Воронин Андрей Николаевич. Слепой стреляет без промаха

   Подойдя к лифту, Соловьев хлопнул себя по лбу: он вспомнил, что Глеб ему не откроет без предварительного звонка по телефону.
   – Чертова конспирация, – зло буркнул полковник, вышел на улицу, сел в машину и снял трубку.
   Предупредив Глеба, он вернулся в подъезд и поднялся на дребезжащем лифте на пятый этаж. Преодолев один лестничный пролет, Соловьев оказался у нужной двери Она медленно открылась, и Сергей Васильевич вошел в мансарду. В руках у него была кожаная папка банкира Бортеневского В мастерской было полутемно, пахло кофе и коньяком, негромко играла музыка – Как ты, Глеб? – поинтересовался Соловьев.
   – Уже все в порядке. Понемногу пришел в себя, – улыбнулся Глеб Сиверов – Ну-ну. Сильно задело?
   – Изрядно, – сказал Глеб, вспомнив рану.
   – Укол сделал?
   – Да, конечно, – Глеб небрежно махнул рукой Соловьев посмотрел на светильник, в котором горела только одна лампочка.
   – А чего ты сидишь в потемках?
   – Так легче приходить в себя. От яркого света режет в глазах.
   Соловьев вспомнил, почему Глеб имел кличку «Слепой» – ему никогда не нравился яркий солнечный свет, зато он как никто другой прекрасно ориентировался в темноте. В темноте он видел так, словно у него на глазах был прибор ночного видения. Соловьев усмехнулся.
   – Ты при таком свете, наверное, даже можешь читать?
   – Не знаю, не пробовал. Но думаю, смогу.
   Глеб поставил на стол еще один широкий стакан и бутылку с коньяком, принес кофейник и две маленькие чашечки.
   – Кофе выпьешь? – заглянув в глаза Соловьеву, спросил Глеб.
   – И от кофе и от коньяка не откажусь, так как дело почти закончено.
   – Почему почти? – Глеб возился с кофейником и говорил, не оборачиваясь к другу.
   – Потому почти, что еще не ясно, следует продолжать операцию или нет.
   – Ладно, садись, потом расскажешь.
   Соловьев опустился в мягкое кресло, в котором только что сидел Глеб, а тот правой здоровой рукой подвинул кресло потяжелее и устроился напротив.
   Соловьев наполнил чашки дымящимся кофе и посмотрел на кожаную папку, сиротливо лежащую на краю стола.
   Глеб перехватил взгляд.
   – Там деньги? – спросил Сиверов.
   – А как ты угадал?
   – Это несложно, – ответил Глеб, – у тебя всегда блестят глаза, когда в твоих руках деньги, и кажется, что ты вот-вот заплачешь от счастья – Да ну тебя к черту, Глеб, – усмехнулся полковник Соловьев, – но там действительно деньги.
   Он взял папку, мягко прошуршала открывающаяся молния, и на стол легли два темно-синих конверта.
   – Здесь ровно пятьдесят тысяч, – сказал Соловьев, – Это твой гонорар.
   – И кто это так хорошо платит? – улыбнулся Глеб, бросив короткий взгляд на конверт, а затем – на сильно похудевшую кожаную папку.
   – Думаю, ты знаешь, кто заплатил.
   – Догадываюсь: банкир Бортеневский.
   – Да, он, – спокойно подтвердил полковник Соловьев.
   – Что ж, я рад.
   – А теперь плесни-ка коньяка, – сказал Соловьев. Глеб левой рукой взял бутылку и аккуратно налил, следя, дрожит ли горлышко. Он хотел проверить, хорошо ли работает его рука.
   Пальцы слушались, рука сгибалась. Наполнив до половины стаканы, Глеб поставил бутылку на середину стола.
   – Что, проверял руку?
   Сергей Соловьев посмотрел на окровавленную рубаху, валявшуюся на полу.
   – Да, проверял. Не люблю, когда пальцы меня не слушаются.
   – Остался доволен?
   – Да, – просто ответил Глеб.
   Они подняли стаканы и, глухо чокнувшись, пригубили коньяк.
   – Я закурю с твоего разрешения? – сказал Соловьев.
   – Кури, если хочешь, – Глеб повернулся и коснулся Пальцем левой руки кнопки напольного вентилятора.
   Лопасти завертелись и исчезли, будто бы их не было. Легкое приятное жужжание заполнило тишину мансарды.
   – А теперь расскажи, как все было. Только с подробностями. Так, чтобы я был в курсе всего.
   Глеб пожал плечами.
   – Честно говоря, не хочется вспоминать.
   – Надо, Глеб, – сказал Соловьев.
   – Если надо, то слушай.
   Глеб отхлебнул кофе и, посмотрев на конверт с деньгами, сказал:
   – Младшего брата Мартынова пришлось убить, но он был не один в квартире.
   Там был еще телохранитель.
   – Небритый? Его тоже пришлось убить? – спросил Соловьев.
   – Да, конечно. Но следов я там не оставил. От Цыгана я узнал, где находится девочка.
   – И где она была?
   – На его даче. Там пришлось попотеть. Правда, охраняли ее непрофессионалы, но их было много. Шесть человек, я убрал пятерых, шестого они убили сами.
   Именно шестой меня и ранил.
   – А ты говоришь, непрофессионалы.
   – Если бы не девочка, я думаю, все обошлось бы без моей крови. Кстати, как она?
   – Да с ней все в порядке. Ее, наверное, уже накормили, вымыли и уложили спать. Она называет тебя дядей Федором и говорит, что все было как в кино.
   – Не совсем как в кино. Но, наверное, похоже. Ей виднее.
   Глеб допил свой коньяк и взялся за кофе. Соловьев сидел, понуро опустив голову. Глеб ждал, что же скажет его друг. Но тот упорно продолжал молчать.
   – Серега, мне не нравится выражение твоего лица. Ты чем-то озабочен?
   – Нет, все в порядке. Просто я очень устал.
   – Ну, устать и я устал.
   – Если все будет хорошо, ты можешь снова уехать куда-нибудь отдыхать. Но необходимо, чтобы несколько дней ты побыл в городе, и чтобы я мог тебя найти.
   – Ты думаешь, Мартынов предпримет какие-то действия против Бортеневского?
   – Я в этом просто уверен. Тем более, он не настолько глуп, чтобы не понять, что девочку спасала не милиция, а профессионалы, нанятые банкиром. И тем более, что он не простит убийства своего младшего брата.
   – Ты, как всегда, рассуждаешь логично. Недаром ты считался хорошим аналитиком.
   – Да ладно тебе, Глеб, шутить, – сказал полковник Соловьев, взял бутылку и наполнил свой стакан до половины, – давай еще немного выпьем, расслабимся.
   – Я больше не буду. Я уже выпил до твоего прихода, плечо болело.
   – Понятно-понятно. Может, тебе стоит показаться врачу?
   – В этом нет необходимости. Рану я обработал и думаю, что вскоре она затянется. Кость не задета. Просто повреждена мышца сквозным ранением.
   – Как ты считаешь, что подумает питерская милиция, когда увидит, что ты наворотил? – задал вопрос полковник Соловьев.
   – А, пусть думают что хотят. Скорее всего они спишут все это на разборки между бандитскими группировками. Ведь Цыган, как я понял, торговал нефтью, скупал антиквариат и тому подобное.
   – Было бы хорошо, если бы было так. А вот Мартынов, наверное, догадается.
   Соловьев в два глотка допил коньяк, вытряхнул из пачки сигарету и жадно затянулся.
   – Как хорошо, – прошептал он, – музыка, ты. Словно не было долгих лет, словно нам с тобой по двадцать… Только не хватает женщин, – ехидно продолжил Соловьев.
   – Да, действительно, на первый взгляд ничего не изменилось. Только ты, Серега, стал другим, да и я, наверное, тоже.
   Глеб взял чашечку с кофе и сделал маленький глоток.
   – Как ты можешь пить такой крепкий кофе? – Соловьев откинулся на спинку кресла и снова затянулся.
   – Мне нравится.
   – Ты совсем себя не бережешь.
   – Ну ты, Сергей, даешь… Сам посылаешь меня черт знает куда, и еще упрекаешь, что я себя не берегу, попивая крепкий кофе.
   – Ладно, я пошутил.
   – Больше так не шути, – Хорошо, не буду. Ты останешься ночевать здесь? – спросил полковник, не глядя в глаза Глебу.
   Тот пожал плечами.
   – Наверное, здесь. Уже довольно поздно. К себе домой ехать не хочу, больше, как ты понимаешь, мне ехать некуда.
   – Так уж и некуда? – шутливо переспросил Соловьев.
   – Вот представь себе, некуда.
   – Тогда мне тебя жаль.
   – Знаешь, Серега, мне тоже себя жаль. Мужчины молчали, из динамика плыла музыка.
   – Как ты можешь слушать эти оперы? По-моему, ты их слушаешь уже в тысячный раз.
   – Их можно слушать всю жизнь. Когда звучит Моцарт, не стыдно плакать.
   – Но ты же не плачешь? А насколько я понимаю, это как раз Моцарт?
   – Да, это Моцарт. И прекрасно, что я его слышу.
   – Временами ты меня пугаешь, Глеб. Ты бываешь таким сентиментальным и непонятным, таким загадочным, словно находишься… в трансе.
   – Это все музыка, Сергей, музыка. Она виновата.
   – Знаешь, я бы еще посидел с тобой… – сказал полковник Соловьев, поднимаясь с кресла.
   – Так что тебе мешает, сиди.
   – У меня еще есть кое-какие дела, и я должен ими заняться.
   – Ну что ж, тогда до встречи, – Глеб тоже поднялся со своего кресла.
   Полковник Соловьев погасил сигарету в мраморной пепельнице, посмотрел на Глеба. В его взгляде было что-то странное, и от этого взгляда сердце Глеба сжалось так, словно на него было нацелено два ствола…
   Дверь закрылась. Глеб стоял, прислушиваясь к шуму опускающегося лифта.
   «Что-то не так. Но что? Что? Почему он так на меня посмотрел?»
   Глеб сел в кресло, налил в стакан коньяк и взглянул на то место, где еще минуту назад сидел Соловьев. Глебу казалось, что Соловьев все еще перед ним, он видел его глаза, губы, его пальцы.
   «Что-то не так. Но что? Что?»
   Глеб сделал один глоток, второй. Потом поднялся, отодвинул книжный стеллаж, открыл дверь в свою тайную комнату с компьютером, вскрыл тайник с оружием, спрятал туда «кольт» с глушителем и «ТТ», вытащил из сумки наручники, нож и тоже спрятал. Затем закрыл крышку, защелкнул замки, навел порядок и вернулся в мастерскую.

* * *

   Ирина Быстрицкая лежала на кровати и читала книгу. Перевернув страницу, она тяжело вздохнула. Ирина заставляла себя не думать о Федоре Молчанове, но все мысли постоянно возвращались к мужчине, который был ей очень дорог. С Федором она была согласна связать свою жизнь.
   "Почему он не звонит? – уже в который раз думала она. – Ведь он же обещал, что позвонит мне утром. А если он что-то обещал, то обязательно выполнял…
   Прежде. А может быть, с ним что-нибудь случилось? Странный он человек.
   Удивительный. И сколько я ни пытаюсь узнать, кто же он, понять его, мне это не удается. Он как бы ускользает от моего взгляда. Не поддается разгадке, уходит.
   Но то, что он необычный человек, это понятно. Дважды приходил ко мне с оружием.
   На его теле есть раны…"
   Вспомнив о ранах, женщина сладко и в то же время болезненно вздрогнула, ее рука легла на грудь.
   – Почему ты не звонишь? Почему ты сейчас где-то далеко? А может быть, где-нибудь совсем рядом? И кто ты? Кто? Я хочу знать, – шептала она.
   Ирина натянула простыню до подбородка, поежилась, сжалась, свернулась клубочком и стала похожа на маленькую девочку. Стала похожа на свою дочь.
   Та тоже, когда засыпала, всегда сворачивалась клубочком, подсовывала ладошку под щеку и только после того, как Ирина рассказывала ей сказку, засыпала.
   С дочки ее мысли вновь перебросились на Федора. Ей хотелось, чтобы сильные мужские руки ласкали ее тело, прикасались к груди, к бедрам, к мочкам ушей, чтобы волосы путались в пальцах, перебирающих пряди. Чтобы влажные сильные губы мужчины прикасались к ее губам.
   Ирина от этих мыслей выпрямилась, словно разжалась пружина. Она быстро поднялась и, шлепая босыми ногами по паркету, пошла в кухню, открыла холодильник, достала запотевшую бутыль минеральной воды, налила в бокал и жадно выпила, затем взяла сигарету и, сидя одна в темной кухне, закурила.
   Она смотрела на тлеющий огонек, и по ее щекам бежали слезы. Она боялась потерять Федора, боялась, что он не позвонит, не приедет больше. И она останется одна, одна навсегда. «Но почему, почему он забывает обо мне?»
   Зазвонил телефон. Ирина вздрогнула, цилиндрик пепла упал на пол. Она потянулась к аппарату.
   – Слушаю вас, – негромко сказала.
   – Здравствуй, Ирина, – странно, словно очень издалека, прозвучал знакомый, волнующий голос.
   Ирина сильнее прижала трубку к уху.
   – Это ты? – выдохнула она в микрофон.
   – Да, это я. Извини, утром позвонить не смог, набежали дела, которые необходимо было срочно решить.
   – Боже, как я волновалась.
   – Ты уже спала? Я тебя разбудил? – спросил Федор.
   – Нет, я не спала.
   – А что ты делала, если не секрет?
   – Думала о тебе, – призналась женщина.
   – Это здорово, когда кто-то обо мне думает, – сказал Федор.
   – Где ты? Откуда звонишь?
   – Я в Москве, звоню из автомата.
   – Приезжай, я жду тебя. Я очень жду тебя.
   – Правда, ждешь?
   – Да. Я не могу уснуть, – прошептала женщина.
   – Тогда приеду. Пошли гудки.
   Слезы катились из глаз Ирины. Она держала трубку, из которой неслись далекие гудки. Ей казалось, что это гудки парохода, который отходит от причала и уплывает в безбрежный океан…
   Она накинула на плечи шелковый халат, посмотрела на себя в зеркало.
   – Ну и чудовище, – сказала сама себе женщина и тут же счастливо улыбнулась.
   Ее глаза сияли, грудь напряглась, соски отвердели, словно к ним прикоснулись сильные мужские пальцы.
   – Скорее приезжай, скорее!
   Она умылась и принялась молоть кофе. Запах свежесмолотого кофе наполнил гостиную. Этот запах был уютным, домашним и в то же время возбуждающим, терпким.
   «Ну скорее же, приезжай!»
   Ирина глянула на часы. Стрелка сползла к половине второго. За окнами проносились запоздалые редкие машины. Она включила магнитофон. Зазвучала негромкая мягкая музыка. Ирина неторопливо, как бы в такт, начала накрывать на стол. Появилась бутылка вина и фрукты… Потом Ирина взялась за бутерброды. Она аккуратно резала хлеб, намазывала маслом, сверху укладывала ломтики рыбы и веточки зелени.
   А Глеб на своих «жигулях» цвета мокрого асфальта мчался по ночной Москве, летел навстречу мигающим желтым светофорам. На его губах играла улыбка.
   Сегодня, наверное, с ним случилось что-то невероятное – виной ли тому было ранение, тревожные мысли о Соловьеве или внезапно появившееся страстное желание тепла и счастья, – но он, всегда такой осторожный, не взял с собой оружия и сейчас не видел, что за ним мчится черный «опель», в котором сидят двое. В кармане его куртки лежал синий конверт с деньгами и документы на имя Молчанова Федора Анатольевича.
   – Ну он и гонит, – сказал крепко сбитый водитель.
   – Смотри, не отставай.
   – Да, несется, как на свадьбу. Интересно, с кем он разговаривал по телефону.
   – А может, с нашим шефом?
   – Может быть, – сказал крепко сбитый парень, – но шеф велел следить за ним. А ты знаешь, кто это? Парень пожал плечами.
   – Я знаю, что это Молчанов. И знаю, что мы должны сделать все, чтобы он нас не заметил. Поэтому следуй за ним, но аккуратно.
   За ВДНХ «жигули» Глеба Сиверова свернули в Берингов проезд, затем – к дому Ирины. И только въезжая во двор, Глеб вспомнил о предосторожности. Он обернулся и взглянул на улицу.
   Одинокий черный «опель» промчался по ней.
   «Наверное, показалось», – подумал Глеб.
   Но он еще долго не подъезжал к дому, не въезжал во двор.
   А черный «опель» свернул в переулок и остановился.
   – Как ты думаешь, он нас засек? – спросил водитель своего напарника.
   – Черт его знает! Может быть, и нет.
   – А может, и засек.
   – Если засек – это плохо.
   – И без тебя знаю, что плохо. Слушай, ты сиди в машине, а я выйду и вернусь пешком.
   Глеб повернул ключ в замке зажигания, когда по улице, пьяно пошатываясь, прошел крепко сбитый парень. Но и сейчас Глеб ничего не заподозрил.
   А парень запомнил дом, к которому проехала «восьмерка» цвета мокрого асфальта, по светящимся окнам догадался, что скорее всего Федор Молчанов направился в квартиру на третьем этаже. Еще минут через пять он вернулся во двор, увидел машину, за которой они с напарником следили.
   А напарник, лейтенант ФСБ, сидел за рулем и дремал.
   – Ты что, уснул?
   Тот вздрогнул и потряс головой.
   – Ну тебя к дьяволу. Напугал. Где он?
   Крепкосбитый забрался в машину, взял трубку радиотелефона, набрал номер и, услышав в трубке голос полковника Соловьева, доложил:
   – Объект, за которым мы следим, зашел в дом, квартира на третьем этаже.
   Соловьев довольно ухмыльнулся:
   – Продолжайте следить, – и отключил телефон. – Ай да Глеб, ай да сукин сын! А говорил, что нет женщины. Но по ночам к мужчинам не ездят.
   Соловьев был доволен сегодняшним днем, доволен тем, как идут дела. Деньги, привезенные им от Бортеневского, уже лежали в сейфе, там же лежал и пистолет.
   Ирина Быстрицкая окончила сервировать стол и, нажав на клавишу, включила микроволновую печь. В это время прозвенел звонок. Она бросилась к двери.
   На мгновение замерла в прихожей и взглянула на свое отражение. На лице сияла счастливая улыбка. Она даже не спросила, кто там, а сразу открыла дверь.
   Глеб смущенно улыбнулся и, переступив порог, обнял Ирину. Их губы встретились.
   – Ты почему никогда не спрашиваешь, кто за дверью? Почему никогда не смотришь в глазок?
   – Но я же знаю, что это ты, – радостно прошептала Ирина, обнимая Глеба за шею.
   – Погоди, – сказал мужчина, отстранив ее, – больше никогда так не делай.
   Обещай мне, что, подойдя к двери в любое время, ты будешь спрашивать, кто там, и смотреть в глазок.
   – Хорошо, хорошо, буду. Как ты? Что с тобой? Где ты пропадал?
   – По-моему, я отсутствовал не очень длительный срок, – улыбнулся Глеб.
   Но Ирина по лицу догадалась, что что-то не так Она посмотрела на Глеба проницательным взглядом.
   – Не обманывай меня, я же вижу, что что-то случилось.
   – Ничего страшного.
   – Нет, ты скажи, что произошло.
   – Потом, дорогая, потом, – ответил Глеб и, стянув с плеч куртку, направился в ванную комнату.
   Пока он мыл руки, Ирина зажгла свечу на круглом столе и погасила свет.
   Глеб вышел и ахнул.
   – Как красиво! А ты, Ирина, просто прекрасна.
   – Да ладно тебе обманывать. Ты свалился как снег на голову. Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?
   – Конечно, знаю, – грустно улыбнулся Глеб.
   – Твое счастье, что мне завтра не надо на работу.
   – А почему? – спросил мужчина, подходя к столу и беря в руки бутылку красного вина.
   – Потому, что я закончила работу и сегодня встречалась с заказчиком.
   – Да ты просто молодец, отличница.
   – Знаешь, Федор, он пригласил меня в ресторан.
   – И ты, конечно, отказалась?
   – Да, – твердо сказала Ирина и улыбнулась.
   – Тогда ты вдвойне молодец, – он обнял Ирину.
   – Я очень скучала без тебя, Федор. И волновалась, – запрокинув голову, прошептала Ирина и закрыла глаза.
   Глеб обнял ее за плечи и поцеловал в губы. Тело женщины напряглось и вмиг обмякло в руках мужчины.
   – Знаешь, я, кажется, уже не могу жить без тебя, – сказала Ирина и принялась расстегивать пуговицы на рубашке мужчины.
   – Погоди, осторожно, – прошептал он, когда рубашка упала на пол.
   – Ой, что это? – воскликнула Ирина и отпрянула.

Глава 9

   Этой же ночью вор в законе Мартынов Петр Петрович по кличке Седой получил сообщение из Питера, что его родной брат Сергей Мартынов по кличке Цыган убит в своей квартире на Фонтанке. Эта новость повергла Седого в ужас и привела в бешенство. Он метался по своему загородному дому, потрясал сжатыми кулаками, стучал по столу, грязно ругался и кричал:
   – Всех, всех уничтожу! Суки! Подлые суки! Убили брата! Я не пожалею никаких денег, узнаю, кто это сделал. И тогда тот умрет страшной смертью, страшной!
   Но эта новость была еще полбеды. Буквально через час, Когда Седой уже немного успокоился, раздался очередной звонок, и тоже из Питера. Один из дружков Седого, его подельник по питерскому делу, по кличке Крапленый сообщил, что люди Седого и Дьякона зверски убиты, а дочка банкира Бортеневского исчезла Седой просто неистовствовал. Он даже забыл об осторожности. Он выкрикивал фамилии, называл имена, проклинал тех, с кем был связан и кого он подозревал в этих убийствах.
   – Я вырежу им языки! Выпущу кишки! Я выжгу на их спинах и задницах каленым железом кресты и звезды! Они будут мучиться так, как не мучатся в аду!
   Седой разорвал пижаму на своей волосатой, украшенной татуировками груди.
   – Всех уничтожу, всех до последнего! Никто не уйдет от расплаты! Что, они не понимали, с кем связались? Они затронули меня, самого Седого. Я подниму на ноги всех, но я найду тех, кто это сделал.
   Он тут же среди ночи позвонил своему другу Богаевскому и прокричал в трубку:
   – Иосиф, ты что, сука, спишь? И не знаешь, что произошло?
   После непродолжительной паузы в трубке раздался раздраженный голос Богаевского Иосифа Самсоновича:
   – Ты чего орешь, Седой? Поднял меня среди ночи. Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?
   – Да плевать я хотел на время! Плевать мне на все!
   – Объясни толком, что произошло?
   – Они убили Цыгана. Понимаешь, убили моего брата! Они перестреляли твоих и моих людей и украли девчонку, дочку Бортеневского.
   – О дьявол! – прорычал в трубку Богаевский и тут же заговорил абсолютно другим голосом. – Слушай, успокойся. Самое главное – спокойствие и равновесие.
   Я сейчас еду к тебе. Через минут сорок буду у тебя, и тогда разберемся. Ничего не предпринимай, никуда не звони, а то сгоряча наломаешь дров, и потом не расхлебаем.
   – Да куда уж дальше, Дьякон? И так все хуже некуда. Седой после разговора с Богаевским позвонил еще двум своим приятелем, известным на весь бывший Советский Союз бандитам и приказал им немедленно приехать к нему держать совет. Седому, конечно же, отказать никто не мог.
   Он метался по своему огромному дому. Но постепенно успокаивался. Его движения становились все более уверенными и осторожными. И когда к дому подъехал черный «мерседес» в сопровождении двух черных «волг», Седой уже оправился от первого потрясения. Он выглядел спокойно и уверенно. Он снял разорванную пижаму, надел шелковую рубаху с коротким рукавом. Золотая цепь с крестом, украшенным бриллиантом, сверкала на его волосатой груди. Он сидел, понуро опустив голову, за большим старинным столом в гостиной.
   Богаевский, щуплый мужчина с глубоко посаженными глазами на худощавом лице, семенящей походкой подошел к Седому, положил ему руку на плечо.
   – Держись, брат, держись. Мы этим сукам продажным еще покажем! Я понимаю – Цыгана не вернуть, но теперь придется действовать осторожно, максимально осторожно и осмотрительно. Кто тебе позвонил из Питера?
   – Крапленый.
   – А разве он был в курсе?
   – Да, он знал.
   – Так говоришь, знал? – каким-то дребезжащим голосом уточнил Дьякон.
   – Он знал только о девочке, но чья она дочь, Крапленому было не известно.
   – И он не мог узнать?
   – От кого? Кто ему скажет? – зло пробурчал Седой и приказал одному из своих помощников:
   – Принеси сюда водку и закуску.
   На столе появилась литровая запотевшая бутылка водки и всяческая снедь.
   Седой наполнил рюмки, и они с Богаевским выпили, не чокаясь.
   – Будь они все прокляты, суки продажные! – сказал Седой, отламывая маленький кусочек хлеба.
   Затем он взял массивную вилку и легко изогнул ее, чуть не завязав в узел своими мощными руками.
   – Ненавижу! Ненавижу продажных шакалов!
   – Послушай, Петр, – Богаевский подвинул свой стул поближе к Мартынову и, махнув рукой, приказал всем выйти из комнаты.
   Этого его движения хватило, чтобы все бандиты исчезли за дверью.
   – Я думаю, что все далеко не так, – сказал Богаевский и заглянул в глаза Седому. – Я думаю, что это действовали люди Бортеневского.
   – Но ведь мы же его предупредили, что если он обратится куда-нибудь за помощью, его девочка будет мертвой.
   – Видишь, Петр, мы ошибались в Бортеневском. Он оказался не робкого десятка, и на наши предупреждения отреагировал по-своему.
   – Да сука он последняя! Я уничтожу его! Уничтожу, не пожалею денег! И он будет трупом – Не горячись. Здесь все надо хорошо обдумать, взвесить, обсудить. На даче было трое твоих людей и пятеро моих. У меня в Питере есть один знакомый мент…
   Я ему хорошо плачу, и утром мы будем иметь информацию по этому делу. Нам расскажут все.
   – Да что толку! Цыгана уже не вернешь, а он был у меня один. Я для него ничего не жалел.
   – Ладно, ладно, – сказал Дьякон, – ты сейчас об этом не думай. Давай лучше выпьем.
   И они вновь наполнили рюмки, молча выпили. Седой даже не притрагивался к еде. А вот Богаевский взял ломтик осетрины, вилкой свернул его в трубочку и принялся жевать, расхаживая по огромной гостиной. Он ходил сутулясь, сгорбившись, опустив голову. Его длинные седые волосы, за которые он и получил кличку Дьякон, лежали на плечах.
   – Мне кажется, все не так просто, – скрипучим голосом бурчал Дьякон. – Мне кажется, здесь что-то не так. Понимаешь, Петр, концы не сходятся с концами.
   – Послушай, сколько мы потеряем, если Бортеневский откажется с нами сотрудничать? Сколько? – вставая из-за стола, с грохотом отодвигая стул, воскликнул Седой.
   – Мы теряем много. С его банка мы могли бы получать почти треть того, что имеем. Треть – это много, – сказал Дьякон и, подойдя к столу, наполнил рюмку, – Ты понимаешь, что это очень большие деньги, а даже за маленькую часть этой суммы можно нанять таких профессионалов, что они уберут, не моргнув глазом, и тебя, и меня, и всю нашу родню.
   – Но слушай, Дьякон, что ты городишь? Кто эти профессионалы? Мы с тобой знаем почти всех.
   – Ты знаешь всех медвежатников, я знаю всех торговцев бриллиантами, но ни ты, ни я не знаем киллеров, не знаем специалистов, которые работают на разведку.