Страница:
Работа — будь то написание научного труда, популярной статьи, разбор вручную очередного каменного завала, монотонное копание в пыли или что иное — начиналась, таким образом, неукоснительно в половине восьмого.
Невзирая на время года, погодные условия и прочие малосущественные обстоятельства.
Так было и сегодня.
Однако заняться собственно работой, а вернее, сделать то, что запланировано было накануне, Рихару Эрхарду не пришлось.
Или почти не пришлось.
Прошло всего минут сорок с того момента, как облаченный в обычную «полевую» форму — грубый бесформенный комбинезон со множеством карманов и карманчиков и высокие ботинки на шнуровке, — источая аромат первой чашки кофе и первой же с наслаждением закуренной сигареты, доктор Эрхард спустился по шаткой, сколоченной на скорую руку лестнице, ведущей в подземелье замка. Вернее, к одному из узких лазов, который, по мнению Эрхарда, должен был непременно туда привести.
Прошло еще минут тридцать, в течение которых лагерь мирно существовал, согласно вполне сложившейся традиции.
Потом…
Потом творилось нечто невообразимое.
Прошло около часа — и люди несколько успокоились.
Сознание безраздельно было захвачено небольшим шарообразным предметом, что покоился торжественно и чинно на металлическом лотке странного прибора, отдаленно напоминающего электронные весы.
Предмет этот был человеческим черепом, довольно крупным и даже на первый взгляд великолепно сохранившимся.
Зрелище было впечатляющим.
И завораживающим.
Последнее относилось в большей степени к монитору странного прибора, маленькому и тусклому в ярких лучах радостного солнца.
Разглядеть изображение на серой плоскости монитора было сложно, но люди упорствовали, тесно прижимались плечами, близко сдвигали головы, низко нависали лбами.
В конечном итоге их тени слились в одну, и она наподобие зонтика заслонила собой экран.
Солнце отступило.
Глазам открылось загадочное неровное свечение, воспроизводящее на мониторе не что иное, как контур самого черепа.
На первый взгляд могло показаться, что мрачная профессорская находка всего лишь отражается в стеклянной плоскости, превращенной игривым поутру солнцем в обыкновенное зеркало.
Но — только на первый
Отражение черепа не было простым зеркальным перевертышем, в точности повторяющим контур предмета.
Таинственный абрис к тому же не был статичным.
Узкая игольчатая линия будто дышала — или подчинялась каким-то иным процессам, — контур постоянно едва уловимо менялся.
К тому же он светился, а вернее — мерцал.
Линия, образующая жутковатый профиль, переливалась, излучая самые невероятные оттенки — от алого до бледно-лилового.
Неожиданно вспыхивала ярче, в такие моменты живое кольцо заметно увеличивалось в диаметре — люди невольно отступали от монитора.
Вдруг затухала. До такой степени, что казалось: минута-другая и странное видение исчезнет вовсе.
— Пресвятая Мадонна, кто-нибудь скажет мне, что же это значит?
Напугавший всех давеча журналист теперь был наказан вполне.
Голос у парня сел, а пересохшие губы не без труда вымолвили несколько слов.
Он не просил объяснений — он умолял!
Джилл, однако, смилостивилась не сразу.
— Невидимое сияние смерти… — произнесла она низким утробным голосом.
На том, впрочем, и остановилась.
— Успокойтесь, мистер «золотое перо», перед вами «эффект Карлиан» в классическом своем проявлении вкупе с «эффектом Короткова», также представленном весьма ярко.
— Вы полагаете, я что-то понял?
— Боже правый! И этот человек утверждает, что пишет на исторические темы и занимается археологией!
— Не совсем так, Джилл. Я пишу на исторические темы, но археологией не занимался никогда прежде, и вот теперь…
— Не обращайте внимания, старина! Джилл обожает передергивать. Метод Карлиан позволяет сфотографировать свечение, возникающее вблизи любого объекта, помещенного в электромагнитное поле высокой напряженности.
— Любого, вы сказали?
— Любого. Живого и неживого. Вы ведь именно это хотели уточнить?
— Да, благодарю вас.
— Рано благодарите. Итак, по Карлиан, в определенных условиях «светятся» все предметы. То же примерно утверждает и доказывает Допплер. Однако как светятся эти предметы? Вот в чем вопрос…
— И как же они светятся?
— По-разному. Мертвые — то есть предметы, во внутренних структурах которых не происходит в момент измерений никаких процессов, — ровным, однородным и неподвижным свечением. А живые…
— То есть вы хотите сказать…
— Я — упаси Боже! Ничего говорить по этому поводу я пока не собираюсь. Но некто" Коротков, русский ученый из Санкт-Петербурга, — тот говорит. И очень много говорит по этому поводу.
— И что же говорит этот господин из Санкт-Петербурга?
— О! Это длинная история, а вернее, теория. Излучения мертвого тела (в данном случае речь идет о биологическом теле), по Короткову, могут многое рассказать о том, какой именно смертью умер… так сказать… объект. Была она естественной и спокойной, или, напротив, несчастный страдал, отходя в мир иной, или же — не приведи Господь! — и вовсе отправился туда не совсем по собственной воле.
— Прекратите, Григориу! Ваши речи очень напоминают статейки в желтой прессе, когда она берется пересказывать «эффект Короткова».
— Простите, господин Эрхард, но я пытаюсь объяснить суть метода именно… хм… журналисту.
— Потом. Все потом. Объяснения, журналисты. Потом. Сейчас, друзья, могу наконец… Да что там — могу! Должен! Обязан! И счастлив, черт возьми, сообщить вам, верные сподвижники мои, главное…. Мы нашли то, что искали! Это свершилось! Случилось то, что должно было случиться. Рано или поздно. Нашими усилиями или стараниями наших коллег в другое время, а быть может, и в другие времена. Случилось, и все тут! Жаль, что последнюю бутылку шампанского мы раздавили на день рождения Джилл…
— Благодарю, профессор.
— О, простите меня, дорогая девочка! Тысяча извинений от старого маразматика, …
Доктор Эрхард снял очки, подслеповато захлопал глазами И громко, по-детски счастливо рассмеялся.
Молчание полковника Славича
Газета была известная.
И постоянно хвалилась огромными тиражами, вроде бы даже самыми большими на всей Украине.
Информацию по этому поводу — понятное дело — проверить было невозможно.
Что же до содержания — никто, даже самые горячие поклонники, не рискнул бы назвать издание респектабельным, солидным и просто приличным.
Однако ж читали.
Свежий выпуск лежал сейчас на столе полковника Славича.
Заголовок первой полосы набран гигантскими багровыми буквами. Компьютерные художники расстарались — слова зловеще сочились рубиновыми каплями, истекая будто бы свежей кровью.
«ОНИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ!» — кричали буквы, и ниже — «ВАМПИРЫ УЖЕ В ПУТИЛЕ».
Возле стола сидел суетливый полный человек с редкой неряшливой бородкой.
Звался он Сергеем Гурским и был, если верить редакционному удостоверению, специальным корреспондентом той самой скандальной, но читаемой газетенки.
Лет пану Гурскому было около сорока. Впрочем, это очевидное обстоятельство он подчеркнуто игнорировал: на голове спецкора красовался яркий бандан — дешевый сатиновый платок, небрежным узлом стянутый на затылке.
Одежда гостя, очевидно, претендовала на демократизм и артистическую небрежность, но казалась изрядно поношенной и не слишком чистой.
Просторная клетчатая «ковбойка» с мятым, засаленным воротничком.
Безразмерные джинсы неопределенного цвета и фасона покрыты множеством пятен неизвестного происхождения.
На грязных босых ногах — стоптанные кроссовки.
Ответив на рукопожатие Гурского, Богдан украдкой брезгливо отер ладонь носовым платком — рука журналиста оказалась рыхлой, липкой, под ногтями к тому же отчетливо обозначилась черная «траурная» каемка.
«Остановился вроде бы в приличной гостинице… вода горячая уж точно имеется!» — раздраженно подумал Богдан, но тут же осадил себя пресловутым «по одежке встречают…».
Судить, впрочем, можно было не только по одежке.
Перед приходом журналиста полковник пролистал газету
И разговор сразу же не заладился.
— Это кто придумал? — не слишком любезно пойнтере совался Богдан, ткнув пальцем в кровоточащий заголовок
— Я, разумеется. Собственно, я постоянно веду эту тему.
— Какую тему?
— Паранормальных явлений. И вампиризма, в частности. Генерал Михаиле посте выхода «Карпатского Дракулы» — был у меня такой нашумевший материал, если помните, — между прочим, обиделся. «Старик, — говорит, — ты, мать твою… испортил мне охоту. Иду с ружьем — оглядываюсь, понимаешь, то куст шевелится, то ветки хрустят…» А я ему…
— Какой генерал?
— Министр ваш — Михаил Данилович. Я его зову «генерал Михаиле» — вышел однажды такой смешной случай…
— У вас, как я понял, просьба ко мне, господин Гурский
— Просьба? Ну-у, насколько я знаю, Сергей распорядился…
— Какой, простите, Сергей?
— Начальник областного розыска, сиречь — криминальной полиции. Хороший, между прочим, у вас начальник, полковник. Поверьте на слово, я генералов насмотрелся в разных, что называется, видах… Ты ж понимаешь! А Сергей — мужик. Гак вчера поужинали! Я утром голову от подушки оторвать не мог, а он звонит ни свет ни заря — огурец! Двигай, старик, команда пошла — примут, помогут, окажут, как говорится…
— Мне звонил лейтенант из нашей пресс-службы, просил, по возможности, встретиться с вами по поводу путиловского дела.
Понятно, что не сам генерал! Не королевское, как говорится, дело… Помните, кстати, откуда это? Чудный анекдот, хотя с бородой. Короче, женился один король…
— Через сорок минут, господин Гурский, я встречаюсь районными инспекторами, теперь, впрочем, уже через тридцать. Давайте сразу к делу.
— А от вас, полковник, всего-то требуется — папочку мне на полчасика предоставить. По протоколам пробегусь, выберу фото «повкуснее» — кстати, команду дайте своим ребятам, чтобы с негативов потом скоренько распечатали. И с упырем, само собой, надо будет перетереть. Вот и все пела! А прогремите, пан полковник, ни много ни мало — на всю державу! Края ваши, откровенно говоря… Мрачный народец, и легенды соответствующие — есть из чего сварганить замечательную кашу. На крови убиенного, так сказать, младенца. Читающая публика «скушает» и добавки попросит, можете не сомневаться. Вот была у меня история… Гурский, казалось, мог говорить безостановочно. Богдан прикрыл глаза.
Вчера в Путиле хоронили погибшего мальчика.
Странное дело!
Местные сыщики только пожимали плечами.
Но удивлялись скорее вопросам областного начальника, нежели тому, что ближайшие соседи Степана Грача — несколько гуцульских семей — взялись за организацию похорон.
Тело ребенка забрали из морга и предали земле на местном кладбище, соблюдя при этом старинные обычаи.
Людей собралось неожиданно много.
Помалкивали, насупившись, мужчины в овчинных «горбатках»[11] и узких гуцульских шароварах.
Плакали смуглые женщины в вышитых плахтах[12] поверх плотных шерстяных юбок. Часто вытирали слезы кончиками пестрых платков.
И надрывно ревели трембиты[13], устремленные в прозрачную синеву небес.
Удивлялся Богдан:
— Что за дело людям до маленького беспризорника? Затруднялись с ответом путиловские коллеги:
— Да как сказать… Принято так. Не нами заведено,
В это самое время щуплый, болезненного вида человек с бледной, в желтизну, сухой и тонкой кожей остервенело бился головой о бетонную стену крохотной одиночной камеры следственного изолятора.
Страшную экзекуцию над собой он вершил в гробовом молчании.
Тонкие белые губы были плотно сжаты — ни крика, ни даже стона не раздалось в сумрачном пространстве.
Когда, интуитивно заподозрив неладное, контролеры распахнули дверь одиночки, все было кончено.
На шершавой, не знавшей штукатурки стене расползалось липкое кровавое пятно.
Рана на голове узника была страшной.
Ничего этого репортер Гурский так и не узнал.
— Ну, вот что! — Полковник Славич, стряхнув минутное оцепенение, прервал тираду журналиста на полуслове. — Никакой информации по делу Степана Грача вы не получите. Как говорится — в интересах следствия.
— Но позвольте…
— По крайней мере в данный момент.
— Вы соображаете, полковник…
— Вибачте, пан Гурский. До побачення![14].
Следующий номер газеты вышел с заголовком «МОЛЧАНИЕ ПОЛКОВНИКА».
Коротко сообщив о происшествии в Путиле, специальный корреспондент Гурский задавался риторическим вопросом:
"Да и что, собственно, мог сказать мне полковник Славич?
Разве только расписаться в собственном бессилии, признав, что случаи жутких вампирских расправ в этих мрачных карпатских краях дело почти привычное.
Свежая, горячая кровь льется здесь уже который век, и легенды — одна страшнее другой — передаются из поколения в поколение.
Вот одна из них.
Ехала однажды по дороге, ведущей в Путилу, знатная дама в богатой карете.
И повстречалась ей старуха из местных.
Попросила старуха милостыню, но госпожа ей отказала — слишком уж страшной показалась старуха.
Остановилась барыня на ночлег в Путиле, и больше никто ее живой не видел.
Пропала знатная дама.
А в окрестных горах как из-под земли выросла той ночью огромная черная скала.
Каменная глыба эта по сей день нависает над дорогой, очертаниями своими напоминая женский силуэт.
Говорят, что страшным вампиром была старуха и, пробравшись ночью в дом, выпила всю кровь молодой барыни, а тело обратила в камень.
Такая легенда…
Многоточие уместно в финале этой жуткой истории.
Собственно, я и предполагал закончить именно так. Многоточием.
Однако жизнь повернула иначе. Материал уже готовился к печати, когда неожиданно открылось еще одно обстоятельство.
Страшное и необъяснимое.
Повинуясь внезапному порыву, я позвонил в следственный изолятор Черновцов, осведомился о состоянии здоровья и вообще о дальнейшей судьбе Степана Грача.
Знаете, что ответил мне дежурный?
Человека с таким именем в изоляторе нет.
Как нет?
Изумлению моему не было предела.
Задавать вопросы было бессмысленно.
Доверчивый дежурный, боюсь, и так по простодушию сказал мне слишком много и, возможно, навлек на себя полковника Славича.
Где же Степан Грач?
Как и почему исчез он из следственного изолятора, стены которого, как известно, возведены еще в прошлом веке и потому считаются почти неприступными?!
Но — с нами крестная сила! — разве толстые стены когда-либо могли остановить тех, о ком так упорно не желает говорить господин Славич?
Вампиры. Дети ночи. Ее кошмар и проклятие.
По зубам ли проблема черновицкому Шерлоку Холмсу?
Разумеется, нет.
Тысячу раз — нет!
Потому и молчит полковник".
Прочитав заметку, Богдан криво усмехнулся:
— Брехн! слухають, но брехунів б'ють![15].
Распространяться о страшном самоубийстве Степана Грача, тем более по телефону, дежурный следственного изолятора — понятное дело — не стал.
И правильно сделал.
Что же касается легенды, то очертания огромной скалы в окрестностях Путилы действительно напоминали женскую фигуру. В народе скалу называли Каменной бабой.
Все остальное Гурский переврал самым бессовестным образом.
Согласно преданию, богатая путешественница действительно отказала в милостыне нищей старухе, и, глядя вслед удаляющейся карете, та бросила в сердцах:
— Стань такой, как твое сердце!
В тот же миг жадная барыня обратилась в скалу.
Легенду Богдан слышал множество раз и помнил отлично.
А злополучную заметку скоро забыл.
Газета между тем пошла гулять по свету.
Такое случается даже с самыми глупыми газетенками.
Иногда.
Эксклюзивное интервью доктора Эрхарда
Ликование продолжалось еще около полутора часов, а потом он все-таки сумел настоять на своем.
Он добился.
И, как ни странно, помогла ему именно Джилл.
Запасной бутылки шампанского в лагере, разумеется, не оказалось, и потому около часа по кругу гуляла бутылка виски.
Нельзя сказать, что все были навеселе, но толстушка Джилл оказалась чувствительной к ячменному зелью.
И добросердечной во хмелю, как выяснилось.
— Послушайте, доктор Эрхард, я, пожалуй, прощу ваше свинское замечание по поводу шампанского и моего дня рождения…
— Но, Джилл, я уже принес свои извинения.
— Плевать я хотела на ваши извинения. И вообще… Я вас прощаю. А вернее, прощу… при условии, что вы немедленно дадите интервью этому молодому человеку.
— Немедленно? Но, Джилл…
— Немедленно. Первое. Эксклюзивное. Вы старый пень, доктор Эрхард! Понимаете ли, что такое первое, эксклюзивное интервью?! Ради него он чуть не схлопотал пулю вчера ночью. Запросто мог сломать ребра. И шею. И вообще…
— Ну, хорошо, я непременно дам интервью этому молодому человеку. Первому. Тем более что других претендентов пока вроде не наблюдается. Но завтра…
— Сегодня, доктор Эрхард. Вы действительно старый пень. Каково ему ждать до завтра, когда… А… Я вам скажу, что это такое. Вот представьте, вы точно знаете, что череп лежит там, внизу. Под камнем. Вам это доподлинно известно. А какая-то старая грымза говорит: «Обязательно, герр Эрхард. Пренепременно. Но — завтра». Каково? — Ужасно.
Лицо доктора Эрхарда в эту минуту действительно выражало скорбь.
Скорбел ли старый немец по поводу того, что «день обретения», как про себя окрестил он сегодняшний день, оказался безнадежно испорчен?
Взгрустнулось ли Рихарду Эрхарду потому, что молодая женщина, преданная ему всей душой, не заметив того, дважды назвала патрона «старым пнем» и сравнила со «старой грымзой»?
Но как бы там ни было, после многозначительного «ужасно» профессор Эрхард сдержанно и в меру любезно сказал «прошу», обращаясь к протеже леди Джилл.
— Я могу начать прямо сейчас, или вы предпочитаете оговорить вопросы прежде, чем диктофон будет включен, доктор Эрхард?
— Я не политик, молодой человек, и не привык лукавить. Что тут обсуждать? Ваши вопросы — мои ответы. И — auf wiederzeen![16] — как говорят на моей родине.
— Идет! Мои вопросы — ваши ответы, и — la revedere![17] — как говорят у нас в Румынии. Итак, вопросы. Вернее, первый вопрос. Вы абсолютно уверены в том, что на раскопках замка Поенари обнаружили череп, принадлежащий именно Владу Третьему, или Владу Дракуле? Под этим именем он куда более известен.
— Куда более он известен под именем трансильванского графа Дракулы, но отнесем эту географическую и историческую чушь на счет дремучего невежества романиста Стокера, безбожно извратившего суть событий.
— Или будем считать, что Стокер имел в виду совершенно другого человека. Вернемся все же к Владу Третьему, а вернее, к вашей находке. Откуда уверенность, что череп принадлежит именно ему?
— Она складывается из нескольких источников. Во избежание путаницы давайте назовем их по порядку, и по порядку же я попытаюсь объясниться.
— Согласен.
— Итак, источники моей убежденности. Время. Исторические факты, связанные с обстоятельствами смерти и захоронения. Место. И, наконец, состояние.
— Состояние?
— Да, совершенно необъяснимое с точки зрения ортодоксальной науки, но также совершенно очевидное — физиологическое состояние обнаруженных останков.
— Вы имеете в виду то странное свечение?..
— Молодой человек, мне понятно ваше стремление «снять сливки». Умерьте пыл охотничьего щенка — под вашим носом не рябчик, не тетерев и даже не медведь. Да что там медведь! Само чудовище шотландского озера, если уж приводить примеры из мира живой — ха-ха! — природы. И охотничьих трофеев. А вы пытаетесь скоренько отгрызть у него ухо, как доказательство участия в охоте, и сбежать, опережая собственный визг.
— У кого, простите, ухо?
— У Несси. Образно, разумеется. Я говорю, что найден череп господаря Влада, а вы повторяете бред, накипь на эффекте Короткова — не более.
— Простите, профессор, я все понял. Никаких уточнений по ходу вашего рассказа. Строго по схеме. Итак, время?
— Да, время. Этому черепу пятьсот двадцать пять лет — ни больше ни меньше — таковы данные моих приборов, а они не ошибаются, можете верить. Следовательно, мужчина-а мои приборы точно установили, что нами обнаружен череп мужчины сорока с лишним лет — погребен в 1476 году. Он принадлежал к восточноевропейской расе и был воином, получившим, как и полагается истинному рыцарю, не одно ранение, в том числе и в область головы. Сопоставим. Влад Дракул родился между 1428 и 1431 годами, а погиб предположительно в 1476-м. Тому, на чьих плечах красовалась когда-то эта могучая голова, было за сорок. Он был воином. И погиб в 1476 году. Время совпадает. Этот череп мог принадлежать Владу Третьему. Вы, похоже, желаете что-то возразить?
— Поскольку не ответить на ваш вопрос я не могу, отвечаю: желаю, но не смею, потому что мы договорились…
— Если возражение по существу, я временно приостанавливаю мораторий. Возражайте!
— Сколько людей, а точнее, мужчин находилось подле Дракулы во время сражений?
— Разумеется, он постоянно был окружен людьми, в большинстве своем воинами. Среди них каждый пятый, если не каждый третий, был примерно сорока лет от роду и имел вероятно, множество шрамов на голове. Это хотели вы воз разить?
— Примерно это.
— Ну и глупо. Потому что преждевременно. Мы ведь коснулись только первого источника моей уверенности далеко не самого полноводного, должен заметить. Второй даст нам куда более важную и полезную пищу для размышлений.
— Понял вас. Итак, смерть и захоронение.
— Сначала — смерть. Убит он был в бою или внезапно умер в седле — доподлинно неизвестно. Я лично склонен считать, что смерть его была ратной. Но вот от чьей руки пал Влад? Не могу сказать с уверенностью. Турки? Бояре-раскольники? Восставшие крестьяне? Последнее маловероятно — простолюдины видели в нем заступника, а за это охотно прощали многие пороки, включая жестокосердие. Эка невидаль — жестокость в середине пятнадцатого века! Есть версия, что его убила собственная охрана, приняв за турецкого воина. Переодевшись турком, Влад любил обходить окрестности своеобразным дозором и разведкой одновременно. Эта версия тоже не выдерживает критики — привычка господаря переодеваться в турецкое платье известна была охране, да и не за просто так отдал он свою жизнь в том бою, если верить сказанию — пятерых положил. Что же, за это время не успел сообщить кто он есть на самом деле? Бред полнейший. Но как бы там ни было, его убили. И? Что затаились? Знаете ведь, что было дальше, если по-настоящему увлекаетесь темой?
— Отсекли голову, как гласит предание. И не одно.
— Верно, отсекли. Но зачем? Отчего христианское воинство поступило так нечестиво? Разные ученые отвечают на этот вопрос по-разному. Главная версия — опасаясь турецкого гнева, венгры отправили голову Влада в дар султану как символ смирения и покорности. Говорят, для сохранности ее залили медом, еще говорят — довольный султан повелел воздеть голову злейшего врага на кол и выставить на одной из площадей Стамбула.
— Вы сказали — главная…
— А следовало — единственная. Ибо прочие не достойны даже упоминания.
— И все же?
— Невежества всех сортов, шарлатаны и психопаты, одер-5кимые мистическим зудом, все же утверждают, что воины Влада обезглавили своего полководца, ибо вынуждены были совершить древний обряд. Им-де известна была страшная тайна господина: ночами обращался он в страшного упыря, пил кровь невинных жертв и теперь, окончив земной путь, только так — с отрубленной головой — мог обрести вечный покой. Иначе — горе потомкам… Этот стокеровский бред вы имели в виду, не правда ли?
— Не только стокеровский, местные предания…
— Чушь собачья! Обычные страшилки детям на ночь, чтобы крепче спали. В каких только краях не расскажут вам историю злобного вампира с острыми беспощадными клыками…
— Но Трансильвания все же…
— Верно, Трансильвания — особый случай, и об этом я тоже скажу. Но потом. Позже. А пока — к чертовой матери все эти истории про отсеченные головы вампиров.
— Однако, если верить вашей же гипотезе, голова Дракулы нашлась все-таки здесь, в Поенари. Выходит, ее не дарили султану. Но тогда сам собой напрашивается вопрос… простите, конечно… зачем вообще было ее рубить?!
— Я бы сказал — резать.
— Не понял?
— Голова была отрезана аккуратно, пожалуй, даже бережно, со знанием дела. Ее не рубили в битве, сплеча. Были, знаете, прежде такие умельцы — одним ударом сносили голову с плеч. Но и палач не блеснул здесь своим ремеслом. Его не казнили.
— Так что же? Кто и зачем отрезал голову Владу Дракуле? Видите, я даже не пытаюсь добавить крамольное это вообще его голова"… Простите профессор. Я снова совершенно по-щенячьи забежал вперед.
Невзирая на время года, погодные условия и прочие малосущественные обстоятельства.
Так было и сегодня.
Однако заняться собственно работой, а вернее, сделать то, что запланировано было накануне, Рихару Эрхарду не пришлось.
Или почти не пришлось.
Прошло всего минут сорок с того момента, как облаченный в обычную «полевую» форму — грубый бесформенный комбинезон со множеством карманов и карманчиков и высокие ботинки на шнуровке, — источая аромат первой чашки кофе и первой же с наслаждением закуренной сигареты, доктор Эрхард спустился по шаткой, сколоченной на скорую руку лестнице, ведущей в подземелье замка. Вернее, к одному из узких лазов, который, по мнению Эрхарда, должен был непременно туда привести.
Прошло еще минут тридцать, в течение которых лагерь мирно существовал, согласно вполне сложившейся традиции.
Потом…
Потом творилось нечто невообразимое.
Прошло около часа — и люди несколько успокоились.
Сознание безраздельно было захвачено небольшим шарообразным предметом, что покоился торжественно и чинно на металлическом лотке странного прибора, отдаленно напоминающего электронные весы.
Предмет этот был человеческим черепом, довольно крупным и даже на первый взгляд великолепно сохранившимся.
Зрелище было впечатляющим.
И завораживающим.
Последнее относилось в большей степени к монитору странного прибора, маленькому и тусклому в ярких лучах радостного солнца.
Разглядеть изображение на серой плоскости монитора было сложно, но люди упорствовали, тесно прижимались плечами, близко сдвигали головы, низко нависали лбами.
В конечном итоге их тени слились в одну, и она наподобие зонтика заслонила собой экран.
Солнце отступило.
Глазам открылось загадочное неровное свечение, воспроизводящее на мониторе не что иное, как контур самого черепа.
На первый взгляд могло показаться, что мрачная профессорская находка всего лишь отражается в стеклянной плоскости, превращенной игривым поутру солнцем в обыкновенное зеркало.
Но — только на первый
Отражение черепа не было простым зеркальным перевертышем, в точности повторяющим контур предмета.
Таинственный абрис к тому же не был статичным.
Узкая игольчатая линия будто дышала — или подчинялась каким-то иным процессам, — контур постоянно едва уловимо менялся.
К тому же он светился, а вернее — мерцал.
Линия, образующая жутковатый профиль, переливалась, излучая самые невероятные оттенки — от алого до бледно-лилового.
Неожиданно вспыхивала ярче, в такие моменты живое кольцо заметно увеличивалось в диаметре — люди невольно отступали от монитора.
Вдруг затухала. До такой степени, что казалось: минута-другая и странное видение исчезнет вовсе.
— Пресвятая Мадонна, кто-нибудь скажет мне, что же это значит?
Напугавший всех давеча журналист теперь был наказан вполне.
Голос у парня сел, а пересохшие губы не без труда вымолвили несколько слов.
Он не просил объяснений — он умолял!
Джилл, однако, смилостивилась не сразу.
— Невидимое сияние смерти… — произнесла она низким утробным голосом.
На том, впрочем, и остановилась.
— Успокойтесь, мистер «золотое перо», перед вами «эффект Карлиан» в классическом своем проявлении вкупе с «эффектом Короткова», также представленном весьма ярко.
— Вы полагаете, я что-то понял?
— Боже правый! И этот человек утверждает, что пишет на исторические темы и занимается археологией!
— Не совсем так, Джилл. Я пишу на исторические темы, но археологией не занимался никогда прежде, и вот теперь…
— Не обращайте внимания, старина! Джилл обожает передергивать. Метод Карлиан позволяет сфотографировать свечение, возникающее вблизи любого объекта, помещенного в электромагнитное поле высокой напряженности.
— Любого, вы сказали?
— Любого. Живого и неживого. Вы ведь именно это хотели уточнить?
— Да, благодарю вас.
— Рано благодарите. Итак, по Карлиан, в определенных условиях «светятся» все предметы. То же примерно утверждает и доказывает Допплер. Однако как светятся эти предметы? Вот в чем вопрос…
— И как же они светятся?
— По-разному. Мертвые — то есть предметы, во внутренних структурах которых не происходит в момент измерений никаких процессов, — ровным, однородным и неподвижным свечением. А живые…
— То есть вы хотите сказать…
— Я — упаси Боже! Ничего говорить по этому поводу я пока не собираюсь. Но некто" Коротков, русский ученый из Санкт-Петербурга, — тот говорит. И очень много говорит по этому поводу.
— И что же говорит этот господин из Санкт-Петербурга?
— О! Это длинная история, а вернее, теория. Излучения мертвого тела (в данном случае речь идет о биологическом теле), по Короткову, могут многое рассказать о том, какой именно смертью умер… так сказать… объект. Была она естественной и спокойной, или, напротив, несчастный страдал, отходя в мир иной, или же — не приведи Господь! — и вовсе отправился туда не совсем по собственной воле.
— Прекратите, Григориу! Ваши речи очень напоминают статейки в желтой прессе, когда она берется пересказывать «эффект Короткова».
— Простите, господин Эрхард, но я пытаюсь объяснить суть метода именно… хм… журналисту.
— Потом. Все потом. Объяснения, журналисты. Потом. Сейчас, друзья, могу наконец… Да что там — могу! Должен! Обязан! И счастлив, черт возьми, сообщить вам, верные сподвижники мои, главное…. Мы нашли то, что искали! Это свершилось! Случилось то, что должно было случиться. Рано или поздно. Нашими усилиями или стараниями наших коллег в другое время, а быть может, и в другие времена. Случилось, и все тут! Жаль, что последнюю бутылку шампанского мы раздавили на день рождения Джилл…
— Благодарю, профессор.
— О, простите меня, дорогая девочка! Тысяча извинений от старого маразматика, …
Доктор Эрхард снял очки, подслеповато захлопал глазами И громко, по-детски счастливо рассмеялся.
Молчание полковника Славича
Газета была известная.
И постоянно хвалилась огромными тиражами, вроде бы даже самыми большими на всей Украине.
Информацию по этому поводу — понятное дело — проверить было невозможно.
Что же до содержания — никто, даже самые горячие поклонники, не рискнул бы назвать издание респектабельным, солидным и просто приличным.
Однако ж читали.
Свежий выпуск лежал сейчас на столе полковника Славича.
Заголовок первой полосы набран гигантскими багровыми буквами. Компьютерные художники расстарались — слова зловеще сочились рубиновыми каплями, истекая будто бы свежей кровью.
«ОНИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ!» — кричали буквы, и ниже — «ВАМПИРЫ УЖЕ В ПУТИЛЕ».
Возле стола сидел суетливый полный человек с редкой неряшливой бородкой.
Звался он Сергеем Гурским и был, если верить редакционному удостоверению, специальным корреспондентом той самой скандальной, но читаемой газетенки.
Лет пану Гурскому было около сорока. Впрочем, это очевидное обстоятельство он подчеркнуто игнорировал: на голове спецкора красовался яркий бандан — дешевый сатиновый платок, небрежным узлом стянутый на затылке.
Одежда гостя, очевидно, претендовала на демократизм и артистическую небрежность, но казалась изрядно поношенной и не слишком чистой.
Просторная клетчатая «ковбойка» с мятым, засаленным воротничком.
Безразмерные джинсы неопределенного цвета и фасона покрыты множеством пятен неизвестного происхождения.
На грязных босых ногах — стоптанные кроссовки.
Ответив на рукопожатие Гурского, Богдан украдкой брезгливо отер ладонь носовым платком — рука журналиста оказалась рыхлой, липкой, под ногтями к тому же отчетливо обозначилась черная «траурная» каемка.
«Остановился вроде бы в приличной гостинице… вода горячая уж точно имеется!» — раздраженно подумал Богдан, но тут же осадил себя пресловутым «по одежке встречают…».
Судить, впрочем, можно было не только по одежке.
Перед приходом журналиста полковник пролистал газету
И разговор сразу же не заладился.
— Это кто придумал? — не слишком любезно пойнтере совался Богдан, ткнув пальцем в кровоточащий заголовок
— Я, разумеется. Собственно, я постоянно веду эту тему.
— Какую тему?
— Паранормальных явлений. И вампиризма, в частности. Генерал Михаиле посте выхода «Карпатского Дракулы» — был у меня такой нашумевший материал, если помните, — между прочим, обиделся. «Старик, — говорит, — ты, мать твою… испортил мне охоту. Иду с ружьем — оглядываюсь, понимаешь, то куст шевелится, то ветки хрустят…» А я ему…
— Какой генерал?
— Министр ваш — Михаил Данилович. Я его зову «генерал Михаиле» — вышел однажды такой смешной случай…
— У вас, как я понял, просьба ко мне, господин Гурский
— Просьба? Ну-у, насколько я знаю, Сергей распорядился…
— Какой, простите, Сергей?
— Начальник областного розыска, сиречь — криминальной полиции. Хороший, между прочим, у вас начальник, полковник. Поверьте на слово, я генералов насмотрелся в разных, что называется, видах… Ты ж понимаешь! А Сергей — мужик. Гак вчера поужинали! Я утром голову от подушки оторвать не мог, а он звонит ни свет ни заря — огурец! Двигай, старик, команда пошла — примут, помогут, окажут, как говорится…
— Мне звонил лейтенант из нашей пресс-службы, просил, по возможности, встретиться с вами по поводу путиловского дела.
Понятно, что не сам генерал! Не королевское, как говорится, дело… Помните, кстати, откуда это? Чудный анекдот, хотя с бородой. Короче, женился один король…
— Через сорок минут, господин Гурский, я встречаюсь районными инспекторами, теперь, впрочем, уже через тридцать. Давайте сразу к делу.
— А от вас, полковник, всего-то требуется — папочку мне на полчасика предоставить. По протоколам пробегусь, выберу фото «повкуснее» — кстати, команду дайте своим ребятам, чтобы с негативов потом скоренько распечатали. И с упырем, само собой, надо будет перетереть. Вот и все пела! А прогремите, пан полковник, ни много ни мало — на всю державу! Края ваши, откровенно говоря… Мрачный народец, и легенды соответствующие — есть из чего сварганить замечательную кашу. На крови убиенного, так сказать, младенца. Читающая публика «скушает» и добавки попросит, можете не сомневаться. Вот была у меня история… Гурский, казалось, мог говорить безостановочно. Богдан прикрыл глаза.
Вчера в Путиле хоронили погибшего мальчика.
Странное дело!
Местные сыщики только пожимали плечами.
Но удивлялись скорее вопросам областного начальника, нежели тому, что ближайшие соседи Степана Грача — несколько гуцульских семей — взялись за организацию похорон.
Тело ребенка забрали из морга и предали земле на местном кладбище, соблюдя при этом старинные обычаи.
Людей собралось неожиданно много.
Помалкивали, насупившись, мужчины в овчинных «горбатках»[11] и узких гуцульских шароварах.
Плакали смуглые женщины в вышитых плахтах[12] поверх плотных шерстяных юбок. Часто вытирали слезы кончиками пестрых платков.
И надрывно ревели трембиты[13], устремленные в прозрачную синеву небес.
Удивлялся Богдан:
— Что за дело людям до маленького беспризорника? Затруднялись с ответом путиловские коллеги:
— Да как сказать… Принято так. Не нами заведено,
В это самое время щуплый, болезненного вида человек с бледной, в желтизну, сухой и тонкой кожей остервенело бился головой о бетонную стену крохотной одиночной камеры следственного изолятора.
Страшную экзекуцию над собой он вершил в гробовом молчании.
Тонкие белые губы были плотно сжаты — ни крика, ни даже стона не раздалось в сумрачном пространстве.
Когда, интуитивно заподозрив неладное, контролеры распахнули дверь одиночки, все было кончено.
На шершавой, не знавшей штукатурки стене расползалось липкое кровавое пятно.
Рана на голове узника была страшной.
Ничего этого репортер Гурский так и не узнал.
— Ну, вот что! — Полковник Славич, стряхнув минутное оцепенение, прервал тираду журналиста на полуслове. — Никакой информации по делу Степана Грача вы не получите. Как говорится — в интересах следствия.
— Но позвольте…
— По крайней мере в данный момент.
— Вы соображаете, полковник…
— Вибачте, пан Гурский. До побачення![14].
Следующий номер газеты вышел с заголовком «МОЛЧАНИЕ ПОЛКОВНИКА».
Коротко сообщив о происшествии в Путиле, специальный корреспондент Гурский задавался риторическим вопросом:
"Да и что, собственно, мог сказать мне полковник Славич?
Разве только расписаться в собственном бессилии, признав, что случаи жутких вампирских расправ в этих мрачных карпатских краях дело почти привычное.
Свежая, горячая кровь льется здесь уже который век, и легенды — одна страшнее другой — передаются из поколения в поколение.
Вот одна из них.
Ехала однажды по дороге, ведущей в Путилу, знатная дама в богатой карете.
И повстречалась ей старуха из местных.
Попросила старуха милостыню, но госпожа ей отказала — слишком уж страшной показалась старуха.
Остановилась барыня на ночлег в Путиле, и больше никто ее живой не видел.
Пропала знатная дама.
А в окрестных горах как из-под земли выросла той ночью огромная черная скала.
Каменная глыба эта по сей день нависает над дорогой, очертаниями своими напоминая женский силуэт.
Говорят, что страшным вампиром была старуха и, пробравшись ночью в дом, выпила всю кровь молодой барыни, а тело обратила в камень.
Такая легенда…
Многоточие уместно в финале этой жуткой истории.
Собственно, я и предполагал закончить именно так. Многоточием.
Однако жизнь повернула иначе. Материал уже готовился к печати, когда неожиданно открылось еще одно обстоятельство.
Страшное и необъяснимое.
Повинуясь внезапному порыву, я позвонил в следственный изолятор Черновцов, осведомился о состоянии здоровья и вообще о дальнейшей судьбе Степана Грача.
Знаете, что ответил мне дежурный?
Человека с таким именем в изоляторе нет.
Как нет?
Изумлению моему не было предела.
Задавать вопросы было бессмысленно.
Доверчивый дежурный, боюсь, и так по простодушию сказал мне слишком много и, возможно, навлек на себя полковника Славича.
Где же Степан Грач?
Как и почему исчез он из следственного изолятора, стены которого, как известно, возведены еще в прошлом веке и потому считаются почти неприступными?!
Но — с нами крестная сила! — разве толстые стены когда-либо могли остановить тех, о ком так упорно не желает говорить господин Славич?
Вампиры. Дети ночи. Ее кошмар и проклятие.
По зубам ли проблема черновицкому Шерлоку Холмсу?
Разумеется, нет.
Тысячу раз — нет!
Потому и молчит полковник".
Прочитав заметку, Богдан криво усмехнулся:
— Брехн! слухають, но брехунів б'ють![15].
Распространяться о страшном самоубийстве Степана Грача, тем более по телефону, дежурный следственного изолятора — понятное дело — не стал.
И правильно сделал.
Что же касается легенды, то очертания огромной скалы в окрестностях Путилы действительно напоминали женскую фигуру. В народе скалу называли Каменной бабой.
Все остальное Гурский переврал самым бессовестным образом.
Согласно преданию, богатая путешественница действительно отказала в милостыне нищей старухе, и, глядя вслед удаляющейся карете, та бросила в сердцах:
— Стань такой, как твое сердце!
В тот же миг жадная барыня обратилась в скалу.
Легенду Богдан слышал множество раз и помнил отлично.
А злополучную заметку скоро забыл.
Газета между тем пошла гулять по свету.
Такое случается даже с самыми глупыми газетенками.
Иногда.
Эксклюзивное интервью доктора Эрхарда
Ликование продолжалось еще около полутора часов, а потом он все-таки сумел настоять на своем.
Он добился.
И, как ни странно, помогла ему именно Джилл.
Запасной бутылки шампанского в лагере, разумеется, не оказалось, и потому около часа по кругу гуляла бутылка виски.
Нельзя сказать, что все были навеселе, но толстушка Джилл оказалась чувствительной к ячменному зелью.
И добросердечной во хмелю, как выяснилось.
— Послушайте, доктор Эрхард, я, пожалуй, прощу ваше свинское замечание по поводу шампанского и моего дня рождения…
— Но, Джилл, я уже принес свои извинения.
— Плевать я хотела на ваши извинения. И вообще… Я вас прощаю. А вернее, прощу… при условии, что вы немедленно дадите интервью этому молодому человеку.
— Немедленно? Но, Джилл…
— Немедленно. Первое. Эксклюзивное. Вы старый пень, доктор Эрхард! Понимаете ли, что такое первое, эксклюзивное интервью?! Ради него он чуть не схлопотал пулю вчера ночью. Запросто мог сломать ребра. И шею. И вообще…
— Ну, хорошо, я непременно дам интервью этому молодому человеку. Первому. Тем более что других претендентов пока вроде не наблюдается. Но завтра…
— Сегодня, доктор Эрхард. Вы действительно старый пень. Каково ему ждать до завтра, когда… А… Я вам скажу, что это такое. Вот представьте, вы точно знаете, что череп лежит там, внизу. Под камнем. Вам это доподлинно известно. А какая-то старая грымза говорит: «Обязательно, герр Эрхард. Пренепременно. Но — завтра». Каково? — Ужасно.
Лицо доктора Эрхарда в эту минуту действительно выражало скорбь.
Скорбел ли старый немец по поводу того, что «день обретения», как про себя окрестил он сегодняшний день, оказался безнадежно испорчен?
Взгрустнулось ли Рихарду Эрхарду потому, что молодая женщина, преданная ему всей душой, не заметив того, дважды назвала патрона «старым пнем» и сравнила со «старой грымзой»?
Но как бы там ни было, после многозначительного «ужасно» профессор Эрхард сдержанно и в меру любезно сказал «прошу», обращаясь к протеже леди Джилл.
— Я могу начать прямо сейчас, или вы предпочитаете оговорить вопросы прежде, чем диктофон будет включен, доктор Эрхард?
— Я не политик, молодой человек, и не привык лукавить. Что тут обсуждать? Ваши вопросы — мои ответы. И — auf wiederzeen![16] — как говорят на моей родине.
— Идет! Мои вопросы — ваши ответы, и — la revedere![17] — как говорят у нас в Румынии. Итак, вопросы. Вернее, первый вопрос. Вы абсолютно уверены в том, что на раскопках замка Поенари обнаружили череп, принадлежащий именно Владу Третьему, или Владу Дракуле? Под этим именем он куда более известен.
— Куда более он известен под именем трансильванского графа Дракулы, но отнесем эту географическую и историческую чушь на счет дремучего невежества романиста Стокера, безбожно извратившего суть событий.
— Или будем считать, что Стокер имел в виду совершенно другого человека. Вернемся все же к Владу Третьему, а вернее, к вашей находке. Откуда уверенность, что череп принадлежит именно ему?
— Она складывается из нескольких источников. Во избежание путаницы давайте назовем их по порядку, и по порядку же я попытаюсь объясниться.
— Согласен.
— Итак, источники моей убежденности. Время. Исторические факты, связанные с обстоятельствами смерти и захоронения. Место. И, наконец, состояние.
— Состояние?
— Да, совершенно необъяснимое с точки зрения ортодоксальной науки, но также совершенно очевидное — физиологическое состояние обнаруженных останков.
— Вы имеете в виду то странное свечение?..
— Молодой человек, мне понятно ваше стремление «снять сливки». Умерьте пыл охотничьего щенка — под вашим носом не рябчик, не тетерев и даже не медведь. Да что там медведь! Само чудовище шотландского озера, если уж приводить примеры из мира живой — ха-ха! — природы. И охотничьих трофеев. А вы пытаетесь скоренько отгрызть у него ухо, как доказательство участия в охоте, и сбежать, опережая собственный визг.
— У кого, простите, ухо?
— У Несси. Образно, разумеется. Я говорю, что найден череп господаря Влада, а вы повторяете бред, накипь на эффекте Короткова — не более.
— Простите, профессор, я все понял. Никаких уточнений по ходу вашего рассказа. Строго по схеме. Итак, время?
— Да, время. Этому черепу пятьсот двадцать пять лет — ни больше ни меньше — таковы данные моих приборов, а они не ошибаются, можете верить. Следовательно, мужчина-а мои приборы точно установили, что нами обнаружен череп мужчины сорока с лишним лет — погребен в 1476 году. Он принадлежал к восточноевропейской расе и был воином, получившим, как и полагается истинному рыцарю, не одно ранение, в том числе и в область головы. Сопоставим. Влад Дракул родился между 1428 и 1431 годами, а погиб предположительно в 1476-м. Тому, на чьих плечах красовалась когда-то эта могучая голова, было за сорок. Он был воином. И погиб в 1476 году. Время совпадает. Этот череп мог принадлежать Владу Третьему. Вы, похоже, желаете что-то возразить?
— Поскольку не ответить на ваш вопрос я не могу, отвечаю: желаю, но не смею, потому что мы договорились…
— Если возражение по существу, я временно приостанавливаю мораторий. Возражайте!
— Сколько людей, а точнее, мужчин находилось подле Дракулы во время сражений?
— Разумеется, он постоянно был окружен людьми, в большинстве своем воинами. Среди них каждый пятый, если не каждый третий, был примерно сорока лет от роду и имел вероятно, множество шрамов на голове. Это хотели вы воз разить?
— Примерно это.
— Ну и глупо. Потому что преждевременно. Мы ведь коснулись только первого источника моей уверенности далеко не самого полноводного, должен заметить. Второй даст нам куда более важную и полезную пищу для размышлений.
— Понял вас. Итак, смерть и захоронение.
— Сначала — смерть. Убит он был в бою или внезапно умер в седле — доподлинно неизвестно. Я лично склонен считать, что смерть его была ратной. Но вот от чьей руки пал Влад? Не могу сказать с уверенностью. Турки? Бояре-раскольники? Восставшие крестьяне? Последнее маловероятно — простолюдины видели в нем заступника, а за это охотно прощали многие пороки, включая жестокосердие. Эка невидаль — жестокость в середине пятнадцатого века! Есть версия, что его убила собственная охрана, приняв за турецкого воина. Переодевшись турком, Влад любил обходить окрестности своеобразным дозором и разведкой одновременно. Эта версия тоже не выдерживает критики — привычка господаря переодеваться в турецкое платье известна была охране, да и не за просто так отдал он свою жизнь в том бою, если верить сказанию — пятерых положил. Что же, за это время не успел сообщить кто он есть на самом деле? Бред полнейший. Но как бы там ни было, его убили. И? Что затаились? Знаете ведь, что было дальше, если по-настоящему увлекаетесь темой?
— Отсекли голову, как гласит предание. И не одно.
— Верно, отсекли. Но зачем? Отчего христианское воинство поступило так нечестиво? Разные ученые отвечают на этот вопрос по-разному. Главная версия — опасаясь турецкого гнева, венгры отправили голову Влада в дар султану как символ смирения и покорности. Говорят, для сохранности ее залили медом, еще говорят — довольный султан повелел воздеть голову злейшего врага на кол и выставить на одной из площадей Стамбула.
— Вы сказали — главная…
— А следовало — единственная. Ибо прочие не достойны даже упоминания.
— И все же?
— Невежества всех сортов, шарлатаны и психопаты, одер-5кимые мистическим зудом, все же утверждают, что воины Влада обезглавили своего полководца, ибо вынуждены были совершить древний обряд. Им-де известна была страшная тайна господина: ночами обращался он в страшного упыря, пил кровь невинных жертв и теперь, окончив земной путь, только так — с отрубленной головой — мог обрести вечный покой. Иначе — горе потомкам… Этот стокеровский бред вы имели в виду, не правда ли?
— Не только стокеровский, местные предания…
— Чушь собачья! Обычные страшилки детям на ночь, чтобы крепче спали. В каких только краях не расскажут вам историю злобного вампира с острыми беспощадными клыками…
— Но Трансильвания все же…
— Верно, Трансильвания — особый случай, и об этом я тоже скажу. Но потом. Позже. А пока — к чертовой матери все эти истории про отсеченные головы вампиров.
— Однако, если верить вашей же гипотезе, голова Дракулы нашлась все-таки здесь, в Поенари. Выходит, ее не дарили султану. Но тогда сам собой напрашивается вопрос… простите, конечно… зачем вообще было ее рубить?!
— Я бы сказал — резать.
— Не понял?
— Голова была отрезана аккуратно, пожалуй, даже бережно, со знанием дела. Ее не рубили в битве, сплеча. Были, знаете, прежде такие умельцы — одним ударом сносили голову с плеч. Но и палач не блеснул здесь своим ремеслом. Его не казнили.
— Так что же? Кто и зачем отрезал голову Владу Дракуле? Видите, я даже не пытаюсь добавить крамольное это вообще его голова"… Простите профессор. Я снова совершенно по-щенячьи забежал вперед.