Воронин Андрей Николаевич. Слепой в шаге от смерти

   – Я домой поехал.
   – А с ней мне что делать?
   – Что хочешь, то и делай. Кстати, минет делает хорошо.
   – Зовут-то ее как?
   – Алла меня зовут.
   – Алла Борисовна, что ли?
   – Была бы я Аллой Борисовной, делала бы минет Филиппу, а не вам. – Мужчины рассмеялись. – Но за бесплатно я не работаю.
   – А за ночлег?
   Алла передернула плечами:
   – У меня такса двадцать пять баксов.
   – Надо же какое совпадение! Ночлег в моей берлоге стоит ровно столько же. Все-таки тепло, сухо и простыни чистые.
   – А душ есть?
   – Может, тебе еще и биде требуется?
   Только сейчас Алла заметила, что хозяин мастерской прихрамывает, подволакивая ногу.
   – Что это у него с ногой? – спросила она у приятеля хромого.
   – Сами разбирайтесь. Нет у него ноги.
   – А член у него есть? – с улыбкой поинтересовалась проститутка.
   – Еще какой! Он ему ногу заменяет.
   – Тогда все в порядке.
   Дверь захлопнулась, и, миновав склад всевозможного багета и досок, штабелями сложенных у стен, Алла прошла в небольшое помещение, узкое, как пенал, из которого уже попала в мастерскую, где стояли какие-то станки.
   Топчан располагался за шторой, о которую хозяин мастерской вытирал руки, в силу чего она напоминала полотно абстракциониста. Некоторые заказчики даже предлагали разрезать живописный холст на части и натянуть на подрамники. Но хозяин мастерской понимал, что это всего лишь шутка и покупать подобное никто не станет.
   Простыни оказались действительно чистыми, это Алла отметила с удовольствием.
   – А туалет у тебя где?
   – Вот умывальник, он же и туалет.
   – Как это? Не поняла…
   – Очень даже просто.
   – Это тебе просто, шланг вытащил и сливай в умывальник, а мне как?
   – Тоже не проблема, не ты первая ко мне приходишь, – прихрамывая и смеясь, Костя – так звали хозяина мастерской – подвинул к умывальнику два табурета. Умывальник был невероятно грязен, казалось, что можно испачкаться, даже не прикасаясь к нему.
   – А когда не отлить надо, а.., ты что.., тоже туда?
   – Нет, не туда.
   – А куда?
   – Во двор, за гараж. Надеваешь резиновые сапоги и идешь.
   – А палку рядом ставить не надо?
   – Какую еще палку?
   – Собак бродячих и котов отгонять.
   – Нет, не надо. Водки хочешь?
   – Наверное, хочу, только пописать хочу еще сильнее. Ты отвернись, что ли.
   – Господи, – воскликнул Константин, почесывая небритую щеку, – да мочись себе на здоровье, это меня даже возбуждает.
   – Зато меня не возбуждает.
   – Ну как хочешь, пойду что-нибудь пожрать приготовлю.
   – А чай у тебя есть?
   Чай есть – Это хорошо.
   Алла сняла потрепанную шубку и забралась на табуреты, балансируя на них, как эквилибристка.
   Затем пристроилась так, чтобы не задеть грязный умывальник, и принялась мочиться.
   А хозяин мастерской под журчание струи о железную раковину собирал на стол. Он поставил два пластиковых стаканчика и крикнул:
   – Воду, дура, открой, а то мочой вонять будет на всю мастерскую, никакой лак не перешибет!
   – Воду?
   – Да.
   – Холодную?
   – Другой у меня нет!
   – А, сейчас открою.
   Струя ударила из крана с такой силой, что рикошетом от дна раковины брызнула во все стороны, от испуга Алла чуть не свалилась с табуреток.
   – Мать твою, – закричала она, – вся задница мокрая!
   – Вот и подмойся заодно.
   – Холодной водой, что ли?
   – Покрути другой кран, если не отключили, вода станет теплой.
   – Отключили, – расстроенно сообщила проститутка.
   – Могу из чайника кипяточку плеснуть.
   «Себе на член плесни, придурок! – подумала Алла, но промолчала. – Еще, чего доброго, выгонит на мороз».
   – А задницу чем вытереть?
   – Не знаю.
   – Ну и ладно, – натянув колготки, Алла спрыгнула с табуретов.
   – Иди сюда, – позвал Костя.
   На впопыхах расчищенном от багета столе ле жала бумага, а на ней – два пластиковых стаканчика, начатая бутылка, открытая банка с какой-то квашней непонятного происхождения и черный хлеб, по-видимому, нарезанный очень острым ножом.
   Ломтики были такие тонкие, что больше походили на плоские чипсы.
   – Давай, девочка, за знакомство.
   – А сколько тебе лет, Костя?
   – Да уж полтинник разменял.
   – Пятьдесят, что ли?
   – Ну, пятьдесят, а что?
   – А я думала, тебе лет сорок.
   – А тебе, небось, двадцать?
   – Точно, двадцать.
   – Ну вот и хорошо, дочка, – сказал мастер по изготовлению рамок. – Давай, выпей водки, согреешься, а потом спать пойдем.
   – Спать?
   – Ты же хочешь спать?
   – А ты? Не хочешь?
   – И я хочу спать. Вот мы и будем спать вместе – то я на тебе, то ты на мне.
   Конечно, ничего не стоило плюнуть на все и уйти, но вариант был не из худших, хотя хозяин мастерской немного пугал Аллу. Странный какой-то, будто не в себе. А еще ей хотелось увидеть обрубок ноги, с безногими юной проститутке еще никогда не приходилось иметь дело. С безрукими – случалось, с беззубыми тоже, а вот чтобы без ноги… Имелся шанс восполнить пробел в образовании, его следовало использовать.
   Квашня в банке, как ни странно, оказалась вкусной, а хлеб свежим. Когда вся водка была выпита, Костя встал, взял девушку за руку и прихрамывая повел к умывальнику.
   – Зачем ты меня туда тащишь?
   – Чтобы рот помыла.
   – А ты член помыл?
   – Сейчас помою.
   – Холодной водой?
   – Он у меня закаленный, холодная вода ему только на пользу. Или, может, ты мне его помоешь?
   – Могу, – согласилась Алла и, увидев обмылок, улыбнулась.
   Обмылок лежал в грязной мыльнице, до половины наполненной мутной водой с пузырями.
   – Мочалочка сверху.
   – Вижу, – сказала Алла, протягивая руку к бледно-розовому обрывку мочалки.
   – А вот зубной щетки у меня нет, так что придется полоскать водой. Можешь с мылом.
   – У меня есть презерватив.
   – Надень его себе на голову.
   – А может, тебе?
   – Не надо – задохнусь.
   Закончив водные процедуры, Костя потащил проститутку к кровати. К изумлению Аллы нога у него оказалась абсолютно нормальной, безо всяких увечий.
   – А чего ты хромаешь?
   – Пятку гвоздем пробил. Пьянствовали тут у меня, доски разбросали, танцевать начали, ну я на гвоздь и напоролся.
   – Хорошо еще, что не задницей, – стягивая колготки, рассудила Алла и на четвереньках, абсолютно голая, поползла к стенке.

Глава 7

   Глеб проснулся, когда поезд уже подъезжал к Питеру. За окнами мелькали то слабо освещенные утренним солнцем деревушки, то лес, время от времени возникали! ажурные мачты линий электропередачи. Среди неброских деревенских домиков чаще стали попадаться большие, сложенные из красного облицовочного кирпича особняки, крытые черепицей. Нарядные, пришедшие из другого мира, красивые сами по себе, они абсолютно не гармонировали с пейзажем, словно их вырезали из картона и поставили вдоль железной дороги специально, чтобы вводить в заблуждение пассажиров проезжающих мимо поездов. 9 Можно было бы поспать и еще, но Сиверов знал, подождешь минут двадцать, и к умывальнику не пробиться, затем придет проводник и, несмотря на протесты, закроет туалет трехгранным ключом.
   С полотенцем на плече он вышел в коридор.
   «Да, не один я такой умный», – подумал Глеб, бросив взгляд на замок, в окошечке которого красовалось слово «занято». В умывальнике журчала вода, иногда слышались неразборчивые ругательства.
   Наконец дверь распахнулась. Мужчина, выходивший из туалета, увидел Сиверова и резко рванулся назад. Но от волнения не успел убрать ногу и теперь со всей силой дергал дверь, будто пытался ее оторвать.
   – Дверь сломаешь, дурак, – урезонивал Глеб вчерашнего партнера по картам. – Хотел бы тебя прибить, сделал бы это сразу. Проваливай!
   Шулер неуверенно выскользнул в тамбур и побежал по вагону, прижимая к животу завернутую в мокрое полотенце руку.
   Возвратившись в купе, Сиверов разбудил попутчика. Тот испуганно вздрогнул от прикосновения, тут же сел и стал таращиться на Глеба. Затем вспомнил, что произошло вчера, немного опасливо приподнял подушку, чтобы убедиться, что кошелек на месте, и сразу почувствовал себя неловко. В самом деле, какой смысл прятать деньги от человека, который так благородно вернул их проигравшему?
   Сиверов о вчерашнем происшествии не вспоминал, и его попутчик никак не мог решить, стоит ли еще раз выразить свою благодарность. Глеб сидел, прикрывшись газетой, и командировочный, в конце концов, ретировался за дверь. В купе он больше не возвращался, так что остаток пути Сиверов ехал в одиночестве. И это его вполне устраивало.
   Солнце, выглянувшее с утра, исчезло в низких темных облаках, готовых в любой момент разразиться снегом, от чего и так обычно мрачный Питер выглядел почти зловещим, а раннее утро больше походило на поздний вечер. Не верилось, что станет светлее, казалось, еще немного и мрак сгустится окончательно. Несмотря на то, что Сиверов давно не был в Питере, город он помнил и мог бы пройти по нему даже с закрытыми глазами, особенно в центре. Не отягощенный багажом, Глеб пересек площадь, прошел один квартал и взял такси.
   Проезжая по знакомым улицам, он подумал:
   «Я-то помню город, а вот Питер, кажется, меня забыл. Здесь нет никого, к кому бы я мог зайти в гости. Скорее всего, люди, знавшие меня или моих родителей, еще живы, но они думают, что я мертв, им ничего не известно о моей новой жизни. А значит, нечего тревожить прошлое».
   В гостинице, заполнив анкету на имя Федора Молчанова, Сиверов поднялся в номер, принял душ.
   И, не дожидаясь, пока высохнут его коротко стриженные волосы, позвонил Быстрицкой.
   – Ты уже приехал? – спросила Ирина.
   Глеб рассмеялся:
   – Я уже уехал и скоро вернусь.
   – Когда?
   – Не знаю, через день или два. Как там малыш?
   – По-моему, он хочет у меня спросить, куда ты подевался, да только говорить не умеет.
   – Ты это придумываешь, как все родители.
   – Нет, я серьезно.
   – И как ты поняла, о чем он хочет тебя спросить?
   – По взгляду. У него глаза такие же, как у тебя.
   Ты тоже, когда хочешь что-нибудь спросить, спрашиваешь взглядом и лишь потом говоришь.
   Было немного странно сидеть в довольно уютном, но все-таки казенном номере и слышать голос женщины, с которой совсем недавно говорил с глазу на глаз, расспрашивать о ребенке, будто с момента последнего разговора прошла не ночь, а, как минимум, неделя.
   «Ну что может измениться за одну ночь? – подумал Сиверов. – Был бы в Москве, весь разговор свелся бы к банальным фразам типа „доброе утро“ и „как дела“, и сегодняшний день ничем бы не отличался от вчерашнего».
   – Ты еще не успел пожалеть, что уехал?
   – Кажется, начинаю, – честно признался Глеб.
   – Я не в обиде.
   – Рад слышать – Знаю, тебе сложно жить с людьми. Ты привык быть один, привык все решать сам.
   – Это один из моих малочисленных недостатков. Я действительно привык все свои проблемы решать сам, а тебе иногда хочется мне помочь.
   – Я просто не успеваю этого сделать. Извини, но, кажется, малыш проснулся.
   – Надеюсь, не я его разбудил звонком?
   – Нет, что ты, я так отрегулировала телефон, что звонка почти не слышно, положила трубку на диван и смотрела на нее. Знала, что ты позвонишь. Лишь только лампочка замигала, сразу же и ответила.
   – Мне никто не звонил?
   – К счастью, нет. А то опять исчезнешь недели на две.
   – – Не волнуйся, я уже морально готов послать любого, кто обратится ко мне по делу.
   – Даже Потапчука?
   Глеб задержался с ответом.
   – Нет.
   – Я же знаю, ты сорвешься по первому его звонку.
   – Тебя это огорчает?
   – Это твоя жизнь, по-другому ты не умеешь, Все, извини, малыш… – в трубке раздались короткие гудки.
   Сиверов подошел к окну. Улица была довольно узкой, старой, и между высокими домами виднелась лишь неширокая полоска неба. Тучи ползли так низко, что казалось, будто они касаются коньков крыш и вот-вот проглотят печные трубы.
   " Глеб провел рукой по волосам, они уже почти высохли.
   «Самая погода ехать на кладбище, особенно, если учесть, что больше мне ехать некуда».
   Он не стал сдавать ключ, просто отцепил увесистый брелок, чтобы не таскать лишнюю тяжесть, захлопнул дверь и вышел на улицу. Почувствовав, как ветер холодит руку. Сиверов вспомнил о порезе на куртке.
   «Куплю новую!» – решил он.
   Ветер словно выдул из города всех пешеходов, во всяком случае, улица, по которой шел Глеб, была пуста. Где-то высоко над головой хлопнула форточка, подхваченная сквозняком, жалобно зазвенело разбитое стекло.
   Сиверов остановил такси, сел рядом с шофером.
   – На Волковское, – коротко сказал он.
   – На кладбище, что ли?
   – Не знаю, может, и есть улица с таким названием, но мне на кладбище.
   – Достопримечательности осматриваете? Так давайте я вас по городу провезу, все по порядку покажу? – предложил шофер и тут же понял свою ошибку. Погода стояла такая, что даже самый заядлый турист не выбрался бы для осмотра достопримечательностей – Нет, мне только могилу проведать.
   – Вы, наверное, москвич?
   – С чего вы взяли?
   – Я не первый год таксистом работаю, научился людей по говору различать. Питерские так не разговаривают, только московские.
   «Вот те на! – подумал Сиверов. – И ведь он прав, у меня действительно за эти годы изменилась манера разговаривать».
   – Почти угадали, – неопределенно ответил Глеб.
   Кладбище было недалеко, такси остановилось у самых ворот.
   – Подождать?
   – Нет, мне спешить некуда.
   Свирепый ветер чуть не выломал дверцу такси, Сиверов захлопнул ее и, взглянув на ворота кладбища, почувствовал, как у него защемило сердце.
   Пробираясь среди могил, Глеб обнаружил, что многие фамилии он помнит еще по прошлым посещениям кладбища, но некоторые видел словно впервые. Все здесь было, как прежде, именно таким помнил Сиверов Волковское кладбище. Но когда он свернул в боковую аллею, его неприятно поразило, что на повороте, где раньше находилась небольшая площадка, теперь были свежие могилы. Даже временные надгробия поражали своей основательностью, по всему чувствовалось, что здесь похоронены люди, оставившие на Земле большие деньги.
   Еще дважды свернув, Глеб вышел к могиле отца.
   За выкрашенной черной краской оградой возвышался памятник.
   «Сиверов», – прочел Глеб. В углублениях выбитых в камне букв скопилась пыль. Ни воинского звания, ни профессии, естественно, на памятнике не было – лишь имя, отчество, фамилия и годы жизни.
   В задумчивости Глеб выкурил сигарету и, оглядевшись, заметил, что неподалеку, через пять могил, тоже появились новые захоронения; венки, почерневшие от мороза, цветы в плетеных корзинках.
   Три могилы, с одинаковыми временными надгробиями и фотографиями покойных. Все трое – еще молодые мужчины, не более пятидесяти.
   «Да, бизнес – опасное занятие, – подумал Сиверов и усмехнулся. – Рамки с фотографиями на могилах современных нуворишей напоминают стеклопакеты в окнах их квартир».
   У самого края дорожки желтела свежевыкопанная яма с аккуратно зачищенными краями. Рядом, на сварной подставке для гробов сидели двое рабочих в зеленых робах и молча курили, зажав лопаты между ног.
   Глеб отбросил засов на ограде могилы отца и, нагнувшись, зачерпнул ладонью слежавшийся, похожий на крупную поваренную соль снег. Пальцы почти не чувствовали холода. Глеб протер снегом памятник, и тот сразу заблестел. Но снег забил углубления букв, и Сиверов сухой веточкой прочистил их. На мраморной плите у подножия памятника лежало несколько цветков, давно увядших.
   Пока Глеб наводил порядок на могиле отца, к кладбищу подъехали три больших автобуса, катафалк и черный «кадиллак» с зеркальными стеклами. Когда Сиверов спохватился, было уже поздно: по единственной ведущей к выходу аллее двигалась похоронная процессия.
   Дорогой гроб, который покачивался на плечах шестерых мужчин, поблескивал лаком и латунными накладками. Все шли без шапок. Гроб несли закрытым, это Глеб отметил сразу. Как правило, гробы к могилам несут открытыми, чтобы родственники и близкие могли проститься с покойником. Правило нарушается лишь в тех случаях, когда тело изуродовано. Впереди несли большую фотографию в добротной дубовой рамке с черной лентой на углу. Венков и цветов было много, все венки из живых цветов, ни одного искусственного.
   Глеб медлил. Пробираться сквозь толпу ему не хотелось, не та ситуация, похороны все-таки. Портрет мужчины медленно проплыл рядом, и Сиверов успел хорошо рассмотреть его. Довольно молодой мужчина, лет сорока, может, чуть больше, властный, уверенный в себе. Примерно такие лица у новых хозяев жизни – судя по нарядам участников похоронной процессии, именно к этому кругу принадлежал покойный. На цветной фотографии на лацкане пиджака виднелся депутатский значок. Госдумы или областной? Этого Глеб не успел рассмотреть, стекло блеснуло, и флажок растворился в блике.
   – Извините… – услышал он голос и медленно повернул голову.
   Рядом с ним стояла молодая симпатичная женщина в дорогой длинной шубе и в легких туфлях на высоких каблуках.
   – Да, – откликнулся Глеб.
   – Можно опереться на вашу руку, а то, – незнакомка показала из-под полы шубы острую шпильку, – ноги стерла в кровь. Гололед, идти просто невозможно, да и ноги мерзнут!
   Сиверов понял, что его приняли за своего, за кого-то из похоронной процессии, многочисленной и богатой. Скорее всего, покойный вел много дел, и поэтому не все приглашенные знакомы друг с другом.
   – Пожалуйста, – Глеб подставил локоть, и ему ничего не оставалось, как двинуться вслед за гробом.
   – ..представляете, позвонили и сказали, что Олег погиб. Я его уже лет пять не видела, последний раз встречались на вечере выпускников. У нас традиция такая, каждые три года собирались.
   Не хватило духу отказать. Приехала. Наверное, у него в записной книжке был мой телефон, потому и позвонили. Пришлось свернуть все дела и мчаться из Москвы в Питер.
   – Вы на чем добирались? – поддержал беседу Глеб.
   – Хотела на самолете, но потом подумала, погода мерзкая, да и быстрее не будет. Пока в аэропорт приедешь, затем регистрация, полет, да еще из аэропорта в город, в принципе, по времени то же самое получается.
   Сиверов слушал молча, вопросов не задавал, понимая, что его случайная знакомая и так все выболтает. Судя по всему, ей и поговорить-то не с кем.
   Если и знакома с кем, то шапочно.
   – Быстрый взлет был у Олега, очень быстрый.
   Но даже я удивилась, когда его по телевизору показывать стали.
   – Да, всякое в жизни случается, – заметил Глеб.
   – А вы давно с ним знакомы?
   – Относительно, – пробормотал Сиверов, – У вас сигареты не найдется?
   Похоронная процессия уже остановилась, отходить куда-то в сторону было небезопасно – слякоть, снег, грязь, свежая земля.
   Женщина встала на высокий бордюр, пытаясь поверх голов увидеть, что происходит у могилы.
   Гроб поставили на подставку, и кто-то готовился говорить речь.
   – Вот так всегда, надгробное слово поручают человеку, которого покойный на дух не переносил, – спутница Глеба возмущенно взмахнула руками и потеряла равновесие.
   Сиверов подхватил ее, и уже стоя рядом с ним, она, как ни в чем не бывало, снова спросила:
   – Так у вас есть сигареты? Я свои оставила в автобусе, в сумочке.
   Глеб галантно подал ей пачку, и, стараясь не привлекать к себе внимания, они закурили. Это несколько сблизило их.
   Женщина была симпатичная, хотя и не во вкусе Сиверова. Ей было уже изрядно за тридцать, но сохранилась она прекрасно. Издалека она вполне могла сойти за двадцатилетнюю. Спутница Глеба знала себе цену, но не пыталась заигрывать с ним.
   – А вы по какой части? – спросила она, затягиваясь, и тут же мельком взглянула на название сигареты. – Наверное, по торговой? Или политикой занимаетесь?
   – Не угадали, я занимаюсь музыкой.
   – Музыкой? – изумилась женщина. – Кстати, меня зовут Валентина.
   – А я Федор.
   – Очень приятно, – они уже совсем по-дружески пожали друг другу руки. – Так чем вы все-таки занимаетесь?
   – Я же сказал, музыкой.
   – Вы на чем-то играете или организовываете шоу, концерты?
   – Раньше играл, а теперь пишу статьи.
   Она еще раз взглянула на собеседника. На искусствоведа или музыканта он не очень-то походил.
   – У вас куртка порезана.
   – Да? – очень натурально удивился Глеб. – Вот жизнь собачья.
   – Ругать собственную жизнь на чужих похоронах – нелогично. Олегу повезло куда меньше.
   Знаете, это как на самолете – взлетел, только набрал высоту, а тебя тут же сбили. Я такой доли никому не пожелаю. Хотя его жена и дети обеспечены на всю жизнь, как-никак, он госимуществом в городе занимался, и, говорят, неплохо. Нескольких наших взял к себе на работу.
   – Я с ним в последнее время редко виделся.
   Мне позвонили, – наверное, так же, как и вам, нашли телефон в блокноте, – и вот я здесь.
   – Хотя о покойниках плохо говорить не принято, человек он был скверный. Я всегда удивлялась, как это жена с ним живет. Одно слово – бабник, даже мне в свое время руку и сердце предлагал.
   – И что же вы не согласились?
   – Предпочла, как мне тогда казалось, более перспективное предложение. Но – ошиблась. Правда, в жизни всегда так. Зато теперь у гроба в черном стоит она, а я, вот, – здесь с вами, курю, разговариваю. И эти похороны, по большому счету, ни меня, ни вас как бы не касаются.
   – Что верно, то верно. А вы чем занимаетесь, Валентина?
   – Ничем не занимаюсь. Муж всем занимается, а я его жена.
   – Хорошая работа.
   – И не говорите. Правда, от этого тоже устаешь, надоедает ничего не делать. Тогда я начинаю семью воспитывать.
   – И получается?
   – Не очень, – призналась Валентина, – ни дочь, ни сын меня не слушают, в отца пошли. Он, если вобьет себе что-то в голову, – не остановишь.
   – Бывают такие мужчины.
   – Да уж… С такими нелегко, но зато спокойно.
   Ветер усилился, пошел снег. Валентина подняла воротник шубы и повернулась к Глебу боком – так, чтобы ветер не швырял в лицо крупные, липкие снежинки.
   – Погода мерзкая, – отметила она.
   – Да, неважная…
   Послышался крик.
   – Жена, – не оборачиваясь, прокомментировала Валентина. – Убивается. Бывшая актриса, кстати. Неплохо играет. У меня бы так не вышло.
   Я, когда случается что-то плохое, слезу из себя выжать не могу, все внутри сжимается, деревенеет. Не умею плакать. С одной стороны – хорошо, а с другой – не очень.
   – Когда человек плачет…
   – Знаю, знаю, – вставила Валентина, – он расслабляется.
   – Не только, – продолжил Глеб свою мысль. – Женщина, когда поплачет, выглядит привлекательнее, организм омолаживается.
   – Бросьте вы, это сказки! Ерунда полнейшая.
   Слезы никого не молодят, поверьте, уж я-то знаю.
   Гроб опустили в яму, толпа колыхнулась. Кто хотел, подходил и бросал горсть земли на гроб.
   – Мы с вами, наверное, не пойдем? – вопрос Валентины прозвучал как утверждение.
   – Почему? Можно подойти и бросить.
   – Нет, я не пойду. Если хотите, давайте, я вас здесь подожду. Лучше погреться в автобусе. Кстати, вы в ресторан едете?
   – Еще не решил.
   – Поехали, хоть в тепле посидим, я так озябла, ног просто не чувствую.
   – Я провожу вас.
   – Да, да, спасибо.
   Глеб решил, что усадит Валентину в автобус, а там уж сообразит, что дальше делать.
   – Смотрите, – Валентина дернула Сиверова за рукав, – видите тех двоих в черных пальто?
   – Где? – Глеб не понял, кого она имеет в виду, черных пальто на кладбище хватало.
   – Вон те двое, стоят, разговаривают. А рядом с ними охранники…
   – Да, вижу.
   – Очень большие люди.
   Сиверов внутренне улыбнулся. Этих двоих он знал, хотя они и не подозревали о его существовании. Потапчук показывал ему их фотографии, когда он помогал генералу в расследовании дела о нелегальной торговле российским оружием через третьи страны. Оба были замешаны в афере со взятками, но сумели отвертеться, хотя компромата на них хватало.
   – Говорят, они причастны к смерти Олега, что-то с ним не поделили.
   – Неужели?
   – Да, Федор, поверьте! Просто так не бывает, чтобы человек вышел из дому, сел в свою машину, а тут выскочили молодчики и изрешетили его из автоматов. А потом исчезли.
   – И что, свидетелей нет?
   – Свидетели есть, две женщины видели, как все происходило.
   – А шофер?
   – Вы что, не знаете? Пришли на похороны и не знаете? Да Олега вместе с шофером и с охранником застрелили. Правда, их не на этом кладбище хоронят и не с такими почестями.
   – Я телевизор не смотрю.
   – И напрасно. Говорят, во всех новостях дали репортажи о гибели депутата, правда, я тоже не смотрела, мне рассказали…
   Сиверов довел Валентину до автобуса. Снег усиливался, и Глеб рассудил, что здесь никто не станет разбираться, посторонний он или свой. Раз был на кладбище – значит, свой, так что можно спокойно пересидеть в автобусе снегопад в компании с любопытной милой женщиной, которая болтает почти беспрерывно.
   Валентина устроилась у окна, Глеб – рядом.
   Снег и ветер остались снаружи, и Сиверов почувствовал, как по всему телу разливается приятное тепло.
   – Вы ехали в другом автобусе?
   – Да, – подтвердил Глеб.
   – Со мной рядом неприятный тип сидел, от него какой-то дрянью пахло, а от вас пахнет дорогим одеколоном и хорошими сигаретами.