Йеллин Линда. Такая милая пара

   Я купила черный хлопчато-бумажный спортивный костюм, сандалеты и фотоальбом с видами Аляски для Майкла. Я не знала пока, следует ли подарить все это ему сразу, или попридержать до годовщины свадьбы. Надо было сначала посмотреть, в каком он настроении и поверил ли тому, что я говорила по телефону.
   Когда я вернулась в Чикаго, он вел себя, как ни в чем не бывало.
 
   – Мне не нужно новое кольцо. Пустая трата денег...
   Мы обсуждали, как отмечать наш юбилей. Телевизор оглашал округу воплями очередной поп-звезды, и поэтому нам приходилось вести дискуссию на повышенных тонах.
   – Но ведь это то, о чем ты всегда мечтала! И мне хочется, чтоб оно у тебя было!
   – Совсем не обязательно. А вот что нам действительно нужно, так это новый палас. Особенно, если мы решим продавать дом!
   – Но ведь мы еще не продаем дом! – упирался муж. – К тому же палас – это не подарок на юбилей!
   – Мне не нужно новое кольцо. Мне и это подходит.
   Я часто забывала кольцо в ванной. Вначале муж напоминал мне об этом, а потом перестал. Похоже, он думал, что я стесняюсь его носить, потому что бриллиант слишком мал.
   – Ну, может быть, тогда – бриллиантовое колье? Или сделать кольцо на заказ?
   – Мне ничего не нужно. Честно. Спасибо. – Мне совсем не хотелось, чтобы Майкл покупал новые драгоценности.
   Неожиданно его лицо просветлело.
   – Машина? Хочешь новую машину?
   – Что-о-о? – опешила я, в ужасе хватаясь за голову. – Нам не нужна никакая новая машина. Давай-ка лучше пообедаем в ресторане и сходим в кино!
   Столик Майкл заказал в ресторане отеля «Уайт-холл».
   – Пообедаем, а на ночь останемся в номере. Я заказал очень хороший... Сказал, что это – особый случай.
   – Слушай, ну разве это не глупо – оставаться в отеле, когда наш дом совсем рядом? Можем там поесть, а затем отправимся восвояси.
   – Но это же не так интересно. Неужели тебе не хочется переменить обстановку?
   – Не знаю... Но мне кажется глупым упаковывать вещи, когда мы никуда не едем.
   За обедом Майкл обмолвился, что очень хотел бы найти новую работу, что ему набило оскомину то, чем он сейчас занимается. Вот все, что мне стало известно о его планах. Я поведала о происшедшей на днях крупной размолвке между двумя специалистами в нашей фирме. И о том, как Холли, одна из участниц ссоры, шла по коридору извиняться в кабинет босса с низко опущенной головой (после ухода Кристофера мне удалось уговорить начальство взять ее на его место. Характер у нее после этого не изменился, и она постоянно собачилась со всеми).
   «Уайт-холл», кровом которого мы воспользовались, специализировался на кухне для гурманов, и мы вкушали массу разнообразных блюд, стоивших кучу денег. Что касается меня, то с большим удовольствием я бы съела гамбургер с жареным картофелем.
   Перед тем, как отправиться в ресторан, я вручила мужу припасенный фотоальбом. А он преподнес мне дюжину роз на длинных стеблях.
   – По одной – за каждый год, и две – на счастье, – объяснил он.
   За столом он все время интересовался, как я нахожу лосось? Я спрашивала, как он находит утку? Все это больше походило на первое свидание, чем на десятилетнюю годовщину свадьбы.
   После ужина мы поднялись в номер. Там я сразу же скрылась в ванной, заинтересованная бесплатным изобилием, которое отель предоставлял своим постояльцам. Приятно пахнущее мыло. Пара зубных щеток. Неплохой парфюмерный набор.
   – Что ж, мне здесь нравится, – призналась я. – Это была неплохая идея.
   Шоу, которое показывали в этот вечер, нам не понравилось, и поэтому Майкл рано выключил телевизор, задвинул шторы и погасил свет.
   И он, и я забыли захватить с собой что-нибудь почитать. Протянув руку, я слегка дотронулась до своего мужа. А он начал тихонько придвигаться ко мне.
   – Здесь так темно, что я почти совсем тебя не вижу, – сказала я.
   – Скажи, а как ты различаешь своих приятелей в темноте?
   Я как ошарашенная застыла под ним.
   – Ну, думаю, я буду ростом повыше, – продолжил он.
   – А ну слезай с меня, – закричала я, отталкивая его.
   – Шутка, – перевернувшись, ответил Майкл.
   – Ну, очень смешно, – констатировала я, поворачиваясь к нему спиной и отодвигаясь на край кровати настолько, на сколько это было возможно.
   Рано-рано утром, когда еще не начало по-настоящему рассветать, я прижалась к нему, и мы занялись любовью.
   – С годовщиной тебя, – прошептал он.
   – Тебя тоже, – отозвалась я.
 
   Предполагалось, что на следующей неделе мы нанесем визит в Спрингфилд. Майкл ездил туда несколько раз, пока я моталась по делам. Я же не видела его родителей с самого Рождества. Одна мысль о встрече с ними, молчаливо сидящими в своей комнатке, пугала меня. Слишком уж это было похоже на то, как мы с мужем часами сидели рядом, не обращая друг на друга внимания.
   В тот день было очень жарко. Асфальт на дороге, как казалось, кипел. Колосья на полях поникли в тщетном ожидании дождя. В небе застыло густое желто-серое марево.
   – Да, запашок здесь не из приятных, – констатировала я, откинувшись на сиденье в Тщетном поиске тени. – И как это люди тут живут?
   – Они – фермеры, – ответил Майкл. – Они не могут себе представить, как это мы умудряемся не помереть от автомобильного угара в городе.
   Я уставилась в окно. Майкл не отрывал взгляда от дороги. От скуки я включила радио. Но уже через минуту выключила – одна радиостанция вещала о Боге, на другой волне диктор распинался о соевых бобах.
   – Ничего интересного, – я щелкнула выключателем. – У них здесь нет ни одной приличной радиостанции.
   – Да и помехи сильные, – подтвердил Майкл. – Не волнуйся, подъедем к городу, поймаешь что-нибудь получше.
   Я опять уставилась в окно, а Майкл – на дорогу.
   Совсем обалдев от скуки, я предложила ему повести машину. Он подрулил к обочине и уступил мне место. Теперь он глядел в окно, а я – на дорогу. И я испытала огромное облегчение, когда впереди показались первые постройки столицы штата, Спрингфилда.
   С автострады на Спрингфилд вели целых пять съездов, и я никак не могла запомнить, на какой же из них следует сворачивать и как выруливать дальше. Майкл взялся быть штурманом. Чем ближе мы подъезжали к дому его родителей, тем более я ощущала холодок в своем животе. Мне опостылело разыгрывать из себя любящую сноху.
   Когда мы подъехали к дому, Майкл приказал мне свернуть на стоянку, но я против своей воли продолжала ехать вперед, не снижая скорости.
   – Не могу, – призналась я. – Не могу быть там, с твоими родителями. Это слишком тяжело.
   – И что я должен делать? – рассердился он. – Они же ждут нас. И почему же ты не желаешь общаться с ними?
   Кружа и петляя по улицам, мы, наконец, отъехали на несколько кварталов от места назначения. Я остановила машину. Мимо промчался какой-то толстяк в фиолетовом кабриолете... смеялись дети, раскачиваясь на скрипящих качелях... Мы оказались рядом с городским парком. Он был огромен, и сейчас почти пуст. Майкл резко выскочил из машины, сделал несколько шагов по засохшей траве и замер, уставившись в землю. Я сидела в машине, потом мне это надоело, и я вышла и, остановившись в нескольких метрах от него, сказала:
   – Не знаю, чего я хочу. Знаю, чего мне не хочется – торчать здесь все выходные.
   Майкл, очнувшись, быстро направился ко мне. Он обогнул меня, направляясь к машине, и бросил на ходу:
   – Садись и отвези меня к дому. А сама можешь ехать назад. В город я вернусь поездом.
   Мы ехали молча и остановились прямо около подъезда. Майкл взял свою сумку с вещами с заднего сиденья. Я увидела, что входная дверь открывается и его мать выходит на крыльцо. Подумала: что она скажет, когда поймет, что я не собираюсь оставаться. Майкл вылез из машины, не говоря ни слова.
   – Извини, – обратилась я к нему. – Мне не следовало сюда приезжать.
   Он захлопнул дверь и направился в дом, слегка наклонив голову.
   Я постаралась побыстрее отъехать, избегая тем самым ненужных приглашений и расспросов.
   По дороге домой я все время плакала. Почти все четыре часа, которые я провела в машине, я ревела белугой. Мне было больно, муторно и горько. Как было бы прекрасно провести уик-энд с Майклом. И только вот его родителей я видеть не могла. Мне было не по силам притворяться, что все идет нормально.
   В воскресенье вечером он вернулся.
   Сказал, что время провел великолепно. Играл в бридж с родителями, поглощал домашние отбивные. Поинтересовался, чем занималась я. Я ответила, что весь день провалялась дома, никуда не выходя. Он делал вид, что ничего не случилось.
   Три дня спустя я проснулась ночью, почувствовав, как он крепко обнимает меня. Сначала я подумала, что это мои волосы мешают ему, и решила слегка отодвинуться. Но когда он понял, что я не сплю, только еще крепче прижался ко мне.
   – Не бросай меня, – вдруг попросил он тихо. – От этой мысли я схожу с ума. Пожалуйста, не делай этого. Помоги мне.
   Он походил на испуганного малыша – беззащитный и трогательный. И это испугало меня. Мне было даже как-то стыдно за него.
   – Мне трудно дышать, – сказала я, стараясь высвободиться. – Позволь, я встану.
   ...Я одевалась, готовясь отправиться на службу, мимоходом поглядывая на экран телевизора. Майкл, уже облаченный в свой элегантный костюм, с дипломатом в руке направился к выходу.
   – Как ты?
   – Пока, – ответил он.
   Это произошло в августе, в один из редких относительно спокойных дней...
   Мы с Холли только-только завершили работу для двух рекламных компаний (галстуки и ботинки), которую заказал один из наших клиентов. Настроение у меня было удивительно умиротворенное. Я отправилась домой и стала ожидать возвращения Майкла. Кажется, я знала, что следует сказать ему.
   Когда он пришел, я попросила его присесть ко мне на диван. Он сбросил ботинки, а я скинула туфли. Он обнял меня, а я положила голову ему на плечо. Мне не хотелось смотреть ему в глаза.
   – Все рухнуло, Майкл, – начала я. – Продолжать эту комедию – глупо, и мы должны покончить с этим. Возможно, позже, если мы решим, что еще сможем быть вместе, а я не исключаю этого, мы сможем начать все сначала...
   Майкл ответил не сразу, но быстрее, чем я рассчитывала.
   – Хорошо, – медленно произнес он. – Хорошо.
   Мы все еще сидели обнявшись.
   – Нам нужен адвокат, – спохватилась я. – Но из тех, кто нас совершенно не знает – ни Марти, ни Надин... не подойдут.
   – Хорошо, – согласился он.
   – Мы найдем адвоката, и пусть он всем этим занимается, – частила я, стараясь не упустить момент. – А потом мы сможем все начать сначала...
   – Хороший план. – Я согласилась. Он согласился.
   Итак, дело будет сделано! Мы собираемся подать на развод. Будут соблюдены все формальности. По-другому разрубить этот гордиев узел мне казалось невозможным. Как будто камень с души свалился.

17

   Майкл решил, что с квартиры съедет он.
   Мне оставался дом. Зато ему, конечно, стереоаппаратура. Стерео всегда достается мужчинам. Мы с ним прикинули, сколько можно было выручить за дом, разделили сумму пополам, набросили сверху пару тысяч и таким образом определили величину моего долга. Мебель, конечно, досталась мне. Мебель всегда остается женщинам.
   По меньшей мере, полдня, и кажется, пару часов вечером, мне было неловко, что Майкл не забирает ничего из обстановки. Но потом успокоилась, напомнив себе, что сама оплачивала новую мебель, несмотря на все протесты Майкла.
   Он снял себе однокомнатную квартиру в одном из старых районов города, где средний возраст жителей приближался к отметке «семьдесят пять». Обои в его комнате были выцветшие, когда-то желтые, ковер – облезлый, коричневый. В ванной в шкафчике было выбито стекло. И хоть управляющий обещал устранить все неполадки, казалось, этого не произойдет никогда.
   Найти квартиру Майклу помогла я. Мы неплохо провели вместе время, просматривая газетные объявления в поисках удобных вариантов. Подыскивая ему квартиру, мы провели время лучше, чем когда искали себе дом. Тогда, помнится, Майкл был слишком рассеян – он весь ушел в планируемую поездку на Аляску. Странно, но с того момента, как мы определились, в нашем доме установилась тишина и взаимопонимание. Мы отлично ладили друг с другом.
   В субботу вечером он зашел, чтобы упаковать свои книги, одежду, пластинки и прочую мелочь.
   Вскоре после свадьбы мы купили два фарфоровых сервиза – очень хороший и просто хороший. Майкл уже было собрался забрать «просто хороший», когда я великодушно предложила ему забрать другой. В ближайшее время я не собиралась устраивать парадных обедов. Около часа он осторожно упаковывал в бумагу хрупкую посуду. Когда он, наконец, завершил свои труды, уместив все в большой коробке, я заметила, что было бы очень сомнительно, чтобы его следующая жена оценила достоинства фарфора, приобретенного женой бывшей. Его лицо вытянулось. И тут я поняла, что он отдаст сервиз матери. Мне отчего-то стало жаль сервиз...
   – Могу я взять фотографию в серебряной рамке? – попросил он.
   – Ну вот, решил отнимать подарки?! Должна ли я попросить тебя оставить альбом с видами Аляски?
   – Но ведь тебе там не понравилось!
   – Это – не аргумент.
   – Хорошо, тебе – твое, мне – мое, договорились?
   Трудно было поверить, что все это происходит столь спокойно и буднично.
   Закончив с посудой, Майкл переместился к полкам и принялся отбирать книги.
   – И не смей брать мои! – с угрозой в голосе сказала я.
   – Нужна мне дребедень, которую ты читаешь... – пробормотал он с такой же интонацией. – Ха, но я заберу кастрюли и горшки.
   – Все? – я нахмурилась. – Ты не находишь, что это – свинство?
   – Почему? Ведь ты к ним никогда не подойдешь! Кроме того, тебе останется дом.
   – Но я же должна есть!
   – Ты ела все эти десять лет. Но я ни разу не видел, чтобы ты подошла ко всем этим кастрюлям.
   – Неправда!
   – Скажем, близко к истине. Хорошо, парочку я оставляю.
   – Половину, – настаивала я. – И делить буду я.
   – Идет, – согласился он. – Все – пополам...
   Я решила всучить ему прохудившуюся кастрюлю и еще одну, у которой была отбита ручка.
   – ...Но мне не нужна та, которая с дыркой, – добавил он.
   И мне пришлось выполнять задуманное в момент, когда он на время отвлекся.
   Майкл торжественно упаковал фотографию пойманной им форели.
   Я стала собственницей настенных часов.
   – Глупо, что ты оставляешь их, – пытался протестовать он. – Ты же не можешь их правильно заводить. Только сломаешь...
   – Платила за них я. Это мои часы! – Майкл уставился на меня, а я – на него.
   Затем я сказала ему правду:
   – За часами обои выцвели. Если ты снимешь часы, мне придется покупать новые обои.
   – Да оставь себе эти чертовы часы! – Майкл злобно швырнул несколько книг в коробку. – Какое мне дело, сломаешь ты их или нет?
   И принялся укладывать вещи в небольшой деревянный ящик, в котором хранил свои армейские награды и разную мелочь.
   Укладывая в коробку его пластинки, я сломала ноготь. Но ничего ему не сказала. Не хотелось, чтобы он радовался, узнав, как мне больно.
   – Очень все это похоже на сцену из фильма «Гражданин Кейн». Помнишь, там, где они только что поженились... Сидят за столом и все время отодвигаются друг от друга... Дальше и дальше. Так режиссер попытался предвосхитить конец их семейной жизни.
   – Ну и как же это соотносится с нами?
   – Ну, я упаковываю вещи в одной части комнаты, ты – в другой...
   – Ты права. – Майкл, согласившись, потряс головой. – Ну, точно как в фильме.
   – И почему мы не говорили так откровенно, пока жили вместе? – вслух удивилась я.
   – Мы говорили еще и не так. Вот поэтому – и разошлись.
   Он закрыл коробку с книгами.
   – Могу я остаться здесь на ночь? – спросил он.
   – Мы разводимся, – строго напомнила я ему. Так как я не смогла вспомнить, кто же из нас покупал альбом Дюка Эллингтона, я оставила его себе.
   – Какой из телевизоров ты забираешь? За новый платила я. По справедливости я должна оставить его себе, так?
   – Не нужен мне никакой телевизор. Тошнит от него. Лучше буду читать.
   – Нет, нужен. Вдруг общенациональная катастрофа? Президента грохнут, а? А вдруг – ядерная война?
   – Ты мне позвонишь. Оставь себе оба ящика.
   Я ощутила легкое чувство вины. Очевидно, потому, что хотела оставить себе оба. Потому что пыталась навязать ему старый, которому уже недолго осталось жить. Может, запереть его в чулан, но, по крайней мере, у него будет телевизор. Я продолжала настаивать, и он согласился.
   И он, и я старались избегать ругани. Конечно, так было всегда, но сегодня – в особенности.
   – Ой! – вдруг вскрикнула я.
   – Что? Что? – Майкл ринулся ко мне из своего угла.
   – Сломала еще один ноготь. Уверена, ты и не догадываешься, что значит – настоящая боль!
   – Интересно, что бы ты почувствовала, если бы тебе врезали пониже пояса? – он вернулся к своим коробкам. – А как насчет года на войне?
   – Я серьезно. Очень больно.
   – Хочешь, поцелую – и все пройдет? – с раздражением спросил он.
   – Не стоит. Переживу.
   Майкл просмотрел оставленные мной пластинки и, ни слова не говоря, сунул альбом Эллингтона в свою коробку.
   —Скажи, а что нам делать со свадебными фотографиями? – спохватилась я.
   – Мне они не нужны. По крайней мере, те, на которых запечатлена ты.
   Я решила не обижаться: «Отдам матери!»
   – Отложим их пока на время.
   – Устал, – вдруг заявил Майкл. – Давай закончим дележ завтра утром.
   – А сейчас ты поедешь к себе?
   – Нет.
   – Но ведь ты уже не живешь здесь...
   – Знаю, – ответил он. – Пойду-ка посплю.
   Утром я подбросила на машине Майкла и его вещи на новое место жительства. Вернувшись, я нашла оставленный им на кровати ключ от дома. И тут до меня дошло. Все это была не игра. Наша совместная жизнь действительно закончилась.

18

   Прошел месяц.
   Мы с Холли увлеченно обсуждали дизайн новой мужской пижамы. В этот момент в кабинет вплыла Трейси, девушка, временно заменявшая, наконец разрешившуюся почти пятикилограммовым младенцем Изабель. Счастливая мамаша отнюдь не горела желанием побыстрее приступить к работе.
   Трейси вошла и начала тараторить, не обращая внимание на наши творческие потуги. Ей было всего девятнадцать, и она понятия не имела о хороших манерах.
   – Вот тут кое-что для вас, – сообщила она. – По моему, ничего особенного. Вообще у вас тут – скука. Вот в больнице, где я работала раньше, там было гораздо интереснее.
   – Да, люди здесь умирают не так часто, – согласилась Холли.
   – Только информация на доске объявлений... – добавила я.
   Наши попытки пошутить не произвели на Трейси ни малейшего впечатления.
   – Какой-то парень звонил Холли, но не назвался, – доложила она, просматривая свои заметки.
   – А, хорошо, – откликнулась Холли.
   Я решила, что это был Гленн, парень, с которым она крутила любовь последнее время. Моя подруга решила, что практичнее закадрить женатика, а не крутить любовь на службе.
   – Еще, в два тридцать в конференц-зале совещание по молочному коктейлю, – продолжала Трейси.
   Мы с Холли одновременно взглянули на часы.
   – Боже! – возмутилась Холли. – Но сейчас уже четверть четвертого!
   – Извините, – девушка пожала плечами. – Мне следовало бы сказать вам об этом раньше, да?
   – Пожалуй, нам все-таки лучше пойти, – предложила я. Протянув руку, я хотела отобрать у нее записи. – Что-нибудь еще?
   Она продолжала читать.
   – Еще, звонил какой-то парень. Назвался вашим мужем. – Трейси уставилась на мой безымянный палец, на котором уже больше не красовалось обручальное кольцо. – Он нашел адвоката. Все дело займет чуть больше трех недель. И будет стоить вам триста долларов. – Трейси передала мне листок. – Что, возбуждаете против кого-то дело, а?
   – Друг против друга, – ответила я, вприпрыжку несясь на совещание.
   В действительности, мне даже не было нужды тащиться в суд. Майкл настоял на том, что он будет выступать истцом, а я – «ни-на-что-не годной-лживой-ответчицей». Несмотря на то, что в штате только недавно был принят закон, позволявший при разводе не указывать мотивов, до его вступления в силу оставался еще год. Так что нам пришлось действовать по старинке.
   Единственный вопрос, пока стоявший передо мной, можно было сформулировать следующим образом: следует ли мне менять фамилию, которую я носила десять лет, на ту, что носила семь лет, когда мама поменяла ту, которую я носила в течение пятнадцати лет, когда она вышла за отчима, который носил фамилию честного человека?
   Как ни странно, решение этой весьма запутанной проблемы ускорила моя мама.
   Я получила от нее открытку, в которой адресат был обозначен как «миссис Фрэнни Ведлан», и сразу же позвонила ей.
   – Мама, ведь я только что развелась. Зачем ты написала «миссис...»?
   – Так принято, – ответила она не задумываясь. – Сейчас я – миссис Пол Баскин. А вот если бы развелась, то была бы уже миссис Джоана Баскин.
   – А почему же ты не написала просто «Фрэнни Ведлан»? Что в этом плохого?
   – Плохого в этом ничего, конечно, нет. Но просто так – принято!
   – Кому, какое дело до того, что «принято». Я чувствую себя как обгаженная!
   – Фрэнни, ты же знаешь, что мне не нравится это слово. Его употребляют только нижние чины в армии.
   (Во время второй мировой матушка трудилась в Красном Кресте и считала себя крупным экспертом в вопросах словоупотребления и военном деле.)
   – Мама, но мы же обсуждаем проблему изменения мной фамилии, – вернула я ее к интересовавшему предмету, уже основательно расстроенная. – Я не должна оставлять фамилию Майкла.
   – Оставь ее, – протянула она с просительной интонацией. – Хоть люди будут знать, что ты была замужем...
   Должно быть, она видела нечто ужасное в том, что ее дочь, дочь Джоаны Монро Баскин, достигнув тридцати двух лет, так и не сподобилась выскочить замуж.
   – ...Не так уж легко быть разведенной женщиной, Фрэнни, – между тем продолжала канючить она. – Мне пришлось испытать это на себе!
   – Я выдержу, мам. И, пожалуйста, не трудись заниматься сватовством. Не вздумай подыскивать мне женихов, тем более сыновей своих подруг!
   – Но если кто-то захочет прогуляться с тобой? – удивилась она. – Мне не хочется, чтобы ты все время сидела взаперти!
   – Ты просто не хочешь, чтобы я считалась незамужней!
   – Не вижу разницы!
   А затем она переключилась на мою сестру и сообщила, что та вновь беременна и собирается рожать через восемь с половиной месяцев. Сказала, что Мадлен сама скоро позвонит мне.
   – Замечательно, – сказала я не очень довольным голосом. Это было так похоже на мою сестрицу. Сделать что-то замечательное, в то время, как я опять унижала свою мамочку. На этот раз – разводом! В трубке раздался тяжелый вздох.
   – Хорошо, поступай, как знаешь. Слава Богу, за тобой хоть мебель осталась!
   В тот же день я позвонила Майклу и попросила его передать адвокату, чтобы он оформлял мои документы на фамилию Баскин.
   – Как хочешь, – отрезал он и повесил трубку.
   А две недели спустя он позвонил мне на работу и сообщил, что все – кончено.
   – Теперь ты – сама по себе, – сказал он. – Все дело заняло пять минут. Рад, что все это уже позади.
   – О! – я не находила слов. Так трудно положить трубку, когда только что получила известие об окончании замужества. – Спасибо, что сообщил. Думаю, э-э, мы скоро встретимся.
   – Не рассчитывай на это.
   И мой бывший муж повесил трубку.
   Похоже, ситуация требовала, чтобы я еще раз соблазнила Кристофера. Или, на худой конец, он меня. Как это случилось тогда, я до сих пор понять не могла. А сейчас все изменилось. Мы могли вместе пойти в кино или пообедать, не думая, что совершаем нечто предосудительное. Никакой игры. Никакой театральности. Даже не придется нарушать обет супружеской верности.
   Он продолжал жить у родителей. Странно, но даже после ночи любви, засыпая мертвым сном, он все равно часа в четыре утра покидал нашу постель и, утомленный, мчался к ним. Как будто ему все время слышался голос мамочки, зовущей домой.
   – Дорогой, ты не находишь, что ведешь себя по-свински? – спросила я его как-то раз, наблюдая, как он натягивает штаны. – Как это все твои подружки мирились с этим: «кончил дело – гуляй смело»?
   – Но в Колорадо у меня был свой дом, – напомнил Кристофер, заправляя рубашку в брюки.
   – И почему же ты не можешь обзавестись своим углом здесь? Бьюсь об заклад, даже Филу Донахьо не удастся отыскать еще трех парней твоего возраста, все еще держащихся за материнскую юбку.
   – Но ведь это – временно... – Кристофер застегивал молнию.
   – Временно?
   – Все это так ново для меня... – он достал расческу.
   – Секс?
   – Нет. Наши отношения. Ты и я. Мне жаль, что у вас с Майклом все так вышло. Как будто это я виноват.
   – Ты льстишь себе.
   – Ну, а мне все равно не по себе, – он отвернулся к зеркалу и принялся причесываться.
   – Извини, что не осталась замужем только ради твоего удовольствия.
   Закончив туалет, он убрал расческу в карман и склонился, чтобы поцеловать меня на прощанье.
   —Ты такая теплая, розовая и соблазнительная сейчас, – промурлыкал он.
   – Да, – сварливо откликнулась я. – Думай об этом всю дорогу, пока мчишься к своей мамочке!
 
   Я сменила работу.
   И даже не только из-за того, что сменила фамилию. Просто нашла место, где платили побольше, да и должность предложили повыше. К тому же, работать там, где никто не знает о твоих передрягах, все-таки легче.