Забирко Виталий. Операция 'Карантин'

   К трейлеру Полынов добрался как раз в тот момент, когда шасси лайнера коснулось высушенной до бетонной твердости почвы Каменной степи. Никита едва успел ухватиться за поручни лесенки, ведущей в жилой отсек трейлера, как пол трюма под ним вздыбился и заходил ходуном. Болтанка при посадке была гораздо жестче, чем при взлете - казалось, еще мгновение и фюзеляж самолета сомнется в гармошку, давя и круша содержимое трюма. Никиту снова замутило, и он, до ломоты в скулах стиснув зубы, старался перебороть внезапно нахлынувшую тошноту. Да что это с ним? Чего это вдруг его стало укачивать? Может, эфэсбэшники вчера проникли в квартиру и что-то в водку подмешали? Тогда зачем сегодня еще мину подложили? Нескладуха получается...
   Постепенно немилосердная тряска сошла практически на нет, и, когда осталась только легкая дрожь пола, Полынов стремительно взлетел по лесенке и рванул дверь жилого отсека трейлера.
   - Подъем! - стараясь придать хриплому голосу веселые нотки, крикнул он. - Экстренная выгрузка!
   - Эт мы могем! - бодро вскочил с кровати Володя.
   - К чему такая спешка? - недовольно пробурчал Олег. Видно, все-таки затаил обиду на своего начальника.
   - Самолет сразу же улетает, - мгновенно нашелся Никита. - ЧП в Красноярском крае и срочно нужен транспорт.
   Тут он правильно угадал "слабую" жилку бригады. Прав был Беспалов, характеризуя Полынову его подчиненных. Действовали они быстро, слаженно, без лишних слов. И в то же время все вокруг себя подмечая.
   - Вот что, бледненький ты наш, - схватил Никиту за рукав Олег, когда он непослушными от дурноты пальцами попытался отстегнуть карабин одного из крепежных тросов. Ничего у него не получилось, пальцы соскальзывали. Пойди-ка, прогуляйся на свежем воздухе. А то наблюешь здесь, а нам потом убирай.
   - Еще чего... - воспротивился было Никита, но наткнулся на насмешливый взгляд старшего лаборанта.
   - Сейчас в жилом отсеке трейлера запру, - на этот раз без тени улыбки пообещал Олег. По всему было видно, что он не шутит и свое обещание сдержит.
   И Никита, тяжко вздохнув, побрел к начавшему открываться десантному люку. Братчиков был прав - он, со своей нежданно-негаданно проявившейся "морской болезнью", только бы мешал, постоянно путаясь под ногами.
   Из люка, как из печи, пахнуло жаром, и Полынову на мгновение показалось, что он теряет сознание. Ни черта себе - "свежий" воздух! Пересиливая тошноту, Никита быстрым шагом, почти бегом, спустился по пандусу и неуверенной трусцой удалился от самолета метров на тридцать - не блевать же начальнику на глазах бравых подчиненных? "Рекомендация" будет вовек не отмоешься! Тело мгновенно покрылось испариной, но, как ни странно, принудительная пробежка принесла облегчение. Тошнота, подступившая было к горлу, исчезла, в голове прояснилось.
   Полынов вытер пот с лица своим кепи, немного постоял, щурясь от яркого солнца, а затем, нацепив солнцезащитные очки, огляделся.
   Окружающий ландшафт своей ирреальностью напоминал фон картин Ренуара словно Полынов каким-то мистическим образом перенесся в бредовый мир полотен постимпрессионизма. Только был этот мир трехмерным и бесконечным. Блеклое небо с ослепительным солнцем, рыжая, однотонная степь, над горизонтом, на юге, в стороне оцепленной зоны - расплывчатое темно-коричневое пятно дыма. Лишь самолет своими четкими формами убеждал, что под ногами не марсианская пустыня, а родная матушка Земля. Везло в последнее время Полынову на экзотику. Еще три дня назад он находился в африканских джунглях, а теперь вот - на безводном каменистом плато, почти пустыне. Одно общее, правда, между джунглями и Каменной степью имелось - и там и здесь ходили слухи о каннибалах.
   С неясным беспокойством Никита посмотрел на юго-запад, где за размытой линией горизонта находился командный пункт учений. Как бы генерал Потапов не устроил какую-нибудь пакость. Слишком уж "весело" началась командировка, чтобы поверить в ее спокойное продолжение.
   Никита перевел взгляд на открытый люк транспортника. Турбины самолета продолжали реветь, корпус подрагивал, огромные крылья вибрировали, будто готовясь к взлету, а трейлер из трюма все не выезжал. Непредвиденная задержка начинала не на шутку тревожить. И тут Полынов краем глаза уловил на горизонте две короткие, почти одновременные вспышки. Словно кто-то зеркальцами пустил солнечных зайчиков.
   Интуиция среагировала раньше сознания, и лишь через мгновение Никита понял, что сломя голову бежит прочь от самолета, подчиняясь дикому инстинкту сохранения жизни. Удивительно, насколько быстро может работать человеческая мысль. Спрашивается, сколько времени нужно, чтобы засечь пуск двух ракет, оценить ситуацию и принять решение? Секунды, доли секунд? Нет. Ноль! Ноль времени! Как электрон в возбужденном атоме перескакивает с одной орбитали на другую вне времени, так и готовое решение порой появляется в голове одновременно с происшедшим событием.
   Хорошую пословицу некогда придумал полководец Суворов: "Сам погибай, а товарища выручай!", да только для данного случая она не подходила. Даже криком Никита никого не смог бы предупредить - не услышали бы его из-за рева турбин. Поэтому оставалось лишь два варианта - либо бежать к самолету и погибнуть вместе со всеми, либо постыдно удирать прочь, спасая свою жизнь. Инстинкт выбрал второй вариант...
   Между вспышками на горизонте и страшным взрывом лайнера прошло не более трех-четырех секунд, и Полынов не успел преодолеть за это время и двадцати метров. Но обострившаяся интуиция сработала мгновенно - будто почувствовав спиной, Никита прыгнул, распластавшись в воздухе, как бы ныряя в воду. Взрывная волна подхватила его, пронесла метров семь над землей, отпустила, и Никита, сгруппировавшись, пару раз кувыркнулся, перекатившись по каменистой равнине, вскочил и, не снижая темпа, побежал дальше. Несколько мелких осколков просвистели поблизости, а затем скрученный спиралью кусок обшивки пролетел над головой, упал и некоторое время катился впереди, пока Полынов, как заправский барьерист, не перепрыгнул через него, ухитрившись при этом оттолкнуться подошвой ботинка от рваного края катящегося обломка. Этому, как и прыжку во время взрыва, его до автоматизма натаскали в спецшколе - перепрыгивать через катящиеся впереди бочки, обязательно отталкиваясь от них, иначе они тут же догонят и отобьют пятки. Но, опять же, все это Полынов проделал чисто машинально, на уровне условного рефлекса, как опытная секретарь-машинистка ударяет по клавиатуре, абсолютно не задумываясь, каким пальцем по какой клавише бить. Та же спецподготовка не позволила инстинкту перерасти в панику, чтобы удирать без оглядки до умопомрачения. Заметив на плоской поверхности степи небольшую ложбинку, Никита прыгнул в нее, перекатился, стараясь как можно больше запорошить себя пылью, и замер, распластавшись на земле, лицом к взорванному самолету.
   Секунд десять он еще ощущал себя загнанным животным, затаившимся от погони, с бешено колотящимся сердцем и чуть ли не разрывающимися от судорожных сокращений легкими - страх отнюдь не способствует соблюдению правил экономного дыхания во время бега. Взгляд чисто рефлекторно зафиксировал на месте катастрофы громадный столб огня с клубами черного дыма и разбросанные вокруг в радиусе никак не меньше ста метров обломки самолета. А затем сознание включилось, и тогда наконец организм вышел из-под контроля, и Полынова вырвало. Вероятно, здесь сказалось все: и вчерашнее отравление, и то, что Никиту впервые в жизни укачало в самолете, и два подряд покушения, одно из которых закончилось гибелью самолета, экипажа и спецбригады МЧС. Какими бы железными не были нервы у разведчика, но, в конце концов, он живой человек и ничто человеческое ему не чуждо.
   Первым делом, когда пришел в себя, Никита огляделся. Останки самолета еще горели, и до ушей доносился странный звук пламени - будто не огонь вздымался к небу, а трепетало на ветру огромное полотнище черно-багрового траурного знамени. Аккуратно присыпав пылью рвоту, Никита подался назад, да так и застыл. Со стороны командного пункта учений к месту взрыва на полной скорости пылили два открытых "уазика".
   Полынов скрипнул зубами. Ай да полковник Федорчук! Надо же, какую "развесистую клюкву" на уши навесил! Нет, видите ли, у генерала Потапова штабной машины...
   "Уазики" затормозили метрах в двадцати от горящих обломков, и из них посыпались десантники с огнетушителями наготове. И трех минут не прошло, как пламя было сбито, а развороченный остов самолета окутался белесым паром. Все предусмотрел генерал Потапов, не напрасно его спецы заставляли самолет кружить над Каменной степью, выбирая для посадки место подальше от карантинной зоны. Одно дело, когда об акции "зачистки" знают двадцать-тридцать человек из спецподразделения при штабе, другое - когда за расстрелом самолета из ручных ракетометов наблюдают из окопов солдатики срочной службы. Понятное дело, что сейчас основная задача спецподразделения - найти "черные ящики" и стереть записи о благополучной посадке. Тогда комар носа не подточит - мол, сами летчики виноваты, что-то не рассчитали, заходя на посадку, и гробанулись... Вон и какой-то офицерик место катастрофы видеокамерой снимает, чтоб, значит, как положено, картину для следствия военной прокуратуре с места событий, так сказать, с пылу, с жару, предоставить... Оперативно работают, не подкопаешься. Само собой, куски, содержащие даже призрачный намек на неестественность катастрофы самолета, вырежут, а пленочку для прокуратуры смонтируют как надо.
   Полынов уткнулся лицом в пыль. Хорошо, успел отодвинуться назад, а то пришлось бы сейчас мордой в собственной блевотине лежать. Оператор, несомненно, снимет и окружающую панораму. В пыли Никита вывалялся основательно и не боялся, что его обнаружат при просмотре и монтаже пленки. Но вот если пленка зафиксирует блеск его глаз, тогда кадр увеличат, увидят живого свидетеля... И в Каменной степи откроется сезон охоты на человека.
   Около часа Никита лежал в ложбинке под палящим солнцем, не смея пошевелиться. Хотелось пить, во рту пекло от желчи, в левый бок, под ребра, немилосердно давил кирпич мини-компьютера. Корпус пентопа, как и гарантировал Алексей, был целенький, но в сохранности начинки Никита глубоко сомневался. Испытание под траками танка - это для корпуса, а для внутренностей нужно испытание встряской. И во время своих "кувырканий" Никита это испытание пентопу устроил по полной программе, так что, наверное, если его сейчас открыть, изнутри крошево деталей посыплется...
   Но ни жажда, ни солнце, ни боль под ребрами, не доставляли таких мучений, как возникшая в голове картина бегства от самолета. Почему-то видел ее Никита глазами Леночки Фокиной. Будто сидит Леночка в кабине трейлера, как раз выезжающего из трюма самолета на пандус, и видит спину улепетывающего во все лопатки Никиты. И столько недоуменного изумления в глазах Леночки, что у Никиты от бессильной ярости на копошащихся в останках самолета десантников окаменело сердце и задеревенели мышцы на лице. А картина в голове все повторялась и повторялась, будто ее зациклило...
   Внезапно до слуха Полынова донеслись далекие, приглушенные голоса. Предельно медленно, миллиметр за миллиметром, он приподнял голову и посмотрел сквозь щели едва приоткрытых век. К счастью, офицер уже закончил съемку и спрятал видеокамеру, но десантники продолжали копаться в обломках. Человек пять разбрелись по степи, осматривая далеко разлетевшиеся осколки. Двое десантников стояли метрах в пятидесяти от Полынова и разглядывали крупный обломок обшивки самолета, во время взрыва пролетевший над головой Никиты. Один из десантников нагнулся, что-то поднял с земли, показал напарнику, и оба рассмеялись.
   Мои солнцезащитные очки, узнал Полынов. Когда кувыркался во время взрыва, они чудом удержались на переносице, а вот когда прыгал через катящийся обломок, слетели... Зато кепи осталось при нем. Как вытирал пот с лица, так оно до сих пор было зажато в руке мертвой хваткой.
   Десантник с довольным видом нацепил уцелевшие очки.
   Смеетесь, гады, стиснул зубы Полынов. Весело вам, что взрывом людей на куски разорвало, а очки уцелели. Ладно, не долго тебе, подонок, веселиться осталось. Кого-кого, но именно тебя я по очкам узнаю. Всю обойму разряжу, дай только срок! За Леночку Фокину, за Володю Мигунова, за Олега Братчикова, за Василия Тимофеевича Устюжанина и за весь экипаж...
   От "уазиков" что-то зычно прокричали в мегафон, и разбредшиеся по степи десантники заспешили к машинам.
   Ага, понял Никита, нашли все три "черных ящика"...
   Десантники живо попрыгали в машины и укатили, а Никита продолжал неподвижно лежать. У обломков самолета никого не осталось, но Полынов не мог себе позволить рисковать - вдруг кто-то наблюдает за местом катастрофы в бинокль. Единственное, на что он решился - осторожно вытащить из-под себя полу куртки с пентопом, а затем, уткнувшись лицом в пыль и чрезвычайно медленно перемещая руки, натянул кепи. Голову от солнца он кое-как защитил, но вот от жажды спасения не было.
   Примерно через час к месту катастрофы подкатил крытый "урал". Из него неторопливо выбрались пятеро худосочных солдатиков срочной службы в застиранном ветхом обмундировании, расстелили на земле несколько кусков брезента и с видимой неохотой занялись скорбной работой. Больше всего Никиту поразило то, что не было ни одного целого трупа. Останки людей собирали по кускам, и каждый раз, видя, как на брезент укладывают что-то бесформенное, кровавое, с обрывками оранжевой материи, Никите представлялось, что это останки Леночки Фокиной. И тогда опять в голове воскресала навязчивая картина, как она смотрит ему в спину сквозь ветровое стекло выезжающего из трюма трейлера. Но во взгляде Леночки уже не было недоумения, а был грустный укор... Глупыми и наивными казались теперь недавние романтические мечты, что в Каменной степи у них с Леночкой все получится. Ничего не получится! Никогда больше он не окунется в ее глаза, не коснется ее руки, как не увидит больше смущенной улыбки Володи, не услышит едкого замечания в свой адрес Олега, и никогда Тимофеич не пожмет ему крепко руку. Никогда!
   Похоронная команда закончила собирать останки часа через три, и к тому времени Полынов от жары и жажды стал впадать в беспамятство. Он даже не заметил, как машина уехала. Вот она только что стояла у обломков самолета, туда-сюда ходили солдатики, а теперь нет ни машины, ни людей. И пыль над ее следом в степи давно опала.
   Дальнейшее вообще воспринималось фотографическими снимками через неравные промежутки времени, на которых все вокруг оставалось на своих местах, лишь солнце пунктиром скакало по небу, приближаясь к горизонту. А когда оно стало садиться, то Никите показалось, что это не вечер наступает, а меркнет его сознание. И меркнет навсегда.
   Никита поднялся только тогда, когда небо усеяли звезды, а сгущающиеся сумерки стали переходить в ночь. Поднимался он тяжело: вначале долго стоял на четвереньках, пытаясь сосредоточиться и хоть как-то прийти в себя, наконец с трудом распрямился и, волоча ноги, побрел по степи строго на север.
   До ближайшего шоссе между районным центром Каменка и деревней Куроедовка было около двадцати километров.
   Через час над Каменной степью взошла луна и, затмив на небосводе звезды, залила равнину зеленым потусторонним светом, окончательно погрузив сознание Полынова в сумеречное состояние. Никита шагал по степи с методичностью робота, бездумно, механически переставляя ноги, и казалось, что так будет всегда, потому что пустыня представлялась ему бесконечной, время - остановившимся, жизнь - пустой суетой, а его движение в призрачном лунном свете - вечным. Как путь во мраке после смерти...
   Очнулся Полынов от льющейся на лицо воды. Он встрепенулся, выхватил из чьих-то рук двухлитровую пластиковую бутылку и жадно прильнул к горлышку. Пил, захлебываясь, кашляя, но не отрываясь - вода была теплой, сильно газированной и бурлила в горле выделяющейся углекислотой. Живительная влага, не достигая желудка, впитывалась в организм, как в сухой песок, иссушенное тело наливалось на глазах, заглаживая морщины на обезвоженной коже, подобно изнуренному засухой растению, распрямляющему свои листки во время долгожданного дождя.
   Опорожнив бутылку, Никита машинально сделал еще несколько глотательных движений и лишь затем обессилено уронил руки на колени. Выпав из руки, пустая бутылка мячиком заскакала по асфальту.
   Наконец Полынов смог осмотреться. Он сидел на старом, разбитом колесами автомашин асфальтовом полотне прямого, как стрела, шоссе, делившего степь пополам словно хирургический разрез. В свете склонившейся к горизонту луны шоссе чуть отблескивало, и это еще больше придавало ему сходство со шрамом. Из конца в конец шоссе было пустынным, если не считать стоявшего рядом лысоватого мужчину лет сорока в спортивном костюме и застывший у обочины потрепанный "москвичок"-пикапчик.
   - Ну что, ожил, служивый? - участливо спросил шофер пикапчика.
   - Ага... - хрипло выдохнул Никита. - У тебя вода еще есть?
   - А как же! - неожиданно рассмеялся шофер. - Полная машина!
   Он открыл заднюю дверцу пикапчика, по самую крышу забитого запаянными в полиэтилен по десять штук пластиковыми бутылками с водой, выставил одну упаковку на шоссе и ножом вспорол полиэтилен.
   - Держи, - поддал он носком туфли одну бутылку, и она покатилась по асфальту в сторону Никиты. - Извини, но больше не дам. Это мой заработок.
   Никита подхватил бутылку, сорвал пробку, подождал, пока схлынет основной напор газа, и приложился к горлышку. Пил он теперь основательно, не торопясь, но и не отрываясь. Чтобы полностью утолить жажду, хватило половины бутылки.
   "Три литра, - просуммировал в уме Полынов выпитую воду. - Еще бы литр потерял, и никакая реанимация не спасла".
   Легкая испарина выступила на коже, и мозг заработал четко и ясно. Для полного счастья не хватало всего какой-то малости.
   Он встал, полез в карман и достал стодолларовую купюру.
   - Покупаю.
   Лысоватый шофер оторопел.
   - Весь товар?!
   - Нет, зачем же. Мне хватит одной упаковки.
   - Слушай, мужик... - совсем растерялся шофер. - У меня сдачи не будет...
   - И не надо, - через силу улыбнулся Никита потрескавшимися губами. - Я свою жизнь дороже ценю. - Он расстегнул куртку, высоко закатал рукава. Лучше слей мне на голову, хочу умыться.
   Никита наклонился над обочиной и подставил ладони.
   - Так это мы сейчас... Мигом! - на радостях засуетился шофер. Он откупорил пару бутылок и стал обильно поливать затылок Полынова сразу из двух горлышек. - Повезло тебе, мужик! По этому шоссе раз в сутки машина проходит и та - моя.
   Никита, как смог, умылся, ополоснул голову, шею, руки, грудь. Запястья, шею, лицо саднило от солнечных ожогов - как ни старался Никита уберечь открытые участки кожи от ультрафиолета, посыпая их пылью, но это удалось лишь частично. Хорошо было бы умыться по пояс, но тогда придется раздеться, и шофер увидит заплечную портупею с кобурой и пистолетом, а это ему вовсе ни к чему.
   - Хватит.
   Полынов пригладил волосы, отжимая воду, распрямился. Газированные ручейки устремились за шиворот, приятно щекоча спину.
   - Тебя как зовут? - спросил он шофера, застегивая куртку.
   - Игорь.
   - Никита, - протянул Полынов руку своему спасителю. - Спасибо.
   - Не за что, - пожал ему руку Игорь. - Ты уже и так сверх меры отблагодарил.
   - Когда речь идет о жизни, сверх меры не бывает, - усмехнулся Никита. - Как это ты рискнул остановиться посреди ночи у лежащего на шоссе человека? В наши-то времена... Излюбленный прием налетчиков при ограблении транспорта.
   - Я свое в Афгане отбоялся, - серьезно ответил Игорь. - Полгода в плену многому научили. Хотя, конечно, где-нибудь на магистральном шоссе хрен бы затормозил. А на этой дороге только идиот охоту на машины устраивать станет, тем более на мою колымагу позарится.
   Он пнул ногой заднее колесо.
   Никита окинул внимательным взглядом фигуру шофера. Так, ничего особенного, обыкновенный мужчина среднего возраста. Разве что запавшие глаза смотрят на спасенного им человека чересчур внимательно, да невыразительное, незапоминающееся лицо немного мрачновато. Но налет мрачности на лице могли придавать и лунный свет, и воображение Полынова.
   - В Куроедовку едешь? - поинтересовался Никита.
   - Почему? - удивился Игорь.
   - Ну, как... Товар на продажу везешь...
   - Ну ты даешь! - рассмеялся Игорь. - В деревне - воду продавать! Да кто же ее там покупать станет? Как раз наоборот. У нас там с тестем маленький заводик по производству газированной воды. Родник в Куроедовке на всю округу славится, ну мы и приспособились. Купили установку по газированию, и теперь я каждую ночь туда пустую тару вожу, а обратно готовую продукцию. А раз в неделю баллоны с углекислотой доставляю.
   - И выгодно? - индифферентно поинтересовался Полынов.
   - Как сказать... - замялся Игорь. - Жить позволяет. Скромно. Вот поднакоплю деньжат и годика через два грузовик куплю. Тогда, думаю, получше заживем. Оборот увеличится.
   - Значит, ты сейчас в Каменку?
   - В нее, родимую.
   - Подбросишь?
   - Не-а! - рассмеялся Игорь. - Здесь оставлю. Садись, шучу я.
   Никита прихватил с собой бутылку воды и, пока Игорь закрывал заднюю дверцу пикапа, обошел машину и забрался в кабину на пассажирское сиденье. Здесь он открыл бутылку и отхлебнул. В горле саднило, будто его хорошенько продрали ершиком с песком. На всю жизнь запомнится испытание жаждой в Каменной степи, и теперь, наверное, даже занеси Никиту судьба на плот посреди пресноводного озера типа Байкала, при нем всегда будет пара-тройка бутылок воды. Так сказать, про запас, на всякий пожарный случай.
   Игорь уселся на водительское сиденье, захлопнул дверцу и включил зажигание.
   - С учений топаешь? - спросил он, выруливая из кювета на дорогу. - И как тебя на ровном месте угораздило заблудиться?
   Никита отхлебнул из бутылки, пожал плечами.
   - А вдруг я дезертир? Вот грохну тебя сейчас, завладею индивидуальным транспортным средством и поеду гулять по России в свое удовольствие.
   - Ну да! - развеселился Игорь. - Далеко ты на моей развалюхе уедешь! И потом, возраст у тебя для дезертира не тот - из армии бегут салаги-новобранцы... К тому же, с такими шевронами дезертиров не бывает.
   - А если это не моя форма? Убил я спасателя и переоделся, чтобы легче скрыться было...
   Машина резко затормозила, и Полынов чуть не врезался лбом в ветровое стекло.
   - Ты мне Ваньку не валяй! - гаркнул Игорь, развернувшись вполоборота. - А то не посмотрю, что у тебя "пушка" под мышкой, огрею монтировкой по башке и выброшу вон! Кукуй тогда посреди степи, если оклемаешься!
   Полынов на мгновение оторопел, а затем вдруг неудержимо расхохотался. Сознание самопроизвольно разрядилось после нервного перенапряжения.
   - Извини... - давясь смехом, еле выговорил он. - Извини, Игорек... Шутки у меня такие дурацкие... Мир. Мир и дружба между нами!
   К тому факту, что шофер заметил у него под курткой пистолет, Никита отнесся спокойно. Заметил и заметил, что теперь поделаешь? Не устранять же невольного свидетеля из-за такого пустяка? Мало ли сейчас народу с "пукалками" по просторам России шастает...
   - То-то, - недовольно пробурчал Игорь, вновь заводя машину. Но уже через минуту хорошее настроение вернулось к нему. Не умел, похоже, он долго держать обиду на кого бы там ни было. Видно, действительно, мрачное выражение лица ему придавал лунный свет.
   - Везет мне на попутчиков на этой дороге! - сказал он. - Недели две назад, еще до начала ваших учений, подобрал тут одного человечка. Как и ты, тоже сдвинутым был, но поболе. Из поселка Пионер через степь бежал. Видать, от жары умом основательно тронулся. Орал, что его людоеды преследуют, все за руль хватался, требовал, чтобы я его срочно в милицию доставил. Я и доставил, жалко, что ли? Тем более - по пути, хотя поначалу хотел в дурдом сдать... Да... Все собираюсь в отделение зайти, поинтересоваться, что с ним, да некогда, времени выкроить не могу.
   Полынов в очередной раз отхлебнул из бутылки и с интересом посмотрел на Игоря. Тень от светозащитного козырька на ветровом стекле падала на водителя, и Никита не смог рассмотреть выражение его лица.
   Надо же, как переплетаются судьбы! Оказывается, его спаситель в свое время подвозил гражданина Осипова Евгения Юрьевича, жителя Пионера-5, единственного свидетеля массового каннибализма в поселке, бесследно исчезнувшего затем из психбольницы. Бесследно и, похоже, безвозвратно, так как именно на основе его показаний и началась эта катавасия с воинскими учениями.
   Тридцать километров до Каменки ехали около часа. Несмотря на показушно наплевательское отношение к машине, Игорь берег свою "кормилицу" и вел пикап по разбитому шоссе весьма осторожно. Всю дорогу он неумолчно болтал, рассказывая о своем нехитром житие-бытие, а Никита слушал, методично отхлебывая из бутылки, кивал, изредка вставлял в монолог Игоря междометия. Как он понял, его новому знакомому нужен был не собеседник, а слушатель. Так, в основном, и бывает между двумя попутчиками.
   Ничего выдающегося в жизни Игоря не было, разве что служба в Афганистане и плен у моджахедов. Но как раз об этом он рассказал скупо, в двух словах, с затаенной грустью, и сразу стало понятно, что те далекие военные будни и память о настоящем солдатском товариществе являются для него сокровенной святыней, куда посторонним вход заказан. Зато о последующей своей жизни, в общем-то, весьма "нескладушной", Игорь рассказывал без тени уныния и даже с юморком. После армии он работал аппаратчиком на насосной станции, обслуживавшей водовод поселка Пионер-5. Когда рудник в поселке закрыли, уволился и подался в "челноки" - возил шмотки из Китая и Турции. Впрочем, длилось это не долго. Не имея коммерческой жилки, быстро прогорел, решил поддаться на уговоры тестя и пойти работать механизатором в совхоз. Но как раз в тот день, когда они с тестем обмывали столь знаменательное событие, руководство совхоза подписало договор с немецкой фирмой о создании совместного российско-германского агротехнического объединения, и не только Игорь остался не у дел, но и тесть, и все остальные наемные работники совхоза. Как оказалось, единственным вложением в новое объединение со стороны России была земля, а все остальное - немецким. Сами немцы пахали землю на немецкой технике, сеяли элитные сорта немецкой гречихи, обрабатывали поля по немецкой технологии, собирали урожай с немецкой скрупулезностью и тщательностью и вывозили все, вплоть до тюков соломы, в Германию. Что доставалось России, одному богу известно, да и то, наверное, его католическому образу и подобию, а не православному. К счастью, тестя на тот момент осенила идея с газированной водой, и теперь, в отличие от остальных жителей Куроедовки, его семейство жило более-менее безбедно. И все же в тоне Игоря Никита уловил нотки злорадства по поводу нынешней засухи - хрен, мол, немцы в своей Германии в этом году гречиху лопать будут. Пусть прошлогоднюю солому жрут.