Страница:
– Лучше с плохих.
– Нет, давай с хороших, потому что с плохими придется разбираться, и думаю, тебе.
– Тогда, тем более, с плохих.
– За последнее время, Глеб, погибли несколько наших сотрудников, а также чиновник, который помогал нам.
– Осведомитель? – уточнил Глеб.
– Можно сказать и так.
– За деньги работал?
– Нет, не за деньги. Но все это – присказка, – генерал поставил портфель на колени.
– Что же вы медлите? Открывайте, Федор Филиппович, свой ларец с секретами, рано или поздно придется это сделать.
– Знаешь, Глеб, ты мне столько раз помогал, я уже со счета сбился, по справедливости, ты должен носить генеральские погоны, а не я.
– Погоны меня никогда не привлекали, разве что, может, в молодости, и то потому, что женщинам нравились.
Генерал улыбнулся, причем улыбка получилась кроткой, даже чуть-чуть виноватой.
– Скажу сразу, Глеб, в этом деле я могу рассчитывать только на тебя.
– Я же еще не знаю дела, Федор Филиппович, нельзя же так сразу быка за рога. А вдруг я ничем не смогу помочь?
– Сможешь, сможешь, больше некому. Мы все под колпаком.
– Не понял… Вы под колпаком?
– Да, – подтвердил генерал и тут же оглянулся, словно за его спиной кто-то Стоял и мог услышать их разговор.
– Никого нет. Вы чем-то напуганы, Федор Филиппович?
– Ты знаешь, я не на машине к тебе приехал, добирался на перекладных. Пришлось на старости лет прибегнуть к услугам общественного транспорта, даже на метро одну остановку проехал.
– Я тоже иногда езжу, и мне это даже нравится.
– Мне бы тоже понравилось, если бы катался для развлечения. Я подозреваю, что каждый мой шаг становится известен.
– Кому? – Сиверов недоуменно посмотрел на генерала.
Федор Филиппович дважды моргнул, затем взял сигарету, долго мял ее, табак сыпался в пепельницу. Глеб щелкнул зажигалкой, поднес огонек и заметил, как у Потапчука подрагивают уголки рта.
– В том-то и дело, Глеб, что я не знаю, кто эти люди. Они есть и их, вроде бы, нет. Но они контролируют каждый шаг, знают наперед, что должно произойти. Все наши операции – причем проводятся они, поверь мне, я волк битый, со всеми мерами предосторожности, в строжайшей секретности – дают в последнее время лишь нулевой результат, провал за провалом. И людей теряем, вот что противно. Я тут собрал кое-какие бумаги, кое-какие снимки, ты посмотри, а я тебе буду объяснять.
Генерал извлек папку – обыкновенную, конторскую, с немного помятыми уголками. На стол легли бумаги. Глеб отодвинул кофейник и чашку. Потапчук раздраженно поправил очки, словно они не улучшали зрение, а мешали видеть что-то ускользающее, написанное между строк. Все бумаги были подготовлены самим генералом, написаны от руки твердым, разборчивым почерком.
Сиверов читал быстро, понимая, что из этих записей нельзя выкинуть ни одного слова, как, впрочем, и что-либо добавить. Информация была краткая, но исчерпывающая. Глеб прочел о гибели полковника ФСБ Каширина Олега Ивановича и убитого вместе с ним осведомителя Бубновского Павла Николаевича из аппарата премьер-министра. Прочел и о загадочной смерти, очень похожей на самоубийство, полковника ФСБ Самохвалова Евгения Ильича, одного из руководителей аналитического центра. Просмотрев немногочисленные бумаги, Сиверов взглянул на генерала.
– Что скажешь? – Потапчук был напряжен как никогда.
– А что я должен сказать, Федор Филиппович"?
– То, чего я не знаю.
– По-моему, вы знаете больше меня, но пока не говорите.
– Сейчас скажу, Глеб, погоди. Мне надо собраться с силами. Смертность среди офицеров ФСБ уже принимает размер эпидемии, которая охватила и Совет министров. Словно зараза какая по верхам пошла, вроде СПИДа.
Глеб улыбнулся. Когда Потапчук начинал рассуждать о СПИДе или о женщинах, Сиверова это забавляло. Генерал был настолько поглощен работой, что по поводу СПИДа и женщин мог образовываться лишь в редкие минуты, глядя в экран телевизора.
– Чем они все занимались, Федор Филиппович? Что их объединяет, кроме смерти?
– Не знаю… – Потапчук задумался. – Больше всего мне не нравится то, что практически всех наверху устраивает версия, будто полковник Самохвалов покончил жизнь самоубийством у себя на даче. И вроде бы есть мотивы. Человек он не очень чистоплотный, на столе лежали фотографии, как если бы Самохвалов перед смертью просматривал их, и именно они навели его на мысль о самоубийстве.
– Что за фотографии?
– Пожалуйста, – генерал извлек из портфеля три фотографии, положил их веером на стол.
Сиверов, склонив голову, изучил снимки.
– Красивая девушка. Как я понимаю, не его жена. Полковник любил брюнеток?
– Он был отличный семьянин, во всяком случае, до рокового дня никто о его пристрастиях не подозревал, в том числе жена. Крепкая семья, хорошая дочь… Но снимки – не монтаж.
– Вы с женой беседовали?
– Беседовал. К этому, Глеб, мы вернемся немного позже, разговор у нас долгий. Я никогда не питал к Самохвалову особой симпатии, но и ничего плохого сказать о нем не могу. Исполнительный, прекрасный работник, дело свое знал. Хотя многие и поговаривали, что, если бы не его тесть, который был генералом КГБ, в полковники ему никогда бы не выбиться. Но эти утверждения чушь. Человек он самостоятельный, работать умел, от трудностей не бегал, хотя и не искал их специально.
– Вы словно на поминках говорите, – вспомнив поездку в Питер, заметил Сиверов.
– Я ему доверял, – вздохнул Потапчук.
– Он много знал?
– Ровно столько, сколько знает полковник, работающий в аналитическом центре.
– Значит, много. Наверное, даже вы столько не знаете.
– Он фильтровал информацию, которая поступала ко мне.
– И какое у вас теперь ощущение? Направленность информации изменилась, когда к делу пришел другой человек?
– Нет, с этим все в порядке. Не думаю, чтобы Самохвалов умышленно о чем-то мне не сообщал.
Конечно же, информация изменилась, но это дело личных пристрастий, взглядов на жизнь, манеры думать.
Глеб подпер голову рукой.
– Я всегда очень настороженно относился к сообщениям о самоубийстве людей, владеющих секретами.
Генерал согласно кивнул.
– Я тоже.
– Но давайте, Федор Филиппович, предположим, что это обыкновенное самоубийство. Не сам же он делал фотографии на память? А если уж сделал, то не стал бы переживать по этому поводу.
Допустим, он мог бы распереживаться, если бы фотографии нашла жена. Вы с ней говорили, она находила их?
– Да.
– Когда?
– Уже после гибели. Она первой приехала на дачу и обнаружила труп мужа и фотографии, из-за которых полковник застрелился.
– Застрелился или был застрелен?
– Этого никто не знает. По заключению суд" медэкспертизы мертвым он был уже часов четырнадцать.
– Вот видите, уже кое-что. Значит, фотографий делал не он.
– Я могу тебе сказать даже больше, Глеб. Я знаю, где эти снимки сделаны, мои люди провели работу.
– И что?
– Они сделаны в Санкт-Петербурге, в гостинице «Заря», причем сделаны профессионалом. И еще: в эту гостиницу людей уровня Самохвалова не селят.
– Судя по снимкам, полковник не пьян, скорее всего, ему хорошо, хорошо настолько, что он даже не подозревает о присутствии аппарата.
– Я пришел к такому же заключению.
– А женщина? Как, по-вашему, ей известно о том, что все фиксируется на пленку?
– Я не большой специалист в этом, но, скорее всего, известно.
– Почему вы так решили?
– Сразу видно, когда женщина позирует. Во-первых, она старается держаться к камере спиной, прячет лицо. Да и позы у нее немного более сдержанные, чем при полной раскрепощенности. А полковника она завела основательно, тот об осторожности и думать забыл.
– Я полагаю, – сказал Глеб, – если бы его шантажировали, подсунули бы еще дюжину фотографий с другими девицами, дескать, полковник Самохвалов был настолько порочен и его так плотно прижали, что ему не осталось ничего другого, как пустить себе пулю в висок. А тут, в общем, ерунда.
Самое большое – скандал дома. Но скандал, Федор Филиппович – дело житейское. Чтобы застрелиться, нужны более веские основания.
– Возможно, кто-то сознательно хочет, чтобы мы приняли версию самоубийства.
– А что вас еще настораживает, Федор Филиппович?
– Мои люди основательно прижали сотрудников гостиницы: там полковника видели, фотографию опознали.
– А женщину?
– Женщину не видели никогда.
– Получается, она впервые попала в «Зарю»?
– Ее там вообще не видели. И возможно, она даже не из Питера. Проблема в том, Глеб, что на всех трех фотографиях нет лица. Я полагаю, снимки отфильтровали, или, возможно, она сама прятала лицо, зная, где находится камера.
– Значит, она заодно с убийцами и выполняла их просьбу? Тогда она не проститутка?
– Все может быть.
– А пистолет?
– Оружие не его.
– Пистолет, я полагаю, проверили?
– Проверили. За ним ничего нет. Пистолет заграничного производства, итальянский. Мог быть куплен пять лет назад, а мог и накануне самоубийства или убийства.
– По каким делам полковник оказался в Питере?
– По делам службы. Есть командировка, я лично подписывал. Ему надо было встретиться с нашими коллегами, жил он в служебной гостинице, ночь накануне провел в одноместном номере. Это подтверждено дежурным.
– Звонки в номер фиксировали?
– Все не фиксировали, лишь межгород. Ночью он звонил жене, это зафиксировано.
– Значит, накануне он точно был в гостинице?
– Да, – кивнул генерал, – выходит, встреча с этой дамой планировалась заранее, следовательно, знакомы они были давно и виделись не в первый раз.
– Ее искать пробовали?
– Как ты себе это представляешь? Показать фотографию голой задницы и спросить: не знаете ли вы эту женщину? Ты бы так узнал?
– Смотря кого, – улыбнулся Глеб.
– Вот и я думаю, что это бессмысленное занятие. В гостинице, где делали снимки, ее никто не видел. Проверку провели основательную. Как она туда попала, неизвестно. А вот Самохвалова припомнили.
– Место, где был установлен фотоаппарат, нашли?
– Конечно. Ты даже по снимкам можешь догадаться, что камера находилась наверху, за панелью карниза.
– Отпечатков пальцев, конечно, никаких?
– Там все стерильно, хотя гостиница и затрапезная. Везде захватано, залапано, а там чисто.
Кстати, снимки сделаны почти за шесть месяцев-до смерти Самохвалова.
– Странно, что полковника запомнили. Он был пьян, буянил?
– Нет, – оживился Потапчук, – вот это и настораживает. Полковника запомнили, будто предчувствуя, что через определенное время о нем спросят. И еще одна интересная деталь: в гостинице он появлялся несколько раз. И незадолго до смерти в том числе.
– Один? – спросил Глеб.
– Да, один.
– Он сам заказывал номер?
– Звонили по телефону и бронировали. В «Заре» уверены, что бронировал он сам, хотя гарантий, конечно, никаких, позвонить мог любой. Теперь забудем о полковнике Самохвалове, перейдем к другому полковнику. Надеюсь, ты слышал, что в Козицком переулке расстреляна машина, двое убиты?
– Я прочел, генерал.
– Ах да, – Потапчук ухмыльнулся, – старость – не радость, забывчивым становлюсь, Глеб.
– Мне бы такую забывчивость, как у вас, – парировал Сиверов.
– Ладно, ладно, не ерничай. Прессу к машине мы не подпустили, погибли высокопоставленный чиновник из Белого дома и мой человек, полковник Каширин. Расстреляли их нагло, спешили. Скорее всего, заранее покушение не готовили, но сработали очень профессионально.
– Свидетели есть?
– Жилец дома. Мужику одному жена запрещает курить в квартире, так он в форточку голову выставляет, вот он и увидел два автомобиля – черный джип и «жигули» шестой модели.
– А номера?
– Кто же номера запомнит? Дождь, вечер, в переулке темнота, хоть глаз выколи. А свидетель докурил раньше, чем стрельба началась. Самого убийства не видел. Насколько я понимаю, – генерал говорил спокойно, но временами голос подрагивал, – они уединились, вероятнее всего, Бубновский передавал полковнику важную информацию, добытую накануне.
– На улице, в машине?
– А ты по-другому работаешь? Кстати, не худший способ. Не на Главпочтамте же, как в кино показывают, дипломатами под стойкой меняться или в баре каком-нибудь. Всегда так делалось, и будет делаться. Но их, наверное, вели, правда, не знаю, кого именно – Бубновского или Каширина.
– А что должен был передать Бубновский?
– Что-то чрезвычайно важное, потому что Каширин перенес встречу со мной на следующее утро.
– Как вы думаете, что это могло быть?
– Я полагаю, что-то связанное с Советом Министров. Они там химичат, и Бубновский близко подобрался к разгадке. Скорее всего, какие-нибудь крупномасштабные финансовые аферы.
– Что значит «крупномасштабные»? – Сиверов взглянул на Потапчука. – Для кого-то и сто долларов – большие деньги.
– Нет, Глеб, тех ребят даже цифры с пятью нулями не очень-то интересуют, думаю, там в ходу совсем другой порядок цифр.
– И что Бубновский?
– По-видимому, он хотел передать Каширину документы, возможно, список людей, завязанных в этой афере.
– Какие-нибудь документы при них нашли?
– Нет, убийцы все забрали, если, конечно, документы были.
– А дубликаты? Может, в компьютере?
– Все проверено, компьютер чист. И скорее всего, очистил его сам Бубновский, боясь или чувствуя, что за ним следят. И еще, – продолжал Потапчук, – когда мы попали в его кабинет, а сделать это было не очень легко, сейф оказался вскрытым, хотя Бубновский совсем недавно тайно поменял замок, да и ключи были только у него.
– Да, странная какая-то цепочка получается.
Чтобы такие высокопоставленные офицеры гибли один за другим… Обычно их покупают, а не отстреливают.
– Есть и такие, которых нельзя купить.
– Значит, остались в живых и действуют против вас те, кого уже купили, – заключил Глеб.
– Вот потому и пришел к тебе. Звонить мне не стоит, я уверен, что все телефоны прослушиваются.
Еще несколько часов до самого позднего вечера разговаривал генерал с Глебом Сиверовым.
Имеющиеся в их распоряжении факты наводили на мысль, что существует некая довольно-таки могущественная организация, которую можно вычислить, влияние которой ощущается, но при этом самой организации как бы и нет – что-то вроде спецслужбы, идеально законспирированной и непонятно кому подчиняющейся. А главное, оставалось загадкой, в чьих интересах она действует.
Назвать ее действия антигосударственными было трудно, но по прошествии некоторого времени они могли стать таковыми. Любая структура, набирая силу, стремится к власти, стремится к монополии.
Именно к такому, в общем-то, страшному выводу пришли генерал ФСБ Потапчук и его агент Глеб Сиверов, действующий под кличкой Слепой.
Вполне возможно, таинственная структура набрала уже такую силу, что в состоянии потягаться с ФСБ и ФСК, и еще неизвестно, кто кого переиграет. Пока счет был не в пользу ФСБ.
– С чего ты думаешь начать?
– А почему, Федор Филиппович, вы решили, что я собираюсь начинать? Я же не мистик, в призраков не верю. Меня тоже все это настораживает, но пока я не знаю, за что ухватиться, с чего начать.
Тоже мне, нашли специалиста по нечистой силе.
Пригласите священника, пусть окропит святой водой здание ФСБ и компьютеры в аналитическом центре, глядишь, поможет.
Генерал рассмеялся, понимая, что Сиверов шутит.
– В свою мансарду ты священника приглашал?
– Да, монаха-буддиста. Он раскурил у меня какие-то палочки, прочел мантры, и после этого даже тараканы убежали.
Потапчук хмыкнул и сразу вновь стал серьезным.
– Разыгрывать, Глеб, ты, конечно, умеешь, но ситуация такова, что надо что-то делать. Тем более, я и за собой чувствую наблюдение. Каждый мой шаг, я это проверял, становится известен.
– Кому?
– Не знаю, если бы знал, к тебе бы не стал обращаться, поверь. Я очень надеюсь, что ты включишься в работу. Попробую, конечно, переговорить с директором ФСБ, изложу ему свои догадки. Он любит факты, а фактов-то и нет. Тебя же, как я понимаю, устроят и общие рассуждения. Короче, займись этим делом, Глеб.
– Хорошо, – коротко согласился Сиверов.
– Как будем держать связь?
Глеб надолго задумался, выпил чашечку кофе и, наконец, посмотрел в глаза Потапчуку.
– Вы телефон с собой не брали?
– Нет.
– Правильно сделали. Они наверняка знают частоту и сразу же засекут, где вы находитесь, даже если вы и слова не скажете, только нажмете кнопку. Нужно придумать что-то другое. Телефон – вещь, конечно, хорошая, но, к сожалению, излучает радиоволны.
И тут Глеб сообразил.
– Как я раньше не додумался! – он отстегнул свой пейджер, на который Потапчук иногда сбрасывал информацию, и подал генералу. – Номер абонента помните?
– Конечно.
– Он работает только как приемник, значит, засечь его невозможно. А информацию я постараюсь передавать самую расплывчатую, чтобы кроме меня и вас никто не понял. Мол, встретимся в том же месте в то же время. Отсчет будем вести от сегодняшнего дня. Например, на пятый день встречаемся, где всегда, в условленный час.
– Хорошо придумал, – одобрил генерал, понимая, что Сиверов нашел единственно верный выход. – С чего думаешь начать? – Федор Филиппович уже рассказал все, что ему было известно, и теперь ждал предложений от Глеба.
– Лучше всего зайти издалека. Центр организации, как я понимаю, хорошо прикрыт, к нему не подберешься. А на периферии всегда найдутся слабые звенья, обязательно кто-нибудь случайно оказывается втянутым в чужие авантюры. Если вы правы, то организация призраков довольно широкая, и, следовательно, там хватает случайных людей. Не действуют же они в пустоте? Они материальны, как и мы с вами, едят, пьют, имеют человеческие слабости.
– Какие?
– Ну, в карты играют, например, с женщинами развлекаются, пьют в ресторанах. Отсюда я и попробую зайти.
– Это довольно расплывчато, Глеб.
– у Пока ничего определенного сказать не могу, но знаю одно: всех притягивают деньги. Значит, нужно искать среди людей состоятельных, способных финансировать организацию, или же среди тех, на кого они свои деньги тратят – проститутки, например, любовницы, чиновники, которых им приходится подкупать…
– Ты рассуждаешь, Глеб, как заправский рэкетир.
– Жизнь научила. С мерзавцами разбираешься, поневоле перенимаешь их методы. Я оставлю себе фотографии, – Сиверов положил руку на пластиковую папку. С картонной Потапчук никогда не расставался, она была дорога ему как память.
– Чем тебе помочь?
– Ничем, – резко отверг предложение генерала Глеб, – я привык действовать один.
Федор Филиппович закрыл портфель и поставил его на пол. Сиверов понял, что Потапчук уходить пока не собирается – приберег что-то на десерт.
– Знаю, Глеб, что ты в Питер ездил.
Сиверов рассмеялся:
– Только не рассказывайте мне, что получили эту информацию по своим каналам. Скорее всего, позвонили Ирине, и она вам сказала.
– Нет, не звонил, можешь проверить.
– Да, пожалуй, она бы не забыла сообщить о вашем звонке, знает, как для меня это важно.
– Хочешь, расскажу, чем ты в Пятере занимался?
– Попробуйте.
Обычно Потапчуку никогда не удавалось просчитать действия Глеба до конца.
– Ты ходил на кладбище.
– Естественно, на могилу отца.
– А потом ты участвовал в похоронах молодого чиновника из госимущества, разгуливая под руку с симпатичной женщиной, – и генерал тут же поспешил добавить, что Ирине он об этом, естественно, не говорил, потому как не звонил ей.
Сиверов был явно озадачен.
– Вы за мной следили, что ли? Хотя.., нет, я бы обязательно заметил. Да и не стали бы вы такое делать.
– Хочешь, я опишу твою одежду, расскажу, во что была одета твоя дама, кто у кого стрелял сигареты?
– Однако… – только и сказал Глеб.
– Зовут эту женщину Валентина, думаю, фамилию ты знаешь и без меня.
– Нет, кстати, фамилию я у нее не спросил.
– Бартохова, – уточнил генерал. – Ладно, Глеб, не буду тебя мучить. У меня есть видеозапись похорон и часть того, что происходило в ресторане.
Убийством чиновника, связанного с приватизацией, занимается генеральная прокуратура вместе с управлением ФСБ по Питеру.
– Вот уж точно, попал под лошадь! – рассмеялся Сиверов.
– Кроме меня, тебя, естественно, никто не опознал, хотя мои сотрудники и пытались вычислить, что это за незнакомый мужчина в порезанной куртке. Всех остальных опознали, а ты для них призрак – появился на кладбище и исчез в неизвестном направлении.
– Ну уж, и в неизвестном! – улыбнулся Глеб. – Ехал на поезде до самой Москвы.
– Вместе с ней?
– А то как же!
– Дальше за вами никто не следил. Не ты был их объектом, они интересовались людьми, торгующими оружием.
– Рожи там, конечно, собрались знатные, прямо-таки музей мадам Тюссо. Было на что посмотреть, настоящий паноптикум.
– Да, рожи знатные, но подкопаться к ним невозможно, хотя на каждого из них уже столько бумаг, что впору в макулатуру сдавать. А сделать ничего не можем, деньги сейчас сильнее власти, сильнее закона.
– Не всегда, – жестко возразил Глеб.
– Если бы только деньги! Тут тебе и депутатская неприкосновенность, и иностранное гражданство, и совместные предприятия. Тронешь такого – сразу инвестиций на полмиллиарда не получишь. И все это связано с правительством, как понимаешь.
– Не хотелось бы понимать, но понимаю, – согласился Глеб.
Генерал встал, устало потягиваясь, взял портфель в правую руку и попрощался с Глебом.
– Вы всегда, Федор Филиппович, портфель в правой руке носите? А честь как же отдавать будете?
– Привычка, Глеб, что сделаешь! – и он переложил портфель в левую руку.
– Может, подвезти вас?
– Нет, я уж на метро как-нибудь доберусь или такси возьму, «по-крутому», – рассмеялся Потапчук. Но лишь только открылась дверь, лицо его стало серьезным и напряженным, морщины прорезались, словно яркий косой свет упал на лицо генерала.
– Ты действуй осторожно, лишний раз не светись. Если почувствуешь опасность, лучше отступи, посоветуемся, как быть дальше. Потревожишь осиное гнездо – все покусанные ходить будем.
– Я это понял, Федор Филиппович, – и они обменялись рукопожатием.
Глеб смотрел, как генерал спускался по лестнице. Раньше Потапчук никогда не придерживался за перила, но теперь скользил по ним рукой, «Да, сдал Федор Филиппович. И не возраст тому причиной, а усталость. Накопилась за долгие годы, к вечеру от нее уже никуда не деться».
Подозрительность Потапчука передалась и Сиверову. Зайдя в мансарду, он посмотрел в окно вслед удаляющемуся генералу, проверяя, нет ли слежки.
"Может, это все бред? – подумал Глеб, убедившись, что наблюдение отсутствует. – Но столько трупов.., словно набралась критическая масса.
Такое ощущение, что сила, предназначенная для другого, вышла из-под контроля. А джин должен сидеть в бутылке".
Глава 9
– Нет, давай с хороших, потому что с плохими придется разбираться, и думаю, тебе.
– Тогда, тем более, с плохих.
– За последнее время, Глеб, погибли несколько наших сотрудников, а также чиновник, который помогал нам.
– Осведомитель? – уточнил Глеб.
– Можно сказать и так.
– За деньги работал?
– Нет, не за деньги. Но все это – присказка, – генерал поставил портфель на колени.
– Что же вы медлите? Открывайте, Федор Филиппович, свой ларец с секретами, рано или поздно придется это сделать.
– Знаешь, Глеб, ты мне столько раз помогал, я уже со счета сбился, по справедливости, ты должен носить генеральские погоны, а не я.
– Погоны меня никогда не привлекали, разве что, может, в молодости, и то потому, что женщинам нравились.
Генерал улыбнулся, причем улыбка получилась кроткой, даже чуть-чуть виноватой.
– Скажу сразу, Глеб, в этом деле я могу рассчитывать только на тебя.
– Я же еще не знаю дела, Федор Филиппович, нельзя же так сразу быка за рога. А вдруг я ничем не смогу помочь?
– Сможешь, сможешь, больше некому. Мы все под колпаком.
– Не понял… Вы под колпаком?
– Да, – подтвердил генерал и тут же оглянулся, словно за его спиной кто-то Стоял и мог услышать их разговор.
– Никого нет. Вы чем-то напуганы, Федор Филиппович?
– Ты знаешь, я не на машине к тебе приехал, добирался на перекладных. Пришлось на старости лет прибегнуть к услугам общественного транспорта, даже на метро одну остановку проехал.
– Я тоже иногда езжу, и мне это даже нравится.
– Мне бы тоже понравилось, если бы катался для развлечения. Я подозреваю, что каждый мой шаг становится известен.
– Кому? – Сиверов недоуменно посмотрел на генерала.
Федор Филиппович дважды моргнул, затем взял сигарету, долго мял ее, табак сыпался в пепельницу. Глеб щелкнул зажигалкой, поднес огонек и заметил, как у Потапчука подрагивают уголки рта.
– В том-то и дело, Глеб, что я не знаю, кто эти люди. Они есть и их, вроде бы, нет. Но они контролируют каждый шаг, знают наперед, что должно произойти. Все наши операции – причем проводятся они, поверь мне, я волк битый, со всеми мерами предосторожности, в строжайшей секретности – дают в последнее время лишь нулевой результат, провал за провалом. И людей теряем, вот что противно. Я тут собрал кое-какие бумаги, кое-какие снимки, ты посмотри, а я тебе буду объяснять.
Генерал извлек папку – обыкновенную, конторскую, с немного помятыми уголками. На стол легли бумаги. Глеб отодвинул кофейник и чашку. Потапчук раздраженно поправил очки, словно они не улучшали зрение, а мешали видеть что-то ускользающее, написанное между строк. Все бумаги были подготовлены самим генералом, написаны от руки твердым, разборчивым почерком.
Сиверов читал быстро, понимая, что из этих записей нельзя выкинуть ни одного слова, как, впрочем, и что-либо добавить. Информация была краткая, но исчерпывающая. Глеб прочел о гибели полковника ФСБ Каширина Олега Ивановича и убитого вместе с ним осведомителя Бубновского Павла Николаевича из аппарата премьер-министра. Прочел и о загадочной смерти, очень похожей на самоубийство, полковника ФСБ Самохвалова Евгения Ильича, одного из руководителей аналитического центра. Просмотрев немногочисленные бумаги, Сиверов взглянул на генерала.
– Что скажешь? – Потапчук был напряжен как никогда.
– А что я должен сказать, Федор Филиппович"?
– То, чего я не знаю.
– По-моему, вы знаете больше меня, но пока не говорите.
– Сейчас скажу, Глеб, погоди. Мне надо собраться с силами. Смертность среди офицеров ФСБ уже принимает размер эпидемии, которая охватила и Совет министров. Словно зараза какая по верхам пошла, вроде СПИДа.
Глеб улыбнулся. Когда Потапчук начинал рассуждать о СПИДе или о женщинах, Сиверова это забавляло. Генерал был настолько поглощен работой, что по поводу СПИДа и женщин мог образовываться лишь в редкие минуты, глядя в экран телевизора.
– Чем они все занимались, Федор Филиппович? Что их объединяет, кроме смерти?
– Не знаю… – Потапчук задумался. – Больше всего мне не нравится то, что практически всех наверху устраивает версия, будто полковник Самохвалов покончил жизнь самоубийством у себя на даче. И вроде бы есть мотивы. Человек он не очень чистоплотный, на столе лежали фотографии, как если бы Самохвалов перед смертью просматривал их, и именно они навели его на мысль о самоубийстве.
– Что за фотографии?
– Пожалуйста, – генерал извлек из портфеля три фотографии, положил их веером на стол.
Сиверов, склонив голову, изучил снимки.
– Красивая девушка. Как я понимаю, не его жена. Полковник любил брюнеток?
– Он был отличный семьянин, во всяком случае, до рокового дня никто о его пристрастиях не подозревал, в том числе жена. Крепкая семья, хорошая дочь… Но снимки – не монтаж.
– Вы с женой беседовали?
– Беседовал. К этому, Глеб, мы вернемся немного позже, разговор у нас долгий. Я никогда не питал к Самохвалову особой симпатии, но и ничего плохого сказать о нем не могу. Исполнительный, прекрасный работник, дело свое знал. Хотя многие и поговаривали, что, если бы не его тесть, который был генералом КГБ, в полковники ему никогда бы не выбиться. Но эти утверждения чушь. Человек он самостоятельный, работать умел, от трудностей не бегал, хотя и не искал их специально.
– Вы словно на поминках говорите, – вспомнив поездку в Питер, заметил Сиверов.
– Я ему доверял, – вздохнул Потапчук.
– Он много знал?
– Ровно столько, сколько знает полковник, работающий в аналитическом центре.
– Значит, много. Наверное, даже вы столько не знаете.
– Он фильтровал информацию, которая поступала ко мне.
– И какое у вас теперь ощущение? Направленность информации изменилась, когда к делу пришел другой человек?
– Нет, с этим все в порядке. Не думаю, чтобы Самохвалов умышленно о чем-то мне не сообщал.
Конечно же, информация изменилась, но это дело личных пристрастий, взглядов на жизнь, манеры думать.
Глеб подпер голову рукой.
– Я всегда очень настороженно относился к сообщениям о самоубийстве людей, владеющих секретами.
Генерал согласно кивнул.
– Я тоже.
– Но давайте, Федор Филиппович, предположим, что это обыкновенное самоубийство. Не сам же он делал фотографии на память? А если уж сделал, то не стал бы переживать по этому поводу.
Допустим, он мог бы распереживаться, если бы фотографии нашла жена. Вы с ней говорили, она находила их?
– Да.
– Когда?
– Уже после гибели. Она первой приехала на дачу и обнаружила труп мужа и фотографии, из-за которых полковник застрелился.
– Застрелился или был застрелен?
– Этого никто не знает. По заключению суд" медэкспертизы мертвым он был уже часов четырнадцать.
– Вот видите, уже кое-что. Значит, фотографий делал не он.
– Я могу тебе сказать даже больше, Глеб. Я знаю, где эти снимки сделаны, мои люди провели работу.
– И что?
– Они сделаны в Санкт-Петербурге, в гостинице «Заря», причем сделаны профессионалом. И еще: в эту гостиницу людей уровня Самохвалова не селят.
– Судя по снимкам, полковник не пьян, скорее всего, ему хорошо, хорошо настолько, что он даже не подозревает о присутствии аппарата.
– Я пришел к такому же заключению.
– А женщина? Как, по-вашему, ей известно о том, что все фиксируется на пленку?
– Я не большой специалист в этом, но, скорее всего, известно.
– Почему вы так решили?
– Сразу видно, когда женщина позирует. Во-первых, она старается держаться к камере спиной, прячет лицо. Да и позы у нее немного более сдержанные, чем при полной раскрепощенности. А полковника она завела основательно, тот об осторожности и думать забыл.
– Я полагаю, – сказал Глеб, – если бы его шантажировали, подсунули бы еще дюжину фотографий с другими девицами, дескать, полковник Самохвалов был настолько порочен и его так плотно прижали, что ему не осталось ничего другого, как пустить себе пулю в висок. А тут, в общем, ерунда.
Самое большое – скандал дома. Но скандал, Федор Филиппович – дело житейское. Чтобы застрелиться, нужны более веские основания.
– Возможно, кто-то сознательно хочет, чтобы мы приняли версию самоубийства.
– А что вас еще настораживает, Федор Филиппович?
– Мои люди основательно прижали сотрудников гостиницы: там полковника видели, фотографию опознали.
– А женщину?
– Женщину не видели никогда.
– Получается, она впервые попала в «Зарю»?
– Ее там вообще не видели. И возможно, она даже не из Питера. Проблема в том, Глеб, что на всех трех фотографиях нет лица. Я полагаю, снимки отфильтровали, или, возможно, она сама прятала лицо, зная, где находится камера.
– Значит, она заодно с убийцами и выполняла их просьбу? Тогда она не проститутка?
– Все может быть.
– А пистолет?
– Оружие не его.
– Пистолет, я полагаю, проверили?
– Проверили. За ним ничего нет. Пистолет заграничного производства, итальянский. Мог быть куплен пять лет назад, а мог и накануне самоубийства или убийства.
– По каким делам полковник оказался в Питере?
– По делам службы. Есть командировка, я лично подписывал. Ему надо было встретиться с нашими коллегами, жил он в служебной гостинице, ночь накануне провел в одноместном номере. Это подтверждено дежурным.
– Звонки в номер фиксировали?
– Все не фиксировали, лишь межгород. Ночью он звонил жене, это зафиксировано.
– Значит, накануне он точно был в гостинице?
– Да, – кивнул генерал, – выходит, встреча с этой дамой планировалась заранее, следовательно, знакомы они были давно и виделись не в первый раз.
– Ее искать пробовали?
– Как ты себе это представляешь? Показать фотографию голой задницы и спросить: не знаете ли вы эту женщину? Ты бы так узнал?
– Смотря кого, – улыбнулся Глеб.
– Вот и я думаю, что это бессмысленное занятие. В гостинице, где делали снимки, ее никто не видел. Проверку провели основательную. Как она туда попала, неизвестно. А вот Самохвалова припомнили.
– Место, где был установлен фотоаппарат, нашли?
– Конечно. Ты даже по снимкам можешь догадаться, что камера находилась наверху, за панелью карниза.
– Отпечатков пальцев, конечно, никаких?
– Там все стерильно, хотя гостиница и затрапезная. Везде захватано, залапано, а там чисто.
Кстати, снимки сделаны почти за шесть месяцев-до смерти Самохвалова.
– Странно, что полковника запомнили. Он был пьян, буянил?
– Нет, – оживился Потапчук, – вот это и настораживает. Полковника запомнили, будто предчувствуя, что через определенное время о нем спросят. И еще одна интересная деталь: в гостинице он появлялся несколько раз. И незадолго до смерти в том числе.
– Один? – спросил Глеб.
– Да, один.
– Он сам заказывал номер?
– Звонили по телефону и бронировали. В «Заре» уверены, что бронировал он сам, хотя гарантий, конечно, никаких, позвонить мог любой. Теперь забудем о полковнике Самохвалове, перейдем к другому полковнику. Надеюсь, ты слышал, что в Козицком переулке расстреляна машина, двое убиты?
– Я прочел, генерал.
– Ах да, – Потапчук ухмыльнулся, – старость – не радость, забывчивым становлюсь, Глеб.
– Мне бы такую забывчивость, как у вас, – парировал Сиверов.
– Ладно, ладно, не ерничай. Прессу к машине мы не подпустили, погибли высокопоставленный чиновник из Белого дома и мой человек, полковник Каширин. Расстреляли их нагло, спешили. Скорее всего, заранее покушение не готовили, но сработали очень профессионально.
– Свидетели есть?
– Жилец дома. Мужику одному жена запрещает курить в квартире, так он в форточку голову выставляет, вот он и увидел два автомобиля – черный джип и «жигули» шестой модели.
– А номера?
– Кто же номера запомнит? Дождь, вечер, в переулке темнота, хоть глаз выколи. А свидетель докурил раньше, чем стрельба началась. Самого убийства не видел. Насколько я понимаю, – генерал говорил спокойно, но временами голос подрагивал, – они уединились, вероятнее всего, Бубновский передавал полковнику важную информацию, добытую накануне.
– На улице, в машине?
– А ты по-другому работаешь? Кстати, не худший способ. Не на Главпочтамте же, как в кино показывают, дипломатами под стойкой меняться или в баре каком-нибудь. Всегда так делалось, и будет делаться. Но их, наверное, вели, правда, не знаю, кого именно – Бубновского или Каширина.
– А что должен был передать Бубновский?
– Что-то чрезвычайно важное, потому что Каширин перенес встречу со мной на следующее утро.
– Как вы думаете, что это могло быть?
– Я полагаю, что-то связанное с Советом Министров. Они там химичат, и Бубновский близко подобрался к разгадке. Скорее всего, какие-нибудь крупномасштабные финансовые аферы.
– Что значит «крупномасштабные»? – Сиверов взглянул на Потапчука. – Для кого-то и сто долларов – большие деньги.
– Нет, Глеб, тех ребят даже цифры с пятью нулями не очень-то интересуют, думаю, там в ходу совсем другой порядок цифр.
– И что Бубновский?
– По-видимому, он хотел передать Каширину документы, возможно, список людей, завязанных в этой афере.
– Какие-нибудь документы при них нашли?
– Нет, убийцы все забрали, если, конечно, документы были.
– А дубликаты? Может, в компьютере?
– Все проверено, компьютер чист. И скорее всего, очистил его сам Бубновский, боясь или чувствуя, что за ним следят. И еще, – продолжал Потапчук, – когда мы попали в его кабинет, а сделать это было не очень легко, сейф оказался вскрытым, хотя Бубновский совсем недавно тайно поменял замок, да и ключи были только у него.
– Да, странная какая-то цепочка получается.
Чтобы такие высокопоставленные офицеры гибли один за другим… Обычно их покупают, а не отстреливают.
– Есть и такие, которых нельзя купить.
– Значит, остались в живых и действуют против вас те, кого уже купили, – заключил Глеб.
– Вот потому и пришел к тебе. Звонить мне не стоит, я уверен, что все телефоны прослушиваются.
Еще несколько часов до самого позднего вечера разговаривал генерал с Глебом Сиверовым.
Имеющиеся в их распоряжении факты наводили на мысль, что существует некая довольно-таки могущественная организация, которую можно вычислить, влияние которой ощущается, но при этом самой организации как бы и нет – что-то вроде спецслужбы, идеально законспирированной и непонятно кому подчиняющейся. А главное, оставалось загадкой, в чьих интересах она действует.
Назвать ее действия антигосударственными было трудно, но по прошествии некоторого времени они могли стать таковыми. Любая структура, набирая силу, стремится к власти, стремится к монополии.
Именно к такому, в общем-то, страшному выводу пришли генерал ФСБ Потапчук и его агент Глеб Сиверов, действующий под кличкой Слепой.
Вполне возможно, таинственная структура набрала уже такую силу, что в состоянии потягаться с ФСБ и ФСК, и еще неизвестно, кто кого переиграет. Пока счет был не в пользу ФСБ.
– С чего ты думаешь начать?
– А почему, Федор Филиппович, вы решили, что я собираюсь начинать? Я же не мистик, в призраков не верю. Меня тоже все это настораживает, но пока я не знаю, за что ухватиться, с чего начать.
Тоже мне, нашли специалиста по нечистой силе.
Пригласите священника, пусть окропит святой водой здание ФСБ и компьютеры в аналитическом центре, глядишь, поможет.
Генерал рассмеялся, понимая, что Сиверов шутит.
– В свою мансарду ты священника приглашал?
– Да, монаха-буддиста. Он раскурил у меня какие-то палочки, прочел мантры, и после этого даже тараканы убежали.
Потапчук хмыкнул и сразу вновь стал серьезным.
– Разыгрывать, Глеб, ты, конечно, умеешь, но ситуация такова, что надо что-то делать. Тем более, я и за собой чувствую наблюдение. Каждый мой шаг, я это проверял, становится известен.
– Кому?
– Не знаю, если бы знал, к тебе бы не стал обращаться, поверь. Я очень надеюсь, что ты включишься в работу. Попробую, конечно, переговорить с директором ФСБ, изложу ему свои догадки. Он любит факты, а фактов-то и нет. Тебя же, как я понимаю, устроят и общие рассуждения. Короче, займись этим делом, Глеб.
– Хорошо, – коротко согласился Сиверов.
– Как будем держать связь?
Глеб надолго задумался, выпил чашечку кофе и, наконец, посмотрел в глаза Потапчуку.
– Вы телефон с собой не брали?
– Нет.
– Правильно сделали. Они наверняка знают частоту и сразу же засекут, где вы находитесь, даже если вы и слова не скажете, только нажмете кнопку. Нужно придумать что-то другое. Телефон – вещь, конечно, хорошая, но, к сожалению, излучает радиоволны.
И тут Глеб сообразил.
– Как я раньше не додумался! – он отстегнул свой пейджер, на который Потапчук иногда сбрасывал информацию, и подал генералу. – Номер абонента помните?
– Конечно.
– Он работает только как приемник, значит, засечь его невозможно. А информацию я постараюсь передавать самую расплывчатую, чтобы кроме меня и вас никто не понял. Мол, встретимся в том же месте в то же время. Отсчет будем вести от сегодняшнего дня. Например, на пятый день встречаемся, где всегда, в условленный час.
– Хорошо придумал, – одобрил генерал, понимая, что Сиверов нашел единственно верный выход. – С чего думаешь начать? – Федор Филиппович уже рассказал все, что ему было известно, и теперь ждал предложений от Глеба.
– Лучше всего зайти издалека. Центр организации, как я понимаю, хорошо прикрыт, к нему не подберешься. А на периферии всегда найдутся слабые звенья, обязательно кто-нибудь случайно оказывается втянутым в чужие авантюры. Если вы правы, то организация призраков довольно широкая, и, следовательно, там хватает случайных людей. Не действуют же они в пустоте? Они материальны, как и мы с вами, едят, пьют, имеют человеческие слабости.
– Какие?
– Ну, в карты играют, например, с женщинами развлекаются, пьют в ресторанах. Отсюда я и попробую зайти.
– Это довольно расплывчато, Глеб.
– у Пока ничего определенного сказать не могу, но знаю одно: всех притягивают деньги. Значит, нужно искать среди людей состоятельных, способных финансировать организацию, или же среди тех, на кого они свои деньги тратят – проститутки, например, любовницы, чиновники, которых им приходится подкупать…
– Ты рассуждаешь, Глеб, как заправский рэкетир.
– Жизнь научила. С мерзавцами разбираешься, поневоле перенимаешь их методы. Я оставлю себе фотографии, – Сиверов положил руку на пластиковую папку. С картонной Потапчук никогда не расставался, она была дорога ему как память.
– Чем тебе помочь?
– Ничем, – резко отверг предложение генерала Глеб, – я привык действовать один.
Федор Филиппович закрыл портфель и поставил его на пол. Сиверов понял, что Потапчук уходить пока не собирается – приберег что-то на десерт.
– Знаю, Глеб, что ты в Питер ездил.
Сиверов рассмеялся:
– Только не рассказывайте мне, что получили эту информацию по своим каналам. Скорее всего, позвонили Ирине, и она вам сказала.
– Нет, не звонил, можешь проверить.
– Да, пожалуй, она бы не забыла сообщить о вашем звонке, знает, как для меня это важно.
– Хочешь, расскажу, чем ты в Пятере занимался?
– Попробуйте.
Обычно Потапчуку никогда не удавалось просчитать действия Глеба до конца.
– Ты ходил на кладбище.
– Естественно, на могилу отца.
– А потом ты участвовал в похоронах молодого чиновника из госимущества, разгуливая под руку с симпатичной женщиной, – и генерал тут же поспешил добавить, что Ирине он об этом, естественно, не говорил, потому как не звонил ей.
Сиверов был явно озадачен.
– Вы за мной следили, что ли? Хотя.., нет, я бы обязательно заметил. Да и не стали бы вы такое делать.
– Хочешь, я опишу твою одежду, расскажу, во что была одета твоя дама, кто у кого стрелял сигареты?
– Однако… – только и сказал Глеб.
– Зовут эту женщину Валентина, думаю, фамилию ты знаешь и без меня.
– Нет, кстати, фамилию я у нее не спросил.
– Бартохова, – уточнил генерал. – Ладно, Глеб, не буду тебя мучить. У меня есть видеозапись похорон и часть того, что происходило в ресторане.
Убийством чиновника, связанного с приватизацией, занимается генеральная прокуратура вместе с управлением ФСБ по Питеру.
– Вот уж точно, попал под лошадь! – рассмеялся Сиверов.
– Кроме меня, тебя, естественно, никто не опознал, хотя мои сотрудники и пытались вычислить, что это за незнакомый мужчина в порезанной куртке. Всех остальных опознали, а ты для них призрак – появился на кладбище и исчез в неизвестном направлении.
– Ну уж, и в неизвестном! – улыбнулся Глеб. – Ехал на поезде до самой Москвы.
– Вместе с ней?
– А то как же!
– Дальше за вами никто не следил. Не ты был их объектом, они интересовались людьми, торгующими оружием.
– Рожи там, конечно, собрались знатные, прямо-таки музей мадам Тюссо. Было на что посмотреть, настоящий паноптикум.
– Да, рожи знатные, но подкопаться к ним невозможно, хотя на каждого из них уже столько бумаг, что впору в макулатуру сдавать. А сделать ничего не можем, деньги сейчас сильнее власти, сильнее закона.
– Не всегда, – жестко возразил Глеб.
– Если бы только деньги! Тут тебе и депутатская неприкосновенность, и иностранное гражданство, и совместные предприятия. Тронешь такого – сразу инвестиций на полмиллиарда не получишь. И все это связано с правительством, как понимаешь.
– Не хотелось бы понимать, но понимаю, – согласился Глеб.
Генерал встал, устало потягиваясь, взял портфель в правую руку и попрощался с Глебом.
– Вы всегда, Федор Филиппович, портфель в правой руке носите? А честь как же отдавать будете?
– Привычка, Глеб, что сделаешь! – и он переложил портфель в левую руку.
– Может, подвезти вас?
– Нет, я уж на метро как-нибудь доберусь или такси возьму, «по-крутому», – рассмеялся Потапчук. Но лишь только открылась дверь, лицо его стало серьезным и напряженным, морщины прорезались, словно яркий косой свет упал на лицо генерала.
– Ты действуй осторожно, лишний раз не светись. Если почувствуешь опасность, лучше отступи, посоветуемся, как быть дальше. Потревожишь осиное гнездо – все покусанные ходить будем.
– Я это понял, Федор Филиппович, – и они обменялись рукопожатием.
Глеб смотрел, как генерал спускался по лестнице. Раньше Потапчук никогда не придерживался за перила, но теперь скользил по ним рукой, «Да, сдал Федор Филиппович. И не возраст тому причиной, а усталость. Накопилась за долгие годы, к вечеру от нее уже никуда не деться».
Подозрительность Потапчука передалась и Сиверову. Зайдя в мансарду, он посмотрел в окно вслед удаляющемуся генералу, проверяя, нет ли слежки.
"Может, это все бред? – подумал Глеб, убедившись, что наблюдение отсутствует. – Но столько трупов.., словно набралась критическая масса.
Такое ощущение, что сила, предназначенная для другого, вышла из-под контроля. А джин должен сидеть в бутылке".
Глава 9
Способы, которыми пользовался для достижения своих целей бывший полковник ФСБ Григорий Германович Бутаков, были стары как мир. Но старый, проверенный способ надежен, и сбоев почти не дает. Когда требовалось обломать какого-нибудь непокорного, не соглашавшегося плясать под его дудку и выполнять его приказания, Григорий Германович не церемонился, он находил слабину в натуре человека.
Если тот любил деньги, Бутаков его покупал, если был падок до женщин, то Григорий Германович, очень искусно все обставив, подсовывал ему наживку, а остальное – уже дело техники. Щелкал фотоаппарат или включалась бытовая камера, и по прошествии некоторого времени Григорий Германович появлялся у нужного ему человека и заводил с ним неторопливый сердечный разговор.
Что-что, а разговаривать по душам бывший полковник ФСБ умел.
Он заходил издалека, исподволь приближаясь к цели. Но предложение, как правило, следовало неожиданно, и тот, кому оно было адресовано, ошарашенно, выпученными глазами смотрел на Бутакова, бледнел, краснел, дрожал. А Григорий Германович лишь улыбался тонкой неприятной улыбкой, извлекал из кейса кассету или несколько фотографий и раскладывал перед непокорным.
– Не хотите полюбопытствовать?
– Кто это? – изумленно восклицал человек, которого он обрабатывал.
– Как это кто? По-моему, вы. Разве здесь плохо видно, качество, вроде, неплохое?
– Я?! – никак не мог поверить имярек.
– Конечно, вы. Правда, на вас нет пиджака с депутатским значком, дающим неприкосновенность носителю российского триколора, да и нижнего белья на вас, собственно говоря, нет… Хорош снимок, правда? Очень интересный. Думаю, если раздать эту фотографию вашим коллегам по фракции, а лучше, депутатам из фракции «Яблоко» или «Наш дом – Россия», вам мало не покажется.
Можно даже показать спикеру Думы. То-то он удивится! Вы ведь у него на хорошем счету. Но это для начала. Мы передадим снимок и журналистам. Вы, надеюсь, не забыли, как сгорел на подобных фотографиях всесильный министр юстиции Ковалев? Вижу, помните, руки сразу дрожать перестали, на себя начали примерять его мундир, его ситуацию. Правильно делаете. Только с вами, я надеюсь, обойдутся жестче. Этот снимок появится во всех газетах. Вы здесь хорошо получились. А рядом с ним будет напечатан еще один – вы на трибуне Думы, и тут же, более крупным планом, возможно, в цвете, – вы с женщиной легкого поведения на широкой арабской кровати. Вас подобная перспектива не устраивает? Я так и думал…
Если тот любил деньги, Бутаков его покупал, если был падок до женщин, то Григорий Германович, очень искусно все обставив, подсовывал ему наживку, а остальное – уже дело техники. Щелкал фотоаппарат или включалась бытовая камера, и по прошествии некоторого времени Григорий Германович появлялся у нужного ему человека и заводил с ним неторопливый сердечный разговор.
Что-что, а разговаривать по душам бывший полковник ФСБ умел.
Он заходил издалека, исподволь приближаясь к цели. Но предложение, как правило, следовало неожиданно, и тот, кому оно было адресовано, ошарашенно, выпученными глазами смотрел на Бутакова, бледнел, краснел, дрожал. А Григорий Германович лишь улыбался тонкой неприятной улыбкой, извлекал из кейса кассету или несколько фотографий и раскладывал перед непокорным.
– Не хотите полюбопытствовать?
– Кто это? – изумленно восклицал человек, которого он обрабатывал.
– Как это кто? По-моему, вы. Разве здесь плохо видно, качество, вроде, неплохое?
– Я?! – никак не мог поверить имярек.
– Конечно, вы. Правда, на вас нет пиджака с депутатским значком, дающим неприкосновенность носителю российского триколора, да и нижнего белья на вас, собственно говоря, нет… Хорош снимок, правда? Очень интересный. Думаю, если раздать эту фотографию вашим коллегам по фракции, а лучше, депутатам из фракции «Яблоко» или «Наш дом – Россия», вам мало не покажется.
Можно даже показать спикеру Думы. То-то он удивится! Вы ведь у него на хорошем счету. Но это для начала. Мы передадим снимок и журналистам. Вы, надеюсь, не забыли, как сгорел на подобных фотографиях всесильный министр юстиции Ковалев? Вижу, помните, руки сразу дрожать перестали, на себя начали примерять его мундир, его ситуацию. Правильно делаете. Только с вами, я надеюсь, обойдутся жестче. Этот снимок появится во всех газетах. Вы здесь хорошо получились. А рядом с ним будет напечатан еще один – вы на трибуне Думы, и тут же, более крупным планом, возможно, в цвете, – вы с женщиной легкого поведения на широкой арабской кровати. Вас подобная перспектива не устраивает? Я так и думал…