Юденич Марина. Welcome to Трансильвания

   — Насколько я понял, ее специальность — психология? Если вас интересует мнение специалиста, нужен гематолог.
   — Я бы назвал ее специалистом широкого профиля. Очень широкого. Однако с чем бы ни возвратилась Полина, нам не стоит расслабляться. Итак, этот Батори не отходил от Влада. Только и всего?
   — Не только. До этого столь же плотно он опекал доктора Брасова.
   — Но того убили «вампирским» способом. Кстати, в этом чертовом механизме нам еще предстоит разобраться.
   — Механизм, на мой взгляд, не так уж важен. Разумеется, кто-то его изобрел — кто-то весьма хитроумный. А механизм в конечном итоге может оказаться очень простым. Какая разница? Куда важнее знать кто — а не как. Потому — продолжу. Вернее, отвечу на ваш вопрос, сэр Энтони. Относительно доктора Брасова. Он умер иначе, нежели ваш друг, это верно. Аналогию я усматриваю в другом. Тесная, постоянная опека обоих Каролем Батори — вот что меня настораживает. И еще вопрос: куда подевался преданный секретарь, он же практически и слуга, в ту ночь, когда погиб профессор Брасов? Заметьте, эта была совсем не обычная ночь. Полная луна, совпавшая с Вальпургиевой ночью, что случается не так уж часто. В такие ночи, по преданию, на ратушной площади Сигишоары сам Дракула, восстав из могилы, вершит свой суд. Что же выходит? Ученый, категорически отрицающий всякий мистицизм, именно этой ночью отправляется именно на эту площадь, а верноподданнейшему секретарю об этом ничего не известно?
   — Что ж, это, безусловно, повод для размышлений. Однако, друзья мои, размышлять таким образом мы можем еще достаточно долго. Я же, откровенно говоря, предпочитаю действовать.
   — Как именно?
   — Кто-то из вас увлекается рыбной ловлей?
   — О нет.
   — Ты, Стив?
   — Разве ты не знаешь, Тони? Ни охотой, ни рыбалкой…
   — Ну а вы, Костас, морской волк, неужели…
   — Не могу назвать себя страстным любителем, однако кое-что в этом деле соображаю. Вы собираетесь организовать рыбалку, милорд?
   — Угадали, друг мой. Несколько своеобразную. Ловить будем «противную сторону». На живца. Все знают, что это такое?
   — Полагаю, что да.
   — Для этого вовсе не нужно быть рыболовом…
   — Действительно. Тогда мой план должен быть вам ясен.
   — Ты хочешь, чтобы кто-то из нас опасно приблизился ко «второй теме»?
   — Верно, Стив. А поскольку книжных червей и борзописцев в нашей компании не наблюдается, приблизиться, очевидно, следует в самом прямом смысле.
   — К чему же?
   — Ну, это как раз ясно: все к тем же развалинам. Однако позволю напомнить: мы с Костатом только что оттуда. И — ничего. Не клюнуло.
   — Значит, вы пробыли там недостаточно долго. Или информация о вашем пребывании не достигла нужных ушей. Словом, я абсолютно уверен: если посидеть там подольше — клюнет. Не может не клюнуть.
   — Да, вероятность велика. Что ж, Костас, вы готовы совершить обратный путь?
   — Ну почему сразу — Костас? Я вовсе не настаиваю, чтобы это снова были вы с Костасом, Стив.
   — Знаешь, Тони, я не очень представляю тебя, равно как и господина аль Камаля, в образе живца.
   — Полагаешь, мы струсим?
   — Отнюдь, скорее струсит хищник. Слишком крупным покажется ему живец. Не правдоподобно крупным.
   — Действительно, милорд. Нам с полковником это будет сподручнее. Но вы, кажется, хотели дождаться возвращения вашей приятельницы?
   — Терпеть не могу ожидание.
   — Я тоже. Однако не мешало бы все же узнать, где сейчас Полина.
   — В отеле, разумеется. Отсыпается после перелета. Где же еще ей теперь быть?
   Лорд Джулин, как, впрочем, и всегда, был совершенно уверен в том, что говорил.
   Фраза прозвучала веско и основательно.
   Никто из присутствующих ни на секунду не усомнился в справедливости сказанного.
   И совершенно напрасно.
   Прошло совсем немного времени, и двое мужчин, те, что последними прибыли на борт яхты, покинули ее снова.
   Путь их лежал строго в обратном направлении.
   На северо-запад.
   К развалинам Поенарского замка.

Неожиданное предложение

 
   Они говорили еще очень долго. Время, отведенное ночи, истекало. Черный сумрак за окном медленно наполнялся густой сочной синью.
   Разговор, однако, не был окончен.
   И, надо сказать, это был странный, постоянно петляющий разговор.
   Однако ж если вдруг оказался бы в то время поблизости внимательный сторонний наблюдатель, он непременно обнаружил бы в этой неровной, петляющей беседе некую закономерность.
   О чем бы ни говорили собеседники — а говорили они этой ночью о многом, — через некоторый промежуток времени непременно возвращались все к одной и той же теме.
   А вернее — персоне.
   Но постороннего наблюдателя в ту пору не было подле них.
   Разговор же снова — в который уж раз — незаметно и как бы сам собой вернулся к известному вопросу.
   — Вы — профессионал в этой области, Полина, и потому вам наверняка покажется небезынтересным психологический портрет валашского господаря. Этой теме мой покойный босс посвятил отдельную монографию. Его взгляд проник, как мне кажется, достаточно глубоко, а выводы многое объясняют в поведении Влада. Оно, надо сказать, зачастую кажется загадочным. Люди не понимают природу его поступков, отсюда — так по крайней мере раньше казалось нам с боссом — всевозможные кривотолки и нелепые фантазии.
   — Любопытно.
   — Так вот, доктор Брасов полагал, что Влад Дракула не был садистом, как это представляют некоторые историки. Жестокость не была потребностью его души. И в то же время нельзя не признать, что зачастую он бывал неоправданно жесток. Неоправданно и демонстративно. Демонстративно. Сейчас будьте внимательны — поскольку это ключевое определение в теории доктора Брасрва. В соответствии с ней Влад Дракула вынужден был демонстрировать миру свою якобы непомерную жестокость исключительно для того, дабы устрашить возможных и вероятных врагов. Представьте себе: правитель крохотного государства со всех сторон был окружен противниками, тайными и явными. Османы прежде всего, разумеется. Огромная, почти непобедимая армия султана. Это раз. Венгры, почти откровенно претендующие на господство в провинциях, которые Влад считал своими. Прежде всего речь идет о Трансильвании. Это два. В самой Трансильвании — недовольные его политикой богатые саксонские купцы и ремесленники. Три. Валашские бояре. Его вассалы, не желавшие усиления власти сеньора. Четыре. Прибавьте сюда постоянное давление со стороны Ватикана — Влад долго и упорно не желал покидать лоно православной церкви. Пять. Друзья же, напротив, были малочисленны и непостоянны. Не слишком ли много для одного, пусть и очень храброго, рыцаря? Одиночество — едва ли не главная его проблема. Один вынужден был противостоять всем. В таких условиях оружие рыцаря должно было быть не просто надежным — изощренным. И он нашел такое оружие.
   — Устрашение?
   — Да. Запугать возможных врагов еще до того, как они нанесут удар. Ради этого он хотел и должен был стать ужасным. Запредельно ужасным, чтобы кровь стыла в жилах при одном только упоминании имени. И он достиг цели. В своей работе босс назвал его «поэтом террора».
   — Стройная теория. И… послушайте, Кароль! Она не наводит вас на некоторые мысли применительно к нашим событиям?
   — Не понимаю, о чем вы?
   — Террор Дракулы, согласно теории вашего шефа, был демонстративным. И совершался во имя устрашения. Действительно, очень на то похоже. Перенесемся в наши дни. Те, кто задумал и осуществил серию жутких убийств сегодня — вдумайтесь! — разве они не действуют по той же схеме? Не просто уничтожить некоторых. Но запугать — всех.
   — Запугать? Но… зачем же? Во имя чего такая жестокость?
   — А во имя чего столь обильно проливал людскую кровь ваш герой?
   — То есть как — во имя чего? Дабы защитить… Свою землю, свой народ, свои права…
   — Иными словами — свои интересы, не так ли? Достойные интересы, не спорю.
   — Возможно… То есть, наверное, можно сказать и так.
   — Отлично. Теперь представьте, что некто постиг тайну изощренного оружия благородного рыцаря. Некто, чьи помыслы не столь чисты. Каково? Вы совершенно правы, называя жестокую политику Влада Третьего оружием. Но ведь оружие действует не только в руках героев, злодеи пользуются им с тем же успехом. Порой даже более успешно.
   — Да… Да… Но — погодите! Каковы же интересы этих сегодняшних злодеев? Чего они добиваются, убивая одних и запугивая всех?
   — Не знаю. Но думаю, ответ где-то рядом. Возможно, его следует искать на поенарских развалинах, а вероятнее всего — под ними.
   — Нет!!!
   — Почему же — нет? И так категорично…
   — Потому… Потому что… Во-первых, поенарские развалины исследовались многократно…
   — Вот как? А мне говорили, что до экспедиции доктора Эрхарда всерьез там практически никто не работал.
   — Это не так. Коммунисты просто не слишком любили информировать общество о том, что творится в стране.
   — Допустим. Отчего же тогда загадочный череп пролежал в земле так долго?
   — Как вы не понимаете? Находки такого рода — всегда вопрос везения. И потом, у Эрхарда было самое современное оборудование…
   — Везение оставим за скобками. Что же касается оборудования — принимаю. Но этот тезис работает на мою версию. Впервые пришли люди с серьезным оборудованием, и — пожалуйста! — сенсационная находка. Дове-дись им работать подольше — кто знает, что бы еще обнаружилось в подземельях замка? И потом…
   — Что? Что — потом?
   — Потом мне кажется, Кароль, что сейчас вы не совсем искрении. Что-то иное отталкивает вас от поенарских развалин.
   — Да… Вы правы… Но это опять оно. То, чего вы упорно не желаете понимать. Или — принимать. Словом, теперь я боюсь Поенари. Очень боюсь. Даже простого упоминания. Теперь — после гибели экспедиции Эрхарда?
   — .Нет. После того как мы побывали там с герцогом Текским.
   — Своевременное напоминание. Мы ведь говорили о нем, но потом как-то ушли в сторону. Вы как раз собирались рассказать о тех днях, что провели вместе.
   — Да… действительно. Но теперь я уже и не помню, где остановился.
   — В самом начале. Вы встретили герцога в аэропорту, отвезли в отель…
   — Нет. Прежде мы ужинали в городе и говорили. У его светлости было очень много вопросов, что совершенно понятно. Кроме того — что тоже объяснимо, — он был сильно взволнован, я бы даже сказал, пребывал в смятении.
   — Вопросы касались гибели доктора Брасова?
   — В основном — да. Вообще первая наша беседа была довольно сумбурной. Настолько, что сейчас я вряд ли смогу ее воспроизвести. Но говорили мы все больше о докторе Брасове, это точно. И о господаре Владе, разумеется.
   — Вы поделились с ним возникшими сомнениями?
   — Он сам заговорил об этом.
   — Вот как?
   — Да. Знаете, теперь, пожалуй, я понимаю ваш вопрос о переписке между ними: герцогом Текским и моим боссом. В ней, очевидно, содержалось что-то такое… Да?
   — Ничего определенного. Однако факты были изложены таким образом, что в душу любого здравомыслящего человека закрались бы сомнения. Впрочем, о здравомыслии в подобной ситуации говорить неуместно. Слишком уж фантастические — чтобы не сказать больше — напрашиваются выводы.
   — Вы действительно так думаете?
   — Разумеется. Надеюсь, и вы станете думать так же, когда окончательно оправитесь от потрясения и начнете рассуждать логически.
   — Хочется верить.
   — В самом деле хочется? Тогда это непременно случится. Рано или поздно. Но вернемся к покойному герцогу. Его одолевали сомнения. Насколько сильные?
   — Отвечу вашими же словами: ничего определенного. Смутные тревоги. Надо сказать, в тот вечер многое было недосказано. Будто и он, и я боялись напрямую произнести страшные слова. Впрочем, почему будто? Так и было — боялись.
   — А позже?
   — И позже — тоже. Даже на развалинах Поенари.
   — Почему — даже?
   — Вы уже успели там побывать?
   — Пока нет.
   — В таком случае, боюсь, вряд ли поймете меня сейчас. Это необъяснимо, но там, на руинах самой таинственной из всех резиденций господаря Влада, большинство людей охватывает странное, довольно сложное чувство. Не страх в классическом понимании. Скорее — трепет. Непонятное волнение. Кто-то чувствует себя дискомфортно. Кто-то, напротив, испытывает душевный подъем, сродни тому, что хорошо знаком людям, посетившим святые места.
   — А вы? Что испытываете вы?
   — Я? Очень точный вопрос. Знаете, в этом, возможно, все дело… Прежде мы с доктором Брасовым не раз посещали Поенари. И всякий раз меня обуревал почти мистический восторг. Да-да, именно восторг. Но в тот день, когда довелось сопровождать герцога Текского… О! В тот день все было иначе. И это вовсе не было только мое ощущение. Его светлость испытывал едва ли не то же самое. Возможно, его чувство было даже более сильным.
   — Что за чувство, Кароль?
   — Чувство… Я вряд ли найду слова, чтобы передать его в точности. Но — смотрите-ка! — уже рассвело… Который теперь час?
   — Пятнадцать минут восьмого.
   — Утро… Я так и не сумел ничего объяснить… А ведь шел именно ради этого. Это так важно для меня. И вообще… может оказать важным для всех… Вы должны понять. Обязательно должны! Послушайте! Поедем в Поенари! Прямо сейчас. Вы — тонкий человек, вы не сможете не почувствовать… И я… быть может, там… с вами… мне станет легче. Я смогу говорить об этом. Поедем!.. Молчите? Значит — нет?
   — Отчего же? Неожиданное предложение, но… довольно интересное. И я… Я, пожалуй, его приму. Едем!
   — Слава Богу! Клянусь… Я уверен, вы не пожалеете.
   — Надеюсь. Однако поездку надо как-то устроить…
   — О, не беспокойтесь! Мне не привыкать. Полчаса — не больше. Вы не передумаете?
   — Надеюсь, нет.
   — Благодарю!
   Окрыленный, он умчался куда-то, еще раз пообещав вернуться не позднее чем через полчаса.
   И все устроить.
   — Авантюра, конечно, — сказала Полина сама себе.
   Однако внезапный порыв Кароля Батори передался и ей.
   Одеваясь, она поймала себя на том, что спешит, словно боясь оказаться неготовой к моменту его возвращения.
   И сочла необходимым еще раз обратиться к себе вслух. Что делала в самых крайних случаях.
   — Спокойней, девушка! Можно подумать, впереди у вас первое свидание. На самом-то деле еще неизвестно, что действительно ожидает вас впереди. И потому… Потому не мешает поставить в известность компаньонов. Они, кстати, ведут себя совершенно по-свински. Я сломя голову мчалась сюда из Москвы, а оба джентльмена даже не соизволили поинтересоваться, как у меня дела. И вообще запропастились неведомо куда.
   Она позвонила в рецепцию с просьбой соединить ее с апартаментами лорда Джулина.
   — Сожалею, мадам. Господин Джулиан так и не возвращался.
   — А господин Мур?
   — Минуту… Увы, мэм! Его тоже нет.
   — Чертовщина!
   Полина в сердцах опустила трубку. Но уже через мгновение раздражение прошло. Настроение было по-прежнему приподнятым. Великолепным.
   Кароля Батори она встречала во всеоружии и даже с некоторым нетерпением.
   — Мы можем ехать?
   — Лететь. Я раздобыл вертолет.
   — Ничего себе! Это так просто?
   — Совсем не просто. Но я же сказал: не привыкать. Экскурсии — мое хобби. И дополнительный заработок. Потому необходимые контакты налажены.
   — Это радует.
   Через сорок минут они добрались до маленького военного аэродрома на окраине Бухареста и, беспрепятственно миновав неприступный с виду контрольно-пропускной пункт, оказались на летном поле.
   Прошло еще несколько минут — и тяжелый, оглушительно ревущий вертолет, медленно набрав высоту, взял курс на Поенари.
   Говорить в крохотном салоне было невозможно, к тому же вертолет нещадно трясло и бросало из стороны в сторону.
   Полет обещал быть не слишком комфортным.
   Однако и это обстоятельство нимало не испортило настроения.
   Разглядывая в иллюминатор проплывающие внизу окрестности Бухареста, Полина что-то напевала себе под нос.
   Ей было невдомек, что в то же самое время в небе Румынии парит еще одна механическая стрекоза.
   Правда, значительно легче, миниатюрнее и удобнее той, что несла теперь их в прозрачной небесной сини.
   На том борту к развалинам Поенарского замка направлялись еще два человека, в надежде отыскать ответ на вопрос, одинаково вроде бы волнующий всех четверых.
   Но — Боже правый! — какими разными были волнения каждого!
   Какими непохожими!

Тайные размышления

 
   "…Силы небесные, как?!
   Как это могло случиться?!
   Нет, невозможно.
   Невозможно по определению.
   Этого не должно было произойти.
   Этого не может быть.
   Однако — произошло. Однако — это есть. И никуда от этого не деться.
   Чертов самовлюбленный выродок. Я, я, я!!! Не кто-то, а именно я.
   Идиот, уверовавший в собственную исключительность. Возомнивший себя гением. Полагавший, что обманул всех.
   Обманул, запугал и может теперь водить за нос сколь угодно долго. До той поры, пока…
   А кстати, пока — что?
   На что ты, собственно, рассчитывал, маленький ублюдок?
   То есть как — на что?
   Нужно было просто выиграть время. Найти немного денег. Но главное — отвадить всех от того места.
   Боже правый, если бы только чертовы развалины не были рядом! Они же, как мухи на кучу навоза, слетались на эту груду камней.
   Искали. Рыли. Пророчили.
   Что, спрашивается, пытались доказать? Зачем?!
   «Во имя исторической справедливости…»
   «Защищая честь героя…»
   Кретины!
   Какое ему теперь до всего этого дело? Шесть сотен лет прошло, кости и те почти истлели.
   Что ему, кто бы он ни был на самом деле, мирская возня?
   Жарится на сковородке у сатаны, или пьет нектар с ангелами — все едино.
   Будь он проклят! Дважды предавший. Когда-то — ее, а нынче — меня.
   Будь ты проклят! Слышишь, Пронзатель? Каково тебе теперь? Это ведь не только меня, это и тебя раскусили сегодня. А? Молчишь. Корчишься в судорогах, я знаю.
   А откуда, собственно, я это знаю? Не дано мне этого знать.
   Зато другое — очевидно. Это не он вовсе, это я корчусь теперь в судорогах. В бессильной злобе, как пишут в плохих романах.
   Но почему же бессильной?
   И он… Кстати, он тоже наверняка корчился так же, когда отступал под ударами турок, юлил и пресмыкался перед султаном, в бешенстве разрывал свежую могилу родного брата, убитого своими же вассалами, венчался с нелюбимой, чах в золоченой клетке короля Матьяша, отрекался от веры отцов…
   Корчился наверняка. И еще как!
   А потом? Что — потом? Потом приходил в себя и…
   Что — и?..
   Начинал все сначала.
   Убивал. Убивал. Убивал.
   И все в конце концов отступали.
   Все-е-е.
   А я? Я — что же? Я, выходит, отступаю?
   Да. Но что теперь можно сделать? Разве что-то можно сделать теперь? Они все знают.
   Они? А сколько их? Горстка. И потом, что, собственно, они знают? Главное им неведомо. Значит…
   Значит — что?
   То есть как это — что? Надо продолжать. Не пугаться, не трусить самому! Вот что надо.
   Действительно! Что это я раскис?
   Тем более пока… Пока — черт побери! — все складывается в мою пользу… Мы здесь вдвоем. Всего лишь вдвоем. И я вне подозрений. Кто же, скажите на милость, помешает сделать все, как обычно? Это даже проще, чем то, что уже сделано. К тому же, вполне вероятно, это станет последним штрихом. Трое — впрочем, тогда их будет уже двое — задумаются. Одно дело — рассуждать о чужих смертях, совсем другое — когда гибнет близкий.
   Однако — стоп! Особенно уповать на это не стоит. И вообще не стоит загадывать. Забегать вперед.
   Действовать надо поэтапно. Медленно, но неумолимо. Как он. И не паниковать.
   Их всего лишь трое…
   Четвертый — со всей своей смешной камарильей — сам по себе. И не станет лезть на рожон. Нет, не станет. Он не из таковских.
   Только эти трое.
   Впрочем, можно считать, что уже и не трое вовсе…"
   Человек, легко и пружинисто идущий по узкой тропе, внезапно остановился, склонился к земле. И посторонился.
   — Я сейчас. Кажется, растер ногу. Черт! Идите вперед. Попробую переодеть носок.
   Легким, едва уловимым движением говоривший достал из кармана тонкую перчатку, ловко натянул ее на руку.
   Жесты были быстрыми и отточенными.
   Через мгновение он уже готов был стремительно рвануться вперед, настигая того, к кому только что обращался.
   Но — не успел.
   Сокрушительный удар обрушился сзади, поверг на землю.
   Впрочем, сам он ничего так и не понял.
   Вдруг и сразу померк яркий солнечный свет.
   И бездонная, непроглядная распахнула перед ним свои объятия тьма.

Работа над ошибками

 
   Яхта по имени «Смерть».
   Это снова была она.
   Красавица яхта, по странной прихоти хозяина названная одним из имен смерти.
   Или — ада, преисподней.
   Или — реки, несущей свинцовые воды прямиком в царство мертвых.
   Много значений было у имени «Ахерон», но за каждым из них маячили во тьме веков мрачные, зловещие символы.
   Яхта же, напротив, была на удивление светлой, нарядной и праздничной.
   Возможно, на чей-то взыскательный вкус, даже чересчур.
   Однако ж нынешним вечером люди, собравшиеся на борту «Ахерона», ничего этого не замечали.
   Или не хотели замечать.
   Ни грозного, пугающего имени.
   Ни помпезной, бьющей через край роскоши.
   — Вы плохо себя чувствуете, Полина?
   Во взгляде Стивена Мура плескалась тревога.
   Полина и впрямь выглядела сейчас не лучшим образом.
   — Плохо. Но это совсем не то, о чем вы думаете, Стив.
   — А о чем, по-вашему, я сейчас думаю?
   — О том, что я здорово переволновалась — да что там переволновалась! — перепугалась за те мгновения, пока вы мужественно спасали меня, сокрушая современного упыря. И до сих пор не могу прийти в себя.
   — А это не так?
   — Не так. То есть, разумеется, и переволновалась, и перепугалась, но плохо мне сейчас совсем не поэтому.
   — Почему же?
   — Неужели не ясно?
   — Мне — ясно. Недуг, которым, очевидно, страдает наша прекрасная леди, называется — самоедство. — Лорд Джулиан смотрел ласково, однако едва заметная ирония сквозила в этом взгляде.
   — Вы правы, ваша светлость. Как, впрочем, и всегда.
   — Бросьте, Полли. От ошибок в нашем деле не застрахован никто.
   — Не слишком убедительно, Стив, хотя и гуманно. Такие ошибки непозволительны. Тем более в нашем деле. Потому что обычно за них приходится расплачиваться жизнью. Хорошо, если только своей.
   — Но не пришлось же?
   — Благодаря вам.
   — Тогда уж — Костасту.
   — Спасибо, Стив. Однако, если уж говорить об ошибках, изначально во всем виноват именно я.
   — С какой это стати?
   — Очень просто. Стоило только вспомнить, где раньше видел этот странный крест — были же какие-то смутные сомнения в глубине души! — и не пришлось бы Полине так рисковать. Все разрешилось бы гораздо раньше.
   — Ну, что ж теперь об этом толковать. Слава Богу, разрешилось теперь. И вполне благополучно.
   — Послушайте, друзья мои, у меня сейчас такое чувство, будто перелистываю книгу, в которой не хватает нескольких страниц. А книга интересная, и, откровенно говоря, я был бы совсем не прочь прочесть ее полностью. Полагаю, нечто похожее испытывает и господин аль Камаль.
   — Справедливо полагаете, сэр Энтони. Скажу больше: в моей книге нет большинства страниц, подавляющего большинства. И это досадно.
   — Иными словами, Энтони, ты хочешь, чтобы кто-то из нас исполнил роль мисс Марпл?
   — Мисс Марпл?
   — Шерлока Холмса, Эркюля Пуаро… Словом, той персоны, которая в конце детективного романа собирает всех героев у камина, потягивает виски или разливает чай и расставляет все по своим местам.
   — Вот именно, Стив, вот именно. Этого я и хочу. Понимаю, что вы с Полли и Костасом уже обсудили все на обратном пути, то есть — продолжая аналогию — моя книга вами давно прочитана и усвоена. Однако смиренно прошу потешить старика Джулиана и нашего уважаемого хозяина.
   — Откровенно говоря, на обратном пути мы были не в состоянии что-либо обсуждать. Тем более — досконально, так, чтобы окончательно усвоить…
   — Тем более, Стив.
   — Да, тем более… Что ж, Полли, у вас хватит сил расставить все по своим местам?
   — Почему — я?
   — У вас лучше получится.
   — На самом деле вы надеетесь, что это отвлечет меня от процесса самоедства?
   — А хоть бы и так! Что в этом плохого?
   — Действительно, Полли! И — вот что! — прежде чем начать, промочите-ка горлышко.
   Лорд Джулиан неожиданно легко поднялся из глубокого кресла, стремительно пересек просторный салон и, оказавшись у стойки бара, собственноручно плеснул в низкий тяжелый стакан с толстым дном немного золотистой жидкости.
   — Благодарю, Энтони, но, откровенно, не слишком люблю виски.
   — Вы можете не любить виски вообще, Полли. Но это «Balblair» из моих личных запасов. Отрываю, можно сказать, от сердца. С кровью.
   — Ну, будь по-вашему, давайте свой «Balblair»… Напиток на самом деле оказался удивительно мягким и отчасти даже приятным на вкус.
   — Итак, обо всем по порядку.
   И потому — прежде немного истории.
   Обратимся к прошлому.
   Далекому.
   Год 1462-й.
   Бесконечное противостояние валашского правителя и — страшно сказать — самого турецкого султана Мехмеда Завоевателя в этом году оборачивается поражением Влада Третьего.
   Армия его разбита.
   Сам же валашский господарь, осажденный в своей любимой резиденции — Поенари, умудряется бежать прямо из-под носа у турок.