Здесь повезло больше. В баре стояла батарея разнокалиберных бутылок, в соседнем шкафчике - гора разнообразных консервов. Никита скрутил пробку с бутылки водки, налил в хрустальный стакан, неторопливо, как воду, выпил. Водка была прекрасной, но нематодам в желудке не понравилась. Засуетились они там, завозмущались, задергались. Пару минут Полынов стоически пережидал "бунт на корабле", пока не почувствовал, как желудок успокаивается, а волна тепла начинает расходиться по телу, возвращая ясность мысли. Хорошая микстура - водка. От всех болезней. Особенно от ушибов головы.
"Интересно, - неожиданно подумал Никита, - а окажет ли какое-нибудь влияние "болезнь Лаврика" на нематод? Если да, то в каких монстров они трансформируются? Тоже с зубами?" Он хмыкнул. Нематоды с зубами - это уже полная чушь. Нонсенс.
Никита вскрыл банку крабов, поел, выпил еще немного водки. Затем сел за стол и включил пентоп.
Первым делом он проверил дискеты и весьма удивился, что обе прочитались. Невероятно, как они после его "кульбитов" в степи не только целыми остались, но и сохранили информацию.
И тут, глядя на компьютер, Никита вдруг понял, какую несуразность в доводах Петрищевой о невозможности воспользоваться хранящейся на точке "Минус" документацией он почувствовал, но не смог сразу определить. Вот она, та самая аппаратура, с помощью которой можно легко завладеть результатами исследований Лаврика. Ничего не стоит просканировать лабораторные журналы и отчеты группы "С", а затем переправить информацию через спутник. "Болезнь Лаврика" не компьютерный вирус, с файлами не передается...
Полынов помассировал виски, болезненно поморщился. Вот и определилась его конечная цель в жизни. Перед глазами вновь предстало лицо Лилечки, и сердце у Никиты дрогнуло, как когда-то давным-давно в почти забытой юности. Странная штука жизнь - вроде бы и он, и она работали для того, чтобы "болезнь Лаврика" никогда более в мире не появилась, а оказались почему-то по разные стороны "баррикад". Эх, не то что-то делается в государстве российском...
Никита посмотрел на часы. Начало десятого, самое время для связи.
"Привет, Ашел", - написал он светокарандашом на экране.
"Привет, Атикин, - мгновенно высветился на экране ответ. - Как дела?"
Ждал Алексей связи, от компьютера не отходил.
"Все в порядке. Идем ко дну, - продолжил писать Никита. Водка не только прояснила голову, но и настроила на ироническое отношение к своей судьбе. - Принимай информацию".
Алексей скопировал файлы на свой компьютер и долго молчал, очевидно, знакомясь с содержанием.
"Ну ты даешь!" - наконец появилось на экране.
"Что могем, то могем".
"Шумно было?"
"Стреляли..." - ответил Никита крылатым словом из известного боевика. Но, вероятно, Алексей не понял - здесь главным была безразличная интонация, а как ее в тексте передашь?
"Что с методиками экспериментов?"
Ждал Никита этот вопрос, знал - обязательно будет. Еще вчера днем главной целью его задания было добраться до методик Лаврика. Основной закон шпионажа - если противник владеет какой-либо стратегически важной секретной информацией, расшибись в лепешку, но добудь ее. Все изменил ночной разговор с Лилей.
"Ты ознакомился с результатами анализов биологических объектов, зараженных "болезнью Лаврика", и с выводами Петрищевой?" - задал он встречный вопрос.
"Шутишь? За пять минут? Просмотрел по диагонали, лишь кое-что уловил".
"Надеюсь, уловил, что "изобрел" Лаврик?"
"В первом приближении".
"Считаешь, что методикой создания смертельно опасного вируса с инкубационным периодом в два-три дня, вызывающим у инфицированного маниакально-агрессивный психоз со стопроцентным летальным прогнозом заболевания, имеет право кто-то владеть?"
"Давай без сантиментов! - взорвался Алексей. - Давно моралистом заделался? Не нам с тобой моральные проблемы обсуждать!"
Полынов невесело усмехнулся. Тон высказывания Алексея был почти такой же, как у него ночью при разговоре с Петрищевой.
"Методик нет, - твердой рукой набрал он текст. - Они уничтожены десять лет назад при ликвидации точки "Минус".
"Насколько достоверны данные об уничтожении?"
"Абсолютно достоверны".
"Хорошо. Возвращайся по второму варианту. Или забрать тебя по нулевому?"
Полынов покачал головой. Нулевой вариант предусматривал его эвакуацию вертолетом.
"Блуждая по миру, - кисло поморщившись, написал он на экране, довелось мне волею судеб забрести в карантинную зону..."
"Не дури!"
"Не дурю. Я действительно нахожусь в карантинной зоне и без каких-либо средств индивидуальной защиты".
Алексей замолчал, но когда ответил, у Никиты отлегло от сердца. Нормальный у него напарник, жаль, что проработали плечом к плечу всего ничего. Никакого сюсюканья и бабской фальшивой жалости не было в его словах.
"Что я могу для тебя сделать?" - спросил Алексей. Понимал он прекрасно, что помочь Никите невозможно, а соболезнования Полынов не примет. Да и не принято у "тихушников" жалеть друг друга. Такова уж специфика работы - ходить на цыпочках под косой костлявой, и если кто оступится, не жалеть его, и самому не жаловаться.
Никита задумался. Как ни крути, а пришла пора подводить итоги и решать сакраментальный вопрос: "А что же я сделал в жизни?" Редко кто, пока живет, задумывается над ним, но рано или поздно его приходится решать. И чаще всего этот вопрос приходит на ум, когда уже ничего изменить невозможно. Мысленным взором Полынов окинул свою жизнь, и его покоробило. Да ничего он в жизни не сделал! Ничего своего! Только тем и занимался, что таскал для чужого дяди каштаны из огня, бил морды, стрелял... и ему били морду, в него стреляли... Хотя цель вроде бы была достойная: помогал Дерезницкому возрождать Россию, - но теперь, глядя на свои потуги с горных вершин, иначе как жалкой мышиной возней они не представлялись. Никого в этом мире у него не осталось, да и нечего было завещать. Ни семьи, ни детей... Вон и Лилечка тоже видно чувствовала безысходность положения - о детях мечтала...
И вдруг Никита вспомнил. Было, было в его жизни кое-что светлое. На первый взгляд вроде бы пустяк, но сейчас, когда он стал подводить итоги, этот пустяк перевешивал все в его жизни, и рядом с ним прожекты Дерезницкого казались никчемной суетой. Вот только слово свое он не сдержал.
"Вот что, Леша... - написал Полынов прямым текстом. - Отправь, пожалуйста, открытку в Центральную Африку доктору Малахову Сан Санычу. Черкни, мол, что жив-здоров, ему многие лета желаю. Помню, люблю, мысленно обнимаю. Пью за его здоровье. Никита".
"Хорошо. Сделаю. Еще что?"
"Все. Прощай. Связи больше не будет".
Не дожидаясь ответа, Никита выключил пентоп, вынул лазерный диск, разломал его, а затем в сердцах схватил мини-компьютер и со всего размаху врезал экраном об угол стола.
Осколки разлетелись по полу. Напрасно, конечно, он это сделал - без лазерного диска пентоп представлял собой бесполезный набор деталей, - но так пусть рачительные и уравновешенные европейцы рассуждают. А он - азиат, скиф. Разбить в бессильной ярости что-нибудь вдребезги - это по-русски.
Полынов выпил еще полстакана водки, подошел к окну, раздернул шторы, выглянул во двор. Опять показалось, что в пелене дождя у бетонного забора мелькнула чья-то тень. Никита попытался воспользоваться своей фотографической памятью, чтобы воспроизвести перед глазами облик "тени", но ничего путного в этот раз у него не вышло. Плохо работала голова, и получился какой-то размытый силуэт странного голого существа на четвереньках, словно сошедшего с картин Босха. Помесь лысой тощей собаки и человека. Несомненно, что ушиб мозга оказал свое действие, наложив на мельком увиденное существо кальку со скелета "каннибала" перед дверями шахтоуправления. Одним словом, фантасмагория, а не существо. Ну и черт с ним! Ничье присутствие Никиту более не волновало. И в душе, кроме ненависти, ничего не осталось. Будь сейчас перед ним пульт запуска ядерных баллистических ракет, не раздумывая повернул бы ключ и нажал на кнопку. Мир за пределами карантинной зоны ничем не отличался от мира внутри ее. За бруствером окопа топтали землю такие же каннибалы, как и в самой зоне любыми способами истребляли друг друга, разве что в глотки плоскими зубами не вцеплялись да сырого мяса не ели. Цивилизованные такие каннибалы, натянувшие на себя маску благообразия... И сам он такой - сколько себе подобных за три дня угробил. Не стоил род человеческий того, чтобы продолжать жить на Земле.
Перед глазами, как в стробоскопе, замелькали лица: Стэцька Мушенко, консула Родзиевского, вице-консула Ненарокова, полковника Федорчука, лейтенанта Стародуба, генерала Серегина, десантника Васи, министра Шуйбо, Дерезницкого, Алексея, Устюжанина, Беспалова, Мигунова, Братчикова, Леночки Фокиной, парикмахера из Каменки, бармена, Антипова, Лилечки, Сан Саныча, пацана с брикетом пластида...
Пацан стоял перед глазами, как живой. Белобрысый, худой, загорелый, в непомерно больших штанах. Стоял неподвижно, приоткрыв от изумления рот, и зачарованно смотрел, как Полынов собирается "нажать на кнопку".
И тогда Никите стало стыдно. До корней волос. Он крепко зажмурился, покачал головой.
- Прости, пацан, - сказал он вслух. - Это просто минутная слабость.
Не было у него под рукой кнопки старта ядерных ракет. Была игра воображения... Зато по Каменной степи реальной тенью блуждал выпущенный из бутылки джинн "болезни Лаврика". И попытайся Полынов выбраться из карантинной зоны, как последствия его прорыва через огненное кольцо обернутся катастрофой.
Никита открыл глаза. Свет в кабинете почему-то приобрел розоватый оттенок. А вот это плохо. Похоже, что от удара головой о стену все-таки образовалась гематома. Тогда времени у него совсем ничего. "Болезнь Лаврика" давала ему три недели жизни, африканские нематоды - две, а гематома с непременным кровоизлиянием в мозг - максимум пять-шесть часов. Веселенькая перспектива. И все же он обязан собрать волю в кулак и успеть за это время добраться до точки "Минус". Нет, не для того, чтобы "заткнуть" пробку в бутылке с "джинном" Лаврика - с этим делом и без него прекрасно справятся спецназовцы генерала Потапова. Гораздо важнее было уничтожить документацию группы "С", чтобы никто не успел завладеть ею и затем, по великой человеческой глупости, вновь не выпустил "джинна" из бутылки. А в том, что попытки извлечь с заброшенной базы материалы исследований будут иметь место, Полынов был уверен на все сто процентов.
Никита подошел к бару, взял бутылку водки, сунул в карман. Пригодится. Жаль, бельишка на нем свежего нет, чтобы все было по законам русского офицерства.
- Я пошел, - сказал он в пустоту, обращаясь к тем, кого знал и любил. - А вы - живите...
Вместо эпилога
Когда линия карантинных окопов приблизилась к поселку и солдаты в защитных комбинезонах стали планомерно крушить дома, заливая все огнем, животный страх выгнал Смагу в степь, как волка из логова. Прорваться сквозь сжимавшийся периметр карантинных окопов не удалось, и бывший боевик Беса на время обосновался в подземелье заброшенной базы. Но вскоре и здесь появились солдаты.
Смага заметался по степи между поселком и базой, как затравленный, обложенный со всех сторон зверь, но нигде не находил убежища. Собственно, он и был зверем - болезнь не оставила в нем ничего человеческого. Им руководил чисто животный инстинкт - где бы чего поесть и где бы спрятаться, чтобы самого не съели. Лишь изредка в голове возникали смутные воспоминания, но они не оказывали на изувеченное болезнью сознание никакого воздействия. Будто воспоминания существовали сами по себе и принадлежали другому, абсолютно чуждому существу.
Жизнь, как считал Смага, ему удалась. Весьма ограниченный и недалекий, он с детства завидовал сверстникам, которые были умнее его. Как и у большинства туповатых подростков, зависть постепенно переросла в ненависть, и недостаток ума он компенсировал физической силой и наглостью. В среде подростков зуботычина зачастую перевешивает интеллектуальные способности, и оказалось, что "особо умных" ничего не стоит "подровнять" до своего уровня с помощью кулака.
Так и получилось, что, недоучившись в школе, он ушел в боевики к Бесу. Автомат в руках давал упоительное чувство превосходства над жителями поселка, и Смага вовсю пользовался своим положением, по любому поводу унижая и издеваясь над "стадом", как боевики между собой называли оставшихся в поселке жителей.
Власть, дающая право безнаказанно распоряжаться чужой жизнью, хорошая жратва, лучшие девочки Пионера-5, за кусок хлеба готовые на все, - ну что еще надо? Так что правильно Смага считал, что его жизнь удалась. Со своей убогой точки зрения, конечно.
Поэтому, когда "букварь" Коробов, покупая у него воду, не смирился с унижением, а дал зарвавшемуся юнцу достойную отповедь, Смага затаил на учителя злобу.
Два дня Смага поджидал "букваря" возле пакгауза, лелея планы, каким образом он отыграется, но Коробов больше воду не покупал. С рюкзаком за плечами проходил мимо пакгауза и шел в степь. Доведенный затянувшимся предвкушением мести до бешенства, Смага решил проследить, чем же это занимается Коробов в степи, если даже за водой не заходит. Источник он там нашел, что ли?
В первый раз из затеи проследить, куда и зачем ходит Коробов, ничего не получилось. Коробов шел быстро, но осторожно, постоянно оглядываясь, и Смаге пришлось отпустить школьного учителя на большое расстояние. А когда его фигура скрылась в знойном мареве, Смага потерял направление - не был он охотником, потому не смог различить следов Коробова на голой кремнистой равнине. Мало того, сам чуть не заблудился и не сгорел от жары и жажды.
Вернувшись в поселок, Смага долго "отпивался" ледяным пивом и только под вечер немного пришел в себя. Но как ни был к тому времени пьян, все же подкараулил и высмотрел в сумерках возвращавшегося из степи Коробова с тяжелым рюкзаком за плечами. Выходило, "букварь" действительно что-то нашел в степи. Может, золотишко? Насмотревшись по "видаку" американских триллеров, Смага ни о чем другом и подумать не мог. К тому же, если "стадо" добывает в штольнях гидрошахты редкоземельные металлы для Беса, почему в степи и золотишку не оказаться?
На следующий день Смага экипировался, как положено. На его взгляд. Маленький рюкзачок, полдюжины пива и, естественно, автомат. Впрочем, с автоматом он никогда не расставался. Как ни как, не только символ, но и орудие власти.
В этот раз Смага постарался не отпускать от себя Коробова далее чем на двести метров. К тому же школьный учитель сегодня шел не оглядываясь, какой-то странной, дергающейся, нервной походкой. Но быстро. Как ни пытался Смага выдержать расстояние между ними, ничего не получалось - оно все время росло. Смага из сил выбился, ноги в кроссовках в кровь стер, теперь уже не столько преследуя Коробова, как боясь отстать и заблудиться в пустыне. С него сошло семь потов, а пиво от жажды не спасало - наоборот, дуря хмелем голову, доводило восприятие зноя до нестерпимого. Как оказалось, ходить в жару по степи либо жрать водку и морды бить, это не совсем одно и то же. Может, он в конце концов и заблудился бы - фигура Коробова к тому времени размытой зноем точкой маячила на горизонте, - но, к счастью, они уже добрались до заброшенной базы.
Увидев конечную цель путешествия, Смага умерил темп и, ковыляя от усталости, вошел в створ ворот брошенной базы. Здесь он сел в куцую тень какого-то бетонного обломка, допил последнюю бутылку пива и стал ждать появления исчезнувшего среди развалин учителя. Искать его Смага не рискнул - еще упустишь и потом в одиночку из степи не выберешься. А так куда "букварь" денется? Выход из базы сквозь ограду из колючей проволоки один, и здесь-то Смага "букваря" и прищучит. Как миленького под дулом автомата в поселок приведет, а там уж "букварь" чистосердечно признается, что он тут в развалинах нашел и тяжелыми рюкзаками каждый день домой перетаскивает.
Но получилось все совсем по-иному, а не так, как рассчитывал Смага.
Внезапно метрах в пяти перед Смагой на крошево бетонного мусора словно из ниоткуда грохнулся набитый доверху рюкзак. Смага оторопел. Насмотрелся американской киномистики, и появление из ниоткуда громадного рюкзака иначе, как под воздействием потусторонних сил, ему не представлялось. Однако, когда затем из практически незаметного пролома в горизонтальной бетонной плите показался затылок Коробова, а потом, отжавшись руками от плиты, из подземелья базы выбрался и сам "букварь", у Смаги отлегло от сердца. Как, оказывается, все просто. И никакой мистики.
Он встал и направил на школьного учителя ствол автомата.
- Привет, Коробок! - весело сказал он. И действительно, почему бы ни повеселиться?
Коробов вздрогнул и стремительно повернулся к Смаге. И тут Смага испугался по-настоящему. Лицо у Коробова было неподвижным, словно мертвым. Не лицо, а застывшая маска. Глаза с красными белками, не мигая, вперились в Смагу, ноздри трепетали.
- Эй, "букварь", ты чего? - с опаской спросил Смага и невольно отступил на шаг. - А ну, стой, где стоишь!
Он передернул затвор автомата.
Губы Коробова дрогнули, приоткрылись, но не по-человечески, растягиваясь, а по-звериному, выпячиваясь и обнажая крупные неровные зубы в хищном оскале. Из горла донесся глухой, клокочущий рык.
- Ты, мудак, я те чо сказал!? - сорвался на истерический визг Смага. Стой!
Растопырив руки, Коробов шагнул к нему. Смага вновь отступил на шаг, оступился и, зажмурив глаза, полоснул из автомата. В его спекшихся на жаре мозгах представлялась страшная, мистическая картина, что Коробов, с дырками от пуль в груди, продолжает на него надвигаться.
Однако вокруг стояла тишина, и когда Смага рискнул открыть глаза, изрешеченный пулями труп Коробова неподвижно лежал от него метрах в пяти. Откуда было знать Смаге, что беспричинный страх и параноидные галлюцинации являются первичными симптомами "болезни Лаврика".
Долго еще Смага боялся подходить к трупу, опасаясь, что тот вдруг "оживет" и набросится на него. Но когда все-таки убедился, что Коробов мертв "бесповоротно", впал в депрессию. Надо было возвращаться в поселок но куда идти, в какую сторону?
На заброшенной базе Смага провел два дня. В рюкзаке Коробова он обнаружил консервы десятилетней давности, - к удивлению, вполне доброкачественные. По следам Коробова в подземелье нашел и воду. Но все равно, даже с запасом пищи и воды выходить в степь в поисках дороги домой он не решался. И лишь на третий день, когда в результате заболевания его мозг полностью деградировал и, словно пораженный компьютерным вирусом, начал давать команды на перестройку скелета, Смага побрел в степь. Что поразительно, но безусловные рефлексы на уровне инстинкта "болезнь Лаврика" не только не затрагивала, но даже обостряла, поэтому Смага легко нашел дорогу домой. Консервы, как пища, его уже не удовлетворяли - пошедший "в разнос" организм требовал сырого мяса и особенно костей для перестройки скелета.
Почему больное, лишенное разума существо, в которое мутировал Смага, до сих пор было живо, когда все остальные инфицированные давно умерли, трудно сказать. Возможно потому, что болезнь в его организме протекала в замедленной, вялой форме - медленно росли зубы, медленно утолщались ногти. А возможно, по какой-то другой причине - никто симптоматику болезни не изучал. Так или иначе, но мутант Смага остался единственным живым обитателем в поселке Пионер-5. Изредка в сумерках он подкрадывался к окопам, голодным взглядом следя за снующими там фигурками людей, но животный страх перед ярким светом зажигавшихся прожекторов отгонял его прочь.
Может быть, он так и умер бы от голода, если бы однажды после сильной грозы в поселке не появился солдатик. Шлепая по лужам, солдатик прошел по улице поселка, зашел в здание шахтоуправления, некоторое время побыл там, а затем, выйдя на улицу, направился в степь к заброшенной базе. Мутант неотступно следовал за солдатиком. Как ему ни хотелось есть, но инстинкт хищника подсказывал, что "дичь" сильнее и так просто с ней не справиться.
Мутант преследовал солдатика до самой базы и даже спустился за ним в подземелье. Из-за створа открытого в тамбуре люка он наблюдал, как солдатик взламывает закрытые двери, вытаскивает из комнат какой-то бумажный хлам и складывает его в кучу посреди коридора. Часа два возился солдатик, пока не обследовал все комнаты. Затем он вынес из одной из комнат два деревянных тяжелых ящика, взгромоздил их на кучу бумаг, облил все бензином из канистры и поджег.
Мутант еле успел выбраться из пролома в подземелье и спрятаться за одним из бетонных блоков, как вслед за ним из-под земли вылез солдатик. Он отошел от пролома метров на пять, сел на остатки фундамента взорванного здания и стал наблюдать, как из трещины в перекрытии подземного бункера потянуло густым дымом. Вентиляция в подземелье сохранилась, и, когда солдатик поджег в коридоре бумаги, тяга получилась прекрасной. Поток дыма, вначале вялый, с каждой секундой набирал силу, и вскоре повалил из-под земли, будто из паровозной трубы. А затем земля на всей территории брошенной базы грозно дрогнула и просела. Из пролома в подземелье вылетел сноп искр, и поток дыма тут же иссяк.
Солдатик улыбнулся, достал из кармана бутылку водки, выпил ее всю без остатка из горлышка, а пустую бутылку аккуратно поставил на землю у ног. Потом тяжело вздохнул, снова улыбнулся... и пустил себе пулю в висок.
Вот тогда мутант наелся. Впрочем, еда не пошла ему впрок. Где-то на третий день после пиршества он ощутил, как в его теле кто-то копошится. Зудело то здесь, то там, то в ноге, то в руке, то в животе, то в спине... Изредка кожа на теле лопалась, и тогда из-под нее на землю выпадал маленький червячок. Мутант по-собачьи пытался выкусывать червячков, как блох, лязгая зубами, но получалось плохо. Зубы у него выросли большие, корявые, плоские - ими и есть было трудно, не то что "блох" ловить...
Когда периметр карантинных окопов подобрался к базе, мутант ушел в степь. Лежа на земле, он видел, как возле развалин появились двое человек в защитных скафандрах, спустились в подземелье, но буквально через пять минут возвратились, разочарованно разводя руками.
Поскуливая от голода, мутант с нетерпением ждал, когда же и они пустят себе пули в головы, и у него опять будет еда, но на этот раз ему не повезло. Люди в скафандрах ушли, а затем на территории базы запылало такое адское пламя, что мутант предпочел убраться как можно дальше.
Кольцо карантинных окопов все сжималось и сжималось, загоняя его все глубже в степь, пока наконец бежать стало некуда. Со всех сторон больное, ослабевшее от голода существо окружала стена огня. От страха оно забилось на дно какой-то ямы и беспомощно дрожало. Наконец, то ли инстинкт подсказал, то ли на мгновение случился проблеск разума, но мутант вдруг взялся лихорадочно копать нору в стене ямы. Обламывая ногти, он вынул из стены ямы огромный камень, выкопал под ним обширную лунку, забрался в нее, а затем, почти с разумной смекалкой, втащил за собой камень, запечатывая вход в убежище.
Но это его не спасло. Когда через час в яму хлынул поток горящего керосина, дышать в убежище стало нечем, мутант забился в судорогах, пытаясь найти выход, но так его и не нашел.
* * *
Три лета и три зимы над Каменной степью не пролилось ни единой капли дождя, не сорвалось с неба ни единой снежинки. Но на четвертый год природа наконец сжалилась над многострадальной землей и в середине весны разразилась обильным ливнем.
Что удивительно, но на выжженной солнцем, испоганенной керосином земле, пусть и редкими клочками, но взошла трава, распустились цветы. Первыми в степь пришли зайцы, за ними сайгаки, начали свою миграцию суслики и хомяки.
Во время ливня вода полностью заполнила воронку в степи, в которую когда-то упал Вадим Коробов, набив себе громадную шишку о ее склон, похожий на рукотворную кладку из неотесанного камня. Вода проникла за эту кладку и заполнила последнее убежище последнего мутанта. А затем, когда вода спала, впитавшись в землю, грязная жижа из выкопанной мутантом лунки сдвинула камень, запечатывавший вход, и выплеснулась на дно воронки...
Игорь аккуратно вел "газель" по раскисшей от дождя дороге. Теперь только редкие участки чудом сохранившегося окаменевшего асфальта напоминали о том, что на месте извилистой грунтовой дороги из Каменки в Куроедовку некогда было прекрасное прямое шоссе. По привычке Антипов не включал фары зачем, если на безоблачном небе полная луна? В последнее время Игорь все реже и реже вспоминал события трехгодичной давности, разве что в ночи полнолуния. Именно в такую ночь он подобрал в степи потерявшего от жажды сознание Полынова. Как появился Никита в жизни Игоря загадкой, так и ушел. Ни он и никто другой за деньгами потом не явился, и Антипов долго гадал, правду ли ему рассказал Полынов или все это сказка. Ни по телевидению, ни в газетах ничего такого об учениях в Каменной степи не сообщалось.
Машина выехала на относительно ровный участок дороги, и Игорь увеличил скорость. И тотчас у капота мелькнула чья-то тень, раздался удар по радиатору. Антипов резко затормозил, включил фары. Метрах в трех впереди машины на дороге лежала тушка зайца.
Игорь изумился. Слышал он, что машиной можно сбить зайца, но обычно это случается, когда тот слепнет от света фар, а чтобы вот так вот...
Он вышел из машины, поднял сбитого зверька за уши. Повезло, крупный экземпляр, хорошее жаркое будет! Он поднес зайца поближе к фарам. Из-под верхней раздвоенной губы грызуна торчали большие передние резцы - один к одному, какими их изображают в мультфильмах. Не был Антипов охотником и не знал, что на самом деле резцы у зайца не столь огромны, как их малюют. Впрочем, если бы и был охотником, то же лишь подивился столь необычному экземпляру и только.
Антипов повертел зайца перед глазами, и вдруг в руку ниже запястья что-то кольнуло. Больно, да так, что он уронил зайца. Игорь поднес руку ближе к свету и увидел маленькое красное пятнышко. Блохи заячьи, что ли, так кусаются? Он потрогал место укуса пальцем. Небольшая припухлость напоминала укус комара, только не чесалась, а слегка побаливала, будто заноза.
"Ладно, - решил Игорь, - приеду домой, непременно продезинфицирую". Он поднял тушку зайца, встряхнул ее, чтобы хоть как-то избавиться от "блох", а затем забросил в машину за сиденье. Будет дома жаркое из дичи!
Игорь сел за руль, включил зажигание и поехал. Только сейчас он обратил внимание, что сбил зайца практически в том же месте, где три года назад подобрал Полынова.
"Бывают, однако, в жизни совпадения!" - весело подумал Игорь и подмигнул луне. Иногда в минуты хорошего настроения он разговаривал с ней. Скучно в одиночку баранку всю ночь крутить.
Ночное светило как всегда ничего не ответило.
"Интересно, - неожиданно подумал Никита, - а окажет ли какое-нибудь влияние "болезнь Лаврика" на нематод? Если да, то в каких монстров они трансформируются? Тоже с зубами?" Он хмыкнул. Нематоды с зубами - это уже полная чушь. Нонсенс.
Никита вскрыл банку крабов, поел, выпил еще немного водки. Затем сел за стол и включил пентоп.
Первым делом он проверил дискеты и весьма удивился, что обе прочитались. Невероятно, как они после его "кульбитов" в степи не только целыми остались, но и сохранили информацию.
И тут, глядя на компьютер, Никита вдруг понял, какую несуразность в доводах Петрищевой о невозможности воспользоваться хранящейся на точке "Минус" документацией он почувствовал, но не смог сразу определить. Вот она, та самая аппаратура, с помощью которой можно легко завладеть результатами исследований Лаврика. Ничего не стоит просканировать лабораторные журналы и отчеты группы "С", а затем переправить информацию через спутник. "Болезнь Лаврика" не компьютерный вирус, с файлами не передается...
Полынов помассировал виски, болезненно поморщился. Вот и определилась его конечная цель в жизни. Перед глазами вновь предстало лицо Лилечки, и сердце у Никиты дрогнуло, как когда-то давным-давно в почти забытой юности. Странная штука жизнь - вроде бы и он, и она работали для того, чтобы "болезнь Лаврика" никогда более в мире не появилась, а оказались почему-то по разные стороны "баррикад". Эх, не то что-то делается в государстве российском...
Никита посмотрел на часы. Начало десятого, самое время для связи.
"Привет, Ашел", - написал он светокарандашом на экране.
"Привет, Атикин, - мгновенно высветился на экране ответ. - Как дела?"
Ждал Алексей связи, от компьютера не отходил.
"Все в порядке. Идем ко дну, - продолжил писать Никита. Водка не только прояснила голову, но и настроила на ироническое отношение к своей судьбе. - Принимай информацию".
Алексей скопировал файлы на свой компьютер и долго молчал, очевидно, знакомясь с содержанием.
"Ну ты даешь!" - наконец появилось на экране.
"Что могем, то могем".
"Шумно было?"
"Стреляли..." - ответил Никита крылатым словом из известного боевика. Но, вероятно, Алексей не понял - здесь главным была безразличная интонация, а как ее в тексте передашь?
"Что с методиками экспериментов?"
Ждал Никита этот вопрос, знал - обязательно будет. Еще вчера днем главной целью его задания было добраться до методик Лаврика. Основной закон шпионажа - если противник владеет какой-либо стратегически важной секретной информацией, расшибись в лепешку, но добудь ее. Все изменил ночной разговор с Лилей.
"Ты ознакомился с результатами анализов биологических объектов, зараженных "болезнью Лаврика", и с выводами Петрищевой?" - задал он встречный вопрос.
"Шутишь? За пять минут? Просмотрел по диагонали, лишь кое-что уловил".
"Надеюсь, уловил, что "изобрел" Лаврик?"
"В первом приближении".
"Считаешь, что методикой создания смертельно опасного вируса с инкубационным периодом в два-три дня, вызывающим у инфицированного маниакально-агрессивный психоз со стопроцентным летальным прогнозом заболевания, имеет право кто-то владеть?"
"Давай без сантиментов! - взорвался Алексей. - Давно моралистом заделался? Не нам с тобой моральные проблемы обсуждать!"
Полынов невесело усмехнулся. Тон высказывания Алексея был почти такой же, как у него ночью при разговоре с Петрищевой.
"Методик нет, - твердой рукой набрал он текст. - Они уничтожены десять лет назад при ликвидации точки "Минус".
"Насколько достоверны данные об уничтожении?"
"Абсолютно достоверны".
"Хорошо. Возвращайся по второму варианту. Или забрать тебя по нулевому?"
Полынов покачал головой. Нулевой вариант предусматривал его эвакуацию вертолетом.
"Блуждая по миру, - кисло поморщившись, написал он на экране, довелось мне волею судеб забрести в карантинную зону..."
"Не дури!"
"Не дурю. Я действительно нахожусь в карантинной зоне и без каких-либо средств индивидуальной защиты".
Алексей замолчал, но когда ответил, у Никиты отлегло от сердца. Нормальный у него напарник, жаль, что проработали плечом к плечу всего ничего. Никакого сюсюканья и бабской фальшивой жалости не было в его словах.
"Что я могу для тебя сделать?" - спросил Алексей. Понимал он прекрасно, что помочь Никите невозможно, а соболезнования Полынов не примет. Да и не принято у "тихушников" жалеть друг друга. Такова уж специфика работы - ходить на цыпочках под косой костлявой, и если кто оступится, не жалеть его, и самому не жаловаться.
Никита задумался. Как ни крути, а пришла пора подводить итоги и решать сакраментальный вопрос: "А что же я сделал в жизни?" Редко кто, пока живет, задумывается над ним, но рано или поздно его приходится решать. И чаще всего этот вопрос приходит на ум, когда уже ничего изменить невозможно. Мысленным взором Полынов окинул свою жизнь, и его покоробило. Да ничего он в жизни не сделал! Ничего своего! Только тем и занимался, что таскал для чужого дяди каштаны из огня, бил морды, стрелял... и ему били морду, в него стреляли... Хотя цель вроде бы была достойная: помогал Дерезницкому возрождать Россию, - но теперь, глядя на свои потуги с горных вершин, иначе как жалкой мышиной возней они не представлялись. Никого в этом мире у него не осталось, да и нечего было завещать. Ни семьи, ни детей... Вон и Лилечка тоже видно чувствовала безысходность положения - о детях мечтала...
И вдруг Никита вспомнил. Было, было в его жизни кое-что светлое. На первый взгляд вроде бы пустяк, но сейчас, когда он стал подводить итоги, этот пустяк перевешивал все в его жизни, и рядом с ним прожекты Дерезницкого казались никчемной суетой. Вот только слово свое он не сдержал.
"Вот что, Леша... - написал Полынов прямым текстом. - Отправь, пожалуйста, открытку в Центральную Африку доктору Малахову Сан Санычу. Черкни, мол, что жив-здоров, ему многие лета желаю. Помню, люблю, мысленно обнимаю. Пью за его здоровье. Никита".
"Хорошо. Сделаю. Еще что?"
"Все. Прощай. Связи больше не будет".
Не дожидаясь ответа, Никита выключил пентоп, вынул лазерный диск, разломал его, а затем в сердцах схватил мини-компьютер и со всего размаху врезал экраном об угол стола.
Осколки разлетелись по полу. Напрасно, конечно, он это сделал - без лазерного диска пентоп представлял собой бесполезный набор деталей, - но так пусть рачительные и уравновешенные европейцы рассуждают. А он - азиат, скиф. Разбить в бессильной ярости что-нибудь вдребезги - это по-русски.
Полынов выпил еще полстакана водки, подошел к окну, раздернул шторы, выглянул во двор. Опять показалось, что в пелене дождя у бетонного забора мелькнула чья-то тень. Никита попытался воспользоваться своей фотографической памятью, чтобы воспроизвести перед глазами облик "тени", но ничего путного в этот раз у него не вышло. Плохо работала голова, и получился какой-то размытый силуэт странного голого существа на четвереньках, словно сошедшего с картин Босха. Помесь лысой тощей собаки и человека. Несомненно, что ушиб мозга оказал свое действие, наложив на мельком увиденное существо кальку со скелета "каннибала" перед дверями шахтоуправления. Одним словом, фантасмагория, а не существо. Ну и черт с ним! Ничье присутствие Никиту более не волновало. И в душе, кроме ненависти, ничего не осталось. Будь сейчас перед ним пульт запуска ядерных баллистических ракет, не раздумывая повернул бы ключ и нажал на кнопку. Мир за пределами карантинной зоны ничем не отличался от мира внутри ее. За бруствером окопа топтали землю такие же каннибалы, как и в самой зоне любыми способами истребляли друг друга, разве что в глотки плоскими зубами не вцеплялись да сырого мяса не ели. Цивилизованные такие каннибалы, натянувшие на себя маску благообразия... И сам он такой - сколько себе подобных за три дня угробил. Не стоил род человеческий того, чтобы продолжать жить на Земле.
Перед глазами, как в стробоскопе, замелькали лица: Стэцька Мушенко, консула Родзиевского, вице-консула Ненарокова, полковника Федорчука, лейтенанта Стародуба, генерала Серегина, десантника Васи, министра Шуйбо, Дерезницкого, Алексея, Устюжанина, Беспалова, Мигунова, Братчикова, Леночки Фокиной, парикмахера из Каменки, бармена, Антипова, Лилечки, Сан Саныча, пацана с брикетом пластида...
Пацан стоял перед глазами, как живой. Белобрысый, худой, загорелый, в непомерно больших штанах. Стоял неподвижно, приоткрыв от изумления рот, и зачарованно смотрел, как Полынов собирается "нажать на кнопку".
И тогда Никите стало стыдно. До корней волос. Он крепко зажмурился, покачал головой.
- Прости, пацан, - сказал он вслух. - Это просто минутная слабость.
Не было у него под рукой кнопки старта ядерных ракет. Была игра воображения... Зато по Каменной степи реальной тенью блуждал выпущенный из бутылки джинн "болезни Лаврика". И попытайся Полынов выбраться из карантинной зоны, как последствия его прорыва через огненное кольцо обернутся катастрофой.
Никита открыл глаза. Свет в кабинете почему-то приобрел розоватый оттенок. А вот это плохо. Похоже, что от удара головой о стену все-таки образовалась гематома. Тогда времени у него совсем ничего. "Болезнь Лаврика" давала ему три недели жизни, африканские нематоды - две, а гематома с непременным кровоизлиянием в мозг - максимум пять-шесть часов. Веселенькая перспектива. И все же он обязан собрать волю в кулак и успеть за это время добраться до точки "Минус". Нет, не для того, чтобы "заткнуть" пробку в бутылке с "джинном" Лаврика - с этим делом и без него прекрасно справятся спецназовцы генерала Потапова. Гораздо важнее было уничтожить документацию группы "С", чтобы никто не успел завладеть ею и затем, по великой человеческой глупости, вновь не выпустил "джинна" из бутылки. А в том, что попытки извлечь с заброшенной базы материалы исследований будут иметь место, Полынов был уверен на все сто процентов.
Никита подошел к бару, взял бутылку водки, сунул в карман. Пригодится. Жаль, бельишка на нем свежего нет, чтобы все было по законам русского офицерства.
- Я пошел, - сказал он в пустоту, обращаясь к тем, кого знал и любил. - А вы - живите...
Вместо эпилога
Когда линия карантинных окопов приблизилась к поселку и солдаты в защитных комбинезонах стали планомерно крушить дома, заливая все огнем, животный страх выгнал Смагу в степь, как волка из логова. Прорваться сквозь сжимавшийся периметр карантинных окопов не удалось, и бывший боевик Беса на время обосновался в подземелье заброшенной базы. Но вскоре и здесь появились солдаты.
Смага заметался по степи между поселком и базой, как затравленный, обложенный со всех сторон зверь, но нигде не находил убежища. Собственно, он и был зверем - болезнь не оставила в нем ничего человеческого. Им руководил чисто животный инстинкт - где бы чего поесть и где бы спрятаться, чтобы самого не съели. Лишь изредка в голове возникали смутные воспоминания, но они не оказывали на изувеченное болезнью сознание никакого воздействия. Будто воспоминания существовали сами по себе и принадлежали другому, абсолютно чуждому существу.
Жизнь, как считал Смага, ему удалась. Весьма ограниченный и недалекий, он с детства завидовал сверстникам, которые были умнее его. Как и у большинства туповатых подростков, зависть постепенно переросла в ненависть, и недостаток ума он компенсировал физической силой и наглостью. В среде подростков зуботычина зачастую перевешивает интеллектуальные способности, и оказалось, что "особо умных" ничего не стоит "подровнять" до своего уровня с помощью кулака.
Так и получилось, что, недоучившись в школе, он ушел в боевики к Бесу. Автомат в руках давал упоительное чувство превосходства над жителями поселка, и Смага вовсю пользовался своим положением, по любому поводу унижая и издеваясь над "стадом", как боевики между собой называли оставшихся в поселке жителей.
Власть, дающая право безнаказанно распоряжаться чужой жизнью, хорошая жратва, лучшие девочки Пионера-5, за кусок хлеба готовые на все, - ну что еще надо? Так что правильно Смага считал, что его жизнь удалась. Со своей убогой точки зрения, конечно.
Поэтому, когда "букварь" Коробов, покупая у него воду, не смирился с унижением, а дал зарвавшемуся юнцу достойную отповедь, Смага затаил на учителя злобу.
Два дня Смага поджидал "букваря" возле пакгауза, лелея планы, каким образом он отыграется, но Коробов больше воду не покупал. С рюкзаком за плечами проходил мимо пакгауза и шел в степь. Доведенный затянувшимся предвкушением мести до бешенства, Смага решил проследить, чем же это занимается Коробов в степи, если даже за водой не заходит. Источник он там нашел, что ли?
В первый раз из затеи проследить, куда и зачем ходит Коробов, ничего не получилось. Коробов шел быстро, но осторожно, постоянно оглядываясь, и Смаге пришлось отпустить школьного учителя на большое расстояние. А когда его фигура скрылась в знойном мареве, Смага потерял направление - не был он охотником, потому не смог различить следов Коробова на голой кремнистой равнине. Мало того, сам чуть не заблудился и не сгорел от жары и жажды.
Вернувшись в поселок, Смага долго "отпивался" ледяным пивом и только под вечер немного пришел в себя. Но как ни был к тому времени пьян, все же подкараулил и высмотрел в сумерках возвращавшегося из степи Коробова с тяжелым рюкзаком за плечами. Выходило, "букварь" действительно что-то нашел в степи. Может, золотишко? Насмотревшись по "видаку" американских триллеров, Смага ни о чем другом и подумать не мог. К тому же, если "стадо" добывает в штольнях гидрошахты редкоземельные металлы для Беса, почему в степи и золотишку не оказаться?
На следующий день Смага экипировался, как положено. На его взгляд. Маленький рюкзачок, полдюжины пива и, естественно, автомат. Впрочем, с автоматом он никогда не расставался. Как ни как, не только символ, но и орудие власти.
В этот раз Смага постарался не отпускать от себя Коробова далее чем на двести метров. К тому же школьный учитель сегодня шел не оглядываясь, какой-то странной, дергающейся, нервной походкой. Но быстро. Как ни пытался Смага выдержать расстояние между ними, ничего не получалось - оно все время росло. Смага из сил выбился, ноги в кроссовках в кровь стер, теперь уже не столько преследуя Коробова, как боясь отстать и заблудиться в пустыне. С него сошло семь потов, а пиво от жажды не спасало - наоборот, дуря хмелем голову, доводило восприятие зноя до нестерпимого. Как оказалось, ходить в жару по степи либо жрать водку и морды бить, это не совсем одно и то же. Может, он в конце концов и заблудился бы - фигура Коробова к тому времени размытой зноем точкой маячила на горизонте, - но, к счастью, они уже добрались до заброшенной базы.
Увидев конечную цель путешествия, Смага умерил темп и, ковыляя от усталости, вошел в створ ворот брошенной базы. Здесь он сел в куцую тень какого-то бетонного обломка, допил последнюю бутылку пива и стал ждать появления исчезнувшего среди развалин учителя. Искать его Смага не рискнул - еще упустишь и потом в одиночку из степи не выберешься. А так куда "букварь" денется? Выход из базы сквозь ограду из колючей проволоки один, и здесь-то Смага "букваря" и прищучит. Как миленького под дулом автомата в поселок приведет, а там уж "букварь" чистосердечно признается, что он тут в развалинах нашел и тяжелыми рюкзаками каждый день домой перетаскивает.
Но получилось все совсем по-иному, а не так, как рассчитывал Смага.
Внезапно метрах в пяти перед Смагой на крошево бетонного мусора словно из ниоткуда грохнулся набитый доверху рюкзак. Смага оторопел. Насмотрелся американской киномистики, и появление из ниоткуда громадного рюкзака иначе, как под воздействием потусторонних сил, ему не представлялось. Однако, когда затем из практически незаметного пролома в горизонтальной бетонной плите показался затылок Коробова, а потом, отжавшись руками от плиты, из подземелья базы выбрался и сам "букварь", у Смаги отлегло от сердца. Как, оказывается, все просто. И никакой мистики.
Он встал и направил на школьного учителя ствол автомата.
- Привет, Коробок! - весело сказал он. И действительно, почему бы ни повеселиться?
Коробов вздрогнул и стремительно повернулся к Смаге. И тут Смага испугался по-настоящему. Лицо у Коробова было неподвижным, словно мертвым. Не лицо, а застывшая маска. Глаза с красными белками, не мигая, вперились в Смагу, ноздри трепетали.
- Эй, "букварь", ты чего? - с опаской спросил Смага и невольно отступил на шаг. - А ну, стой, где стоишь!
Он передернул затвор автомата.
Губы Коробова дрогнули, приоткрылись, но не по-человечески, растягиваясь, а по-звериному, выпячиваясь и обнажая крупные неровные зубы в хищном оскале. Из горла донесся глухой, клокочущий рык.
- Ты, мудак, я те чо сказал!? - сорвался на истерический визг Смага. Стой!
Растопырив руки, Коробов шагнул к нему. Смага вновь отступил на шаг, оступился и, зажмурив глаза, полоснул из автомата. В его спекшихся на жаре мозгах представлялась страшная, мистическая картина, что Коробов, с дырками от пуль в груди, продолжает на него надвигаться.
Однако вокруг стояла тишина, и когда Смага рискнул открыть глаза, изрешеченный пулями труп Коробова неподвижно лежал от него метрах в пяти. Откуда было знать Смаге, что беспричинный страх и параноидные галлюцинации являются первичными симптомами "болезни Лаврика".
Долго еще Смага боялся подходить к трупу, опасаясь, что тот вдруг "оживет" и набросится на него. Но когда все-таки убедился, что Коробов мертв "бесповоротно", впал в депрессию. Надо было возвращаться в поселок но куда идти, в какую сторону?
На заброшенной базе Смага провел два дня. В рюкзаке Коробова он обнаружил консервы десятилетней давности, - к удивлению, вполне доброкачественные. По следам Коробова в подземелье нашел и воду. Но все равно, даже с запасом пищи и воды выходить в степь в поисках дороги домой он не решался. И лишь на третий день, когда в результате заболевания его мозг полностью деградировал и, словно пораженный компьютерным вирусом, начал давать команды на перестройку скелета, Смага побрел в степь. Что поразительно, но безусловные рефлексы на уровне инстинкта "болезнь Лаврика" не только не затрагивала, но даже обостряла, поэтому Смага легко нашел дорогу домой. Консервы, как пища, его уже не удовлетворяли - пошедший "в разнос" организм требовал сырого мяса и особенно костей для перестройки скелета.
Почему больное, лишенное разума существо, в которое мутировал Смага, до сих пор было живо, когда все остальные инфицированные давно умерли, трудно сказать. Возможно потому, что болезнь в его организме протекала в замедленной, вялой форме - медленно росли зубы, медленно утолщались ногти. А возможно, по какой-то другой причине - никто симптоматику болезни не изучал. Так или иначе, но мутант Смага остался единственным живым обитателем в поселке Пионер-5. Изредка в сумерках он подкрадывался к окопам, голодным взглядом следя за снующими там фигурками людей, но животный страх перед ярким светом зажигавшихся прожекторов отгонял его прочь.
Может быть, он так и умер бы от голода, если бы однажды после сильной грозы в поселке не появился солдатик. Шлепая по лужам, солдатик прошел по улице поселка, зашел в здание шахтоуправления, некоторое время побыл там, а затем, выйдя на улицу, направился в степь к заброшенной базе. Мутант неотступно следовал за солдатиком. Как ему ни хотелось есть, но инстинкт хищника подсказывал, что "дичь" сильнее и так просто с ней не справиться.
Мутант преследовал солдатика до самой базы и даже спустился за ним в подземелье. Из-за створа открытого в тамбуре люка он наблюдал, как солдатик взламывает закрытые двери, вытаскивает из комнат какой-то бумажный хлам и складывает его в кучу посреди коридора. Часа два возился солдатик, пока не обследовал все комнаты. Затем он вынес из одной из комнат два деревянных тяжелых ящика, взгромоздил их на кучу бумаг, облил все бензином из канистры и поджег.
Мутант еле успел выбраться из пролома в подземелье и спрятаться за одним из бетонных блоков, как вслед за ним из-под земли вылез солдатик. Он отошел от пролома метров на пять, сел на остатки фундамента взорванного здания и стал наблюдать, как из трещины в перекрытии подземного бункера потянуло густым дымом. Вентиляция в подземелье сохранилась, и, когда солдатик поджег в коридоре бумаги, тяга получилась прекрасной. Поток дыма, вначале вялый, с каждой секундой набирал силу, и вскоре повалил из-под земли, будто из паровозной трубы. А затем земля на всей территории брошенной базы грозно дрогнула и просела. Из пролома в подземелье вылетел сноп искр, и поток дыма тут же иссяк.
Солдатик улыбнулся, достал из кармана бутылку водки, выпил ее всю без остатка из горлышка, а пустую бутылку аккуратно поставил на землю у ног. Потом тяжело вздохнул, снова улыбнулся... и пустил себе пулю в висок.
Вот тогда мутант наелся. Впрочем, еда не пошла ему впрок. Где-то на третий день после пиршества он ощутил, как в его теле кто-то копошится. Зудело то здесь, то там, то в ноге, то в руке, то в животе, то в спине... Изредка кожа на теле лопалась, и тогда из-под нее на землю выпадал маленький червячок. Мутант по-собачьи пытался выкусывать червячков, как блох, лязгая зубами, но получалось плохо. Зубы у него выросли большие, корявые, плоские - ими и есть было трудно, не то что "блох" ловить...
Когда периметр карантинных окопов подобрался к базе, мутант ушел в степь. Лежа на земле, он видел, как возле развалин появились двое человек в защитных скафандрах, спустились в подземелье, но буквально через пять минут возвратились, разочарованно разводя руками.
Поскуливая от голода, мутант с нетерпением ждал, когда же и они пустят себе пули в головы, и у него опять будет еда, но на этот раз ему не повезло. Люди в скафандрах ушли, а затем на территории базы запылало такое адское пламя, что мутант предпочел убраться как можно дальше.
Кольцо карантинных окопов все сжималось и сжималось, загоняя его все глубже в степь, пока наконец бежать стало некуда. Со всех сторон больное, ослабевшее от голода существо окружала стена огня. От страха оно забилось на дно какой-то ямы и беспомощно дрожало. Наконец, то ли инстинкт подсказал, то ли на мгновение случился проблеск разума, но мутант вдруг взялся лихорадочно копать нору в стене ямы. Обламывая ногти, он вынул из стены ямы огромный камень, выкопал под ним обширную лунку, забрался в нее, а затем, почти с разумной смекалкой, втащил за собой камень, запечатывая вход в убежище.
Но это его не спасло. Когда через час в яму хлынул поток горящего керосина, дышать в убежище стало нечем, мутант забился в судорогах, пытаясь найти выход, но так его и не нашел.
* * *
Три лета и три зимы над Каменной степью не пролилось ни единой капли дождя, не сорвалось с неба ни единой снежинки. Но на четвертый год природа наконец сжалилась над многострадальной землей и в середине весны разразилась обильным ливнем.
Что удивительно, но на выжженной солнцем, испоганенной керосином земле, пусть и редкими клочками, но взошла трава, распустились цветы. Первыми в степь пришли зайцы, за ними сайгаки, начали свою миграцию суслики и хомяки.
Во время ливня вода полностью заполнила воронку в степи, в которую когда-то упал Вадим Коробов, набив себе громадную шишку о ее склон, похожий на рукотворную кладку из неотесанного камня. Вода проникла за эту кладку и заполнила последнее убежище последнего мутанта. А затем, когда вода спала, впитавшись в землю, грязная жижа из выкопанной мутантом лунки сдвинула камень, запечатывавший вход, и выплеснулась на дно воронки...
Игорь аккуратно вел "газель" по раскисшей от дождя дороге. Теперь только редкие участки чудом сохранившегося окаменевшего асфальта напоминали о том, что на месте извилистой грунтовой дороги из Каменки в Куроедовку некогда было прекрасное прямое шоссе. По привычке Антипов не включал фары зачем, если на безоблачном небе полная луна? В последнее время Игорь все реже и реже вспоминал события трехгодичной давности, разве что в ночи полнолуния. Именно в такую ночь он подобрал в степи потерявшего от жажды сознание Полынова. Как появился Никита в жизни Игоря загадкой, так и ушел. Ни он и никто другой за деньгами потом не явился, и Антипов долго гадал, правду ли ему рассказал Полынов или все это сказка. Ни по телевидению, ни в газетах ничего такого об учениях в Каменной степи не сообщалось.
Машина выехала на относительно ровный участок дороги, и Игорь увеличил скорость. И тотчас у капота мелькнула чья-то тень, раздался удар по радиатору. Антипов резко затормозил, включил фары. Метрах в трех впереди машины на дороге лежала тушка зайца.
Игорь изумился. Слышал он, что машиной можно сбить зайца, но обычно это случается, когда тот слепнет от света фар, а чтобы вот так вот...
Он вышел из машины, поднял сбитого зверька за уши. Повезло, крупный экземпляр, хорошее жаркое будет! Он поднес зайца поближе к фарам. Из-под верхней раздвоенной губы грызуна торчали большие передние резцы - один к одному, какими их изображают в мультфильмах. Не был Антипов охотником и не знал, что на самом деле резцы у зайца не столь огромны, как их малюют. Впрочем, если бы и был охотником, то же лишь подивился столь необычному экземпляру и только.
Антипов повертел зайца перед глазами, и вдруг в руку ниже запястья что-то кольнуло. Больно, да так, что он уронил зайца. Игорь поднес руку ближе к свету и увидел маленькое красное пятнышко. Блохи заячьи, что ли, так кусаются? Он потрогал место укуса пальцем. Небольшая припухлость напоминала укус комара, только не чесалась, а слегка побаливала, будто заноза.
"Ладно, - решил Игорь, - приеду домой, непременно продезинфицирую". Он поднял тушку зайца, встряхнул ее, чтобы хоть как-то избавиться от "блох", а затем забросил в машину за сиденье. Будет дома жаркое из дичи!
Игорь сел за руль, включил зажигание и поехал. Только сейчас он обратил внимание, что сбил зайца практически в том же месте, где три года назад подобрал Полынова.
"Бывают, однако, в жизни совпадения!" - весело подумал Игорь и подмигнул луне. Иногда в минуты хорошего настроения он разговаривал с ней. Скучно в одиночку баранку всю ночь крутить.
Ночное светило как всегда ничего не ответило.