Влодавец Леонид. Большой шухер (Black Box - 2)

   - Спасибо, в другой раз, - отказалась Ксюша. - У Эльки язык и так заплетается.
   - У меня? Заплетается?! - обиделась Элька. - Да шла бы ты на хрен! Ща пойду и выпью! Имею право!
   - Элечка, - Агафон обнял спутницу за талию. - Ты чего? Все нормально.
   - Руку убери, а? - вяло сказала Эля.
   - А что, еще рано? - ухмыльнулся Агафон. - Или уже поздно?
   - Да так... Скучно все это. Не в первый раз.
   Как-то незаметно четверка распалась на две пары. Гребешок с Ксюшей приотстали, а затем повернули назад. Шли уже под ручку.
   Агафон тоже взял Эльку под руку. Вырываться она не стала, но и особой приязни не выказала. Видно было, что ей это и впрямь скучно. Шли молча, размышляя каждый о своем. Как-то незаметно деревня осталась позади, они шли по той самой единственной проезжей лесной дороге, ведущей из Конца в Воронцово. Дышали воздухом, не курили. Когда прошли под горку почти километр, Элька нарушила молчание первой:
   - Долго мы с тобой, Агафон, в дурочку играть будем?
   - Не понял...
   - Не свисти - все ты понял. Думаешь, я настолько косая, чтобы не вспомнить, кому сегодня пинка поддала?
   - Это уже вчера, между прочим, - сказал Агафон, освещая зажигалкой циферблат часов. - Ну а насчет того, что у тебя память хорошая, так это меня даже очень устраивает. По крайней мере мозги не полощешь. Может, даже меня не убьешь. А то я очень боюсь. Кроме шуток, после того, как ты Барбоса заломала у нас на глазах, ты мне супербабой кажешься.
   - Ладно тебе кокетничать, - строго произнесла Эля. - Никакая я не супер. Просто с вами, зверьем, иначе не выходит. Знаешь, сколько девчонок, с которыми я в "Береговии" подрабатывала, из-за вас, гадов, на всю жизнь чувства потеряли? А сколько поувечились, потому что вам, скотам, надо обязательно с какими-нибудь вывертами? Я уж не говорю, что знаю трех-четырех, которым вообще решку навели. Но в каком болоте, под какой корягой они лежат - фиг кто доищется. Поэтому мне, если хочешь знать, сейчас все до фени. Если у тебя пушка при себе, стреляй. Мне сдохнуть уже давно не страшно. А если позабыл, то повозись со мной, может, чего и получится.
   - Знаешь, - усмехнулся Агафон, - странноватая ты какая-то. И, по-моему, психованная. Пошли лучше обратно. А то в гору пилить придется долго. Я больше суток не спал. И сегодня, между прочим, спать не лег из-за того, что ты здесь. Мне бы дрыхать сейчас без задних ног, а я бдю, потому что оказалось, блин, что в то самое тихое место, куда нас друг Миша привез, залетела птичка с автоматом, где еще полрожка патронов осталось.
   - Слушай, боец, что ты мне лапшу на уши вешаешь? Вы дня три нас выслеживаете, только не пойму, от какой фирмы. Мне уже мама Оксана говорила, что вы у нее были и у Пиноккио. Во дворе у нас крутились, в бомбоубежище лазили. И я четко знаю, что ты и этот, который Миша, - бывшие менты. А может, не бывшие, а?
   - Нормально, - похвалил Агафон, - насчет того, что мы стеклили за вами, это без возражений. Но насчет сегодня - сплошное совпадение. Мы, в натуре, отпуск получили, понимаешь? У нас даже пушек с собой не было. Гоняться за тобой мы не собирались и "лавровку" мочить - тоже. Сообрази, головка-то ведь у тебя варит. Гребешок, между прочим, думать не думал, что мы тут с тобой увидимся. Я лично считал, что ты прямиком в Москву усвистала.
   - Вообще-то я могу и поверить, - хмыкнула Эля. - Похоже, что тут ты не врешь. Но ведь нам от этого не легче, верно? Я вашего брата хорошо знаю. Сейчас ты такой вежливый, а через часик меня удавишь сонную, если я засну, конечно. Вам ведь тоже ключики нужны, да? Только запомни: при себе их у меня нет. Может, выбросила, может, потеряла, а может, спрятала. Позабыла, понимаешь ли. Память-то девичья.
   - Это понятно, - кивнул Агафон. - Ты права, конечно, подруга. Нам ключи нужны, хотя, если сказать откровенно, не знаем, кто их заказал и зачем. И "лавровка" тоже ни хрена о них не знала, им приказали достать их для отмаза Фили Рыжего. Правда, я Штырю не верю, потому что сегодня он мне мозги полоскал и врал вовсю, что он на шашлыках ночью был. А на самом деле ящики в бомбоубежище под вашим домом припрятывал. Мы их, козлов, загодя предупредили по-дружески, что утром на них спецназ наедет. Ты им ключ дала?
   - Ну я. У меня тоже был товар. Запихали туда же. Я и не думала, что утром они за ключами припрутся. Правда, мне не до того было. Я и так в "Береговию" опаздывала. Оксана, лярва стая, мне за час опоздания таких заказов набрала, что не жить" Турок-строителей, биомать, подсунула! "Наташ хочу!" Ну, это лирика.
   - А откуда Лавровка узнала, что ключи у тебя?
   - По-моему, от Монтера, от Ларискиного двоюродного брата. Толька его зовут. Ты его, наверно, видел днем.
   - Видел. И больше не увижу. С гарантией.
   - Откровенничаешь? Думаешь, услышав твои исповеди, тоже начну тебе душу выкладывать? Фиг ты угадал!
   - Да мне в принципе твоя душа - до бревна. Мне ключи нужны. И не только мне. Я не Лавровку имею в виду, а кой-кого покруче. С Филей мне лично все ясно. Если он эту ночь еще переживет, то на следующую ему жизни не дадут. Или отравят, или еще чего-нибудь сделают. Его баксы могли спасти или эти твои ключики. Но баксы его дружки не захотели отдавать, а ключей не нашли. Впрочем, небось и ключи бы не отдали, если бы цену узнали.
   - А ты знаешь им цену?
   - Понятия не имею. И очень рад. А то нас бы, тех четверых, что возились с ключами, почикали бы сразу после того, как мы их достали.
   - Могу сказать. Они миллиарды стоят. Долларов.
   - Точнее не знаешь?
   - Нет. Это мне один паскудник перед смертью сказал.
   - Ростик Воинов, наверное?
   - Догадливый ты до ужаса, - хмыкнула Эля.
   - В принципе, - осторожно проговорил Агафон, - мне без разницы, откуда ты это знаешь. Но зачем ты его мочила? Если ты ему просто мстила и взяла ключики как памятный сувенир, это дно дело, а если тебя кто-то на эти ключики нацелил - совсем другое.
   - Ну, допустим, что я их взяла как сувенир. И что?
   - Тогда, надо думать, что ты последние деньки живешь. Потому что за этими ключиками охота идет всерьез. Ментов и чекистов, пожалуй, отошьют в сторону. Тебя будут искать такие ребятки, которые не чета Лавровке, да и нам тоже. Максимум через пару дней нащупают, минимум - не скажу, может, уже через час. Сама можешь догадаться, что они в атаку цепями не ходят, ура" не кричат, а делают все тихо и чисто. Автоматом с половиной рожка ты от них не отмашешься. Они, я думаю, тебе и выстрелить не дадут. Прыснут чем-нибудь из баллончика, и очнешься уже в браслетах. Я понимаю, ты баба отчаянная, возможно, в тебе даже Зоя Космодемьянская живет, но языки там тоже развязывать умеют. Вколят тебе пару кубиков чего-нибудь, сама все расскажешь. А могут и по старинке: утюг на живот, паяльник в попку, электроды в мокрое место. Но поскольку ты можешь оказаться совсем железной, они могут взяться за Лариску с Лидкой, за Олега...
   - Ты откуда знаешь, что они здесь? - удивилась Эля.
   - Сама сказала, что у вас еще две девочки спят. Ну а раз так, то и Олег здесь. Не бросили же вы его одного. Я, правда, не знаю, когда вы его сюда привезти успели, но если девки здесь, то и он тут - это точно. Я прав?
   - Прав, - нехотя сказала она. - Все случайно получилось. Ксюха в отпуск собралась и прикатила из Питера. Вчера вечером приехала на машине, заночевала в "Береговии", номерок сняла за 120 тысяч в сутки. А сегодня утром собралась дальше ехать. Я выхожу, зеваю, а она в свой "Опель" садится. Кривляется, конечно, с понтом - иностранка. Чемодан ей до машины несут, будто она Наоми Кемпбелл. У нее второй паспорт есть, не то руандийский, не то бурундийский. То ли с рук купила, то ли в натуре раздобыла, но ксива стойкая. В Москве и Питере, конечно, лучше не показывать, а тут вполне сойдет. Чуть что: "Я по-рюски не понимэ, давай транслейшен, буду жаловаться посоль!" Я не по делу, отвлеклась...
   - Верно, - кивнул Агафон.
   - В общем, мы с ней у выхода встретились. Сначала она меня просто решила домой подбросить. Приехали. Сели кофейку попить, Лидка с Лариской уже встали, хотели на работу идти. Ну а Ксюха и говорит: "Смотрите, погода какая клевая! День будет - во! Плюньте вы корячиться за пол-"лимона", поехали на фазенду позагораем". Ну а дуры спросонок не врубились, что она русская, подумали, будто она их и впрямь на виллу с бассейном привезет...
   - Слушай, а ты, когда смеешься, лучше смотришься...
   - Сейчас опять сердитая буду. Не заигрывай, я не на работе. Я вообще глупость делаю, что тебе так до фига рассказываю. Не знаю зачем.
   - Наверно, тебе это самой надо. Я, правда, не поп, грехи отпускать не умею...
   - Ладно, в общем, продолжаю. Короче, они собрались ехать и решили Олежку с собой взять. А куда его без коляски? Не будешь же на руках носить все время. Тяжеленький как-никак. А я устала, измоталась, подремать хочется. Говорю: "Езжайте пока без меня, я отосплюсь - приеду на "Волге". Ну, они вместо меня запихнули коляску и уехали, а я спать залегла. Часа не проспала - Штырь подвалил с кодлой: "Ключи давай!" Я их успокоила:
   "Сейчас, погодите, все принесу, только оденусь!" Ну и еще сказала, что, мол, не прибрано у нас. Монтер, конечно, сука, но тут он помог. Дескать, там духан от инвалида, судно не вылито, чего нюхать. Они в кухне остались, а я не только переоделась и ключи достала, но и пушку вытащила. Они офигели, когда я им "стечкин" к носу. Шарахнулись, а я - во двор, на лестнице еще пуганула. Короче, они в парадное дунули наутек. "Волга" быстро завелась, я со двора выехала. Наверно, подождать надо было, они бы сами смылись. Но не сообразила, засекли. Погнали за мной. Дальше все ясно. Думала, в лес сверну - не потеряли, гады, вернулись. А тут бензин кончился. Слышу, машина сзади рычит... Схватила пистолет, Олежкин комбез - он у меня заместо тряпки в машине лежал. Еще кроссовки из-под сиденья достала - я в туфлях на шпильках никогда не вожу, так получилось, что некогда было переодеваться. Схватила кроссовки, но в лес забежала еще в туфлях. Потом остановилась подальше от дороги, надела комбез и кроссовки. Туфли в дупло сунула, чтобы не мешались. Потом слышу, что они на просеке вас заловили. Пока базар шел - поняла, что они сейчас меня будут по шпилькам искать. Тихонечко проскочила вдоль просеки и перешла на другую сторону. Дальше вы все сами видели... - Эля остановилась, как бы соображая, надо ли было все это рассказывать Агафону.
   - Видели, - кивнул Агафон. - Между прочим, если бы ты этот фортель с пинком, угоном и проколотыми шинами не выкинула, мы бы тебя должны были цветами завалить и бассейн шампанским для тебя наполнить. Ну, хотя бы ванну. Ты ведь нас с того света выдернула. Такой шанс подворачивается раз в сто лет. Так что боялась ты нас зря и меня ни за что ударила.
   - Ну да, - сарказм у Эли так и лез наружу, - сейчас, когда ключики нужны, ты меня готов золотом осыпать. Правда, золота нет, одни слова. А как ключики получишь, так и про слова забудешь.
   - Обижаешь, а зря, - поморщился Агафон. - Давай поразмыслим, что ты с этими ключиками сможешь сделать. На аукцион выставишь? Мол, ребята, имею в наличии два ключика неизвестно от чего, но, говорят, стоят дорого...
   - А ты знаешь покупателя! - усмехнулась Элька. - Только не знаешь, чем он с тобой расплачиваться будет. Твердой валютой или свинцовой.
   - Я знаю того, кто меня за этими ключами послал. Ему я верю, он мне верит. А что с этими ключами дальше будет, по какой эстафете они пойдут и до кого доберутся на финише - наплевать. В наших делах, понимаешь ли, очень важно точно знать, где твое место. И не торопиться лезть выше, пока не просят.
   - Четкая позиция, - хмыкнула Эля. - Ладно, пошли назад! В горку идти оказалось действительно труднее, хотя подъем был довольно пологий. Музыка, долетавшая от села Воронцова, стихла, должно быть, дискотека закончилась. Каждый шаг по мягкой, местами травянистой, местами присыпанной хвоей и шишками дороге, по которой, казалось бы, можно было идти совершенно бесшумно, звучал в тишине неожиданно громко, почти как шаги по жестяной крыше или бетонному полу. Где-то в белесых тощеньких облаках посвечивал серпик луны, выгнутый буквой С, то есть старый, уходящий. Звездочки мерцали, и прохлада была вполне умеренной. Самое время для прогулок с любимыми.
   "Африка ужасная, Африка опасная..."
   Агафон с Элькой еще только уходили от деревни, а Гребешок под ручку с Ксюшей двигались в противоположном направлении, по деревенской улице. Они миновали сперва дом Евдокии Сергеевны, откуда доносился могучий храп Лузы (Налим и бабушка тоже похрапывали, но потише), а потом прошли мимо Ксюшиной "фазенды". Это был примерно такой же дом, как и тот, где пристроились куропаточники - по размерам и по планировке. Только там не храпели.
   По идее прогулку на сем следовало прекратить, пожелать Ксюше "спокойной ночи", а самому отправляться дрыхнуть. Но у Гребешка такого желания не было. И у Ксюши, кстати говоря, тоже. Их беседа, в отличие от диалога Агафона с Элей, не носила столь острого характера. Гребешок анекдоты рассказывал - Ксюша хихикала, потом Ксюша анекдоты рассказывала - Гребешок ржал. Немного про музычку поболтали, немного про видео, чуток про тряпки - тут в основном Ксюша просвещала темного Гребешка, чего теперь в Питере модно, а чего уже никто не носит. И конечно, что где почем.
   В том, что Ксюша - девочка без комплексов еще в большей степени, чем Элька, Гребешок не сомневался. Повода для таких сомнений не было, да и разубеждать в этом экс-лейтенанта милиции "афророссиянка" не собиралась. Это самое слово, "афророссиянка", оказывается, было записано в Ксюшином российском паспорте, там, где указывают национальность. Из какой именно страны прибыл тот самый африканец, который был виновником Ксюшиного рождения, никто не знал, даже ныне покойная мамаша, а писать в графе национальность "русская" паспортистам было как-то неловко, вот они и думали довольно долго. Конечно, Ксюша никакого другого языка, кроме русского, не знала (во всяком случае, до той поры, пока не занялась проституцией), но у любого мента, которому был бы предъявлен паспорт на имя Щаповой Ксении Николаевны, 1973 года рождения, русской, возникли бы серьезные сомнения при взгляде на физиономию хозяйки этого документа. С другой стороны, написать "негритянка" означало то же самое, что написать "белая". Начальник паспортного стола увидел в газете "Правда" слово "афроамериканец" и повелел паспортистке засандалить в графе "национальность" эту самую "афророссиянку".
   Ксюше было по фигу, каково ее официальное название. Цвет кожи это все равно не могло поменять. Расизма в СССР вроде бы и не было, но у многих при взгляде на нее лица неприятно менялись. Живи она в нормальной семье и вращайся в среде обычных детей, наверно, было бы ей туго. Дразнили бы, сторонились, брезгливо морщились, сидя за одной партой. Но поскольку мамаша у нее то и дело либо садилась в тюрьму, либо лечилась от алкоголизма, Ксюша большую часть жизни провела в детдомах и интернатах. Это была не сахарная жизнь, но когда всех одинаково наряжают, кормят одним и тем же по одинаковым негустым нормам, кладут спать в одно и то же время в одни и те же койки, ругают одними и теми же словами, то и все остальные отличия как-то стираются. Детдома и интернаты Ксюшке попадались не самые плохие, и она там чувствовала себя намного лучше, чем в те редкие периоды, когда мать приходила из заключения. Особенно ей доставалось, пока маленькая была. Потом, когда Ксюшка выросла, а мать здоровье пропила, стало проще.
   Конечно, в советские времена КГБ не оставил бы девчонку без внимания. Нашли бы ей дело, обучили бы нужному языку и отправили бы секретаршей к какому-нибудь чернокожему лидеру африканского национально-освободительного движения, чтобы она потом помаленьку информировала соответствующие органы, стоит ли этого лидера кормить и не продался ли он, скажем, китайцам. Но, увы, Ксюшке не повезло. Поступив после восьмилетки в ПТУ, она окончила его только в 1991 году, когда всем стало не до Африки.
   Про то, как Ксюша овладела своей нынешней специальностью, она Гребешку не рассказывала. Не потому, что стеснялась, а потому, что это было неинтересно и несмешно. Зато рассказала, как путешествовала по миру: побывала и в Германии, и в Дании, и в Голландии, и в Греции, и в Турции. Даже на Тайвань как-то залетела. В Африку, правда, так и не попала, потому что там и без нее таких до фига. Америку (хоть Северную, хоть Латинскую) тоже не особо удивишь. Да и в Европе, в общем, уже понаехало всяких. Но все-таки такого, чтобы русская и черная, там редко видели, поэтому спрос на нее был повышенный и заработала она неплохо. С Элькой они еще в Питере подружились и в Германии вместе вкалывали.
   От Гребешка особых откровений относительно его нынешней работы не потребовалось. Но зато он мог порассказать кое-что об истории деревни Конец, в которой некогда жили предки афророссиянки. Конечно, Гребешок тут и сам в последние годы бывал нечасто, но в детстве приезжал каждый год. Поэтому он помнил, в какой избе кто жил и почему в одной живут, а в другой уже никого нет. Ксюша попросила рассказать, какой была ее бабушка Дарья Петровна. Гребешок Дарью Петровну помнил не очень, но кое-что подсобрал в памяти, а остальное сам придумал. Получился образ нежной и доброй бабули, святой по жизни. Конечно, Гребешку, как парню с высшим гуманитарным образованием - юрист все-таки дипломированный! - создать этот положительный персонаж удалось без труда, но к реальности он имел, видимо, не самое близкое отношение.
   - Что ж она, падла такая, меня к себе не забрала? - резонно спросила Ксюша.
   - Не знаю, - пожал плечами Гребешок, - может, мать твоя не разрешала?
   - Ладно тебе... - отмахнулась Ксюша. - Мать за эти годы на воле так мало побывала, что бабка могла и без нее взять. Знаю я, почему. Потому что стыдно было чернушку сюда привозить, соседям показывать. Никем я для нее не была. Ни внучкой, ни ребенком, ни вообще человеком. А ты мне сказки плетешь, утешаешь... Но я не в обиде. Ты хороший парень. Мишка, хотя и бандит, по-моему.
   - Давай не будем о спорте? - предложил Гребешок. - Я о твоем хобби тоже молчу.
   - Не будем. А о чем будем?
   Гребешок хотел сказать: "О любви", но постеснялся. Промолчал.
   Они прошли всю деревню. Улица закончилась, упершись в изгороди из жердей, ограждавших два соседских огорода - здесь их называли садками. Никаких деревьев в этих садках не было, а росла картошка. Между изгородями, по меже шла узкая тропинка в сторону мрачного, темного леса. Он был совсем недалеко кусты начинались метрах в тридцати от огородов.
   - Вот почему эта деревня называется Конец, - догадалась Ксюша, - тут конец дороги, конец пути.
   - Тропка-то еще есть. Не забоишься в лес ночью?
   - Лес не город, чего тут бояться?
   - Волков, кабанов. Тут и медведь, говорят, появлялся.
   - По-моему, все зверье сейчас от людей разбегается. Кроме крыс и тараканов. Только я не пойму, зачем тебя в лес тянет?
   - Так, прогуляться...
   - Понятно. А я-то думала, что ты мне потрахаться предложишь. Хотела сказать, что в доме удобнее.
   - Издеваешься?
   - Ни чуточки. Мы с Элькой вообще-то за этим гулять отправились. Она вас еще днем приметила. Других нет. Не пилить же за семь километров в Воронцово, когда тут все рядом.
   - Знаешь, - сознался Гребешок, - мы сегодня на это дело не настроены. Вторую ночь не спим. Может, даже третью. И днем не очень отсыпались. А погулять вышли, чтобы нервы успокоить. И насчет леса я просто так, для понта сказал. Пошли по домам?
   - Пошли... - с легкой издевочкой согласилась Ксюша. - Хорошо, что вовремя сообразил, чего сказать. А то я уж подумала, будто ты решил, что с дикой негритянкой только в лесу можно. На елке, за неимением пальмы. "Африка ужасная - да-да-да! Африка опасная - да-да-да! Не ходите, дети, в Африку гулять..."
   - Не злись, а? Хорошо прошлись, проветрились, посмеялись - разве мало?
   - Мне - мало, во мне дикие страсти кипят. У меня вообще мозгов нет, разве не знаешь? Негры - они не люди. Не слышал? Обезьяны мы, гориллы лысые.
   - Не дури, Ксюшка, - Гребешок обнял афророссиянку за талию. - Зачем глупости молоть?
   - Знаешь, я сейчас один случай вспомнила. Снял меня в Питере приезжий. Наш, русский, по-моему, из Сибири откуда-то. Богатый фраер, прикинут по фирме. Номерок снял крутой, для импортных. При нем два мордоворота, конечно. Ясно, что для экзотики выбрал. Не пробовал раньше черных. Ну, угостил немножко и вежливо так говорит: "Пойди помойся!" Я-то, дура, вначале не поняла. Думала, может, сомневается, что я после предыдущего не окатилась. Клиент всегда прав нет проблем, ванна в номере, далеко не бегать. Ну, вернулась. Легли, поработали. Я опять в ванну пошла. Выхожу, а он стоит перед зеркалом и себя рассматривает: не испачкался ли случайно о черноту? А сам, между прочим, перед тем, как ложиться, не мылся ни фига. Пропрелый весь, вонючий, сальный... Тьфу! Все вы, мужичье, одинаковы.
   И решительно отстранив Гребешка, Ксюша зашагала к дому. Миша задержался, переваривая сказанное, затем сорвался с места и догнал. Остановил, взял за плечи и, отчего-то волнуясь, сказал:
   - Прости, пожалуйста. Я обижать не хотел, правда.
   - Ладно, завяжем, сама виновата. Не так все надо, не так как-то. Только я просто не знаю, как надо. В смысле, не как на работе, а как для души. Элька та умеет. Она ловкая. А я нет.
   - Может, еще научишься? - усмехнулся Гребешок, взял Ксюшу за руку, положил ее небольшую ладошку на свою, распухшую и забинтованную, и поднес к губам. Шоколадка ты моя...
   - Ох, зря ты это сделал! - пробормотала Ксюша, тяжко задышав, и неожиданно прильнула к Гребешку.
   - Сердечко у тебя тюкает, - заметил тот. - Быстро-быстро. И осторожно прижался губами к влажному пухлому рту Ксюши.
   - Ой, дура-ак... - прошептала Ксюша. - Я ведь могу поверить, будто ты влюбился. А назавтра увидишь при свете - исплюешься...
   - Нет, - мотнул головой Гребешок, которому показалось, что зря он начал расписываться в усталости. И, обняв покрепче гибкую и трепетную Ксюшу, опять припал к губам. Теперь намного сильнее и жаднее. Ласково провел руками по ее плечам, спине, талии...
   - Нет, - сама себе запретила Ксюша и нехотя, но все же отпихнула Гребешка, - не надо... Играешь ты со мной, а я могу всерьез принять. Понимаю, что врешь, а очень хочу обмануться. Пусти!
   Она опять вырвалась - Гребешок, правда, не больно и удерживал - и побежала к своему дому. Хлопнула калитка, но топота по деревянному настилу Михаил не услышал. Остановилась.
   Гребешок подошел к калитке, Ксюша обернулась, белки на темном лице сверкнули при лунном свете. Тяжело дышала, сдавленно, видно, внутри что-то бурлило и кипело.
   - Не входи, а? - пролепетала она. - Пожалей... Дурею я.
   - Я тоже, - сознался Гребешок. - Наверно, раз в году и сдуреть полезно.
   - Сам же завтра будешь психовать. Прыщ увидишь, подумаешь, будто СПИД поймал.
   - СПИД не дым, глаза не выест. - Беспечно произнеся эту фразу. Гребешок вошел в калитку, и Ксюша порывисто обхватила его.
   - Ну, ты сам выпросил... Не жалей потом!
   - Не пожалею...
   Ксюша молча потянула его за собой, в дом...
   Агафон с Элькой подходили к деревне со стороны дороги. Затяжную паузу в разговоре, которая началась после того, как они повернули обратно, нарушил Агафон:
   - Надо все-таки подумать, как выкручиваться. Я ведь не шутил насчет того, что сюда придут.
   - Давай будем как-нибудь порознь думать. У тебя своя голова, у меня своя.
   - Между прочим, среди тех, кто придет, могут быть и друзья Ростика. Они, знаешь ли, такие шутки плохо понимают.
   - Пусть приходят, если не лень. Мне все по фигу.
   - Я тебе уже говорил, что они не одну тебя потрошить будут. Девчонок пожалей и Олега.
   Элька остановилась.
   - А может, мне вообще никого не жалко? - сказала она с настоящей яростью. - Ни их, ни тебя, ни себя?! Меня когда кто жалел?! Почему я должна, а остальные не должны?!
   - Мне, например, сейчас тебя жалко, - тихо заметил Агафон.
   - Ах, ты, оказывается, из жалости хочешь ключики прибрать?! - ядовито ухмыльнулась Элька. - Как благородный рыцарь, избавить даму от лишних хлопот? Классно!
   - Да нет, - Агафон произнес почти ледяным тоном, - как раз сейчас мне с ребятами проще было бы не соваться. Нам, между прочим, надо было мирно ехать в Москву и отдыхать на даче. Никто нам ничего не сказал бы, если бы мы сюда не заехали. И в твои разборки с "лавровкой" мы не по своей воле встряли. Это Штырь, чудила, полез в бутылку. Мы ведь пустые были. Конечно, ё-мое, позавчера мы их немножко поставили на место, когда они на базу заявились деньги с нас соскребать. Но войнушки мы с ними не имели, даже по мордам не били. Просто на словах объяснили, что с нами надо вежливо. А Штырь, видишь ли, обрадовался, что мы, как лохи, с голой задницей приехали. Еще раз тебе спасибо, что помогла.
   - Не за что. Я за себя выступала. Как и в случае с Ростиком. Это мое дело, и не фига вам в него соваться.
   - Вот тут ты не права, девушка. Нам четверым поручили его водить по городу. Самим не трогать и другим не позволять. Он от нас удрал. Точнее, мы его потеряли из виду. А потом выяснилось, что ты его разделала как тушу. Весело? Я знаю, он с друганами как-то раз тебя невежливо поимел, но ты нас подставила.
   - Извини, не знала. У меня свои проблемы были. Я увидела, как он с Лариской и Лидкой идет мне навстречу, а эти дуры хихикают - глазам не поверила. Думала, обозналась...
   - А я бы не узнал человека, которого один раз видел несколько лет назад, к тому же всего несколько минут.
   - Это потому, что не тебя насиловали. Если бы так обошлись, как со мной, на всю жизнь бы запомнил!
   Они уже миновали дом Евдокии Сергеевны и подходили к дому Ксюши Щаповой. Из первого доносился громкий храп Лузы с подголосками, а из второго едва слышно долетали совсем иные звуки, более невнятные и трудноразличимые.
   - Все, спокойной ночи! - сказала Эля. - Топай к себе, отдыхай.