Забирко Виталий. Операция 'Карантин'

   Вадим быстро оделся, вылил, как требовала надпись на обратной стороне двери, химочищенную воду из пластиковой бутылки в сток системы регенерации, набрал свежей из душа. И продолжил поиски.
   Только в конце коридора, тянувшегося метров семьдесят-восемьдесят, еще одна дверь оказалась открытой. Почему-то в ней свет включился не мгновенно, как в душевой или комнате со странным аппаратом, и Коробов уже подумал, что здесь ему придется шарить в полумраке. Однако секунд через десять светильники все же натужно загудели, замигали и залили комнату мерцающим серым светом. То, что предстало глазам Вадима, произвело гнетущее впечатление. Здесь было нечто вроде небольшого армейского бара, в котором устроили погром. Осколки битой посуды усыпали пол, стойку бара, полки за стойкой. Один из двух легких пластиковых столиков был перевернут, рядом с ним валялось три стула. Второй столик стоял в углу, и на нем сохранилась странная сервировка: какие-то полупрозрачные судочки, больше похожие на огромные кюветы, с остатками пищи. Но не это заставило Коробова поежиться. За столом, откинувшись на спинку стула, сидел высохший мумифицированный труп. Еще два таких же трупа лежали на полу возле опрокинутого столика. Рыжие, выцветшие пятна на их полуистлевшей воинской одежде, змеящиеся трещинами дырки в плексигласе музыкального автомата не оставляли сомнений, что здесь произошло. Сразу стало понятно, почему в пистолете мертвеца у входного люка осталось шесть патронов.
   "Повеселились тут напоследок знатно", - вяло пронеслось в голове. Впрочем, не очень-то зацепили сознание Коробова перипетии в подземном бункере военной базы то ли пяти- то ли десятилетней давности. Он наконец нашел то, что искал - столы и стулья. И был этому несказанно рад.
   Чтобы не тратить отнюдь не лишнее время попусту, мотаясь туда-сюда от тамбура к бару и перетаскивая на себе столы со стульями, Коробов решил протащить по гладкому полу коридора сразу всю мебель. Он вынес в коридор стол, перевернул его вверх ножками, установил на него второй, а сверху взгромоздил три стула. Попробовал, как это сооружение скользит по полу, и остался весьма доволен. Затем, окинув взглядом мебель, вздохнул и вернулся в комнату за последним, четвертым, стулом, на котором восседал труп. Как ни претило прикасаться к мертвецу, но и этот стул следовало взять. Для пятиметровой пирамиды, которая позволит выбраться в пролом, он обязательно понадобится.
   - Ты, мужик, извини, - сказал Вадим, взявшись за спинку стула. - Не хотел тебя тревожить, да никак не получится. А тебе, насколько понимаю, уже все равно.
   Переворачивая стул, он постарался как можно аккуратнее сбросить на пол высохший труп, но из этого ничего не вышло. Что поделаешь, не мягкое тело сползло, а кости посыпались. Остатки плоти и истлевшая одежда мгновенно обратились в облачко праха, и на полу очутился голый скелет. И как Коробов ни отводил от него взгляд, а сознание все равно зафиксировало весьма необычный череп с тяжелой нижней челюстью и громадными плоскими зубами. При жизни покойник, надо понимать, красотой не блистал и обладал весьма специфической внешностью. Вряд ли его девушки любили - может, потому и в бункер под землю полез...
   Впрочем, Вадиму до прошлого покойника не было никакого дела. У него свои дела, и весьма неотложные. Он поднял стул и увидел, что рядом со скелетом на полу лежит магнитная карточка, которая, по идее, должна открывать здесь все двери. Вероятно, выпала из рассыпавшейся одежды. Весьма полезная вещь, и непременно пригодится, когда Коробов дня через три-четыре сюда вернется. Наверняка много интересного есть за закрытыми дверями. Может, и консервы найдутся.
   Вадим нагнулся, поднял карточку и невольно вдохнул прах покойника. Будто кто молотого перца под нос сунул, таким огнем опалило носоглотку и легкие. Он закашлялся так громко и хрипло, что из глаз полились слезы. И не переварись полностью в его желудке просяная каша с мясом суслика, она бы точно сейчас очутилась на полу. Нет, определенно есть что-то хорошее в пустом желудке. Так сказать, здоровое и полезное. Например, для данного случая.
   Перхая, икая, кашляя, Вадим, шатаясь, выбрался из комнаты, достал из рюкзака бутылку воды и долго, сплевывая, промывал горло. А когда немного полегчало, он вытер рукавом лицо, схватился за ножку нижнего стола и потащил мебель к выходному люку. Без особых раздумий и не испытывая ни малейшего желания хотя бы просто для проверки карточки открыть какую-нибудь из дверей.
   И напрасно. Потому что, если бы он открыл последнюю торцевую дверь в коридоре, вошел в хранилище, а там распахнул любую из тридцати все еще работающих холодильных камер, достал оттуда одну из заиндевевших кювет, счистил с нее иней и посмотрел сквозь прозрачную крышку, что находится внутри - он бы так просто из бункера не ушел. Рано или поздно он бы вошел в тридцать седьмую комнату, раскрыл какой-нибудь из лабораторных журналов и почитал. И вот если бы он и это сделал, тогда бы с базы точно не ушел. Он непременно разыскал бы армейский склад, который находился в комнате девяносто два, вытащил оттуда как минимум три ящика тротила и взорвал бы вход в подземелье так, чтобы сюда никто никогда не смог попасть. И вот только тогда, тщательно проверив, насколько добротно он замуровал себя в подземелье, пустил бы себе пулю в лоб. Шесть патронов в автоматическом пистолете Стечкина еще оставалось...
   Но все это если бы да кабы...
   Любопытная все-таки штука альтернативная история. Вот если бы Илюшка Ульянов женился на обыкновенной русской бабе, а не на полукровке-еврейке, то, может быть, и Великого Октября не было. Или кабы Романов Колька (который Второй) в детстве от инфлюэнцы скончался, может быть более просвещенный государь Россией правил и разброда в стране не допустил. Ну а если бы Йоська Джугашвили семинарию закончил да в попы подался, то, глядишь, никто бы и не знал, что такое ГУЛаг и как эта аббревиатура расшифровывается. Или же кабы Мишку Горбачева мать в колыбельке удавила, как это сейчас делают другие матери, которым своих новорожденных детей кормить нечем... Либо кабы Борьке Ельцину вместо двух пальцев на левой руке "одну" голову оторвало... Ну чтобы тогда было?
   А вполне возможно, что тогда припеваючи жил бы да был в своем домике Вадим Коробов с женой Антониной и сыном Константином и носа бы в Каменную степь не думал совать. И горя бы не знал.
   Да беда только, что альтернативная история лишь в мыслях и на бумаге существовать может, а на практике все как было, так и остается. Ничего изменить нельзя. Иначе бы никто уже не помнил, кто такие Илюшка с Колькой да Йоськой, и Мишка с Борькой...
   И Вадим Коробов ни в какую бы историю не встрял.
   Глава первая
   - И занесла же меня к вам нелегкая, Сан Саныч, - привычно ворча, Никита вошел в бунгало, на ходу сбрасывая с плеч полиэтиленовую накидку. На джунгли сплошной стеной низвергался тропический ливень.
   Старый доктор ничего не ответил - возился с пациентом. Маленький тщедушный негр - кожа да кости, да цветастая набедренная повязка - сидел на табурете и стоически переносил операцию без наркоза на своем плече.
   Никита бросил взгляд на стол. Там, в лотке, лежали окровавленные корнцанг, скальпель и сплющенная пуля. Сан Саныч как раз заканчивал операцию, зашивая рану обыкновенной суровой ниткой.
   - Вот и все, - удовлетворенно сказал он, обильно присыпал шов стрептоцидом и наклеил сверху суконную нашлепку. Бинтов в единственном на всю Центральную Африку российском отделении Красного Креста отродясь не было. Как и антибиотиков, и анестетиков. Как и всех других лекарств, кроме аспирина, анальгина, стрептоцида и йода. Впрочем, месяц назад не было и этого.
   Негр никак не отреагировал. Сидел, безучастно уставившись куда-то в угол, и по его остановившемуся мутному взгляду легко угадывалось, что он вот-вот свалится с табурета на пол. Сан Саныч открыл пузырек с раствором аммиака, поводил им у носа пациента. Негр дернулся, отчаянно замотал головой, замахал здоровой рукой. Попытался вскочить с табурета, но Сан Саныч его удержал.
   - Кто этот пигмей? - спросил Никита. - Партизан?
   Старый доктор только покачал головой.
   - Неужели из правительственных войск? - не поверил Никита. - С каких это пор там в одних набедренных повязках щеголяют?
   - Почему, если раненый, то обязательно вояка? - возмутился Сан Саныч. - Обыкновенный мирный житель из местного племени. Шальная пуля...
   Он наклонился к пигмею и что-то спросил его на местном наречии. Негр защебетал в ответ, отрицательно мотая головой. Тогда Сан Саныч протянул ему конволюту аспирина и принялся втолковывать, что с ней надо делать. Негр внимательно слушал и кивал.
   Никита подошел поближе и известным международным жестом потер в воздухе пальцами перед лицом пациента.
   - Money-money? - встрял он в объяснения Сан Саныча.
   - Отстаньте от него, Никита! - возмутился доктор. - Какие деньги? Мы российский Красный Крест! А потом, он не из поселка, а из джунглей. Не понимает он, что вы хотите.
   - Thank you, sir, - неожиданно проговорил пигмей, настороженно заглядывая в глаза Никиты.
   Никита расхохотался.
   - А вы говорите, не понимает! Хватит вам "за спасибо" лечить, а то сами скоро ноги протянете. Учитесь у американцев, они за такую операцию три шкуры с пациента сдирают. Ваш точно бы без набедренной повязки в джунгли вернулся.
   Метрах в ста от бунгало Сяна-Сяна, как называли в поселке Сан Саныча местные жители, находился палаточный госпиталь американского Красного Креста. В отличие от российского Красного Креста, чье отделение существовало здесь еще со времен Советского Союза, американцы развернули свой госпиталь два месяца назад в связи с эпидемией "тофити" - новым, неизвестным доселе заболеванием, вспышка которого неожиданно разразилась в Центральной Африке и унесла уже около двухсот жизней. После охватившего Соединенные Штаты СПИДа, американское здравоохранение тщательно отслеживало вспышки как известных, так и неизвестных болезней по всему земному шару и реагировало мгновенно, направляя в эпицентр эпидемий исследовательские группы. Так было несколько лет назад с эпидемией лихорадки Эбола, так было и сейчас с "тофити". Рациональные до мозга костей американские медики были согласны бесплатно лечить зараженных "тофити", поскольку одновременно проводили на них исследования по созданию антивирусной вакцины. Всех же остальных пациентов, страдающих другими заболеваниями, они обслуживали исключительно за деньги. И немалые.
   - Стыдитесь, Никита! - перешел на менторский тон Сан Саныч. - У американцев какое оборудование, какие препараты! А вы мне что доставили с новой родины? Аспирин да анальгин с просроченными датами использования? И это впервые за десять лет!
   - Я же вам говорил, что остальные лекарства находятся на складе в консульстве, - отводя взгляд, пробормотал Никита. - Скоро их доставят...
   - Месяц уже прошел, как вы здесь, - и где они? - досадливо махнул рукой Сан Саныч. - Знаю я вашего консула как облупленного! Все на сторону пойдет.
   - Привезет, никуда не денется... - неуверенно пообещал Никита.
   Он уже и сам сомневался, что сопровождаемые им из России медикаменты попадут по прямому назначению. Небольшую часть он привез сразу, а основной груз консул уговорил оставить пока на складе, аргументируя свое предложение плохими дорогами, отсутствием у него транспорта и военным положением в стране, когда такой груз могут конфисковать как правительственные войска, так и мятежники. Насчет дорог и транспорта консул оказался прав двенадцать часов старый, разбитый "лендровер", буксуя, натужно ревя, то и дело застревая в грязи размытой тропическими ливнями грунтовой дороги, добирался к месту назначения. А вот в отношении возможной конфискации груза консул врал безбожно. Военные патрули противоборствующих сторон, увидев документы Красного Креста, беспрепятственно пропускали груз, даже не досматривая его на предмет провоза оружия. Наивные люди, дети джунглей. Похоже, и война для них была чем-то вроде развлечения.
   - Как же, привезет, - продолжал бурчать Сан Саныч. - От него дождешься... Он ведь из новых, как вы. Ничего, кроме денег, для него не существует. Все продаст.
   В это время пигмей тихонько встал с табурета и быстренько вышмыгнул из бунгало.
   - Стой! - закричал ему в спину Сан Саныч. - Куда!?
   - Да пусть идет, - махнул рукой Никита. - Когда вы, наконец, поймете, что как платят, так и лечить надо.
   - Что значит - пусть идет? - сурово нахмурил брови старый доктор. - Я его просил, чтобы ливень переждал. Теперь его через пару дней соплеменники на носилках с гнойной раной принесут. Хорошо, если не гангренозной... А потом, что значит, не платят? Едите вы здесь за чей счет? От вашего нового правительства я за десять лет и гроша ломаного не получил.
   - Натуральный обмен... - хмыкнул Никита. - Вы их лечите, они вас кормят. Почти как при коммунизме.
   - Много вы знаете про коммунизм! - сварливо огрызнулся Сан Саныч.
   - Да уж побольше вашего, - не остался в долгу Никита. - Вас почти сорок лет в стране не было, а я при так называемом развитом социализме пожил.
   - Это вы-то пожили?! Что вы вообще в то время видели и понимали? оседлал своего любимого конька старый доктор. - Наверное, еще школу не закончили, когда власть в стране поменялась!
   Сан Саныч не совсем угадал. Был тогда Никита студентом, но знать об этом доктору не следовало - какое такое студенчество, когда по документам Никита проходил рядовым санитаром? Ну, может, не совсем рядовым обыкновенному санитару так просто не доверят сопровождать медицинский груз, а затем еще три месяца стажироваться в российском отделении Красного Креста в Центральной Африке. Но на этот случай у Никиты была хорошая "легенда" секретарша в Московском отделении, якобы по большой взаимной любви состряпавшая ему денежную командировочку в Африку. Для большей убедительности от нее раз в три-четыре дня приходили любвеобильные письма, которые Никита по рассеянности оставлял то здесь, то там. Кстати, письма приходили с завидной оперативностью - через три дня после отправки из Москвы. Как это может происходить в стране, где идет гражданская война, международный аэропорт закрыт на карантин, а добираться по джунглям до бунгало Сан Саныча даже на машине не меньше двенадцати часов, Никита не понимал. Тем более что в России, где пока не было ни гражданской войны, ни карантина, письмо из Москвы в Подмосковье шло как минимум неделю. Но здесь было так. Сан Саныч из природной деликатности "забытую по рассеянности" чужую корреспонденцию никогда не читал, но не только на него была рассчитана эта уловка. Однако, чем дальше, тем больше Никита убеждался, что его особа здесь никого не интересует, а тем более "забытые" где ни попадя письма. Кажется, из его миссии в эпицентр эпидемии "тофити" выходил сплошной пшик.
   Напрасно Никита завел со стариком разговор на политические темы. Сан Саныча хлебом не корми, а дай поговорить о том, как раньше было хорошо, а сейчас - плохо. Знал он о переменах в России только понаслышке, но на все имел собственное мнение. Почти сорок лет он безвыездно провел в Африке, колеся по всему континенту под флагом Красного Креста, и о состоянии в родной стране судил только по газетам да все ухудшающимся поставкам медицинского оборудования и препаратов. "Не въездным" в Советский Союз сделали его не политические взгляды, а экзотическая неизлечимая экзема, подхваченная где-то в Алжире еще в шестидесятые годы. Когда же лет через пятнадцать выяснилось, что заразиться от него экземой практически невозможно, он уже и сам не захотел уезжать. Родных у него в Союзе не осталось, к тому же за это время он превратился в настоящего трудоголика, ни дня не мыслящего себя без медицинской практики. Да и в Москве не настаивали на замене: богатейший опыт работы в Африке, помноженный на неподдающуюся сомнению лояльность, сделали его незаменимым специалистом. Когда же в Африке из-за отсутствия субсидий одно за другим стали закрываться отделения Красного Креста Советского Союза и все сотрудники покинули континент, Александр Александрович Малахов остался. Остался здесь, на месте своего последнего назначения, то ли доктором, то ли знахарем, то ли колдуном. Наверное, и тем, и другим, и третьим, поскольку нужда заставила лечить людей как традиционными, так и народными методами. Пару раз с медикаментами ему помогла католическая миссия, один раз что-то перепало от Армии спасения, кое-что иногда поступало из международного центра Красного Креста. Однако все это были крохи. В основном приходилось пользовать больных местными травами, настойками, иглоукалыванием, несложными хирургическими операциями. Поэтому в своих политических воззрениях старый жилистый доктор основывался на наивных постулатах: если при Советском Союзе он мог помочь больному, а сейчас, когда все зарубежные филиалы бывшей сверхдержавы перешли под юрисдикцию России, нет, значит, Россия с ее политикой не государство, а дерьмо. Во всевозможных с этим словом сочетаниях. И костерил старый доктор новую родину и в хвост и гриву.
   Никита слушал его вполуха - за месяц пребывания в джунглях он выучил все сентенции Сан Саныча чуть ли не назубок. Надоели они ему хуже горькой редьки, однако виду не показывал. Как и положено санитару, молча убрал стол, вымыл инструменты, уложил в стерилизатор и поставил его на бензиновую горелку.
   - Полноте, Сан Саныч! - наконец с укоризной сказал он. - Я, наверное, в пятый раз слышу, как вы самоотверженно и бескорыстно трудились в Сомали во время засухи. Только времена-то переменились, и за просто так сейчас никто ничего не делает.
   Он вынул из заднего кармана шорт плоскую бутылку виски и поставил на стол.
   - И вот тому лишнее доказательство. - Никита с хитрой улыбкой подмигнул доктору.
   Сан Саныч разулыбался - как и любой практикующий врач он был не против пропустить рюмку-другую. Так сказать, для профилактики.
   - Опять у американцев уколами подрабатывали? - спросил он.
   - Само собой. Что умею, то продаю. Умею уколы делать - так почему это умение не продать? Тем более, что у американцев рук не хватает. Вы-то больных "тофити" не лечите...
   - Занесете мне еще эту заразу... - сокрушенно покачал головой Сан Саныч, однако в его взгляде не было и тени тревоги.
   - Никак нет, - бодро парировал Никита, освобождая плод манго от косточки и нарезая мякоть в чистый поддон. - Главврач госпиталя доктор Брезенталь утверждает, что радикальнее средства, чем алкоголь, от "тофити" не существует. Ни один из алкоголиков в поселке не заразился.
   Доктор поставил на стол две мензурки, придвинул поближе плетеные кресла, и они сели. Никита свернул с бутылки пробку, налил в мензурки на два пальца. Сан Саныч потянулся было к мензурке, но неожиданно хмыкнул, отвернулся, взял с манипуляционного столика иглу от шприца и протянул Никите.
   - Что, опять?! - возмутился Никита. - Где?
   - Левая рука. Возле локтя.
   Никита посмотрел. У локтя на руке виднелась небольшая, чуть больше сантиметра, покрасневшая припухлость - древесная пиявка почти полностью успела внедриться под кожу, и наружу торчал лишь кончик плоского зеленовато-коричневого хвостика.
   - Осторожнее извлекайте, - посоветовал доктор. - Не спешите. Если хвостик оборвется, мне придется скальпелем орудовать.
   - Да знаю я! - огрызнулся Никита. - Ученый... Все тело в шрамах... Он примерился, проткнул хвостик паразита иглой и начал потихоньку вытягивать его из-под кожи. - И почему вас пиявки не кусают?
   - Это не пиявка, а нематода, - ушел от прямого ответа Сан Саныч. - Вы пьете мой отвар?
   - Пью... А толку? Сами видите...
   - Отвар не от нематод, а от их личинок, если нематоды оставят в вас яйца. Или вы хотите заболеть бледной немочью?
   - Африка... - распаляясь, раздраженно бурчал Никита. - Экзотика... Жара пополам с проливными дождями... Духота, полчища насекомых, змей, крыс... Романтика!.. У меня такое впечатление, что все исследователи Африки... начиная с Ливингстона... были либо сумасшедшими... либо у себя дома... в Европе, Америке или где там еще... с детства жили в трущобах, где тоже насекомые, крысы и змеи кишмя кишели... Иначе откуда такие восторги... охи-ахи... по Африке?.. Признайтесь, доктор, вы тоже в подвале родились с крысами, клопами в вшами? А?.. Вот!
   Никита наконец извлек нематоду из-под кожи и торжественно протянул иглу доктору. Сан Саныч нацепил на нос очки, внимательно рассмотрел паразита.
   - Молодец! - похвалил он Никиту. - Научились вытаскивать целиком. Кстати, Ливингстон тоже был врачом, и именно он является первооткрывателем Центральной Африки.
   - Лучше бы он ее закрыл. Вместе с нематодами.
   Никита окунул кончик платка в мензурку с виски, протер ранку, а затем замазал ее клеем БФ.
   - Все. - Он поднял мензурку. - Как это там говорится: не пьем, а лечимся?
   - Нет, - покачал головой Сан Саныч. - Поехали.
   И по-русски, одним махом, опрокинул в себя виски. Иных тостов, кроме "гагаринского", он не признавал. Этот тост был тем единственным светлым пятном, которое еще признавали в мире за заплеванным, затоптанным всеми и вся социализмом. А для старого доктора это было все, что осталось от его родины.
   Никита тоже выпил, зажевал долькой манго.
   - Кто-то идет, - вдруг сказал доктор.
   Сквозь беспрерывную канонаду тропического ливня по крыше бунгало Никита ничего не смог расслышать, но Сан Санычу верить стоило. Научился он у местных жителей дифференцировать звуки, причем до такой степени, что угадывал шаги знакомых людей.
   - Кто? - спросил Никита. - Новый пациент?
   Несколько мгновений Сан Саныч молчал, затем ухмыльнулся.
   - Нет. Ваш "закадычный" друг. Стэцько.
   - Ох... - застонал Никита и схватился за голову.
   Стэцько Мушенко был его головной болью. По убеждениям - ярый украинский националист, по призванию - вечный рейнджер. Коренастый, мрачный мужик лет сорока, с одутловатым лицом, вислыми усами запорожского казака, большим пористым носом и маленькими глазками, в которых навсегда застыли недоверчивость и подозрительность. Во всех бедах мира туповатый рейнджер винил исключительно Москву и поэтому где только было можно пресекал "гегемонистические" поползновения "москалей" с автоматом в руках. Три года он провоевал в Чечне против российских войск, а затем непонятно почему завербовался в Центральную Африку. Никак иначе и здесь отстаивал "нэзалэжнисть" нэньки Украины от России. Языков, кроме своего родного, украинского, он не признавал, да, похоже, по природным данным и не был способен к обучению. Поэтому служить в Африке ему было туго. В бунгало Сан Саныча он приходил где-то раз в неделю, но тянула его сюда отнюдь не тоска по родине или возможность переброситься с братьями-славянами парой фраз, а нечто совсем иное. Сам вид российских медиков доставлял ему садистское удовольствие, подпитывая огонь затухающей в Африке ненависти к "москалям". Этакий запущенный клинический случай сверх обостренной националистической паранойи.
   К Сан Санычу Стэцько относился более-менее снисходительно: время изрядно потрудилось над старым врачом - морщины, потемневшая, задубевшая в тропиках кожа, курчавые седые волосы делали его похожим на аборигена. А вот Никиту, на круглом лице которого будто стояла печать чистокровного "русака": голубые глаза, русые волосы, нос картошкой - Стэцько ненавидел лютой ненавистью. Не помогла и придуманная Никитой на ходу "сказка", что его мать была чистокровной украинкой. Эта "новость" наоборот подлила масла в огонь. "Эч, москали, як наших дивчат паскудять!" - заключил Стэцько и впредь Никиту иначе как "шпыгун" или "пэрэвэртэнь" не называл.
   Приходил Стэцько обычно во время тропического дождя, лившего словно по расписанию с двенадцати до двух часов дня, приносил с собой литровую бутылку технического спирта, практически сам ее выпивал, изредка, наверное, для куража, наливая российским медикам, а уходил, как только дождь прекращался. Разговор между тремя славянами получался тягомотный, пустой и тоскливый. Трудно разговаривать с человеком, который видит в тебе прежде всего мишень.
   Когда Никита поинтересовался у Сан Саныча, почему Стэцько приходит только в дождь, он услышал любопытную информацию, в которую вначале не поверил. Оказывается, военные действия здесь велись строго по графику: с восьми утра до двенадцати, а затем с двух до пяти вечера. Так сказать, с перерывом "на обед" на время ливня. При этом график соблюдался строго и неукоснительно, будто рабочее время на предприятии. Ни капли не веря этому, Никита изволил пошутить: "А как профсоюз смотрит на штрейкбрехеров?", на что Сан Саныч Малахов лишь пожал плечами. Однако со временем Никита убедился в правдивости слов доктора. Действительно, эхо автоматных очередей раздавалось только в указанные часы. "Та-та-та-та!" - дятлом стучал автомат правительственных войск. "Та-та!" - отвечал ему автомат мятежников. И сразу было понятно у кого патронов больше. Видимо и платили за "работу" строго по часам, потому что Стэцько неукоснительно соблюдал воинскую дисциплину и никогда не позволял себе задерживаться после окончания "обеденного перерыва". Оно и к лучшему - даже двух часов его пребывания в российском отделении Красного Креста хватало, чтобы в бунгало до самого вечера царила тягостная атмосфера.
   Никита непроизвольно бросил взгляд на часы и удивился.
   - Однако наш "приятель" сегодня не пунктуален, - кисло усмехнулся он. - Без двадцати два. Может, что-то случилось?
   Сан Саныч равнодушно пожал плечами. Долгая врачебная практика приучила его относиться ко всем людям как к потенциальным больным. Всех он жалел и привечал. К тому же жизнь в Африке сделала из него многопрофильного специалиста: поневоле приходилось быть и стоматологом, и окулистом, и хирургом, и дерматологом, и акушером... Единственной врачебной профессией, которой он здесь не овладел, была, пожалуй, специальность психотерапевта. А Стэцько Мушенко нуждался именно в таком специалисте, почему и не вызывал у Сан Саныча естественного для врача сострадания. Впрочем, может еще и потому, что случай был запущенный и безнадежный.