Влодавец Леонид. Большой шухер (Black Box - 2)

   - Ой, сомнительно... - скривился Агафон. - По-моему, это ты сейчас придумал, чтобы совсем паскудой не выглядеть. Небось баксы Филя себе на выкуп ныкал, а ты подумал, что если Филю оформят на вышку или пожизненно, как организатора по пяти убийствам, то он с тебя этих денег не спросит.
   - Да бля буду, - возмутился Штырь, - чтобы я Филю кидал?! У меня мозги есть. Сам посуди - если Филю оформят, то мне тоже ничего не светит. Побегать долго не дадут - это точно. Он же сам еще и поможет прибрать. А уж в СИЗО я бы дня не прожил.
   - Мне-то что, - хмыкнул Агафон, - все эти оправдания ты Филе скажешь, если мы тебя живым отпустим. И если, конечно, сам Филя к этому времени еще не преставится. Продолжаем разговор, как говорил Карлсон, который живет на крыше. Допустим, значит, что друганы решили и тебя, и Филю кинуть. Вышел ты с вокзала без "дипломата". Что дальше?
   - Дальше поехали к Додику, к Давиду Михайловичу. Объясняю, так, мол, и так, никакого чемоданчика не нашлось. Додик жутко огорчился, стал куда-то трезвонить. Меня мандраж бьет, мужики тоже в машине дрыгаются, надо из города валить, уже восемь утра почти, пересменка у ментов. Еще протелиться - свежие встанут, зорче бдить начнут. Может, даже с ориентировками конкретно на нас. Фиг его знает, пацанов побрали кучу, кто-то уже мог расколоться по делу...
   - Опусти переживания, они мне по фигу. Короче! Просека осталась позади, и Гребешок вывернул на знакомую грунтовую дорогу. Впереди было пусто. Само собой, что Элька на своей "Волге" могла за час с лишним, даже по плохой дороге, опередить их на безнадежно большое расстояние.
   - Ладно, - буркнул Штырь, - короче так короче. Додик ушел с трубкой в другую комнату, а с кем говорил, не знаю. Но только потом сказал: "Быстро гоните на Матросова, восемь, квартира шестьдесят семь. Там должна быть баба, Пряхина Элеонора. Делайте что хотите, но привезите оттуда связку ключей, которые баба прячет в ванной под стеновой плиткой, за аптечкой". Там три ключа должно быть, сказал, - один большой и ржавый от амбарного замка, а два других маленькие никелированные. На одном по-английски написано "Свитцерленд", на другом по-немецки "Швайц". "Если не привезете до вечера, - говорит, - всем хана! И Филе, и мне, и вам". Я, конечно, спросил, для страховки, что будет, если, скажем, эта баба будет не одна и ключи отдавать не захочет. Додик, сука такая, говорит: "Чем быстрее привезете, тем быстрее сможете спокойно жить. Попадетесь ментам, протреплетесь - потеряете все". В общем, пошел я к ребятам и погнали мы на Матросова, восемь...
   - К Эльке? - перебил Агафон.
   - Ну! Но Додик, конечно, козел! Сказал, что надо ехать туда и попросить ключики, а насчет того, что у бабы пушка есть и вообще она без тормозов - ни хрена-а! Пришли мы, значит, вдвоем с Барбосом, культурно позвонили. Она открывает, с улыбочкой. Говорим, Давид Михайлович прислал за ключиками. Элька еще шире улыбочку: "Сейчас, сейчас! У нас не прибрано, неходячий инвалид в доме, посидите в кухне, я сама схожу". В мыслях не было, что такой облом будет... Наоборот, радовались, что без проблем и все просто. Ну и сходила, блин! Выходит: на пальце кольцо с ключами, а в руках - "стечкин". И сразу к двери. Скалится, лярва, а глаза бешеные. Точно, пошмаляла бы обоих, если бы руки не подняли и к стене не повернулись. А она: "Привет, мальчики! Вам ключики нужны? Побегайте за мной!" И фьють! За дверь, на лестницу. Только шпильками застучала. Мы за ней, а она как даст очередь вверх по пролету. Патронов на пять, не меньше! По всем квартирам бабы завизжали: "Убивают! Милиция!" Кто-то уже 02 набирает... Мы вниз дунули, к парадному и на улицу, где машину оставили, а она, зараза, во двор выскочила. Зыркнули туда-сюда нету! Так бы вообще прозевали, если бы Гриня, царствие небесное, не усек серую "Волгу", когда она из арки выезжала. "Она!" - кричит. Ну, мы за ней и погнали.
   - А "Волга"-то чья, ее?
   - Да хрен знает. Может, и ее, а может, угнала. Я говорю, мы только увидели, как она со двора выезжает. Потом по городу перла - это вообще! Ниже семидесяти точно нигде не шла. А за городом - под сто. Потом смотрим, вы катите, да еще и втиснулись между ней и нами. Чика сразу завопил: "Надо мотать на фиг, нам сейчас только с "Куропаткой" разборок не хватало!" Мы даже думали поначалу, будто она вас по рации или по сотовому вызвала. Никто же не знал, что вы без волын. Ну а когда вы повернули на Мухановск, то маленько успокоились. Почти достали эту лярву, а она р-раз! - и крутанула налево, в лес. Как раз за поворотом шоссе. Мы километра два вперед проскочили. Потом видим: что-то не то. Попилили обратно. Гриня говорит: "Вон просека, небось туда повернула!" Полезли туда. Слышим, вроде впереди урчит кто-то. Думали, она, а оказалось - вы. Ну, дальше все ясно...
   - Небось жалеешь сейчас, что не замочил нас с ходу? - спросил Агафон.
   - А я, думаешь, хотел мочить? - обиделся Штырь. - Ну, попугать вас немного хотелось. Вы вчера у себя там выделывались, а тут мы при козырях были. Мы не садисты, ё-мое, нам лишняя мокруха не нужна...
   - С понтом дела, блин, - усмехнулся Гребешок не оборачиваясь, - как не вышло, так "не хотели"!
   - Верно заметил, а? - процедил Агафон. - Хреново ты выглядишь, пан Штырь. Очень хреново, скажем так. Некоторые люди в гробу лучше смотрятся. И рассказ у тебя, прямо скажем, не очень клево сшился. Вот я смотрю на тебя и думаю: поверил бы я тебе, допустим, если бы был Филей Рыжим? А ни хрена бы не поверил. Легко списать все на Чику, на его бабу из киоска с вокзала, на Монтера или там на плохую погоду. Додика этого вспомнить. Филя из тюряги, при всех своих крутых возможностях, следствие не проведет. Он сам, бедолага, скорее всего до суда не доживет. У нас весной вон Портновского за мелочевку отловили - от сердечного приступа в СИЗО Богу душу отдал. Почему? Да потому что до хрена и больше взяток раздал, а кому же охота, чтоб он потом свидетелем по этим взяткам был? И ваш родной Филя рано возникать стал. Ему бы тихо сидеть, в пределах той экологической ниши, которую вам отвели. А он дрыгаться начал, сам, и без ума, вот его и остановили. Это обычай, а обычаи нарушать нельзя.
   - Слушай, командир, - спросил Штырь, заметно волнуясь за свое и без того пошатнувшееся здоровье. - Я по жизни простой, мне лекции о моральном облике еще по первой ходке надоели. Если вы весь этот разговор просто так затеяли, чтобы веселее ехать было, - ладно. Верить или не верить - тоже ваше дело. А то, что вы меня так и так живым не отпустите, - знаю.
   - А вот это ты зря, - сказал Агафон. - Нельзя обо всех по себе судить. Я не зря тебя спросил, жалеешь ты или нет, что не положил нас, когда мы пустые были. Жалеешь, я по глазам вижу, а начал говорить, что вообще не хотел мочить. Это после того, как мы у тебя трех друганов положили! Не считая Барбоса, которого Элька задушила. Либо эти самые братаны тебе были до бревна, либо ты врешь. И то и другое тебя характеризует фигово. Между прочим, у меня мысль возникла: а не взять ли тебя в команду? Лавровка кончилась, ты прав. Если кто останется на воле и узнает, что "дипломат" захавали, - не простят. И ключиков Элькиных не простят. За ними очень большие люди охотятся, куда покрупнее Фили. Так что если я тебя сейчас отпущу, домой в город не уедешь, даже если я тебе отстегну на автобус. Там тебя мигом повяжут в пучки, а в СИЗО либо сразу удавят, либо опетушат навеки. Братва есть братва, закон суров, а мафия бессмертна. Лучшее, что можешь выбрать, - бомжатник. Пойдешь по пути Алексея Максимовича Пешкова, то бишь Максима Горького, "по Руси", так сказать. Пока не замерзнешь, конечно. Потому что в нашем жестоком мире одному выживать туго. В общем, хотел я предложить тебе вписаться в "Куропатку", но ты сам все испортил. Тормози, Гребешок. Нам не по пути с гражданином Штырем.
   Гребешок притормозил, Луза вылез из машины и выпустил Штыря на волю.
   - Гуляй, - сказал Агафон в окошко. - И лучше не встречайся со мной, второй раз так хорошо не разойдемся.
   - Возможно, - ответил Штырь равнодушно, повернулся спиной к машине и пошел обратно, туда, откуда ехали. Избитый, с простреленной рукой, со спадающими штанами.
   - Поехали, - бросил Агафон Гребешку. - А то мне его пристрелить захочется, чтобы не мучился.
   Гребешок погнал "девятку", оставляя за собой длинный хвост желто-серой пыли. Фигурка Штыря быстро ужалась в размерах и потерялась в этой туче еще до того, как машина свернула за поворот. Пару километров проехали молча. Агафон чего-то соображал, а Луза даже маленько подремать вздумал.
   - Братва, - неожиданно спросил Гребешок, - мы вообще-то куда едем, а?
   - Прямо, - отозвался Агафон.
   - В Москву, что ли? - ехидно переспросил Гребешок. - Мы знаешь когда туда приедем? Часа в три ночи. С ДПС московской охота покумиться? При пушках и чемодане с баксами, которые, может быть, кстати, и в розыске числятся. Филя Рыжий, по слухам, когда-то банк брал.
   - Насчет Фили это точно лажа, - зевнул Агафон, - деньги, конечно, не шибко чистые, но банков он не брал. А вот насчет Москвы у меня тоже сомнение появилось. Сэнсей нас, правда, не в столицу направлял, а в какое-то дачное поселение, но там и на подходах не сахар. Обшмонать могут. Недаром он нас все-таки без пушек отправлял. А теперь и пушки появились, и баксы, за которые, нам, кстати, могут много неприятностей сделать.
   - Может, в "Куропатку" вернемся? - спросил Луза.
   - Нет, это тоже не выход, - покачал головой Агафон. - Если сегодня Лавровку распотрошили, это вовсе не значит, что за нас завтра не возьмутся. И мы там Сэнсею со свежим нагаром на стволах да еще и с лавровскими баксами на хрен не нужны.
   - Не надо было этого Штыря отпускать, - сказал Гребешок. - Его запросто сейчас приберут, и он нас заложит. Просто так, от тоски по маме. Мы и так в лесу наследили. Если жара начнется, на гектар трупятиной потянет. Конечно, и найти могут не сразу, и сообщить не сразу решатся, а опознать, может, не сумеют. Но риск очень большой. В общем, у меня есть предложение. Забыть до завтра о Москве и махнуть на шестьдесят километров в сторону от дороги. И от этого места далеко, и не больно населенное.
   - Это куда же? - прищурился Агафон.
   - На деревню к бабушке, - хмыкнул Гребешок. - Бабка у меня живет в соседнем районе. Глушь обалдеть какая!
   - А ты давно бывал у нее? - спросил Агафон.
   - Года три назад, когда еще в милиции работал.
   - Ты ей хоть звонил, письма писал? А то, может, она померла давно?
   Гребешок пожал плечами и сказал:
   - Если бы померла, то небось сообщили бы. Матери хотя бы.
   - Ну, хрен с тобой. Вези, Сусанин, на деревню к бабушке...
   Гость прибыл
   Иванцов с дорогим гостем совершали в это время послеобеденный моцион по дорожкам небольшого парка, разбитого вокруг "Русского вепря": к нему прилетел седовласый, в солидных годах, но совсем еще бодрый человек, на дорогом светлом пиджаке которого в несколько рядов пестрели орденские планки. Виктор Семенович послал на аэродром "Мерседес", принадлежащий "Вепрю" и предназначенный для встречи импортных гостей. Сам встречать не поехал. Не потому, что не хотел, а потому, что гость того не желал. По его мнению, не стоило лишний раз демонстрировать, что гость приехал именно к Иванцову: в шумной рекламе и газетно-телевизионном освещении этот визит не нуждался.
   - Благолепие! - втягивая обеими ноздрями насыщенный фитонцидами воздух, произнес гость. - Молодец, молодец, Виктор. Хорошо жизнь обустроил. Вот у меня вроде тоже дачка есть, под Москвой, и тоже лес, а не то. Воздух не тот. Все-таки такой монстр под боком. Травит помаленьку. Страшно подумать, какую огромную уродину выстроили, Москву! Раньше она поуютней была. И чище, много чище была. В центре, как сейчас помню, милиция вовсю следила, чтобы окурки мимо урны не кидали. Да и сами за собой следили. Каждое свое действие с политической точки зрения понимали. Плюнешь не в урну, тут же сам себя оценишь: "Это что же, я на священную землю столицы нашей великой Родины плюю? Ту самую, по которой товарищ Сталин ходит?" Мороз по коже! Врагом народа сам себе кажешься. А сейчас расползлась Москва-матушка, раздрябла, как старуха. Нацепила иноземные побрякушки, обклеилась рекламами, обставилась всякими там "шопами", трехцветную юбку из сундука достала с красными заплатами - и стоит, довольная собой, милостыню просит.
   - Пописываешь, должно быть, Михалыч, на досуге? - спросил Иванцов.
   - Есть грех. Только что-то не клеится. То ли голова стареет и дуреет, то ли сам себя понять не могу. И вас, кто помоложе, понимаю плохо. Конечно, напиши я в мемуарах все как было, напечатали бы тут же. И пошло бы нарасхват. Но, понимаешь ли, сидит во мне такой мужичок с ноготок, который построже Главлита будет. И прежде, чем каждое словечко на бумагу из души выпустить, этот самый человечек его с самых разных сторон посмотрит, пощупает, на зуб и на язык попробует. В общем, не идет у меня писанина. Иногда посижу-посижу, помараю бумагу, а потом скомкаю - да в печку.
   - Я, Михалыч, тоже начинаю над пенсией задумываться. Всех дел не переделаешь, надо и другим оставить... Ты уж просвети меня, провинциала, насчет мадам Алпатовой. Есть в нашем заведении мнение, будто прислали ее мне на замену.
   - Наташа - девушка умная, - медленно проговорил Михалыч. - Официально пока ее в кадровый резерв не включали. Присматриваются. Но насчет того, что некоторым людям в Москве она приглянулась, - это правда. И кое-кто уже сейчас ее был бы рад на твоем месте увидеть.
   - И предложение оставить ее и.о. на период отпуска тоже от этих людей исходит?
   - Как и то, чтобы отправить тебя в отпуск, кстати. График-то ведь другой был. Но им хочется поглядеть, как эта молодая и элегантная будет у вас тут законность блюсти. Опять же осень не за горами, а у вас Фомкин в губернаторы рвется.
   - При чем тут это?
   - При том, что ваш глава эти выборы продует, как пить дать. Вы сколько во втором туре президенту голосов дали? Двадцать процентов. Да маленько приписали, по-моему.
   - Так ведь глава еще весной говорил, будто индульгенцию получил.
   - Конечно, получил, потому что никому неохота было в дополнение к Чечне еще и вашу Береговию заиметь. Между прочим, такие идейки не у одних вас проблескивают. В разной степени, правда, но в очень многих субъектах Федерации. Кому охота платить налоги Центру и ничего от Центра не получать. Промышленность встала, село еле дышит, половина народа с хлеба на квас перебивается, торгаши разоряются, банки лопаются...
   - С жиру они лопаются, - хмыкнул Иванцов, - и от хитрости излишней. Так что там за комбинацию придумали? Почему если глава не усидит, то и мне не удержаться? Неужели, думаешь, я с Фомкиным не найду общего языка? Я помню, как он в обкоме комсомола работал. В Сидорове, когда я еще в райпрокуратуре был, на него чуть дело не завели. Приезжал он тогда в РК ВЛКСМ по поводу Ленинского зачета. Юрка Росляков, второй секретарь, крепко его угостил. Погуляли они тогда отменно, а потом, ближе к ночи, Фомкин с каким-то молодцом, инструктором по школам, кажется, полезли в женскую общагу - подвиги совершать. Базар устроили, подрались - пацаны ведь были, только к тридцатнику подросли. А комендант милицию вызвала. Были бы у них удостоверения или какие-нибудь документы - наверно, обошлось бы. Но они по летнему времени в рубашках шлялись, а корочки в пиджаках оставили. Фомкин по пьяни в ухо дал старшине. Да и лыка не вязали. Вот их райотдел и упаковал. Прохладились там в камере до утра, а как протрезвели - взвыли. Конечно, замяли все, но нервишки им попортили. Фомкину хотели 192 повесить - старшина тот с распухшим ухом тут же в больницу сбегал и зафиксировал легкое телесное повреждение. На посягательство на жизнь, конечно, не тянуло, но оскорбление - запросто. А пятнадцать суток они себе обеспечили.
   - Думаешь, то, что ты его не посадил, он тридцать лет помнить будет? Да мелочи все это. А то, что ты с ним общий язык найти можешь, для Москвы не плюс, а минус. Независимую рыночную Береговию, пожалуй, простят. А вот коммунистическую - навряд ли потерпят.
   - А кто тебе сказал, Михалыч, что я к нему с этой Береговией подъеду? Если все будет нормально, на хрен она мне сдалась.
   - И тем не менее. Фомкин Москве не нужен как губернатор. Конечно, там уже методику приручения разработали, на случай, если кто проскочит, но в принципе свой он и есть свой. Надежнее.
   - Стало быть, главу уже всерьез не рассматривают. А кого же в альтернативу Фомкину?
   - Сложный вопрос, - усмехнулся Михалыч, - кандидатур много, все взвешиваются и просчитываются. Например, директора химкомбината. Героя Соцтруда и прочая, господина-товарища Зацепина Олега Сергеевича. Руководитель с опытом, в правительстве известен, среди рабочих популярен. Как-никак продукцию дает и даже экспорт наладил. Ну, конечно, и атаман Кочетков из поля зрения не выпадает. Орет громко, креститься научился правильно, опять-таки видный мужчина в самом расцвете сил. У Фомкина запросто отнимет десять-пятнадцать процентов голосов. Но его, конечно, в губернаторах никто видеть не хочет. Могу сказать, что были прикидки и на тебя...
   - Шутишь! - усмехнулся Иванцов.
   - Нет, не шучу. Ты, правда, не первый номер, и шансов стать таковым у тебя не много, но со счетов тебя не списывают. Вполне возможно, что к осени акценты сместятся. Пути Господни неисповедимы. Времени до конца выдвижения кандидатур еще достаточно. Если что, упредим. Но пока не забивай себе этим голову.
   - Больно нужно, - хмыкнул Иванцов, - я бы ни за что в губернаторы не выдвигался...
   - Надо будет - выдвинешься, - строго сказал Михалыч, - и не пикнешь. Но это, конечно, если до тебя дело дойдет.
   - А кто же все-таки номер первый? Зацепин?
   - Нет, Зацепин - номер второй. Но может быть переставлен и на первый. А сейчас номер первый, представь себе, президент АО "Альгамбра" господин Вячеслав Маряхин.
   - Маряхин? - Иванцов сделал вид, будто очень удивлен. - Но он же, будем говорить откровенно, - "господин Никто". Пешка. "Альгамбра" - это тебе и Луговой, и Теплов подтвердят - официальная вывеска. А за ней - бывшая контора Курбаши, которая потом перешла к Степе и Фролу, до последнего времени управлялась Вороном (то бишь Гнездиловым Борисом Андреевичем) при силовой поддержке Алексея Сенина по кличке "Сэнсей". Но на днях Ворон исчез. Его джип сожгли из огнемета, охрану перебили. Самого, как представляется, похитили. Но, возможно, это инсценировка, для того, чтобы выйти из игры. После того как Гнездилов исчез, его структура раскололась. Боевая группа численностью не менее сорока человек, возглавляемая Сэнсеем и дислоцирующаяся на оптовой базе торгово-закупочного АО "Белая куропатка", вышла из подчинения "Альгамбре". Сейчас вместо Ворона остался Забор, чье влияние в теневой экономике после разрыва с "Куропаткой" резко упало. И оно сведется к нулю, когда на всех подконтрольных точках станет известно, что за Забором нет сорока стволов "Куропатки".
   - Да, Витя, - вздохнул Михалыч, - вот что значит оказаться на отдыхе в наше быстротекущее время. В два счета можешь отстать от жизни. Хотя, может, оно для тебя и к лучшему. Зачем лишние волнения, бремя ответственности?
   - Конечно, - сказал Иванцов, - я и говорю, что в губернаторы не собираюсь.
   - Ну, это тебе явно не грозит. Но вот то, что ты до моего приезда не озаботился тем, чтобы получить более свежую информацию, - очень плохо. Не знаю, конечно, отчего ты мало интересовался последними событиями. То ли оттого, что у тебя с источниками проблема, то ли оттого, что решил, пусть себя в этой ситуации проявит молодая и энергичная дама. А потом ты ей галантно предложишь свое кресло. Верно?
   - Верно. Хотя насчет кресла я не очень тороплюсь.
   - Тогда прости великодушно, придется мне, московскому пенсионеру, тебя проинформировать о последних событиях в здешней области. Точнее, начну не с ваших дел, а с наших столичных. Есть у тебя в столице два знакомых человека, о которых ты время от времени вспоминаешь. Господа Соловьев Антон Борисович и Баринов Сергей Сергеевич. Оба живут в достатке, на жизнь не жалуются, хотя капиталы свои не очень афишируют. У обоих, конечно, есть в жизни мелкие неприятности. Например, проблемы с сыновьями. Ваня Соловьев дезертировал из армии, побывал в банде у вашего Фрола, а теперь находится неизвестно где, но то, что его контролирует Баринов, - как дважды два. У Баринова два сына: младший, Михаил, порядочный плейбой и балбес, а старший, Дмитрий, два года назад пропал без вести. Где-то на Антильских островах, причем не один, а с супругой. И у Сергея Сергеевича есть серьезные основания подозревать, что его могут найти, если уже не нашли, криминальные структуры некоторых зарубежных стран, с которыми водит задушевную дружбу Антон Соловьев. Но это, так сказать, преамбула. Сам понимаешь, что у Соловьева и Баринова весьма сложные отношения. Если подсчитать, сколько разных ЧП случилось по всему миру и по странам СНГ в результате этих непониманий между такими крутыми господами, голова кругом пойдет. И люди пропадали, и самолеты падали, и машины взрывались, и банки лопались, и акции понижались. Вокруг чего их конфликт крутится, понять сложно, но все больше становится ясно, что борются они в первую голову из-за очень больших денег, путь к которым открывает икона, которую ты в прошлом году проворонил.
   - Ясно. Это я уже знаю.
   - Тогда проясняю тебе ситуацию относительно господина Гнездилова. В прошлом году в соседней области при автомобильной катастрофе погиб начальник охраны главы областной администрации полковник Воронков Владимир Евгеньевич. А весной этого года в вашей области появляется Гнездилов Борис Андреевич.
   Михалыч присел на лавочку, мимо которой они с Иванцовым проходили, и вытащил из бумажника две небольшие фотографии форматом примерно 6х4.
   - Похожи, - сказал Иванцов, на сей раз уже с ненаигранным удивлением.
   - Экспертиза установила, что это одно и то же лицо. У нее в распоряжении были более крупноформатные фото. Самые мелкие детали совпали.
   - Это что же, - хмыкнул Иванцов, - господин полковник решил исчезнуть ради занятий криминальным бизнесом?
   - Да. У него с тамошним главой возникла напряженность по каким-то проблемам. В принципе автомобильная катастрофа для губернатора не было неожиданностью.
   - Значит, и для Воронкова тоже?
   - Сложно понять. Может, инсценировка катастрофы и гибели полковника была между ними согласована. И это, скорее всего, верно, потому что обычно после таких инсценировок исчезнувшие "возрождаются" за тысячи километров от места происшествия, а Ворон появился здесь, в области, откуда до места его "гибели" по прямой двести километров.
   - Но ведь у нас могли найтись люди, которые знали его в лицо...
   - Могли, а не нашлись. К тому же Ворон на людях появляться не любил, телеинтервью не давал. Да и в самой "Альгамбре" числился просто консультантом.
   - Но ведь Ворон - человек Соловьева. По моим данным.
   - Данные правильные, хотя важнее то, что он двоюродный брат Рудольфа фон Воронцоффа.
   Иванцов внимательно посмотрел на Михалыча: не шутит ли старик?
   - Серьезно говорю. Сам лично установил, по архивным данным. Оказывается, в 1920 году, когда Михаил Воронцов эвакуировался с семьей за кордон, его младший сын Евгений, 1917 года рождения, тяжело заболел воспалением легких. В тех условиях брать его в дорогу - практически верная смерть. Надо было оставаться и ждать, а красные были близко, для семьи белогвардейца перспектива не лучшая. Сгоряча могли всех пострелять. В общем, решили оставить его в больнице. Конечно, деталей я не знаю, но, наверно, это решение им не очень легко далось.
   - Я думаю, - покачал головой Иванцов.
   - В общем, как они там переживали, молились о его здравии или похоронили заочно, только Воронцовы знают. А вот по данным НКВД, Воронцов Евгений Михайлович благополучно излечился и был помещен в детский дом. Правда, дабы воспитать из него нормального советского человека и не напоминать о дворянском происхождении, Жене поменяли фамилии одну букву, и стал он Евгением Михайловичем Воронковым.
   - Вот оно что...
   - Даже специальную бумажку видел с соответствующим решением, за тремя подписями и печатью. Но Воронков Евгений Михайлович, между прочим, при всех ныне провозглашаемых недостатках советской системы воспитания нормально окончил среднюю школу, а потом поступил в университет на юридический факультет. Закончил его с отличием в 1939 году, после чего его направили на работу в органы госбезопасности. О том, что он сын белого офицера, в кадрах знали, но никогда ему этого не поминали. В 1941 году был включен в состав диверсионной группы, был заброшен в тыл к немцам. Партизанил, потом с 1944-го работал в УКР "Смерш". Почти как я. В 1946 году был переведен на Западную Украину, там женился. В 1948 году родился сын Воронков Владимир Евгеньевич.
   - Так что получается, у него есть кое-какие права все унаследовать? нетерпеливо произнес Иванцов.
   - В принципе да. Во всяком случае, предъявить права может. И он это знает. Потому что в прошлом году занимался похожей историей, связанной с получением наследства от богатого загранродственника одним безработным инженером. Теперь этот парень возглавляет целый банк. Алексей Коровин, может быть, слышал?
   - Да, кое-что слышал, там тоже был общий предок, эмиграция одной ветви за рубеж, наследство. Очень темная история.
   - Темнее некуда. Но Воронцов-Воронков-Гнездилов, занимаясь этими изысканиями по заданию губернатора, который искал способ наложить лапу на это очень крупное наследство, получил допуск к трофейным делам и неплохо поработал. Благодаря им он и вычислил свое родство с Воронцовыми. Кроме того, оказалось, что отец Рудольфа фон Воронцоффа работал в одной конторе с гауптштурмфюрером СС Коровиным, двоюродным дедушкой нынешнего свежеиспеченного банкира. Так что тут много всяких интересных вещей проглядывает.
   - Значит, если опять произошла "автокатастрофа", - прикинул Иванцов, - то Воронков может за границей у дорогого кузена объявиться?