Страница:
Дервиш скорбно покачал головой, провел ладонями по щекам и сказал негромко:
- Чудны дела Твои, Господи.
- Нет, конечно, безумцев полно. Если человеку терять нечего, то ему и жизнь не дорога. Подумаешь! - он пойдет и сыграет, и пусть его потом порубят на куски... ну вот как вас, примерно... да? Но это - Габуния поднял палец и веско им покачал, - только когда бабок нет совсем. Нечего ему терять рубите, что там!..
- Конечно, - кивнул Найденов. - Или грудь в крестах, или голова в кустах.
- Вот именно... Но билет стоит триста таньга. А если у человека есть триста таньга! - Габуния оттопырил толстую губу и со значением оглянулся. Триста таньга! Если есть триста таньга, он никогда не попрется на кисмет-лотерею! Зачем? Он на эти триста таньга магазин откроет... пекарню откроет... да? Сгоняет в Алжир, привезет товару на триста таньга... э-э-э-э, на триста таньга можно развернуться!
- Я-то билет нашел, - пояснил Найденов. - У меня трехсот таньга не было.
- Нашли? - с изумлением переспросил Сандро. - Вот повезло!
- Аллах сам знает, кого осыпать милостями, - невзначай заметил дервиш.
- Милость! - возмутился Габуния. - Его сейчас положат под ножи - это милость, по-вашему?
- Во-первых, вы сами сказали: повезло, - сухо сказал дервиш. Во-вторых, этого не случится. Доброта Аллаха велика и необъятна.
Габуния только безнадежно махнул рукой.
- Ну и что? Вы, значит, нашли билет - и сюда?
- Разве незаметно? - усмехнулся Найденов.
Все молчали. Негромко пощелкивали четки в пальцах. В конце коридора капала вода: цок! - и опять через две секунды: цок!
- На что только люди из-за бабок не идут...
- Я-то, собственно, не из-за денег...
- Ну да. Не из-за денег. Вы просто любите щекотку. Особенно если чем-нибудь остреньким... Бросьте, чего там... не из-за денег!.. - Габуния обхватил голову руками и закачался, как прежде. - М-м-м-м!.. м-м-м-м!..
- Да, конечно, я хотел получить деньги, - сказал Найденов. - Но...
- Все правильно, - бормотал Габуния, не слушая. - А что еще есть в мире ценного? Время? - да, время, но оно течет себе и течет... единственное, о чем не нужно заботиться... Разве удержишь? Нет, не удержишь... не твое... кап-кап, и нету... Еда? - еду съел, и все, и нет еды. Хлеб съел - хлеба нет. Мясо съел - нет и мяса... ничего нет... Что еще? Водка? - ну выпил водку... и нет водки... еще, правда, похмелье наутро, но и оно прошло. Женщина? ладно, переспал с женщиной... мягкая, нежная... ночь прошла, настало утро... и где нежность? где мягкость? - может, уже у другого в руках ее мягкость. С другой переспал, с третьей... с сотой, с тысячной... зачем это все?.. не понимаю, нет... Дружба? - знаю я эту дружбу: сегодня друг, завтра вилы в бок. Сегодня в долг клянчит, завтра не отдает, а сам попросишь - так вот тебе... дулю вот такую жирную... на, пользуйся. Искусство? - а что искусство? Ну был я когда-то художником, и что? Кто понимает?.. Никто не понимает. Пашешь, пашешь... потом приходит дурак, ногтя твоего не стоит: чепуха, говорит, ремесленничество, говорит, мазня, говорит. Что еще? Да ничего... А бабки? - а вот бабки-то, бабулечки мои хорошенькие... бабулечки мои сладкие... вот они-то остаются... они не подведут... Все - туман. Все проходит. Ничего нет. Ни-че-го! А они - здесь. Посмотришь - вот. Хочешь пощупай. Хочешь - погладь. В банк приходишь - там тебе девонька такая... с улыбочкой такая... грудочка у нее такая... м-м-м!.. пальчиком беленьким ф-р-р-р-р! - счетец разрисует... ах, благодать!.. вот они! Живехонькие! Нолики! Единички! Девяточки! Пятерочки!.. Хочешь - золотом. Хочешь зелеными. Хочешь - таньга!.. ух, люблю таньга, люблю! Таньга-таньгушечки, сладкие мои!.. Э-э-э-эх!
Габуния надрывно вздохнул, и его горестное бормотание перестало расчленяться на отдельные слова - казалось, где-то под лавкой ворчит безнадежно больная собака.
- Господи, великий Боже, - зашептал дервиш, молитвенно складывая руки и раскачиваясь. Красная миска на сальной веревке болталась как маятник на худой шее. - Господь-владетель, повелитель и судья. Зоркие очи Твои смотрят на нас и денно, и нощно. Ты всезнающий. Ведомо Тебе и что явно, и что скрыто. Ты милостив и строг, справедлив и честен. Внемлют Тебе и люди, и звери, и камни, и воды. Нет Тебе имени одного, но в каждом звуке имена Твои. Ты все исчислил и всему дал цену. Речь Твоя - твердь, а молчание - бездна. Ты прощаешь прегрешения и принимаешь покаяния. За крупицу добра воздаешь стократ. Ты силен в наказании. Тебе принадлежит что в небесах и что на земле. Прости же рабу Твоему грешному, безъязыкому. Жалко безумие его. Даже в смертный час не знает раб, что и было ценного. Не заботит вечный дар Твой, а заботит прах земной. Не волнует раба, что будет с Твоим владением, а заботит пыль. Недостойна пыль быть помянутой рядом с именем Твоим. Прости ему, Господи. Скоро вернет он Твое имение... и обречешь Ты его на муки адовы.
- Вы бы, уважаемый, лучше о себе подумали, - буркнул Габуния. - Вас отсюда тоже не в санаторий потащат. У самого-то, небось, на душе кошки скребут, а все туда же - о других рассуждать... Пыль! Было бы у вас этой пыли побольше, так могли бы откупиться...
- От Господа не откупишься, - упрямо возразил дервиш. - Не откупишься от мук адовых.
- Вы себя надеждами-то не тешьте. Рай, ад!.. - смешно слушать. В яму и дело с концом. А то вон у Топорукова бадья с кислотой: два часа - и как не бывало...
- Рай есть, - упрямо сказал дервиш и заговорил распевно и громко, раскачиваясь в такт своим словам. - Кто не знает, тот думает - нет. А кто знает - тот знает. Имеются свидетельства. Фарид Тагишевич Шамсуддинов из Бугульмы рассказывал мне со слов Феликса Соломоновича Зильбермана, что Николай Степанович Торопцев говорил со слов Фазлиддина Петровича Бакурина, которому поведал Карп Ашотович Газарян, что один праведный старик из города Ярославля, с улицы Юннатов, по фамилии Сердюченко, несколько лет назад весной совершал пасхальный намаз на своем балконе. И вдруг воспарил вместе с ковриком. Велика сила Господа, и скоро влетел праведный старик в черный зев незримой прежде пещеры на берегу реки Волги, в сорока пяти километрах от большого промышленного города Саратова. От испуга закрыл глаза, а когда открыл - перед ним был рай. Прекрасные сады окружали праведного старика, чудесные деревья шелестели драгоценной листвой. Кругом били фонтаны, чистые хаузы сверкали хрустальной влагой. Полногрудые гурии плескались нагими в светлых водоемах, и призывный смех был мелодичнее самой прекрасной музыки. Под деревом с золотыми листьями и яхонтовыми плодами стоял стол, уставленный яствами и напитками, каких не едят, не пьют цари земные. В середине стола находилась огромная чаша, а над чашей висела в воздухе голова пророка Хуссейна, и по каплям сочилась кровь, все пополняя и пополняя чашу... Праведный старик упал на колени, и Вышний голос сказал ему: "Смотри! Когда чаша переполнится кровью мучеников, наступит конец света, и тогда позову вас на Суд Свой! И встанете из могил, и сойдетесь ко Мне! И решу, кого оставлю с Собой, а кого в пещь огненную до скончания веков..." Праведный старик вскоре вернулся домой, на улицу Юннатов, и больше никто не был в той пещере. Праведный старик сгоряча взялся проповедовать о том, что слышал, - и пострадал. И когда выпустили, он клялся, что до краев чаши осталось совсем ничего - ну совсем, совсем чуть-чуть: может быть завтра, может быть, через неделю; в крайнем случае - через месяц переполнится она. Так почему я должен бояться смерти? Пусть моя кровь прольется в этот сосуд! Чем скорей я погибну, чем скорее пополню райскую чашу, - тем скорее вострубят архангельские трубы, тем скорее зло окутается дымным пламенем геенны!..
Габуния вздохнул.
- Вас не переспоришь. Душа, душа... вот втемяшат себе какую-нибудь ерунду, честное слово, хоть кол на голове теши.
Они помолчали.
- Ну что уж вы так, - сказал Найденов. - Душа-то, конечно, есть.
- Уважаемый, вашего полку прибыло, - саркастически буркнул Габуния.
- Ну правда же, есть, - повторил Найденов. - Что касается рая или там ада, то я, конечно, не в курсе... Но душа-то точно есть, Сандро. В физическом смысле, я хочу сказать.
- В каком еще физическом смысле? Вы мне голову не морочьте, я не физик.
- Это же очень просто, - удивился Найденов. - В физическом смысле - это значит, что она может быть, как всякое иное физическое явление, подвергнуто исследованию, результаты которого должны быть устойчиво повторяемы.
Габуния враждебно нахохлился.
- Вот, например, рука, - пояснил Найденов. - Есть у вас рука? Вы можете измерить ее длину? Раз измерить, два измерить, три. Будет примерно одно и то же. С точностью до погрешности измерений. Или, положим, взвесить...
- Скажете тоже, - отмахнулся Габуния. - Не дай бог...
- ...измерить объем, плотность... и так далее. То же самое и...
- Рука - вот, - перебил Габуния. Он сунул Найденову под нос внушительный волосатый кулак. - Рука - есть. Отрубишь - взвесишь. Предположим. А душа - где? Как можно взвесить то, чего нет?
- Да как же нет? Вы просто не в курсе, - Найденов помедлил. - В общем, вы правы - что уж напоследок тайны скрывать, никому уже не нужны эти тайны... Ладно, тогда следите за мыслью. Значит, во-первых. Вот вы говорите - нет души. Допустим. Допустим, так и есть: души нет. Но откуда в таком случае представление о ней?
Габуния отмахнулся:
- Мало ли откуда! Выдумали вот такие...
И презрительно кивнул в сторону дервиша.
- Ничего нельзя выдумать, - возразил Найденов. - Мы можем только поименовать явление. Или сконструировать что-нибудь из уже известных явлений. Вы когда-нибудь пробовали выдумать что-нибудь такое, чего не существует? Знаете, что рисует ребенок, если его просят изобразить несуществующее животное?
- Ну?
- Он комбинирует - ноги льва, тело крокодила, хобот слона... Фантастический урод получается, да! - но все его части изначально известны. Неизвестное нельзя выдумать! Так откуда же тогда взялось представление о душе?
- Вы прямо академик, - хмыкнул Габуния. - Чего только в этих зинданах не наслушаешься...
Найденов поднялся и теперь расхаживал перед оппонентом, как тысячи и тысячи раз в собственном воображении расхаживал перед притихшей аудиторией.
- Значит, если человек имеет представление о душе, то он получил его через некоторые свои ощущения. И никак иначе.
- Что еще за ощущения?! - вспылил Габуния. - А если я не ощущаю?! Вот не ощущаю я - и все тут! А если мне кто гонит, что он якобы ощущает, так я говорю: врешь ты, мерзавец, наглая твоя рожа!.. Какие такие ощущения?
- Например, визуальные. Вы скажете, что вам в этом деле зрение не помогает - вы не видите. Правильно, не видите, - согласился Найденов. - Это естественно. Подавляющее большинство не видит. Лавку видит, - для убедительности он постучал костяшками пальцев по лавке. - Решетку вот еще видит... лампочку, допустим, видит... а душу не видит. Но ведь бывают исключения, Сандро! Существуют люди, одаренные способностями, которые кажутся нам противоестественными. А они не противоестественные! Они естественные, только чрезвычайно редко встречаются. Например, вы в темноте читать можете?
- Что я могу читать в темноте? - хмуро отозвался Габуния. - Дайте спички, прочитаю.
- А, например, через стену?
- Да знаю я, куда вы клоните, - отмахнулся Сандро. - По глобализатору показывали. Ну да, читают в темноте. И через стены. На велосипедах ездят с завязанными глазами. Надо еще проверить, как там у них глаза-то завязаны... какие стены...
- Вот! Человек с завязанными глазами ездит на велосипеде, нитку в иголку вставляет, в картишки перекидывается или из винтовки лупит в самое яблочко - и как будто так и надо. Он видит без помощи глаз - и это вас не удивляет. Вы привыкли к этой мысли. Так почему вы должны удивляться, если человек с открытыми глазами всего лишь видит чуть больше, чем вы? Если он видит что-то такое, чего вы не увидите, даже если все глаза проглядите!
- Да что еще видеть-то?
- Да душу-то и видеть! Именно душу-то и видеть!
- И впрямь, что ж тут такого, если человек видит без помощи глаз? поинтересовался дервиш. Нервное пощелкивание четок выдавало его волнение. Это в порядке вещей. Еще и не то будет. Начнут люди летать по воздуху будто птицы небесные... нырнут под воду гадами морскими... закапываться в землю станут аки черви почвенные! Что в этом удивительного? Все это нам предсказано, в книгах написано, - вот и живем как по писаному. Предвещено вам, неверные! При конце света узрите чудеса, каких прежде не было! Перед тем, как распечатают печати, примется враг смущать род людской!.. Что в этом удивительного? Говорил же праведный старик из города Ярославля, с улицы Юннатов, истинно передал я вам слова его: меньше волоса осталось до края райской чаши! Что ж удивляться тому, что кое-кто стал видеть в темноте?
Найденов пожал плечами:
- Короче говоря, я лично знал одного человека, который обладал способностью непосредственно видеть душу. По его словам, это что-то вроде легкого облачка, окутывающего грудную клетку. В зависимости от душевного состояния человека облако меняло цвет и плотность. Кроме того, у разных субъектов оно изначально имеет разный вид - светлее, темнее, с какими-то сгущениями, с изъянами...
Габуния фыркнул.
- Выдумать что хочешь можно...
- Это был мой отец. Когда его забрали, мне было тринадцать. Он начинал искать подходы к чисто физическому исследованию наблюдаемого им феномена. Ему приходилось действовать очень осторожно, и...
- Почему осторожно? - перебил Габуния.
- Да просто чтобы не засветиться. Он не хотел, чтобы кто-нибудь использовал его способности в собственных целях. Ведь что значит исследовать? Это значит выяснить закономерности развития, изменения. Сделав это, можно переходить ко второму этапу - искать способы управления процессом - то есть управлять человеческой душой. Представляете себе, что это такое? И если, допустим, кто-то взялся за дело с нужного конца... что-то наконец стало получаться с этим управлением... так на что сделают упор? На то, чтобы лечить душевные уродства? Прививать щедрость и милосердие? Учить великодушию и совестливости? Позволить людям стать лучше? Чтоб хотя бы убивать разучились?..
Его не перебивали.
- Ничего подобного. Есть дела поважнее. В первую очередь засекреченный институт сконструирует небольшое устройство, внешне напоминающее мегафон. Под названием, скажем, УЧД-1. Это самое УЧД-1 ставится на танк. Танк выезжает на передовую. Оператор сидит за пультом. Направленный луч воздействует на души вражеских солдат. Вражеские солдаты с плачем лезут из окопов. Может быть, перед тем пристрелив офицеров. Здорово? У кого в руках такая штукенция, тому ничего не страшно. Война? - давай войну. Массовые волнения? - давай массовые волнения. Не боимся. Верньеры покрутил, и вот: только что орали и махали транспарантами, а теперь все бросили и бегут обниматься с кобровцами. Плохо ли?.. Поэтому и пыхтят над этой задачкой изо всех сил. Но задачка непростая, нелегко с ней справиться. А отец мог бы помочь. Одно дело, когда ученый тычется вслепую: таким полем воздействует на испытуемого, сяким полем... А по испытуемому ничего не видно. Ему, вроде бы, все равно - сидит себе, улыбается. Исследователь не владеет результатами испытания. Нужна огромная статистика, чтобы хоть крупицу смысла поймать... да? И совсем другой коленкор, когда кто-то сразу наблюдает результат. Просто - видит. Глазами! Можете представить?
Найденов вздохнул.
- Только отец не хотел, чтобы с его помощью лепили вот такие мегафоны. Он хотел совсем другого. Он искал способ сделать человека лучше. Чтобы его душа была чище. Светлее. Чтобы мир хоть немного изменился. Чтобы люди в этом новом мире чувствовали себя уютно. Чтобы им было радостно жить. Чтобы радость одного не оплачивалась горем другого... Должен же во всем этом, Найденов махнул рукой, описывая круг, - появиться хоть какой-нибудь смысл? Или так и останется все - деньги, власть, страх, ненависть, глупость, безжалостность, злоба, жадность, мучения, смерть?.. И никогда не будет ни чести, ни разума, ни благородства, ни великодушия, ни щедрости, ни надежды?.. Понимаете?
Найденов помолчал.
- Вот чего он хотел. Поэтому держал свои способности в тайне. Работал самостоятельно... добился кое-чего... А потом эпоха Великого Слияния... мобилизация... Всех гребли под одну гребенку, чего вы хотите... Успел мне рассказать кое-что, а сам...
- А вы? - хрипло перебил Габуния. - Вы-то, часом, не видите?
- Нет, - соврал Найденов. - Не вижу.
- Возблагодарите Господа, - посоветовал дервиш. - Клянусь Тем, в Чьих руках моя жизнь, это дело нечистое!
Страх и ожидание развязки обостряли чувства. Найденов видел как никогда отчетливо. У дервиша душа была широкой, слегка вытянутой, ровной; цветозона ясно-голубая, правильной формы, суженная по краям. Зона турбулентности практически отсутствовала. Что касается Габунии, то его интересно было бы понаблюдать подольше: плотная, грушевидной формы, отливающая синим, с темными стяжениями в верхней части, душа его беспрестанно волновалась, а внизу, где турбулентность была, по-видимому, максимальной, - бурлила, как будто борясь сама с собой. Короткие и резкие содрогания пробегали быстрыми волнами по всей зоне; справа мучительно клокотал и бился болезненный пунцовый очажок. Наверное, ему можно было бы помочь сейчас именно фриквенс-излучением... несколько минут семисотмегагерцового... Но что толку думать о том, что нико...
Где-то вдалеке лязгнуло железо.
Найденов вздрогнул.
Габуния повернул голову, прислушиваясь.
- Все в руках Божиих... велик Аллах и славен, - пробормотал дервиш. Наполним ча-а-ашу!..
- Вас бы тамадой, уважаемый, - хрипло сказал Габуния, не отрывая взгляда от желтого пятна электрического света в дальнем конце коридора.
- Напо-о-о-олним ча-а-а-ашу!.. - снова дребезжаще возгласил дервиш.
Пальцы его дрожали, и четки в них мелко побрякивали.
Голопольск, пятница. Разлука
- ...Южного и Юго-Восточного округов Маскава. Преодолевая ожесточенное сопротивление вооруженных наймитов из числа мамелюкской и православной милиции, революционные отряды организованно захватили несколько магазинов и банков в центре города, а в так называемом Рабад-центре первые пять этажей гостиницы "Маскавская Мекка". Вопреки поступающим сведениям об организованном и гумунистическом характере выступлений, представители продажной прессы раздувают компанию лжи и информационного террора вокруг якобы имевших подчас кое-где место мифических случаях грабежа и мародерства. Чуждые и разложившиеся элементы населения, встревоженные необходимостью отказа от социально-экономического бандитизма, в массовом порядке покидают Маскав, охваченный стихией революционной справедливости. Некоторая часть указанных элементов, по всей видимости, предполагает пересечь границы Гумкрая. Рядовые жители трудового Маскава встречают появление революционных отрядов ликованием. Калуга. В Калужской области началось активное движение в защиту ре...
Александра Васильевна выключила радиотранслятор, стоящий с краю рабочего стола и, нервно позевывая, подошла к окну.
Большой экскаватор шумно и неряшливо грузил землю из кучи в кузов покряхтывающего самосвала. С другой стороны от заляпанного глиной монумента трещал костер, валялись бетонные плиты, стояли люди с лопатами. Картину портила только парочка работяг, невозмутимо куривших на мокром бревне.
Что-то нужно было делать... звонить... организовывать... Она вороватым движением достала из ящика стола зеркальце, обежала взглядом лицо. Морщинки, морщинки... Но прическа в порядке... глаза блестят... щеки румяны... Интересно, Николай Арнольдович уже проснулся или еще спит?
Экскаватор ревел, стекла дребезжали. Как это все не вовремя - памятник, мавзолей!.. Лицо Мурашина не давало ей покоя - оно возникало перед глазами и наплывало, наплывало, улыбаясь и беззвучно шевеля губами.
Потрясла головой, чтобы отогнать видение, и набрала номер.
- Товарищ Бондарь? Почему землю сразу не отвозили? Ведь экскаватору все равно куда сыпать! Что же ее два раза перелопачивать - сначала в кучу, потом в самосвалы...
Олег Митрофанович ответил.
- Это вы так думаете! - повысила голос Твердунина. - А вот я смотрю из окна кабинета - и вижу! И не возражайте мне, если знаете, что неправы!
Швырнула трубку и потерла виски. События в Маскаве... Какая-то "Маскавская Мекка", Рабад-центр... что за слова? Что за ужасная жизнь там!.. Клопенко должен доложить о реализации мобилизационной программы... Да, еще Глючанинов, Крысолобов... О черт!..
Хотелось думать только о нем. Воображать, что он скажет, когда они увидятся. Ей стало немного стыдно... но не перед ним, нет... так, вообще... Порозовев, вообразила миг, когда глаза их снова встретятся. Как он посмотрит? Смущенно? Радостно? Горделиво? Ночью ему было не до того, конечно... он был очень, очень сдержан, и если бы она не верила, что эта сдержанность диктовалась обстоятельствами, сочла бы ее холодностью. Нет, конечно, ему было не до нежности. Мало ему забот - еще эта чертова директива!.. Кажется, все прошло как нельзя лучше. Кандыба... да ну его к дьяволу, этого Кандыбу, о Кандыбе потом. С ним придется налаживать отношения, присматриваться... Но сейчас она будет думать только о любимом. Скоро они встретятся... Только бы увидеть в его взгляде любовь!.. почувствовать тепло... Как это важно!
Она с усилием перечитала намеченный вчера список дел... ни одно из них не показалось необходимым. И все-таки - что во-первых? Так. Клопенко. Крысолобов. Глючанинов... Набрала номер Клопенко. Занято. Нажала на рычаг телефона и задумалась, замерла с трубкой у плеча. Сколько лет его жене? Должно быть, она моложе... и красавица, наверное... Если Николай захочет с ней развестись, непременно поднимется шум. Шум, шум... это не только некстати, это просто невозможно в его положении!.. Но что до нее пожалуйста! Она готова! Карьера? Что значит карьера в сравнении со счастьем?
Она произнесла про себя это слово - счастье, - и поняла вдруг, что ожидание невыносимо. Может быть, самой спуститься вниз? Удобно ли это? А если он еще в постели и... ну... опять? Сердце сорвалось, полетело. Нет, нет!.. среди бела дня... это невозможно! Но если все же спуститься на минутку? Только на одну минуточку - разбудить его, посмотреть в глаза... пожать руку... Она скажет ему: "Доброе утро!" И будет стоять у двери, улыбаясь застенчиво и нежно. А он... что он? Александра Васильевна зажмурилась. Он скажет ей: "Сашенька! Ты уже на работе? В такую рань?" А она кивнет безразлично и ответит: "Да... Мне сегодня нужно было раньше... Но даже если бы не дела, я все равно пришла бы рано - ведь ты здесь!.." Он засмеется, встанет с постели... протянет руки... "Нет-нет-нет! - ответит она на его жест, качая головой. - Я на минуточку! У меня тысяча дел! Ты представляешь? Вместо того, чтобы грузить сразу в самосвалы, они будут десять раз перелопачивать! Нет, не надо... не надо... ну что же ты делаешь, Коля! А если кто-нибудь войдет? Ты об этом подумал?.." А он не будет... не будет ее слушать... Он зароется лицом в волосы, поцелует и... ах!.. Стоп, он же не один, там еще Кандыба, черт бы его побрал! Фу, какая ерунда! Все, все! К делу! Так. Что во-первых? Ага. Глючанинов... Занято.
Дверь кабинета приоткрылась, и Зоя Алексеевна, мелко кивая, пролезла в кабинет.
- Человек к вам, - тускло сказала она, складывая руки на углом выпирающем животе. - Посетитель.
Платье на Зое было то же, что и вчера. Но брошка казалась крупнее вчерашней, и не зеленая, а ярко-красная, с тремя стекляшками.
- Пусть завтра приходит, - отмахнулась Александра Васильевна. - Не до посетителей...
- Упрашивает, - вздохнула Зоя. - Старичок, что вчера-то был. Говорит, насчет мавзолея...
- Это физик, что ли? - удивилась Александра Васильевна. - Ну, если насчет мавзолея, тогда просите. Да, и соедините меня с Глючаниновым.
Зоя Алексеевна упятилась обратно.
Твердунина потрясла головой, отгоняя от себя лишние мысли. Надо сосредоточиться. Так-так-так... кирпичики общества... кирпичики общества... О чем она?.. какие кирпичики?.. на кирпичном-то опять вчера печь полетела... Морока с этим кирпичным... кирпичики... о чем же это?.. Но так и не успела сообразить, а только встряхнула головой и сказала приветливо, когда дверь кабинета снова заскрипела:
- Смелее, смелее! Вы же знаете, я не кусаюсь!
- Товарищ Твердунина, - точь-в-точь как вчера бормотал старец, шатко приближаясь к столу. - Александра Васильевна!.. Вот уж спасибо-то вам, так спасибо!..
- Саве-е-елий Трофи-и-и-и-и-имыч! - сказала Александра Васильевна, широко и приветливо улыбаясь. - Вы все с тем же? С делами селенитов? С космической одиссеей? Ну, присаживайтесь, присаживайтесь, беспокойная вы душа!..
- Чудны дела Твои, Господи.
- Нет, конечно, безумцев полно. Если человеку терять нечего, то ему и жизнь не дорога. Подумаешь! - он пойдет и сыграет, и пусть его потом порубят на куски... ну вот как вас, примерно... да? Но это - Габуния поднял палец и веско им покачал, - только когда бабок нет совсем. Нечего ему терять рубите, что там!..
- Конечно, - кивнул Найденов. - Или грудь в крестах, или голова в кустах.
- Вот именно... Но билет стоит триста таньга. А если у человека есть триста таньга! - Габуния оттопырил толстую губу и со значением оглянулся. Триста таньга! Если есть триста таньга, он никогда не попрется на кисмет-лотерею! Зачем? Он на эти триста таньга магазин откроет... пекарню откроет... да? Сгоняет в Алжир, привезет товару на триста таньга... э-э-э-э, на триста таньга можно развернуться!
- Я-то билет нашел, - пояснил Найденов. - У меня трехсот таньга не было.
- Нашли? - с изумлением переспросил Сандро. - Вот повезло!
- Аллах сам знает, кого осыпать милостями, - невзначай заметил дервиш.
- Милость! - возмутился Габуния. - Его сейчас положат под ножи - это милость, по-вашему?
- Во-первых, вы сами сказали: повезло, - сухо сказал дервиш. Во-вторых, этого не случится. Доброта Аллаха велика и необъятна.
Габуния только безнадежно махнул рукой.
- Ну и что? Вы, значит, нашли билет - и сюда?
- Разве незаметно? - усмехнулся Найденов.
Все молчали. Негромко пощелкивали четки в пальцах. В конце коридора капала вода: цок! - и опять через две секунды: цок!
- На что только люди из-за бабок не идут...
- Я-то, собственно, не из-за денег...
- Ну да. Не из-за денег. Вы просто любите щекотку. Особенно если чем-нибудь остреньким... Бросьте, чего там... не из-за денег!.. - Габуния обхватил голову руками и закачался, как прежде. - М-м-м-м!.. м-м-м-м!..
- Да, конечно, я хотел получить деньги, - сказал Найденов. - Но...
- Все правильно, - бормотал Габуния, не слушая. - А что еще есть в мире ценного? Время? - да, время, но оно течет себе и течет... единственное, о чем не нужно заботиться... Разве удержишь? Нет, не удержишь... не твое... кап-кап, и нету... Еда? - еду съел, и все, и нет еды. Хлеб съел - хлеба нет. Мясо съел - нет и мяса... ничего нет... Что еще? Водка? - ну выпил водку... и нет водки... еще, правда, похмелье наутро, но и оно прошло. Женщина? ладно, переспал с женщиной... мягкая, нежная... ночь прошла, настало утро... и где нежность? где мягкость? - может, уже у другого в руках ее мягкость. С другой переспал, с третьей... с сотой, с тысячной... зачем это все?.. не понимаю, нет... Дружба? - знаю я эту дружбу: сегодня друг, завтра вилы в бок. Сегодня в долг клянчит, завтра не отдает, а сам попросишь - так вот тебе... дулю вот такую жирную... на, пользуйся. Искусство? - а что искусство? Ну был я когда-то художником, и что? Кто понимает?.. Никто не понимает. Пашешь, пашешь... потом приходит дурак, ногтя твоего не стоит: чепуха, говорит, ремесленничество, говорит, мазня, говорит. Что еще? Да ничего... А бабки? - а вот бабки-то, бабулечки мои хорошенькие... бабулечки мои сладкие... вот они-то остаются... они не подведут... Все - туман. Все проходит. Ничего нет. Ни-че-го! А они - здесь. Посмотришь - вот. Хочешь пощупай. Хочешь - погладь. В банк приходишь - там тебе девонька такая... с улыбочкой такая... грудочка у нее такая... м-м-м!.. пальчиком беленьким ф-р-р-р-р! - счетец разрисует... ах, благодать!.. вот они! Живехонькие! Нолики! Единички! Девяточки! Пятерочки!.. Хочешь - золотом. Хочешь зелеными. Хочешь - таньга!.. ух, люблю таньга, люблю! Таньга-таньгушечки, сладкие мои!.. Э-э-э-эх!
Габуния надрывно вздохнул, и его горестное бормотание перестало расчленяться на отдельные слова - казалось, где-то под лавкой ворчит безнадежно больная собака.
- Господи, великий Боже, - зашептал дервиш, молитвенно складывая руки и раскачиваясь. Красная миска на сальной веревке болталась как маятник на худой шее. - Господь-владетель, повелитель и судья. Зоркие очи Твои смотрят на нас и денно, и нощно. Ты всезнающий. Ведомо Тебе и что явно, и что скрыто. Ты милостив и строг, справедлив и честен. Внемлют Тебе и люди, и звери, и камни, и воды. Нет Тебе имени одного, но в каждом звуке имена Твои. Ты все исчислил и всему дал цену. Речь Твоя - твердь, а молчание - бездна. Ты прощаешь прегрешения и принимаешь покаяния. За крупицу добра воздаешь стократ. Ты силен в наказании. Тебе принадлежит что в небесах и что на земле. Прости же рабу Твоему грешному, безъязыкому. Жалко безумие его. Даже в смертный час не знает раб, что и было ценного. Не заботит вечный дар Твой, а заботит прах земной. Не волнует раба, что будет с Твоим владением, а заботит пыль. Недостойна пыль быть помянутой рядом с именем Твоим. Прости ему, Господи. Скоро вернет он Твое имение... и обречешь Ты его на муки адовы.
- Вы бы, уважаемый, лучше о себе подумали, - буркнул Габуния. - Вас отсюда тоже не в санаторий потащат. У самого-то, небось, на душе кошки скребут, а все туда же - о других рассуждать... Пыль! Было бы у вас этой пыли побольше, так могли бы откупиться...
- От Господа не откупишься, - упрямо возразил дервиш. - Не откупишься от мук адовых.
- Вы себя надеждами-то не тешьте. Рай, ад!.. - смешно слушать. В яму и дело с концом. А то вон у Топорукова бадья с кислотой: два часа - и как не бывало...
- Рай есть, - упрямо сказал дервиш и заговорил распевно и громко, раскачиваясь в такт своим словам. - Кто не знает, тот думает - нет. А кто знает - тот знает. Имеются свидетельства. Фарид Тагишевич Шамсуддинов из Бугульмы рассказывал мне со слов Феликса Соломоновича Зильбермана, что Николай Степанович Торопцев говорил со слов Фазлиддина Петровича Бакурина, которому поведал Карп Ашотович Газарян, что один праведный старик из города Ярославля, с улицы Юннатов, по фамилии Сердюченко, несколько лет назад весной совершал пасхальный намаз на своем балконе. И вдруг воспарил вместе с ковриком. Велика сила Господа, и скоро влетел праведный старик в черный зев незримой прежде пещеры на берегу реки Волги, в сорока пяти километрах от большого промышленного города Саратова. От испуга закрыл глаза, а когда открыл - перед ним был рай. Прекрасные сады окружали праведного старика, чудесные деревья шелестели драгоценной листвой. Кругом били фонтаны, чистые хаузы сверкали хрустальной влагой. Полногрудые гурии плескались нагими в светлых водоемах, и призывный смех был мелодичнее самой прекрасной музыки. Под деревом с золотыми листьями и яхонтовыми плодами стоял стол, уставленный яствами и напитками, каких не едят, не пьют цари земные. В середине стола находилась огромная чаша, а над чашей висела в воздухе голова пророка Хуссейна, и по каплям сочилась кровь, все пополняя и пополняя чашу... Праведный старик упал на колени, и Вышний голос сказал ему: "Смотри! Когда чаша переполнится кровью мучеников, наступит конец света, и тогда позову вас на Суд Свой! И встанете из могил, и сойдетесь ко Мне! И решу, кого оставлю с Собой, а кого в пещь огненную до скончания веков..." Праведный старик вскоре вернулся домой, на улицу Юннатов, и больше никто не был в той пещере. Праведный старик сгоряча взялся проповедовать о том, что слышал, - и пострадал. И когда выпустили, он клялся, что до краев чаши осталось совсем ничего - ну совсем, совсем чуть-чуть: может быть завтра, может быть, через неделю; в крайнем случае - через месяц переполнится она. Так почему я должен бояться смерти? Пусть моя кровь прольется в этот сосуд! Чем скорей я погибну, чем скорее пополню райскую чашу, - тем скорее вострубят архангельские трубы, тем скорее зло окутается дымным пламенем геенны!..
Габуния вздохнул.
- Вас не переспоришь. Душа, душа... вот втемяшат себе какую-нибудь ерунду, честное слово, хоть кол на голове теши.
Они помолчали.
- Ну что уж вы так, - сказал Найденов. - Душа-то, конечно, есть.
- Уважаемый, вашего полку прибыло, - саркастически буркнул Габуния.
- Ну правда же, есть, - повторил Найденов. - Что касается рая или там ада, то я, конечно, не в курсе... Но душа-то точно есть, Сандро. В физическом смысле, я хочу сказать.
- В каком еще физическом смысле? Вы мне голову не морочьте, я не физик.
- Это же очень просто, - удивился Найденов. - В физическом смысле - это значит, что она может быть, как всякое иное физическое явление, подвергнуто исследованию, результаты которого должны быть устойчиво повторяемы.
Габуния враждебно нахохлился.
- Вот, например, рука, - пояснил Найденов. - Есть у вас рука? Вы можете измерить ее длину? Раз измерить, два измерить, три. Будет примерно одно и то же. С точностью до погрешности измерений. Или, положим, взвесить...
- Скажете тоже, - отмахнулся Габуния. - Не дай бог...
- ...измерить объем, плотность... и так далее. То же самое и...
- Рука - вот, - перебил Габуния. Он сунул Найденову под нос внушительный волосатый кулак. - Рука - есть. Отрубишь - взвесишь. Предположим. А душа - где? Как можно взвесить то, чего нет?
- Да как же нет? Вы просто не в курсе, - Найденов помедлил. - В общем, вы правы - что уж напоследок тайны скрывать, никому уже не нужны эти тайны... Ладно, тогда следите за мыслью. Значит, во-первых. Вот вы говорите - нет души. Допустим. Допустим, так и есть: души нет. Но откуда в таком случае представление о ней?
Габуния отмахнулся:
- Мало ли откуда! Выдумали вот такие...
И презрительно кивнул в сторону дервиша.
- Ничего нельзя выдумать, - возразил Найденов. - Мы можем только поименовать явление. Или сконструировать что-нибудь из уже известных явлений. Вы когда-нибудь пробовали выдумать что-нибудь такое, чего не существует? Знаете, что рисует ребенок, если его просят изобразить несуществующее животное?
- Ну?
- Он комбинирует - ноги льва, тело крокодила, хобот слона... Фантастический урод получается, да! - но все его части изначально известны. Неизвестное нельзя выдумать! Так откуда же тогда взялось представление о душе?
- Вы прямо академик, - хмыкнул Габуния. - Чего только в этих зинданах не наслушаешься...
Найденов поднялся и теперь расхаживал перед оппонентом, как тысячи и тысячи раз в собственном воображении расхаживал перед притихшей аудиторией.
- Значит, если человек имеет представление о душе, то он получил его через некоторые свои ощущения. И никак иначе.
- Что еще за ощущения?! - вспылил Габуния. - А если я не ощущаю?! Вот не ощущаю я - и все тут! А если мне кто гонит, что он якобы ощущает, так я говорю: врешь ты, мерзавец, наглая твоя рожа!.. Какие такие ощущения?
- Например, визуальные. Вы скажете, что вам в этом деле зрение не помогает - вы не видите. Правильно, не видите, - согласился Найденов. - Это естественно. Подавляющее большинство не видит. Лавку видит, - для убедительности он постучал костяшками пальцев по лавке. - Решетку вот еще видит... лампочку, допустим, видит... а душу не видит. Но ведь бывают исключения, Сандро! Существуют люди, одаренные способностями, которые кажутся нам противоестественными. А они не противоестественные! Они естественные, только чрезвычайно редко встречаются. Например, вы в темноте читать можете?
- Что я могу читать в темноте? - хмуро отозвался Габуния. - Дайте спички, прочитаю.
- А, например, через стену?
- Да знаю я, куда вы клоните, - отмахнулся Сандро. - По глобализатору показывали. Ну да, читают в темноте. И через стены. На велосипедах ездят с завязанными глазами. Надо еще проверить, как там у них глаза-то завязаны... какие стены...
- Вот! Человек с завязанными глазами ездит на велосипеде, нитку в иголку вставляет, в картишки перекидывается или из винтовки лупит в самое яблочко - и как будто так и надо. Он видит без помощи глаз - и это вас не удивляет. Вы привыкли к этой мысли. Так почему вы должны удивляться, если человек с открытыми глазами всего лишь видит чуть больше, чем вы? Если он видит что-то такое, чего вы не увидите, даже если все глаза проглядите!
- Да что еще видеть-то?
- Да душу-то и видеть! Именно душу-то и видеть!
- И впрямь, что ж тут такого, если человек видит без помощи глаз? поинтересовался дервиш. Нервное пощелкивание четок выдавало его волнение. Это в порядке вещей. Еще и не то будет. Начнут люди летать по воздуху будто птицы небесные... нырнут под воду гадами морскими... закапываться в землю станут аки черви почвенные! Что в этом удивительного? Все это нам предсказано, в книгах написано, - вот и живем как по писаному. Предвещено вам, неверные! При конце света узрите чудеса, каких прежде не было! Перед тем, как распечатают печати, примется враг смущать род людской!.. Что в этом удивительного? Говорил же праведный старик из города Ярославля, с улицы Юннатов, истинно передал я вам слова его: меньше волоса осталось до края райской чаши! Что ж удивляться тому, что кое-кто стал видеть в темноте?
Найденов пожал плечами:
- Короче говоря, я лично знал одного человека, который обладал способностью непосредственно видеть душу. По его словам, это что-то вроде легкого облачка, окутывающего грудную клетку. В зависимости от душевного состояния человека облако меняло цвет и плотность. Кроме того, у разных субъектов оно изначально имеет разный вид - светлее, темнее, с какими-то сгущениями, с изъянами...
Габуния фыркнул.
- Выдумать что хочешь можно...
- Это был мой отец. Когда его забрали, мне было тринадцать. Он начинал искать подходы к чисто физическому исследованию наблюдаемого им феномена. Ему приходилось действовать очень осторожно, и...
- Почему осторожно? - перебил Габуния.
- Да просто чтобы не засветиться. Он не хотел, чтобы кто-нибудь использовал его способности в собственных целях. Ведь что значит исследовать? Это значит выяснить закономерности развития, изменения. Сделав это, можно переходить ко второму этапу - искать способы управления процессом - то есть управлять человеческой душой. Представляете себе, что это такое? И если, допустим, кто-то взялся за дело с нужного конца... что-то наконец стало получаться с этим управлением... так на что сделают упор? На то, чтобы лечить душевные уродства? Прививать щедрость и милосердие? Учить великодушию и совестливости? Позволить людям стать лучше? Чтоб хотя бы убивать разучились?..
Его не перебивали.
- Ничего подобного. Есть дела поважнее. В первую очередь засекреченный институт сконструирует небольшое устройство, внешне напоминающее мегафон. Под названием, скажем, УЧД-1. Это самое УЧД-1 ставится на танк. Танк выезжает на передовую. Оператор сидит за пультом. Направленный луч воздействует на души вражеских солдат. Вражеские солдаты с плачем лезут из окопов. Может быть, перед тем пристрелив офицеров. Здорово? У кого в руках такая штукенция, тому ничего не страшно. Война? - давай войну. Массовые волнения? - давай массовые волнения. Не боимся. Верньеры покрутил, и вот: только что орали и махали транспарантами, а теперь все бросили и бегут обниматься с кобровцами. Плохо ли?.. Поэтому и пыхтят над этой задачкой изо всех сил. Но задачка непростая, нелегко с ней справиться. А отец мог бы помочь. Одно дело, когда ученый тычется вслепую: таким полем воздействует на испытуемого, сяким полем... А по испытуемому ничего не видно. Ему, вроде бы, все равно - сидит себе, улыбается. Исследователь не владеет результатами испытания. Нужна огромная статистика, чтобы хоть крупицу смысла поймать... да? И совсем другой коленкор, когда кто-то сразу наблюдает результат. Просто - видит. Глазами! Можете представить?
Найденов вздохнул.
- Только отец не хотел, чтобы с его помощью лепили вот такие мегафоны. Он хотел совсем другого. Он искал способ сделать человека лучше. Чтобы его душа была чище. Светлее. Чтобы мир хоть немного изменился. Чтобы люди в этом новом мире чувствовали себя уютно. Чтобы им было радостно жить. Чтобы радость одного не оплачивалась горем другого... Должен же во всем этом, Найденов махнул рукой, описывая круг, - появиться хоть какой-нибудь смысл? Или так и останется все - деньги, власть, страх, ненависть, глупость, безжалостность, злоба, жадность, мучения, смерть?.. И никогда не будет ни чести, ни разума, ни благородства, ни великодушия, ни щедрости, ни надежды?.. Понимаете?
Найденов помолчал.
- Вот чего он хотел. Поэтому держал свои способности в тайне. Работал самостоятельно... добился кое-чего... А потом эпоха Великого Слияния... мобилизация... Всех гребли под одну гребенку, чего вы хотите... Успел мне рассказать кое-что, а сам...
- А вы? - хрипло перебил Габуния. - Вы-то, часом, не видите?
- Нет, - соврал Найденов. - Не вижу.
- Возблагодарите Господа, - посоветовал дервиш. - Клянусь Тем, в Чьих руках моя жизнь, это дело нечистое!
Страх и ожидание развязки обостряли чувства. Найденов видел как никогда отчетливо. У дервиша душа была широкой, слегка вытянутой, ровной; цветозона ясно-голубая, правильной формы, суженная по краям. Зона турбулентности практически отсутствовала. Что касается Габунии, то его интересно было бы понаблюдать подольше: плотная, грушевидной формы, отливающая синим, с темными стяжениями в верхней части, душа его беспрестанно волновалась, а внизу, где турбулентность была, по-видимому, максимальной, - бурлила, как будто борясь сама с собой. Короткие и резкие содрогания пробегали быстрыми волнами по всей зоне; справа мучительно клокотал и бился болезненный пунцовый очажок. Наверное, ему можно было бы помочь сейчас именно фриквенс-излучением... несколько минут семисотмегагерцового... Но что толку думать о том, что нико...
Где-то вдалеке лязгнуло железо.
Найденов вздрогнул.
Габуния повернул голову, прислушиваясь.
- Все в руках Божиих... велик Аллах и славен, - пробормотал дервиш. Наполним ча-а-ашу!..
- Вас бы тамадой, уважаемый, - хрипло сказал Габуния, не отрывая взгляда от желтого пятна электрического света в дальнем конце коридора.
- Напо-о-о-олним ча-а-а-ашу!.. - снова дребезжаще возгласил дервиш.
Пальцы его дрожали, и четки в них мелко побрякивали.
Голопольск, пятница. Разлука
- ...Южного и Юго-Восточного округов Маскава. Преодолевая ожесточенное сопротивление вооруженных наймитов из числа мамелюкской и православной милиции, революционные отряды организованно захватили несколько магазинов и банков в центре города, а в так называемом Рабад-центре первые пять этажей гостиницы "Маскавская Мекка". Вопреки поступающим сведениям об организованном и гумунистическом характере выступлений, представители продажной прессы раздувают компанию лжи и информационного террора вокруг якобы имевших подчас кое-где место мифических случаях грабежа и мародерства. Чуждые и разложившиеся элементы населения, встревоженные необходимостью отказа от социально-экономического бандитизма, в массовом порядке покидают Маскав, охваченный стихией революционной справедливости. Некоторая часть указанных элементов, по всей видимости, предполагает пересечь границы Гумкрая. Рядовые жители трудового Маскава встречают появление революционных отрядов ликованием. Калуга. В Калужской области началось активное движение в защиту ре...
Александра Васильевна выключила радиотранслятор, стоящий с краю рабочего стола и, нервно позевывая, подошла к окну.
Большой экскаватор шумно и неряшливо грузил землю из кучи в кузов покряхтывающего самосвала. С другой стороны от заляпанного глиной монумента трещал костер, валялись бетонные плиты, стояли люди с лопатами. Картину портила только парочка работяг, невозмутимо куривших на мокром бревне.
Что-то нужно было делать... звонить... организовывать... Она вороватым движением достала из ящика стола зеркальце, обежала взглядом лицо. Морщинки, морщинки... Но прическа в порядке... глаза блестят... щеки румяны... Интересно, Николай Арнольдович уже проснулся или еще спит?
Экскаватор ревел, стекла дребезжали. Как это все не вовремя - памятник, мавзолей!.. Лицо Мурашина не давало ей покоя - оно возникало перед глазами и наплывало, наплывало, улыбаясь и беззвучно шевеля губами.
Потрясла головой, чтобы отогнать видение, и набрала номер.
- Товарищ Бондарь? Почему землю сразу не отвозили? Ведь экскаватору все равно куда сыпать! Что же ее два раза перелопачивать - сначала в кучу, потом в самосвалы...
Олег Митрофанович ответил.
- Это вы так думаете! - повысила голос Твердунина. - А вот я смотрю из окна кабинета - и вижу! И не возражайте мне, если знаете, что неправы!
Швырнула трубку и потерла виски. События в Маскаве... Какая-то "Маскавская Мекка", Рабад-центр... что за слова? Что за ужасная жизнь там!.. Клопенко должен доложить о реализации мобилизационной программы... Да, еще Глючанинов, Крысолобов... О черт!..
Хотелось думать только о нем. Воображать, что он скажет, когда они увидятся. Ей стало немного стыдно... но не перед ним, нет... так, вообще... Порозовев, вообразила миг, когда глаза их снова встретятся. Как он посмотрит? Смущенно? Радостно? Горделиво? Ночью ему было не до того, конечно... он был очень, очень сдержан, и если бы она не верила, что эта сдержанность диктовалась обстоятельствами, сочла бы ее холодностью. Нет, конечно, ему было не до нежности. Мало ему забот - еще эта чертова директива!.. Кажется, все прошло как нельзя лучше. Кандыба... да ну его к дьяволу, этого Кандыбу, о Кандыбе потом. С ним придется налаживать отношения, присматриваться... Но сейчас она будет думать только о любимом. Скоро они встретятся... Только бы увидеть в его взгляде любовь!.. почувствовать тепло... Как это важно!
Она с усилием перечитала намеченный вчера список дел... ни одно из них не показалось необходимым. И все-таки - что во-первых? Так. Клопенко. Крысолобов. Глючанинов... Набрала номер Клопенко. Занято. Нажала на рычаг телефона и задумалась, замерла с трубкой у плеча. Сколько лет его жене? Должно быть, она моложе... и красавица, наверное... Если Николай захочет с ней развестись, непременно поднимется шум. Шум, шум... это не только некстати, это просто невозможно в его положении!.. Но что до нее пожалуйста! Она готова! Карьера? Что значит карьера в сравнении со счастьем?
Она произнесла про себя это слово - счастье, - и поняла вдруг, что ожидание невыносимо. Может быть, самой спуститься вниз? Удобно ли это? А если он еще в постели и... ну... опять? Сердце сорвалось, полетело. Нет, нет!.. среди бела дня... это невозможно! Но если все же спуститься на минутку? Только на одну минуточку - разбудить его, посмотреть в глаза... пожать руку... Она скажет ему: "Доброе утро!" И будет стоять у двери, улыбаясь застенчиво и нежно. А он... что он? Александра Васильевна зажмурилась. Он скажет ей: "Сашенька! Ты уже на работе? В такую рань?" А она кивнет безразлично и ответит: "Да... Мне сегодня нужно было раньше... Но даже если бы не дела, я все равно пришла бы рано - ведь ты здесь!.." Он засмеется, встанет с постели... протянет руки... "Нет-нет-нет! - ответит она на его жест, качая головой. - Я на минуточку! У меня тысяча дел! Ты представляешь? Вместо того, чтобы грузить сразу в самосвалы, они будут десять раз перелопачивать! Нет, не надо... не надо... ну что же ты делаешь, Коля! А если кто-нибудь войдет? Ты об этом подумал?.." А он не будет... не будет ее слушать... Он зароется лицом в волосы, поцелует и... ах!.. Стоп, он же не один, там еще Кандыба, черт бы его побрал! Фу, какая ерунда! Все, все! К делу! Так. Что во-первых? Ага. Глючанинов... Занято.
Дверь кабинета приоткрылась, и Зоя Алексеевна, мелко кивая, пролезла в кабинет.
- Человек к вам, - тускло сказала она, складывая руки на углом выпирающем животе. - Посетитель.
Платье на Зое было то же, что и вчера. Но брошка казалась крупнее вчерашней, и не зеленая, а ярко-красная, с тремя стекляшками.
- Пусть завтра приходит, - отмахнулась Александра Васильевна. - Не до посетителей...
- Упрашивает, - вздохнула Зоя. - Старичок, что вчера-то был. Говорит, насчет мавзолея...
- Это физик, что ли? - удивилась Александра Васильевна. - Ну, если насчет мавзолея, тогда просите. Да, и соедините меня с Глючаниновым.
Зоя Алексеевна упятилась обратно.
Твердунина потрясла головой, отгоняя от себя лишние мысли. Надо сосредоточиться. Так-так-так... кирпичики общества... кирпичики общества... О чем она?.. какие кирпичики?.. на кирпичном-то опять вчера печь полетела... Морока с этим кирпичным... кирпичики... о чем же это?.. Но так и не успела сообразить, а только встряхнула головой и сказала приветливо, когда дверь кабинета снова заскрипела:
- Смелее, смелее! Вы же знаете, я не кусаюсь!
- Товарищ Твердунина, - точь-в-точь как вчера бормотал старец, шатко приближаясь к столу. - Александра Васильевна!.. Вот уж спасибо-то вам, так спасибо!..
- Саве-е-елий Трофи-и-и-и-и-имыч! - сказала Александра Васильевна, широко и приветливо улыбаясь. - Вы все с тем же? С делами селенитов? С космической одиссеей? Ну, присаживайтесь, присаживайтесь, беспокойная вы душа!..