– Мне рекомендовали ваши услуги.
– Кто? – осторожно поинтересовался доктор.
– Вадим, – не моргнув глазом, соврала девушка.
Дверь пискнула и открылась. Ступеньки, лифт, пятый этаж.
«Скорее всего, придется драться, – мелькнула в голове тревожная мысль. – Вряд ли он поделится информацией добровольно. Надо было взять из дому что-нибудь тяжелое. Здоровые мужики эти дантисты, черт бы их побрал».
Виктор Абрамович по обыкновению поджидал у распахнутой двери квартиры. Он удивленно поднял брови, разглядев знакомое лицо.
– Теперь понятно, в каком качестве вы сопровождали реципиента, – усмехнулся он. – А я вчера решил, что вы знакомая Шерстюка.
– Отчасти вы правы, – быстро нашлась Шерстка. – Я была приставлена к нему неделю назад. Чтобы войти в доверие.
– Узнаю почерк Вадима. – Виктор Абрамович галантно улыбнулся и пропустил девушку за порог. – Он склонен в сложных операциях задействовать симпатичных женщин.
«Вот так дела!» – подумала она, мило улыбаясь в ответ.
При этом вид она постаралась сделать доверчиво-глуповатый, который больше всего возбуждает среднестатистического мужчину.
Она сняла шубку и повесила на вешалку, оставшись в довольно потрепанных, но теплых вещах.
– Проходите в кабинет. – Доктор оглядел ее чуть удивленно.
– Спасибо.
– Или, может, сначала кофе? Чай?
«Где-то здесь должна быть медсестра, – вспомнила Шерстка. – Очень желательно избавиться от нее, а то с двумя противниками могу и не справиться».
– Да, пожалуй, кофе. – Она улыбнулась еще милее. – У вас есть «Макона»?
На лице дантиста появилось несколько растерянное выражение, но он быстро справился с собой и громко сказал:
– Ирочка! У нас какой кофе?
– Есть растворимый «Чибо». – Медсестра показалась в дверном проеме приемной. – Есть в зернах.
– Вас устраивает?
– Мне бы хотелось «Макона». – Шерстка изобразила еще более глуповатый и смущенный вид. – Но я могу обойтись. Извините. Мне, право, неловко.
– Да что вы! – За спиной Виктора Абрамовича распустился воображаемый павлиний хвост. – Ирочка, будь любезна сходить в супермаркет. Мне нужен кофе «Макона».
Медсестра беспрекословно отправилась обуваться.
– Это займет минут пятнадцать-двадцать, не более, – пообещал доктор. – Пойдемте в приемную. Прошу.
Люда благодарно кивнула и устроилась на диванчике возле стола, вальяжно закинув ногу на ногу.
– Эта одежда меня невероятно стесняет, – смущенно развела она руками, – но что делать – работа предполагает всяческий маскарад. Хотя ужасно неловко ощущать себя драной кошкой. Простите.
– Да что вы! – Павлиний хвост за спиной доктора затрепетал, играя всеми цветами радуги. – Никакая одежда не способна сделать прекрасную женщину некрасивой!
Хлопнула входная дверь, выпустив медсестру. Гулко включился механизм лифта. Шерстка украдкой осмотрела приемную, ища взглядом что-нибудь, способное послужить оружием.
– Вы так считаете? – рассмеялась она серебристым смехом.
– Конечно! – широко улыбнулся дантист, распушив перья. – Лично для меня одежда имеет весьма скромное значение. Гораздо ярче женщину характеризуют душевные качества.
Шерстка удивленно подняла брови.
– Вот как? Не самая распространенная концепция. Приятно поговорить с мужчиной, у которого такое видение мира. Иногда устаешь от похотливых взглядов.
– Мне кажется, я способен это понять. Не очень приятно, когда от тебя пытаются получить только одно.
– О! Как вы правы! Представляете, а ведь я сомневалась, стоит ли тратить свободное от работы время на посещение дантиста! Очень рада, что решилась на это.
– Признаться, я тоже, – счастливо кивнул доктор, стараясь разглядеть сквозь одежду девушки ее душевные качества.
– Да. Замотаешься на работе, умаешься, а поговорить по душам порой просто не с кем. Сегодня у меня была такая сложная операция…
– А Шерстюка вы сегодня не сопровождаете?
– Нет, его перепоручили.
– Да. Забавно узнать, чем кончится эта история. Честно говоря, я вообще с трудом верил в саму возможность непосредственного приема инопланетного сигнала.
– Но Вадим сумел поверить. – Люда постаралась построить фразу как можно более обтекаемо.
– Да, необычный человек. И на своем месте. Но простите, я вас перебил. Кажется, вы хотели рассказать о сегодняшней операции.
– О да! – Шерстка загадочно улыбнулась. – Довольно пикантная история.
Девушка наклонилась к Виктору Абрамовичу, словно собираясь перейти на шепот, вынудив его тем самым невольно наклониться к ней. В следующую секунду она схватила доктора за галстук и, пользуясь его неустойчивым положением, рывком повалила на пол. Дантист захрипел, рухнул возле стола и выпучил глаза, павлиний хвост смялся, померк и рассыпался в воздухе угасающими блестками. Шерстка ловко вскочила с диванчика, поставила доктору ногу на грудь и сильнее натянула галстук.
– Придушу, – пригрозила она. – Только дернешься, удавлю, как щенка. Понятно?
Виктор Абрамович коротко кивнул, и она чуть ослабила натяжение, дав ему возможность перевести дух.
– Сначала скажи мне главное. – Она чуть присела, чтобы доктор отчетливо слышал ее слова. – Адрес охранной фирмы.
– Какой фирмы? – прохрипел Виктор Абрамович.
– Охранной! – Шерстка зло потянула галстук. – Которая завербовала Олега.
– Я не знаю! – взмолился дантист, багровея лицом. – Клянусь! Честное слово! Х-х-х-х-х!
В уголках его глаз блеснули слезы. Это выглядело убедительно, поэтому девушка чуть отпустила галстук.
– Ладно. Тогда телефон Вадима.
Он назвал семь цифр, но у Шерстки были заняты руки, чтобы записать.
– Сейчас я позвоню и проверю.
Доктор побледнел, вокруг глаз все сильнее проявлялись темные круги.
«Сердце начинает сдавать», – решила девушка и еще ослабила натяжение.
– Не надо… – прошептал он.
– Что не надо?
– Звонить… – У дантиста дрожали губы. – На самом деле я не помню телефон. Я соврал. Назвал семь цифр наугад.
Люда рванула галстук так, что изо рта Виктора Абрамовича потекла на ковер струйка слюны, а сам он выгнулся, побагровел и вцепился пальцами в сдавливающую горло петлю. Девушка сильнее наступила ему на грудь, прижав к полу лопатками, и только после этого отпустила галстук.
– Не надо думать, будто я не могу убить, – прошипела она ему в лицо. – Быстро номер. Быстро!
– Да! Не надо. Не надо… У меня есть визитка. Здесь, в пиджаке под халатом. В визитнице…
Девушка осторожно сунула руку в указанный карман и достала кожаную визитницу с пятью карточками. На одной было написано: «Лугов Вадим Елисеевич». Ни должности, ни названия фирмы. И три телефона – домашний, рабочий, мобильный. Все. Других Вадимов не значилось.
Шерстка захлопнула визитницу и положила к себе в карман.
– Лежать! – приказала она.
Она порылась в шкафчике, на котором была установлена кофеварка, и нашла кухонный нож с пилообразной заточкой. При виде сверкающего лезвия дантист затрясся, словно осиновый лист на ветру. Девушка презрительно усмехнулась и перешагнула через лежащего. Выйдя в коридор, она в двух местах перерубила телефонный кабель, а получившийся кусок смотала в клубок и сунула в карман штанов. В комнате она изъяла мобильник, стоящий на подзарядке, и пополам перерубила трубку обычного телефона, для верности пару раз пробив аппарат ножом. К этому времени Виктор Абрамович стянул с шеи галстук, но встать с ковра не решался.
После этого она осмотрела замок входной двери, убедившись, что по конструкции он похож на ее собственный – замочной скважины изнутри не было, а отпирался и закрывался он при помощи пластиковой ручки. Теперь оставалось лишь немного подождать.
Минут через пять вернулась медсестра. Шерстка услышала это по звуку лифта. Открыв дверь ключом, Ирочка сняла туфли и тут же увидела у своего горла сверкающий клинок.
– Мобильник, пожалуйста… – негромко сказала Люда, выскользнув из комнаты в коридор. – И тихо! Ну!
Она протянула свободную руку, а побледневшая медсестра достала из кармана и положила в нее телефон. Шерстка с размаху разбила его об пол.
– Все, я вас покидаю, – с наигранным сожалением произнесла она и, открыв дверь, сбила ножом пластиковую ручку замка.
Теперь, она знала это по личному опыту, изнутри дверь можно открыть только отверткой. При некотором умении и смекалке.
Шерстка спустилась на лифте и выскочила на первый этаж, пробуя на ходу включить мобильник. Но у нее ничего не вышло – аппарат настойчиво требовал введения пин-кода, а без этого говорил: «Пока!» – и выключался.
– Зараза! – Девушка выскочила на улицу и зло швырнула его в сугроб.
Налетевший ветер обжег лицо, словно по коже провели наждачной бумагой. Шерстка не раздумывая метнулась в сторону станции метро, прикидывая в уме, сколько осталось денег. Выходило очень немного.
Добравшись до станции, она спустилась по лестнице и бросилась к окошку кассы, чтобы купить телефонную карту.
– Закрыто, – холодно ответила кассирша, постучав пальцем по циферблату наручных часов.
– Еще пять минут!
– У вас отстают часы.
– Ну пожалуйста!
– Нет, я сняла кассу. И перестаньте шуметь.
– Подождите! – умоляющим тоном воскликнула Шерстка. – Я вас очень прошу. Пожалуйста! Мне нужна телефонная карта. Очень.
Кассирша молчала, складывая непроданные карты в коробку.
– У меня муж в беде. Мне необходимо позвонить его начальнику. – Она с трудом сдерживала слезы отчаяния. – Да помогите же мне! – не выдержав, завизжала она и бессильно стукнула кулаком в стену. – Если с ним что-то случится, я вас убью. Вас лично – выслежу и уничтожу.
Кассирша подняла взгляд с явной заинтересованностью, но без малейшей тени испуга.
– Да? – В ее голосе мелькнула легкая тень иронии. – Вы так любите своего мужа?
Шерстка не ответила, только грудь ее тяжело и часто вздымалась под одеждой. Кассирша сказала с презрением:
– Я бы еще приплатила, если бы мой делся куда-нибудь. Но чтобы убить за него… Ты не из психушки сбежала?
– Продайте мне карту, я вас очень прошу, – уже спокойнее попросила Шерстка.
– На. – Кассирша достала карточку и протянула Люде. – Завтра проведу через кассу. Впервые вижу такую чокнутую.
Взяв деньги, она снова принялась за прерванную работу, утратив к девушке всякий интерес. Но то ли Шерстке показалось, то ли действительно – в какой-то момент в глазах женщины мелькнула едва уловимая зависть.
Таксофон оказался недалеко от кассы, Шерстка бросилась к нему, на ходу сдирая упаковку, и с размаху вогнала карточку в щель. Когда экран показал количество кредитов, она достала визитку и набрала номер.
Длинные гудки.
– Черт! – Она ударила ладонью по автомату. – Ну же! Возьми трубку, зараза!
В трубке тянулись длинные гудки – один за другим. Шерстка разозлилась и несколько раз шарахнула кулаком по таксофонному аппарату.
– Черт тебя задери! А ну возьми трубку, дрянь!
– Девушка! – послышался сзади чуть насмешливый мужской голос. – Не стыдно портить государственное имущество?
Шерстка медленно оглянулась, обнаружив за спиной троих патрульных милиционеров.
– Извините, – сказала она.
– А документики ваши можно глянуть?
– Пожалуйста. – Люда достала паспорт из внутреннего кармана шубки.
– Так… – Старший раскрыл документ и принялся переворачивать страницы. – Людмила Шерстюк. Замечательно. Москвичка. А зачем имущество портим?
– У меня муж попал в беду. Я хочу дозвониться его начальнику, а никто не берет трубку. Я разозлилась…
– Вспыльчивая, значит, – усмехнулся патрульный. – Ну тогда пройдем с нами, остынешь. Выпишем штрафик за нарушение общественного порядка, а заодно проверим регистрацию. Может, тебя давно выписали с жилплощади, а ты все ходишь со старым паспортом.
– Чушь какая. – Девушка дернула подбородком.
– Пойдем, пойдем. В отделении разберемся, чушь это или нет.
Ветер гудел в трубе погасшего камина, но в гостиной становилось все теплее и теплее. Обогреватель нагрелся настолько, что к нему нельзя было прикоснуться.
За час общения с Ниной Олег понял, что им попросту не о чем разговаривать – ее мысли крутились вокруг планов мести и освобождения, а Олег ничего, кроме сделанного, предложить не мог. В конце концов разговор угас сам собой, разделив их стеной задумчивого молчания.
Время от времени, отвлекая от мыслей, щелкало реле обогревателя. В наступившей после одного из таких щелчков тишине послышался негромкий шум двигателя и хруст снега под автомобильными покрышками.
– Это он! – обрадовалась девушка.
– Адвокат?
– Да. Я пойду открою.
Она легко вскочила с кресла и выскользнула за дверь, загрохотав по деревянным ступеням. Через пару минут до слуха Олега донесся невнятный мужской бас и радостный голос Нины. Скрип лестницы подсказал, что по ней поднимаются двое.
– Знакомьтесь. – Девушка распахнула дверь и пропустила вперед мужчину лет сорока, полного, в дорогом костюме. – Это Семен Ильич, а это Олег. Он помог мне сбежать из квартиры.
– Здравствуйте, – кивнул из кресла Олег, продолжая кутаться в плед.
Мужчина кивнул. От него исходил сильный запах дорогого одеколона, очень уместный в гостиной с камином.
– Ниночка, ты думаешь, разумно было привозить сюда постороннего?
– Он не посторонний. Он меня спас.
Семен Ильич нахмурился и сел в свободное кресло.
– Знаешь, дорогая, до твоего спасения еще очень далеко, и основную работу делать придется мне. Меня вообще раздражает ваша детская и бессмысленная идея с побегом. Куда проще было попросить кого-нибудь из охранников позвонить мне. За последние полгода можно было решить эту проблему законным путем.
– Дядя Сема, неужели ты считаешь меня такой дурочкой? Просто я ни в ком не была уверена, а один из охранников прямо ответил на мое предложение, мол, ты решишь свои проблемы, и пост закроют. Им своя работа важнее.
– Пообещала бы денег.
– Некоторым мало пообещать, – фыркнула Нина. – Им сразу дай, на блюдечке.
В этой перепалке Олег ощутил себя лишним, и это вызвало неприятное чувство неловкости.
– У этого господина есть еще какие-нибудь функции?
– Я могу выйти за него замуж.
– Это ни к чему. Я уже год как развелся и вполне могу вступить с тобой в фиктивный брак.
– Но я не хочу в фиктивный! – запротестовала девушка.
– Ах, вот как… – Семен Ильич покачал головой. – То есть у вас отношения. Понятно. Давно?
– Несколько часов, – смутилась Нина.
– Забавно. А тебе не кажется, что ты чуть погорячилась? Мне было бы гораздо легче устроить дела своей жены, чем клиентки. Особенно это касается психиатрической экспертизы.
Нина задумалась. Затем бросила взгляд на Олега. Семен Ильич безошибочно уловил ее сомнение и добавил:
– Он выполнил свою функцию, которая даже не была слишком сложной.
– Я рисковал! – возмутился Олег.
– Помолчите, пожалуйста, молодой человек! Вы имеете к этому делу весьма опосредованное отношение. Крайне опосредованное, я бы сказал. Здесь замешаны такие деньги, что вам и во сне не снилось. Помолчите немного, и мы решим, как плавно и безболезненно завершить вашу функцию, а также отблагодарить вас.
– Что значит завершить? – Олег вспылил от подобной наглости. – Идите вы сами к чертям собачьим! Тоже мне, спаситель!
– Помолчи! – взмолилась Нина.
– Ты тоже с ним заодно! Разводчики хреновы! Полмиллиона тоже были обманом?
– Да нет же! – Девушка пыталась его успокоить.
– Что? – не понял Семен Ильич. – Речь идет о каких-то деньгах?
– Представьте себе! – злорадно фыркнул Олег.
– Да. Я обещала ему пятьсот тысяч долларов.
– Вот как… – Адвокат откинулся в кресле. – Каков же, при таких расценках, будет мой гонорар?
– Как обычно. – Нина пожала плечами. – Отец платил от пяти до десяти тысяч. Я дам пятнадцать за исключительность обстоятельств.
– Интересное решение. – Семен Ильич саркастически усмехнулся. – Тогда вышли мне, будь любезна, пятьсот долларов за вызов, и распрощаемся. Я не берусь за это дело.
– Почему? – В глазах девушки мелькнул испуг.
– Потому что мои способности ты ценишь во много раз меньше слепой удачливости этого щенка. Целуйся с ним, девочка, и живите счастливо. Разрешите откланяться.
Он встал с кресла и склонил голову в глубоком поклоне.
– Подожди, дядя Сема… Так же нельзя!
– Отчего же? Я могу взяться за дело, а могу отказаться, особенно если под ногами мешается это… Студнеобразное.
«Я его сейчас в клочки разорву», – подумал Олег, снова чувствуя прилив сил и уверенности.
Семен Ильич глянул ему в лицо и немного опешил, встретившись со взглядом, полным решимости.
– Нина, – сказал Олег, – мы можем обойтись без этого жирного борова. Неужели ты не видишь, что он подставит тебя при первой возможности…
Договорить Олег не сумел – сокрушительный удар по затылку превратил мир в черную клокочущую пустоту, в которой лишь изредка возникали отголоски каких-то звуков.
Сознание почти сразу начало возвращаться, но окружающее воспринималось словно сквозь плотную пелену. Оглушенный, он чувствовал, как его волокут по лестнице, разговаривая о чем-то, но смысл слов ускользал, словно говорили на иностранном языке. Затем все тело пронзил ледяной ветер, но это длилось недолго – видимо, его запихнули на заднее сиденье автомобиля.
Теперь слова различались, хотя зрение по-прежнему отказывалось воспринимать окружающее, рисуя перед глазами только мутные пятна разных цветов.
– Молодец, – рокотал бархатный бас адвоката, – что обмотала бутылку пледом. От такого удара практически не остается следов.
– Что с ним теперь делать?
– Отвезем в лес. К утру все следы заметет поземкой, а смерть констатируют от обморожения.
– А это не подозрительно? – прозвучал настороженный голос Нины.
– Милая моя, если бы ты знала, сколько бомжей замерзают в Москве ежедневно, а сколько из них нарочно остаются на улице да еще раздеваются при этом. Десятки в день! Милиция давно перестала заниматься подобными делами.
– А зачем они раздеваются? – не поняла девушка, усаживаясь в машину.
– Это не самый худший способ самоубийства. – В голосе адвоката послышалась насмешка. – Лег в сугроб, заснул, и все.
Машина медленно тронулась с места. Олег пытался совладать с собственным телом, но это не получалось – по мышцам пробегали только болезненные судороги, а в глазах по-прежнему вспыхивал радужный фейерверк.
– Далеко отвозить не следует, – сказал Семен Ильич. – Пусть считают, что он, как бомж, прятался в дачном поселке, а потом ушел в лес. Документов при нем никаких нет?
– Я заменила всю одежду. Но униформу охранника, телефон и жетон мы бросили на шоссе. Отсюда километра три в сторону Москвы.
– Зачем, интересно?
– На нем мог быть жучок.
– На охраннике? – не сдержавшись, рассмеялся адвокат. – Шпионских книжек надо меньше читать! С какой радости на него вешать жучок?
– На всякий случай. Будто ты мою тетку не знаешь!
– Нина, это полнейший бред! А вот брошенная у дороги одежда, да еще с жетоном, может сослужить нам дурную службу. Милиция может сопоставить труп, найденный в лесу, с униформой охранника. Это добавит нам забот, а их без того хватает. Надо забрать этот ворох тряпья. Но сначала надо освободить заднее сиденье.
Машина остановилась, и в распахнувшуюся дверь ворвался ледяной ветер. Олег почувствовал, как его грубо выволокли на снег и потащили куда-то – низкие ветви подлеска хлестали по лицу.
– Достаточно, – решил Семен Ильич.
Сквозь завывание ветра послышался удаляющийся хруст шагов по глубокому снегу.
– А точно заметет следы? – донесся едва слышный голос Нины.
В ответ раздался басок адвоката, но разобрать слова было уже невозможно. В глазах Олега по-прежнему вертелись разноцветные пятна, складываясь в вихри и фигуры калейдоскопа, рассыпались искрами. Холод легко пробрался под свитер и тут же начал терзать тело, а ветер выл и хохотал в ветвях деревьев, бросая в лицо снег горстями.
Олег понял, что надо ползти. Обязательно. Иначе ледяная смерть, словно беспощадная любовница, легко овладеет им.
– Нет… – прохрипел он, удивляясь, как непривычно звучит голос. – Нет!
Он поднялся на ноги и побрел через подлесок, не разбирая направления, а радужные пятна в глазах вытягивались в полосы, выстраивались в многочисленные цветные треугольники.
– Я смогу!
Мозаичные фигуры напоминали Знак Бога, увиденный во сне.
– Помоги мне! – шептал Олег, проваливаясь босыми ногами в остекленевший наст. – Я не должен тут умереть!
Наконец вернулось зрение, хотя загадочная фигура перед глазами виднелась все так же отчетливо. Сердце упругими толчками начало разгонять кровь по жилам, но тепла это почти не добавляло. Снег обжигал, скрючивал пальцы, а босые ступни свело судорогой, и вскоре они вовсе перестали ощущаться как часть организма.
Олег только теперь задумался о выбранном направлении, совершенно не понимая, почему начал двигаться именно в эту сторону. Он огляделся, но лес всюду был одинаков – черные пирамиды елей, белые стволы насквозь промерзших берез.
– А! – закричал Олег, но ветер тут же развеял его слова. – Помогите!
Даже эхо не отозвалось. Ноги проваливались порой выше колена, и вскоре стало ясно, что передвигаться пешком здесь попросту нельзя. Выросший в Крыму, Олег и представить себе не мог, что вместо нежданной радости снег когда-нибудь станет его врагом. Поземка кружилась и засыпала глаза, а видимость была не дальше, чем на бросок камнем. Небо при этом оставалось ясным, заливая искрящиеся сугробы мертвенным светом луны.
– А!!! – Олег все еще надеялся, что его кто-нибудь услышит.
Часть пути он проделал ползком. За это время тело немного согрелось, но ледяной ветер подточил его силы – горло ощутимо распухло, мешало дышать, а о том, чтобы издать хоть какой-нибудь звук, не могло быть и речи. Кожа окончательно задубела, ноздри изнутри покрылись инеем.
Не имея ни малейшего представления о преодоленном расстоянии, Олег просто двигался. Отчасти чтобы согреться, хотя это практически не помогало, отчасти из необъяснимого упрямства, заставлявшего бороться за жизнь. Но разум уже начал сдавать позиции, напевая колыбельную смерти: «До людей все равно не добраться. Ложись в снег, зачем зря мучиться. Во сне умирать не страшно».
– Хрен тебе! – скорее подумал, чем прошептал Олег.
Внезапно он вспомнил Шерстку, как она говорила о ситуации, в которой борьба за жизнь не имеет смысла.
– Не сдамся! – все равно хрипело горло, а слезы льдинками замирали на ресницах.
«А Шерстке только легче будет, – нашептывал засыпающий разум. – А то сидишь у нее за хребтом, еще и такую работу прощелкал».
Пару раз Олег поддавался искушению и прислонялся спиной к стволу дерева. Так действительно было легче. Тело все равно уже ничего не чувствовало, а так меньше напряжения, меньше боли. И сон тут же ложился на веки, окутывая Олега плотным покрывалом равнодушия и спокойствия.
Иногда его поднимала жалость – все же Шерстка расстроится за него, непутевого. Иногда просто инстинкт, иногда упрямство. Один раз он лежал очень долго, устав и не желая двигаться дальше. Но ужас скорой смерти пробивался сквозь навалившуюся апатию, вызывая ни с чем не сравнимую панику. Олег завыл в голос, когда к ужасу прибавился стыд за бездарно прожитые годы. С ума можно было сойти от мысли, что единственной движущей силой его поступков в последние годы было неудовлетворенное либидо. А судьба, словно в насмешку, так и не дала ему добиться искомого. Зачем же надо было ограничивать себя какими-то условностями и обязательствами? Какой от них теперь смысл?
«Да лучше бы я с самого начала наплевал на запреты родителей и остался с Шерсткой. Черт меня задери!»
Апатию как рукой сняло. Олег застонал и снова пополз вперед, не давая равнодушию взять над собой верх.
«Доползу, – думал он. – Доползу и позвоню Кристине. Так и скажу, что не хочу больше с ней жить».
А ветер спорил, мешал двигаться, выдувая из мышц последние капли силы. Наконец Олег окончательно застрял в куче валежника.
«Все, конец. Почему же тогда именно со мной говорил голос бога? Зачем открыл такую тайну, если мне все равно умирать в лесу? Какой смысл? Или все, что делает бог, совершенно бессмысленно? А много ли смысла в моих собственных поступках? Сколько раз я плакал ночами и жалел себя, обвиняя Кристю в непонимании, хотя связался с ней лишь из робости, из боязни построить отношения с кем-то еще. Точнее, из боязни остаться у разбитого корыта, упустив хорошее ради лучшего».
Он почти заснул, перед мысленным взором то вертелась фигура из треугольников, то возникало лицо кузины – строгое, веселое, серьезное, насмешливое. Оно заставило собрать все силы, выбраться из валежника и снова ползти через снег, оставляя за собой широкую утрамбованную полосу, которую тут же заметала поземка.
Силы быстро кончались, обмерзшая кожа ощущалась сплошным покровом боли, и Олег удивился, почему до сих пор может двигаться. И хотя смерть была рядом, она никак не могла сделать последний удар.
«Нет никакой смерти, – зло думал Олег, переползая между сугробами. – Если я умру, то не смогу осознать, что уже умер. А пока живу, остается надежда. Смерть имеет смысл лишь для тех, кто найдет меня мертвым. Люди боятся скорби близких, а не пустоты, которую все равно не смогут ощутить».
Он полз и полз, а в мозгу рождались болезненные теории самооправдания и самоуничижения.
«Но мне-то чего бояться? Страшно страдание, предшествующее смерти, а не сама смерть. И чем быстрее смерть, тем короче страдания. Шерстка права, нет смысла бороться за жизнь, когда скорый уход неизбежен, а борьба лишь прибавляет страдания. Она меня поймет. Или она не это имела в виду?»