботливости, которую должен был проявить должник при исполнении обязательства. При этом речь идет не о возможностях и способностях конкретного должника, а о некоем абстрактном критерии: проявлении заботливости, соответствующей обычаям оборота либо свойственной хорошему хозяину. В германском гражданском праве для определения вины должника используется также критерий надлежащей заботливости «порядочного коммерсанта» (параграф 346 Германского торгового уложения).
   По отдельным обязательствам, которые, как правило, носят безвозмездный характер, вместо абстрактного критерия заботливости, свойственной хорошему хозяину либо соответствующей обычаям делового оборота, используется менее строгий критерий оценки поведения должника, а именно: та степень заботливости, которую должник проявляет в собственных делах (конкретная вина). Такой подход нашел отражение в нормах, регулирующих ответственность по договорам хранения, поручения и некоторым другим.
   Общей чертой законодательства всех стран континентальной Европы является предоставление сторонам в обязательстве права самим определять основания освобождения от его неисполнения. Однако, как правило, условия соглашения сторон, заранее освобождающие должника от ответственности за умышленную вину, признаются недействительными (например, параграф 276 ГГУ).
   Должник, стремящийся освободиться от ответственности за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства, должен доказать отсутствие своей вины. Должнику удается достичь этой цели, как правило, лишь в том случае, если будут представлены доказательства неисполнения обязательства в силу не зависящих от него внешних обстоятельств, сделавших исполнение обязательства невозможным. Речь идет о таких обстоятельствах, которые могут быть квалифицированы как случай либо непреодолимая сила.
   Должник по общему правилу освобождается от ответственности, если докажет, что исполнение обязательства было абсолютно невозможным. Законодательство и судебная практика придерживаются известного принципа pacta sunt servanda (см., например, ст. 1134 ФГК). Судами не принимаются во внимание ссылки должника на изменения рыночных цен, технических условий, неисполнение обязательств контрагентами и на другие обстоятельства, затрудняющие либо обременяющие исполнение обязательства.
   Еще более жесткие требования предъявляются к должнику, допустившему просрочку исполнения. При просрочке должник несет ответственность и за случайно наступившую просрочку исполнения. Иллюстрацией к сказанному может служить норма, содержащаяся в Гражданском кодексе Нидерландов: «Ответственность за любую невозможность исполнения обязательства, которая возникла во время просрочки должника и которую нельзя возложить на кредитора, возлагается на должника; он должен возместить ущерб, возникший в результате этого, если только кредитор не понес бы ущерб при надлежащем и своевременном исполнении» (ст. 84).
   В отличие от правовых систем стран континентальной Европы, в англо-американском праве вина не является главным элементом ответственности за нарушение договорных обязательств. Степень или формы вины не имеют никакого значения в определении объема такой ответственности. «С точки зрения права абсолютно безразлично, совершено ли нарушение договора намеренно, по неосторожности или вообще без всякой вины со стороны лица, не исполнившего обязательство. Исключения из указанного принципа, которые весьма редко допускает судебная практика, не затрагивают основную часть коммерческого оборота. В тех случаях, когда вина все-таки учитывается при определении возмещения за нарушение договора, речь, скорее, может идти об ответственности, которая является следствием неправомерного действия (деликта), чем о нарушении договорного обязательства. Принцип, что вина не отражается на размере компенсации, которую должна уплатить нарушившая договор сторона, остается в целом незыблемым»^[960].
   Законодательство США идет по пути не регулирования порядка применения различных форм вины к отдельным видам договорных обязательств, а установления оснований освобождения должника от ответственности за их неисполнение (в силу закона). Свидетельством тому являются некоторые положения ЕТК. В частности, в соответствии со ст. 2—613 коль скоро для исполнения договора требуется наличие товаров, индивидуализированных в момент заключения договора, и товарам причиняется ущерб без вины какой-либо из сторон до того, как риск случайной гибели или порчи товаров перешел на покупателя, либо если договор заключен на условиях «нет прибытия – нет продажи», то тогда: а) если погиб весь товар, договор утрачивает силу; б) если погибла часть товара или товары настолько повреждены, что они больше не соответствуют договору, покупатель может тем не менее требовать осмотра и по своему выбору либо считать договор утратившим силу, либо принять товары с соответствующей скидкой с договорной цены за ухудшение качества либо за уменьшение количества, однако при этом он теряет дальнейшие права требования против продавца. Согласно ст. 2—615 просрочка в поставке или непоставка всех либо части товаров продавцом не рассматривается как нарушение им своих обязанностей по договору продажи, если обусловленное исполнение стало неосуществимым вследствие непредвиденных обстоятельств, ненаступление которых было основной предпосылкой заключения договора, или вследствие добросовестного выполнения предписаний применимого иностранного или отечественного правительственного акта, независимо от возможного последующего признания его недействительности.
   Акты международного частного права также предпочитают воздерживаться от употребления понятия вины как категории, определяющей ответственность должника за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства, в них превалируют нормы о конкретных основаниях освобождения должника от ответственности за нарушения договора. Так, Венская конвенция (ст. 79) устанавливает, что сторона не несет ответственности за неисполнение любого из своих обязательств, если докажет, что оно было вызвано препятствием вне ее контроля и что от нее нельзя было разумно ожидать принятия этого препятствия в расчет при заключении договора либо избежания или преодоления этого препятствия или его последствий. При этом сторона, которая не исполняет своего обязательства, должна дать извещение другой стороне о препятствии и его влиянии на ее способность осуществить исполнение. Если это извещение не получено другой стороной в течение разумного срока после того, как об этом препятствии стало или должно было стать известно не исполняющей свое обязательство стороне, эта последняя сторона несет ответственность за убытки, являющиеся результатом того, что такое извещение получено не было.
   Не используется понятие вины должника в неисполнении обязательства и в Принципах международных коммерческих договоров. Вместо этого ответственность должника, как и в Венской конвенции (ст. 74), ставится в зависимость от принципиальной предвидимости должником последствий неисполнения обязательства в момент заключения договора. В соответствии со ст. 7.4.4 Принципов неисполнившая сторона отвечает только за ущерб, который она предвидела или могла разумно предвидеть при заключении договора как вероятное последствие его неисполнения.

Вина по советскому гражданскому праву

   В советской гражданско-правовой доктрине в последние десятилетия прочно утвердилось понятие вины как психического отношения лица к своему противоправному поведению и его результату. Такой подход к понятию вины с разными вариациями можно встретить в работах самых различных правоведов, которые принципиально не сходились во взглядах и на менее значительные категории гражданского права, нежели вина.
   Так, Г.К. Матвеев определяет вину как «психическое отношение нарушителя социалистического гражданского правопорядка в форме умысла или неосторожности к своим противоправным действиям и их вредным последствиям»^[961]. О.С. Иоффе пишет: «Под виной понимают психическое отношение лица к совершаемому им противоправному действию или бездействию, а также к наступающим в связи с этим противоправным последствиям»^[962]. Аналогичные точки зрения высказывались и другими авторами^[963].
   Некоторые авторы при определении понятия вины избегали выражения «вина как психическое отношение», оставаясь на цивилистических позициях. Например, по определению М.М. Агаркова, «виной называется умысел или неосторожность лица, обусловившие совершенное им противоправное действие»^[964]; Л.А. Лунц утверждал: «Виной в гражданском праве… мы можем назвать умысел или неосторожность лица, поступившего противоправно и причинившего своим поступком вред другому лицу»^[965].