Страница:
– Он был страшно подавлен и расстроен. И мне потребовалось почти полночи, чтобы успокоить его.
– Да, я была очень огорчена, но только его болезнью. Мне вовсе не приходило в голову расстраивать Майкла!
– Наверное, нам следовало сообщить тебе, – замялся Гордон. – Но ведь никогда не знаешь, что хорошо, а что – нет. Я объяснил Майклу, что ты огорчена из-за него, а не из-за чего-то другого.
– Я уже заказала билет и скоро буду у вас, – сказала я. – Как и обещала Майклу.
– Но это совершенно невозможно! Он не хочет, чтобы ты приезжала сюда!
– Нет, хочет! И он сам мне об этом сказал.
– Да он не всегда понимает, о чем говорит. Он же просто не готов к встрече с тобой.
На самом деле, и я была в этом уверена, к моему приезду не был готов Гордон.
– Ты должна понять, что он очень тяжело болен. Мы сейчас ждем момента, когда он чуть-чуть пойдет на поправку, чтобы забрать его к нам, в Спрингфилд.
Они забирают его домой. Умирать!
– Вчера я спросил его, не хочет ли он, чтобы ты навестила его позже, там, и он сразу же сказал «да».
– Но ведь я обещала ему. И что, если этого «позже» уже не будет?
– Ну, рано или поздно, это случится с каждым из нас, – ровным механическим голосом произнес Гордон. – Мы намерены поместить Майкла в одну из лучших клиник. Он пройдет там курс рентгенотерапии. Это займет от четырех до шести недель.
Самые обнадеживающие известия за всю ночь!
– Значит, еще не все потеряно?
– Ну, не стоит загадывать, – продолжал Гордон. – Посмотрим, как он воспримет лечение, и как э-э-э быстро будут развиваться другие вещи. Мы надеемся, что он будет готов к переезду дней через семь. Затем он чуть-чуть привыкнет к перемене обстановки и процедурам, и вот тогда ты сможешь навестить его. Возможно, тогда он будет рад тебя видеть...
Я постаралась выстроить в цепочку все, о чем говорил Гордон.
Через неделю Майкл вернется домой, затем – акклиматизация, затем – это лечение. Значит, я не увижу его еще почти месяц! Вот сейчас до меня дошло, что это именно Гордон мешал мне увидеть Майкла. Интересно, что он сделает, если я все-таки объявлюсь в Портленде? Велит сестрам не допускать меня в палату? Похоже, он на это способен...
– И когда же я смогу увидеть его?
– Мы будем постоянно сообщать тебе о его состоянии, врачи и члены семьи, – он сделал ударение на двух последних словах, чтобы дать понять, что я не попадаю в их число, – члены семьи и все друзья Майкла едины в этом вопросе. Мы стараемся сделать все, чтобы Майклу стало лучше.
– Я тоже, – тихо ответила я.
– У тебя есть с кем побыть сегодня?
«Наверное, хочет узнать, нет ли здесь какого-нибудь моего приятеля», – подумала я.
– Да, конечно. Я поеду к матери...
– Нам сейчас очень тяжело, – продолжал Гордон. – Но мы знаем, что и тебе – тоже.
– Да, конечно.
– Возможно, мы его слишком оберегаем, но, поверь, мы стараемся, как можем. Будем звонить тебе.
– Можно мне написать ему?
– Да, конечно. Не уверен – сможет ли он прочесть сам... Но кто-нибудь обязательно сделает это.
– Хорошо, спасибо. До свидания.
Я не знала, что еще можно сказать. Повесила трубку и уткнулась лицом в подушку. Сдерживать рыдания не было сил.
В ту ночь я почти не спала. Все время вскакивала, раз, за разом вырываясь из тяжелого беспокойного забытья. Утром позвонила мать, и я рассказала ей о беседе с Гордоном. Предупредила, что мы не поедем в аэропорт. Она согласилась, что подождать – всегда лучше... Она ничего не понимала!
– Что, если он не вернется? – закричала я.
– Вернется обязательно, – успокаивала она.
Затем трубку взял мой отец. И именно он произнес в первый раз то слово, которое я пыталась гнать от себя все время, стараясь не связывать его с происшедшим:
– Это просто ужасно, что у него рак. Он так молод!
– Рак? Это не рак! – ужаснулась я. – У него опухоль!
– Но – злокачественная?
– Да.
– Тогда это, к сожалению, рак, дорогая. – И все стало на свои места.
23
24
– Да, я была очень огорчена, но только его болезнью. Мне вовсе не приходило в голову расстраивать Майкла!
– Наверное, нам следовало сообщить тебе, – замялся Гордон. – Но ведь никогда не знаешь, что хорошо, а что – нет. Я объяснил Майклу, что ты огорчена из-за него, а не из-за чего-то другого.
– Я уже заказала билет и скоро буду у вас, – сказала я. – Как и обещала Майклу.
– Но это совершенно невозможно! Он не хочет, чтобы ты приезжала сюда!
– Нет, хочет! И он сам мне об этом сказал.
– Да он не всегда понимает, о чем говорит. Он же просто не готов к встрече с тобой.
На самом деле, и я была в этом уверена, к моему приезду не был готов Гордон.
– Ты должна понять, что он очень тяжело болен. Мы сейчас ждем момента, когда он чуть-чуть пойдет на поправку, чтобы забрать его к нам, в Спрингфилд.
Они забирают его домой. Умирать!
– Вчера я спросил его, не хочет ли он, чтобы ты навестила его позже, там, и он сразу же сказал «да».
– Но ведь я обещала ему. И что, если этого «позже» уже не будет?
– Ну, рано или поздно, это случится с каждым из нас, – ровным механическим голосом произнес Гордон. – Мы намерены поместить Майкла в одну из лучших клиник. Он пройдет там курс рентгенотерапии. Это займет от четырех до шести недель.
Самые обнадеживающие известия за всю ночь!
– Значит, еще не все потеряно?
– Ну, не стоит загадывать, – продолжал Гордон. – Посмотрим, как он воспримет лечение, и как э-э-э быстро будут развиваться другие вещи. Мы надеемся, что он будет готов к переезду дней через семь. Затем он чуть-чуть привыкнет к перемене обстановки и процедурам, и вот тогда ты сможешь навестить его. Возможно, тогда он будет рад тебя видеть...
Я постаралась выстроить в цепочку все, о чем говорил Гордон.
Через неделю Майкл вернется домой, затем – акклиматизация, затем – это лечение. Значит, я не увижу его еще почти месяц! Вот сейчас до меня дошло, что это именно Гордон мешал мне увидеть Майкла. Интересно, что он сделает, если я все-таки объявлюсь в Портленде? Велит сестрам не допускать меня в палату? Похоже, он на это способен...
– И когда же я смогу увидеть его?
– Мы будем постоянно сообщать тебе о его состоянии, врачи и члены семьи, – он сделал ударение на двух последних словах, чтобы дать понять, что я не попадаю в их число, – члены семьи и все друзья Майкла едины в этом вопросе. Мы стараемся сделать все, чтобы Майклу стало лучше.
– Я тоже, – тихо ответила я.
– У тебя есть с кем побыть сегодня?
«Наверное, хочет узнать, нет ли здесь какого-нибудь моего приятеля», – подумала я.
– Да, конечно. Я поеду к матери...
– Нам сейчас очень тяжело, – продолжал Гордон. – Но мы знаем, что и тебе – тоже.
– Да, конечно.
– Возможно, мы его слишком оберегаем, но, поверь, мы стараемся, как можем. Будем звонить тебе.
– Можно мне написать ему?
– Да, конечно. Не уверен – сможет ли он прочесть сам... Но кто-нибудь обязательно сделает это.
– Хорошо, спасибо. До свидания.
Я не знала, что еще можно сказать. Повесила трубку и уткнулась лицом в подушку. Сдерживать рыдания не было сил.
В ту ночь я почти не спала. Все время вскакивала, раз, за разом вырываясь из тяжелого беспокойного забытья. Утром позвонила мать, и я рассказала ей о беседе с Гордоном. Предупредила, что мы не поедем в аэропорт. Она согласилась, что подождать – всегда лучше... Она ничего не понимала!
– Что, если он не вернется? – закричала я.
– Вернется обязательно, – успокаивала она.
Затем трубку взял мой отец. И именно он произнес в первый раз то слово, которое я пыталась гнать от себя все время, стараясь не связывать его с происшедшим:
– Это просто ужасно, что у него рак. Он так молод!
– Рак? Это не рак! – ужаснулась я. – У него опухоль!
– Но – злокачественная?
– Да.
– Тогда это, к сожалению, рак, дорогая. – И все стало на свои места.
23
Все хорошо. Не надо волноваться.
Надо идти на работу, чтобы не сокращать отпуск. Он еще понадобится, когда Майкла привезут домой. Я заставляла себя отбросить мысль, что он может не вернуться.
Глаза мои покраснели и опухли. К счастью, мой напарник никогда не лез в чужие дела и не задавал ненужных вопросов. А у меня не было желания посвящать кого-либо из чужих в происходящее. Почти все утро я провела у себя в кабинете за закрытой дверью, обзванивая всех, кому Майкл мог быть небезразличен. Мне необходимо было поговорить об этом. Нужно было убедить себя: Майкл умирает. Майкл умирает.
Я говорила с Пайпер, с Холли, с Луи и Додди... Со своей сестрой, хоть была уверена, что мать уже ввела ее в курс дела... Позвонила даже Сьюзен, а та обещала связаться с Барри, который был на работе.
– Поеду в Спрингфилд с тобой, – предложила Сьюзен. – Составлю компанию.
– Спасибо, дорогая, но я должна сделать это одна.
Был полдень, значит в Портленде – десять утра... Нужно было узнать, как дела у Майкла, как он провел ночь. Но я не могла звонить его отцу – он велел ждать, пока сам свяжется со мной. А если правдой было то, что мой звонок расстроил Майкла, то и на больничный персонал рассчитывать тоже не приходилось. Но ведь Норма должна знать. Уж она-то должна поговорить со мной – мы так мило переписывались. Вот кто расскажет мне, что происходит! Я позвонила в больницу и попросила пригласить к аппарату мать Майкла Ведлана.
– Сейчас она у своего сына, – ответил голос. Не тот, что в прошлый раз. Представиться меня не попросили. – Пойду, посмотрю, сможет ли она подойти к телефону.
– Да? – услышала я, наконец, голос Нормы.
– Это Фрэнни. Как вы? – я опять задала этот дурацкий вопрос.
– А как ты думаешь? – ответила она каким-то замогильным тоном.
– Я только хотела спросить, как себя чувствует Майкл.
– Тебе лучше не приезжать сюда.
– Знаю, я говорила с отцом...
Слово «отец» как будто повисло в воздухе. С другой стороны, я всегда так обращалась к Гордону, даже после развода. И она даже обычно подписывала свои письма «мама». Но сейчас в ее тоне ничего материнского не было.
– Мой муж запретил тебе приезжать.
– Я и не собираюсь. Я позвонила только, чтобы узнать, как Майкл себя чувствует сегодня?
– Плохо. Все утро рвало. Мы позвоним, когда привезем его домой. До свиданья.
И она бросила трубку.
В конце дня Нед все-таки осторожно поинтересовался, не случилось ли чего. Я рассказала.
– Ты должна ехать, – посоветовал он.
– Я не могу. Они не хотят видеть меня.
– Думаю, что наделала много шуму своими звонками, да? – я позвонила Джиму, подгадав время так, чтобы он обязательно был дома.
– На вашем месте, наверное, я бы сделал то же самое.
Только сейчас я заметила, насколько у него успокаивающий голос. «Наверное, такие голоса бывают у священников», – подумала я.
– Мистера Ведлана не будет здесь до полуночи, – продолжал он.
– Не будет где? – затем до меня дошло. Конечно же, они должны были остановиться у Майкла.
– Они живут здесь, в его комнате.
– Как он чувствовал себя сегодня?
– Пока не знаю. Сейчас перекушу, сделаю кое-какие дела здесь и забегу в больницу. Вы можете звонить в любое время.
– Не уверена, что его родители будут от этого в восторге.
– Но я же сказал, что раньше двенадцати они обычно не приходят, – голос «священника» звучал доброжелательно.
Затем он подробно рассказал мне о диагнозе Майкла, а я записывала несколько медицинских терминов, чтобы получше все запомнить.
– А чем вы будете заниматься вечером?
– Мистер Ведлан просил меня помочь упаковать вещи Майкла...
– Чтобы отправить в...
– Нет, чтобы продать.
Я еще раз позвонила Диане. Сейчас она представлялась мне последним звеном в цепочке, связывающей меня с Майклом.
– Ну, как, удалось свыкнуться с мыслью об этом? – в ее голосе слышалось самообладание, присущее всем членам семьи Ведланов.
– Свыкнуться с чем?
– Ну, я имею в виду, что мы в курсе уже несколько недель, а ты узнала обо всем только недавно. Как ты себя чувствуешь?
Я хотела ответить, что уже никогда не буду себя хорошо чувствовать, но вместо этого сказала:
—Не важно. Твой отец настаивает, чтобы я не приезжала.
– Не представляю, что это на него нашло, – задумчиво ответила Диана. – Он ведет себя так, как будто заступил на охрану государственной границы. Я даже не уверена, что Майклу будет лучше в Спрингфилде. А ведь Энди и Рой согласны были ухаживать за ним... так что он мог бы остаться в Портленде. И его друзья были бы рядом.
– Неужели? А Джим говорил мне, что у него там не так уж много друзей.
– Да нет, в комнате для посетителей больницы всегда полно каких-то молодых людей... Его приятелей. Отец с трудом отбивается от них.
– Но сейчас он нуждается в друзьях!?
– А вот мать, – продолжала Диана, – она словно отлита из бронзы. Отлично держится, ни одного срыва.
Я не стала говорить ей о реакции Нормы на мой звонок в больницу. Она же продолжала:
– Мы с сестрой беспокоимся, что так надолго ее не хватит. Но пока – все нормально. А по правде, я очень волнуюсь.
– А ты собираешься туда на выходные?
– Честно говоря, сейчас уж и не знаю. У Майкла и так хватает посетителей. Думаю, у меня еще будет время пообщаться с ним до переезда.
Не знаю почему, но разговор с Дианой слегка успокоил меня. А она тем временем продолжала:
– Представляю, что для тебя все это значит... Я-то знаю Майкла не очень уж хорошо. Он был такой крошка, когда я уехала из дому... Но для тебя это должно быть действительно ужасно.
Я поблагодарила ее за то, что она не считает меня посторонним человеком.
Пайпер забежала ко мне в конце своего рабочего дня.
Похоже, я стала ее последней вечерней пациенткой. Я никак не находила себе места. Не могла заставить себя присесть. Слонялась бесцельно взад-вперед по гостиной. А Пайпер в позе индийского йога устроилась на кушетке. Скинула туфли и задрала юбку.
– Ты только изводишь себя, – ворчала она.
– Я ничего не могу сделать. Мне все запрещено. Остается только ждать, а я так ненавижу ожидание и неизвестность...
– Но иногда это единственное, что можно сделать.
Наконец я приткнулась на другом конце многострадальной кушетки, крепко вцепившись в подушку. И надолго замолчала.
– Такое просто так не случается, – наконец произнесла я. – Должна же быть хоть какая-то причина.
– Не всегда.
Пайпер придвинулась ко мне и обняла. Раньше она никогда не делала так, и, возможно, от этого я опять разрыдалась. Сквозь слезы я простонала:
– У меня в голове крутится одно и то же. Будто мы разговариваем с Майклом, и я умоляю его: «Давай уедем из Чикаго, давай уедем в горы! Заведем там детей. Давай будем счастливы, и ты не заболеешь и не умрешь!»
Пайпер облокотилась о спинку кушетки:
– Опухоли в мозгу не возникают от того, что человек чувствует себя несчастным.
– Но некоторые думают именно так. Некоторые думают, что человек может убедить себя, что он болен.
– Я – психиатр, – ответила Пайпер. – И я категорически отрицаю возможность того, чтобы у человека возникло то, что сейчас у Майкла.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты говорила, что это – глиома четвертой степени?
– Да. Ну и что?
Пайпер снова крепко обняла меня.
– А то, что в Спрингфилд тебе лучше отправиться как можно быстрее.
Так как уснуть я все равно не могла, то решила написать Майклу письмо. Думаю, первый проект Конституции был закончен гораздо быстрее.
Сочинив текст, я переписывала его снова и снова, пока, как мне показалось, не написала именно то, что хотелось: «Дорогой Майкл, мне становится плохо, когда я думаю о том, что ты болен. Мы с тобой как бы связаны одной нитью – если тебе тяжело, я тоже не нахожу себе места...'«
Конечно, я не смогла выразить все свои чувства, всю любовь на бумаге. Я боялась, напиши более откровенно – и цензура в лице Гордона встанет на пути моего послания к Майклу. Потом я стала гадать, как он его получит. Возможно, одна из сестер прочитает его вслух? Как он сам сможет одолеть его? Не знаю. Я так мало знаю.
Утром я отправила письмо «заказным» и могла не беспокоиться, что оно затеряется в недрах почтового ведомства.
А несколько дней спустя я вспомнила о Весе.
Сообщил ли ему кто-нибудь? Ведь он был лучшим другом Майкла и нашей семьи. А Клиффорд и Бенни – они знают?
Знают, все знают. Некто, посещающий один храм с семьей Ведланов, покупая у Бенни урну для мусора, поведал тому о происходящем. Они были страшно возмущены, что никто не подумал даже позвонить им... А я злилась на Веса, что он не позвонил мне. Но я ничего не сказала. Сейчас это все отошло на второй план.
Мы поговорили о Майкле, но так, как будто бы он уже умер. «Помнишь, как он делал это?..» «А помнишь, как он делал то?» Я рассказала, что родители хотят перевезти Майкла в Спрингфилд.
– Рад, что они собираются сделать это, – сказал мой собеседник. – Я буду ездить к ним каждый день, мы станем ходить в кино. Есть гамбургеры. А если он не сможет играть в гольф, то хоть посидим, посмотрим. Это будет здорово!
Целыми днями я старалась не отходить от телефона.
Боялась пропустить звонок. Гордона? Майкла? Чей-нибудь. Прошло уже две недели. Майкл уже должен был находиться в Спрингфилде.
Время я проводила, читая книги о смерти. О раке. О неизлечимых болезнях. «Смерть в Венеции», «Смерть торговца». Если проходя мимо книжного магазина я замечала на обложке слово «смерть», то тут же вытаскивала кошелек.
– Ты делаешь себя несчастной, – говорила моя мать, видя, что я читаю.
– Повышаю свой образовательный уровень, – огрызалась я.
– Доведешь себя до сумасшествия. Ну, позвони же туда. И хватит, пожалуйста, делать вид, что ты стоишь на краю могилы.
В конце концов, я решила последовать ее совету.
И как же Гордон был рад, что я позвонила!
Надо идти на работу, чтобы не сокращать отпуск. Он еще понадобится, когда Майкла привезут домой. Я заставляла себя отбросить мысль, что он может не вернуться.
Глаза мои покраснели и опухли. К счастью, мой напарник никогда не лез в чужие дела и не задавал ненужных вопросов. А у меня не было желания посвящать кого-либо из чужих в происходящее. Почти все утро я провела у себя в кабинете за закрытой дверью, обзванивая всех, кому Майкл мог быть небезразличен. Мне необходимо было поговорить об этом. Нужно было убедить себя: Майкл умирает. Майкл умирает.
Я говорила с Пайпер, с Холли, с Луи и Додди... Со своей сестрой, хоть была уверена, что мать уже ввела ее в курс дела... Позвонила даже Сьюзен, а та обещала связаться с Барри, который был на работе.
– Поеду в Спрингфилд с тобой, – предложила Сьюзен. – Составлю компанию.
– Спасибо, дорогая, но я должна сделать это одна.
Был полдень, значит в Портленде – десять утра... Нужно было узнать, как дела у Майкла, как он провел ночь. Но я не могла звонить его отцу – он велел ждать, пока сам свяжется со мной. А если правдой было то, что мой звонок расстроил Майкла, то и на больничный персонал рассчитывать тоже не приходилось. Но ведь Норма должна знать. Уж она-то должна поговорить со мной – мы так мило переписывались. Вот кто расскажет мне, что происходит! Я позвонила в больницу и попросила пригласить к аппарату мать Майкла Ведлана.
– Сейчас она у своего сына, – ответил голос. Не тот, что в прошлый раз. Представиться меня не попросили. – Пойду, посмотрю, сможет ли она подойти к телефону.
– Да? – услышала я, наконец, голос Нормы.
– Это Фрэнни. Как вы? – я опять задала этот дурацкий вопрос.
– А как ты думаешь? – ответила она каким-то замогильным тоном.
– Я только хотела спросить, как себя чувствует Майкл.
– Тебе лучше не приезжать сюда.
– Знаю, я говорила с отцом...
Слово «отец» как будто повисло в воздухе. С другой стороны, я всегда так обращалась к Гордону, даже после развода. И она даже обычно подписывала свои письма «мама». Но сейчас в ее тоне ничего материнского не было.
– Мой муж запретил тебе приезжать.
– Я и не собираюсь. Я позвонила только, чтобы узнать, как Майкл себя чувствует сегодня?
– Плохо. Все утро рвало. Мы позвоним, когда привезем его домой. До свиданья.
И она бросила трубку.
В конце дня Нед все-таки осторожно поинтересовался, не случилось ли чего. Я рассказала.
– Ты должна ехать, – посоветовал он.
– Я не могу. Они не хотят видеть меня.
– Думаю, что наделала много шуму своими звонками, да? – я позвонила Джиму, подгадав время так, чтобы он обязательно был дома.
– На вашем месте, наверное, я бы сделал то же самое.
Только сейчас я заметила, насколько у него успокаивающий голос. «Наверное, такие голоса бывают у священников», – подумала я.
– Мистера Ведлана не будет здесь до полуночи, – продолжал он.
– Не будет где? – затем до меня дошло. Конечно же, они должны были остановиться у Майкла.
– Они живут здесь, в его комнате.
– Как он чувствовал себя сегодня?
– Пока не знаю. Сейчас перекушу, сделаю кое-какие дела здесь и забегу в больницу. Вы можете звонить в любое время.
– Не уверена, что его родители будут от этого в восторге.
– Но я же сказал, что раньше двенадцати они обычно не приходят, – голос «священника» звучал доброжелательно.
Затем он подробно рассказал мне о диагнозе Майкла, а я записывала несколько медицинских терминов, чтобы получше все запомнить.
– А чем вы будете заниматься вечером?
– Мистер Ведлан просил меня помочь упаковать вещи Майкла...
– Чтобы отправить в...
– Нет, чтобы продать.
Я еще раз позвонила Диане. Сейчас она представлялась мне последним звеном в цепочке, связывающей меня с Майклом.
– Ну, как, удалось свыкнуться с мыслью об этом? – в ее голосе слышалось самообладание, присущее всем членам семьи Ведланов.
– Свыкнуться с чем?
– Ну, я имею в виду, что мы в курсе уже несколько недель, а ты узнала обо всем только недавно. Как ты себя чувствуешь?
Я хотела ответить, что уже никогда не буду себя хорошо чувствовать, но вместо этого сказала:
—Не важно. Твой отец настаивает, чтобы я не приезжала.
– Не представляю, что это на него нашло, – задумчиво ответила Диана. – Он ведет себя так, как будто заступил на охрану государственной границы. Я даже не уверена, что Майклу будет лучше в Спрингфилде. А ведь Энди и Рой согласны были ухаживать за ним... так что он мог бы остаться в Портленде. И его друзья были бы рядом.
– Неужели? А Джим говорил мне, что у него там не так уж много друзей.
– Да нет, в комнате для посетителей больницы всегда полно каких-то молодых людей... Его приятелей. Отец с трудом отбивается от них.
– Но сейчас он нуждается в друзьях!?
– А вот мать, – продолжала Диана, – она словно отлита из бронзы. Отлично держится, ни одного срыва.
Я не стала говорить ей о реакции Нормы на мой звонок в больницу. Она же продолжала:
– Мы с сестрой беспокоимся, что так надолго ее не хватит. Но пока – все нормально. А по правде, я очень волнуюсь.
– А ты собираешься туда на выходные?
– Честно говоря, сейчас уж и не знаю. У Майкла и так хватает посетителей. Думаю, у меня еще будет время пообщаться с ним до переезда.
Не знаю почему, но разговор с Дианой слегка успокоил меня. А она тем временем продолжала:
– Представляю, что для тебя все это значит... Я-то знаю Майкла не очень уж хорошо. Он был такой крошка, когда я уехала из дому... Но для тебя это должно быть действительно ужасно.
Я поблагодарила ее за то, что она не считает меня посторонним человеком.
Пайпер забежала ко мне в конце своего рабочего дня.
Похоже, я стала ее последней вечерней пациенткой. Я никак не находила себе места. Не могла заставить себя присесть. Слонялась бесцельно взад-вперед по гостиной. А Пайпер в позе индийского йога устроилась на кушетке. Скинула туфли и задрала юбку.
– Ты только изводишь себя, – ворчала она.
– Я ничего не могу сделать. Мне все запрещено. Остается только ждать, а я так ненавижу ожидание и неизвестность...
– Но иногда это единственное, что можно сделать.
Наконец я приткнулась на другом конце многострадальной кушетки, крепко вцепившись в подушку. И надолго замолчала.
– Такое просто так не случается, – наконец произнесла я. – Должна же быть хоть какая-то причина.
– Не всегда.
Пайпер придвинулась ко мне и обняла. Раньше она никогда не делала так, и, возможно, от этого я опять разрыдалась. Сквозь слезы я простонала:
– У меня в голове крутится одно и то же. Будто мы разговариваем с Майклом, и я умоляю его: «Давай уедем из Чикаго, давай уедем в горы! Заведем там детей. Давай будем счастливы, и ты не заболеешь и не умрешь!»
Пайпер облокотилась о спинку кушетки:
– Опухоли в мозгу не возникают от того, что человек чувствует себя несчастным.
– Но некоторые думают именно так. Некоторые думают, что человек может убедить себя, что он болен.
– Я – психиатр, – ответила Пайпер. – И я категорически отрицаю возможность того, чтобы у человека возникло то, что сейчас у Майкла.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты говорила, что это – глиома четвертой степени?
– Да. Ну и что?
Пайпер снова крепко обняла меня.
– А то, что в Спрингфилд тебе лучше отправиться как можно быстрее.
Так как уснуть я все равно не могла, то решила написать Майклу письмо. Думаю, первый проект Конституции был закончен гораздо быстрее.
Сочинив текст, я переписывала его снова и снова, пока, как мне показалось, не написала именно то, что хотелось: «Дорогой Майкл, мне становится плохо, когда я думаю о том, что ты болен. Мы с тобой как бы связаны одной нитью – если тебе тяжело, я тоже не нахожу себе места...'«
Конечно, я не смогла выразить все свои чувства, всю любовь на бумаге. Я боялась, напиши более откровенно – и цензура в лице Гордона встанет на пути моего послания к Майклу. Потом я стала гадать, как он его получит. Возможно, одна из сестер прочитает его вслух? Как он сам сможет одолеть его? Не знаю. Я так мало знаю.
Утром я отправила письмо «заказным» и могла не беспокоиться, что оно затеряется в недрах почтового ведомства.
А несколько дней спустя я вспомнила о Весе.
Сообщил ли ему кто-нибудь? Ведь он был лучшим другом Майкла и нашей семьи. А Клиффорд и Бенни – они знают?
Знают, все знают. Некто, посещающий один храм с семьей Ведланов, покупая у Бенни урну для мусора, поведал тому о происходящем. Они были страшно возмущены, что никто не подумал даже позвонить им... А я злилась на Веса, что он не позвонил мне. Но я ничего не сказала. Сейчас это все отошло на второй план.
Мы поговорили о Майкле, но так, как будто бы он уже умер. «Помнишь, как он делал это?..» «А помнишь, как он делал то?» Я рассказала, что родители хотят перевезти Майкла в Спрингфилд.
– Рад, что они собираются сделать это, – сказал мой собеседник. – Я буду ездить к ним каждый день, мы станем ходить в кино. Есть гамбургеры. А если он не сможет играть в гольф, то хоть посидим, посмотрим. Это будет здорово!
Целыми днями я старалась не отходить от телефона.
Боялась пропустить звонок. Гордона? Майкла? Чей-нибудь. Прошло уже две недели. Майкл уже должен был находиться в Спрингфилде.
Время я проводила, читая книги о смерти. О раке. О неизлечимых болезнях. «Смерть в Венеции», «Смерть торговца». Если проходя мимо книжного магазина я замечала на обложке слово «смерть», то тут же вытаскивала кошелек.
– Ты делаешь себя несчастной, – говорила моя мать, видя, что я читаю.
– Повышаю свой образовательный уровень, – огрызалась я.
– Доведешь себя до сумасшествия. Ну, позвони же туда. И хватит, пожалуйста, делать вид, что ты стоишь на краю могилы.
В конце концов, я решила последовать ее совету.
И как же Гордон был рад, что я позвонила!
24
Когда я была совсем маленькой, мать по воскресеньям возила меня с «визитами вежливости» к моему прадедушке...
Слепому, болезненному, древнему человечку, целые дни коротавшему в кресле.
...Майкл сидел в кресле, придвинутом к окну, из которого открывался красивый вид. Первое, что бросилось мне в глаза, пока я поднималась по ступенькам, собирая в кулак все свое никуда не годное мужество, был его хрупкий затылок на фоне такого огромного чванливого кресла. Наконец Гордон открыл дверь, и я поцеловала его в щеку. Норма с вязанием устроилась на диване. Я и ее клюнула в щеку. А затем повернулась к Майклу. Или к тому, что когда-то было Майклом.
Он был таким же костлявым и высохшим, как и мой усопший прадедушка. Он замер, сложив руки на коленях. И только правая нога подрагивала. Один глаз закрывала черная повязка, подобная той, что носили пираты, а поверх нее были надеты очки, похоже, купленные в дешевой аптеке.
Норма объяснила, говоря о Майкле почему-то как о чем-то неодушевленном, что то ли операция, то ли лечение, то ли рост опухоли, – привело к тому, что у него начало двоиться в каждом глазу. И он видел одновременно аж четыре изображения! Но, вроде бы, эта повязка позволяла ему сложить разрозненные фрагменты и видеть не более двух объектов сразу.
– Может быть, это и пройдет, – закончила она, – кто знает?
Одет он был в полосатую рубашку и плохо сидящие полосатые льняные штаны. Все это, а так же коричневые носки и белые теннисные туфли, было, видимо, позаимствовано из гардероба его отца. Гордон объяснил, что вещи Майкла еще не прибыли вместе с багажом из Портленда.
Руки Майкла, такие сильные когда-то, поражали своей худобой. Роскошная шевелюра – обкромсана на затылке, будто некто обкорнал его тупым кухонным ножом. И только одна вертикальная полоска, в дюймах трех выше шеи – там, где у него брали биопсию, была тщательно сбрита. Виднелся длинный тонкий шрам. Я не позволила себе вздрогнуть, когда мой взгляд остановился на этом шраме.
Вообще-то, спереди Майкл выглядел совсем неплохо, если не считать повязки, высохших рук и двух больших красных меток, оставленных рентгенологом в уголках его глаз. Сбоку же казалось, что он пользовался услугами того же парикмахера, что Билл Лугоси из «Франкенштейна».
Сидел он как-то устало и выглядел неуверенно, оказавшись в центре нашего внимания. Мучившая его дрожь не прекращалась. Нога постоянно тряслась, как будто весь его страх был локализован в этом месте. Было видно, как он старается, но никак не может справиться с этим.
Все последнее время меня терзал такой ужас, что я его больше никогда не увижу. И в эти первые секунды, наблюдая и автоматически фиксируя все эти изменения, я даже была способна сохранять улыбку. Никак не могла себе позволить выглядеть шокированной или напуганной. Только не перед Майклом. Он заговорил первым, уставившись на меня печальным и теплым взглядом:
– Уж не думал, что когда-нибудь снова тебя увижу.
– И не надейся на это, – какими глупыми были мои слова. И совершенно неуместными. Но, по крайней мере, я не рыдала.
Неподалеку от кресла стояла скамеечка для ног. Поцеловав его, я устроилась на ней. Чувствовалось, что родители смущены. Они старались не смотреть в нашу сторону. Стараясь говорить как можно тише, чтобы придать нашей беседе оттенок интимности, я обратилась к Майклу:
– Я так счастлива, быть рядом с тобой...
– И я тоже, – ответил он.
– У тебя что, новая машина, Фрэнни? – услышала я с дивана хриплый голос своей бывшей свекрови.
– А? – я обернулась к ней. Гордон сосредоточенно изучал кроссворд.
– Твоя машина. Она – новая? – не прекращая вязать, она вытягивала шею, чтобы выглянуть в окно.
– Нет-нет, я взяла ее на прокат. – Ответив, я улыбнулась Майклу, а он в ответ постарался улыбнуться мне.
– Не поверишь, как быстро я добралась сюда, – я вновь понизила голос. – Никак не могла дождаться, пока попаду сюда.
– А кондиционер в машине есть? – опять вклинилась в разговор Норма.
– Да-да, – ответила громко я. Непроизвольно взяла его высохшую руку и стала поглаживать. – Слушай, – обратилась я к нему, – если ты будешь весить меньше, чем я, то все, я – ухожу!
Я старалась его рассмешить.
Гордон оторвался от своего кроссворда:
– Майкл еще не ел. Ты что-то говорила по телефону о том, чтобы сходить с ним в ресторан? Там бы и перекусили, а?
– И зачем ему это надо? – удивилась Норма. – У нас и дома достаточно еды.
Я никак не могла припомнить, чтобы я говорила что-то о ресторане, но вот увезти Майкла из дома – это мне показалось прекрасной идеей.
– Ты не будешь возражать? – спросила я его.
– Конечно, – согласился он. Не то чтобы, сияя от восторга, но все же с той извиняющейся и печальной полуулыбкой, на которую, казалось, только и был способен. – Это было бы прекрасно.
– Но я могла бы приготовить ему макароны с сыром, – сказала Норма, ни к кому в отдельности не обращаясь.
– Позволь, я помогу тебе, – предложил Гордон, выпрыгивая из своего кресла и направляясь к сыну. – Может быть, сначала ты сходишь в туалет? И будет легче идти в ресторан...
– Но мне не надо туда... – запротестовал Майкл.
– А ты – попробуй, – уговаривал его отец.
Майкл уцепился за подлокотники, стараясь выбраться из кресла. С одной стороны его поддерживал Гордон. С другой – суетилась я, не зная, чем помочь. Походка у Майкла была неуверенной. Он приволакивал одну ногу. Гордон помог ему пересечь комнату. Я прикусила губу, чтобы сдержать слезы. Наконец мужчины скрылись в ванной, и Гордон плотно прикрыл за собой дверь.
Норма отложила вязанье.
– Какие симпатичные цветы, – сказала я, приглядываясь к ее работе. Нам бы следовало говорить о ее сыне, но я не могла обсуждать положение Майкла у него за спиной. – А что вы вяжете?
– Плед. Для нашего приюта, – ответила Норма, не поднимая глаз. – Если у тебя дома найдется немного ненужной пряжи, ты не могла бы прислать ее мне?
– Спрошу у мамы. Возможно, у нее осталось что-нибудь от свитеров, которые она вязала для детей моей сестры.
– А сколько уже детей у Мадлен? – поинтересовалась Норма.
– Двое.
– Этого достаточно, – заметила она. Затем, покачав головой, почти с отвращением произнесла: – Он все забывает. У него стала ужасная память.
Наверное, Норма была самой крепкой, самой молодо выглядевшей восьмидесятидвухлетней старушкой на планете. Да и Гордон был еще ничего себе. На вид никому из них нельзя было дать больше семидесяти. Да, Майкл вышел из крепкого рода. И должен был жить долго.
Наконец дверь ванной открылась, и показались наши мужчины.
– Привет, – сказал Гордон. – А вот и мы. – Пока Майкл продвигался к двери, Гордон все время поддерживал его под локоть. Когда они добрались до выхода, Майкл улыбнулся:
– Ну что, пойдем?
– Да, – сказала я и взяла его под руку. Он так нуждался в помощи, а мне так было необходимо хотя бы прикоснуться к нему.
Гордон придерживал входную дверь.
– Не уходите слишком надолго, – предупредил он. – Майклу нужно много спать.
– Все будет в порядке, – чуть раздраженно ответил Майкл.
– Он обожает шоколадные коктейли, – донесся из комнаты голос Нормы.
И вот мы с Майклом побрели к моей взятой напрокат машине. Стояла невыносимая жара, и автомобиль раскалился на солнце. Я открыла дверцу и помогла ему устроиться на пышущем жаром сиденье. Потом наклонилась и поцеловала его в губы.
– Наконец-то мы одни, – вздохнула я.
– Наконец-то, – отозвался он.
Я запустила мотор и сразу же включила кондиционер. Я ждала, что он поправит меня – ведь кондиционер сейчас мог только подавать в салон горячий воздух, но Майкл не сказал ни слова.
– Надеюсь, нам удастся найти это место, – нарушила я молчание. – Надо было спросить отца, как туда добраться.
– Найдешь как-нибудь, – ответил Майкл, пристально вглядываясь в лобовое стекло. Он сидел, выпрямившись, сложив руки на коленях. Он был похож на путника, изучающего незнакомую местность.
– Сейчас сворачивать?
– Да.
Я была рада, что он это помнит. Но уже через мгновенье он добавил неуверенно:
– Я так думаю...
Разыскать ресторан мне удалось лишь по своим смутным воспоминаниям да благодаря тому, что Спрингфилд – совсем небольшой город.
Когда мы подъехали, то через большие окна я увидела, что свободных мест нет, а перед входом топчется внушительная очередь. Я не знала, сможет ли он вынести ожидание, да и не хотелось задевать его гордость, так что у меня в голове созрел другой план. В этом заведении можно было сделать заказ, не выходя из машины, и полакомиться принесенными блюдами в ней же. Так что я предложила:
– Внутри чертова уйма народа, а мне так хочется побыть с тобой наедине. Давай-ка лучше поедим в машине?
– Хорошо, – согласился сразу же он. – Отличная идея.
– Что ты будешь?
– Все, что ты закажешь.
– Ты должен поправляться. – Несмотря на то, что кондиционер гудел изо всех сил, в машине, стоявшей в центре залитой гудроном площадки, было убийственно жарко. И после того, как мы перекусили, я предложила проехаться вокруг парка.
– Это будет просто замечательно, – сразу же кивнул Майкл.
Он выглядел абсолютно пассивным и сразу же соглашался со всеми моими предложениями.
Выехав на дорогу, ведущую к парку, я перехватила руль одной рукой, а другой – осторожно обняла его. Он повернулся ко мне и благодарно улыбнулся. Нога его, наконец, перестала дрожать.
– Так странно, – задумчиво сказала я. – Все так ужасно... А я так счастлива, видеть тебя, что не могу ни о чем другом и думать.
Майкл промолчал, но его нога вновь стала подрагивать.
В парке высилось множество огромных дубов. Вообще-то это место больше походило на лес. Только вот там и сям прятались фонтаны, бейсбольные поля, да поблескивало единственное на сорок миль в округе озеро. Я притормозила в тени векового дуба и выключила мотор, оставив кондиционер работающим. Думала, что на этот-то раз он поправит меня – ведь мог полететь аккумулятор, но Майкл и здесь остался безучастным.
Я наклонилась к нему и спросила:
– Можно мне поцеловать тебя?
– Это было бы прекрасно, – откликнулся он.
Я гладила его лицо... Одной рукой он обнял меня. Майкл был таким медлительным и нерешительным... Похоже, все это требовало от него огромных усилий, но, казалось, ему было приятно.
– Твои губы пахнут хрустящей картошкой, – засмеялась я.
– И твои...
А потом мы сидели, прижавшись друг к другу.
– Как ты себя чувствуешь с этой повязкой на глазу. Наверное, непривычно?
– Да, немного. Но с этим ничего нельзя поделать.
– Ах, милый... Это не может быть правдой. Они не могут быть правы... Проклинаю все это...
Его нога опять стала подрагивать. Я попыталась его успокоить... Обняла. Но я знала, что не смогу найти в себе силы сказать главное и единственное, что ему нужно от меня услышать... Что все будет хорошо. И я стала говорить с ним о смерти. Сказала, что не надо бояться. Что все люди, пережившие клиническую смерть, рассказывают о радостном и чистом свете, виденном ими в конце тоннеля. О родственниках, которые ждут нас там... Я думала, он пропустит мою болтовню мимо ушей. Но Майкл весь превратился в слух, жадно впитывая информацию. Впервые я видела в нем неподдельный интерес. И все эти оккультные сентенции сыпались из меня, как из хорошего лектора. И пока я вещала с убежденностью проповедника, вторая половина моего естества корчилась от той мучительной лжи, которую я извергала. Что я в действительности могла знать обо всем этом? Да и кто мог знать? Но мне было просто необходимо убедить его в правильности моих слов. И поэтому я прилагала все силы, чтобы то, что я говорю, звучало как можно более правдоподобно.
Слепому, болезненному, древнему человечку, целые дни коротавшему в кресле.
...Майкл сидел в кресле, придвинутом к окну, из которого открывался красивый вид. Первое, что бросилось мне в глаза, пока я поднималась по ступенькам, собирая в кулак все свое никуда не годное мужество, был его хрупкий затылок на фоне такого огромного чванливого кресла. Наконец Гордон открыл дверь, и я поцеловала его в щеку. Норма с вязанием устроилась на диване. Я и ее клюнула в щеку. А затем повернулась к Майклу. Или к тому, что когда-то было Майклом.
Он был таким же костлявым и высохшим, как и мой усопший прадедушка. Он замер, сложив руки на коленях. И только правая нога подрагивала. Один глаз закрывала черная повязка, подобная той, что носили пираты, а поверх нее были надеты очки, похоже, купленные в дешевой аптеке.
Норма объяснила, говоря о Майкле почему-то как о чем-то неодушевленном, что то ли операция, то ли лечение, то ли рост опухоли, – привело к тому, что у него начало двоиться в каждом глазу. И он видел одновременно аж четыре изображения! Но, вроде бы, эта повязка позволяла ему сложить разрозненные фрагменты и видеть не более двух объектов сразу.
– Может быть, это и пройдет, – закончила она, – кто знает?
Одет он был в полосатую рубашку и плохо сидящие полосатые льняные штаны. Все это, а так же коричневые носки и белые теннисные туфли, было, видимо, позаимствовано из гардероба его отца. Гордон объяснил, что вещи Майкла еще не прибыли вместе с багажом из Портленда.
Руки Майкла, такие сильные когда-то, поражали своей худобой. Роскошная шевелюра – обкромсана на затылке, будто некто обкорнал его тупым кухонным ножом. И только одна вертикальная полоска, в дюймах трех выше шеи – там, где у него брали биопсию, была тщательно сбрита. Виднелся длинный тонкий шрам. Я не позволила себе вздрогнуть, когда мой взгляд остановился на этом шраме.
Вообще-то, спереди Майкл выглядел совсем неплохо, если не считать повязки, высохших рук и двух больших красных меток, оставленных рентгенологом в уголках его глаз. Сбоку же казалось, что он пользовался услугами того же парикмахера, что Билл Лугоси из «Франкенштейна».
Сидел он как-то устало и выглядел неуверенно, оказавшись в центре нашего внимания. Мучившая его дрожь не прекращалась. Нога постоянно тряслась, как будто весь его страх был локализован в этом месте. Было видно, как он старается, но никак не может справиться с этим.
Все последнее время меня терзал такой ужас, что я его больше никогда не увижу. И в эти первые секунды, наблюдая и автоматически фиксируя все эти изменения, я даже была способна сохранять улыбку. Никак не могла себе позволить выглядеть шокированной или напуганной. Только не перед Майклом. Он заговорил первым, уставившись на меня печальным и теплым взглядом:
– Уж не думал, что когда-нибудь снова тебя увижу.
– И не надейся на это, – какими глупыми были мои слова. И совершенно неуместными. Но, по крайней мере, я не рыдала.
Неподалеку от кресла стояла скамеечка для ног. Поцеловав его, я устроилась на ней. Чувствовалось, что родители смущены. Они старались не смотреть в нашу сторону. Стараясь говорить как можно тише, чтобы придать нашей беседе оттенок интимности, я обратилась к Майклу:
– Я так счастлива, быть рядом с тобой...
– И я тоже, – ответил он.
– У тебя что, новая машина, Фрэнни? – услышала я с дивана хриплый голос своей бывшей свекрови.
– А? – я обернулась к ней. Гордон сосредоточенно изучал кроссворд.
– Твоя машина. Она – новая? – не прекращая вязать, она вытягивала шею, чтобы выглянуть в окно.
– Нет-нет, я взяла ее на прокат. – Ответив, я улыбнулась Майклу, а он в ответ постарался улыбнуться мне.
– Не поверишь, как быстро я добралась сюда, – я вновь понизила голос. – Никак не могла дождаться, пока попаду сюда.
– А кондиционер в машине есть? – опять вклинилась в разговор Норма.
– Да-да, – ответила громко я. Непроизвольно взяла его высохшую руку и стала поглаживать. – Слушай, – обратилась я к нему, – если ты будешь весить меньше, чем я, то все, я – ухожу!
Я старалась его рассмешить.
Гордон оторвался от своего кроссворда:
– Майкл еще не ел. Ты что-то говорила по телефону о том, чтобы сходить с ним в ресторан? Там бы и перекусили, а?
– И зачем ему это надо? – удивилась Норма. – У нас и дома достаточно еды.
Я никак не могла припомнить, чтобы я говорила что-то о ресторане, но вот увезти Майкла из дома – это мне показалось прекрасной идеей.
– Ты не будешь возражать? – спросила я его.
– Конечно, – согласился он. Не то чтобы, сияя от восторга, но все же с той извиняющейся и печальной полуулыбкой, на которую, казалось, только и был способен. – Это было бы прекрасно.
– Но я могла бы приготовить ему макароны с сыром, – сказала Норма, ни к кому в отдельности не обращаясь.
– Позволь, я помогу тебе, – предложил Гордон, выпрыгивая из своего кресла и направляясь к сыну. – Может быть, сначала ты сходишь в туалет? И будет легче идти в ресторан...
– Но мне не надо туда... – запротестовал Майкл.
– А ты – попробуй, – уговаривал его отец.
Майкл уцепился за подлокотники, стараясь выбраться из кресла. С одной стороны его поддерживал Гордон. С другой – суетилась я, не зная, чем помочь. Походка у Майкла была неуверенной. Он приволакивал одну ногу. Гордон помог ему пересечь комнату. Я прикусила губу, чтобы сдержать слезы. Наконец мужчины скрылись в ванной, и Гордон плотно прикрыл за собой дверь.
Норма отложила вязанье.
– Какие симпатичные цветы, – сказала я, приглядываясь к ее работе. Нам бы следовало говорить о ее сыне, но я не могла обсуждать положение Майкла у него за спиной. – А что вы вяжете?
– Плед. Для нашего приюта, – ответила Норма, не поднимая глаз. – Если у тебя дома найдется немного ненужной пряжи, ты не могла бы прислать ее мне?
– Спрошу у мамы. Возможно, у нее осталось что-нибудь от свитеров, которые она вязала для детей моей сестры.
– А сколько уже детей у Мадлен? – поинтересовалась Норма.
– Двое.
– Этого достаточно, – заметила она. Затем, покачав головой, почти с отвращением произнесла: – Он все забывает. У него стала ужасная память.
Наверное, Норма была самой крепкой, самой молодо выглядевшей восьмидесятидвухлетней старушкой на планете. Да и Гордон был еще ничего себе. На вид никому из них нельзя было дать больше семидесяти. Да, Майкл вышел из крепкого рода. И должен был жить долго.
Наконец дверь ванной открылась, и показались наши мужчины.
– Привет, – сказал Гордон. – А вот и мы. – Пока Майкл продвигался к двери, Гордон все время поддерживал его под локоть. Когда они добрались до выхода, Майкл улыбнулся:
– Ну что, пойдем?
– Да, – сказала я и взяла его под руку. Он так нуждался в помощи, а мне так было необходимо хотя бы прикоснуться к нему.
Гордон придерживал входную дверь.
– Не уходите слишком надолго, – предупредил он. – Майклу нужно много спать.
– Все будет в порядке, – чуть раздраженно ответил Майкл.
– Он обожает шоколадные коктейли, – донесся из комнаты голос Нормы.
И вот мы с Майклом побрели к моей взятой напрокат машине. Стояла невыносимая жара, и автомобиль раскалился на солнце. Я открыла дверцу и помогла ему устроиться на пышущем жаром сиденье. Потом наклонилась и поцеловала его в губы.
– Наконец-то мы одни, – вздохнула я.
– Наконец-то, – отозвался он.
Я запустила мотор и сразу же включила кондиционер. Я ждала, что он поправит меня – ведь кондиционер сейчас мог только подавать в салон горячий воздух, но Майкл не сказал ни слова.
– Надеюсь, нам удастся найти это место, – нарушила я молчание. – Надо было спросить отца, как туда добраться.
– Найдешь как-нибудь, – ответил Майкл, пристально вглядываясь в лобовое стекло. Он сидел, выпрямившись, сложив руки на коленях. Он был похож на путника, изучающего незнакомую местность.
– Сейчас сворачивать?
– Да.
Я была рада, что он это помнит. Но уже через мгновенье он добавил неуверенно:
– Я так думаю...
Разыскать ресторан мне удалось лишь по своим смутным воспоминаниям да благодаря тому, что Спрингфилд – совсем небольшой город.
Когда мы подъехали, то через большие окна я увидела, что свободных мест нет, а перед входом топчется внушительная очередь. Я не знала, сможет ли он вынести ожидание, да и не хотелось задевать его гордость, так что у меня в голове созрел другой план. В этом заведении можно было сделать заказ, не выходя из машины, и полакомиться принесенными блюдами в ней же. Так что я предложила:
– Внутри чертова уйма народа, а мне так хочется побыть с тобой наедине. Давай-ка лучше поедим в машине?
– Хорошо, – согласился сразу же он. – Отличная идея.
– Что ты будешь?
– Все, что ты закажешь.
– Ты должен поправляться. – Несмотря на то, что кондиционер гудел изо всех сил, в машине, стоявшей в центре залитой гудроном площадки, было убийственно жарко. И после того, как мы перекусили, я предложила проехаться вокруг парка.
– Это будет просто замечательно, – сразу же кивнул Майкл.
Он выглядел абсолютно пассивным и сразу же соглашался со всеми моими предложениями.
Выехав на дорогу, ведущую к парку, я перехватила руль одной рукой, а другой – осторожно обняла его. Он повернулся ко мне и благодарно улыбнулся. Нога его, наконец, перестала дрожать.
– Так странно, – задумчиво сказала я. – Все так ужасно... А я так счастлива, видеть тебя, что не могу ни о чем другом и думать.
Майкл промолчал, но его нога вновь стала подрагивать.
В парке высилось множество огромных дубов. Вообще-то это место больше походило на лес. Только вот там и сям прятались фонтаны, бейсбольные поля, да поблескивало единственное на сорок миль в округе озеро. Я притормозила в тени векового дуба и выключила мотор, оставив кондиционер работающим. Думала, что на этот-то раз он поправит меня – ведь мог полететь аккумулятор, но Майкл и здесь остался безучастным.
Я наклонилась к нему и спросила:
– Можно мне поцеловать тебя?
– Это было бы прекрасно, – откликнулся он.
Я гладила его лицо... Одной рукой он обнял меня. Майкл был таким медлительным и нерешительным... Похоже, все это требовало от него огромных усилий, но, казалось, ему было приятно.
– Твои губы пахнут хрустящей картошкой, – засмеялась я.
– И твои...
А потом мы сидели, прижавшись друг к другу.
– Как ты себя чувствуешь с этой повязкой на глазу. Наверное, непривычно?
– Да, немного. Но с этим ничего нельзя поделать.
– Ах, милый... Это не может быть правдой. Они не могут быть правы... Проклинаю все это...
Его нога опять стала подрагивать. Я попыталась его успокоить... Обняла. Но я знала, что не смогу найти в себе силы сказать главное и единственное, что ему нужно от меня услышать... Что все будет хорошо. И я стала говорить с ним о смерти. Сказала, что не надо бояться. Что все люди, пережившие клиническую смерть, рассказывают о радостном и чистом свете, виденном ими в конце тоннеля. О родственниках, которые ждут нас там... Я думала, он пропустит мою болтовню мимо ушей. Но Майкл весь превратился в слух, жадно впитывая информацию. Впервые я видела в нем неподдельный интерес. И все эти оккультные сентенции сыпались из меня, как из хорошего лектора. И пока я вещала с убежденностью проповедника, вторая половина моего естества корчилась от той мучительной лжи, которую я извергала. Что я в действительности могла знать обо всем этом? Да и кто мог знать? Но мне было просто необходимо убедить его в правильности моих слов. И поэтому я прилагала все силы, чтобы то, что я говорю, звучало как можно более правдоподобно.