Волос Андрей. Маскавская Мекка

   - Да нет же, Николай Арнольдович!
   - Все вы понимаете! - сказал Мурашин, шутливо обнимая ее за плечи. Все вы, Александра Васильевна, понимаете!
   - Да что ж я должна понимать, Николай Арнольдович? - спросила она, смеясь; объятие было шутливым, поэтому высвобождаться не было необходимости, и она с наслаждением чувствовала тяжесть его руки, лежавшей на плече.
   - Да как же что! Неужели не понимаете?
   - Да вы объясните, Николай Арнольдович! - сказала она неожиданно охрипшим голосом: никогда раньше его лицо не было так близко.
   - Охо-хо-хо! - словно изнемогая от смеха, Мурашин качнул головой и на мгновение коснулся виском ее щеки.
   - Да что же вы, право! Объясните! - шептала Александра Васильевна; ей хотелось, чтобы Николай Арнольдович прижал ее к себе; это было стыдно, это было бы невозможно, она никогда бы ему этого не позволила, - и все-таки очень хотелось.
   - Да что ж тут непонятного! - смеялся он, и вот опять коснулся щеки виском; на этот раз прикосновение длилось дольше.
   - Откуда же мне знать, что вы имеете в виду! - выдыхала она, тоже невольно начиная клонить голову.
   Что-то стукнуло, и Мурашин, отброшенный мощной пружиной, мгновенно очутился там, где был три минуты назад - в полуметре от Твердуниной.
   Дверь раскрылась. Показалась швабра; загремело ведро и вошла тетя Муся, уборщица.
   - Ой, - испугалась она. - Да вы никак на работе, Александра Васильевна!
   - Уходим, тетя Муся, уходим! - громко ответила Твердунина, вставая.
   - Делов-то, делов! - ахала тетя Муся. - Вы б себя-то пожалели, Александра Васильевна! Это ж статочное ли дело! С утра до ночи, с утра до ночи!..
   Она принялась громыхать стульями.
   Чертыхнувшись про себя, Николай Арнольдович поднялся.
   Коридор был слабо освещен двумя горящими в разных его концах лампами. Ковровая дорожка гасила звук шагов. Николай Арнольдович досадливо покашливал.
   - Да, - сказал он, когда они подошли к лестнице. - Крутые тут у вас ступенечки... Позвольте-ка, - и взял ее под руку.
   Она мелодично рассмеялась - и сама удивилась: что смеется? чему смеется? И откуда в ней такой переливчатый смех - будто колокольчик: динь, динь, динь! - сроду такого не было.
   - Вниз-то по ним легко. Вверх трудновато, а вниз - что ж... Пожалуйста!
   - Ничего, ничего... Вам вниз, думаю, не придется! Вы готовьтесь к подъему! К восхождению! Вы же знаете, Александра Васильевна: я считаю вас ценнейшим работником.
   - Ой, да что вы, Николай Арнольдович! - сказала она, замедляя шаг и поворачиваясь к нему смеющимся лицом. - Что вы! Я ведь женщина! Куда мне выше? Нет, моя карьера достигла потолка.
   - Бросьте! - негромко воскликнул Николай Арнольдович, прижимая к себе ее локоть. - Какого потолка! Вы еще и до половины не добрались! Нет, Александра Васильевна, придется вам поработать для гумрати! И предупреждаю сразу - на ответственных постах! Очень ответственных! Вы представляете, какой простор откроется, когда гумунизм выйдет за пределы края? Ого-го! Погодите, через годик вспомните мои слова!..
   - Ах, оставьте! - так же негромко отвечала Александра Васильевна.
   - Уж вы мне поверьте! У вас хватка. Умение работать с людьми. Я сразу вас оценил. Да и Михаил Кузьмич сколько раз: мол, Твердунина - работник из работников, Твердунина далеко пойдет!.. И потом: смех смехом, а ведь теперь вы у нас первый кандидат на обком.
   Николай Арнольдович понимал, что говорит вещи, которых говорить ни в коем случае не следует, однако рука Александры Васильевны была так горяча и податлива, что у него мутилось в голове.
   - Кандидат! - сказала она, снова рассмеявшись новым своим колокольцевым смехом. - Вы шутите!
   - Подождите, подождите, - рокотал Мурашин, прижимаясь к ней; они медленно спускались по лестнице, задерживаясь буквально на каждой ступеньке; в голове все больше мутилось, ощущение успеха и силы не покидало Николая Арнольдовича, и поэтому он говорил: - Год пройдет - все переменится! О! Вы знаете, какие у меня планы?
   - Какие? - с ласковым придыханием спросила она.
   Мурашин осекся. Планы у него и впрямь были грандиозные, однако даже в полном беспамятстве он не стал бы рассказывать о них Твердуниной.
   - Как Маяковский сказал, помните? Громадье планов, - ловко сворачивал он на безопасную тему. - Подождите, вот сейчас с Маскавом разберемся, выведем гумунизм за пределы края, снова за свои дела примемся! Картофель надо поднять в области? Что у нас, в самом деле, такое с картофелем? Безобразие! Молоко! Что за удои! В час по чайной ложке - это удои? Нет, понимаете, это не удои! А кормовая база! С такой кормовой базой мы далеко не уедем!..
   - Да, да, - кивала она, невольно прижимаясь боком. - Кормовая база... Поднимать нужно кормовую базу, Николай Арнольдович...
   - Вы смотрите, что получается, - рокотал он, невзначай беря ее нежные влажные пальцы в свои. - Ведь отнять кормовую базу - это все равно что вены перерезать живому организму.
   - Да, - шепнула она застенчиво, попытавшись высвободить руку, но поскольку Мурашин руку не отпускал, тут же оставила эти робкие попытки. Именно вены!..
   - Нельзя без этого! Никак нельзя! - сказал Николай Арнольдович. Он незаметно двинул плечом и его локоть коснулся нежной, выпуклой, мягко поддавшейся плоти.
   - Нельзя! - согласилась она, останавливаясь. - Разве можно?.. Подождите, я дверь открою.
   Александра Васильевна щелкнула замком, распахнула дверь (несмазанная петля отозвалась пронзительным кошачьим голосом) и включила свет. В комнате стояли две застеленные полутораспальные кровати, тумбочка, стол, пахло свежим бельем и запустением. Розовые шторы закрывали окно.
   - Располагайтесь, - с легким сожалением сказала она. Ей было очень приятно идти с ним, но вот они пришли, и на этом все кончилось. - Можно окно открыть, если хотите. Если вам не надует...
   - Окно? - напряженно переспросил Николай Арнольдович, делая к ней шаг. - Вы говорите - окно?
   - Да, окно... - пролепетала Александра Васильевна, отступая. - Если вам не...
   - О... о... окно? - с запинками повторил он, делая еще шаг.
   - Да... да... если не надует, - смятенно ответила она, отступая еще на три сантиметра и не находя в себе сил отвести взгляда от полыхающих голубым огнем глаз.
   Николай Арнольдович сделал новый шаг и обнял.
   - Что! что! - в полубеспамятстве повторила Александра Васильевна, пытаясь упереться немеющими руками в его широкую сильную грудь. - Что вы, товарищ Мурашин!
   - Товарищ Твердунина! - бормотал он ей в ухо. - Вы замечательный гумунист! Вы чудесный, прекрасный гумунист!..
   - Товарищ Мурашин!
   Как-то само собой получилось, что она прижалась к нему всем телом.
   - Вы великолепный гумунист! - повторял он. - Вы очаровательный гумунист!
   - Что вы делаете! - лепетала она, чувствуя сквозь платье обжигающий жар его ладоней. - Это же неморально, Николай Арнольдович!
   - Но... Александра Васильевна!.. - прерывисто и жарко выдыхал он, одной рукой прижимая, а другой шаря по ее спине. - В конце концов, даже гумрать... мы должны согласиться... примат общечеловеческих над приматом классовых!.. М-м-м...
   - Какие приматы?! - потрясенно шептала она, пытаясь освободиться и чувствуя, что ее попытки с самого начала обречены на провал: так же сильно, как вырваться, ей хотелось сейчас, чтобы ее не выпускали из объятий. - Какие приматы!..
   Что-то громко хрупнуло - это была застежка.
   - Ах! - сказала Александра Васильевна.
   Николай Арнольдович впился ей в губы.
   Снова что-то хрупнуло.
   Такое Александра Васильевна переживала только один раз в жизни - в юности, когда, не зная еще ничего о свойствах коньяка, выпила подряд три больших рюмки.
   - Вы поразительный, вы просто ослепительный гумунист! - неровным шепотом сказал он, оторвавшись. Дыхание обжигало ей ухо.
   - И вы! и вы тоже!.. - выдохнула она, пряча лицо у него на груди.
   Неожиданно Мурашин оттолкнул ее и, метнувшись к выключателю, погасил свет.
   - Что вы делаете?! - опять ужаснулась Александра Васильевна.
   Растопырив руки, Николай Арнольдович по-медвежьи приближался к ней, и в темноте его тело казалось еще больше.
   Рывком обняв, он мощным движением корпуса подтолкнул ее к кровати.
   - Да что же вы делаете! - шептала она, упираясь.
   Хрупнула третья застежка.
   Николай Арнольдович напряженно сопел. Александра Васильевна задыхалась от бури противоречивых чувств, охватившей все ее существо. Тела их раскачивались.
   Хруп! - четвертая.
   Николай Арнольдович попытался сделать подсечку. Александра Васильевна устояла, но все же еще через несколько секунд оба с шумом повалились.
   На кровати началась возня, прерываемая то умильным бормотанием, то свистящим шепотом, то вздохом.
   Тут и там уже начинала проглядывать белизна, ослепительная в полумраке.
   - О! - сказала она, понимая, что случилось непоправимое.
   Николай Арнольдович зарычал.
   Кровать ходила ходуном, скрипя и подскакивая, но они уже не слышали этого шума.
   И только всеслышащее эхо согласно гукало в пустых стенах райкомовской гостинички.
   Маскав, четверг. Ночной полет
   Машина мягко затормозила и остановилась у ворот в круге яркого света.
   - Сейчас, подождите.
   Настя высунула зонтик, раскрыла, потом и сама выбралась под дождь.
   - В девятнадцатую, к Сергею Марковичу. - Покосилась назад и презрительно бросила таксисту, торопливо вылезающему из машины: - Да что же вы так волнуетесь, гос-с-споди!
   - А ничего, - буркнул тот, мрачно поигрывая ключами; дождь быстро лакировал кожаную куртку и кепку. - На буревестник-то всякий сыграет.
   - Гос-с-споди, да на какой буревестник!
   - Да на такой... Не маленькие, - хмуро пояснил таксист. - К проходняку, да и дяде ручкой.
   - Ах, да замолчите, бога ради!..
   - Что мне молчать? - удивился таксист и почему-то добавил: - Я не на мазаре.
   - Да при чем тут мазар, гос-с-с-споди!..
   Сергей выплыл из небытия экрана.
   - Ты?!
   - Ну что так долго! - капризно сказала Настя. - Сережа, спустись, пожалуйста, меня таксист держит... ему сорок рублей нужно, а у меня мелких нет.
   Сергей крякнул и, казалось, потянул руку чесать затылок, но на полпути передумал и позвал:
   - Габенко! Слышишь?
   - Так точно, - услышала Настя голос отвечавшего.
   - Габенко, дорогой, прости, что такая петрушка... у тебя деньги-то еще есть?
   Охранник настороженно помолчал:
   - Сколько?
   - Полтинник.
   - Опять полтинник! - обиженно протянул Габенко. - Мне ж потом даже не позавтракать. На вас полтинников не напасешься - раз полтинник, два пол...
   - Утром, утром я тебе отдам! Не ехать же мне в банк среди ночи!
   - Ладно, - посопев, согласился Габенко.
   - Вот спасибо!.. Настя! Слышишь? Возьми у охранника! Поднимайся.
   У лифта она спешно вытрясла из пакета туфли. В ее планы не входило демонстрировать кому бы то ни было процесс своего переобувания, но всюду помаргивали индикаторы общения, и оставалось только надеяться, что никто не следит за тем монитором, на котором она, прыгая на одной ноге, расшнуровывает и снимает ботинки. Лифт стремительно мчался на ее зов, яркая точка перескакивала из квадратика в квадратик: шестнадцатый, пятнадцатый, четырнадцатый... одиннадцатый... девятый... шестой... Успела: легонько пристукнула каблуками; в то же мгновение бесшумно раскрылись двери, и она шагнула в зеркальное пространство кабины, заталкивая второй мокрый ботинок в пакет вслед за первым. Легкое стеснение дыхания, сопровождаемое низким почти неслышным гулом: у-у-у-ум-м-м-м-м!.. Щелчок. Двери снова разъехались.
   - Привет!
   Загадочно улыбаясь, она перешагнула порожек лифта и с твердым постукиванием ступила на мрамор.
   - Какими судьбами?
   - Не рад? - спросила Настя, смеясь.
   Шагая за Сергеем к распахнутым дверям квартиры, чувствовала только, что ошибаться ей ни в коем случае нельзя. Поэтому, несмотря на то, что в одной руке несла пакет, в другой - отсыревшую куртку, выглядела беззаботно, говорила низким бархатным голосом, смотрела лучащимися глазами; через фразу смеялась, легко закидывая голову и встряхивая золотистыми прядями. Испуганно схватила за руку и расхохоталась, когда медведь пристал с настоятельным требованием снять шляпу.
   - Ой, зачем ты мучаешь животное! Ой, а Валя где?
   - Валя? - Сергей неопределенно помахал рукой. - Валя в отъезде. Проходи, проходи. Извини, я договорю.
   Он поднес к уху трубку и стал раздраженно и отрывисто кого-то отчитывать, время от времени посматривая на нее и при этом извинительно пожимая плечами - мол, прости, пожалуйста, дела. Настя не прислушивалась, разглядывала обстановку. Разговор шел на повышенных тонах; на той стороне линии находился некий Василь Васильич, от которого Сергей жестко требовал каких-то объяснений. Она думала о своем; легкий, почти приятный озноб не отпускал ее, и она только невольно морщилась, когда кое-какие слова Сергея задевали сознание. Вот прозвучало "...а у меня информация, что всего сорок пять тысяч!..", потом "...только три дня в запасе, вы хоть это-то понимаете?!", следом - "...а где же эти хваленые пропагандисты, пропади вы все пропадом!..", затем "...и почему не вывели марьинских?! Нет уж, вы мне ответьте, Василь Васильич, - почему?!", далее - "...Ну хоть в казармах-то что-нибудь успели?..", и еще - "...а зачем я тогда вам деньги плачу?! Да вы хоть представить себе можете, что такое полтора миллиона таньга?!" В конце концов он сунул телефон в карман и встал перед ней, улыбаясь.
   По дороге, в такси, Настя размышляла, что и в какой последовательности скажет, - и ничего не придумала. В сущности, проще всего было бы не строить из себя диву, не цокать каблуками, не шагать воинственной раскачкой - так, чтобы подолец платьишка вызывающе плясал и закидывался, - а просто, по-бабьи, разреветься прямо на пороге - м-м-м-м-ма-а-а-а-а-а!..
   К сожалению, это было никак, никак невозможно.
   - Представляешь, Сережа, - говорила она кукольным голосом, расхаживая по гостиной как дюймовочка: наманикюренные пальцы врастопырку, - Ой, какие... эти два - голландцы?.. У тебя просто музей... Вот, и представляешь, Леша во вторник уехал в Питер и оставил меня без денег... ну вообрази, какая глупость!.. А мне... Ой, это что, подлинник?.. Ну, караул, Кримпсон-Худоназаров, пора тебя раскулачивать...
   Сергей снял очки, отчего его худощавое лицо утратило свойственное ему выражение собранности и ненадолго сделалось усталым и растерянным.
   - Во вторник? - переспросил он, шаря в кармане халата; извлек замшевый лоскуток и подышал на стекло.
   - Ну да, а мне завтра нужно остаток выплатить за... ну, неважно, купила я одну вещь... А он, балбес, банковскую карточку увез!
   И Настя рассмеялась, жестом пригласив посмеяться и Сергея.
   - Что это он: туда-сюда, туда-сюда... - пробормотал Сергей. - Просто в глазах рябит. - Посмотрел стеклышко на свет, вдумчиво подышал на второе. - И не лень ему мотаться... Во вторник - Питер, сегодня - ко мне, от меня, видимо, опять в Питер... да?
   Настя сощурилась.
   - Он у тебя был?
   - Не без того...
   - Зачем?
   - Да примерно за тем же. Про покупки, правда, не рассказывал... Но денег взял.
   - Расскажите про покупки, - пробормотала Настя. - Про какие про покупки?..
   - Про покупки, про какупки... про кап...
   - Про покупки, про покупки, про покупочки мои! - мстительно протараторила она.
   - Вот именно... Давай, давай. Выкладывай.
   - Да все нормально, чего ты! - она принужденно рассмеялась. Совершенно все тип-топ!
   Сергей без улыбки взглянул на нее и подумал, что, скорее всего, Настена еще поморочит ему голову, но в конце концов расскажет, что же на самом деле случилось. А когда он поможет, то снова перестанет быть ей нужным. И опять останутся одни воспоминания: о лукавой китайщине в разрезе карих глаз, о светящейся коже на персиковых скулах, об инквизиторских ямочках на щеках справа и слева от смеющихся губ... Втемяшилось, что без Алексея никак - и хоть ты кол на голове теши.
   - Значит, тип-топ? - переспросил он.
   - А не похоже? - и тут же крутанулась на скользком паркете, смеясь. Все внимание обращают.
   - Похоже, похоже, - согласился он. - Ну, тогда извини: я должен ехать. Тебя подбросить?
   Настя молчала, покусывая губы. Подошла к креслу и со вздохом в него повалилась.
   - Короче, он пошел на кисмет-лотерею, - развязно сообщила она, закидывая ногу на ногу.
   Сергей перестал улыбаться.
   - Ничего себе... Следует полагать, внезапно разбогатели? Наследство, видимо? Поздравляю. Единственное, чего в этом случае не понимаю, это зачем он занимал у меня деньги. Во-первых, с такой суммой на кисмет-лотерее делать нечего. Во-вторых, если есть свои, то...
   - Ну ладно, хватит! Никто ничего не получил! И никто не разбогател! Он нашел билет. Хотел сдать - а уже нельзя. Тогда он поехал на игру, а я... а я не знаю, что делать!
   - Час от часу не легче. Он спятил? Вообще, первый раз слышу, чтобы билеты кисмет-лотереи валялись на дороге. Должно быть, специально для самоубийц подбрасывают...
   - Перестань, - нетерпеливо сказала Настя. - Не нуди. Давай, поехали. Что мы резину-то тянем?
   - Прости, что тянем? - холодно осведомился Сергей, рассматривая микроскопический заусенец на мизинце. - Какую резину?
   - Не понимаешь?
   - А что я должен понимать?
   - Ну, ехать же нужно! За ним ехать!
   - Зачем?
   - Ты шутишь? Ты хоть знаешь, чем он рискует?
   - Ну, допустим, знаю. Однако, сама посуди, что я могу сделать, если он сам, в здравом уме, в твердой памяти и по собственной воле туда двинулся? Мчаться за ним? А что я ему скажу? Я ему скажу: Леха, пошли отсюда. А он мне ответит: пошел бы ты знаешь куда? И будет прав.
   - Ну довольно болтать, прошу тебя! Поедем!
   - И не подумаю.
   Настя недоверчиво рассмеялась.
   - Прекрати, - просительно сказала она. - Ну пожалуйста. Сережа, миленький. Ты же все понимаешь. Мы же не можем его бросить, правда? Ладно, допустим, что он плохой... или там сумасшедший. Ладно. Но я не могу его бросить. Он сумасшедший, он пошел на кисмет-лотерею, а я должна...
   - Да никакой не сумасшедший! - резко ответил Сергей. - А ты, с другой стороны, ничего не должна. Ты сама, по своей воле схватилась - и тянешь воз как ломовая лошадь! Кто заставляет? Теперь вот беги спасать от кисмет-лотереи! Замечательно! Просто слов нет! А завтра он банк пойдет брать - тогда что?
   - Ладно, хватит, - оборвала она. - В таком случае дай мне денег. В долг дай, в долг.
   - Сколько?
   - Н-не знаю... ну, тысячу дай.
   - Тысячу чего?
   - Чего, чего - рублей! Непонятно?
   - Не груби. Я дам, мне не жалко, - сказал Сергей, странно улыбаясь. Только скажи, ты в курсе, сколько можно на кисмет-лотерее выиграть?
   - Ну?
   - Пятьсот тысяч таньга! И это значит - столько же проиграть. Понимаешь? Так что ты будешь там делать с тысячей рублей?
   - Я не знаю, - Настя всхлипнула. - Что ты от меня хочешь? Что ты меня мучишь? Я к тебе пришла как к другу, а ты... Хорошо... ладно... я думала, ты... - она встала и потерянно двинулась к дверям, - а ты...
   - Стой! - сказал Сергей. - Подожди.
   Она послушно остановилась.
   - Надеюсь, ты понимаешь, что ничего сделать не сможешь. Более того, не уверен, что и мне это по силам. Тем не менее, - он сделал нервное движение и продолжил: - Короче, предлагаю тебе сделку.
   - Опять, - всхлипнула Настя. - Ну зачем, зачем ты снова!
   - Можешь меня не слушать, пожалуйста. Тогда - до свидания. Все. Прощай. Если же условия сделки тебя интересуют, я их скажу. Условия простые. Очень простые. Я его оттуда вытаскиваю, но ты остаешься со мной. Навсегда. - С каждым следующим словом Сергей повышал голос. - Поняла? Все! Хватит! Я больше не могу смотреть, как ты мучаешься! Что ты в нем нашла?
   - Ты не поймешь, - сухо сказала она.
   - Я не пойму! И пусть! Пусть он выдающийся человек, а я этого не понимаю! Пусть он гений - а я не вижу! Ладно! Пусть он уникальный и неповторимый! Пусть он один на миллиард! А я - заурядный и простой! Двенадцать штук на дюжину! Пускай! Согласен! Плевать!.. Но я тебя люблю и не желаю на это смотреть! Ты понимаешь, что жизнь проходит? Ты что же думаешь молодеешь с каждым годом?! Ты собираешься вечно быть молодой?! Да тебе... он осекся на полуслове и продолжил другим тоном: - Я просто хочу сказать, что ты заслуживаешь совершенно другой жизни, и в моих силах тебе ее обеспечить. И - пожалуйста: я и его пристрою как нельзя лучше! Пожалуйста! По любой части! Коммерция? - пожалуйста. Не хочет - пусть на службу. Милости прошу! Да вон хотя бы к Гаджиеву начальником департамента!
   - Зачем ему начальником департамента?
   - Пожалуйста! В любое другое место! Он хочет лабораторию. Отлично. Будет ему лаборатория! Класса "Е"! Класса "F"! Собственная! Личная! Нет проблем! Пожалуйста! Как сыр в масле кататься будет. Только уж без тебя!..
   - Что ж ты сейчас-то его не пристроишь? - презрительно спросила Настя. Она стояла теперь, подбоченясь, и с каждой его фразой к ней возвращалась потерянная было осанка. - А? Жалко, да?
   - Да, да! Вот такие условия, да!.. - нервно говорил Сергей. - И не надо дурацких вопросов!.. Потому что я... - Наверное, он хотел бы сказать, что страшно болен и что, некогда мгновенно пораженный ею (так пуля поражает бегущего, так поражает удар жизнелюбца, поднесшего к губам край бокала), он лишь ею одной и может быть исцелен; и без этого сладостного и недостижимого лекарства его собственная жизнь тянется тусклой чередой мелких побед, которыми не перед кем похвалиться, и поражений, о которых не с кем погоревать. - Потому что нет у меня больше сил... ты понимаешь это или нет?
   - Я согласна, - ледяным голосом сказала Настя. - Что ты бормочешь там? Я же говорю: согласна! Поехали.
   Сергей надел очки и ошеломленно на нее посмотрел; затем дернулся было к секретеру, но замер на полпути; выхватил телефон. Морщась от спешки, натыкал пальцем номер.
   Настя отвернулась, подошла к окну. Стояла, кусая губы.
   - Денис? Не спишь? Прогревай свою бандуру. Что? Потому что мне нужно раньше... Все, хватит базарить. Какая тебе разница, куда? - прикрыл трубку ладонью, спросил: - В "Маскавской Мекке"? - Настя кивнула. - В Рабад-центр. В "Маскавскую Мекку" двинем. Все, сейчас буду.
   Он ринулся в другую комнату, на ходу сдирая халат. Вышел в пиджаке. Щелкнул дверцей секретера. Извлек небольшой, в три четверти ладони, пластикатовый скорчер. Высветил индикатор заряда, удовлетворенно хмыкнул и сунул в карман.
   Через несколько минут они вошли в лифт. Настя потянулась было нажать кнопку с золотой единичкой, но Сергей придержал ее ладонь и нажал другую верхнюю, на которой была выдавлена такая же золотая литера "U".
   - На крышу, - сказал он. Пока кабина набирала ход, взглянул на часы и сообщил, отчего-то морщась: - Двадцать минут как начали. Надеюсь, он не в первых рядах.
   - А если в первых? - спросила Настя.
   - А если в первых - тогда выиграет. Как пить дать, выиграет! Сейчас придем - а там уже холуи бабки в чемодан пакуют. В этом случае наша сделка признается ничтожной. Надеюсь, ты не будешь возражать?
   Настя фыркнула, но все же последние слова ее с ним несколько примирили.
   Кабина остановилась, двери разъехались, выпустив их в какой-то бетонный предбанник. На потолке пощелкивала и мелко трепетала неисправная люминесцентная лампа. По двум стенам справа и слева стояли металлические шкафы. В третьей, прямо напротив лифта, располагалась внушительная стальная дверь. Над ней нервно моргал индикатор общения. Сергей сунул карточку в контроллер. Громко и недружно щелкнули замки. Он взялся за ручку и налег плечом. Дверь начала открываться. За ней клубилась сизая темнота и клочья тумана.
   - Смотри! - крикнул Сергей. - Красиво?
   Они стояли на крыше дома под куцым навесом справа от ситикоптерной площадки. Стальные листы навеса звонко гудели под струями дождя. Город теснился внизу. Огни Маскава сияли и помаргивали; с ближними непогода не могла ничего поделать, и они горели ярко; дальние были похожи на звездные туманности - до самого горизонта лежали белесые пятна, переливающиеся мерцанием разноцветных искр. В силу оптического обмана земля казалась более круглой, чем на самом деле, - Маскав был выпуклым и красивым, как скифский курган.
   - Где юг? - крикнула Настя.
   Сергей махнул рукой.
   - Зачем тебе?
   - Мы там живем! - она тоже махнула. - Во-о-о-он!
   - Ты лучше туда смотри! Видишь?
   Она взглянула, и поняла, что хрустальная крюшонница, опрокинутая над северо-западным сектором города и порождавшая вокруг себя мутное голубое сияние, мертвенный свет которого достигал облаков и трепетал на них, была куполом Рабад-центра.
   - Пойдем, пойдем! - Сергей потянул ее к ситикоптеру. - Давай быстренько!
   Настя с содроганием выбежала под дождь - и тут же нырнула в теплую кабину.
   - Здрассти, - сказала она, усаживаясь.
   - Здравствуйте, коли не шутите, - степенно отозвался парень лет двадцати, с неудовольствием следивший сейчас за тем, как следом за ней в машину забирается Сергей. - Тише, тише, Сергей Маркович... всю обивку порушите... это ж не железное.
   - Извини, я не складываюсь, - огрызнулся Сергей. - Знакомься, Настя. Этого милого молодого человека зовут Денисом. Характер нордический... в том смысле, что сварлив не по годам. Мне вообще везет с персоналом. Давай. Поехали, и поскорее.
   - Нордический не нордический, - обижено заворчал Денис, щелкая тумблерами, - а машина ухода требует. Если за машиной не следить, машина развалится. - Он включил звукопоглотитель, и Настя почувствовала, что на голову ей надели мешок с ватой; голос самого Дениса стал вдвое тоньше и приобрел неприятное дребезжание. - Турбак ресурс еще вчера отработал, а вам лететь приспичило... случись что, я отвечай... лицензию отнимут к аллаху...
   - Ты долго будешь мне на мозги давить? - возмутился Сергей таким же тонким и позванивающим голосом. - Помолчи, бога ради! И давай, давай, не тяни. На ходу прогреемся.
   - На ходу так на ходу. Дело ваше... - Лопасти пошли в мах, ситикоптер принялся задирать хвост. - Движок застучит, тыщ на пятнадцать ремонтику насчитают, вот и будет вам на ходу... - Взял штурвал на себя, машина легко оторвалась и бесшумно пошла влево, заваливаясь с крыши вниз.