Воронин Андрей Николаевич. Слепой стреляет без промаха

Андрей ВОРОНИН
СЛЕПОЙ СТРЕЛЯЕТ БЕЗ ПРОМАХА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

   «Жигули» восьмой модели цвета мокрого асфальта въехали в один из арбатских переулков и остановились у подворотни, но двигатель продолжал работать.
   Водитель бросил взгляд в зеркальце заднего вида и недовольно поморщился.
   Несколько минут автомобиль так и стоял с работающим двигателем. Затем водитель нажал педаль газа, переключил скорость, и «жигули» медленно въехали в подворотню, развернулись в небольшом дворике и, проехав еще несколько метров, остановились у подъезда.
   Водитель не спешил покинуть автомобиль. Он взял с приборной панели пачку недорогих сигарет, неторопливо вскрыл ее, сунул сигарету в рот, немного помедлив, щелкнул зажигалкой, затянулся. Все это время он внимательно следил за двором, за подворотней, через которую въехал.
   После трех-четырех затяжек он выбрался из машины. Все такой же меланхоличный, чуть настороженный. Одет он был в серую вельветовую куртку, слегка тесноватую для его широких плеч. Русые волосы были аккуратно зачесаны.
   Он поправил очки с притемненными стеклами в тонкой оправе и еще раз внимательно огляделся.
   У одного из подъездов сидели три старухи. Они о чем-то энергично судачили, ничуть не придавая значения появившемуся во дворе автомобилю. Еще несколько автомобилей самых разных моделей стояли во дворе.
   Бегло взглянув на номера, мужчина довольно усмехнулся.
   – Кажется, все в порядке, – негромко сам себе сказал он и, затянувшись в последний раз, швырнул сигарету на асфальт, а затем высокой подошвой спортивного ботинка энергично раздавил окурок Он наступил на него так сильно, что остался лишь темный след на асфальте.
   Взяв из машины спортивную сумку, в которой что-то звякнуло, он закинул ее на плечо. Достал из бокового кармана куртки связку ключей, взвесил ее на руке, подбросил ключи зазвенели «Это напоминает мелочь», – подумал мужчина и вновь внимательно огляделся по сторонам Старухи продолжали что-то обсуждать, размахивая руками «Наверное, разговаривают о ценах или о том, что жизнь им надоела. Но умирать, как ни удивительно, ни одна из них не собирается, – подумал мужчина, глядя на ситцевые платья, на шерстяные кофты, глядя на акацию, растущую у подъезда, в тени которой и судачили старухи – Да, все только и говорят, что жить стало хуже, но все живут»
   Затем мужчина сделал движение левой рукой, и на крепком запястье блеснули массивные часы. Несколько мгновений мужчина смотрел на стрелки, сузив стального цвета глаза. Он вглядывался в стрелки, будто их движение, их расположение могли дать ответ на какой-то давно тревожащий его вопрос.
   Затем он вновь сел в машину. Спортивная сумка осталась висеть на плече.
   Удобно устроившись и прикрыв дверь, мужчина указательным пальцем нажал на клавишу приемника и медленно принялся поворачивать ручку настройки Секунда, две, три, четыре, пять.
   И вдруг он услышал отчетливый голос «Раз, два, три, семнадцать Раз, два, три, семнадцать» – Что ж, все в порядке, – скривив тонкие губы, прошептал мужчина.
   Выключив приемник, он вышел из машины, захлопнул дверцу и, еще раз оглядевшись, направился к подъезду. Старухи продолжали говорить о своем. Во дворе появилось два водопроводчика с железными ящиками в руках. Они были в грязных замызганных спецовках, в кепках и навеселе. Сантехники подошли к старухам и о чем-то громко с ними заспорили. Одна из женщин вскочила со скамейки и стала размахивать руками, проклиная домоуправление и отсутствие горячей воды. «Да, у всех проблемы, – подумал мужчина, внимательно прислушиваясь к ругани – Одним воды горячей не хватает, другим – денег Каждому свое» Войдя в подъезд пропахший кошачьими испражнения ми и чем-то кислым мужчина поморщился Подъезд этого пятиэтажного дома выглядел так, словно в нем уже несколько месяцев, а может, даже год никто не убирал. Вокруг валялись бумажки, апельсиновые и банановые корки. И, рискуя поскользнуться на какой-нибудь сгнившей корке, мужчина стал подниматься вверх. Он решил не пользоваться лифтом. Вообще, старые лифты с зарешеченными проволочными дверями он не любил Да и что такое пятый этаж для него, полного сил. Он поднимался легко и спокойно дышал ровно.
   На четвертом этаже приостановился и внимательно прислушался. Ему показалось, что внизу скрипнула дверь, поэтому он решил задержаться еще на несколько минут. А затем вытащил из кармана связку ключей, зажал ее в кулаке и буквально взбежал наверх. Минуя пятый этаж, он поднялся на шестой. Там было две двери. Одна, обитая железом, с надписью на стальной дощечке «Мастерская художника-графика Олег Преснякова» Мужчина ухмыльнулся Вторая дверь, слева была деревянной с облупившейся и висевшей лохмотьями коричневой краской. Под коричневой краской было видно еще несколько слоев.
   На площадке было довольно темно. Но мужчина легко ориентировался в темноте. Он протянул вперед руку, и ключ тут же попал в замочную скважину.
   Хрустнул и скрежетнул механизм. Тяжелая деревянная дверь абсолютно бесшумно открылась наружу. Мужчина извлек ключ, затем в темноте нащупал следующий – длинный, больше похожий на сверло, чем на ключ, – и сунул его в замочную скважину. Затем достал из кармана маленький ключик, вставил его во второй замок и неторопливо шесть раз повернул. Послышался едва различимый писк, и черная бронированная дверь медленно открылась внутрь.
   Мужчина шагнул в темноту, а затем прикрыл за собой дверь. Засовы первой двери вошли в глубокие пазы, а сверкающие стальные ригели второй двери бесшумно сдвинулись с мест, и мужчина, толкнув плечом бронированную дверь, убедился, что и она заперта. Послышался отчетливый звук, сигнализировавший, что дверь надежно закрылась.
   «Ну что ж, теперь без моего на то ведома никто не сможет сюда войти».
   Нашарив на стене выключатель, мужчина щелкнул им, и большую комнату залил желтый свет.
   Когда-то давно это помещение принадлежало художнику-акварелисту. Лет пятнадцать назад он умер. Было довольно много претендентов на эту мастерскую, но она досталась волею случая молодому студенту Суриковского института Дмитрию Малиновскому. Два года он в ней работал, а затем решил, что в Советском Союзе ему делать нечего. Тем более что дипломаты уже купили у него несколько картин.
   Окрыленный этим успехом, Дмитрий решил эмигрировать. Он женился на одной из туристок, являвшейся подданной Британской короны, и вместе с ней покинул родину, – покинул Советский Союз и Москву.
   Мастерская вновь сменила своего хозяина, и теперь им стал Молчанов Федор Анатольевич, он же Виноградов Игорь Александрович, он же Сергиевский Павел Рудольфович, он же Кшиштоф Павловский, по паспорту немец. Все эти фамилии и паспорта были реальными, настоящими, не поддельными. Даже немецкий паспорт был настоящим.
   Конечно же, хозяин этой мастерской знал, что у Дмитрия Малиновского ничего не получилось, что сейчас он живет в Англии и занимается совсем другим делом.
   Что у него маленькая лавка по продаже картин, которые ему привозят из России. А свое творчество Дмитрий Малиновский забросил. У него трое детей, и шансов стать богатым и знаменитым – никаких.
   Хозяин мастерской огляделся по сторонам. О существовании этого помещения знали несколько человек. Вернее, знали многие: знал сосед, знали в домоуправлении. Мастерская была оформлена на некоего Владислава Живчикова. Но такого художника никто не знал. Может, где-то и был Живчиков, может быть, он даже был знаменит, но это абсолютно не интересовало Молчанова Федора Анатольевича. А его настоящую фамилию, имя и отчество знали всего лишь два человека.
   И вот сейчас хозяин этого помещения на шестом этаже одного из домов в арбатских переулках ждал встречи с тем, кто знал его настоящую фамилию.
   А настоящая фамилия тридцатисемилетнего мужчины была Сиверов, звали его Глеб, по отчеству Петрович.
   Глеб осмотрелся по сторонам. Все, что было в мастерской, говорило о том, что уже давно в нее никто не входил. Слой пыли лежал на столе, на мольберте, на глубоком кожаном кресле, на всех вещах, заполнявших мастерскую. Но, собственно, сама мастерская Глеба не интересовала.
   Он подошел к книжному стеллажу, левой рукой прикоснулся к одной из полок.
   Раздался щелчок. Мужчина медленно отодвинул полку в сторону. Она подалась удивительно легко, без скрежета и скрипа. За полкой была небольшая, ниже человеческого роста, стальная дверь с кодовым замком. Быстро набрав комбинацию цифр, Глеб Сиверов сунул в замочную скважину длинный, похожий на штопор ключ, повернул его. Дверь бесшумно отворилась, и сразу же вспыхнул мягкий, спокойный свет.
   Эта комната была совсем не похожа на мастерскую художника. Она скорее напоминала маленький компьютерный центр. Железные стеллажи были уставлены всевозможными приборами. Самое интересное то, что факс, стоящий на столике, работал. Горела зеленая лампочка, и на столешнице лежало несколько выброшенных из факса листов белой бумаги.
   Глеб подошел, взял страницы и прочел их. Затем включил автоответчик. Он сидел на вертящемся стуле и прослушивал магнитофонные записи. Их было не так уж много. Но интересовала его всего лишь одна: "Нам стало известно, что вас интересует партия сахара, – говорил женский голос. – Так вот, сахар поступил. Если желаете получить, нужна предоплата. Наш телефон вам известен.
   Позвоните, будем ждать".
   Услышав это сообщение, Глеб стер пленку, вернул ее в исходное положение.
   – Что ж, прекрасно, – сказал он сам себе, – значит, я опять нужен, значит, появилось какое-то важное дело. По пустякам меня беспокоить не станут.
   Глеб покинул комнатку и взял со стола спою спортивную сумку. Затем извлек из нее пластиковый футляр с дискетами, включил компьютер, набрал код. На мерцающем экране высветился текст: «Приветствую тебя, хозяин. Готов к сотрудничеству».
   – Ты всегда готов, – пробурчал Глеб и принялся нажимать на клавиши, вызывая нужные файлы.
   На экране медленно полз текст. Глеб быстро читал его, но ничто не привлекало его внимание. Это были статьи из газет. Они были на русском, английском и немецком. Глеб владел этими языками свободно. По-немецки говорил с чуть заметным английским акцентом, а по-английски – с немецким. Было несколько любопытных статей из английских газет. Глеб прочел их более внимательно. Затем выключил компьютер, извлек из узкой прорези дискету, спрятал ее в футляр.
   – Прекрасно!
   Он взглянул на свои массивные часы: оставалось еще полчаса.
   – Надо приготовить кофе, – сказал он сам себе. Приготовление кофе не заняло много времени. И вскоре Глеб уселся на вертящийся стул, держа в руке чашку с дымящимся ароматным напитком. Он взял из футляра маленькую дискету и принялся читать списки из самых разнообразных фамилий и кличек. Когда какая-то фамилия или кличка интересовала его, он быстро набирал на клавиатуре код, и раскрывался файл, в котором содержалась подробная характеристика на обладателя той или иной клички либо фамилии. На нескольких Глеб задержался, внимательно изучая информацию.
   Допив кофе и закончив чтение, Глеб вышел из маленькой комнатки, предварительно осмотрев черный низкий сейф в углу. Все было в том же состоянии, как он и оставил полтора месяца назад.
   – Ну что же, у меня еще есть время послушать музыку.
   Закрыв дверь и вернув книжную полку на место, Глеб Сиверов вышел в мастерскую. У дивана стоял музыкальный центр. На полке рядом с музыкальным центром были составлены лазерные диски в пестрых пластиковых коробочках.
   Пробежав по ним пальцами, быстро, как пианист по клавишам, он вытащил один.
   Вспыхнула красная лампочка на регуляторе громкости. Глеб уселся на диван и нажал клавишу.
   Мастерскую заполнила музыка… Когда отзвучала увертюра, вступил хор…
   Глеб сидел, прикрыв глаза. Когда закончилась первая ария, Глеб выключил музыку и поднялся с дивана. Его загорелое лицо выглядело просветленным. Музыка всегда приносила ему облегчение. Он не любил эстраду, не переваривал громкую музыку. Его любовью была опера. В оперной музыке он разбирался, считал себя специалистом. Он легко мог общаться с музыковедами, дирижерами, музыкантами и композиторами. Глеб любил музыку с детства, сам неплохо играл на фортепиано.
   Вернее, он бы играл просто замечательно, у него были незаурядные данные, но его судьба сложилась по-другому, и сейчас изменить что-либо было невозможно.
   В детстве он мечтал стать музыкантом. А еще он мечтал стать разведчиком.
   Ни то и ни другое не осуществилось. Вернее, осуществилось, но совсем не так, как мечтал Глеб в двенадцать лет. Тогда он еще жил с отцом в Питере. Его папа имел высокий чин и часто ездил за границу торговым представителем или представителем по вопросам культуры. Иногда он брал с собой и сына.
   Глеб снова наполнил чашку горячим напитком и взглянул на часы. Стрелки неумолимо двигались вперед. Через пять минут должен был появиться гость. Гость всегда появлялся с предупреждением, соблюдая все правила конспирации.
   Вот и на этот раз, едва секундная стрелка заняла вертикальное положение, зазвонил телефон. Глеб даже не подошел к нему, он просто повернул голову и сделал глоток. Два сигнала – перерыв – один, затем еще один.
   – Значит, все в порядке, – удовлетворенно хмыкнул Глеб Сиверов и поставил чашечку на пыльный стол. На ней уже был один круг, и Глеб, неизвестно почему, переставил чашечку на первый. Затем он взял со стеллажа чистую чашку с блюдцем и поставил рядом со своей.
   На столе также появилась массивная металлическая пепельница чугунного литья на тонких гнутых ножках. Эта пепельница принадлежала еще отцу Глеба, который любил курить «Беломор», как все ленинградские интеллигенты. А вот Глеб папирос не любил, да и курил он немного – только тогда, когда не работал.
   Сейчас он мог себе это позволить.
   Когда секундная стрелка сделала пять кругов, послышался стук в дверь. Три приглушенных удара, затем более громкий и опять два приглушенных. Глеб подошел к двери, и сверкающие стальные ригели сдвинулись. Дверь бесшумно отворилась.
   В проеме стоял коренастый мужчина в сером твидовом пиджаке и голубой рубашке. Галстук был в тон пиджака. На широком лице, обрамленном седыми волосами, выделялись массивные очки в темной оправе.
   Гость улыбнулся.
   – Проходи, – сказал Глеб, протягивая для рукопожатия ладонь.
   Мужчины уже в комнате внимательно посмотрели друг на друга.
   – Я вижу, ты хорошо отдохнул, загорел, – сказал вошедший.
   – Как тебе сказать… отдыхать – не работать, – пробормотал Глеб и улыбнулся.
   А вот мужчина в ответ не улыбнулся.
   Глеб обратил внимание, что лицо гостя сосредоточено, а за стеклами очков взгляд куда-то все время убегает, словно выскальзывает. И Глеб, как ни старался поймать взгляд гостя, это ему не удалось.
   – Проходи, проходи, присаживайся. Кофе? Сигареты? Извини, у меня здесь не убрано, пыльно.
   – Может, тебе нанять домработницу?
   – Если только из штатных сотрудников и с длинными ногами.
   – Неужели тебя все еще интересуют женщины? – спросил гость, усаживаясь на диван.
   – По-моему, они интересуют всех мужчин, начиная с пятилетних детей и кончая пятисотлетними стариками.
   Гость захохотал, показывая крепкие белые зубы. Но его взгляд остался неподвижным. Смеялись только губы, а вот в глазах была настороженность, холодность и какая-то отчужденность.
   – Чем ты так озабочен? – спросил Глеб, подвигая к гостю блюдечко и чашечку с горячим кофе.
   – Есть дела, Глеб.
   – Ясно, что есть, иначе ты не появился бы у меня.
   – Действительно, ты догадлив. Только не надо употреблять твою любимую фразу: «Это же элементарно, Ватсон», – пошутил гость.
   – Это действительно элементарно, – улыбнулся Глеб, но тут же посерьезнел.
   – Если ты меня ищешь – значит, я тебе нужен. А если я тебе нужен, значит, есть какая-то срочная работа. А если есть срочная работа…
   – Правильно, Глеб, если есть работа, то ее надо быстро сделать.
   – Ну что ж, говори, – сказал Глеб.
   Мужчина взял чашечку, сделал маленький глоток.
   – Хороший кофе.
   – Да, настоящий, с кофеином.
   – Хороший кофе, очень хороший, – смакуя, сказал мужчина, и на его лице появилась блаженная улыбка, словно он смог расслабиться впервые за много дней напряженной работы.
   Поставив чашечку на стол, мужчина положил руки с короткими пальцами на колени и запрокинул голову. Он прикрыл глаза, снял очки, извлек из кармана пиджака безукоризненно чистый носовой платок и стал протирать стекла.
   – Ну, говори, говори же, я жду.
   Глеб неторопливо раскурил сигарету и почему-то подумал, что сейчас услышит что-то не очень приятное.
   – Ты знаешь, что случилось, пока тебя не было? – водрузив очки на широкое лицо и откинув седую прядь, спросил гость.
   – Думаю, что за полтора месяца многое могло произойти. И, скорее всего, произошло.
   – Да, у нас поменялось начальство.
   – И кто же стал твоим непосредственным шефом?
   – Ты его знаешь. Это человек президента, – прозвучала фамилия.
   – По-моему, толковый мужик, – сказал Глеб.
   – Я пока присматриваюсь.
   – Обо мне он, конечно, не знает.
   – О тебе знаю только я.
   – Почему только ты? – подался вперед Глеб.
   – Потому что Альберта Кострова нет в живых.
   – Как нет?! – воскликнул Глеб, отставляя чашечку на стол и медленно опуская сигарету с цилиндриком пепла на край пепельницы.
   – Он погиб в Югославии.
   – Будь она проклята! – прошептал Глеб. – Ненавижу мусульман, ненавижу все их дела.
   – Да, я знаю. Ведь и тебя ранили там же.
   – Да ну к черту! Лучше об этом не вспоминать. Давай помянем Альберта, – сказал Глеб.
   Он резко встал, даже было слышно, как в напряженной тишине хрустнули его суставы. Он решительно подошел к холодильнику, открыл дверцу и вернулся к столику с бутылкой водки и двумя рюмками.
   – Давай помянем. Пусть земля ему будет пухом, – сказал Глеб.
   – Не земля, а вода, – сказал гость.
   – Сергей, как это произошло? – грустно и настороженно осведомился Глеб и наполнил рюмки холодной водкой.
   – Точно я не знаю. Известно лишь то, что вертолет, в котором летел Альберт с двумя нашими людьми, был сбит над морем, сбит ракетой. Из вертолета никто не спасся. С берега видели, как горящий вертолет упал в море. Найти никого не удалось…
   – А тебе точно известно, что Альберт был там?
   – Да, абсолютно точно. Есть дюжина свидетелей, видевших, как он садился в вертолет. И потом, уже с воздуха, он разговаривал с берегом, разговаривал с землей. И знаешь, Глеб, уезжая туда, в эту долбаную Югославию, он сказал: «Чую, Сергей, это моя последняя поездка». Я как мог успокоил его, сказал, что ничего не произойдет, но попросил быть осторожным.
   – Альберт всегда был осторожен. Я это помню. Мы же начинали вместе с ним, – сказал Глеб.
   – Да, и я начинал вместе с ним и с тобой. Вот такие дела, брат, – сказал Сергей Соловьев, поднимая свою рюмку.
   Мужчины выпили, не чокаясь.
   – Светлая ему память, – сказал Сергей Соловьев и посмотрел на Глеба.
   – Мы все уходим понемногу… – ответив стихами на его взгляд, Глеб поднялся и двинулся к холодильнику.
   – Да у тебя там ничего нет. А если есть, так только высохший сыр, – заметил Соловьев.
   – Нет, у меня есть несколько банок консервов.
   – Не хочу консервы. Вообще не хочу есть.
   – Ну что ж, тогда пей кофе, кури.
   – Да у меня и времени мало, Глеб.
   – Ну, тогда говори, в чем дело.
   Сергей Васильевич Соловьев сунул руку с короткими пальцами в нагрудный карман пиджака и извлек оттуда темно-синий узкий конверт. Конверт был не запечатан.
   – Это тебе. Возьми, прочти.
   – Что здесь?
   – Здесь выписки из досье, фотографии, адреса и карта.
   – А сроки? – даже не заглядывая в конверт, поинтересовался Глеб.
   – Сроки, как, всегда, – сжатые. Чем быстрее, тем лучше. И еще одна деталь…
   – Какая, говори.
   – Труп должен остаться. Его должны увидеть и затем должны быть похороны, во время которых мы кое-что отследим.
   – Ясно, – сказал Глеб, и его пальцы легли на плотную бумагу конверта.
   Он извлек пачку сложенных вдвое страниц и шесть фотографий. Одна была групповая. Мужчины сидели за столом, густо уставленным бутылками и закусками.
   – Второй справа – это он, – сказал Соловьев.
   – Я его знаю, – ответил Глеб.
   – Конечно, знаешь. Хотя он себя не афиширует и по телевидению его не показывают. А откуда ты его знаешь? – задал вопрос Соловьев.
   – Он у меня есть в компьютере.
   – А кого у тебя в компьютере нет? – поинтересовался Соловьев.
   – Многих нет. Тебя нет, меня, нет Альберта.
   – Альберта уже нет вообще, – сказал Соловьев и, протянув сильную руку, взял бутылку за тонкое горлышко.
   – Наливай, наливай, не стесняйся, – поддержал его Глеб.
   – Но я за рулем.
   – Я тоже за рулем, – сказал Глеб, – но, тем не менее, надо выпить.
   Мужчины вновь, не чокаясь, выпили. И на этот раз Сергей Васильевич Соловьев позволил себе закурить.
   – Разбалуешься, привыкнешь, потом не отвыкнешь, – заметил Глеб.
   – Не беспокойся, Глеб. Завтра об этом я забуду. Утренняя пробежка, бассейн – и все в порядке.
   – Ты все еще так же силен? – улыбнулся Глеб.
   – Даже не знаю, как тебе сказать, – засмеялся Соловьев. – Может, не так силен, как ты, но в общем-то стараюсь поддерживать себя в форме, не распускаться.
   – Но я вижу, ты килограмма два набрал за эти полтора месяца, что я тебя не видел.
   – Не два, а килограмм семьсот, – сказал Соловьев. – А как ты определил?
   – У тебя на щеке есть складка. Когда ты действительно в форме, она хорошо видна, а как только ты полнеешь, она исчезает, делается почти незаметной.
   – Ну у тебя и глаз! Я даже и не думал, что так можно высчитывать вес.
   – Можно. Надо быть всего лишь наблюдательным.
   – Хорошо, хорошо, к следующей встрече я постараюсь сбросить эти килограмм семьсот.
   – Не стоит. Думаю, тебе лучше быть при этом весе. Ты выглядишь моложаво.
   – Да какое там моложаво! Сорок лет – это далеко не молодость.
   – Но знаешь, Сергей, это и не старость.
   – А вот у Альберта сорок лет – это вся его жизнь.
   – Хватит об этом, каждый из нас может погибнуть, – сказал Глеб и плеснул в рюмки понемногу водки.
   – Да наливай по полной, – сказал полковник Соловьев.
   – Как знаешь, как прикажешь. Ведь по званию ты выше меня.
   – Да, капитан, выше.
   – Капитан, капитан… – на мотив известной песенки пропел Глеб Сиверов, – никогда я не стану майором, а тем более, полковником, как ты.
   – Ты сам выбрал такую судьбу, и сейчас нечего…
   – Да я не жалуюсь, – сказал Глеб.
   Если взглянуть на этих мужчин даже очень внимательно, пристально всмотреться в их лица, прислушаться к разговору, невозможно было определить, что они выпили. Они казались спокойными и ведущими какую-то неспешную беседу.
   Бутылка водки опустела.
   Глеб еще сварил кофе и, перекладывая фотографии, просматривая бумаги, продолжал разговор.
   – Да, и еще… – сказал полковник Соловьев.
   Сейчас его голос звучал уже немного по-иному. Он говорил уверенно – так, словно отдавал приказание и знал, что каждое его слово будет принято к сведению, все будет именно так, как он пожелает.
   – … Глеб, послушай, псе это должно произойти не в городе и должно быть понятно, что он не умер, не попал под машину, не бросился под поезд, а был убит. Убит специально, убит нанятым киллером.
   – Я понял, полковник, – в тон своему гостю сказал Глеб, – все будет выполнено, как приказываете.
   – Да перестань ты издеваться!
   – А ты перестань разговаривать таким тоном.
   – Извини, привык за целый день.
   – Ну ладно, я пошутил. Разговаривай так, как тебе хочется.
   Полковник Соловьев положил свою ладонь на колено Глеба и сжал.
   – Только, пожалуйста, будь осторожен. Ведь ты у меня единственный, кто остался, единственно надежный. Ты меня еще ни разу не подвел.
   – Я понял. И подставляться, как ты понимаешь, не собираюсь. Кто об этой операции будет знать еще?
   – Не понял?… – сказал полковник Соловьев.
   – Я спрашиваю, кто, кроме тебя, будет знать об этой операции? – повторил свой вопрос Глеб Сиверов, глядя в глаза гостю.
   Тот недоуменно пожал плечами.
   – Ты что, Глеб? Как всегда – никто. Я один.
   – Хотя, впрочем, это не имеет значения, – равнодушно махнул рукой Глеб, но это равнодушие было деланным, и это не ускользнуло от цепкого взгляда Сергея Соловьева.
   – Будем действовать по тому же графику, как и всегда, – сказал Соловьев.
   – Хорошо, я согласен. Если появится какая-то полезная информация – сообщи.
   – Обязательно, – сказал полковник Соловьев и поднялся с дивана. – А ты все продолжаешь слушать музыку? – увидев, что музыкальный центр включен, заметил Соловьев.
   – Да. Ты знаешь, люблю.
   – А я просто не перевариваю музыку.
   – Каждому свое. Ты оттягиваешься, читая книги, а я – слушая музыку. Так проще, да и глаза не устают.
   – Да-да, глаза тебе надо беречь. А у меня, знаешь, зрение начало садиться.
   Уже не могу прочесть так быстро книгу, глаза устают, начинают слезиться.
   – По-моему, ты и так прочел уже столько книг и столько всяких бумаг, что на твоем месте я бы уже давно ослеп.
   – А я бы на твоем месте, Глеб, давным-давно оглох. Ладно, хватит подначивать, – улыбнулся Соловьев.
   На этот раз его улыбка была спокойной и доброжелательной. Она была даже дружеской, теплота сквозила в ней. Да и глаза полковник Соловьев не отводил в сторону. Он стал спокоен, ведь он рассказал тяжелую новость, они выпили, вспомнили кое-что из своей жизни, поговорили, можно сказать, по душам. А самое главное, полковник Соловьев дал задание Глебу Сиверову и теперь мог быть спокоен. Действительно, Глеб Сиверов не подвел его ни разу.