Страница:
Длинноволосый не следил за бритвой, она словно бы жила сама по себе. Этот взмах бритвой был настолько виртуозен, что Глеб успел только подставить руку, но перехватить запястье нападавшего не смог.
Лезвие легко разрезало кожу куртки и, сорвавшись на металлическую дверцу распределительного щитка, жалобно скрипнуло. Длинноволосый тут же отступил на полшага, чтобы не дать противнику дотянуться до себя. На расстоянии, умело орудуя бритвой, он опасен, но в рукопашном бою поражения ему не миновать, и длинноволосый понимал это.
– Достал! – заверещал лысый шулер, пробираясь вдоль стены в дальний угол тамбура, где стоял тяжелый лом, оставленный проводницей, чтобы сбивать лед со ступеней.
– Дурак ты, мужик, – холодно констатировал длинноволосый, поигрывая бритвой. – Отдай деньги, и мы уйдем.
Лысый, добравшись до лома, схватил его двумя руками и на полусогнутых ногах двинулся к Глебу. Тяжелый лом он держал так, как китобой держит гарпун, изготовившись со шлюпки ударить в спину киту.
«Вот тут вы и прокололись», – подумал Сиверов, делая вид, что не замечает лысого.
Длинноволосый понял ошибку своего приятеля и зашипел:
– Стой, кретин!
Но лысый не слышал: если в картах мог побороть свой азарт, то вид разрезанной куртки Сиверова вскружил ему голову. Он подумал, что сможет одолеть этого с виду не очень-то крепкого мужчину.
– Не хотел наши отдавать, так отдашь все!
Третий шулер смотрел, не идет ли кто по коридору. И в тот момент, когда лом пошел вперед и лысый уже не мог остановить движение рук, увлекаемых тяжелым металлом, Сиверов присел, рванулся к нападавшему и сбил его с ног.
Тяжелый лом ударился в металлическую дверцу, а нападавший полетел на длинноволосого.
Несколько ударов ногами – и оба они скорчились на полу. Носком ботинка Глеб отшвырнул бритву в угол и бросился за третьим шулером, убегавшим по коридору. Он настиг его в три прыжка и, схватив за шиворот, развернул к себе лицом.
– Мужик, мужик, ты чего? – запричитал шулер. Глаза его были широко открыты и буквально остекленели от ужаса, язык парализованного страхом мужчины едва ворочался во рту.
– Есть еще вопросы?..
– Мужик, да я ничего, я…
Глеб рванул его так, что затрещал воротник пиджака, и поволок за собой. Затем бросил на пол.
Даже не пытаясь сопротивляться, жалобно скуля, шулер пополз в угол – туда, где лежала бритва, он надеялся схватить ее. Глеб опередил его, подхватил бритву с пола и с размаху ударил лезвием о дверную ручку. Закаленная сталь легко сломалась, словно лезвие было сделано из стекла, обломки со звоном упали на металлическую подножку. А Сиверов припечатал ботинком руку шулера, которой тот тянулся к бритве. Шулер взвыл от боли и досады: даже для обыкновенного человека повредить руку, значит, наполовину выпасть из жизни, а для шулера это означало полную потерю трудоспособности.
– Руки! – крикнул Сиверов.
Длинноволосый сжался, спрятав ладони под себя.
Он был готов терпеть удары в спину, в живот, в голову, – лишь бы оставили в покое кисти.
– Руки! – приказал Сиверов, поддав лежащего ногой.
– Мужик, все, мы поняли, что напоролись.
– Ты еще скажи, больше не буду, – Глеб нагнулся и, схватив длинноволосого за рукав, вытащил его руку, в которой еще совсем недавно была зажата бритва. И вновь каблук опустился на пальцы.
Третий шулер уже смирился со своей судьбой.
Стоило Сиверову лишь посмотреть на него, как он сам вытащил из-под живота дрожащую правую руку и положил ее на рифленый металлический пол вагона, затем, зажмурившись, сжал зубы и приготовился к удару.
– Живи, урод! – бросил через плечо Сиверов, выходя в коридор и захлопывая дверь.
Шулер никак не мог поверить в свое спасение.
Он боялся подвоха, боялся, что стоит открыть глаза, и мучитель вернется. Он стоял на коленях и ждал.
Первым поднялся длинноволосый, прижимая кисть к животу и морщась от боли.
– Ты только посмотри, Паша, – причитал его приятель, прикасаясь кончиками пальцев к сломанной руке, – этот гад мне кость раздробил!
Шулер, стоявший на коленях, наконец открыл глаза. Пошевелил пальцами, чтобы убедиться, что они целы; пальцы слушались.
– А меня… – затараторил он, – меня забыл.
Забыл обо мне!
– Козел! – сплюнул длинноволосый в сердцах и, схватив своего приятеля за руку, резко вывернул ее.
Хрустнул сустав. Избегая смотреть друг другу в глаза, они гуськом двинулись по коридору. Сдержанные стоны перемежались с руганью.
Сиверов вошел в свое купе. Командировочный сидел все в той же позе, в которой его оставили, и тупо смотрел на разбросанные по столу карты. Даже стук двери не привел его в чувство. – – Эй!
– …
Глеб сел напротив и постучал ладонью по столику. Командировочный встрепенулся, посмотрел на Сиверова ничего не понимающими глазами, несколько раз моргнул, затем взгляд его стал более осмысленным и наполнился безмерной ненавистью. Пока Глеб разбирался с шулерами, горе-картежник успел о многом подумать, он проклял не только тот день, когда впервые взял в руки карты, но и самого себя, а главным образом того, кто унес его деньги.
– Что, хреново? – грубовато спросил Сиверов.
– Хреново, – покачал головой командировочный. – И зачем я только сел играть? – он приподнялся, будто собрался уходить, а затем безвольно опустился на полку.
– Резонный вопрос.
– Водки нет? Забыться хочется. Напился бы до чертиков, чтобы ничего не помнить. А приеду в Питер, как-нибудь выживу. Хотя… Я ведь никого не знаю.
Сиверов достал бумажник, вынул из него деньги и принялся сортировать купюры. Это было несложно сделать: рубли и гривны ставил только командировочный, тогда как Глеб и шулеры играли исключительно на доллары. Каждую купюру командировочный провожал тоскливым взглядом, глаза его бегали, но прикоснуться к деньгам он не пытался. Сиверов спрятал доллары в портмоне и протянул командировочному пачку рублей.
– На, держи.
– Что? – тот замер, не решаясь поверить.
– Держи, говорю, свои деньги.
– Да… Что?
– Или ты хочешь, чтобы я пошел и отдал их шулерам?
– Вы.., мне.., их.., возвращаете? – с трудом выговаривал слова командировочный, он был настолько подавлен, что не мог произнести все предложение на одном дыхании, цельно, и каждое слово звучало как бы само по себе.
– Больше никогда не садись играть на деньги с теми, кого не знаешь.
– Да-да…
Рука командировочного слегка дрогнула, затем потянулась вперед. Именно потянулась, он не мог заставить себя двинуть всей рукой, действовали лишь пальцы. Перебирая ими по столу, он постепенно приближался к деньгам, опасаясь, что над ним продолжают издеваться, и стоит ему коснуться денег, как пачку вырвут. Наконец его ладонь легла на рубли.
– Не бойся, забирай.
– А почему.., вы это.., делаете, а? – теперь командировочному удалось произнести по два слова за раз, и фраза приобрела хоть какое-то подобие смысла, но глаза его по-прежнему были стеклянными.
– Нравится мне так делать, – недружелюбно усмехнулся Глеб.
Он не любил людей, подверженных азарту, тех, что пытаются нажиться на других. Ведь командировочный рассчитывал поживиться за счет шулеров и, окажись он в выигрыше, без зазрения совести сгреб бы все деньги, ни с кем не поделившись.
«Вроде бы мужик еще способен кое-чему научиться, пусть берет», – подумал Сиверов.
– Я.., я.., с вами сейчас рассчитаюсь, – слова вновь мешались, путались.
Командировочный принялся лихорадочно отсчитывать деньги, подвинул тонкую стопочку к Сиверову.
– Я бы все равно их проиграл, берите. Спасибо вам большое, – и он опасливо покосился на дверь, боясь увидеть там вернувшихся шулеров.
– Не бойся, они не вернутся. Деньги спрячь и больше не доставай, пока в Питер не приедешь.
– Да, но это же неудобно.., перед вами.
– Неудобно было садиться в карты играть. У меня свои есть, – Глеб забросил бумажник во внутренний карман куртки и принялся рассматривать порез на рукаве.
Бритва разрезала не только куртку, но и подкладку, прошлась даже по свитеру, связанному Ириной.
– Они вам одежду попортили?!
– Вижу, – кивнул Глеб. Он, казалось, потерял всякий интерес к командировочному, который, похоже, только сейчас сообразил, что сидит в чужом купе.
– Я, если можно, к вам переберусь, это будет удобно?
– Честно говоря, я рассчитывал ехать один, ну да все равно спать ложиться. Вы, надеюсь, не храпите? – Глеб снова перешел на «вы».
– Нет-нет, что вы! Да и уснуть я, пожалуй, не смогу – нервы, разволновался.
Деньги никак не хотели прятаться в карман, купюры почему-то непременно вставали поперек.
– Я даже за вещами заходить не буду, – глаза командировочного бегали, он все еще боялся встречи с шулерами. – Ничего с ними не станется, в купе приличные люди едут.
– Что вы им сказали?
– Сказал, что, возможно, вернусь только утром.
– Ясно.
– Деньги тут, документы тоже. Спасибо вам.
– Вы уже благодарили.
Глеб, чтобы его меньше доставал попутчик, забрался на верхнюю полку и попросил:
– Погасите, пожалуйста, свет.
Скажи он сейчас «прыгай в огонь», командировочный сделал бы и это. Сиверов разделся, накрылся простыней.
Поезд мчался в ночи. Пассажиры в соседних купе угомонились, спать оставалось не так уж много. Тщательно закрыв дверь на задвижку, командировочный устроился на нижней полке. Дышал он неровно, взволнованно, но старался поменьше шуметь, и чем больше старался, тем хуже получалось.
«Спать! – приказал себе Сиверов. – Спать!»
Даже если бы сейчас поблизости грохотали пушки, специальный агент ФСБ по кличке Слепой заснул бы легко и спокойно.
"Вот же человек, – думал командировочный, – впервые такого встречаю. Выиграл деньги и отдал.
Интересно, кто он такой?"
Но сколько ни думал, так и не смог подобрать подходящей профессии для Глеба Сиверова. Ему показалось, что Глеб не спит, слишком уже тихо лежал, но беспокоить не решился. Вскоре уснул и сам, нервное истощение дало о себе знать, и, конечно же, вопреки обещаниям, захрапел.
Глава 5
Лезвие легко разрезало кожу куртки и, сорвавшись на металлическую дверцу распределительного щитка, жалобно скрипнуло. Длинноволосый тут же отступил на полшага, чтобы не дать противнику дотянуться до себя. На расстоянии, умело орудуя бритвой, он опасен, но в рукопашном бою поражения ему не миновать, и длинноволосый понимал это.
– Достал! – заверещал лысый шулер, пробираясь вдоль стены в дальний угол тамбура, где стоял тяжелый лом, оставленный проводницей, чтобы сбивать лед со ступеней.
– Дурак ты, мужик, – холодно констатировал длинноволосый, поигрывая бритвой. – Отдай деньги, и мы уйдем.
Лысый, добравшись до лома, схватил его двумя руками и на полусогнутых ногах двинулся к Глебу. Тяжелый лом он держал так, как китобой держит гарпун, изготовившись со шлюпки ударить в спину киту.
«Вот тут вы и прокололись», – подумал Сиверов, делая вид, что не замечает лысого.
Длинноволосый понял ошибку своего приятеля и зашипел:
– Стой, кретин!
Но лысый не слышал: если в картах мог побороть свой азарт, то вид разрезанной куртки Сиверова вскружил ему голову. Он подумал, что сможет одолеть этого с виду не очень-то крепкого мужчину.
– Не хотел наши отдавать, так отдашь все!
Третий шулер смотрел, не идет ли кто по коридору. И в тот момент, когда лом пошел вперед и лысый уже не мог остановить движение рук, увлекаемых тяжелым металлом, Сиверов присел, рванулся к нападавшему и сбил его с ног.
Тяжелый лом ударился в металлическую дверцу, а нападавший полетел на длинноволосого.
Несколько ударов ногами – и оба они скорчились на полу. Носком ботинка Глеб отшвырнул бритву в угол и бросился за третьим шулером, убегавшим по коридору. Он настиг его в три прыжка и, схватив за шиворот, развернул к себе лицом.
– Мужик, мужик, ты чего? – запричитал шулер. Глаза его были широко открыты и буквально остекленели от ужаса, язык парализованного страхом мужчины едва ворочался во рту.
– Есть еще вопросы?..
– Мужик, да я ничего, я…
Глеб рванул его так, что затрещал воротник пиджака, и поволок за собой. Затем бросил на пол.
Даже не пытаясь сопротивляться, жалобно скуля, шулер пополз в угол – туда, где лежала бритва, он надеялся схватить ее. Глеб опередил его, подхватил бритву с пола и с размаху ударил лезвием о дверную ручку. Закаленная сталь легко сломалась, словно лезвие было сделано из стекла, обломки со звоном упали на металлическую подножку. А Сиверов припечатал ботинком руку шулера, которой тот тянулся к бритве. Шулер взвыл от боли и досады: даже для обыкновенного человека повредить руку, значит, наполовину выпасть из жизни, а для шулера это означало полную потерю трудоспособности.
– Руки! – крикнул Сиверов.
Длинноволосый сжался, спрятав ладони под себя.
Он был готов терпеть удары в спину, в живот, в голову, – лишь бы оставили в покое кисти.
– Руки! – приказал Сиверов, поддав лежащего ногой.
– Мужик, все, мы поняли, что напоролись.
– Ты еще скажи, больше не буду, – Глеб нагнулся и, схватив длинноволосого за рукав, вытащил его руку, в которой еще совсем недавно была зажата бритва. И вновь каблук опустился на пальцы.
Третий шулер уже смирился со своей судьбой.
Стоило Сиверову лишь посмотреть на него, как он сам вытащил из-под живота дрожащую правую руку и положил ее на рифленый металлический пол вагона, затем, зажмурившись, сжал зубы и приготовился к удару.
– Живи, урод! – бросил через плечо Сиверов, выходя в коридор и захлопывая дверь.
Шулер никак не мог поверить в свое спасение.
Он боялся подвоха, боялся, что стоит открыть глаза, и мучитель вернется. Он стоял на коленях и ждал.
Первым поднялся длинноволосый, прижимая кисть к животу и морщась от боли.
– Ты только посмотри, Паша, – причитал его приятель, прикасаясь кончиками пальцев к сломанной руке, – этот гад мне кость раздробил!
Шулер, стоявший на коленях, наконец открыл глаза. Пошевелил пальцами, чтобы убедиться, что они целы; пальцы слушались.
– А меня… – затараторил он, – меня забыл.
Забыл обо мне!
– Козел! – сплюнул длинноволосый в сердцах и, схватив своего приятеля за руку, резко вывернул ее.
Хрустнул сустав. Избегая смотреть друг другу в глаза, они гуськом двинулись по коридору. Сдержанные стоны перемежались с руганью.
Сиверов вошел в свое купе. Командировочный сидел все в той же позе, в которой его оставили, и тупо смотрел на разбросанные по столу карты. Даже стук двери не привел его в чувство. – – Эй!
– …
Глеб сел напротив и постучал ладонью по столику. Командировочный встрепенулся, посмотрел на Сиверова ничего не понимающими глазами, несколько раз моргнул, затем взгляд его стал более осмысленным и наполнился безмерной ненавистью. Пока Глеб разбирался с шулерами, горе-картежник успел о многом подумать, он проклял не только тот день, когда впервые взял в руки карты, но и самого себя, а главным образом того, кто унес его деньги.
– Что, хреново? – грубовато спросил Сиверов.
– Хреново, – покачал головой командировочный. – И зачем я только сел играть? – он приподнялся, будто собрался уходить, а затем безвольно опустился на полку.
– Резонный вопрос.
– Водки нет? Забыться хочется. Напился бы до чертиков, чтобы ничего не помнить. А приеду в Питер, как-нибудь выживу. Хотя… Я ведь никого не знаю.
Сиверов достал бумажник, вынул из него деньги и принялся сортировать купюры. Это было несложно сделать: рубли и гривны ставил только командировочный, тогда как Глеб и шулеры играли исключительно на доллары. Каждую купюру командировочный провожал тоскливым взглядом, глаза его бегали, но прикоснуться к деньгам он не пытался. Сиверов спрятал доллары в портмоне и протянул командировочному пачку рублей.
– На, держи.
– Что? – тот замер, не решаясь поверить.
– Держи, говорю, свои деньги.
– Да… Что?
– Или ты хочешь, чтобы я пошел и отдал их шулерам?
– Вы.., мне.., их.., возвращаете? – с трудом выговаривал слова командировочный, он был настолько подавлен, что не мог произнести все предложение на одном дыхании, цельно, и каждое слово звучало как бы само по себе.
– Больше никогда не садись играть на деньги с теми, кого не знаешь.
– Да-да…
Рука командировочного слегка дрогнула, затем потянулась вперед. Именно потянулась, он не мог заставить себя двинуть всей рукой, действовали лишь пальцы. Перебирая ими по столу, он постепенно приближался к деньгам, опасаясь, что над ним продолжают издеваться, и стоит ему коснуться денег, как пачку вырвут. Наконец его ладонь легла на рубли.
– Не бойся, забирай.
– А почему.., вы это.., делаете, а? – теперь командировочному удалось произнести по два слова за раз, и фраза приобрела хоть какое-то подобие смысла, но глаза его по-прежнему были стеклянными.
– Нравится мне так делать, – недружелюбно усмехнулся Глеб.
Он не любил людей, подверженных азарту, тех, что пытаются нажиться на других. Ведь командировочный рассчитывал поживиться за счет шулеров и, окажись он в выигрыше, без зазрения совести сгреб бы все деньги, ни с кем не поделившись.
«Вроде бы мужик еще способен кое-чему научиться, пусть берет», – подумал Сиверов.
– Я.., я.., с вами сейчас рассчитаюсь, – слова вновь мешались, путались.
Командировочный принялся лихорадочно отсчитывать деньги, подвинул тонкую стопочку к Сиверову.
– Я бы все равно их проиграл, берите. Спасибо вам большое, – и он опасливо покосился на дверь, боясь увидеть там вернувшихся шулеров.
– Не бойся, они не вернутся. Деньги спрячь и больше не доставай, пока в Питер не приедешь.
– Да, но это же неудобно.., перед вами.
– Неудобно было садиться в карты играть. У меня свои есть, – Глеб забросил бумажник во внутренний карман куртки и принялся рассматривать порез на рукаве.
Бритва разрезала не только куртку, но и подкладку, прошлась даже по свитеру, связанному Ириной.
– Они вам одежду попортили?!
– Вижу, – кивнул Глеб. Он, казалось, потерял всякий интерес к командировочному, который, похоже, только сейчас сообразил, что сидит в чужом купе.
– Я, если можно, к вам переберусь, это будет удобно?
– Честно говоря, я рассчитывал ехать один, ну да все равно спать ложиться. Вы, надеюсь, не храпите? – Глеб снова перешел на «вы».
– Нет-нет, что вы! Да и уснуть я, пожалуй, не смогу – нервы, разволновался.
Деньги никак не хотели прятаться в карман, купюры почему-то непременно вставали поперек.
– Я даже за вещами заходить не буду, – глаза командировочного бегали, он все еще боялся встречи с шулерами. – Ничего с ними не станется, в купе приличные люди едут.
– Что вы им сказали?
– Сказал, что, возможно, вернусь только утром.
– Ясно.
– Деньги тут, документы тоже. Спасибо вам.
– Вы уже благодарили.
Глеб, чтобы его меньше доставал попутчик, забрался на верхнюю полку и попросил:
– Погасите, пожалуйста, свет.
Скажи он сейчас «прыгай в огонь», командировочный сделал бы и это. Сиверов разделся, накрылся простыней.
Поезд мчался в ночи. Пассажиры в соседних купе угомонились, спать оставалось не так уж много. Тщательно закрыв дверь на задвижку, командировочный устроился на нижней полке. Дышал он неровно, взволнованно, но старался поменьше шуметь, и чем больше старался, тем хуже получалось.
«Спать! – приказал себе Сиверов. – Спать!»
Даже если бы сейчас поблизости грохотали пушки, специальный агент ФСБ по кличке Слепой заснул бы легко и спокойно.
"Вот же человек, – думал командировочный, – впервые такого встречаю. Выиграл деньги и отдал.
Интересно, кто он такой?"
Но сколько ни думал, так и не смог подобрать подходящей профессии для Глеба Сиверова. Ему показалось, что Глеб не спит, слишком уже тихо лежал, но беспокоить не решился. Вскоре уснул и сам, нервное истощение дало о себе знать, и, конечно же, вопреки обещаниям, захрапел.
Глава 5
Проходя или проезжая в вечернее время мимо Белого дома, трудно удержаться от соблазна взглянуть на освещенные окна величественного по своим размерам здания. Яркий ровный свет галогенных ламп, льющийся из окон дома правительства, вселяет надежду: значит, все в порядке. Значит – министры, заместители, клерки держат в руках бразды правления страной, думают, как бы вовремя заплатить зарплату шахтерам, учителям, военным. И даже у самого закоренелого пессимиста в душе пробуждается гордость, словно, скользнув коротким взглядом по этим окнам, он приобщился к великому.
Мало кому придет в голову, что свет в окнах порой бывает обманчив, и люди, сидящие в правительственных кабинетах, занимаются далеко не теми делами, которыми призваны заниматься. Хорошо еще, если они просто разгадывают кроссворды или играют с компьютерами. Как часто во время интервью агентствам телевизионных новостей на заднем плане маячат мониторы этих компьютеров.
Говорит хозяин кабинета, в общем-то, правильные и умные вещи, а за его спиной по экрану ползает, подмигивает электронная заставка, напоминающая, что важного человека оторвали от дел. Мол, уберутся тележурналисты восвояси со своими бестолковыми вопросами, он повернется, тронет клавишу, и засветится на потухшем было экране схема очередного плана спасения страны или выхода из кризиса.
Окно кабинета Валерия Павловича Коровина выходило на Москва-реку. Не раз и это освещенное окно притягивало взгляды проходящих или проезжающих людей, и они проникались мыслями о величии своей страны. Валерий Павлович Коровин ничем конкретным в доме правительства не занимался. Должность его звучала расплывчато – консультант. В Белый дом он пришел сразу после окончания философского отделения исторического факультета и пережил здесь многих хозяев.
Последних – Верховный совет – уже в этом кабинете с видом на Москва-реку.
Обладая сильно развитым чувством самосохранения, Валерий Павлович никогда не пытался подняться выше той должности, которую занимал. На более высоких постах правительственные чиновники становились уязвимыми. А консультанты и референты нужны всем – и коммунистам, и демократам, и даже самым обыкновенным взяточникам без убеждений.
Но за последние три года с Коровиным произошли разительные перемены. Если раньше он спокойно воспринимал чужие успехи, всегда был корректен с коллегами, то теперь его словно подменили. Он вел себя с сослуживцами как человек, которому прочат, по меньшей мере, кресло министра, хотя никаких оснований для этого, вроде бы, не было.
– Что с ним случилось? Пообещали должность?
Но кто? И какую? – недоумевали коллеги и подчиненные.
В любое время Коровин спокойно входил в кабинет к министру, подолгу оставался там, а возвращаясь к себе, тут же принимался за работу. И если раньше любое поручение, требующее хотя бы минимального труда, он передоверял своему немногочисленному аппарату, состоящему из трех человек, то теперь работал исключительно сам. И стоило кому-нибудь войти в его кабинет, как он тут же разворачивал монитор компьютера.
К странным назначениям и всевозможным интригам люди, работавшие в министерстве, давно привыкли. На то она и власть, чтобы интриговать, на то они и госслужащие, чтобы подсиживать друг друга, стремиться занять более хлебные места. К любым переменам в Белом доме привыкали быстро. Раз министр позволяет Коровину вести себя подобным образом, значит, так и надо, – решили коллеги и перестали удивляться.
Лишь однажды Валерий Павлович немного пролил свет на разительные перемены в своем поведении. Праздновали шестидесятилетие начальника отдела, и тот пригласил всех на загородную дачу.
Пока шофер спецавтобуса, на котором приехали гости, отдыхал, лежа на заднем сиденье, приготовили шашлык, откупорили бутылки. Осенний день выдался теплым, можно даже сказать, жарким. Коровин был без жены, и поскольку некому было его сдерживать, Валерий Павлович выпил лишнего и разомлел на солнышке. "';
– Вы все еще увидите, – неожиданно прервал он оживленную беседу сослуживцев.
– Что увидим? – недоумевая, спросил юбиляр.
– Увидите, кем я стану. Будете мне, как папе римскому, туфлю целовать.
Министр на торжество, не приехал, а из собравшихся никто не решился остановить Коровина, к тому же было любопытно, что он скажет дальше.
Но Валерий Павлович лишь хитро прищурился, обвел всех подозрительным взглядом и, приложив указательный палец к губам, прошептал:
– Тес! Больше я ничего не скажу. Секрет.
– Напился, с кем не бывает! – подытожил юбиляр.
– Вы еще увидите! – Коровин отыскал свою рюмку и одним глотком осушил ее.
Это был, пожалуй, единственный крупный недостаток Коровина-чиновника. Стоило ему дорваться до спиртного, как тормоза не срабатывали. Зная за собой такую слабость, он старался держать себя в руках, срывался относительно редко, раза три-четыре в год.
Сидя за письменным столом в своем кабинете, Валерий Павлович почувствовал сухость во рту, означавшую, что ему хочется выпить. Плохой признак. Он взглянул на часы: до конца рабочего дня оставалось чуть меньше полутора часов.
«Столько можно и перетерпеть, – подумал он, – а там приеду домой, достану из морозилки покрытую инеем бутылку водки и выпью за ужином».
Он блаженно закрыл глаза, предвкушая, как ледяная водка сначала покажется совсем безвкусной, а затем, потихоньку согреваясь, обожжет язык, небо. Коровин вздохнул, мысленно восстанавливая в памяти те ощущения, которые возникают, когда маленький глоток водки, стекая к пищеводу, согревает все нутро.
«Нет, сорок пять – это еще не возраст, – подумал Валерий Павлович, перескакивая с одной приятной темы на другую, – для меня все только начинается. Главное, я успел сделать ставку, успел вскочить в вагон отходящего поезда, потом на него билетов уже не достанешь, а я успел».
Даже мысленно он опасался говорить открытым текстом, боялся называть фамилии и должности тех людей, которые пообещали ему радужные перспективы в недалеком будущем.
«А жена – сволочь, все-таки!» – неожиданно заключил Коровин, хотя логическую цепочку восстановить было нетрудно – конец рабочего дня, возвращение домой, жена, водка.
Последние два звена этой цепочки не сочетались. Жена плюс водка неизменно равнялось ссоре. Сегодня пока не было выпито ни рюмки, и с женой Коровин утром не общался, поскольку она еще спала, неизбежность предстоящей ссоры злила его.
"Просто моя дура не подозревает, кем я стану.
Она еще не знает, что мне пообещали, – он засмеялся коротким, сухим, издевательским смешком, как смеются над человеком, который идет себе по улице и знать не знает, что вся спина у него перепачкана мелом. – Час.., всего какой-то час остался!" – торопил время Виктор Павлович, все явственнее ощущая на языке вкус водки.
И тут властно зазвонил внутренний телефон, связывавший Коровина с министром.
– Да, Коровин, слушаю, – голос Валерия Павловича звучал ровно и в то же время несколько подобострастно, в нем слышалась готовность подчиняться, готовность выполнить любой приказ.
– Валерий Павлович, – раздался мягкий, вкрадчивый голос министра, – пожалуйста, зайдите ко мне.
– Непременно, – ответил Коровин и тут же мысленно обругал себя за это идиотское слово.
«Вот ведь вырвалось, – подумал он, – нормальные люди так не разговаривают».
Валерий Павлович направился было к двери, но понял, что из-за сухости во рту говорить ему будет трудно. Поскольку посторонних в кабинете не было, он без церемоний приложился к горлышку хрустального графина и сделал несколько торопливых глотков тепловатой воды, решив не доставать из холодильника минералку. На это ушло бы какое-то время, а когда министр просит зайти, значит, лучше не тратить драгоценные минуты попусту.
Аккуратно закрыв кабинет на ключ, Валерий Павлович зашагал по толстому ковру, устилавшему коридор. Взгляд его скользил по табличкам на дверях. И каждый раз, читая фамилию и должность, Коровин снисходительно усмехался, как бы осознавая свое превосходство над коллегами.
На двери, ведущей в приемную министра, так же красовалась табличка, хотя в этом и не было особой необходимости. Огромная, на четыре створки, филенчатая дверь разительно отличалась от всех других, гладких, чисто офисных.
Секретарша встретила Коровина улыбкой и тут же сообщила:
– Один, один. Ждет вас, Валерий Павлович.
– Как настроение?
– Нормальное.
– Срочное что?
– Не знаю.
Миновав довольно-таки вместительный тамбур, Коровин оказался в кабинете министра. Проектировщики интерьера, восстанавливавшие Белый дом после обстрела в девяносто третьем году, постарались на славу. Кабинет был спланирован так, что кресло министра размещалось на редкость удачно, как бы замыкая перспективу всего помещения. Взгляд хозяина кабинета сразу не понравился Коровину, который догадался, что сейчас его нагрузят. И это в конце дня, когда он собирался выпить!
– Присаживайтесь, Валерий Павлович.
Коровин сел, явственно ощущая собственное напряжение. Даже мягкое кожаное кресло не подействовало на него расслабляюще.
– Как дела?
– Спасибо, хорошо.
– Просьбы какие-нибудь, пожелания есть?
– Вроде бы все нормально, – Коровин пожал плечами и подумал: «Какого черта тянет? Не за тем же вызвал, чтобы о пустяках расспрашивать?»
И тут министр, словно прочитав мысли консультанта, подался вперед:
– Дело есть, Валерий Павлович, причем срочное. Никому, кроме вас, доверить не могу.
Глаза Коровина чуть сузились.
– Да вы закуривайте, – уже по-домашнему предложил министр, подвигая свои сигареты на край стола.
Валерий Павлович закурил.
– Я, вообще-то… – начал было он.
Но властно вскинув руку, хозяин кабинета прервал его.
– Никому другому поручить нельзя. Дело, которому мы служим…
Тут Валерий Павлович окончательно убедился, что разговор пойдет о том, с чем он связывал свое будущее вознесение.
– Сегодня, – вкрадчиво, как ребенку, втолковывал министр, – в девятнадцать двадцать из Санкт-Петербурга прилетает человек, который передаст вам большой пакет с бумагами. Нужно получить пакет из рук в руки и вечером привезти ко мне домой. Только вы можете сделать это.
Коровину хотелось сказать, что у него на сегодняшний вечер совсем другие планы, что он уже чувствует во рту вкус водки, но сумел выговорить лишь ненавистное:
– Непременно.
– Ну вот и отлично.
– Я его знаю? – спросил Коровин.
Министр одарил его улыбкой, недвусмысленно говорившей, что больше задавать подобные вопросы не стоит, для таких поручений всегда используют людей, которые не знают друг друга.
– Не волнуйтесь, он вас найдет. Наши люди все продумали. В девятнадцать двадцать. Для надежности держите в руках вот это, – министр подал старый номер «Литературной газеты», – теперь с ней мало кто ходит. Готовьтесь. У вас еще есть время.
– Можно воспользоваться дежурной машиной?
– Ни в коем случае! Поезжайте домой и возьмите свою, только так. Вам все понятно?
– Конечно.
Валерию Павловичу уже приходилось выполнять подобные поручения. Из Питера и из других городов прилетали какие-то люди, отдавали ему шуршащие пакеты из плотной бумаги, которые он привозил министру. Что в них, Коровин мог только догадываться. Любопытство заставляло его ощупывать пакеты. Иногда ему казалось, что внутри деньги, иногда там были маленькие квадратики дискет, иногда просто бумаги. Конечно, в век компьютеров и Интернета секретную информацию можно было сбрасывать электронной почтой, да и деньги проще переводить со счета на счет. Но игра, в которой участвовал Коровин, имела свои правила. Все делалось в большой тайне.
– Не беспокойтесь, он узнает вас, – напомнил министр, поднимаясь из-за стола и подавая Коровину руку с плотно сомкнутыми пальцами.
Хозяину кабинета даже пришлось нагнуться, таким широким был стол, а Коровину – привстать на цыпочки. Лишь после этого их руки встретились. Ладонь министра показалась Валерию Павловичу холодной и безжизненной, а пальцы – такими же сухими, как и собственный, истомленный жаждой язык.
– Жду вас у себя дома.
Лишь миновав тамбур, приемную и закрыв увесистую дверь, Коровин позволил себе мысленно выругаться.
«И так всегда. Черт побери, не мог вызвать меня чуть пораньше, когда я еще не спланировал вечер!»
Теперь ждать окончания рабочего дня не имело смысла. Задание получено, нужно ехать. Хорошо хоть, что есть время заехать домой.
Дежурная машина уже ждала Коровина у подъезда. Министр сам распорядился, чтобы консультанта завезли домой на служебной машине. Проезжая по мосту, Валерий Павлович с ненавистью посмотрел на пылающие адским пламенем галогенных ламп окна министерского кабинета.
«Тянут, тянут… Чего тянут? – недоумевал Коровин. – Возможностей начать было, хоть отбавляй. Трусы, такой момент прошляпили! Лишь бы теперь у них решимости хватило, иначе все зря».
А тут еще шофер, словно его кто-то за язык тянул, подлил масла в огонь:
– Домой едете, Валерий Павлович?
– Домой, – буркнул Коровин.
– Хорошо дома, – шофер не стал уточнять почему и мечтательно замолчал.
Эти бесхитростные слова, тысячу раз слышанные, словно заноза, засели в сердце Коровина.
Когда работаешь в Белом доме, много времени па дорогу тратить не приходится. Правдами и не правдами, но все в доме правительства добывают себе жилье в центре.
Не прошло и пятнадцати минут, как Валерий Павлович уже проводил взглядом дежурную машину, которая качнула ему на прощание длинной телефонной антенной, укрепленной на крыше. На кухне горел свет, такой же яркий, как на работе, поскольку после ремонта у Коровина в квартире тоже появились галогенные лампочки.
«Дома, стерва!» – недовольно поморщился Валерий Павлович.
Лифт гостеприимно принял его в свое белое нутро и вознес на пятый этаж. Коровин позвонил в дверь – лезть в карман за ключами не хотелось.
Впрочем, ему сейчас ничего не хотелось делать.
Времени было в обрез – всего лишь полчаса, чтобы поужинать, и надо ехать в аэропорт. Трижды прозвучал звонок, прежде чем в коридоре послышались шаги.
– Чего так долго? – пробурчал Коровин, хотя можно было и не спрашивать. Жена стояла, обернувшись коротеньким полотенцем, которого хватило лишь на то, чтобы прикрыть грудь да низ живота. Из разреза, поблескивая капельками воды, виднелось крутое бедро, с мокрых волос стекали струйки. Жена была моложе Валерия Павловича на пятнадцать лет.
– Да я ванну принимала, слышу звонок. Пока выбралась…
– Ты даже не спросила «кто там»! – начал заводиться Коровин. – Чужому мужику тоже в таком виде открыла бы?
Жена улыбнулась довольно нагло:
– А что? Мне нечего скрывать.
Она игриво отвела край полотенца, затем неловко поцеловала Коровина. Тот поспешил ногой захлопнуть дверь.
– Прикройся.
– Боишься, кто-нибудь увидит? – прошептала молодая женщина, прижимаясь к мужу теплой мокрой грудью.
– Не…
Валерий Павлович отстранился, поставил портфель на стул и сбросил пальто.
– Ты что, не хочешь? – в голосе жены сквозила обида. Сложив полотенце и забросив его на плечо, она с вызовом стояла посреди прихожей – нагая, мокрая, залитая ярким светом.
Мало кому придет в голову, что свет в окнах порой бывает обманчив, и люди, сидящие в правительственных кабинетах, занимаются далеко не теми делами, которыми призваны заниматься. Хорошо еще, если они просто разгадывают кроссворды или играют с компьютерами. Как часто во время интервью агентствам телевизионных новостей на заднем плане маячат мониторы этих компьютеров.
Говорит хозяин кабинета, в общем-то, правильные и умные вещи, а за его спиной по экрану ползает, подмигивает электронная заставка, напоминающая, что важного человека оторвали от дел. Мол, уберутся тележурналисты восвояси со своими бестолковыми вопросами, он повернется, тронет клавишу, и засветится на потухшем было экране схема очередного плана спасения страны или выхода из кризиса.
Окно кабинета Валерия Павловича Коровина выходило на Москва-реку. Не раз и это освещенное окно притягивало взгляды проходящих или проезжающих людей, и они проникались мыслями о величии своей страны. Валерий Павлович Коровин ничем конкретным в доме правительства не занимался. Должность его звучала расплывчато – консультант. В Белый дом он пришел сразу после окончания философского отделения исторического факультета и пережил здесь многих хозяев.
Последних – Верховный совет – уже в этом кабинете с видом на Москва-реку.
Обладая сильно развитым чувством самосохранения, Валерий Павлович никогда не пытался подняться выше той должности, которую занимал. На более высоких постах правительственные чиновники становились уязвимыми. А консультанты и референты нужны всем – и коммунистам, и демократам, и даже самым обыкновенным взяточникам без убеждений.
Но за последние три года с Коровиным произошли разительные перемены. Если раньше он спокойно воспринимал чужие успехи, всегда был корректен с коллегами, то теперь его словно подменили. Он вел себя с сослуживцами как человек, которому прочат, по меньшей мере, кресло министра, хотя никаких оснований для этого, вроде бы, не было.
– Что с ним случилось? Пообещали должность?
Но кто? И какую? – недоумевали коллеги и подчиненные.
В любое время Коровин спокойно входил в кабинет к министру, подолгу оставался там, а возвращаясь к себе, тут же принимался за работу. И если раньше любое поручение, требующее хотя бы минимального труда, он передоверял своему немногочисленному аппарату, состоящему из трех человек, то теперь работал исключительно сам. И стоило кому-нибудь войти в его кабинет, как он тут же разворачивал монитор компьютера.
К странным назначениям и всевозможным интригам люди, работавшие в министерстве, давно привыкли. На то она и власть, чтобы интриговать, на то они и госслужащие, чтобы подсиживать друг друга, стремиться занять более хлебные места. К любым переменам в Белом доме привыкали быстро. Раз министр позволяет Коровину вести себя подобным образом, значит, так и надо, – решили коллеги и перестали удивляться.
Лишь однажды Валерий Павлович немного пролил свет на разительные перемены в своем поведении. Праздновали шестидесятилетие начальника отдела, и тот пригласил всех на загородную дачу.
Пока шофер спецавтобуса, на котором приехали гости, отдыхал, лежа на заднем сиденье, приготовили шашлык, откупорили бутылки. Осенний день выдался теплым, можно даже сказать, жарким. Коровин был без жены, и поскольку некому было его сдерживать, Валерий Павлович выпил лишнего и разомлел на солнышке. "';
– Вы все еще увидите, – неожиданно прервал он оживленную беседу сослуживцев.
– Что увидим? – недоумевая, спросил юбиляр.
– Увидите, кем я стану. Будете мне, как папе римскому, туфлю целовать.
Министр на торжество, не приехал, а из собравшихся никто не решился остановить Коровина, к тому же было любопытно, что он скажет дальше.
Но Валерий Павлович лишь хитро прищурился, обвел всех подозрительным взглядом и, приложив указательный палец к губам, прошептал:
– Тес! Больше я ничего не скажу. Секрет.
– Напился, с кем не бывает! – подытожил юбиляр.
– Вы еще увидите! – Коровин отыскал свою рюмку и одним глотком осушил ее.
Это был, пожалуй, единственный крупный недостаток Коровина-чиновника. Стоило ему дорваться до спиртного, как тормоза не срабатывали. Зная за собой такую слабость, он старался держать себя в руках, срывался относительно редко, раза три-четыре в год.
Сидя за письменным столом в своем кабинете, Валерий Павлович почувствовал сухость во рту, означавшую, что ему хочется выпить. Плохой признак. Он взглянул на часы: до конца рабочего дня оставалось чуть меньше полутора часов.
«Столько можно и перетерпеть, – подумал он, – а там приеду домой, достану из морозилки покрытую инеем бутылку водки и выпью за ужином».
Он блаженно закрыл глаза, предвкушая, как ледяная водка сначала покажется совсем безвкусной, а затем, потихоньку согреваясь, обожжет язык, небо. Коровин вздохнул, мысленно восстанавливая в памяти те ощущения, которые возникают, когда маленький глоток водки, стекая к пищеводу, согревает все нутро.
«Нет, сорок пять – это еще не возраст, – подумал Валерий Павлович, перескакивая с одной приятной темы на другую, – для меня все только начинается. Главное, я успел сделать ставку, успел вскочить в вагон отходящего поезда, потом на него билетов уже не достанешь, а я успел».
Даже мысленно он опасался говорить открытым текстом, боялся называть фамилии и должности тех людей, которые пообещали ему радужные перспективы в недалеком будущем.
«А жена – сволочь, все-таки!» – неожиданно заключил Коровин, хотя логическую цепочку восстановить было нетрудно – конец рабочего дня, возвращение домой, жена, водка.
Последние два звена этой цепочки не сочетались. Жена плюс водка неизменно равнялось ссоре. Сегодня пока не было выпито ни рюмки, и с женой Коровин утром не общался, поскольку она еще спала, неизбежность предстоящей ссоры злила его.
"Просто моя дура не подозревает, кем я стану.
Она еще не знает, что мне пообещали, – он засмеялся коротким, сухим, издевательским смешком, как смеются над человеком, который идет себе по улице и знать не знает, что вся спина у него перепачкана мелом. – Час.., всего какой-то час остался!" – торопил время Виктор Павлович, все явственнее ощущая на языке вкус водки.
И тут властно зазвонил внутренний телефон, связывавший Коровина с министром.
– Да, Коровин, слушаю, – голос Валерия Павловича звучал ровно и в то же время несколько подобострастно, в нем слышалась готовность подчиняться, готовность выполнить любой приказ.
– Валерий Павлович, – раздался мягкий, вкрадчивый голос министра, – пожалуйста, зайдите ко мне.
– Непременно, – ответил Коровин и тут же мысленно обругал себя за это идиотское слово.
«Вот ведь вырвалось, – подумал он, – нормальные люди так не разговаривают».
Валерий Павлович направился было к двери, но понял, что из-за сухости во рту говорить ему будет трудно. Поскольку посторонних в кабинете не было, он без церемоний приложился к горлышку хрустального графина и сделал несколько торопливых глотков тепловатой воды, решив не доставать из холодильника минералку. На это ушло бы какое-то время, а когда министр просит зайти, значит, лучше не тратить драгоценные минуты попусту.
Аккуратно закрыв кабинет на ключ, Валерий Павлович зашагал по толстому ковру, устилавшему коридор. Взгляд его скользил по табличкам на дверях. И каждый раз, читая фамилию и должность, Коровин снисходительно усмехался, как бы осознавая свое превосходство над коллегами.
На двери, ведущей в приемную министра, так же красовалась табличка, хотя в этом и не было особой необходимости. Огромная, на четыре створки, филенчатая дверь разительно отличалась от всех других, гладких, чисто офисных.
Секретарша встретила Коровина улыбкой и тут же сообщила:
– Один, один. Ждет вас, Валерий Павлович.
– Как настроение?
– Нормальное.
– Срочное что?
– Не знаю.
Миновав довольно-таки вместительный тамбур, Коровин оказался в кабинете министра. Проектировщики интерьера, восстанавливавшие Белый дом после обстрела в девяносто третьем году, постарались на славу. Кабинет был спланирован так, что кресло министра размещалось на редкость удачно, как бы замыкая перспективу всего помещения. Взгляд хозяина кабинета сразу не понравился Коровину, который догадался, что сейчас его нагрузят. И это в конце дня, когда он собирался выпить!
– Присаживайтесь, Валерий Павлович.
Коровин сел, явственно ощущая собственное напряжение. Даже мягкое кожаное кресло не подействовало на него расслабляюще.
– Как дела?
– Спасибо, хорошо.
– Просьбы какие-нибудь, пожелания есть?
– Вроде бы все нормально, – Коровин пожал плечами и подумал: «Какого черта тянет? Не за тем же вызвал, чтобы о пустяках расспрашивать?»
И тут министр, словно прочитав мысли консультанта, подался вперед:
– Дело есть, Валерий Павлович, причем срочное. Никому, кроме вас, доверить не могу.
Глаза Коровина чуть сузились.
– Да вы закуривайте, – уже по-домашнему предложил министр, подвигая свои сигареты на край стола.
Валерий Павлович закурил.
– Я, вообще-то… – начал было он.
Но властно вскинув руку, хозяин кабинета прервал его.
– Никому другому поручить нельзя. Дело, которому мы служим…
Тут Валерий Павлович окончательно убедился, что разговор пойдет о том, с чем он связывал свое будущее вознесение.
– Сегодня, – вкрадчиво, как ребенку, втолковывал министр, – в девятнадцать двадцать из Санкт-Петербурга прилетает человек, который передаст вам большой пакет с бумагами. Нужно получить пакет из рук в руки и вечером привезти ко мне домой. Только вы можете сделать это.
Коровину хотелось сказать, что у него на сегодняшний вечер совсем другие планы, что он уже чувствует во рту вкус водки, но сумел выговорить лишь ненавистное:
– Непременно.
– Ну вот и отлично.
– Я его знаю? – спросил Коровин.
Министр одарил его улыбкой, недвусмысленно говорившей, что больше задавать подобные вопросы не стоит, для таких поручений всегда используют людей, которые не знают друг друга.
– Не волнуйтесь, он вас найдет. Наши люди все продумали. В девятнадцать двадцать. Для надежности держите в руках вот это, – министр подал старый номер «Литературной газеты», – теперь с ней мало кто ходит. Готовьтесь. У вас еще есть время.
– Можно воспользоваться дежурной машиной?
– Ни в коем случае! Поезжайте домой и возьмите свою, только так. Вам все понятно?
– Конечно.
Валерию Павловичу уже приходилось выполнять подобные поручения. Из Питера и из других городов прилетали какие-то люди, отдавали ему шуршащие пакеты из плотной бумаги, которые он привозил министру. Что в них, Коровин мог только догадываться. Любопытство заставляло его ощупывать пакеты. Иногда ему казалось, что внутри деньги, иногда там были маленькие квадратики дискет, иногда просто бумаги. Конечно, в век компьютеров и Интернета секретную информацию можно было сбрасывать электронной почтой, да и деньги проще переводить со счета на счет. Но игра, в которой участвовал Коровин, имела свои правила. Все делалось в большой тайне.
– Не беспокойтесь, он узнает вас, – напомнил министр, поднимаясь из-за стола и подавая Коровину руку с плотно сомкнутыми пальцами.
Хозяину кабинета даже пришлось нагнуться, таким широким был стол, а Коровину – привстать на цыпочки. Лишь после этого их руки встретились. Ладонь министра показалась Валерию Павловичу холодной и безжизненной, а пальцы – такими же сухими, как и собственный, истомленный жаждой язык.
– Жду вас у себя дома.
Лишь миновав тамбур, приемную и закрыв увесистую дверь, Коровин позволил себе мысленно выругаться.
«И так всегда. Черт побери, не мог вызвать меня чуть пораньше, когда я еще не спланировал вечер!»
Теперь ждать окончания рабочего дня не имело смысла. Задание получено, нужно ехать. Хорошо хоть, что есть время заехать домой.
Дежурная машина уже ждала Коровина у подъезда. Министр сам распорядился, чтобы консультанта завезли домой на служебной машине. Проезжая по мосту, Валерий Павлович с ненавистью посмотрел на пылающие адским пламенем галогенных ламп окна министерского кабинета.
«Тянут, тянут… Чего тянут? – недоумевал Коровин. – Возможностей начать было, хоть отбавляй. Трусы, такой момент прошляпили! Лишь бы теперь у них решимости хватило, иначе все зря».
А тут еще шофер, словно его кто-то за язык тянул, подлил масла в огонь:
– Домой едете, Валерий Павлович?
– Домой, – буркнул Коровин.
– Хорошо дома, – шофер не стал уточнять почему и мечтательно замолчал.
Эти бесхитростные слова, тысячу раз слышанные, словно заноза, засели в сердце Коровина.
Когда работаешь в Белом доме, много времени па дорогу тратить не приходится. Правдами и не правдами, но все в доме правительства добывают себе жилье в центре.
Не прошло и пятнадцати минут, как Валерий Павлович уже проводил взглядом дежурную машину, которая качнула ему на прощание длинной телефонной антенной, укрепленной на крыше. На кухне горел свет, такой же яркий, как на работе, поскольку после ремонта у Коровина в квартире тоже появились галогенные лампочки.
«Дома, стерва!» – недовольно поморщился Валерий Павлович.
Лифт гостеприимно принял его в свое белое нутро и вознес на пятый этаж. Коровин позвонил в дверь – лезть в карман за ключами не хотелось.
Впрочем, ему сейчас ничего не хотелось делать.
Времени было в обрез – всего лишь полчаса, чтобы поужинать, и надо ехать в аэропорт. Трижды прозвучал звонок, прежде чем в коридоре послышались шаги.
– Чего так долго? – пробурчал Коровин, хотя можно было и не спрашивать. Жена стояла, обернувшись коротеньким полотенцем, которого хватило лишь на то, чтобы прикрыть грудь да низ живота. Из разреза, поблескивая капельками воды, виднелось крутое бедро, с мокрых волос стекали струйки. Жена была моложе Валерия Павловича на пятнадцать лет.
– Да я ванну принимала, слышу звонок. Пока выбралась…
– Ты даже не спросила «кто там»! – начал заводиться Коровин. – Чужому мужику тоже в таком виде открыла бы?
Жена улыбнулась довольно нагло:
– А что? Мне нечего скрывать.
Она игриво отвела край полотенца, затем неловко поцеловала Коровина. Тот поспешил ногой захлопнуть дверь.
– Прикройся.
– Боишься, кто-нибудь увидит? – прошептала молодая женщина, прижимаясь к мужу теплой мокрой грудью.
– Не…
Валерий Павлович отстранился, поставил портфель на стул и сбросил пальто.
– Ты что, не хочешь? – в голосе жены сквозила обида. Сложив полотенце и забросив его на плечо, она с вызовом стояла посреди прихожей – нагая, мокрая, залитая ярким светом.