Страница:
Ну, и братки не поняли, когда меня поймали. Я-то пакет стянул, думал, там что ценное. Или пожрать чего. А они меня догнали, с ног сбили и спрашивают: кто, мол, приказал героин спереть?
А я возьми, да и ляпни. Первое, что в голову пришло. Вот это самое, про априорное… А они, значит, решили, что я из азербайджанской группировки. Язык, типа, похож.
Я решил тут объясниться, по-человечески.
А у них один такой здоровенный лоб был. Ну, бычара просто. Они его Быком и называли. Так тот, не стал ждать, пока я дам толкование терминам, а достал ба-альшой такой пистолет. Во-о такой! Смотрите. Вы куда смотрите? Я показываю! Во-о такую «дуру» достал и мне в голову – «бах!-бах!-бах!»
Что? Да-да, именно три раза. Я еще, помню, удивился – зачем три раза?
Хватило бы и одного… Но, ха-ха, как видите, не хватило. Дырки во лбу видите? Ага. Вот эти.
Это у них гнездышки теперь. У кого, у кого? У пуль, разумеется. Только вы туда пальцами не лазьте. Они могут разозлиться. И я не уверен, что у вас в голове они тоже захотят гнездышки свить… Ага… Не захотят. Башку разнесут, да домой и вернутся.
Чего вы на меня уставились? Я сам обалдел, когда узнал!
А то, помнится, лежу на асфальте, дождик такой ме-ерзкий капает… А я думаю: «Вот я покойник, к примеру. Так чего за мной ангелы не прилетают? Или там черти? Я не знаю, чего заслуживаю больше… Так, блин, неужели я вообще никого не интересую?! Вот проклятье! Всю жизнь никому нужен не был, и даже сейчас… Нет, вот собачка подошла, заинтересовалась. Лизнула даже. И тоже ушла, проклятая!»
Так я лежал-лежал. Мерз, понимаете ли.
Приезжает, наконец, опергруппа. Ну, думаю, явились – не запылились… Давай меня мелом обводить, фотографировать.
Слышу разговоры:
– Вот и из прокуратуры пожаловали… Это, конечно, хорошо. А когда, мол, труповозка подъедет? – это один, значит говорит.
– Дык к утру! – другой отвечает.
Я как представил себе, что до утра буду здесь под дождем мокнуть, так и плюнул на это дело. Встаю, отряхиваюсь и говорю:
– Спасибо, конечно, граждане начальнички, но мы, покойники, тоже люди. И до утра валяться в подворотне не приучены…
Смотрю я, значит, на этих самых оперов, как на них фуражки вверх, к МКС стартуют, как они орать начинают и разбегаться в разные стороны, и до меня доходит: если меня пристрелили, а я тут хожу и мерзну, да на неврастеников впечатление произвожу, значит, пристрелили меня, все-таки, не до конца. Тогда я зову этих самых нервных оперативников и произношу так, с укоризной:
– Братцы, – говорю. – Начальнички вы разлюбезные. Извольте из мусорного бака-то вылезти, да и разобраться: куда мне ехать? В морг или в поликлинику? И на чем? Сами посудите – если в морг, то на трамвае ехать как-то неудобно… Пассажиры не поймут.
Смотрю, оперативники мои как-то приободрились, вылезли из-за мусорки, бочком, эдак, ко мне подошли, только в лицо смотреть боятся. Еще бы: морда небритая у меня, самому страшно в зеркало пялиться. Да еще и в крови вся…
Тут и представитель прокуратуры в себя пришел. Встал, посмотрел на меня и опять откинулся, болезный. Нет, ну я против того, чтобы такие впечатлительные в «органах» работали. Это мое мнение, если хотите…
Привезли меня в больницу, отмыли физиономию, повели к врачу. Врач попался – что надо. Его ничем не прошибешь. Смотрит на меня так задумчиво-задумчиво.
– Да, – говорит, – три пули в голове – это прекрасно. Это просто замечательно…
И давай мне разные вопросы задавать. Глупые, конечно, вопросы. Ну, где право, где лево, где белое, где черное. Как меня зовут. Что такое Абсолютная идея и как она выражается в философии Гегеля.
Ну, я, конечно, на все вопросы ответил. Что же я, дебил, что ли?
Врач мне и говорит:
– Поздравляю, дорогой вы мой человечек, вы уникальный случай. Три пули аккурат одна над другой сидят в вашем головном мозге, а вы и не дебил вовсе. Поздравляю!
Встал и долго так тряс мне руку.
– Вы, – говорит, – здоровы. И кровь уже не идет – благодарите сестру-сиделку, что успела зеленкой лоб помазать…
Идите, говорит, домой, и старайтесь соблюдать покой и вести более размеренный образ жизни. А через неделю приходите – я, мол, по вашему случаю, диссертацию писать буду.
Сразу видно – умный и деловой человек!
Я поблагодарил и ушел.
Пришел, значит, домой. Люк над собой задвинул, дай, думаю, посплю. А то день выдался тяжелый. Все-таки, не каждый день получаешь три пули в голову…
Ну, лежу, ворочаюсь. Что-то спать не дает. Шуршит что-то в углу. Под трубами. Зажег я свечку, смотрю – точно, крыса! А я этих крыс – ух, как ненавижу! С детства. А здесь они вечно мои запасы грабят. И я ее вижу – а запустить в нее – ничего под рукой нет! Как на зло!
И я разозлился так, и подумал «Что б ты сдохла, крыса!»
И тут у меня в башке – ка-ак бабахнет! Я еще в себя прийти не успел, а тут снова по башке «бац!», будто кувалдой!
Я поворачиваюсь к зеркалу – есть там у меня дома такой приличный обломок – смотрю, а у меня из одной дырки во лбу дымок идет! И порохом пахнет!
Я еще въехать в происходящее толком не успел, а уже подбегаю к крысе… Смотрю – а она дохлая, чуть по стенке не размазанная, и дырка у нее в брюхе больше самого брюха… И кровищи-то!
Я уж почем спонталыку сбит был, а все равно допер – это ж моя пуля! Что в голове засела! Это выходит, я крысу эту из собственной головы пристрелил!
Ну, какой-нибудь физик там стал бы охать – ой, да так не бывает! Но я-то темный неграмотный философ, и знаю, что в нашем мире бывает все. Я вам как-нибудь такое из нашей бомжатской жизни расскажу, что это просто ерундой покажется…
Так вот… Сижу я, думаю. Как же это так братцы, а? Стрелять башкой – это вам не на паперти побираться и не лобзиком выпиливать… Еще думаю – раз удара было два, значит, пуля в голове осталась одна. Дай-ка я попробую от последней таким вот манером избавиться – и буду снова нормальным здоровым бродячим мыслителем.
Взял, я значит, банку тушенки и поставил ее невдалеке на кирпич, отошел назад и подумал: «Как же я тебя, тушенка, ненавижу!»
И что вы думаете? Ни фига! Потому, что соврал я: тушенку я нежно и искренне люблю, а ненавидят ее только зажравшиеся снобы вроде того Быка, который в меня стрелял…
Только я про Быка вспомнил, как осерчал, и тут же в башке бахнуло… А через секунду бахнуло снова!
Тушенку, конечно, разнесло в дребезги. Очень я сожалел о ее бессмысленной кончине. Но нашел в себе силы и призадумался.
Выходит, два «бабаха» вовсе не означает две пули, решил я. Поверьте, у меня с формальной логикой все нормально в универе было. А потому для чистоты эксперимента расстрелял я, словно в тире, еще кучу предметов. Конечно, предварительно научившись вызывать к ним стойкую антипатию.
И пришел к следующему выводу: у меня как сидели в башке три пули, так и продолжают благополучно сидеть. И ждать своего часа. То есть, пока я не осерчаю.
А второй «бабах» после каждого выстрела означает возвращение пули назад, в свое гнездышко. Уж не знаю, медом им у меня там намазано, или что, только как ни стрельну – они неизменно возвращаются в свою обойму, то есть, в мой дырявый лоб.
На следующий же день, я встретил в переулке того самого Быка с его братками. Он меня не узнал. Зато я узнал. И очень на них на всех обиделся.
В голове потом три дня звенело. И знаете, даже жалость какая-то шевельнулась. Особенно к оперативникам, которым никогда не раскрыть это странное массовое убийство… Небось, думают, что это какие-то разборки были.
Вы спрашиваете, почему я вам все это рассказываю? Да просто люблю в такси с водителями разговаривать, а то скучно…
А теперь, давай-ка, дружок всю свою выручку сюда. И я тебя умоляю: пожалуйста, не вздумай меня рассердить…
…– А я и не собираюсь тебя сердить, – сказал Доктор.
Толик медленно разжал пальцы, с трудом осознавая, что он только что чуть не задушил Доктора. Толик нависал над тем, лежащим на пыльных камнях площади. А вокруг, пытаясь оторвать Толика от жертвы, сгрудились любители, Дэн и Марина. Над всеми невозмутимо возвышался Волкоп. Казалось, он не усматривал в происходящем признаков состава преступления.
Все это происходило под ярким веселым солнцем, и ничто не напоминало о безумной битве в мрачном подземелье.
Кроме Останкинской башни, что стояла теперь возле кремлевской стены. И несмотря на по-прежнему гигантские размеры, не напоминала больше титанический крысиный хвост.
– Что со мной? – тряся головой, пробормотал Толик, пытаясь избавиться от навязчивой пелены в глазах.
– Диагноз поставить трудно, – потирая шею ответил Доктор. – Во всяком случае, ты не в шутку бредил. Я полагаю – типичный волшебный бред… Последствия встречи с Ужасом.
– Бедненький! – смахнув навернувшуюся слезу, сказала Медсестра.
Она нежно гладила Толика по взлохмаченной голове, прижимаясь к нему немаленькой и горячей грудью.
– Вам помочь? – неласково поинтересовалась у Медсестры Марина.
Медсестра непонимающе похлопала огромными ресницами и отодвинулась. Ее место немедленно заняла Марина. Однако гладить Толика не стала, только лишь обняла его. Однако от этого Толику сразу стало легче.
– Неужели… Все кончилось? – срывающимся голосом спросил Толик.
Знакомый неприятный смех был ему ответом. Доминатор стоял, как-то ссутулившись, неподалеку от компании и, казалось, страдал от солнечного света. Он и не думал спасаться бегством. Словно исход подземного сражения действительно подвел для него какую-то черту…
– «Все» – это что? – с сарказмом спросил он. – Ты вернул камень на место, поздравляю. Но какой стороной ты его вставил?
Толик удивленно открыл рот. О таком варианте он не думал.
– Это… Имеет какое-то значение?
Доминатор фыркнул:
– Здесь все имеет значение… Ну, да, одно зло своим поступком ты отвел. Но что дальше? Впрочем, зачем я буду раскрывать тебе карты? Скажи, Волкоп, ты дашь нам, наконец, полюбоваться на этого проклятого Магистра Правил? Или я зря отдал тебе телефон?
Волкоп озабоченно осмотрел телефон.
– Все, – сказал он. – Убили аппарат. Не работает…
– Что, не вариант найти этого Магистра? – поинтересовался Дэн. Он так же, как и все, сидел на камнях, прищурившись, смотрел на солнце, и, казалось, наслаждался редкими минутами покоя.
– Ну, почему же, – ответил Волкоп. – У нас есть три предмета, которые держал в руках Магистр Правил, и которые сохранили его запах. Надо только вызвать собаку, чтобы взяла след…
– Погодите, – возразил Эрик. – Эти предметы побывали в руках стольких людей, что все запахи там давно перемешались…
– Есть еще один предмет, которого мог касаться только лишь Магистр, – возразил Волкоп, – Это спрятанная в телефоне SIM-карта.
– Да что там того запаха – на SIMке-то… – неуверенно произнес Эрик.
– Волшебной криминалистике – хватит, – заверил Эрика Волкоп. – Только собаку где искать? В городе такой разгром…
– А чего искать? – немедленно отозвалась Криста. – У нас ведь есть Рублевка… Рублевка! Иди ко мне, иди, моя сладкая…
Беззлобно тявкнув, откуда-то выскочила известная всем собака. Криста немедленно принялась ее обнимать и тискать, отчего Богдан скривился и отвернулся в сторону.
– Точно, – задумчиво произнес Волкоп. – Игрок номер пять… Как я сразу не подумал…
…– Давай, нюхай эту штуку, – убеждала собаку Криста. – Ну, что? Ты почуяла запах?
Рублевка гавкнула в ответ.
– Она почуяла! – воскликнула Криста. – Давай, ищи!
– Ну, началось… – протянул Богдан. – Поиски иголки в стогу сена… Волкоп, я конечно уважаю в вашем лице величайшего профессионала, но не кажется ли вам…
В этот момент Рублевка бодро подбежала к Толику и залилась радостным лаем.
– Что? – нахмурилась Криста. – Запах Толика?..
Волкоп повернулся к Толику:
– Игрок, ты доставал SIM-карту?
– Толик, что это значит? – растерянно спросила Марина.
– Н-нет, – пробормотал Толик. Он тоже не мог ничего понять.
Зато Доминатор, видимо быстро сориентировался в ситуации. Его фигура изогнулась, он закрутился спиралью, и, разогнувшись, свистнул.
Да так, что некоторые из стоящих попадали на землю. То есть, разумеется, на камни.
Края площади подернулись дымкой. Послышался отдаленный, но неприятно знакомый грохот.
Грохот копыт.
– Орда! – воскликнул Волкоп, и его рука потянулась к кобуре.
– Вот именно, – торжественно произнес Доминатор, приближаясь к Толику. – Вы забыли, что у меня в этом городе много сторонников. И я надеюсь, что уважаемый Магистр будет благоразумен и примет мою дружбу…
Доминатор подошел к Толику и протянул ему руку в черной перчатке.
– Я… Я не понимаю… Я никакой не Магистр… Я Толик… Бродяга… Собака ошиблась…
Доминатор мерно кивал, как бы соглашаясь с Толиком. Затем повторил снова:
– Так ты принимаешь мою дружбу?
Ордынские всадники были уже в каких-то пятидесяти метрах. И в мозгу у Толика будто сверкнула искра.
– Я принимаю твою дружбу, – сказал Толик.
– Что ты делаешь?! – испуганно воскликнула Марина.
– Молодец! – восхищенно прошептал Дэн.
И Толик пожал руку своему смертельному врагу.
Сверкнула вспышка. Толик отпрянул. На месте Доминатора пеплом осыпался полупрозрачный силуэт.
– Елки-моталки, да что это все значит? – воскликнул Богдан. – Толик, что происходит?
– Я… Я… не Толик, – ответил тот, схватившись за голову. Его шатало.
– Ты и вправду Магистр? – каким-то севшим голосом спросила Марина.
– Нет, – бесцветным голосом ответил Толик и сел на камни, обхватив руками голову.
– Так кто ты? Кто?! – Марина упала на колени и затрясла Толика за плечи. На ее глазах проступили слезы.
Толик помолчал и с трудом выдавил:
– Теперь уже не знаю…
…Друзья сидели вокруг Толика, который оказался и не Толиком вовсе, а то ли самим Магистром правил каким-то Славой. Они смотрели на него новыми глазами и еще не понимали, как им следует относиться к своему другу, который, неожиданно даже для себя самого оказался, как говорится, «с двойным дном».
– …Я помню только, что предстоящая Игра мне показалась страшной и оскорбительной для людей, – глядя перед собой, говорил Толик. Называть Славой его ни у кого не поворачивался язык. Да и он сам не хотел этого. – Москва должна была стать полигоном для очередного поединка сил добра и зла – на забаву неведомым магам. Но поскольку отменить Игру было невозможно, а мне нашли бы замену, я решил сделать так…
…Слава вскинул голову, глядя в ослепительно синее небо, и, как того требовала формула, громко заговорил:
– Арбитр, слушай меня! Властью Магистра, данной мне Великим Духом на время Игры в городе Моёсква, с этого момента, до введения Магистром окончательных Правил, я устанавливаю следующее:
– И пусть все добро и все зло в Игре сражается во мне, чтобы не навредить другим людям.
– И пусть у меня будет возможность выйти из этой битвы невредимым…
– А Правила Игры пусть установит самый добрый и мудрый человек, такой, какой еще не рождался на свете.
…– А потом… Потом я помню себя только Толиком и… – Толик запнулся. Ему тяжело было произнести такое вслух.
– Ну? – бестактно ткнул его локтем Богдан.
– И Доминатором.
Воцарилось молчание. Все смотрели на Толика круглыми глазами.
Толик неловко заерзал и закончил:
– Точнее, Игроком номер четыре в шкуре Доминатора…
Его передернуло.
Солнце продолжало светить, но Толика оно уже не грело. Не грело ни Славу, ни того жуткого монстра, что теперь соединял их в неразрывное целое…
– И что же теперь? – произнесла Марина. Это был странный вопрос, но в нем была заключена общая растерянность и ощущение какого-то тупика.
– Так получается, что эта Игра осталась без Магистра правил? – спросил Богдан.
– То есть, правил мы так и не увидим? – продолжил Эрик.
– И Игра никогда не закончится? – тихо закончила Криста.
– Игра никак не может остаться без Магистра, – твердо сказал Волкоп. – Это невозможно.
– Правильно. Это совершенно невозможно, – раздался новый голос.
Толик готов был поклясться, что говорит Рублевка. Он тряхнул головой. Собака исчезла
Рядом с компанией теперь стоял невысокий человек в плаще и в кепке.
– Мэр? – вскинул брови Толик.
– Наставник?! – хором воскликнули любители.
И тут все заметили, что
– Ну, здравствуйте, – сдержанно улыбнулся тот. – События вошли в совершенно непредсказуемое русло, и мне пришлось появиться перед вами. Да и в шкуре собаки, находиться, признаться, осточертело…
– Наставник, это просто высший пилотаж! – восхищенно воскликнул Богдан.
– Вы – Рублевка?! – поразилась Криста и тут же покраснела, – Простите, что так тискала вас.
– Ничего, мне даже понравилось, – улыбнулся Мэр.
– Браво! – сдержанно улыбнулся Эрик.
– Постойте, а вы, случайно, не один из этих… магов? – поинтересовался Дэн.
– Нет, – покачал головой мэр. – К сожалению. И теперь уж я должен вам сказать правду. Никаких магов, видимо, и нет.
Наступила тишина. Грело солнце, чирикали воробьи. И голова шла кругом от услышанного.
– Как нет? – первым нарушил тишину Толик. – А вы тогда кто?
– Я всего лишь любитель, – ответил Мэр. – Как и трое моих учеников. Мы кое-что знаем о магии, многое умеем. Но мы не маги. И не имеем никакого отношения к Игре.
– Но если магов нет – кто же тогда затеял эту Игру? – спросил Дэн.
Мэр вздохнул. И сел на камни рядом со всеми.
– Если бы я знал, – тоскливо протянул он. – Все, что я знаю об Игре, я услышал от своего Наставника, тот – от своего. И так далее. Наверное, в незапамятные времена и были маги, которые зачем-то придумали Игру. И теперь Игра начинается сама собой и сама собой заканчивается. Это вроде автоматического устройства, которое регулирует жизнь людей на Земле. Или не регулирует. Не знаю. Может, это просто – некая магическая стихия…
– Значит, все, что вы мне говорили вначале – ложь? – насупился Толик.
– Вовсе нет, – возразил Мэр. – Я говорил только то, что узнал от череды Наставников до меня… Впрочем, вопрос существования магов и сущности Игры сейчас отошел на второй план. Сейчас вопрос в другом: как закончить Игру.
Ты, Слава, или Толик, (уж не знаю, как тебя теперь звать), в самом начале Игры из самых лучших побуждений еще более ужесточил условия. Помнишь, куда благими намерениями вымощена дорога? Так вот, о чем же ты заявил в своей формуле?
«Пусть все добро и все зло в Игре сражается во мне». Да, ты хотел, как говорится, «перевести огонь на себя». Но забыл, что у Игры другие цели – оценить поведение целого города. А ты недооценил возможности магии. Вот ты и был разделен на добро и зло, словно какой-нибудь Стивенсонский доктор Джекил. Так появился Игрок номер четыре – воплощение всего худшего, что было в тебе. Как, впрочем, и в каждом человеке.
«Пусть у меня будет возможность выйти из этой битвы невредимым». Эта возможность дается участнику Игры. Вот ты и превратился из Магистра в Игрока номер один – со всеми его преимуществами.
«А Правила Игры пусть установит самый добрый и мудрый человек, такой, какой еще не рождался на свете». А вот эта фраза с твоей стороны была самой легкомысленной. Ты хотел, чтобы Магистром правил стал самый замечательный человек. Такой, который пока не родился. И на тот момент такого человека действительно не было на свете.
Но ты делал все, чтобы он появился.
И через девять месяцев он появится…
…Толик медленно поднялся. Ноги с трудом слушались его. Он широко раскрытыми глазами смотрел на Мэра, боясь перевести взгляд в сторону.
На Марину.
– Да, Толик, да, – сказал Мэр. – Ты будешь отцом нового Магистра правил.
– Но, как… Как вы узнали… – тихо сказала Марина. – Я думала, это мне только кажется…
Мэр лишь улыбнулся в ответ.
Ноги у Толика подкосились, и он осел на землю.
Это был удал покрепче ордынской палицы.
– Хм… Это что же означает… – проговорил Дэн, – Что пока младенец не родится, не вырастет, не начнет правильно воспринимать действительность и не создаст правила – Игра не закончится? И мы останемся запертыми внутри Локализации?
Мэр снова не ответил. Он с наслаждением смотрел на облака.
И тут сущность ситуации дошла до остальных.
– Что же ты наделал, Толик? – качая головой, сказала Криста.
– Я наделал? – бесцветно переспросил Толик.
– Елы-палы! Десять лет еще в этом бредовом мире! – запричитал Богдан. – А что за это время произойдет ТАМ? Это просто невозможно!
– А там остались родные. Что они будут думать?.. – тихо сказал Эрик.
– Просто замечательно, – констатировал Волкоп.
Он подошел к мотоциклу, сел на него и с треском укатил прочь, словно подчеркивая: с этими людьми говорить больше не о чем.
…Любители шумно обсуждали ситуацию, выдвигая различные планы бегства из Волшебной Москвы. Мэр слушал их, не споря, и также грустно улыбался. Видимо, он по-прежнему знал гораздо больше остальных.
Но Толику уже было наплевать на мифический внешний мир, в котором жил полузабытый Слава, и в котором Толик не видел ничего стоящего. Его интересовала только Марина. Он обнимал ее с совершенно новым, незнакомым прежде чувством. А та тихо сидела, сжимая в своих ладонях руку Толика.
И глаза у нее были влажными…
…А с крыши одного из соседних зданий за разговором наблюдал недобрым взглядом знакомый всем человек в черном балахоне. Все-таки не стоит на зло отвечать выстрелом.
Ведь так можно его попросту удвоить.
– Ну, что же, – удовлетворенно сказал он себе. – Начнем все сначала. Жаль, негде развернуться.
Зато теперь есть время. Очень много времени…
Он огляделся и хрустнул сплетенными пальцами в черных перчатках.
– Итак, с чего начнем? – усмехнулся он.
ЭПИЛОГ
А я возьми, да и ляпни. Первое, что в голову пришло. Вот это самое, про априорное… А они, значит, решили, что я из азербайджанской группировки. Язык, типа, похож.
Я решил тут объясниться, по-человечески.
А у них один такой здоровенный лоб был. Ну, бычара просто. Они его Быком и называли. Так тот, не стал ждать, пока я дам толкование терминам, а достал ба-альшой такой пистолет. Во-о такой! Смотрите. Вы куда смотрите? Я показываю! Во-о такую «дуру» достал и мне в голову – «бах!-бах!-бах!»
Что? Да-да, именно три раза. Я еще, помню, удивился – зачем три раза?
Хватило бы и одного… Но, ха-ха, как видите, не хватило. Дырки во лбу видите? Ага. Вот эти.
Это у них гнездышки теперь. У кого, у кого? У пуль, разумеется. Только вы туда пальцами не лазьте. Они могут разозлиться. И я не уверен, что у вас в голове они тоже захотят гнездышки свить… Ага… Не захотят. Башку разнесут, да домой и вернутся.
Чего вы на меня уставились? Я сам обалдел, когда узнал!
А то, помнится, лежу на асфальте, дождик такой ме-ерзкий капает… А я думаю: «Вот я покойник, к примеру. Так чего за мной ангелы не прилетают? Или там черти? Я не знаю, чего заслуживаю больше… Так, блин, неужели я вообще никого не интересую?! Вот проклятье! Всю жизнь никому нужен не был, и даже сейчас… Нет, вот собачка подошла, заинтересовалась. Лизнула даже. И тоже ушла, проклятая!»
Так я лежал-лежал. Мерз, понимаете ли.
Приезжает, наконец, опергруппа. Ну, думаю, явились – не запылились… Давай меня мелом обводить, фотографировать.
Слышу разговоры:
– Вот и из прокуратуры пожаловали… Это, конечно, хорошо. А когда, мол, труповозка подъедет? – это один, значит говорит.
– Дык к утру! – другой отвечает.
Я как представил себе, что до утра буду здесь под дождем мокнуть, так и плюнул на это дело. Встаю, отряхиваюсь и говорю:
– Спасибо, конечно, граждане начальнички, но мы, покойники, тоже люди. И до утра валяться в подворотне не приучены…
Смотрю я, значит, на этих самых оперов, как на них фуражки вверх, к МКС стартуют, как они орать начинают и разбегаться в разные стороны, и до меня доходит: если меня пристрелили, а я тут хожу и мерзну, да на неврастеников впечатление произвожу, значит, пристрелили меня, все-таки, не до конца. Тогда я зову этих самых нервных оперативников и произношу так, с укоризной:
– Братцы, – говорю. – Начальнички вы разлюбезные. Извольте из мусорного бака-то вылезти, да и разобраться: куда мне ехать? В морг или в поликлинику? И на чем? Сами посудите – если в морг, то на трамвае ехать как-то неудобно… Пассажиры не поймут.
Смотрю, оперативники мои как-то приободрились, вылезли из-за мусорки, бочком, эдак, ко мне подошли, только в лицо смотреть боятся. Еще бы: морда небритая у меня, самому страшно в зеркало пялиться. Да еще и в крови вся…
Тут и представитель прокуратуры в себя пришел. Встал, посмотрел на меня и опять откинулся, болезный. Нет, ну я против того, чтобы такие впечатлительные в «органах» работали. Это мое мнение, если хотите…
Привезли меня в больницу, отмыли физиономию, повели к врачу. Врач попался – что надо. Его ничем не прошибешь. Смотрит на меня так задумчиво-задумчиво.
– Да, – говорит, – три пули в голове – это прекрасно. Это просто замечательно…
И давай мне разные вопросы задавать. Глупые, конечно, вопросы. Ну, где право, где лево, где белое, где черное. Как меня зовут. Что такое Абсолютная идея и как она выражается в философии Гегеля.
Ну, я, конечно, на все вопросы ответил. Что же я, дебил, что ли?
Врач мне и говорит:
– Поздравляю, дорогой вы мой человечек, вы уникальный случай. Три пули аккурат одна над другой сидят в вашем головном мозге, а вы и не дебил вовсе. Поздравляю!
Встал и долго так тряс мне руку.
– Вы, – говорит, – здоровы. И кровь уже не идет – благодарите сестру-сиделку, что успела зеленкой лоб помазать…
Идите, говорит, домой, и старайтесь соблюдать покой и вести более размеренный образ жизни. А через неделю приходите – я, мол, по вашему случаю, диссертацию писать буду.
Сразу видно – умный и деловой человек!
Я поблагодарил и ушел.
Пришел, значит, домой. Люк над собой задвинул, дай, думаю, посплю. А то день выдался тяжелый. Все-таки, не каждый день получаешь три пули в голову…
Ну, лежу, ворочаюсь. Что-то спать не дает. Шуршит что-то в углу. Под трубами. Зажег я свечку, смотрю – точно, крыса! А я этих крыс – ух, как ненавижу! С детства. А здесь они вечно мои запасы грабят. И я ее вижу – а запустить в нее – ничего под рукой нет! Как на зло!
И я разозлился так, и подумал «Что б ты сдохла, крыса!»
И тут у меня в башке – ка-ак бабахнет! Я еще в себя прийти не успел, а тут снова по башке «бац!», будто кувалдой!
Я поворачиваюсь к зеркалу – есть там у меня дома такой приличный обломок – смотрю, а у меня из одной дырки во лбу дымок идет! И порохом пахнет!
Я еще въехать в происходящее толком не успел, а уже подбегаю к крысе… Смотрю – а она дохлая, чуть по стенке не размазанная, и дырка у нее в брюхе больше самого брюха… И кровищи-то!
Я уж почем спонталыку сбит был, а все равно допер – это ж моя пуля! Что в голове засела! Это выходит, я крысу эту из собственной головы пристрелил!
Ну, какой-нибудь физик там стал бы охать – ой, да так не бывает! Но я-то темный неграмотный философ, и знаю, что в нашем мире бывает все. Я вам как-нибудь такое из нашей бомжатской жизни расскажу, что это просто ерундой покажется…
Так вот… Сижу я, думаю. Как же это так братцы, а? Стрелять башкой – это вам не на паперти побираться и не лобзиком выпиливать… Еще думаю – раз удара было два, значит, пуля в голове осталась одна. Дай-ка я попробую от последней таким вот манером избавиться – и буду снова нормальным здоровым бродячим мыслителем.
Взял, я значит, банку тушенки и поставил ее невдалеке на кирпич, отошел назад и подумал: «Как же я тебя, тушенка, ненавижу!»
И что вы думаете? Ни фига! Потому, что соврал я: тушенку я нежно и искренне люблю, а ненавидят ее только зажравшиеся снобы вроде того Быка, который в меня стрелял…
Только я про Быка вспомнил, как осерчал, и тут же в башке бахнуло… А через секунду бахнуло снова!
Тушенку, конечно, разнесло в дребезги. Очень я сожалел о ее бессмысленной кончине. Но нашел в себе силы и призадумался.
Выходит, два «бабаха» вовсе не означает две пули, решил я. Поверьте, у меня с формальной логикой все нормально в универе было. А потому для чистоты эксперимента расстрелял я, словно в тире, еще кучу предметов. Конечно, предварительно научившись вызывать к ним стойкую антипатию.
И пришел к следующему выводу: у меня как сидели в башке три пули, так и продолжают благополучно сидеть. И ждать своего часа. То есть, пока я не осерчаю.
А второй «бабах» после каждого выстрела означает возвращение пули назад, в свое гнездышко. Уж не знаю, медом им у меня там намазано, или что, только как ни стрельну – они неизменно возвращаются в свою обойму, то есть, в мой дырявый лоб.
На следующий же день, я встретил в переулке того самого Быка с его братками. Он меня не узнал. Зато я узнал. И очень на них на всех обиделся.
В голове потом три дня звенело. И знаете, даже жалость какая-то шевельнулась. Особенно к оперативникам, которым никогда не раскрыть это странное массовое убийство… Небось, думают, что это какие-то разборки были.
Вы спрашиваете, почему я вам все это рассказываю? Да просто люблю в такси с водителями разговаривать, а то скучно…
А теперь, давай-ка, дружок всю свою выручку сюда. И я тебя умоляю: пожалуйста, не вздумай меня рассердить…
…– А я и не собираюсь тебя сердить, – сказал Доктор.
Толик медленно разжал пальцы, с трудом осознавая, что он только что чуть не задушил Доктора. Толик нависал над тем, лежащим на пыльных камнях площади. А вокруг, пытаясь оторвать Толика от жертвы, сгрудились любители, Дэн и Марина. Над всеми невозмутимо возвышался Волкоп. Казалось, он не усматривал в происходящем признаков состава преступления.
Все это происходило под ярким веселым солнцем, и ничто не напоминало о безумной битве в мрачном подземелье.
Кроме Останкинской башни, что стояла теперь возле кремлевской стены. И несмотря на по-прежнему гигантские размеры, не напоминала больше титанический крысиный хвост.
– Что со мной? – тряся головой, пробормотал Толик, пытаясь избавиться от навязчивой пелены в глазах.
– Диагноз поставить трудно, – потирая шею ответил Доктор. – Во всяком случае, ты не в шутку бредил. Я полагаю – типичный волшебный бред… Последствия встречи с Ужасом.
– Бедненький! – смахнув навернувшуюся слезу, сказала Медсестра.
Она нежно гладила Толика по взлохмаченной голове, прижимаясь к нему немаленькой и горячей грудью.
– Вам помочь? – неласково поинтересовалась у Медсестры Марина.
Медсестра непонимающе похлопала огромными ресницами и отодвинулась. Ее место немедленно заняла Марина. Однако гладить Толика не стала, только лишь обняла его. Однако от этого Толику сразу стало легче.
– Неужели… Все кончилось? – срывающимся голосом спросил Толик.
Знакомый неприятный смех был ему ответом. Доминатор стоял, как-то ссутулившись, неподалеку от компании и, казалось, страдал от солнечного света. Он и не думал спасаться бегством. Словно исход подземного сражения действительно подвел для него какую-то черту…
– «Все» – это что? – с сарказмом спросил он. – Ты вернул камень на место, поздравляю. Но какой стороной ты его вставил?
Толик удивленно открыл рот. О таком варианте он не думал.
– Это… Имеет какое-то значение?
Доминатор фыркнул:
– Здесь все имеет значение… Ну, да, одно зло своим поступком ты отвел. Но что дальше? Впрочем, зачем я буду раскрывать тебе карты? Скажи, Волкоп, ты дашь нам, наконец, полюбоваться на этого проклятого Магистра Правил? Или я зря отдал тебе телефон?
Волкоп озабоченно осмотрел телефон.
– Все, – сказал он. – Убили аппарат. Не работает…
– Что, не вариант найти этого Магистра? – поинтересовался Дэн. Он так же, как и все, сидел на камнях, прищурившись, смотрел на солнце, и, казалось, наслаждался редкими минутами покоя.
– Ну, почему же, – ответил Волкоп. – У нас есть три предмета, которые держал в руках Магистр Правил, и которые сохранили его запах. Надо только вызвать собаку, чтобы взяла след…
– Погодите, – возразил Эрик. – Эти предметы побывали в руках стольких людей, что все запахи там давно перемешались…
– Есть еще один предмет, которого мог касаться только лишь Магистр, – возразил Волкоп, – Это спрятанная в телефоне SIM-карта.
– Да что там того запаха – на SIMке-то… – неуверенно произнес Эрик.
– Волшебной криминалистике – хватит, – заверил Эрика Волкоп. – Только собаку где искать? В городе такой разгром…
– А чего искать? – немедленно отозвалась Криста. – У нас ведь есть Рублевка… Рублевка! Иди ко мне, иди, моя сладкая…
Беззлобно тявкнув, откуда-то выскочила известная всем собака. Криста немедленно принялась ее обнимать и тискать, отчего Богдан скривился и отвернулся в сторону.
– Точно, – задумчиво произнес Волкоп. – Игрок номер пять… Как я сразу не подумал…
…– Давай, нюхай эту штуку, – убеждала собаку Криста. – Ну, что? Ты почуяла запах?
Рублевка гавкнула в ответ.
– Она почуяла! – воскликнула Криста. – Давай, ищи!
– Ну, началось… – протянул Богдан. – Поиски иголки в стогу сена… Волкоп, я конечно уважаю в вашем лице величайшего профессионала, но не кажется ли вам…
В этот момент Рублевка бодро подбежала к Толику и залилась радостным лаем.
– Что? – нахмурилась Криста. – Запах Толика?..
Волкоп повернулся к Толику:
– Игрок, ты доставал SIM-карту?
– Толик, что это значит? – растерянно спросила Марина.
– Н-нет, – пробормотал Толик. Он тоже не мог ничего понять.
Зато Доминатор, видимо быстро сориентировался в ситуации. Его фигура изогнулась, он закрутился спиралью, и, разогнувшись, свистнул.
Да так, что некоторые из стоящих попадали на землю. То есть, разумеется, на камни.
Края площади подернулись дымкой. Послышался отдаленный, но неприятно знакомый грохот.
Грохот копыт.
– Орда! – воскликнул Волкоп, и его рука потянулась к кобуре.
– Вот именно, – торжественно произнес Доминатор, приближаясь к Толику. – Вы забыли, что у меня в этом городе много сторонников. И я надеюсь, что уважаемый Магистр будет благоразумен и примет мою дружбу…
Доминатор подошел к Толику и протянул ему руку в черной перчатке.
– Я… Я не понимаю… Я никакой не Магистр… Я Толик… Бродяга… Собака ошиблась…
Доминатор мерно кивал, как бы соглашаясь с Толиком. Затем повторил снова:
– Так ты принимаешь мою дружбу?
Ордынские всадники были уже в каких-то пятидесяти метрах. И в мозгу у Толика будто сверкнула искра.
– Я принимаю твою дружбу, – сказал Толик.
– Что ты делаешь?! – испуганно воскликнула Марина.
– Молодец! – восхищенно прошептал Дэн.
И Толик пожал руку своему смертельному врагу.
Сверкнула вспышка. Толик отпрянул. На месте Доминатора пеплом осыпался полупрозрачный силуэт.
– Елки-моталки, да что это все значит? – воскликнул Богдан. – Толик, что происходит?
– Я… Я… не Толик, – ответил тот, схватившись за голову. Его шатало.
– Ты и вправду Магистр? – каким-то севшим голосом спросила Марина.
– Нет, – бесцветным голосом ответил Толик и сел на камни, обхватив руками голову.
– Так кто ты? Кто?! – Марина упала на колени и затрясла Толика за плечи. На ее глазах проступили слезы.
Толик помолчал и с трудом выдавил:
– Теперь уже не знаю…
…Друзья сидели вокруг Толика, который оказался и не Толиком вовсе, а то ли самим Магистром правил каким-то Славой. Они смотрели на него новыми глазами и еще не понимали, как им следует относиться к своему другу, который, неожиданно даже для себя самого оказался, как говорится, «с двойным дном».
– …Я помню только, что предстоящая Игра мне показалась страшной и оскорбительной для людей, – глядя перед собой, говорил Толик. Называть Славой его ни у кого не поворачивался язык. Да и он сам не хотел этого. – Москва должна была стать полигоном для очередного поединка сил добра и зла – на забаву неведомым магам. Но поскольку отменить Игру было невозможно, а мне нашли бы замену, я решил сделать так…
…Слава вскинул голову, глядя в ослепительно синее небо, и, как того требовала формула, громко заговорил:
– Арбитр, слушай меня! Властью Магистра, данной мне Великим Духом на время Игры в городе Моёсква, с этого момента, до введения Магистром окончательных Правил, я устанавливаю следующее:
– И пусть все добро и все зло в Игре сражается во мне, чтобы не навредить другим людям.
– И пусть у меня будет возможность выйти из этой битвы невредимым…
– А Правила Игры пусть установит самый добрый и мудрый человек, такой, какой еще не рождался на свете.
…– А потом… Потом я помню себя только Толиком и… – Толик запнулся. Ему тяжело было произнести такое вслух.
– Ну? – бестактно ткнул его локтем Богдан.
– И Доминатором.
Воцарилось молчание. Все смотрели на Толика круглыми глазами.
Толик неловко заерзал и закончил:
– Точнее, Игроком номер четыре в шкуре Доминатора…
Его передернуло.
Солнце продолжало светить, но Толика оно уже не грело. Не грело ни Славу, ни того жуткого монстра, что теперь соединял их в неразрывное целое…
– И что же теперь? – произнесла Марина. Это был странный вопрос, но в нем была заключена общая растерянность и ощущение какого-то тупика.
– Так получается, что эта Игра осталась без Магистра правил? – спросил Богдан.
– То есть, правил мы так и не увидим? – продолжил Эрик.
– И Игра никогда не закончится? – тихо закончила Криста.
– Игра никак не может остаться без Магистра, – твердо сказал Волкоп. – Это невозможно.
– Правильно. Это совершенно невозможно, – раздался новый голос.
Толик готов был поклясться, что говорит Рублевка. Он тряхнул головой. Собака исчезла
Рядом с компанией теперь стоял невысокий человек в плаще и в кепке.
– Мэр? – вскинул брови Толик.
– Наставник?! – хором воскликнули любители.
И тут все заметили, что
– Ну, здравствуйте, – сдержанно улыбнулся тот. – События вошли в совершенно непредсказуемое русло, и мне пришлось появиться перед вами. Да и в шкуре собаки, находиться, признаться, осточертело…
– Наставник, это просто высший пилотаж! – восхищенно воскликнул Богдан.
– Вы – Рублевка?! – поразилась Криста и тут же покраснела, – Простите, что так тискала вас.
– Ничего, мне даже понравилось, – улыбнулся Мэр.
– Браво! – сдержанно улыбнулся Эрик.
– Постойте, а вы, случайно, не один из этих… магов? – поинтересовался Дэн.
– Нет, – покачал головой мэр. – К сожалению. И теперь уж я должен вам сказать правду. Никаких магов, видимо, и нет.
Наступила тишина. Грело солнце, чирикали воробьи. И голова шла кругом от услышанного.
– Как нет? – первым нарушил тишину Толик. – А вы тогда кто?
– Я всего лишь любитель, – ответил Мэр. – Как и трое моих учеников. Мы кое-что знаем о магии, многое умеем. Но мы не маги. И не имеем никакого отношения к Игре.
– Но если магов нет – кто же тогда затеял эту Игру? – спросил Дэн.
Мэр вздохнул. И сел на камни рядом со всеми.
– Если бы я знал, – тоскливо протянул он. – Все, что я знаю об Игре, я услышал от своего Наставника, тот – от своего. И так далее. Наверное, в незапамятные времена и были маги, которые зачем-то придумали Игру. И теперь Игра начинается сама собой и сама собой заканчивается. Это вроде автоматического устройства, которое регулирует жизнь людей на Земле. Или не регулирует. Не знаю. Может, это просто – некая магическая стихия…
– Значит, все, что вы мне говорили вначале – ложь? – насупился Толик.
– Вовсе нет, – возразил Мэр. – Я говорил только то, что узнал от череды Наставников до меня… Впрочем, вопрос существования магов и сущности Игры сейчас отошел на второй план. Сейчас вопрос в другом: как закончить Игру.
Ты, Слава, или Толик, (уж не знаю, как тебя теперь звать), в самом начале Игры из самых лучших побуждений еще более ужесточил условия. Помнишь, куда благими намерениями вымощена дорога? Так вот, о чем же ты заявил в своей формуле?
«Пусть все добро и все зло в Игре сражается во мне». Да, ты хотел, как говорится, «перевести огонь на себя». Но забыл, что у Игры другие цели – оценить поведение целого города. А ты недооценил возможности магии. Вот ты и был разделен на добро и зло, словно какой-нибудь Стивенсонский доктор Джекил. Так появился Игрок номер четыре – воплощение всего худшего, что было в тебе. Как, впрочем, и в каждом человеке.
«Пусть у меня будет возможность выйти из этой битвы невредимым». Эта возможность дается участнику Игры. Вот ты и превратился из Магистра в Игрока номер один – со всеми его преимуществами.
«А Правила Игры пусть установит самый добрый и мудрый человек, такой, какой еще не рождался на свете». А вот эта фраза с твоей стороны была самой легкомысленной. Ты хотел, чтобы Магистром правил стал самый замечательный человек. Такой, который пока не родился. И на тот момент такого человека действительно не было на свете.
Но ты делал все, чтобы он появился.
И через девять месяцев он появится…
…Толик медленно поднялся. Ноги с трудом слушались его. Он широко раскрытыми глазами смотрел на Мэра, боясь перевести взгляд в сторону.
На Марину.
– Да, Толик, да, – сказал Мэр. – Ты будешь отцом нового Магистра правил.
– Но, как… Как вы узнали… – тихо сказала Марина. – Я думала, это мне только кажется…
Мэр лишь улыбнулся в ответ.
Ноги у Толика подкосились, и он осел на землю.
Это был удал покрепче ордынской палицы.
– Хм… Это что же означает… – проговорил Дэн, – Что пока младенец не родится, не вырастет, не начнет правильно воспринимать действительность и не создаст правила – Игра не закончится? И мы останемся запертыми внутри Локализации?
Мэр снова не ответил. Он с наслаждением смотрел на облака.
И тут сущность ситуации дошла до остальных.
– Что же ты наделал, Толик? – качая головой, сказала Криста.
– Я наделал? – бесцветно переспросил Толик.
– Елы-палы! Десять лет еще в этом бредовом мире! – запричитал Богдан. – А что за это время произойдет ТАМ? Это просто невозможно!
– А там остались родные. Что они будут думать?.. – тихо сказал Эрик.
– Просто замечательно, – констатировал Волкоп.
Он подошел к мотоциклу, сел на него и с треском укатил прочь, словно подчеркивая: с этими людьми говорить больше не о чем.
…Любители шумно обсуждали ситуацию, выдвигая различные планы бегства из Волшебной Москвы. Мэр слушал их, не споря, и также грустно улыбался. Видимо, он по-прежнему знал гораздо больше остальных.
Но Толику уже было наплевать на мифический внешний мир, в котором жил полузабытый Слава, и в котором Толик не видел ничего стоящего. Его интересовала только Марина. Он обнимал ее с совершенно новым, незнакомым прежде чувством. А та тихо сидела, сжимая в своих ладонях руку Толика.
И глаза у нее были влажными…
…А с крыши одного из соседних зданий за разговором наблюдал недобрым взглядом знакомый всем человек в черном балахоне. Все-таки не стоит на зло отвечать выстрелом.
Ведь так можно его попросту удвоить.
– Ну, что же, – удовлетворенно сказал он себе. – Начнем все сначала. Жаль, негде развернуться.
Зато теперь есть время. Очень много времени…
Он огляделся и хрустнул сплетенными пальцами в черных перчатках.
– Итак, с чего начнем? – усмехнулся он.
ЭПИЛОГ
– Товарищ генерал! – прошипел адъютант. – Только что наши вертолеты вынудили приземлиться туристический автобус…
– Что? – не понял генерал. – Автобус – приземлиться? Впрочем, ладно, давай дальше…
– Автобус совершал подозрительные полеты над городом. Так что его на всякий случай посадили. Хорошо, хоть не сбили: в автобусе обнаружена пропавшая американская разведгруппа. Все бойцы в совершенно невменяемом состоянии. Сейчас ими занимаются медики
– Неплохие известия. Жаль, поделиться не с кем, – пробурчал генерал. – Дальше…
– Вернулась разведгруппа, посланная через полосу отчуждения к западной границе Локализации.
– С этого надо было начинать! Давай сюда командира! – приказал генерал.
Все вернулось на круги своя. Город снова оцепили войска. Только теперь стволы орудий были обращены в противоположную сторону. В штабе всерьез опасались, что город будут атаковать извне. Чтобы уничтожить страшную аномальную зону на теле Земли. И еще – очень хотелось вырваться из этой проклятой Локализации.
Битва с проклятыми подземными тварями изрядно потрепала войска. Но заодно и закалило их. Теперь страшным крылатым солдатам были по плечу самые немыслимые задачи. Генерал даже ловил себя на мысли, что не прочь был бы повоевать со своими ребятами в том, нормальном мире. Но тут же отгонял эти мысли прочь. Он ведь хочет снова стать человеком! Ведь так?
Уверенности в этом не было…
Все-таки, так много не решено еще здесь, в Москве, которая перестала быть столицей, зато стала огромной волшебной страной. Страной, по которой бродят враждебные силы и в которой, если поискать, можно найти много возможностей для применения оружия.
И поводов испить крови…
Генерал облизнулся. В штабной палатке кипела работа: чертили новые карты Волшебной Москвы. Та сильно изменилась за последнее время. Штаб был озабочен поисками поводов для новых операций. В крови офицеров бурлила непроходящая жажда войны.
…Полог палатки отогнулся и вошел командир разведки – завернутый в рваные крылья камуфляжной расцветки. Генерал довольно оскалился: он гордился своими офицерами. Им очень шел новый облик.
– Товарищ генерал, разрешите обратиться, – начал тот.
– Без церемоний, майор, – сказал генерал. – Что у тебя нового?
– Интересная информация, – ответил разведчик. – Как говорится, две новости – одна хорошая, другая плохая. С какой начать?
– Конечно, с плохой, – ответил генерал. – Надеюсь, мне не придется отдавать тебя под расстрел…
Майор ухмыльнулся. Он не боялся ничего, в том числе и расстрела.
– У нас появились сведения, что Игра затягивается, – сказал майор. – И надолго…
– На сколько? – нетерпеливо перебил его генерал.
– Лет на десять, – ответил майор, с интересом ожидая реакции начальства.
Генерал замолчал. Множество чувств окатило его, сменяя друг друга, словно контрастный душ.
– Ладно, допустим, – сказал генерал. – Подробности потом. Давай свою хорошую новость. Может, и не придется тебя расстреливать…
Майор хмыкнул и сказал:
– На границе Локализации нам удалось поймать слабый радиосигнал…
– Ну, наконец-то! – образовался генерал. – Кто это? Военные? Наши?
– Нет. Это новости.
– Хм. Так. И что за новости?
– А новости, в том числе, такие, – майор сделал эффектную паузу. – Город Нью-Йорк, Соединенные Штаты, исчез из прямой видимости со спутников. Из него перестали возвращаться люди. Пропала связь. Что-то знакомое, правда?
Сделав паузу, майор продолжил:
– Напряженность вокруг Москвы сразу же спала. Ультиматумы прекратились, опасность конфликта уменьшилась. Все внимание переключилось за океан. Я думаю, в ближайшее время к нам вряд ли полезут… Разве что, какие-нибудь смельчаки-одиночки…
Генерал помолчал, переваривая услышанное. Потом постучал пальцами по крышке стола. Потом встал и прошелся по палатке.
И, не выдержав, захохотал.
Краснодар, 2006
– Что? – не понял генерал. – Автобус – приземлиться? Впрочем, ладно, давай дальше…
– Автобус совершал подозрительные полеты над городом. Так что его на всякий случай посадили. Хорошо, хоть не сбили: в автобусе обнаружена пропавшая американская разведгруппа. Все бойцы в совершенно невменяемом состоянии. Сейчас ими занимаются медики
– Неплохие известия. Жаль, поделиться не с кем, – пробурчал генерал. – Дальше…
– Вернулась разведгруппа, посланная через полосу отчуждения к западной границе Локализации.
– С этого надо было начинать! Давай сюда командира! – приказал генерал.
Все вернулось на круги своя. Город снова оцепили войска. Только теперь стволы орудий были обращены в противоположную сторону. В штабе всерьез опасались, что город будут атаковать извне. Чтобы уничтожить страшную аномальную зону на теле Земли. И еще – очень хотелось вырваться из этой проклятой Локализации.
Битва с проклятыми подземными тварями изрядно потрепала войска. Но заодно и закалило их. Теперь страшным крылатым солдатам были по плечу самые немыслимые задачи. Генерал даже ловил себя на мысли, что не прочь был бы повоевать со своими ребятами в том, нормальном мире. Но тут же отгонял эти мысли прочь. Он ведь хочет снова стать человеком! Ведь так?
Уверенности в этом не было…
Все-таки, так много не решено еще здесь, в Москве, которая перестала быть столицей, зато стала огромной волшебной страной. Страной, по которой бродят враждебные силы и в которой, если поискать, можно найти много возможностей для применения оружия.
И поводов испить крови…
Генерал облизнулся. В штабной палатке кипела работа: чертили новые карты Волшебной Москвы. Та сильно изменилась за последнее время. Штаб был озабочен поисками поводов для новых операций. В крови офицеров бурлила непроходящая жажда войны.
…Полог палатки отогнулся и вошел командир разведки – завернутый в рваные крылья камуфляжной расцветки. Генерал довольно оскалился: он гордился своими офицерами. Им очень шел новый облик.
– Товарищ генерал, разрешите обратиться, – начал тот.
– Без церемоний, майор, – сказал генерал. – Что у тебя нового?
– Интересная информация, – ответил разведчик. – Как говорится, две новости – одна хорошая, другая плохая. С какой начать?
– Конечно, с плохой, – ответил генерал. – Надеюсь, мне не придется отдавать тебя под расстрел…
Майор ухмыльнулся. Он не боялся ничего, в том числе и расстрела.
– У нас появились сведения, что Игра затягивается, – сказал майор. – И надолго…
– На сколько? – нетерпеливо перебил его генерал.
– Лет на десять, – ответил майор, с интересом ожидая реакции начальства.
Генерал замолчал. Множество чувств окатило его, сменяя друг друга, словно контрастный душ.
– Ладно, допустим, – сказал генерал. – Подробности потом. Давай свою хорошую новость. Может, и не придется тебя расстреливать…
Майор хмыкнул и сказал:
– На границе Локализации нам удалось поймать слабый радиосигнал…
– Ну, наконец-то! – образовался генерал. – Кто это? Военные? Наши?
– Нет. Это новости.
– Хм. Так. И что за новости?
– А новости, в том числе, такие, – майор сделал эффектную паузу. – Город Нью-Йорк, Соединенные Штаты, исчез из прямой видимости со спутников. Из него перестали возвращаться люди. Пропала связь. Что-то знакомое, правда?
Сделав паузу, майор продолжил:
– Напряженность вокруг Москвы сразу же спала. Ультиматумы прекратились, опасность конфликта уменьшилась. Все внимание переключилось за океан. Я думаю, в ближайшее время к нам вряд ли полезут… Разве что, какие-нибудь смельчаки-одиночки…
Генерал помолчал, переваривая услышанное. Потом постучал пальцами по крышке стола. Потом встал и прошелся по палатке.
И, не выдержав, захохотал.
Краснодар, 2006