Страница:
"Корейца", потом уменьшил ход. Судовой штурман, находившийся на
мостике, напряженно следил за курсом. Нависшая над водой сероватая
дымка скоро разошлась. Спокойное море чуть переливало светлыми тонами,
будто на поверхности его тут и там лежали целые поля перламутра.
Изредка вдали, среди колыхания воздуха, возникало что-то вроде марева.
И вдруг в этом колыхании далекого горизонта штурман уловил своим
биноклем следы дыма. Вскоре стало ясно, что это целое собрание дымов,
множество их. Несомненно, двигалась неприятельская эскадра. Руднев
тоже прикинул к глазам бинокль, тщетно пытаясь разобрать, с каким
врагом и в какой последовательности предстояла встреча. Через
некоторое время он оглянулся назад. "Кореец" уже намного отстал.
Руднев недовольно застопорил крейсер. Остановились мощные машины,
могучий корабль замер на месте, ритмично покачиваясь на легкой зыби
взбудораженного моря. Поджидая своего соратника, он словно
всматривался в неприятеля, оценивал его.
Когда "Кореец" и "Варяг" снова сблизились, японская эскадра уже
отлично проектировалась вся целиком. Русские суда снова вместе
тронулись навстречу ей. Пройдя остров Иодольми, они могли уточнить
наблюдения: их поджидала японская эскадра из шести крейсеров, шедших в
строе пеленга. Восемь миноносцев держались за эскадрой. Далее к югу
виднелось еще несколько судов.
"Варяг" продолжал бесстрашно идти вперед. Очертания японских
крейсеров росли, все выше, все ближе становились их борта.
Вдруг с одного из них сорвалось белое облачко, с другого -
беленький клубочек. Затем со всех бортов, перегоняя друг друга,
побежали языки белесого пламени в клубах горчично-желтого и черного,
как тушь, дыма. Над головой загудело. Перелет. Страшный взрыв где-то
там, в воде, позади "Варяга". Совсем внезапно пламя переродилось в
звуки, в оглушительный гром канонады. Ее сплошной неразборчивый рокот
прорезал холодный свист. Вражеский снаряд ударил в борт. "Варяг"
ухнул, осел, потом выпрямился.
Канонада разрасталась. Со стороны японцев полыхали, вздрагивали и
пропадали жидкие по цвету, бледные под солнечным светом мазки огня,
вспухали желто-бурые, охряные и черные кусты дымаю И все это имело
свой голос: рычало, ревело, клокотало.
Командир "Корейца" Беляев подал первые команды стрельбы внешне
спокойно, словно он выключил из своего внимания все бушевавшее вокруг
канонерской лодки, но все увидели, что лицо его побледнело, и поняли,
что для него секунды ожидания результатов первого выстрела самые
трудные. Все разделяли это волнение, так как знали, что орудий,
которыми можно разрушить броню японских крейсеров только два, и оба
они на "Корейце". Потопить броненосные вражеские корабли мог только
"Кореец". Но в то же время Беляев мужественно смотрел правде в лицо,
не обманывая себя особыми надеждами. "Задавят нас японцы своей
численностью, - думал он. - Если бы нас одних, еще полгоря, а вот
зачем "Варяг" с нами гибнет? Если бы не мы, прорвался бы "Варяг",
раскидал насевших шавок, порастряс кое-кому душу... У-у-у, тихоходина
старосветская!" - неожиданно озлился он на "Корейца".
Понимая, что недолеты снарядов "Корейца", даже вполне
оправданные, только поднимают дух у японцев, Беляев приказал временно
прекратить стрельбу вовсе и идти навстречу неприятелю до пределов
полной эффективности огня. Для этого "Корейцу" надлежало пройти
порядочное расстояние под огнем дальнобойных японских орудий.
На "Варяге" офицеры и матросы держались с таким же мужеством.
Машинально взглянув на часы и вовсе не запомнив, который час, Руднев
отметил, однако, что вот уже полчаса идет неравный бой, а люди ведут
себя, несмотря на потери, как герои. Если все будет так дальше и
"Варяг" не потеряет хода, пожалуй, удастся добраться до японских
кораблей, не имеющих на себе брони, и пустить кое-кого из них ко дну,
хотя бы и ценою собственной гибели. В голове его блеснул смелый
замысел: притянуть к себе ближе японскую эскадру, хотя бы даже за счет
учащения вражеских попаданий в "Варяг". Тогда в бой смогут вступить
восьмидюймовые орудия "Корейца".
В эту минуту на боевую рубку торопливо поднялся старший офицер.
Он доложил, что не менее пятой доли людей уже вышло из строя - убиты
или ранены, - но что хуже всего: "Варяг" почти лишился возможности
управляться, так как рулевые приводы порваны, румбовое
полузатоплено...
- Эх, Всеволод Федорович, - продолжал он. - Сокровенная мысль у
меня такая: повернуть бы нам обратно в Чемульпо, перегрузить там на
"Варяга" всю артиллерию "Корейца", весь его экипаж, заштопаться,
исправить по возможности рулевые приводы. Часам бы к четырем
управились. Потом бы взорвали "Корейца", а сами - на прорыв. Ход у нас
замечательный, ни один из японских крейсеров не нагонит. По дороге
постреляли бы из восьмидюймовок "Корейца", смотришь и пустили бы ракам
на съедение "Асаму" или "Наниву"... Что вы на это скажете?
- Скажу, что рассудили вы совершенно правильно, - ответил,
подумав, Руднев.
Сейчас он с особенной силой ощущал в себе чувство глубочайшей
ответственности за крейсер, за находившихся на крейсере людей. Среди
грохота сражений в нем не умолкал голос воинской мудрости: истина в
том, что твердость духа при неудачах необходима не меньше, чем
смелость при успехах. Сознание этой истины он берег, как величайший
дар своего разума, сохранившего для него опыт минувших поколений. Этот
же разум подсказывал ему, что спасение "Варяга" и "Корейца" в огромной
степени будет зависеть от него, Руднева, от его умения, находчивости,
хладнокровия. Его воля к победе должна первенствовать над всем, его
власть командира должна подчинить себе все, стать более, чем всегда,
сосредоточенной, убежденной, охваченной единым порывом - победить.
Руднев принял окончательное решение. Он приказал поворачивать
обратно в Чемульпо и, отдавая приказ, был глубоко убежден, что его
решение единственно верное.
"Варяг", разворачиваясь машинами, стал поворачивать вправо,
сделав об этом сигнал "Корейцу". Сильное течение около острова
Иодольми несло крейсер прямо на огромную отмель, на которой отчетливо
были видны неровные края камней. Совсем близко от острова пришлось
дать задний ход обеими машинами.
Пока "Варяг", прекратив движение вперед, производил свои эволюции
на одном месте, расстояние между ним и неприятелем значительно
уменьшилось. Огонь всех вражеских крейсеров усилился, и попадания их
участились. Напряжение боя еще более возросло, хотя пять минут назад
казалось, что достигнут предел, за которым человек лишается
способности дышать, думать, противодействовать давящей его неравной
силе.
Наконец "Варяг" повернулся, получил возможность стрелять левым
бортом, орудия которого были менее повреждены. Навстречу "Варягу" шел
полным ходом "Кореец", приближаясь к японской эскадре. Он все еще не
открывал огня из своих восьмидюймовок, и это нервировало Руднева. И
вдруг с "Корейца" слетело темное облако дыма. У четвертого, шедшего в
строю пеленга, японского крейсера поднялся огромный столб воды. Руднев
смотрел на "Корейца", то и дело закрывавшегося черным дымом. Сердце
его колотилось.
- Молодец Беляев! - услышал Руднев за собою голос старшего
офицера. - Стреляют не бездымным, а обыкновенным порохом. Догадался,
что клубы дыма скрывают его от японского прицела.
Выстрелы "Корейца" по четвертому японскому крейсеру давали то
недолет, то перелет. Но один из снарядов упал на самый крейсер. С
"Варяга" было видно, как там взметнулось пламя взрыва...
Громовое "ура" всего экипажа "Корейца", восторженно встретившего
это удачное попадание, до Руднева, конечно, не долетело, но Беляев,
увидев, как на японском корабле вспыхнул огромный пожар, сразу
почувствовал себя счастливым. Наконец-то сократилось пространство,
делавшее для него японцев недосягаемыми.
Тактика неприятеля, сосредоточившего весь свой огонь на "Варяге",
казалась командиру "Корейца" оскорбительным пренебрежением и в
какой-то мере унижала его корабль. С яростью подсчитывал он жестокие
удары японцев по "Варягу", с гордостью отмечал геройское поведение
русского крейсера, непрерывно стрелявшего, не подпускавшего к себе
врага. Но в то же время Беляеву страстно хотелось, чтобы и орудия
"Корейца" всей своей мощью ворвались в этот горячий бой, а между тем
медлительность корабля вынуждала к молчанию, к бездействию. В течение
первого получаса боя фарватер около "Варяга" кипел от разрывов
вражеских снарядов, около же "Корейца" было совсем тихо, как в пруду.
Теперь положение изменилось.
С новым выстрелом, сделанным рукою бывалого артиллериста, на
"Корейце" вновь загремело русское "ура", приветствуя взрыв и огонь у
кормовой башни "Асамы". Командир канонерской лодки был счастлив: он
знал, что пробить шестидюймовые плиты из лучшей закаленной стали,
защищавшей башни японского крейсера, - это значит вывести "Асаму" из
строя надолго, если не навсегда.
Матросы смотрели на горевшие японские корабли как зачарованные.
Следы вялости, упадка настроения как водой смыло. Опять все
подтянулись, глаза стали зорче смотреть, руки увереннее действовать.
Комендоры целились особенно тщательно, и не прошло пяти минут, как
палуба "Корейца" вновь огласилась победными криками: на поверхности
воды не стало одного вражеского миноносца, нашедшего себе место на дне
моря.
Отвлекшись боем, Беляев на несколько минут забыл о "Варяге". Он
навел на крейсер бинокль, когда там одновременно вспыхнули два пожара.
"Варяг" вдруг остановился и, имея заметный крен, стал поворачивать
вправо.
Сигнал Руднева "Изменяю курс вправо" Беляев увидел, уже пройдя
остров Иодольми. Мелькнуло предположение, что "Варяг" получил
повреждения в руле. Беляев хорошо знал, что на любом корабле, от гички
до броненосца, надо молниеподобно, но спокойно отвечать на любое
явление в море. Избегая соствориться с "Варягом" по отношению к
неприятелю, командир "Корейца" положил руля вправо на борт и, уменьшив
ход до малого, описал циркуляцию в двести семьдесят градусов в левую
сторону. Затем он снова вступил в кильватер "Варяга", повернувшего на
рейд, и дал полный ход. Следуя таким образом, он продолжал стрелять по
наседавшей японской эскадре, прикрывая крейсер сначала огнем орудий
левого восьмидюймового и кормового шестидюймового, а потом только
кормовым огнем.
Японцы продолжали бой, застопорив машины. Уходивших на рейд
Чемульпо и продолжавших отстреливаться "Варяга" и "Корейца" теперь
преследовали лишь два броненосных крейсера, которые по сигналу Уриу
бросились в погоню и все время вели жестокую стрельбу...
Но потопить русские корабли или хотя бы заставить их отклониться
от взятого курса на рейд не удалось, хотя на палубе "Варяга" творилось
что-то ужасное. Японская шрапнель поражала русскую команду. Ядра рвали
людей на части. Треск стоял оглушительный. А русские среди этого
кровавого побоища продолжали действовать, маневрировать,
прицеливаться, стрелять из орудий, как на учении. По "Корейцу" почти
не били. Все внимание было обращено на "Варяга", по уничтожении
которого предполагали быстро покончить и с канонерской лодкой...
И все же без четверти час русские корабли приблизились к
нейтральным судам и стали подходить к якорному месту. Японские
крейсеры прекратили огонь, так как их стрельба могла быть опасной для
судов международной эскадры.
Испросив разрешение старшего, "Кореец" стал на якорь близ острова
Обсерватории, имея за собою Чемульпо, а вслед за ним в час дня отдал
якорь вблизи "Толбота" полуразрушенный вражескими снарядами,
почернелый от копоти "Варяг".
Вскоре командирский ординарец передал офицерам приказание Руднева
собраться на совещание в чудом уцелевшей кают-компании кондукторов.
Когда все офицеры собрались, старший инженер-механик доложил
офицерскому совету о результатах осмотра корпуса и механизмов корабля.
Состояние крейсера после жестокого боя было таково, что всем стало
ясно одно: "Варяг" уже не являлся боеспособным кораблем.
Руднев внимательно выслушал разноречивые, сбивчивые мнения своих
офицеров по поводу того, как действовать дальше. Горячие, смелые, но
мало реальные речи их были ему понятны. Но Руднев смотрел на них, и
ему казалось бессмысленным, невозможным предположить, что через
несколько часов все они почему-то должны будут умереть, вновь
схваченные чужою, заранее подготовленной и хорошо рассчитанной на
безнаказанность силой. Чувство протеста и возмущения охватило его. Он
резко поднялся:
- Итак, господа офицеры, пора нам сказать последнее слово. Утром
мы говорили: если не удастся прорваться - взорвемся. Сейчас
выяснилось: первая попытка прорваться не удалась, вторая обречена на
полный провал. Мы имеем полную непригодность "Варяга" к дальнейшему
действию, постепенное наполнение корабля водою через пробоины,
заделать которые нельзя, порчу рулевых приводов и большую убыль в
людях. Вступить при таких условиях в бой с японцами - значит дать им
слишком легкую возможность одержать победу над полуразрушенным
крейсером. Моя душа возмущается против этого. Нам остается одно -
затопить родной корабль, а самим высадиться на берег... Теперь нужно
решить вопрос, как произвести эту высадку...
Сказав, что он снова соберет офицеров, когда все выяснит с
командирами иностранных судов, Руднев круто оборвал совещание и
заторопился на "Толбот".
Через короткое время к спущенному трапу "Варягам стали
подваливать одна за другой шлюпки, вельботы и катера иностранных
кораблей. На всех иностранных кораблях были уже подняты пары, дымили
трубы: суда готовились на всякий случай к выходу в море, их командиры
торопились снять с "Варяга" всех раненых и команду. Спотыкаясь на
развороченных палубах крейсера, доктора и санитары разбрелись по
кораблю. Все было обуглено, перевернуто, везде были лужи крови.
Содрогаясь перед тем, что видели, санитары поднимали раненых,
переносили их в шлюпки. Матросы укладывали вещи. Крейсер постепенно
пустел.
- Лихо управились, - сказал старший офицер, подойдя к стоявшему у
самого трапа Рудневу. - Без десяти четыре, а на "Варяге" хоть шаром
покати. Спасибо все-таки иностранцам, всех разместили, и довольно
сносно.
Руднев не отвечал. Совсем по-детски он влез на поручни перил и
сидел на них, неотрывно глядя на рейд. Его поза, весь нахохлившийся
вид чем-то смутно напоминали птицу, посаженную в клетку.
- Что это?.. Никак с "Корейца" последняя четверка отвалила?.. -
продолжал старший офицер и, посмотрев на часы, добавил: - Не пора ли и
нам, Всеволод Федорович? Все судовые документы уложены, лежат у
часового. Старший и трюмный механики и все хозяева отсеков на местах,
ждут.
Руднев продолжал сидеть, нервно попыхивая папиросой, прилагая все
усилия, чтобы скрыть овладевшее им волнение. Со стороны "Корейца" один
за другим с промежутками в две-три секунды прогремели два взрыва.
Руднев соскочил, взял под козырек. Его примеру последовал старший
офицер.
Когда все было кончено, командир сказал:
- Отжил свое "Кореец", вечная ему память! Хорошая была
канонерская лодка. Кабы не тихоходность, узлов побольше - и помирать
не надо. Видали, как ее корпус распался на три части?.. Пора и нам!
Приказывайте открывать кингстоны. Флаги оставить на месте: "Варяг"
погиб в бою!.. Снимите с поста часового.
Последние боевые сборы к походу на Порт-Артур были закончены. В
течение всего 26 января японские военные суда одно за другим выходили
в море. Японская эскадра готовилась к внезапному открытию военных
действий против России.
В пять часов вечера главные силы адмирала Того подошли к острову
Роунд в сорока-пяти милях от Артура. Здесь Того просемафорил
миноносцам первого, второго и третьего отрядов истребителей: "Согласно
полученным указаниям, атакуйте врага. Желаю полного успеха!"
Миноносцы, отделившись от эскадры, полным ходом пошли к
Порт-Артуру.
Стоя в тесной застекленной рулевой рубке, Масадзиро, начальник
1-го отряда истребителей, покашливая, мужественно преодолевал приступы
возобновившейся с утра малярии. На посеревшем от внутреннего
напряжения лице натужно играли желваки, жестко хмурились брови.
Масадзиро был недоволен, что быстроходных крейсеров "Ниссин" и
"Кассуга", только что приобретенных при посредстве Италии у Аргентины,
в составе эскадры пока еще не было. За последние дни между японскими
моряками только и было разговоров об этой покупке. Говорили, что она
состоялась по явно повышенным ценам с особого разрешения парламента.
Передавали за достоверное, что Россия тоже торговала у Аргентины эти
суда и за такую же точно сумму, но великий князь Алексей требовал от
фирм, производивших продажу, крупного куртажа в свою личную пользу,
вследствие чего сделка не состоялась. По последним сведениям, "Ниссин"
и "Кассуга", обслуживаемые командами, составленными из английских
моряков, еще в середине января ушли из Сингапура прямо в Иокосоко, где
и ожидались со дня на день. Следовательно, сейчас они могли быть уже
здесь. Несмотря на то, что эскадра Того основательно и тщательно
подготовилась к внезапному налету на базу русского Тихоокеанского
флота и сконцентрировала для этого превосходящие силы, Масадзиро не
особенно верил в успех затеянного предприятия. Он давно знал русских
моряков - их неустрашимость, самоотверженность, выдержку - и боялся,
что перед лицом надвинувшейся на них опасности они организуют
уничтожающий отпор и сами начнут преследование японской эскадры в
море. Именно здесь и понадобились бы для победоносного единоборства
быстроходные "Ниссин" и "Кассуга".
Сигнальщик заметил, что навстречу миноносцам со стороны
Порт-Артура движется какое-то судно.
Масадзиро отдал нужные распоряжения. Скоро миноносцы окружили и
осветили боевыми фонарями судно, оказавшееся большим коммерческим
пароходом "Фули". Пароход остановился, опустил трап, с его палубы
понеслись приветственные возгласы и крики "банзай". Масадзиро вплотную
пристал к пароходу. По трапу быстро сбежал вниз бородатый японец.
- Хэ! Хиросо! - окликнул Масадзиро.
- Я самый! - сказал японец, ловко вскарабкавшись на миноносец.
Озабоченно и торопливо они прошли вместе в каюту, откуда
Масадзиро минут через двадцать вернулся в рубку. Тогда замелькали
сигнальные огни, которыми начальник отряда вызывал к себе всех
командиров флотилии. Каюта, где оставался Хиросо, заполнялась
настороженными сосредоточенными людьми. Беря со стола одну за другой
карты рейда и гавани Порт-Артура, штабной офицер поспешно размечал на
них общее расположение русской эскадры и место каждого корабля,
поминутно сверяясь с находившейся в его руках дислокацией, начерченной
Хиросо еще в Порт-Артуре.
Пока штабной офицер занимался своим делом, собравшиеся в каютах
командиры вполголоса беседовали между собой.
- Беру на себя уничтожить "Севастополь", - хищно блеснул золотом
сплошь пломбированных зубов коренастый пожилой командир "Усугомо". -
Заранее радуюсь смертям, которые настигнут сегодня множество русских.
- Моя душа тоже искренне радуется этому, - поддержал его Такео
Хиросо. - Еще недавно я опасался: удастся ли нам быстро проникнуть в
секреты и чудеса европейской техники? Но теперь вижу, боязнь оказалась
напрасной. Священное происхождение японского народа предопределило его
несравненное превосходство в смысле ума и воли над народами других
стран.
- Ребенок воина является на свет при звоне оружия, ребенок нищего
- при звоне милостыни о тарелку, - провел рукою по жестким волосам
Асаи Масадзиро. - Япония выполнит свое священное назначение. Но задачи
будущего не должны затемнять настоящих... - И он стал излагать
присутствующим заранее и подробно разработанный адмиралом Того план
внезапного нападения на Порт-Артур.
Штабной офицер дочертил последнюю карту, опустил ее на груду уже
лежавших на столе. Четырьмя линиями обозначались на карте стоявшие в
шахматном порядке русские суда в составе шестнадцати вымпелов: на
внешнем рейде эскадренные броненосцы и крейсеры, в гавани миноносцы и
прочие корабли.
Держа перед собой привезенный Хиросо план, Масадзиро стал давать
командирам указания. Миноносцы должны все вместе прибыть к внешнему
рейду и там рассыпаться. Каждый командир обязан направить свой
миноносец к определенному для него русскому кораблю, указанному на
карте, и выпустить в него мину. Нападение должно быть одновременным на
все суда русской эскадры...
- Интересно знать: русские надели на суда минные сети? - сделал
озабоченное лицо командир "Акебоно".
Масадзиро вопросительно посмотрел на Хиросо.
- Едва ли! - пренебрежительно махнул тот рукой. - Лично я
несколько часов тому назад заграждений не заметил.
Однако, несмотря на его уверения, Масадзиро распорядился, чтобы
все мины, выпускаемые в русскую эскадру, были снабжены режущими сетку
аппаратами.
После этого он вручил каждому командиру карту.
Когда все уяснили себе план Того и получили дополнительные к
карте устные разъяснения и советы Хиросо, Масадзиро торжественно
сказал:
- Война - это высшее и благороднейшее занятие самурая. Я думаю,
русские и в мыслях не имеют, что мы уже начинаем. И хорошо! Совсем не
нужно заранее объявлять войну. Это совершенно непонятный, глупый
обычай. Я уверен, что сегодня вы уничтожите весь их флот. Отдайте все
силы святому делу. Уходя отсюда, оставьте мысли о своих личных делах,
о своих семьях. Умирая за родину, вы прибавите новый цветок к своему
семейному дереву... Пусть каждый из нас будет готов превратиться в
прах во славу божественного тэнно.
КОВАРСТВО И БЕСПЕЧНОСТЬ
Командир истребителя "Ассасиво" совместно с "Оборо" должен был
напасть на "Цесаревича". Нисколько не сомневаясь в успехе, он обошел
свой миноносец, оглядывая людей. Все были спокойны. Сигнальщик на носу
зорко всматривался в неясные дали, время от времени докладывая
стоявшему рядом младшему офицеру, что на море все спокойно.
Начальник второго отряда истребителей, очутившись в каюте
"Икадзучи", разрешил себе всего только две чашечки подогретой саке. Он
знал ей меру и цену, но в том, что было необходимо для его организма,
никогда и ни при каких условиях себе не отказывал. Сразу повеселев, он
пошел проведать экипаж. Его встретили обветренные довольные лица,
блестящие глаза. Ему без слов было ясно, что ответственное поручение
божественного тэнно будет образцово выполнено каждым моряком экипажа.
Довольный всем виденным, он поднялся на палубу. Мимо, обгоняя
"Икадзучи", проходил "Инадзума".
"Инадзума" первый должен напасть на "Диану", а затем я, -
размышлял начальник второго отряда. - Справиться с "Дианой" будет не
трудно. На ней дрянной офицерский состав, самый распущенный во всей
порт-артурской эскадре".
И, совершенно потеряв всякое чувство страха, он решил выпить еще
две чашечки саке.
После этого умиленно вспомнил, что дней десять назад барон
Шибузава, выступая на собрании в клубе банкиров, сказал:
"Если Россия будет упорствовать в нежелании идти на уступки, если
она заденет честь нашей страны, тогда даже мы, миролюбивые банкиры, не
будем в силах дальше сохранить терпение. Мы выступим с мечом в руке".
И сейчас, словно отвечая барону, начальник второго отряда
горделиво бросил в пространство:
- Занимайтесь своим мирным трудом. Мы, военные, сами справимся с
Россией.
Десять больших японских миноносцев, принадлежавших к первому,
второму и третьему отрядам истребителей, держали курс на северо-запад.
Двигаясь средним ходом, они шли вместе, с открытыми ходовыми огнями,
все ближе и ближе подходя к Порт-Артуру.
С головного истребителя "Сиракумо" в десять часов двадцать минут
по носу с правого борта увидели луч света. Он то появлялся, то
исчезал, прорезывая темноту в разных направлениях, словно играл с нею.
Масадзиро решил, что это прожекторы русских судов из Порт-Артура
просматривают море, и продолжал идти тем же курсом. Спустя двадцать
минут в небе вновь заиграли два луча света. Чуть замедлив скорость,
чтобы определить, что за лучи, с "Сиракумо" разглядели два русских
сторожевых миноносца, быстро двигавшихся навстречу японской флотилии.
Уклонившись от них вправо, японцы частью закрыли, частью погасили
кормовые огни, и шедшие в кильватер друг другу миноносцы второго
отряда, лишившись ориентировки, сразу же потеряли свое место, и строй
их нарушился. Нескольких секунд было достаточно, чтобы истребитель
"Оборо" столкнулся со своим головным "Икадзучи" и получил повреждение
носовой части корабля.
Потеряв ориентацию, японская флотилия двигалась медленно, словно
вслепую, на ощупь. Только около одиннадцати часов ночи удалось открыть
огонь Ляотешаньского маяка, по которому флотилия и определила свое
местонахождение. Японцы стали перестраиваться.
Неожиданно в небе выросли огромные голубые столбы прожекторных
огней. Сверкнули четыре раскаленных глаза, настойчиво оглядывавших
море. Бродя по волнам, лучи шарили, ощупывали. Два из них неслись
прямо к "Сиракумо". Казалось, они сейчас схватят его. Но нет, световые
клещи их захлопнулись далеко сзади; только на миг прожекторный луч
ударил по трубам, чуть осветив их. "Сиракумо" резко рванул влево,
мостике, напряженно следил за курсом. Нависшая над водой сероватая
дымка скоро разошлась. Спокойное море чуть переливало светлыми тонами,
будто на поверхности его тут и там лежали целые поля перламутра.
Изредка вдали, среди колыхания воздуха, возникало что-то вроде марева.
И вдруг в этом колыхании далекого горизонта штурман уловил своим
биноклем следы дыма. Вскоре стало ясно, что это целое собрание дымов,
множество их. Несомненно, двигалась неприятельская эскадра. Руднев
тоже прикинул к глазам бинокль, тщетно пытаясь разобрать, с каким
врагом и в какой последовательности предстояла встреча. Через
некоторое время он оглянулся назад. "Кореец" уже намного отстал.
Руднев недовольно застопорил крейсер. Остановились мощные машины,
могучий корабль замер на месте, ритмично покачиваясь на легкой зыби
взбудораженного моря. Поджидая своего соратника, он словно
всматривался в неприятеля, оценивал его.
Когда "Кореец" и "Варяг" снова сблизились, японская эскадра уже
отлично проектировалась вся целиком. Русские суда снова вместе
тронулись навстречу ей. Пройдя остров Иодольми, они могли уточнить
наблюдения: их поджидала японская эскадра из шести крейсеров, шедших в
строе пеленга. Восемь миноносцев держались за эскадрой. Далее к югу
виднелось еще несколько судов.
"Варяг" продолжал бесстрашно идти вперед. Очертания японских
крейсеров росли, все выше, все ближе становились их борта.
Вдруг с одного из них сорвалось белое облачко, с другого -
беленький клубочек. Затем со всех бортов, перегоняя друг друга,
побежали языки белесого пламени в клубах горчично-желтого и черного,
как тушь, дыма. Над головой загудело. Перелет. Страшный взрыв где-то
там, в воде, позади "Варяга". Совсем внезапно пламя переродилось в
звуки, в оглушительный гром канонады. Ее сплошной неразборчивый рокот
прорезал холодный свист. Вражеский снаряд ударил в борт. "Варяг"
ухнул, осел, потом выпрямился.
Канонада разрасталась. Со стороны японцев полыхали, вздрагивали и
пропадали жидкие по цвету, бледные под солнечным светом мазки огня,
вспухали желто-бурые, охряные и черные кусты дымаю И все это имело
свой голос: рычало, ревело, клокотало.
Командир "Корейца" Беляев подал первые команды стрельбы внешне
спокойно, словно он выключил из своего внимания все бушевавшее вокруг
канонерской лодки, но все увидели, что лицо его побледнело, и поняли,
что для него секунды ожидания результатов первого выстрела самые
трудные. Все разделяли это волнение, так как знали, что орудий,
которыми можно разрушить броню японских крейсеров только два, и оба
они на "Корейце". Потопить броненосные вражеские корабли мог только
"Кореец". Но в то же время Беляев мужественно смотрел правде в лицо,
не обманывая себя особыми надеждами. "Задавят нас японцы своей
численностью, - думал он. - Если бы нас одних, еще полгоря, а вот
зачем "Варяг" с нами гибнет? Если бы не мы, прорвался бы "Варяг",
раскидал насевших шавок, порастряс кое-кому душу... У-у-у, тихоходина
старосветская!" - неожиданно озлился он на "Корейца".
Понимая, что недолеты снарядов "Корейца", даже вполне
оправданные, только поднимают дух у японцев, Беляев приказал временно
прекратить стрельбу вовсе и идти навстречу неприятелю до пределов
полной эффективности огня. Для этого "Корейцу" надлежало пройти
порядочное расстояние под огнем дальнобойных японских орудий.
На "Варяге" офицеры и матросы держались с таким же мужеством.
Машинально взглянув на часы и вовсе не запомнив, который час, Руднев
отметил, однако, что вот уже полчаса идет неравный бой, а люди ведут
себя, несмотря на потери, как герои. Если все будет так дальше и
"Варяг" не потеряет хода, пожалуй, удастся добраться до японских
кораблей, не имеющих на себе брони, и пустить кое-кого из них ко дну,
хотя бы и ценою собственной гибели. В голове его блеснул смелый
замысел: притянуть к себе ближе японскую эскадру, хотя бы даже за счет
учащения вражеских попаданий в "Варяг". Тогда в бой смогут вступить
восьмидюймовые орудия "Корейца".
В эту минуту на боевую рубку торопливо поднялся старший офицер.
Он доложил, что не менее пятой доли людей уже вышло из строя - убиты
или ранены, - но что хуже всего: "Варяг" почти лишился возможности
управляться, так как рулевые приводы порваны, румбовое
полузатоплено...
- Эх, Всеволод Федорович, - продолжал он. - Сокровенная мысль у
меня такая: повернуть бы нам обратно в Чемульпо, перегрузить там на
"Варяга" всю артиллерию "Корейца", весь его экипаж, заштопаться,
исправить по возможности рулевые приводы. Часам бы к четырем
управились. Потом бы взорвали "Корейца", а сами - на прорыв. Ход у нас
замечательный, ни один из японских крейсеров не нагонит. По дороге
постреляли бы из восьмидюймовок "Корейца", смотришь и пустили бы ракам
на съедение "Асаму" или "Наниву"... Что вы на это скажете?
- Скажу, что рассудили вы совершенно правильно, - ответил,
подумав, Руднев.
Сейчас он с особенной силой ощущал в себе чувство глубочайшей
ответственности за крейсер, за находившихся на крейсере людей. Среди
грохота сражений в нем не умолкал голос воинской мудрости: истина в
том, что твердость духа при неудачах необходима не меньше, чем
смелость при успехах. Сознание этой истины он берег, как величайший
дар своего разума, сохранившего для него опыт минувших поколений. Этот
же разум подсказывал ему, что спасение "Варяга" и "Корейца" в огромной
степени будет зависеть от него, Руднева, от его умения, находчивости,
хладнокровия. Его воля к победе должна первенствовать над всем, его
власть командира должна подчинить себе все, стать более, чем всегда,
сосредоточенной, убежденной, охваченной единым порывом - победить.
Руднев принял окончательное решение. Он приказал поворачивать
обратно в Чемульпо и, отдавая приказ, был глубоко убежден, что его
решение единственно верное.
"Варяг", разворачиваясь машинами, стал поворачивать вправо,
сделав об этом сигнал "Корейцу". Сильное течение около острова
Иодольми несло крейсер прямо на огромную отмель, на которой отчетливо
были видны неровные края камней. Совсем близко от острова пришлось
дать задний ход обеими машинами.
Пока "Варяг", прекратив движение вперед, производил свои эволюции
на одном месте, расстояние между ним и неприятелем значительно
уменьшилось. Огонь всех вражеских крейсеров усилился, и попадания их
участились. Напряжение боя еще более возросло, хотя пять минут назад
казалось, что достигнут предел, за которым человек лишается
способности дышать, думать, противодействовать давящей его неравной
силе.
Наконец "Варяг" повернулся, получил возможность стрелять левым
бортом, орудия которого были менее повреждены. Навстречу "Варягу" шел
полным ходом "Кореец", приближаясь к японской эскадре. Он все еще не
открывал огня из своих восьмидюймовок, и это нервировало Руднева. И
вдруг с "Корейца" слетело темное облако дыма. У четвертого, шедшего в
строю пеленга, японского крейсера поднялся огромный столб воды. Руднев
смотрел на "Корейца", то и дело закрывавшегося черным дымом. Сердце
его колотилось.
- Молодец Беляев! - услышал Руднев за собою голос старшего
офицера. - Стреляют не бездымным, а обыкновенным порохом. Догадался,
что клубы дыма скрывают его от японского прицела.
Выстрелы "Корейца" по четвертому японскому крейсеру давали то
недолет, то перелет. Но один из снарядов упал на самый крейсер. С
"Варяга" было видно, как там взметнулось пламя взрыва...
Громовое "ура" всего экипажа "Корейца", восторженно встретившего
это удачное попадание, до Руднева, конечно, не долетело, но Беляев,
увидев, как на японском корабле вспыхнул огромный пожар, сразу
почувствовал себя счастливым. Наконец-то сократилось пространство,
делавшее для него японцев недосягаемыми.
Тактика неприятеля, сосредоточившего весь свой огонь на "Варяге",
казалась командиру "Корейца" оскорбительным пренебрежением и в
какой-то мере унижала его корабль. С яростью подсчитывал он жестокие
удары японцев по "Варягу", с гордостью отмечал геройское поведение
русского крейсера, непрерывно стрелявшего, не подпускавшего к себе
врага. Но в то же время Беляеву страстно хотелось, чтобы и орудия
"Корейца" всей своей мощью ворвались в этот горячий бой, а между тем
медлительность корабля вынуждала к молчанию, к бездействию. В течение
первого получаса боя фарватер около "Варяга" кипел от разрывов
вражеских снарядов, около же "Корейца" было совсем тихо, как в пруду.
Теперь положение изменилось.
С новым выстрелом, сделанным рукою бывалого артиллериста, на
"Корейце" вновь загремело русское "ура", приветствуя взрыв и огонь у
кормовой башни "Асамы". Командир канонерской лодки был счастлив: он
знал, что пробить шестидюймовые плиты из лучшей закаленной стали,
защищавшей башни японского крейсера, - это значит вывести "Асаму" из
строя надолго, если не навсегда.
Матросы смотрели на горевшие японские корабли как зачарованные.
Следы вялости, упадка настроения как водой смыло. Опять все
подтянулись, глаза стали зорче смотреть, руки увереннее действовать.
Комендоры целились особенно тщательно, и не прошло пяти минут, как
палуба "Корейца" вновь огласилась победными криками: на поверхности
воды не стало одного вражеского миноносца, нашедшего себе место на дне
моря.
Отвлекшись боем, Беляев на несколько минут забыл о "Варяге". Он
навел на крейсер бинокль, когда там одновременно вспыхнули два пожара.
"Варяг" вдруг остановился и, имея заметный крен, стал поворачивать
вправо.
Сигнал Руднева "Изменяю курс вправо" Беляев увидел, уже пройдя
остров Иодольми. Мелькнуло предположение, что "Варяг" получил
повреждения в руле. Беляев хорошо знал, что на любом корабле, от гички
до броненосца, надо молниеподобно, но спокойно отвечать на любое
явление в море. Избегая соствориться с "Варягом" по отношению к
неприятелю, командир "Корейца" положил руля вправо на борт и, уменьшив
ход до малого, описал циркуляцию в двести семьдесят градусов в левую
сторону. Затем он снова вступил в кильватер "Варяга", повернувшего на
рейд, и дал полный ход. Следуя таким образом, он продолжал стрелять по
наседавшей японской эскадре, прикрывая крейсер сначала огнем орудий
левого восьмидюймового и кормового шестидюймового, а потом только
кормовым огнем.
Японцы продолжали бой, застопорив машины. Уходивших на рейд
Чемульпо и продолжавших отстреливаться "Варяга" и "Корейца" теперь
преследовали лишь два броненосных крейсера, которые по сигналу Уриу
бросились в погоню и все время вели жестокую стрельбу...
Но потопить русские корабли или хотя бы заставить их отклониться
от взятого курса на рейд не удалось, хотя на палубе "Варяга" творилось
что-то ужасное. Японская шрапнель поражала русскую команду. Ядра рвали
людей на части. Треск стоял оглушительный. А русские среди этого
кровавого побоища продолжали действовать, маневрировать,
прицеливаться, стрелять из орудий, как на учении. По "Корейцу" почти
не били. Все внимание было обращено на "Варяга", по уничтожении
которого предполагали быстро покончить и с канонерской лодкой...
И все же без четверти час русские корабли приблизились к
нейтральным судам и стали подходить к якорному месту. Японские
крейсеры прекратили огонь, так как их стрельба могла быть опасной для
судов международной эскадры.
Испросив разрешение старшего, "Кореец" стал на якорь близ острова
Обсерватории, имея за собою Чемульпо, а вслед за ним в час дня отдал
якорь вблизи "Толбота" полуразрушенный вражескими снарядами,
почернелый от копоти "Варяг".
Вскоре командирский ординарец передал офицерам приказание Руднева
собраться на совещание в чудом уцелевшей кают-компании кондукторов.
Когда все офицеры собрались, старший инженер-механик доложил
офицерскому совету о результатах осмотра корпуса и механизмов корабля.
Состояние крейсера после жестокого боя было таково, что всем стало
ясно одно: "Варяг" уже не являлся боеспособным кораблем.
Руднев внимательно выслушал разноречивые, сбивчивые мнения своих
офицеров по поводу того, как действовать дальше. Горячие, смелые, но
мало реальные речи их были ему понятны. Но Руднев смотрел на них, и
ему казалось бессмысленным, невозможным предположить, что через
несколько часов все они почему-то должны будут умереть, вновь
схваченные чужою, заранее подготовленной и хорошо рассчитанной на
безнаказанность силой. Чувство протеста и возмущения охватило его. Он
резко поднялся:
- Итак, господа офицеры, пора нам сказать последнее слово. Утром
мы говорили: если не удастся прорваться - взорвемся. Сейчас
выяснилось: первая попытка прорваться не удалась, вторая обречена на
полный провал. Мы имеем полную непригодность "Варяга" к дальнейшему
действию, постепенное наполнение корабля водою через пробоины,
заделать которые нельзя, порчу рулевых приводов и большую убыль в
людях. Вступить при таких условиях в бой с японцами - значит дать им
слишком легкую возможность одержать победу над полуразрушенным
крейсером. Моя душа возмущается против этого. Нам остается одно -
затопить родной корабль, а самим высадиться на берег... Теперь нужно
решить вопрос, как произвести эту высадку...
Сказав, что он снова соберет офицеров, когда все выяснит с
командирами иностранных судов, Руднев круто оборвал совещание и
заторопился на "Толбот".
Через короткое время к спущенному трапу "Варягам стали
подваливать одна за другой шлюпки, вельботы и катера иностранных
кораблей. На всех иностранных кораблях были уже подняты пары, дымили
трубы: суда готовились на всякий случай к выходу в море, их командиры
торопились снять с "Варяга" всех раненых и команду. Спотыкаясь на
развороченных палубах крейсера, доктора и санитары разбрелись по
кораблю. Все было обуглено, перевернуто, везде были лужи крови.
Содрогаясь перед тем, что видели, санитары поднимали раненых,
переносили их в шлюпки. Матросы укладывали вещи. Крейсер постепенно
пустел.
- Лихо управились, - сказал старший офицер, подойдя к стоявшему у
самого трапа Рудневу. - Без десяти четыре, а на "Варяге" хоть шаром
покати. Спасибо все-таки иностранцам, всех разместили, и довольно
сносно.
Руднев не отвечал. Совсем по-детски он влез на поручни перил и
сидел на них, неотрывно глядя на рейд. Его поза, весь нахохлившийся
вид чем-то смутно напоминали птицу, посаженную в клетку.
- Что это?.. Никак с "Корейца" последняя четверка отвалила?.. -
продолжал старший офицер и, посмотрев на часы, добавил: - Не пора ли и
нам, Всеволод Федорович? Все судовые документы уложены, лежат у
часового. Старший и трюмный механики и все хозяева отсеков на местах,
ждут.
Руднев продолжал сидеть, нервно попыхивая папиросой, прилагая все
усилия, чтобы скрыть овладевшее им волнение. Со стороны "Корейца" один
за другим с промежутками в две-три секунды прогремели два взрыва.
Руднев соскочил, взял под козырек. Его примеру последовал старший
офицер.
Когда все было кончено, командир сказал:
- Отжил свое "Кореец", вечная ему память! Хорошая была
канонерская лодка. Кабы не тихоходность, узлов побольше - и помирать
не надо. Видали, как ее корпус распался на три части?.. Пора и нам!
Приказывайте открывать кингстоны. Флаги оставить на месте: "Варяг"
погиб в бою!.. Снимите с поста часового.
Последние боевые сборы к походу на Порт-Артур были закончены. В
течение всего 26 января японские военные суда одно за другим выходили
в море. Японская эскадра готовилась к внезапному открытию военных
действий против России.
В пять часов вечера главные силы адмирала Того подошли к острову
Роунд в сорока-пяти милях от Артура. Здесь Того просемафорил
миноносцам первого, второго и третьего отрядов истребителей: "Согласно
полученным указаниям, атакуйте врага. Желаю полного успеха!"
Миноносцы, отделившись от эскадры, полным ходом пошли к
Порт-Артуру.
Стоя в тесной застекленной рулевой рубке, Масадзиро, начальник
1-го отряда истребителей, покашливая, мужественно преодолевал приступы
возобновившейся с утра малярии. На посеревшем от внутреннего
напряжения лице натужно играли желваки, жестко хмурились брови.
Масадзиро был недоволен, что быстроходных крейсеров "Ниссин" и
"Кассуга", только что приобретенных при посредстве Италии у Аргентины,
в составе эскадры пока еще не было. За последние дни между японскими
моряками только и было разговоров об этой покупке. Говорили, что она
состоялась по явно повышенным ценам с особого разрешения парламента.
Передавали за достоверное, что Россия тоже торговала у Аргентины эти
суда и за такую же точно сумму, но великий князь Алексей требовал от
фирм, производивших продажу, крупного куртажа в свою личную пользу,
вследствие чего сделка не состоялась. По последним сведениям, "Ниссин"
и "Кассуга", обслуживаемые командами, составленными из английских
моряков, еще в середине января ушли из Сингапура прямо в Иокосоко, где
и ожидались со дня на день. Следовательно, сейчас они могли быть уже
здесь. Несмотря на то, что эскадра Того основательно и тщательно
подготовилась к внезапному налету на базу русского Тихоокеанского
флота и сконцентрировала для этого превосходящие силы, Масадзиро не
особенно верил в успех затеянного предприятия. Он давно знал русских
моряков - их неустрашимость, самоотверженность, выдержку - и боялся,
что перед лицом надвинувшейся на них опасности они организуют
уничтожающий отпор и сами начнут преследование японской эскадры в
море. Именно здесь и понадобились бы для победоносного единоборства
быстроходные "Ниссин" и "Кассуга".
Сигнальщик заметил, что навстречу миноносцам со стороны
Порт-Артура движется какое-то судно.
Масадзиро отдал нужные распоряжения. Скоро миноносцы окружили и
осветили боевыми фонарями судно, оказавшееся большим коммерческим
пароходом "Фули". Пароход остановился, опустил трап, с его палубы
понеслись приветственные возгласы и крики "банзай". Масадзиро вплотную
пристал к пароходу. По трапу быстро сбежал вниз бородатый японец.
- Хэ! Хиросо! - окликнул Масадзиро.
- Я самый! - сказал японец, ловко вскарабкавшись на миноносец.
Озабоченно и торопливо они прошли вместе в каюту, откуда
Масадзиро минут через двадцать вернулся в рубку. Тогда замелькали
сигнальные огни, которыми начальник отряда вызывал к себе всех
командиров флотилии. Каюта, где оставался Хиросо, заполнялась
настороженными сосредоточенными людьми. Беря со стола одну за другой
карты рейда и гавани Порт-Артура, штабной офицер поспешно размечал на
них общее расположение русской эскадры и место каждого корабля,
поминутно сверяясь с находившейся в его руках дислокацией, начерченной
Хиросо еще в Порт-Артуре.
Пока штабной офицер занимался своим делом, собравшиеся в каютах
командиры вполголоса беседовали между собой.
- Беру на себя уничтожить "Севастополь", - хищно блеснул золотом
сплошь пломбированных зубов коренастый пожилой командир "Усугомо". -
Заранее радуюсь смертям, которые настигнут сегодня множество русских.
- Моя душа тоже искренне радуется этому, - поддержал его Такео
Хиросо. - Еще недавно я опасался: удастся ли нам быстро проникнуть в
секреты и чудеса европейской техники? Но теперь вижу, боязнь оказалась
напрасной. Священное происхождение японского народа предопределило его
несравненное превосходство в смысле ума и воли над народами других
стран.
- Ребенок воина является на свет при звоне оружия, ребенок нищего
- при звоне милостыни о тарелку, - провел рукою по жестким волосам
Асаи Масадзиро. - Япония выполнит свое священное назначение. Но задачи
будущего не должны затемнять настоящих... - И он стал излагать
присутствующим заранее и подробно разработанный адмиралом Того план
внезапного нападения на Порт-Артур.
Штабной офицер дочертил последнюю карту, опустил ее на груду уже
лежавших на столе. Четырьмя линиями обозначались на карте стоявшие в
шахматном порядке русские суда в составе шестнадцати вымпелов: на
внешнем рейде эскадренные броненосцы и крейсеры, в гавани миноносцы и
прочие корабли.
Держа перед собой привезенный Хиросо план, Масадзиро стал давать
командирам указания. Миноносцы должны все вместе прибыть к внешнему
рейду и там рассыпаться. Каждый командир обязан направить свой
миноносец к определенному для него русскому кораблю, указанному на
карте, и выпустить в него мину. Нападение должно быть одновременным на
все суда русской эскадры...
- Интересно знать: русские надели на суда минные сети? - сделал
озабоченное лицо командир "Акебоно".
Масадзиро вопросительно посмотрел на Хиросо.
- Едва ли! - пренебрежительно махнул тот рукой. - Лично я
несколько часов тому назад заграждений не заметил.
Однако, несмотря на его уверения, Масадзиро распорядился, чтобы
все мины, выпускаемые в русскую эскадру, были снабжены режущими сетку
аппаратами.
После этого он вручил каждому командиру карту.
Когда все уяснили себе план Того и получили дополнительные к
карте устные разъяснения и советы Хиросо, Масадзиро торжественно
сказал:
- Война - это высшее и благороднейшее занятие самурая. Я думаю,
русские и в мыслях не имеют, что мы уже начинаем. И хорошо! Совсем не
нужно заранее объявлять войну. Это совершенно непонятный, глупый
обычай. Я уверен, что сегодня вы уничтожите весь их флот. Отдайте все
силы святому делу. Уходя отсюда, оставьте мысли о своих личных делах,
о своих семьях. Умирая за родину, вы прибавите новый цветок к своему
семейному дереву... Пусть каждый из нас будет готов превратиться в
прах во славу божественного тэнно.
КОВАРСТВО И БЕСПЕЧНОСТЬ
Командир истребителя "Ассасиво" совместно с "Оборо" должен был
напасть на "Цесаревича". Нисколько не сомневаясь в успехе, он обошел
свой миноносец, оглядывая людей. Все были спокойны. Сигнальщик на носу
зорко всматривался в неясные дали, время от времени докладывая
стоявшему рядом младшему офицеру, что на море все спокойно.
Начальник второго отряда истребителей, очутившись в каюте
"Икадзучи", разрешил себе всего только две чашечки подогретой саке. Он
знал ей меру и цену, но в том, что было необходимо для его организма,
никогда и ни при каких условиях себе не отказывал. Сразу повеселев, он
пошел проведать экипаж. Его встретили обветренные довольные лица,
блестящие глаза. Ему без слов было ясно, что ответственное поручение
божественного тэнно будет образцово выполнено каждым моряком экипажа.
Довольный всем виденным, он поднялся на палубу. Мимо, обгоняя
"Икадзучи", проходил "Инадзума".
"Инадзума" первый должен напасть на "Диану", а затем я, -
размышлял начальник второго отряда. - Справиться с "Дианой" будет не
трудно. На ней дрянной офицерский состав, самый распущенный во всей
порт-артурской эскадре".
И, совершенно потеряв всякое чувство страха, он решил выпить еще
две чашечки саке.
После этого умиленно вспомнил, что дней десять назад барон
Шибузава, выступая на собрании в клубе банкиров, сказал:
"Если Россия будет упорствовать в нежелании идти на уступки, если
она заденет честь нашей страны, тогда даже мы, миролюбивые банкиры, не
будем в силах дальше сохранить терпение. Мы выступим с мечом в руке".
И сейчас, словно отвечая барону, начальник второго отряда
горделиво бросил в пространство:
- Занимайтесь своим мирным трудом. Мы, военные, сами справимся с
Россией.
Десять больших японских миноносцев, принадлежавших к первому,
второму и третьему отрядам истребителей, держали курс на северо-запад.
Двигаясь средним ходом, они шли вместе, с открытыми ходовыми огнями,
все ближе и ближе подходя к Порт-Артуру.
С головного истребителя "Сиракумо" в десять часов двадцать минут
по носу с правого борта увидели луч света. Он то появлялся, то
исчезал, прорезывая темноту в разных направлениях, словно играл с нею.
Масадзиро решил, что это прожекторы русских судов из Порт-Артура
просматривают море, и продолжал идти тем же курсом. Спустя двадцать
минут в небе вновь заиграли два луча света. Чуть замедлив скорость,
чтобы определить, что за лучи, с "Сиракумо" разглядели два русских
сторожевых миноносца, быстро двигавшихся навстречу японской флотилии.
Уклонившись от них вправо, японцы частью закрыли, частью погасили
кормовые огни, и шедшие в кильватер друг другу миноносцы второго
отряда, лишившись ориентировки, сразу же потеряли свое место, и строй
их нарушился. Нескольких секунд было достаточно, чтобы истребитель
"Оборо" столкнулся со своим головным "Икадзучи" и получил повреждение
носовой части корабля.
Потеряв ориентацию, японская флотилия двигалась медленно, словно
вслепую, на ощупь. Только около одиннадцати часов ночи удалось открыть
огонь Ляотешаньского маяка, по которому флотилия и определила свое
местонахождение. Японцы стали перестраиваться.
Неожиданно в небе выросли огромные голубые столбы прожекторных
огней. Сверкнули четыре раскаленных глаза, настойчиво оглядывавших
море. Бродя по волнам, лучи шарили, ощупывали. Два из них неслись
прямо к "Сиракумо". Казалось, они сейчас схватят его. Но нет, световые
клещи их захлопнулись далеко сзади; только на миг прожекторный луч
ударил по трубам, чуть осветив их. "Сиракумо" резко рванул влево,