Страница:
морской воды уже помогла ему. Оттолкнув квартирмейстера от кингстонов,
вода плеснула в глубь "Стерегущего" мутно-зелеными струйками. Они
лились и лились, заполняя до отказа металлический отсек и покрывая
собою горевшие решимостью и мужеством матросские лица. (* Клинкет -
задвижной клапан; служит для перепускания воды в трюме из одного
отделения в другое.)
Честь взять "Стерегущего" на буксир была предоставлена
родственнику адмирала Того - барону Ямазаки Хирота. Барон должен был
составить трофейный акт, останавливаясь в нем лишь на тех описаниях,
которые льстили японскому оружию, и обходя молчанием щекотливые
моменты, например результаты боя, количество раненых и убитых японцев,
подобранных на самом "Стерегущем" и на воде.
Ямазаки Хирота сопровождал десантный отряд в составе пятнадцати
матросов.
Барон был встречен с надлежащими почестями командирами миноносцев
"Акебоно" и "Сазанами", ожидавшими именитого посланца адмирала на
палубе "Стерегущего".
Оба миноносца были основательно потрепаны "Стерегущим". Каждый из
командиров мечтал, что именно на его долю выпадет честь отбуксировать
русский корабль как трофей в Сасебо и там подштопаться, привести себя
в порядок. Поэтому оба командира держали себя с бароном подобострастно
и заискивающе. Они рассказали о ходе боя, как им подсказывала
фантазия: хвастались тем, что их матросы поголовно истребили весь
экипаж "Стерегущего", но особенно нажимали на свою распорядительность,
благодаря которой все раненые и убитые японцы были подобраны и
развезены по своим кораблям. Сейчас на палубе миноносца лежали лишь
трупы русских.
- А где же живые русские? - спросил барон.
- Я уже докладывал, - ответил командир "Акебоно", - живых русских
на "Стерегущем" нет. Мы предложили уцелевшим от нашего огня сдаться,
но русские отвергли наше предложение. Мы вынуждены были умертвить их
всех, чтобы не нести дальнейших потерь.
Капитан-лейтенант Кондо, командир "Сазанами", спокойно возразил:
- Живые русские есть. Мне только что сообщили, что с воды
подобраны нашими моряками трое, и, кроме того, здесь, среди трупов,
был обнаружен тяжело раненный, которого я уже приказал переправить на
"Сазанами", чтобы оказать медицинскую помощь.
Ямазаки Хирота удовлетворенно кивнул головой и принялся деловито
осматривать "Стерегущего".
У машинного отделения пришлось задержаться из-за запертого
наглухо входа. Барон приказал открыть, но унтер-офицер доложил, что
сделать это невозможно, так как дверь задраена изнутри.
- Тогда открывать не надо, - снисходительно бросил Ямазаки. - Мы
прибуксируем тех, кто там сидит, в Сасебо вместе с трофейным кораблем.
Поставьте у входа часового, чтобы из отделения никто не выскочил.
Присев на разрушенный трап командирского мостика, барон принялся
за составление акта.
"Констатирую, - писал он в своем блокноте, - точное попадание
наших снарядов, число которых определить невозможно. Палубы
полуразрушены; с обоих бортов снаружи следы попаданий больших и малых
снарядов. На стволе погонного орудия след нашего снаряда крупного
калибра. Близ орудия трупы мичмана и комендора с оторванной правой
ногой. Мостик разбит в куски. Вся передняя часть миноносца в полном
разрушении с разбросанными осколками различных предметов. В
пространстве до передней трубы около двадцати обезображенных трупов. В
их числе бородатый офицер, должно быть командир: на шее бинокль. В
средней части миноносца с правого борта одно 47-миллиметровое орудие
сброшено со станины, исковеркана палуба. Число попавших снарядов в
кожух и трубы очень велико. Имеются следы большого пожара. Жилая
палуба, носовая кочегарка, камбуз разбиты и полны водой..."
Ямазаки Хирота озабоченно потер карандашом переносицу: что бы еще
написать, дабы оттенить грандиозность одержанной победы?
Блокнот он держал перед собою. Высоко в небе появилась с
северо-запада тучка. Легкой тенью проскользнула она над блокнотом,
словно читая, что там написано, потом рассыпалась мелкими каплями и
поспешно умчалась, точно испугавшись того, что увидела на
"Стерегущем".
Сильно подул внезапно взвихренный ветер; неожиданная волна
наклонила "Стерегущего", поколыхала на своем гребне.
- Черт возьми, - сердито промолвил барон, - я нахожу в конце
концов, что мы слишком дорого заплатили за эту продырявленную
жестянку, которая и в трофеи-то попала к нам по какому-то
недоразумению.
"Сазанами" подошел совсем близко, с него стали заводить стальной
трос. Шурша, он полз по палубе "Стерегущего".
Продолжая перебрасываться незначительными репликами, Ямазаки
Хирота и Кондо Цунемацу смотрели, как возятся с тросом матросы.
- Прочный, кажется, - пошутил Кондо, кладя руку на стальной трос,
уже натянувшийся между "Сазанами" и "Стерегущим". И через несколько
секунд тревожно вскрикнул: - Что?.. Что такое?..
- Хэ! Да мы тонем! - растерянно ответил барон, внезапно ощущая,
как палуба "Стерегущего" уходит у него из-под ног.
- Бросать "Стерегущего", садиться по шлюпкам! - заорал Кондо,
видя, как веселая зеленая вода в белых бурунных завитках покрывает
палубу русского миноносца.
По пояс в воде, придерживаясь за переброшенный с "Сазанами" трос,
японцы расползлись по своим шлюпкам и расселись в них, как мокрые
нахохлившиеся куры.
- Безумцы со "Стерегущего", кажется, открыли кингстоны, - сказал
командир "Сазанами", усаживаясь рядом с бароном. - Они умерли в воде.
Какая почетная смерть для моряка! Я хотел бы так умереть.
- Ну, нет, - зло отозвался Ямазаки Хирота, выжимая руками воду из
своих брюк. - Я бы не хотел. В воде холодно и, кроме того, мокро. Два
обстоятельства, которых я не переношу.
К месту, где тонул "Стерегущий", подтягивались корабли японской
флотилии. Тысячи человеческих глаз глядели, как с палубы "Стерегущего"
всплывали кверху тела его защитников. Они, покачиваясь, держались на
воде несколько мгновений; потом их одежда пропитывалась насквозь
водой, стремительно увлекавшей их в глубь моря.
Вот показался русобородый лейтенант с биноклем на шее. Пока он
опускался в свою подводную могилу, волна ласково поиграла прядью его
волос и бородою и солнце скользнуло по нему величавым своим оком.
Упруго оторвался от палубы мичман. Он всплыл затылком кверху, и
лицо его было спрятано в воде. Казалось, он всматривался во что-то,
открывшееся ему там, на дне моря. Мичман задержался на волнах дольше,
чем другие. Он тонул медленно, словно манило его побыть еще здесь, на
верху морских просторов.
"Сазанами", бурля воду бешено вертящимися винтами, двигался
рывками, дергая то напрягавшийся, то слабевший трос, еще привязывавший
покинутого своими защитниками мертвого "Стерегущего" к живому миру. С
каждым рывком "Сазанами" качалась сбитая стеньга и трепетал,
распластываясь по ветру, флаг "Стерегущего", навечно прибитый к его
мачте.
Внезапно по всей японской флотилии понеслись крики беспокойства,
оторопи, даже ужаса. Забыв воинскую субординацию, один из боцманов
поднес к лицу мегафон и неистово заорал:
- Руби трос! Самый полный вперед!
"Стерегущий" быстро тонул. Его палуба уже скрылась под водой, над
нею вертелся водоворот. Корпус миноносца, до отказа наполненный водой,
кренил "Сазанами" и тащил его за собою в морскую пучину. "Сазанами"
уже черпал воду бортом. Растерянные инженер-механик и вахтенный
начальник бегали по палубе, размахивая руками. Кондо Цунемацу вместе с
матросами бешено рубили трос, стараясь не задеть друг друга в месиве
сгрудившихся на корме тел. Наконец раскромсанный абордажными топорами
трос лопнул. Путы, насильно соединявшие "Стерегущего" и "Сазанами",
были разрублены. "Сазанами" выпрямился под крики "банзай".
"Стерегущий", взмахнув флагом, качнулся на волнах и быстро
скрылся в глубине моря...
С борта "Сазанами" вместе с японцами за уходящим в морскую пучину
"Стерегущим" следил со слезами на глазах и его бывший защитник,
трюмный машинист Василий Новиков. Выскочив из машинного отделения,
чтобы проститься с тяжело раненным Осининым и напоследок шепнуть ему,
что "Стерегущего" врагу не сдадут, что кингстоны уже открыты, Новиков
был окружен японцами, пытавшимися захватить его в плен по приказу
офицера. Тогда машинист, собрав последние силы, рванулся от врагов к
борту и прыгнул в море. Когда пришел в чувство, то оказалось, что он
уже находится на неприятельском корабле. Около него стоял японец в
очках и, дружелюбно улыбаясь, совал ему под нос какую-то склянку с
пахучей жидкостью.
Минуты через две Новиков встал с циновки, на которой лежал, и,
оглядевшись, увидел тут же, в каюте, кочегара Хиринского, завернутого
в теплые одеяла. Кочегар был без сознания, все тело его сотрясалось от
сильной дрожи, изо рта проступала пена.
Японец в очках, пробормотав что-то на своем языке, тревожно
прислушался к шуму и крикам, доносившимся с кормы миноносца и быстро
вышел, оставив открытой дверь. Новиков, еще не вполне сознавая, где он
находится, вышел тоже.
На баке, недалеко от фок-мачты, он вдруг заметил Алексея Осинина,
сидевшего около распростертого на циновке раненого моряка: это был
минный машинист Юрьев; перебитые ноги его были уже перевязаны
японцами, голова закутана марлей.
Новиков и Осинин радостно вскрикнули, увидев друг друга, обнялись
и, не сдержавшись, заплакали, вспомнив о погибших товарищах.
С кормы в это время донесся ликующий крик "банзай". Многоголосый
крик этот ударил по сердцу Новикова острой болью. Трюмный машинист
понял все. Он бросился на корму к галдящей толпе японцев и застыл как
окаменелый: "Стерегущий" погружался в свою морскую могилу...
Мимо русского моряка, даже не взглянув на него, быстро прошел к
своей каюте командир "Сазанами". Здесь он вынул из шкафчика
"Справочник русского военного флота", изданный в Токио морским штабом,
и отыскал под буквою "С" нужное:
"СТЕРЕГУЩИЙ". Эскадренный миноносец. Собран в Порт-Артуре
Товариществом Невского судостроительного и механического заводов.
Длина 190 футов, ширина 18 футов 6 дюймов, осадка 8 футов 3 дюйма,
водоизмещение 240. Машины тройного расширения, винтов два, котлов
восемь водотрубных Ярроу; топок восемь, индикаторных сил 3 800.
Вооружение: одно орудие 75-миллиметровое, три орудия 47-миллиметровых
и два поворотных минных аппарата. Стоимость корпуса, машин с котлами и
электрического освещения 330 тысяч рублей, вооружения артиллерийского
21 203 рубля, минного и прожекторного 17945 рублей. Численность
экипажа: офицеров четыре, матросов сорок восемь. Командир неизвестен.
По своим техническим данным превосходит "Стерегущего" каждый в
отдельности истребители: "Акебоно", "Сазанами", "Акацуки", вполне
пригодные для единоборства с ним".
Красным карандашом капитан-лейтенант Кондо вычеркнул из
справочника наименование "Стерегущий". В эту минуту в дверь каюты
отрывисто постучали. Кондо не спеша открыл дверь.
- Принят сигнал командующего эскадрой уходить к Эллиоту, - сказал
ему инженер-механик. - Из Порт-Артура видны дымы, должно быть, русские
вышли. Мне кажется, адмирал хочет оттянуть их подальше от базы.
Кондо неопределенно пожал плечами и вышел на палубу. Подняв
бинокль, он впился глазами в неясную синюю полосу, где море, около
самого Порт-Артура, сливалось с небом. Там, у маячивших скалистых
берегов, похожих на собравшиеся на горизонте темные тучи, поднимались
черноватые столбы дыма.
Они быстро приближались; под ними стали вырисовываться контуры
двух боевых кораблей. Контуры росли, обозначались яснее и яснее, и,
наконец, Кондо признал в них грозные силуэты "Баяна" и "Новика".
"Теперь удирать, - решил он, становясь в кильватер поспешно
уходившей флотилии. - Наверное, на "Баяне" вышел сам бородатый
Макаров. Его не страшит рискнуть всем, мы же на карту не будем ставить
ничего. Найдем другие средства убрать с нашего пути беспокойного
адмирала".
Он скверно улыбнулся, как улыбаются люди, знающие и носящие в
себе что-то постыдное, и его наполовину опущенные веки почти закрыли
глаза, превратив их в две узкие, косые и черные щелки.
НАД ПРАХОМ ТОВАРИЩЕЙ
Стояла ясная солнечная погода, видимость была отличная. Удаляясь
от Порт-Артура, в море маячили многочисленные дымы, постепенно
уменьшавшиеся.
- Была вода, а теперь поле бранное, арена единоборства людей,
мера их мужества и воли! - задумчиво сказал адмирал Верещагину. - Кое
для кого ристалище кораблей, а кое-кому славная могила матросская. -
Потом стал внимательно оглядывать в бинокль море и горизонт. -
Дымков-то многовато. Пожалуй, вся японская эскадра к Артуру подходила.
Мудрит Того, не поймешь сразу, что он думает... Ага, вот еще что-то
вижу, а что - не разберу.
- Вижу предмет, - крикнули одновременно сигнальщики на фок-марсе
и на баке.
Рулевой на ходовом мостике вопросительно взглянул на стоявшего
рядом с ним Эссена.
- Держи поправее, - ответил командир, и "Новик" пошел навстречу
тому, что пока различали только зоркие глаза сигнальщиков.
Через несколько минут все увидели на зеленоватой лазури моря
плывшие предметы. Впереди плыла морская фуражка, черная с белыми
кантами и офицерской кокардой. Фуражка была перевернута голубою
подкладкой кверху, и на ней золотом были вытиснены инициалы "А. С.".
Вслед за головным убором плыл спасательный круг с надписью
"Стерегущий".
- Ну вот, Василий Васильевич, - произнес Макаров, безуспешно
стараясь скрыть охватившее его волнение, - по-видимому, это все, что
осталось под солнцем от лейтенанта Сергеева и "Стерегущего". Верю и
знаю, что он погиб героем.
- Однажды под Самаркандом, - отозвался художник, - наши войска
овладели каким-то кишлаком. Там осталось лишь несколько женщин. Среди
них одна знала русский язык. Посмотрев на тела павших в бою, она
сказала мне: "Когда гибнет герой, падает с неба и гаснет его звезда,
но память о герое не погаснет и не погибнет..." Утром я узнал, что
рядом с нашими убитыми, в соседней балахане, лежали ее два сына...
Слова этой женщины я запомнил навсегда.
- Она права, эта несчастная мать и мудрая женщина, - быстро
произнес адмирал. - Великое и героическое не умирает... в делах, думах
и песнях народа.
Замедляя ход, "Баян" и "Новик" подошли к месту, где недавно
толпились японские корабли. Ничто не указывало, что здесь только что
произошло сражение. Море плескалось зеленое и глубокое, над ним
носились белые чайки, изредка бросавшиеся, покрикивая, в воду, чтобы
выхватить оттуда мелкую рыбешку.
Лейтенант Порембский первый на фок-марсе увидел, как на горизонте
стали вырисовываться многочисленные суда японской эскадры. Он
спустился лично доложить об этом адмиралу.
Противники увидели друг друга на расстоянии ста двадцати
кабельтовых. Отряд броненосных крейсеров ходко шел к "Баяну" и
Новику".
- Чуть ли не вся эскадра, - сказал Макаров Агапееву. - Ну что ж,
Александр Петрович, дело ясное. Сопоставляя все сегодняшние события,
можно прийти к выводу, что японцы надеялись прошлой ночью повторить
нам двадцать шестое января, но мы сегодня уже не те, что были вчера.
Выслал Того миноносцы - сорвалось, не прошли ни тайком, ни силой.
Кроме того, "Стерегущий" и "Властный" потопили каждый по одному
миноносцу. Пытался Того незаметно подобраться к Порт-Артуру этой
ночью, не вышло: уследили его "Стерегущий" и "Решительный". И вот
японцы навязывают сейчас нам бой, прекрасно зная, что я не могу
вывести против них всю эскадру, так как броненосцы могут выходить в
море только во время прилива. Ничего, дождутся своего, получат от
русских все сполна. Завтра выйдем в четыре утра, с утренней полной
водой, и вернемся в Артур с вечерней полной водой. Теперь я знаю, где
прячутся японцы, и сумею выкурить их из ихней норы.
Уже отчетливо видимые японские крейсеры быстро приближались.
- Николай Оттович, - повернулся адмирал к Эссену. - Распорядитесь
"Баяну", чтобы он шуганул этих церемониймейстеров из своих
восьмидюймовок. Да и нам не мешает отдать салют "Стерегущему". Прошу
приготовиться.
На "Баяне" к стрельбе изготовились сейчас же, как были приняты
сигналы адмирала. Артиллерист-лейтенант повернул свою носовую
восьмидюймовую башню в сторону японцев, наблюдая в щель за их
приближением.
- Смотри, братцы, не оскандалься, - бросал он торопливые слова
комендорам, проверявшим действия механизмов. - В первый раз стреляем
перед адмиралом. А он ведь сам артиллерист. Засмеет, если мешкать
будем.
- Не извольте сомневаться, васкбродь, - степенно ответил один из
комендоров. - Мы ведь балтийцы. Не подкачаем.
По "Баяну" разнеслись звуки боевой тревоги. С моря послышался
раскатистый гул выстрела из тяжелого орудия. Слева по носу встал и
рассыпался брызгами столб воды.
- Ну, спаси, господи, люди твоя, - сняв бескозырки, набожно
закрестились матросы.
Эссен между тем разглядывал в бинокль приближавшиеся крейсеры.
Изредка отрываясь от него, он писал что-то в записной книжке.
- Николай Оттович, что вы там рисуете? - окликнул Макаров. -
Лавры у Василия Васильевича собрались отбивать?
- Никак нет. Тактико-технические данные крейсеров, идущих на нас.
Не угодно ли взглянуть? - И Эссен протянул ему свою записную книжку.
- Значит, сто восемьдесят четыре японских орудия против
пятидесяти восьми наших, - резюмировал адмирал его цифры и записи. -
Да, в атаку не пойдешь. Не подпустят, разобьют на ходу.
- А я все-таки рискнул бы! - пылко сказал Эссен. - Что-то не
верится мне, чтобы у японцев были хорошие комендоры.
- Конечно, лучше наших нет, - согласился адмирал. - Но рисковать
сегодня я не позволю. Рискнем завтра, когда у нас с японцами будут
относительно равные силы.
И адмирал отдал распоряжение ложиться на обратный курс.
Приближавшиеся японцы начали сильную стрельбу, но никак не могли
пристреляться. Их снаряды все время давали значительные перелеты,
вскидывая высоко к небу столбы воды.
Эссен быстро бросил на Макарова выжидающий взгляд.
- И не думайте, Николай Оттович, - замахал руками адмирал. -
Сказал, что не позволю сегодня рисковать, и не позволю. Смотрите, вся
японская эскадра подваливает... Завтра, завтра обязательно сразимся!
Полковник Агапеев внимательно смотрел в бинокль, разглядывая
серые скалистые берега, на вершинах которых там и тут высились
береговые батареи.
- Удивительно, ваше превосходительство, - сказал он, наконец,
Макарову. - На Ляотешане нет ни одной батареи. Между тем немецкая
военная мысль - профессора фон Меккель, Зауэр и другие - уже указывает
на возможность перекидной стрельбы через горы по невидимой цели. Мне
кажется, что японцы, если они не дураки, могли бы испробовать
теоретические положения на практике...
- Вы полагаете, - быстро перебил его адмирал, - что японцы из-за
Ляотешаня будут в состоянии безнаказанно обстреливать нашу эскадру на
внутреннем и внешнем рейде?
- Так точно, ваше превосходительство.
- Черт возьми! Нужно тогда сегодня же подумать об организации на
вершине Ляотешаня наблюдательного пункта с надежной связью по семафору
или еще лучше по телефону. Я так понимаю: если японцы смогут палить в
нас из-за Ляотешаня этим самым перекидным огнем, то и мы можем палить
в них с рейдов таким же образом. Не так ли?
- Совершенно верно.
- Так вот, полковник, я и попрошу вас заняться организацией этого
дела немедленно.
"Баян" и "Новик" приблизились к "Белому Волку", начался Тигровый
полуостров.
Японская эскадра продолжала двигаться к Порт-Артуру. Береговые
батареи открыли по ней огонь. Сделав несколько ответных выстрелов и
послав в "Баян" и "Новик" прощальные снаряды, эскадра отвернула и
скрылась за Ляотешанем.
"Новик", войдя на внутренний рейд, направился непосредственно к
причалу у Адмиральской пристани. Этот легкий трехтрубный красавец шел
под флагом командующего эскадрой, сбавив свой быстрый ход, равного
которому на Тихом океане не имел ни один корабль. О том, что на этом
небольшом крейсере, вывести который из строя мог один шестидюймовый
снаряд, Макаров лично ходил отбивать от врага "Стерегущего", знал уже
весь Порт-Артур. Возвращение на "Новике" стало триумфом адмирала - не
только со стороны эскадры, прекрасно понимавшей, на что шел ее
командующий, какой опасности он подвергал себя, - весь гарнизон
береговых фортов и батарей высыпал на брустверы. Население толпилось
на Набережной, чтобы видеть и приветствовать Макарова.
Верещагин спешно зарисовывал отдельные сцены и лица. С чувством
собственного достоинства застыл на палубе "Пересвета" седоусый боцман,
стоя навытяжку с рукою у козырька; понимание и полное одобрение
светились в его глазах. Размахивая фуражками, рукоплескали и
возбужденно кричали что-то восторженное молодые офицеры: морские,
артиллерийские, стрелковые. Во всю мощь своих богатырских легких
гремели несмолкающим, переливчатым "ура-а" матросы, солдаты, толпа на
берегу.
Неожиданно раздался звук взрыва. Невдалеке от "Новика"
бултыхнулся в воду снаряд. Следующий разорвался за Набережной. Бывшая
там толпа бросилась врассыпную с возгласами ужаса.
- Откуда это стреляют? - встревожено спросил Эссен. - Я вижу
против Артура только два японских крейсера. Но они стоят спокойно и
только что-то сигнализируют.
- Японцы стреляют из-за Ляотешаня перекидным огнем, - спокойно
сказал Макаров. - Александр Петрович прав: неприятель превращает
немецкую теорию в японскую практику.
Грохот канонады из-за Ляотешаня все нарастал. Снаряды падали в
порту, рвались в воде. Несколько из них легли около "Пересвета",
"Ретвизана и "Петропавловска".
Адмирал немедленно отправился на "Петропавловск". Около
"Ретвизана" его обдало водой от близкого взрыва, у самого
"Петропавловска" его накрыло второй волной. Адмирал поднялся на
шканцы, словно не замечая, что вода течет с него ручьем, принял рапорт
командира, капитана первого ранга Яковлева, вахтенного начальника,
поздоровался с офицерами и прошел по фронту команды.
С кораблей понеслись звуки боевой тревоги. Корабли приготовились
к принятию боя, стоя на якоре. Но сражаться было не с кем: противник,
прикрывавшийся массивами Ляотешаня, был невидим. Его броненосцы
"Хацусе", "Шикишима" и "Яшима" стреляли по внутреннему рейду и городу
из своих двенадцатидюймовых орудий.
Огонь их корректировали крейсеры, находившиеся в море против
входа в гавань. И броненосцы и крейсеры были вне досягаемости
крепостной и корабельной артиллерии. Между тем на "Ретвизане" и
"Аскольде" появились уже убитые и раненые.
- Хорошенькое дело, - раздраженно сказал адмирал Агапееву. - В
море выйти нельзя - отливы. Стрелять нельзя - не видно. В молчании
крепости и флота для нас много унизительного. Но эти унижения особенно
оскорбительны тем, что мы сами уготовили их себе. Значит, вы завтра
же, а еще лучше, если сегодня, займетесь наблюдательным пунктом на
Ляотешане, а пока что давайте прятать наши корабли за Золотой горой и
Тигровым полуостровом.
По распоряжению адмирала корабли ушли со своих стоянок под
укрытие береговых скал. Теперь японцы вели стрельбу вслепую, наугад.
Снаряды падали на пустом месте.
Обстреляв рейд, японцы перенесли огонь на город. В Старом и Новом
городе стали вздыматься огромнейшие столбы песка и дыма. В бинокль
было видно, как загорелись два-три деревянных дома и рухнуло несколько
каменных зданий.
- В морское управление палит, - сказал на "Петропавловске" один
сигнальщик.
- Нет, зачем... В Русско-Китайский банк, - возразил другой.
- Ну, в банк ничего. Там самые расподлющие люди засели. От них
вся буза и в Японии и у нас. Ворюги!
Подпоручик Алгасов в фуражке и пальто, при шашке и револьвере,
расхаживал по казарме злой и раздраженный. Японская бомбардировка
прекратилась, неприятельская эскадра исчезла из виду, назначенный час
блинов у Франков давно прошел, а вызванная в ружье его рота продолжала
бесцельно томиться в казарме, сидя в фуражках и шинелях, с подсумками
у поясов и с винтовками в руках.
Рука офицера машинально играла темляком шашки, и солдаты,
неподвижно сидевшие на койках, сонно смотрели, как между его пальцами
моталась серебряная кисть на черном ремешке, простроченном стежками
серебряной нитки.
Подпоручик думал, как уютно сейчас в столовой Франков. Его,
конечно, уже перестали ждать, и воспользовавшийся его отсутствием
Кудревич, наверное, уселся рядом с Лелечкой.
- Пожалуйста, пожалуйста, - прошептал Алгасов, чувствуя приступ
ревности, и кисть темляка еще сильнее замоталась в его руке. - Как
только выберусь из этой дурацкой казармы, отправлюсь к Франкам и назло
всем буду весь вечер ухаживать за Инночкой Франк. А вы любезничайте
себе, сколько хотите, со своим балетных дел мастером, лучшим вальсером
Порт-Артура, - с разгорающейся злобой передразнил он кого-то.
Но злиться надоело, и подпоручик принялся перебирать в памяти
свои встречи с Лелечкой. Сколько незабываемых чистых мгновений дала
она ему, в особенности когда подпоручик находился в Дальнем. Он даже
зажмурился - так ярко и свежо встало перед ним воспоминание о том
августовском дне, который он провел с Лелечкой. Вечерело, когда они
отправились к морю немного пройтись. Порывистый ветер развел в бухте
Виктория довольно сильную волну. Брызги воды долетали до камней, на
которые Лелечка собиралась сесть. Она так и не решилась на это, с
вода плеснула в глубь "Стерегущего" мутно-зелеными струйками. Они
лились и лились, заполняя до отказа металлический отсек и покрывая
собою горевшие решимостью и мужеством матросские лица. (* Клинкет -
задвижной клапан; служит для перепускания воды в трюме из одного
отделения в другое.)
Честь взять "Стерегущего" на буксир была предоставлена
родственнику адмирала Того - барону Ямазаки Хирота. Барон должен был
составить трофейный акт, останавливаясь в нем лишь на тех описаниях,
которые льстили японскому оружию, и обходя молчанием щекотливые
моменты, например результаты боя, количество раненых и убитых японцев,
подобранных на самом "Стерегущем" и на воде.
Ямазаки Хирота сопровождал десантный отряд в составе пятнадцати
матросов.
Барон был встречен с надлежащими почестями командирами миноносцев
"Акебоно" и "Сазанами", ожидавшими именитого посланца адмирала на
палубе "Стерегущего".
Оба миноносца были основательно потрепаны "Стерегущим". Каждый из
командиров мечтал, что именно на его долю выпадет честь отбуксировать
русский корабль как трофей в Сасебо и там подштопаться, привести себя
в порядок. Поэтому оба командира держали себя с бароном подобострастно
и заискивающе. Они рассказали о ходе боя, как им подсказывала
фантазия: хвастались тем, что их матросы поголовно истребили весь
экипаж "Стерегущего", но особенно нажимали на свою распорядительность,
благодаря которой все раненые и убитые японцы были подобраны и
развезены по своим кораблям. Сейчас на палубе миноносца лежали лишь
трупы русских.
- А где же живые русские? - спросил барон.
- Я уже докладывал, - ответил командир "Акебоно", - живых русских
на "Стерегущем" нет. Мы предложили уцелевшим от нашего огня сдаться,
но русские отвергли наше предложение. Мы вынуждены были умертвить их
всех, чтобы не нести дальнейших потерь.
Капитан-лейтенант Кондо, командир "Сазанами", спокойно возразил:
- Живые русские есть. Мне только что сообщили, что с воды
подобраны нашими моряками трое, и, кроме того, здесь, среди трупов,
был обнаружен тяжело раненный, которого я уже приказал переправить на
"Сазанами", чтобы оказать медицинскую помощь.
Ямазаки Хирота удовлетворенно кивнул головой и принялся деловито
осматривать "Стерегущего".
У машинного отделения пришлось задержаться из-за запертого
наглухо входа. Барон приказал открыть, но унтер-офицер доложил, что
сделать это невозможно, так как дверь задраена изнутри.
- Тогда открывать не надо, - снисходительно бросил Ямазаки. - Мы
прибуксируем тех, кто там сидит, в Сасебо вместе с трофейным кораблем.
Поставьте у входа часового, чтобы из отделения никто не выскочил.
Присев на разрушенный трап командирского мостика, барон принялся
за составление акта.
"Констатирую, - писал он в своем блокноте, - точное попадание
наших снарядов, число которых определить невозможно. Палубы
полуразрушены; с обоих бортов снаружи следы попаданий больших и малых
снарядов. На стволе погонного орудия след нашего снаряда крупного
калибра. Близ орудия трупы мичмана и комендора с оторванной правой
ногой. Мостик разбит в куски. Вся передняя часть миноносца в полном
разрушении с разбросанными осколками различных предметов. В
пространстве до передней трубы около двадцати обезображенных трупов. В
их числе бородатый офицер, должно быть командир: на шее бинокль. В
средней части миноносца с правого борта одно 47-миллиметровое орудие
сброшено со станины, исковеркана палуба. Число попавших снарядов в
кожух и трубы очень велико. Имеются следы большого пожара. Жилая
палуба, носовая кочегарка, камбуз разбиты и полны водой..."
Ямазаки Хирота озабоченно потер карандашом переносицу: что бы еще
написать, дабы оттенить грандиозность одержанной победы?
Блокнот он держал перед собою. Высоко в небе появилась с
северо-запада тучка. Легкой тенью проскользнула она над блокнотом,
словно читая, что там написано, потом рассыпалась мелкими каплями и
поспешно умчалась, точно испугавшись того, что увидела на
"Стерегущем".
Сильно подул внезапно взвихренный ветер; неожиданная волна
наклонила "Стерегущего", поколыхала на своем гребне.
- Черт возьми, - сердито промолвил барон, - я нахожу в конце
концов, что мы слишком дорого заплатили за эту продырявленную
жестянку, которая и в трофеи-то попала к нам по какому-то
недоразумению.
"Сазанами" подошел совсем близко, с него стали заводить стальной
трос. Шурша, он полз по палубе "Стерегущего".
Продолжая перебрасываться незначительными репликами, Ямазаки
Хирота и Кондо Цунемацу смотрели, как возятся с тросом матросы.
- Прочный, кажется, - пошутил Кондо, кладя руку на стальной трос,
уже натянувшийся между "Сазанами" и "Стерегущим". И через несколько
секунд тревожно вскрикнул: - Что?.. Что такое?..
- Хэ! Да мы тонем! - растерянно ответил барон, внезапно ощущая,
как палуба "Стерегущего" уходит у него из-под ног.
- Бросать "Стерегущего", садиться по шлюпкам! - заорал Кондо,
видя, как веселая зеленая вода в белых бурунных завитках покрывает
палубу русского миноносца.
По пояс в воде, придерживаясь за переброшенный с "Сазанами" трос,
японцы расползлись по своим шлюпкам и расселись в них, как мокрые
нахохлившиеся куры.
- Безумцы со "Стерегущего", кажется, открыли кингстоны, - сказал
командир "Сазанами", усаживаясь рядом с бароном. - Они умерли в воде.
Какая почетная смерть для моряка! Я хотел бы так умереть.
- Ну, нет, - зло отозвался Ямазаки Хирота, выжимая руками воду из
своих брюк. - Я бы не хотел. В воде холодно и, кроме того, мокро. Два
обстоятельства, которых я не переношу.
К месту, где тонул "Стерегущий", подтягивались корабли японской
флотилии. Тысячи человеческих глаз глядели, как с палубы "Стерегущего"
всплывали кверху тела его защитников. Они, покачиваясь, держались на
воде несколько мгновений; потом их одежда пропитывалась насквозь
водой, стремительно увлекавшей их в глубь моря.
Вот показался русобородый лейтенант с биноклем на шее. Пока он
опускался в свою подводную могилу, волна ласково поиграла прядью его
волос и бородою и солнце скользнуло по нему величавым своим оком.
Упруго оторвался от палубы мичман. Он всплыл затылком кверху, и
лицо его было спрятано в воде. Казалось, он всматривался во что-то,
открывшееся ему там, на дне моря. Мичман задержался на волнах дольше,
чем другие. Он тонул медленно, словно манило его побыть еще здесь, на
верху морских просторов.
"Сазанами", бурля воду бешено вертящимися винтами, двигался
рывками, дергая то напрягавшийся, то слабевший трос, еще привязывавший
покинутого своими защитниками мертвого "Стерегущего" к живому миру. С
каждым рывком "Сазанами" качалась сбитая стеньга и трепетал,
распластываясь по ветру, флаг "Стерегущего", навечно прибитый к его
мачте.
Внезапно по всей японской флотилии понеслись крики беспокойства,
оторопи, даже ужаса. Забыв воинскую субординацию, один из боцманов
поднес к лицу мегафон и неистово заорал:
- Руби трос! Самый полный вперед!
"Стерегущий" быстро тонул. Его палуба уже скрылась под водой, над
нею вертелся водоворот. Корпус миноносца, до отказа наполненный водой,
кренил "Сазанами" и тащил его за собою в морскую пучину. "Сазанами"
уже черпал воду бортом. Растерянные инженер-механик и вахтенный
начальник бегали по палубе, размахивая руками. Кондо Цунемацу вместе с
матросами бешено рубили трос, стараясь не задеть друг друга в месиве
сгрудившихся на корме тел. Наконец раскромсанный абордажными топорами
трос лопнул. Путы, насильно соединявшие "Стерегущего" и "Сазанами",
были разрублены. "Сазанами" выпрямился под крики "банзай".
"Стерегущий", взмахнув флагом, качнулся на волнах и быстро
скрылся в глубине моря...
С борта "Сазанами" вместе с японцами за уходящим в морскую пучину
"Стерегущим" следил со слезами на глазах и его бывший защитник,
трюмный машинист Василий Новиков. Выскочив из машинного отделения,
чтобы проститься с тяжело раненным Осининым и напоследок шепнуть ему,
что "Стерегущего" врагу не сдадут, что кингстоны уже открыты, Новиков
был окружен японцами, пытавшимися захватить его в плен по приказу
офицера. Тогда машинист, собрав последние силы, рванулся от врагов к
борту и прыгнул в море. Когда пришел в чувство, то оказалось, что он
уже находится на неприятельском корабле. Около него стоял японец в
очках и, дружелюбно улыбаясь, совал ему под нос какую-то склянку с
пахучей жидкостью.
Минуты через две Новиков встал с циновки, на которой лежал, и,
оглядевшись, увидел тут же, в каюте, кочегара Хиринского, завернутого
в теплые одеяла. Кочегар был без сознания, все тело его сотрясалось от
сильной дрожи, изо рта проступала пена.
Японец в очках, пробормотав что-то на своем языке, тревожно
прислушался к шуму и крикам, доносившимся с кормы миноносца и быстро
вышел, оставив открытой дверь. Новиков, еще не вполне сознавая, где он
находится, вышел тоже.
На баке, недалеко от фок-мачты, он вдруг заметил Алексея Осинина,
сидевшего около распростертого на циновке раненого моряка: это был
минный машинист Юрьев; перебитые ноги его были уже перевязаны
японцами, голова закутана марлей.
Новиков и Осинин радостно вскрикнули, увидев друг друга, обнялись
и, не сдержавшись, заплакали, вспомнив о погибших товарищах.
С кормы в это время донесся ликующий крик "банзай". Многоголосый
крик этот ударил по сердцу Новикова острой болью. Трюмный машинист
понял все. Он бросился на корму к галдящей толпе японцев и застыл как
окаменелый: "Стерегущий" погружался в свою морскую могилу...
Мимо русского моряка, даже не взглянув на него, быстро прошел к
своей каюте командир "Сазанами". Здесь он вынул из шкафчика
"Справочник русского военного флота", изданный в Токио морским штабом,
и отыскал под буквою "С" нужное:
"СТЕРЕГУЩИЙ". Эскадренный миноносец. Собран в Порт-Артуре
Товариществом Невского судостроительного и механического заводов.
Длина 190 футов, ширина 18 футов 6 дюймов, осадка 8 футов 3 дюйма,
водоизмещение 240. Машины тройного расширения, винтов два, котлов
восемь водотрубных Ярроу; топок восемь, индикаторных сил 3 800.
Вооружение: одно орудие 75-миллиметровое, три орудия 47-миллиметровых
и два поворотных минных аппарата. Стоимость корпуса, машин с котлами и
электрического освещения 330 тысяч рублей, вооружения артиллерийского
21 203 рубля, минного и прожекторного 17945 рублей. Численность
экипажа: офицеров четыре, матросов сорок восемь. Командир неизвестен.
По своим техническим данным превосходит "Стерегущего" каждый в
отдельности истребители: "Акебоно", "Сазанами", "Акацуки", вполне
пригодные для единоборства с ним".
Красным карандашом капитан-лейтенант Кондо вычеркнул из
справочника наименование "Стерегущий". В эту минуту в дверь каюты
отрывисто постучали. Кондо не спеша открыл дверь.
- Принят сигнал командующего эскадрой уходить к Эллиоту, - сказал
ему инженер-механик. - Из Порт-Артура видны дымы, должно быть, русские
вышли. Мне кажется, адмирал хочет оттянуть их подальше от базы.
Кондо неопределенно пожал плечами и вышел на палубу. Подняв
бинокль, он впился глазами в неясную синюю полосу, где море, около
самого Порт-Артура, сливалось с небом. Там, у маячивших скалистых
берегов, похожих на собравшиеся на горизонте темные тучи, поднимались
черноватые столбы дыма.
Они быстро приближались; под ними стали вырисовываться контуры
двух боевых кораблей. Контуры росли, обозначались яснее и яснее, и,
наконец, Кондо признал в них грозные силуэты "Баяна" и "Новика".
"Теперь удирать, - решил он, становясь в кильватер поспешно
уходившей флотилии. - Наверное, на "Баяне" вышел сам бородатый
Макаров. Его не страшит рискнуть всем, мы же на карту не будем ставить
ничего. Найдем другие средства убрать с нашего пути беспокойного
адмирала".
Он скверно улыбнулся, как улыбаются люди, знающие и носящие в
себе что-то постыдное, и его наполовину опущенные веки почти закрыли
глаза, превратив их в две узкие, косые и черные щелки.
НАД ПРАХОМ ТОВАРИЩЕЙ
Стояла ясная солнечная погода, видимость была отличная. Удаляясь
от Порт-Артура, в море маячили многочисленные дымы, постепенно
уменьшавшиеся.
- Была вода, а теперь поле бранное, арена единоборства людей,
мера их мужества и воли! - задумчиво сказал адмирал Верещагину. - Кое
для кого ристалище кораблей, а кое-кому славная могила матросская. -
Потом стал внимательно оглядывать в бинокль море и горизонт. -
Дымков-то многовато. Пожалуй, вся японская эскадра к Артуру подходила.
Мудрит Того, не поймешь сразу, что он думает... Ага, вот еще что-то
вижу, а что - не разберу.
- Вижу предмет, - крикнули одновременно сигнальщики на фок-марсе
и на баке.
Рулевой на ходовом мостике вопросительно взглянул на стоявшего
рядом с ним Эссена.
- Держи поправее, - ответил командир, и "Новик" пошел навстречу
тому, что пока различали только зоркие глаза сигнальщиков.
Через несколько минут все увидели на зеленоватой лазури моря
плывшие предметы. Впереди плыла морская фуражка, черная с белыми
кантами и офицерской кокардой. Фуражка была перевернута голубою
подкладкой кверху, и на ней золотом были вытиснены инициалы "А. С.".
Вслед за головным убором плыл спасательный круг с надписью
"Стерегущий".
- Ну вот, Василий Васильевич, - произнес Макаров, безуспешно
стараясь скрыть охватившее его волнение, - по-видимому, это все, что
осталось под солнцем от лейтенанта Сергеева и "Стерегущего". Верю и
знаю, что он погиб героем.
- Однажды под Самаркандом, - отозвался художник, - наши войска
овладели каким-то кишлаком. Там осталось лишь несколько женщин. Среди
них одна знала русский язык. Посмотрев на тела павших в бою, она
сказала мне: "Когда гибнет герой, падает с неба и гаснет его звезда,
но память о герое не погаснет и не погибнет..." Утром я узнал, что
рядом с нашими убитыми, в соседней балахане, лежали ее два сына...
Слова этой женщины я запомнил навсегда.
- Она права, эта несчастная мать и мудрая женщина, - быстро
произнес адмирал. - Великое и героическое не умирает... в делах, думах
и песнях народа.
Замедляя ход, "Баян" и "Новик" подошли к месту, где недавно
толпились японские корабли. Ничто не указывало, что здесь только что
произошло сражение. Море плескалось зеленое и глубокое, над ним
носились белые чайки, изредка бросавшиеся, покрикивая, в воду, чтобы
выхватить оттуда мелкую рыбешку.
Лейтенант Порембский первый на фок-марсе увидел, как на горизонте
стали вырисовываться многочисленные суда японской эскадры. Он
спустился лично доложить об этом адмиралу.
Противники увидели друг друга на расстоянии ста двадцати
кабельтовых. Отряд броненосных крейсеров ходко шел к "Баяну" и
Новику".
- Чуть ли не вся эскадра, - сказал Макаров Агапееву. - Ну что ж,
Александр Петрович, дело ясное. Сопоставляя все сегодняшние события,
можно прийти к выводу, что японцы надеялись прошлой ночью повторить
нам двадцать шестое января, но мы сегодня уже не те, что были вчера.
Выслал Того миноносцы - сорвалось, не прошли ни тайком, ни силой.
Кроме того, "Стерегущий" и "Властный" потопили каждый по одному
миноносцу. Пытался Того незаметно подобраться к Порт-Артуру этой
ночью, не вышло: уследили его "Стерегущий" и "Решительный". И вот
японцы навязывают сейчас нам бой, прекрасно зная, что я не могу
вывести против них всю эскадру, так как броненосцы могут выходить в
море только во время прилива. Ничего, дождутся своего, получат от
русских все сполна. Завтра выйдем в четыре утра, с утренней полной
водой, и вернемся в Артур с вечерней полной водой. Теперь я знаю, где
прячутся японцы, и сумею выкурить их из ихней норы.
Уже отчетливо видимые японские крейсеры быстро приближались.
- Николай Оттович, - повернулся адмирал к Эссену. - Распорядитесь
"Баяну", чтобы он шуганул этих церемониймейстеров из своих
восьмидюймовок. Да и нам не мешает отдать салют "Стерегущему". Прошу
приготовиться.
На "Баяне" к стрельбе изготовились сейчас же, как были приняты
сигналы адмирала. Артиллерист-лейтенант повернул свою носовую
восьмидюймовую башню в сторону японцев, наблюдая в щель за их
приближением.
- Смотри, братцы, не оскандалься, - бросал он торопливые слова
комендорам, проверявшим действия механизмов. - В первый раз стреляем
перед адмиралом. А он ведь сам артиллерист. Засмеет, если мешкать
будем.
- Не извольте сомневаться, васкбродь, - степенно ответил один из
комендоров. - Мы ведь балтийцы. Не подкачаем.
По "Баяну" разнеслись звуки боевой тревоги. С моря послышался
раскатистый гул выстрела из тяжелого орудия. Слева по носу встал и
рассыпался брызгами столб воды.
- Ну, спаси, господи, люди твоя, - сняв бескозырки, набожно
закрестились матросы.
Эссен между тем разглядывал в бинокль приближавшиеся крейсеры.
Изредка отрываясь от него, он писал что-то в записной книжке.
- Николай Оттович, что вы там рисуете? - окликнул Макаров. -
Лавры у Василия Васильевича собрались отбивать?
- Никак нет. Тактико-технические данные крейсеров, идущих на нас.
Не угодно ли взглянуть? - И Эссен протянул ему свою записную книжку.
- Значит, сто восемьдесят четыре японских орудия против
пятидесяти восьми наших, - резюмировал адмирал его цифры и записи. -
Да, в атаку не пойдешь. Не подпустят, разобьют на ходу.
- А я все-таки рискнул бы! - пылко сказал Эссен. - Что-то не
верится мне, чтобы у японцев были хорошие комендоры.
- Конечно, лучше наших нет, - согласился адмирал. - Но рисковать
сегодня я не позволю. Рискнем завтра, когда у нас с японцами будут
относительно равные силы.
И адмирал отдал распоряжение ложиться на обратный курс.
Приближавшиеся японцы начали сильную стрельбу, но никак не могли
пристреляться. Их снаряды все время давали значительные перелеты,
вскидывая высоко к небу столбы воды.
Эссен быстро бросил на Макарова выжидающий взгляд.
- И не думайте, Николай Оттович, - замахал руками адмирал. -
Сказал, что не позволю сегодня рисковать, и не позволю. Смотрите, вся
японская эскадра подваливает... Завтра, завтра обязательно сразимся!
Полковник Агапеев внимательно смотрел в бинокль, разглядывая
серые скалистые берега, на вершинах которых там и тут высились
береговые батареи.
- Удивительно, ваше превосходительство, - сказал он, наконец,
Макарову. - На Ляотешане нет ни одной батареи. Между тем немецкая
военная мысль - профессора фон Меккель, Зауэр и другие - уже указывает
на возможность перекидной стрельбы через горы по невидимой цели. Мне
кажется, что японцы, если они не дураки, могли бы испробовать
теоретические положения на практике...
- Вы полагаете, - быстро перебил его адмирал, - что японцы из-за
Ляотешаня будут в состоянии безнаказанно обстреливать нашу эскадру на
внутреннем и внешнем рейде?
- Так точно, ваше превосходительство.
- Черт возьми! Нужно тогда сегодня же подумать об организации на
вершине Ляотешаня наблюдательного пункта с надежной связью по семафору
или еще лучше по телефону. Я так понимаю: если японцы смогут палить в
нас из-за Ляотешаня этим самым перекидным огнем, то и мы можем палить
в них с рейдов таким же образом. Не так ли?
- Совершенно верно.
- Так вот, полковник, я и попрошу вас заняться организацией этого
дела немедленно.
"Баян" и "Новик" приблизились к "Белому Волку", начался Тигровый
полуостров.
Японская эскадра продолжала двигаться к Порт-Артуру. Береговые
батареи открыли по ней огонь. Сделав несколько ответных выстрелов и
послав в "Баян" и "Новик" прощальные снаряды, эскадра отвернула и
скрылась за Ляотешанем.
"Новик", войдя на внутренний рейд, направился непосредственно к
причалу у Адмиральской пристани. Этот легкий трехтрубный красавец шел
под флагом командующего эскадрой, сбавив свой быстрый ход, равного
которому на Тихом океане не имел ни один корабль. О том, что на этом
небольшом крейсере, вывести который из строя мог один шестидюймовый
снаряд, Макаров лично ходил отбивать от врага "Стерегущего", знал уже
весь Порт-Артур. Возвращение на "Новике" стало триумфом адмирала - не
только со стороны эскадры, прекрасно понимавшей, на что шел ее
командующий, какой опасности он подвергал себя, - весь гарнизон
береговых фортов и батарей высыпал на брустверы. Население толпилось
на Набережной, чтобы видеть и приветствовать Макарова.
Верещагин спешно зарисовывал отдельные сцены и лица. С чувством
собственного достоинства застыл на палубе "Пересвета" седоусый боцман,
стоя навытяжку с рукою у козырька; понимание и полное одобрение
светились в его глазах. Размахивая фуражками, рукоплескали и
возбужденно кричали что-то восторженное молодые офицеры: морские,
артиллерийские, стрелковые. Во всю мощь своих богатырских легких
гремели несмолкающим, переливчатым "ура-а" матросы, солдаты, толпа на
берегу.
Неожиданно раздался звук взрыва. Невдалеке от "Новика"
бултыхнулся в воду снаряд. Следующий разорвался за Набережной. Бывшая
там толпа бросилась врассыпную с возгласами ужаса.
- Откуда это стреляют? - встревожено спросил Эссен. - Я вижу
против Артура только два японских крейсера. Но они стоят спокойно и
только что-то сигнализируют.
- Японцы стреляют из-за Ляотешаня перекидным огнем, - спокойно
сказал Макаров. - Александр Петрович прав: неприятель превращает
немецкую теорию в японскую практику.
Грохот канонады из-за Ляотешаня все нарастал. Снаряды падали в
порту, рвались в воде. Несколько из них легли около "Пересвета",
"Ретвизана и "Петропавловска".
Адмирал немедленно отправился на "Петропавловск". Около
"Ретвизана" его обдало водой от близкого взрыва, у самого
"Петропавловска" его накрыло второй волной. Адмирал поднялся на
шканцы, словно не замечая, что вода течет с него ручьем, принял рапорт
командира, капитана первого ранга Яковлева, вахтенного начальника,
поздоровался с офицерами и прошел по фронту команды.
С кораблей понеслись звуки боевой тревоги. Корабли приготовились
к принятию боя, стоя на якоре. Но сражаться было не с кем: противник,
прикрывавшийся массивами Ляотешаня, был невидим. Его броненосцы
"Хацусе", "Шикишима" и "Яшима" стреляли по внутреннему рейду и городу
из своих двенадцатидюймовых орудий.
Огонь их корректировали крейсеры, находившиеся в море против
входа в гавань. И броненосцы и крейсеры были вне досягаемости
крепостной и корабельной артиллерии. Между тем на "Ретвизане" и
"Аскольде" появились уже убитые и раненые.
- Хорошенькое дело, - раздраженно сказал адмирал Агапееву. - В
море выйти нельзя - отливы. Стрелять нельзя - не видно. В молчании
крепости и флота для нас много унизительного. Но эти унижения особенно
оскорбительны тем, что мы сами уготовили их себе. Значит, вы завтра
же, а еще лучше, если сегодня, займетесь наблюдательным пунктом на
Ляотешане, а пока что давайте прятать наши корабли за Золотой горой и
Тигровым полуостровом.
По распоряжению адмирала корабли ушли со своих стоянок под
укрытие береговых скал. Теперь японцы вели стрельбу вслепую, наугад.
Снаряды падали на пустом месте.
Обстреляв рейд, японцы перенесли огонь на город. В Старом и Новом
городе стали вздыматься огромнейшие столбы песка и дыма. В бинокль
было видно, как загорелись два-три деревянных дома и рухнуло несколько
каменных зданий.
- В морское управление палит, - сказал на "Петропавловске" один
сигнальщик.
- Нет, зачем... В Русско-Китайский банк, - возразил другой.
- Ну, в банк ничего. Там самые расподлющие люди засели. От них
вся буза и в Японии и у нас. Ворюги!
Подпоручик Алгасов в фуражке и пальто, при шашке и револьвере,
расхаживал по казарме злой и раздраженный. Японская бомбардировка
прекратилась, неприятельская эскадра исчезла из виду, назначенный час
блинов у Франков давно прошел, а вызванная в ружье его рота продолжала
бесцельно томиться в казарме, сидя в фуражках и шинелях, с подсумками
у поясов и с винтовками в руках.
Рука офицера машинально играла темляком шашки, и солдаты,
неподвижно сидевшие на койках, сонно смотрели, как между его пальцами
моталась серебряная кисть на черном ремешке, простроченном стежками
серебряной нитки.
Подпоручик думал, как уютно сейчас в столовой Франков. Его,
конечно, уже перестали ждать, и воспользовавшийся его отсутствием
Кудревич, наверное, уселся рядом с Лелечкой.
- Пожалуйста, пожалуйста, - прошептал Алгасов, чувствуя приступ
ревности, и кисть темляка еще сильнее замоталась в его руке. - Как
только выберусь из этой дурацкой казармы, отправлюсь к Франкам и назло
всем буду весь вечер ухаживать за Инночкой Франк. А вы любезничайте
себе, сколько хотите, со своим балетных дел мастером, лучшим вальсером
Порт-Артура, - с разгорающейся злобой передразнил он кого-то.
Но злиться надоело, и подпоручик принялся перебирать в памяти
свои встречи с Лелечкой. Сколько незабываемых чистых мгновений дала
она ему, в особенности когда подпоручик находился в Дальнем. Он даже
зажмурился - так ярко и свежо встало перед ним воспоминание о том
августовском дне, который он провел с Лелечкой. Вечерело, когда они
отправились к морю немного пройтись. Порывистый ветер развел в бухте
Виктория довольно сильную волну. Брызги воды долетали до камней, на
которые Лелечка собиралась сесть. Она так и не решилась на это, с