Страница:
– Так это не заговор, – размышлял иезуит, сидя у камина. – Что же это тогда?
Внезапно странная мысль промелькнула у него в голове. Он потер лоб и подумал: «Почему же нет?.. В этой стране случается так много невозможного. Сама природа тут какая-то загадочная и ежедневно преподносит нам сюрпризы... Здесь все возможно... Красавица из хорошего семейства, богатая, образованная, созданная для того, чтобы быть счастливой и дарить счастье другим, – принадлежит к ужасной секте кровожадных убийц!.. Это могло бы показаться невероятным... но бывали примеры... В пятидесятых годах я слышал что-то в этом роде... Рассказывали, что какая-то знатная дама разыгрывает роль Богородицы в гнусной секте, называемой „хлыстовщина“. Неудивительно, что и Малютина пошла той же дорогой... Но вот беда, у меня в руках нет явных доказательств...»
Долго обдумывал иезуит план дальнейших действий и наконец пришел к заключению, что еще не все потеряно. Заговор! Да разве этого недостаточно, чтобы обратить на Малютину и ее сообщников внимание полиции и окружить их шпионами?
Задавшись этой целью, патер Глинский, не теряя ни минуты, написал письмо частному приставу Бедросову и послал его с одним из своих тайных агентов.
XXXVI. Новые подкопы
XXXVII. Травля
XXXVIII. В западне
Внезапно странная мысль промелькнула у него в голове. Он потер лоб и подумал: «Почему же нет?.. В этой стране случается так много невозможного. Сама природа тут какая-то загадочная и ежедневно преподносит нам сюрпризы... Здесь все возможно... Красавица из хорошего семейства, богатая, образованная, созданная для того, чтобы быть счастливой и дарить счастье другим, – принадлежит к ужасной секте кровожадных убийц!.. Это могло бы показаться невероятным... но бывали примеры... В пятидесятых годах я слышал что-то в этом роде... Рассказывали, что какая-то знатная дама разыгрывает роль Богородицы в гнусной секте, называемой „хлыстовщина“. Неудивительно, что и Малютина пошла той же дорогой... Но вот беда, у меня в руках нет явных доказательств...»
Долго обдумывал иезуит план дальнейших действий и наконец пришел к заключению, что еще не все потеряно. Заговор! Да разве этого недостаточно, чтобы обратить на Малютину и ее сообщников внимание полиции и окружить их шпионами?
Задавшись этой целью, патер Глинский, не теряя ни минуты, написал письмо частному приставу Бедросову и послал его с одним из своих тайных агентов.
XXXVI. Новые подкопы
Представитель полицейской власти принял иезуита в своем рабочем кабинете, усадил его на диван под портретом императрицы и предложил ему сигару.
– Я пришел к вам по одному чрезвычайно щекотливому вопросу, – конфиденциальным тоном начал патер Глинский, потирая руки, – и рассчитываю на вашу всем известную скромность.
– Это отличительная черта моего характера, – согласился Бедросов, – говорите прямо, что ваш граф опять натворил и из какой истории мне придется на этот раз выручать его.
– Мой бывший питомец страстно влюбился в одну молодую особу и собирается на ней жениться. Она дочь весьма почтенных родителей и во многих отношениях была бы подходящей для него партией, но есть обстоятельства, которые заставляют меня опасаться этого брака.
– Кто она такая?
– Малютина.
– Эмма?
– Вы ее знаете?
– Еще бы! Я был другом ее отца и носил ее на руках, когда она была ребенком, я и теперь вижусь с ней очень часто.
– Вы не подозреваете ее в убийстве?
Бедросов улыбнулся.
– Извините меня, ваше преподобие, – сказал он, – откуда явилась у вас такая странная мысль?
– Вы не допускаете возможности совершения преступлений под влиянием необузданного фанатизма?
– Эмма вовсе не экзальтированная девушка; я нахожу, что она холодна и благоразумна не по годам.
– Вы полагаете, что она неспособна увлечься сумасбродною идеей... например, политической?
– Ни в коем случае: я уже заметил вам, что Эмма Малютина очень сдержанная и скромная девушка.
– Я знаю наверно, что она имеет тайные сношения...
– С кем?
– С купцом Сергичем.
– Это старый знакомый ее матери, очень добрый и скромный человек.
– По ночам в его доме она переодевается в мужское платье и отправляется в Красный кабачок. Неужели это не кажется вам странным?
– Да... только это ничего не доказывает. Поручик Ядевский влюблен в Эмму и надеется на ней жениться, она же, как видно, предпочитает сделаться графинею Солтык – поощряет ухаживания графа, но скрывает от него свои тайные свидания с Ядевским. Вот вам простое объяснение ее ночных прогулок. Малютина – девушка безукоризненная во всех отношениях, даже не кокетка в буквальном смысле слова. Желание ее сделаться женой богатого графа нельзя назвать преступлением.
– Ее подозревают в убийстве Пиктурно.
– И это для меня не новость. Эмма была причиной американской дуэли между этим студентом и графом Солтыком. Молодому человеку не посчастливилось, и он был принужден лишить себя жизни.
– Допустим, что все это правда... но меня тревожит мысль о том, что граф будет замешан в какую-нибудь интригу политического свойства.
– Повторяю вам, тут главную роль играет любовь, – усмехнулся Бедросов, – тем не менее, я воспользуюсь вашими указаниями и приму все зависящие от меня меры для того, чтобы разъяснить этот вопрос... прикажу полицейским агентам следить за Эммой.
– Недурно было бы, если бы вы лично переговорили с ней об этом предмете ... От вашего внимания не ускользнут некоторые оттенки, которые кажутся мне неудобопонятными.
– Извольте, я готов сделать и это. Вы же со своей стороны постарайтесь удержать графа от визитов к Малютиной хоть на несколько дней. Займите его чем-нибудь, придумайте для него постороннее развлечение.
– Постараюсь всеми силами и, если узнаю что-нибудь новенькое, немедленно сообщу вам.
Собеседники расстались. Улыбку Бедросова можно было бы перевести словами: «Куда как ты наивен, приятель, несмотря на то что ты член ордена иезуитов!» А дружеское рукопожатие патера означало: «Этот полицейский крючок чрезвычайно недальновиден!».
Глинский немедленно послал эстафету к родственнику графа, господину Тараевичу, отъявленному кутиле и страстному игроку. Когда тот приехал в Киев и остановился в «Европейской гостинице», патер тотчас же отправился к нему для переговоров. Иезуит знал, что за известную сумму денег этот человек будет слепым орудием в его руках.
Спустя час после их встречи нежный родственник, как бомба, влетел в кабинет Солтыка и чуть не задушил его в своих объятиях.
– Милый мой Богуслав! – воскликнул он. – Вот я и опять в Киеве! Я готовил тебе приятный сюрприз и потому не известил тебя заранее о моем приезде. Как мы покутим здесь с тобою, милый друг!..
Я, понятное дело, становлюсь у тебя.
Граф вздохнул свободнее, узнав, что Тараевич приехал в Киев не надолго, и тотчас же приказал своему камердинеру привезти из гостиницы его багаж и приготовить помещение в доме.
– С чего же мы начнем наши невинные развлечения? Надо составить программу.
– Как тебе угодно.
– Сегодня мы обедаем в клубе, поиграем в картишки; оттуда поедем в театр... Что сегодня дают?
– «Травиату».
– Отлично!.. Прямо из оперы катнем к цыганам. Говорят, там завелась такая красавица, какой никогда и не видывали... Земира... Неужели ты с ней еще не познакомился?
– Слышал кое-что.
– Красавица-дикарка, чистейшая баядерка!
Программа Тараевича заинтересовала графа – ему захотелось взглянуть на хорошенькую цыганку. После обеда в клубе сели играть в макао. Приезжий гость был, как говорится, навеселе и играл отчаянно, но фортуна улыбалась ему, и он уехал из клуба с полными карманами денег. В театре он вел себя почти неприлично, поднес примадонне великолепную бонбоньерку и после каждой арии кричал во все горло «Браво!».
Солтык был возмущен выходками Тараевича и заметил ему, садясь в карету:
– Послушай, мой милый, веди себя сдержанней. Цыганки кокетливы и любят, чтобы за ними ухаживали, но строгость их нравов не подлежит сомнению. Не затевай скандала, иначе их смуглые рыцари без церемоний пустят в дело кинжалы.
– Знаю, знаю! – проворчал Тараевич.
Обширный павильон в восточном вкусе напоминал собою дворец из «Тысячи и одной ночи». В средней ротонде была устроена танцевальная зала: вдоль ее стен стояли мягкие диваны, на которых в самых живописных позах сидели и лежали украшенные драгоценностями загорелые дочери Индии. Большие черные глаза их напоминали глаза газели, улыбка не покидала их уст, белоснежные зубы так и сверкали при ярком освещении. Они были окружены целой толпой поклонников. Две-три пары молодых цыганок плясали посреди залы под звуки тамбурина.
Граф стоял у колонны, между тем как его родственник вполголоса разговаривал со старой безобразной цыганкой. Эта последняя как бы в знак согласия кивнула головой, и тут же к Солтыку подошла стройная черноокая красавица. Плечи ее были обнажены, волосы перевиты жемчугом и кораллами. Костюм ее состоял из широких турецких панталон, короткой пестрой юбки и ярко-красной бархатной курточки, украшенной драгоценными камнями. На ногах были надеты вышитые золотом туфли.
– Здравствуй, граф, – улыбаясь, сказала она.
– Разве ты меня знаешь?
– Знаю... А ты меня не знаешь. Я Земира, так называемая киевская звезда. Нравлюсь ли я тебе?
– Обратись с этим вопросом к своему жениху.
– У меня нет жениха... ей-богу нет!
– Цыганским клятвам никто не верит.
– Уж больно ты умен, барин, как я вижу, – заявила черноокая красавица. – Говорят, все киевские знатные дамы от тебя без ума. Почему же не может влюбиться в тебя простая бедная цыганка? Ну, скажи, по крайней мере, что я хороша.
– Этого я не отрицаю.
– Хорошее всем нравится... так полюби меня!
Солтык засмеялся.
– Не смейся! – и цыганка топнула ногой. – Я хочу, чтобы ты меня полюбил! Выпей вот это, – прибавила она, подавая ему пузырек с жидкостью, – и ты наверняка в меня влюбишься.
– Меня ты не очаруешь ни огненным взорам, ни любовным напитком.
Земира отступила на несколько шагов, протянула руки к графу, а затем прижала их к груди, нашептывая какие-то непонятные слова.
– Колдовство действует только на тех, кто ему верит! – пошутил Солтык.
– Да ведь и ты не каменный!.. Покажи-ка мне свою руку.
Цыганка взглянула на ладонь графа и вздрогнула – на ее хорошеньком личике изобразился ужас.
– Ты видишь что-то недоброе?
– Мало ли что написано в книге судеб!
– Но я желаю узнать, что меня ожидает в будущем?
– Твоя жизненная линия внезапно пресекается... ты умрешь скоро... и умрешь ужасной, насильственной смертью.
Граф равнодушно пожал плечами, сунул червонец в руку цыганки и подошел к Тараевичу.
– Ты хочешь уехать домой? – спросил тот.
– Нет... мне пить хочется. Стакан хорошего вина развеет и этот удушливый запах цветов, и эти резкие звуки скрипок, и неприятное впечатление от этих лукавых смуглых красавиц. Мне так и мерещится, что они вот-вот превратятся в ядовитых змей!
Между тем как Солтык и Тараевич опорожняли одну бутылку за другой, Бедросов получил от своего агента следующее донесение:
«Эмма Малютина действительно бывала в Красном кабачке и приходила туда в мужском платье. Студент Пиктурно ухаживал за содержательницей кабачка, Рахилью Басси, посещал ее почти ежедневно. В ту ночь, когда он пропал без вести, ни Малютиной, ни еврейки не было в Киеве».
– Я пришел к вам по одному чрезвычайно щекотливому вопросу, – конфиденциальным тоном начал патер Глинский, потирая руки, – и рассчитываю на вашу всем известную скромность.
– Это отличительная черта моего характера, – согласился Бедросов, – говорите прямо, что ваш граф опять натворил и из какой истории мне придется на этот раз выручать его.
– Мой бывший питомец страстно влюбился в одну молодую особу и собирается на ней жениться. Она дочь весьма почтенных родителей и во многих отношениях была бы подходящей для него партией, но есть обстоятельства, которые заставляют меня опасаться этого брака.
– Кто она такая?
– Малютина.
– Эмма?
– Вы ее знаете?
– Еще бы! Я был другом ее отца и носил ее на руках, когда она была ребенком, я и теперь вижусь с ней очень часто.
– Вы не подозреваете ее в убийстве?
Бедросов улыбнулся.
– Извините меня, ваше преподобие, – сказал он, – откуда явилась у вас такая странная мысль?
– Вы не допускаете возможности совершения преступлений под влиянием необузданного фанатизма?
– Эмма вовсе не экзальтированная девушка; я нахожу, что она холодна и благоразумна не по годам.
– Вы полагаете, что она неспособна увлечься сумасбродною идеей... например, политической?
– Ни в коем случае: я уже заметил вам, что Эмма Малютина очень сдержанная и скромная девушка.
– Я знаю наверно, что она имеет тайные сношения...
– С кем?
– С купцом Сергичем.
– Это старый знакомый ее матери, очень добрый и скромный человек.
– По ночам в его доме она переодевается в мужское платье и отправляется в Красный кабачок. Неужели это не кажется вам странным?
– Да... только это ничего не доказывает. Поручик Ядевский влюблен в Эмму и надеется на ней жениться, она же, как видно, предпочитает сделаться графинею Солтык – поощряет ухаживания графа, но скрывает от него свои тайные свидания с Ядевским. Вот вам простое объяснение ее ночных прогулок. Малютина – девушка безукоризненная во всех отношениях, даже не кокетка в буквальном смысле слова. Желание ее сделаться женой богатого графа нельзя назвать преступлением.
– Ее подозревают в убийстве Пиктурно.
– И это для меня не новость. Эмма была причиной американской дуэли между этим студентом и графом Солтыком. Молодому человеку не посчастливилось, и он был принужден лишить себя жизни.
– Допустим, что все это правда... но меня тревожит мысль о том, что граф будет замешан в какую-нибудь интригу политического свойства.
– Повторяю вам, тут главную роль играет любовь, – усмехнулся Бедросов, – тем не менее, я воспользуюсь вашими указаниями и приму все зависящие от меня меры для того, чтобы разъяснить этот вопрос... прикажу полицейским агентам следить за Эммой.
– Недурно было бы, если бы вы лично переговорили с ней об этом предмете ... От вашего внимания не ускользнут некоторые оттенки, которые кажутся мне неудобопонятными.
– Извольте, я готов сделать и это. Вы же со своей стороны постарайтесь удержать графа от визитов к Малютиной хоть на несколько дней. Займите его чем-нибудь, придумайте для него постороннее развлечение.
– Постараюсь всеми силами и, если узнаю что-нибудь новенькое, немедленно сообщу вам.
Собеседники расстались. Улыбку Бедросова можно было бы перевести словами: «Куда как ты наивен, приятель, несмотря на то что ты член ордена иезуитов!» А дружеское рукопожатие патера означало: «Этот полицейский крючок чрезвычайно недальновиден!».
Глинский немедленно послал эстафету к родственнику графа, господину Тараевичу, отъявленному кутиле и страстному игроку. Когда тот приехал в Киев и остановился в «Европейской гостинице», патер тотчас же отправился к нему для переговоров. Иезуит знал, что за известную сумму денег этот человек будет слепым орудием в его руках.
Спустя час после их встречи нежный родственник, как бомба, влетел в кабинет Солтыка и чуть не задушил его в своих объятиях.
– Милый мой Богуслав! – воскликнул он. – Вот я и опять в Киеве! Я готовил тебе приятный сюрприз и потому не известил тебя заранее о моем приезде. Как мы покутим здесь с тобою, милый друг!..
Я, понятное дело, становлюсь у тебя.
Граф вздохнул свободнее, узнав, что Тараевич приехал в Киев не надолго, и тотчас же приказал своему камердинеру привезти из гостиницы его багаж и приготовить помещение в доме.
– С чего же мы начнем наши невинные развлечения? Надо составить программу.
– Как тебе угодно.
– Сегодня мы обедаем в клубе, поиграем в картишки; оттуда поедем в театр... Что сегодня дают?
– «Травиату».
– Отлично!.. Прямо из оперы катнем к цыганам. Говорят, там завелась такая красавица, какой никогда и не видывали... Земира... Неужели ты с ней еще не познакомился?
– Слышал кое-что.
– Красавица-дикарка, чистейшая баядерка!
Программа Тараевича заинтересовала графа – ему захотелось взглянуть на хорошенькую цыганку. После обеда в клубе сели играть в макао. Приезжий гость был, как говорится, навеселе и играл отчаянно, но фортуна улыбалась ему, и он уехал из клуба с полными карманами денег. В театре он вел себя почти неприлично, поднес примадонне великолепную бонбоньерку и после каждой арии кричал во все горло «Браво!».
Солтык был возмущен выходками Тараевича и заметил ему, садясь в карету:
– Послушай, мой милый, веди себя сдержанней. Цыганки кокетливы и любят, чтобы за ними ухаживали, но строгость их нравов не подлежит сомнению. Не затевай скандала, иначе их смуглые рыцари без церемоний пустят в дело кинжалы.
– Знаю, знаю! – проворчал Тараевич.
Обширный павильон в восточном вкусе напоминал собою дворец из «Тысячи и одной ночи». В средней ротонде была устроена танцевальная зала: вдоль ее стен стояли мягкие диваны, на которых в самых живописных позах сидели и лежали украшенные драгоценностями загорелые дочери Индии. Большие черные глаза их напоминали глаза газели, улыбка не покидала их уст, белоснежные зубы так и сверкали при ярком освещении. Они были окружены целой толпой поклонников. Две-три пары молодых цыганок плясали посреди залы под звуки тамбурина.
Граф стоял у колонны, между тем как его родственник вполголоса разговаривал со старой безобразной цыганкой. Эта последняя как бы в знак согласия кивнула головой, и тут же к Солтыку подошла стройная черноокая красавица. Плечи ее были обнажены, волосы перевиты жемчугом и кораллами. Костюм ее состоял из широких турецких панталон, короткой пестрой юбки и ярко-красной бархатной курточки, украшенной драгоценными камнями. На ногах были надеты вышитые золотом туфли.
– Здравствуй, граф, – улыбаясь, сказала она.
– Разве ты меня знаешь?
– Знаю... А ты меня не знаешь. Я Земира, так называемая киевская звезда. Нравлюсь ли я тебе?
– Обратись с этим вопросом к своему жениху.
– У меня нет жениха... ей-богу нет!
– Цыганским клятвам никто не верит.
– Уж больно ты умен, барин, как я вижу, – заявила черноокая красавица. – Говорят, все киевские знатные дамы от тебя без ума. Почему же не может влюбиться в тебя простая бедная цыганка? Ну, скажи, по крайней мере, что я хороша.
– Этого я не отрицаю.
– Хорошее всем нравится... так полюби меня!
Солтык засмеялся.
– Не смейся! – и цыганка топнула ногой. – Я хочу, чтобы ты меня полюбил! Выпей вот это, – прибавила она, подавая ему пузырек с жидкостью, – и ты наверняка в меня влюбишься.
– Меня ты не очаруешь ни огненным взорам, ни любовным напитком.
Земира отступила на несколько шагов, протянула руки к графу, а затем прижала их к груди, нашептывая какие-то непонятные слова.
– Колдовство действует только на тех, кто ему верит! – пошутил Солтык.
– Да ведь и ты не каменный!.. Покажи-ка мне свою руку.
Цыганка взглянула на ладонь графа и вздрогнула – на ее хорошеньком личике изобразился ужас.
– Ты видишь что-то недоброе?
– Мало ли что написано в книге судеб!
– Но я желаю узнать, что меня ожидает в будущем?
– Твоя жизненная линия внезапно пресекается... ты умрешь скоро... и умрешь ужасной, насильственной смертью.
Граф равнодушно пожал плечами, сунул червонец в руку цыганки и подошел к Тараевичу.
– Ты хочешь уехать домой? – спросил тот.
– Нет... мне пить хочется. Стакан хорошего вина развеет и этот удушливый запах цветов, и эти резкие звуки скрипок, и неприятное впечатление от этих лукавых смуглых красавиц. Мне так и мерещится, что они вот-вот превратятся в ядовитых змей!
Между тем как Солтык и Тараевич опорожняли одну бутылку за другой, Бедросов получил от своего агента следующее донесение:
«Эмма Малютина действительно бывала в Красном кабачке и приходила туда в мужском платье. Студент Пиктурно ухаживал за содержательницей кабачка, Рахилью Басси, посещал ее почти ежедневно. В ту ночь, когда он пропал без вести, ни Малютиной, ни еврейки не было в Киеве».
XXXVII. Травля
Казимир Ядевский несколько раз заезжал к Эмме, но ни разу не застал ее дома и решился написать ей полное упреков письмо. Она насмешливо отнеслась к его претензиям, но, тем не менее, пригласила приехать к ней вечером.
– У тебя снова появляется чувство ревности, друг мой, – приветливо улыбаясь, встретила она Казимира.
– А тебя, выходит, радуют мои страдания, – ответил он ей.
– Вовсе нет. Ты не имеешь права обвинять меня. Когда мы ехали с тобой из Мешкова, я откровенно высказала тебе все, чего ты можешь ждать от меня, и согласилась сделаться твоей женой. Но ты не исполняешь тех условий, которые я от тебя требую – ты не доверяешь мне.
– Ах, Эмма! – вскричал юноша, прижимая ее к своей груди. – Все это происходит оттого, что я слишком сильно люблю тебя!
– Любовь основана на взаимном доверии, а тебе мерещится, Бог знает что, ты увлекаешься нелепыми фантазиями.
– А твое отношение к Солтыку?
– Оно неизбежно, потому что я преследую определенную цель.
– Все одни и те же отговорки!.. Разве ты не видишь, как я страдаю!
– В этом нет моей вины. Я свято исполняю все данные тебе обещания.
– Это правда... Прости меня!
Ядевский, стоя на коленях, целовал ее руки и был совершенно счастлив, заметив приветливую улыбку на губах ее. Но счастье его было непродолжительно: в комнату вошел Бедросов.
– Не помешал я вам? – обратился он к Эмме, указывая глазами на Казимира. – Виноват... Мне нужно переговорить с вами наедине.
– Уйди, – шепнула она Казимиру. – Это старинный знакомый моей матери, он, вероятно, не вызовет у тебя ревности.
Проклятие готово было сорваться с языка раздосадованного юноши, но он сдержался и, склонив голову, вышел из гостиной.
Эмма села в углу дивана, так что лицо ее было в тени, между тем как сама она могла свободно наблюдать за собеседником.
– Вы, кажется, были знакомы со студентом Пиктурно? – равнодушным тоном начал незваный гость.
– Да, я встречалась с ним раза два, не более.
– Насколько я помню, вы говорили мне, что между ним и графом Солтыком была американская дуэль?
– Я передала вам то, что слышала.
– В таком случае, должен сказать, что вас обманули... Пиктурно был убит...
Бедросов был уверен, что эти слова поразят и собьют с толку его слушательницу, но она возразила ему с невозмутимым спокойствием:
– В самом деле? И вам уже известны виновники этого преступления?
– Я недавно напал на их след.
– Это делает честь вашей проницательности... Скажите, с какой же целью было совершено это убийство? Молодого человека вероятно ограбили?
– Об этом я должен умолчать.
– Почему же? Неужели вы допускаете, что я выдам вашу тайну? – сказала красавица, беря Бедросова за руки, и прибавила. – Это нехорошо с вашей стороны. Зачем же вы возбудили мое любопытство?
– Здесь, в Киеве, существует известный притон, любимое место воров и мошенников, так называемый Красный кабачок.
Эмма засмеялась.
– Тут, кажется, нет ничего смешного, – сухо заметил частный пристав.
– Я думала, что в этом кабачке преимущественно назначаются тайные любовные свидания.
– Бывает и это... Содержательница заведения, ловкая хитрая еврейка, давно уже под подозрением... Она заодно с мошенниками занимается контрабандой... Вообще, эту шайку подозревают в воровстве и даже убийствах.
– Хорошо, что вы мне это сказали.
– Это почему? – спросил Бедросов. – Неужели вы когда-нибудь заглядывали в этот воровской вертеп?
Эмма снова засмеялась и покраснела.
– Скажу вам по секрету, что я уже несколько раз ходила туда, – отвечала девушка. – Тетушка моя так строго за мною присматривает... Понимаете?
– Вы виделись там с Ядевским?
– Этого я вам не скажу.
– Не беспокойтесь! Я знаю больше, чем вы подозреваете.
– Что же, например?
– Знаю, что часто по ночам вы выходите на улицу в мужском платье.
Новый взрыв хохота.
– Теперь я понимаю, почему киевская полиция никогда не может поймать ни воров, ни убийц! Ей некогда... Она занимается выслеживанием влюбленных! Как это забавно! Ха-ха-ха!
В комнату вошла Генриетта Монкони.
– Что тебя так рассмешило? – спросила она, целуя руки своей повелительницы.
А пристав думал: «Так и есть... Самая пустая невинная любовная интрига! А этому чудаку иезуиту Бог знает что мерещится».
– Господин Бедросов рассказал мне смешное приключение, – ответила Эмма и прибавила, обращаясь к своему гостю. – Продолжайте же.
– О таких вещах нельзя говорить при посторонних.
– Эта девочка не знает, о ком идет речь, а вы так сильно возбудили мое любопытство. Полицейские чиновники представляются моему воображению в виде охотников: они травят не лисиц и медведей, а разумную дичь – делают облавы на людей. Я страстно люблю охоту!
Как весело скакать по широкой степи на хорошем коне! Охота на людей должна быть в тысячу раз интереснее. Доставьте мне случай хоть один раз разделить с вами это удовольствие.
– Вы ошибаетесь, – возразил Бедросов, – тяжелы и прискорбны наши служебные обязанности!
– Быть может, для вас лично, но для меня они были бы наслаждением, смешанным с ужасом. Примите меня в число ваших агентов... Я говорю вам это серьезно... Поверьте, что я сумею принести вам пользу. Хотелось бы мне встретить хоть одного мужчину хладнокровнее, отважнее и хитрее меня.
– Полицейский агент, одаренный такими качествами, был бы для нас находкой... но шутки в сторону...
– Я вовсе не шучу.
– Возьмите и меня на службу, – прибавила Генриетта, – вы будете мною довольны.
– И вас? – засмеялся Бедросов. – Хорошее начало!
Вслед за вами я завербую всех наших киевских красавиц. Честь имею кланяться.
«Какое безумие подозревать такую простодушную девушку, – думал он, сходя по ступенькам лестницы. – Положим, что Пиктурно застрелился вследствие несчастной любви... это понятно... а все остальное – чепуха!»
Между тем Эмма стояла у окна и прислушивалась. Как только захлопнулась дверь у подъезда, лицо ее приняло мрачное и жестокое выражение.
– Этот человек напал на наш след, – шепнула она.
– Что же он узнал? – бледнея, спросила Генриетта.
– Он уверен, что Пиктурно убит нашими сектантами и подозревает наших сообщников из Красного кабачка. Мне удалось отчасти успокоить Бедросова, но кто сможет поручится, что мы не будем преданы в руки правосудия? Это может случиться завтра же... сию же минуту, – и Эмма в сильном волнении начала ходить взад и вперед по комнате.
– Что же ты намерена предпринять? – спросила Генриетта после довольно продолжительной паузы.
– Мы должны принять самые быстрые, самые энергичные меры для обеспечения нашей личной безопасности.
– Убить Бедросова?
– Да.
– Но ведь он друг твоей матери?
– Для меня он враг нашей богоугодной общины, и пощадить его было бы преступлением с моей стороны.
– Это правда.
– Он должен погибнуть... Я считаю его смертный приговор делом решенным и возлагаю на тебя обязанность изловить его в наши сети.
– Приказывай... Я готова беспрекословно повиноваться тебе.
– Ты скоро узнаешь, в чем будет состоять твоя задача... Этот полицейский чиновник из охотника превратится в дичь, и мы будем травить его беспощадно... Он не вырвется из наших рук!.. Я сама принесу его в жертву во славу великого святого дела, которому все мы служим.
– У тебя снова появляется чувство ревности, друг мой, – приветливо улыбаясь, встретила она Казимира.
– А тебя, выходит, радуют мои страдания, – ответил он ей.
– Вовсе нет. Ты не имеешь права обвинять меня. Когда мы ехали с тобой из Мешкова, я откровенно высказала тебе все, чего ты можешь ждать от меня, и согласилась сделаться твоей женой. Но ты не исполняешь тех условий, которые я от тебя требую – ты не доверяешь мне.
– Ах, Эмма! – вскричал юноша, прижимая ее к своей груди. – Все это происходит оттого, что я слишком сильно люблю тебя!
– Любовь основана на взаимном доверии, а тебе мерещится, Бог знает что, ты увлекаешься нелепыми фантазиями.
– А твое отношение к Солтыку?
– Оно неизбежно, потому что я преследую определенную цель.
– Все одни и те же отговорки!.. Разве ты не видишь, как я страдаю!
– В этом нет моей вины. Я свято исполняю все данные тебе обещания.
– Это правда... Прости меня!
Ядевский, стоя на коленях, целовал ее руки и был совершенно счастлив, заметив приветливую улыбку на губах ее. Но счастье его было непродолжительно: в комнату вошел Бедросов.
– Не помешал я вам? – обратился он к Эмме, указывая глазами на Казимира. – Виноват... Мне нужно переговорить с вами наедине.
– Уйди, – шепнула она Казимиру. – Это старинный знакомый моей матери, он, вероятно, не вызовет у тебя ревности.
Проклятие готово было сорваться с языка раздосадованного юноши, но он сдержался и, склонив голову, вышел из гостиной.
Эмма села в углу дивана, так что лицо ее было в тени, между тем как сама она могла свободно наблюдать за собеседником.
– Вы, кажется, были знакомы со студентом Пиктурно? – равнодушным тоном начал незваный гость.
– Да, я встречалась с ним раза два, не более.
– Насколько я помню, вы говорили мне, что между ним и графом Солтыком была американская дуэль?
– Я передала вам то, что слышала.
– В таком случае, должен сказать, что вас обманули... Пиктурно был убит...
Бедросов был уверен, что эти слова поразят и собьют с толку его слушательницу, но она возразила ему с невозмутимым спокойствием:
– В самом деле? И вам уже известны виновники этого преступления?
– Я недавно напал на их след.
– Это делает честь вашей проницательности... Скажите, с какой же целью было совершено это убийство? Молодого человека вероятно ограбили?
– Об этом я должен умолчать.
– Почему же? Неужели вы допускаете, что я выдам вашу тайну? – сказала красавица, беря Бедросова за руки, и прибавила. – Это нехорошо с вашей стороны. Зачем же вы возбудили мое любопытство?
– Здесь, в Киеве, существует известный притон, любимое место воров и мошенников, так называемый Красный кабачок.
Эмма засмеялась.
– Тут, кажется, нет ничего смешного, – сухо заметил частный пристав.
– Я думала, что в этом кабачке преимущественно назначаются тайные любовные свидания.
– Бывает и это... Содержательница заведения, ловкая хитрая еврейка, давно уже под подозрением... Она заодно с мошенниками занимается контрабандой... Вообще, эту шайку подозревают в воровстве и даже убийствах.
– Хорошо, что вы мне это сказали.
– Это почему? – спросил Бедросов. – Неужели вы когда-нибудь заглядывали в этот воровской вертеп?
Эмма снова засмеялась и покраснела.
– Скажу вам по секрету, что я уже несколько раз ходила туда, – отвечала девушка. – Тетушка моя так строго за мною присматривает... Понимаете?
– Вы виделись там с Ядевским?
– Этого я вам не скажу.
– Не беспокойтесь! Я знаю больше, чем вы подозреваете.
– Что же, например?
– Знаю, что часто по ночам вы выходите на улицу в мужском платье.
Новый взрыв хохота.
– Теперь я понимаю, почему киевская полиция никогда не может поймать ни воров, ни убийц! Ей некогда... Она занимается выслеживанием влюбленных! Как это забавно! Ха-ха-ха!
В комнату вошла Генриетта Монкони.
– Что тебя так рассмешило? – спросила она, целуя руки своей повелительницы.
А пристав думал: «Так и есть... Самая пустая невинная любовная интрига! А этому чудаку иезуиту Бог знает что мерещится».
– Господин Бедросов рассказал мне смешное приключение, – ответила Эмма и прибавила, обращаясь к своему гостю. – Продолжайте же.
– О таких вещах нельзя говорить при посторонних.
– Эта девочка не знает, о ком идет речь, а вы так сильно возбудили мое любопытство. Полицейские чиновники представляются моему воображению в виде охотников: они травят не лисиц и медведей, а разумную дичь – делают облавы на людей. Я страстно люблю охоту!
Как весело скакать по широкой степи на хорошем коне! Охота на людей должна быть в тысячу раз интереснее. Доставьте мне случай хоть один раз разделить с вами это удовольствие.
– Вы ошибаетесь, – возразил Бедросов, – тяжелы и прискорбны наши служебные обязанности!
– Быть может, для вас лично, но для меня они были бы наслаждением, смешанным с ужасом. Примите меня в число ваших агентов... Я говорю вам это серьезно... Поверьте, что я сумею принести вам пользу. Хотелось бы мне встретить хоть одного мужчину хладнокровнее, отважнее и хитрее меня.
– Полицейский агент, одаренный такими качествами, был бы для нас находкой... но шутки в сторону...
– Я вовсе не шучу.
– Возьмите и меня на службу, – прибавила Генриетта, – вы будете мною довольны.
– И вас? – засмеялся Бедросов. – Хорошее начало!
Вслед за вами я завербую всех наших киевских красавиц. Честь имею кланяться.
«Какое безумие подозревать такую простодушную девушку, – думал он, сходя по ступенькам лестницы. – Положим, что Пиктурно застрелился вследствие несчастной любви... это понятно... а все остальное – чепуха!»
Между тем Эмма стояла у окна и прислушивалась. Как только захлопнулась дверь у подъезда, лицо ее приняло мрачное и жестокое выражение.
– Этот человек напал на наш след, – шепнула она.
– Что же он узнал? – бледнея, спросила Генриетта.
– Он уверен, что Пиктурно убит нашими сектантами и подозревает наших сообщников из Красного кабачка. Мне удалось отчасти успокоить Бедросова, но кто сможет поручится, что мы не будем преданы в руки правосудия? Это может случиться завтра же... сию же минуту, – и Эмма в сильном волнении начала ходить взад и вперед по комнате.
– Что же ты намерена предпринять? – спросила Генриетта после довольно продолжительной паузы.
– Мы должны принять самые быстрые, самые энергичные меры для обеспечения нашей личной безопасности.
– Убить Бедросова?
– Да.
– Но ведь он друг твоей матери?
– Для меня он враг нашей богоугодной общины, и пощадить его было бы преступлением с моей стороны.
– Это правда.
– Он должен погибнуть... Я считаю его смертный приговор делом решенным и возлагаю на тебя обязанность изловить его в наши сети.
– Приказывай... Я готова беспрекословно повиноваться тебе.
– Ты скоро узнаешь, в чем будет состоять твоя задача... Этот полицейский чиновник из охотника превратится в дичь, и мы будем травить его беспощадно... Он не вырвется из наших рук!.. Я сама принесу его в жертву во славу великого святого дела, которому все мы служим.
XXXVIII. В западне
На следующий день вечером в полицейскую контору явилась дама, лицо которой было покрыто густой черной вуалью, и сказала, что ей нужно переговорить с частным приставом. О ней доложили, и она была немедленно принята. Бедросов с утонченной вежливостью светского человека сделал несколько шагов ей навстречу, между тем как она поспешно запирала на ключ дверь кабинета.
– Нас здесь никто не подслушает? – спросила Генриетта, откидывая с лица вуаль.
– Это вы?! Что с вами? Вы так взволнованы...
– Я пришла сообщить вам важную новость, – начала девушка, – обещайте, что вы никому не выдадите моей тайны, даже Эмме Малютиной... Я наведу вас на след преступников, я хочу, чтобы эта заслуга принадлежала мне одной... Я знаю, кто убил студента Пиктурно.
– Шайка мошенников из Красного кабачка, не так ли?
– Нет, вы не угадали... Не задавайте мне вопросов, а пойдемте вместе со мной и как можно скорее... Только вам нужно будет переодеться в крестьянское платье.
– Могу ли я взять с собой одного из моих агентов?
– Разумеется... но и на нем должен быть надет крестьянский полушубок. Я буду ждать вас неподалеку от дома моего отца и прошу вас не терять времени.
– Не более как через полчаса мы оба будем к вашим услугам.
Генриетта Монкони побежала в дом Сергича, чтобы переодеться. Несколько минут спустя Бедросов и его агент Миров были уже в условленном месте. Там они увидели простые деревенские сани, запряженные тройкой плохих лошадей. В них сидела Генриетта, закутанная в полушубок и обвязанная пестрым платком.
– Пошел! – крикнула она кучеру Доливе, усадив своих спутников рядом с собой, и лошади тронулись мелкой рысью.
Выехав за заставу, Бедросов начал понемногу расспрашивать Генриетту. Она без запинки отвечала на все его вопросы, так что у него не могло возникнуть ни малейшего подозрения.
– Скажите мне, милая барышня, что побудило вас оказать нам такую важную услугу? – спросил он.
– Ваш последний разговор с Эммой, – улыбаясь, отвечала девушка, – вы подстегнули мое любопытство и возбудили во мне желание испытать нечто для меня новое – подвергнуться некоторого рода опасностям.
– Каким образом напали вы на след убийц?
– Совершенно случайно. Недавно молодые парни и девушки собрались в одной из хат нашей деревни на посиделки. И одна из присутствующих рассказывала, что она была свидетельницей странного приключения. Местом действия был шинок, стоящий на большой киевской дороге, неподалеку от села Мешкова. Из дверей этого шинка вынесли связанного по рукам и ногам молодого человека и увезли его в близлежащую рощу. Затем она слышала, как вдали раздались выстрелы. Полчаса спустя разбойники вернулись обратно в шинок, и один из них предлагал хозяйке купить у него золотое кольцо.
– Следовательно, эта хозяйка была их сообщницей?
– По-видимому, эти разбойники были ее старыми знакомыми.
– Как зовут содержательницу шинка?
– Прасковья Вотрубешко. Допросите нашу деревенскую девушку, и она подтвердит вам мои слова.
– Вы полагаете, что Пиктурно похоронен в той роще, где его убили?
– Вероятно... Но были ли это разбойники, еще неизвестно.
– Быть может, заговорщики? Но с какой же целью...
– Известно ли вам о существовании секты «небесных посланников»?
– Господи, Боже мой! – воскликнул Бедросов. – Я давно уже преследую эту проклятую кровожадную секту и до сих пор мне не удалось поймать ни одного из ее членов. Эти изверги люты, как тигры, и лукавы, как змеи!.. Вы убеждены в том, что именно они убили несчастного Пиктурно?
– Я в этом не сомневаюсь.
– Почему же ваша крестьянка говорила, что убийство студента совершено разбойниками?
– Они были всего лишь оружием в чужих руках и действовали под влиянием угроз или просто за известную плату.
– Это совершенно справедливо... Спасибо вам, барышня.
– Вы никому не скажете, что я выдала вам эту тайну?
– Даю вам честное слово.
Вдали показался шинок и за ним – небольшая сосновая роща.
– Здесь мы свернем с дороги, – сказала Генриетта, – и пройдем прямо в лесок. Там я останусь, а вы с вашим агентом и моим кучером отправитесь в шинок. Не забудьте только закурить трубки – у здешних крестьян они постоянно торчат в зубах.
– Да какая же вы умница, милая барышня!
В роще было совершенно темно. Лошади шли шагом при слабом мерцании звезд. Наконец сани остановились в чаще леса.
– Позвольте мне оставить здесь с вами моего агента, – начал Бедросов, – вас могут испугать.
– Я ничего не боюсь... Впрочем, как вам угодно.
Она заранее знала, что ее не оставят одну ночью в лесу. Миров взял вожжи в руки, между тем как Бедросов раскуривал коротенькую малороссийскую трубочку.
– Когда вы мне понадобитесь, я подам вам сигнал, – сказал он, – а если услышите выстрел, тотчас же бегите ко мне на помощь. – И, пожав девушке руку, он отправился вместе с кучером Доливой по тропинке к шинку.
Огромный волкодав с громким лаем бросился на непрошеных гостей; в окнах шинка светился огонек, но на дворе не было ни души. Частный пристав подошел к окну и увидел сквозь закоптелые стекла, что в шинке у одного из столов, свесив голову на грудь, дремлет пьяный мужик, а хозяйка, сидя за прилавком, считает деньги.
Бедросов и Долива вошли в шинок. Первый сел в темный угол у стола, а второй потребовал вишневки. Хозяйка подала бутылку наливки и два стакана и, заигрывая с кучером, ударила его кулаком по плечу.
Тот отвечал ей подобной же шуткой, с добавлением крепкого словца.
Между тем частный пристав не без любопытства рассматривал плотную женщину среднего роста. На ней была пестрая юбка, короткий полушубок, вокруг шеи в несколько рядов – коралловые бусы, из-под белого платка торчали космы черных как смоль волос, оттеняя слегка загорелое, довольно красивое лицо; вздернутый нос и приподнятая толстая верхняя губа изобличали в ней сварливый характер. На вид ей было слегка за тридцать.
– Как зовут твоего приятеля? – спросила хозяйка, пристально глядя на Бедросова. – Мне кажется, я его где-то видела... Никак не припомню его имени.
– Это Иван Клучанка.
– Из Ромшина?
– Ну да, он самый.
– Вы приехали из города?
– Экая любопытная!
– Нас потребовали к допросу, – вмешался в разговор частный пристав, – проклятые полицейские крючки пронюхали, что у тебя в шинке зарезали какого-то молодого барина... вот, значит, у нас и спрашивали, не знаем ли мы, кто его убил.
– Этого дела никто не знает, кроме меня, – возразила хозяйка.
– Так это правда?
– Сущая правда!.. Раз ночью приехал сюда из Киева молодой барин, красавец-мужчина... и вслед за ним барыня с закрытым лицом... Вдруг отворяется дверь, и в шинок врываются разбойники... связывают меня по рукам и ногам, завязывают платком глаза и бросаются на молодого барина... Я слышу, как он с ними борется... кричит сердечный... зовет на помощь, а я и пошевельнуться не могу!.. Потом все утихло, и все они куда-то уехали... Когда они вернулись в шинок, то есть разбойники-то, ни барина, ни барыни с ними не было, ну развязали они мне глаза, руки и ноги, да и показывают мне золотое колечко: купи, дескать, тетка, дешево продадим.
Между тем Генриетта, оставшись в лесу с Мировым, мысленно молила Бога вразумить и поддержать ее – бедной неопытной девушке досталась самая трудная роль в этой кровавой драме.
– Кажется, все идет благополучно, – после долгого молчания заметил полицейский агент.
– Нас здесь никто не подслушает? – спросила Генриетта, откидывая с лица вуаль.
– Это вы?! Что с вами? Вы так взволнованы...
– Я пришла сообщить вам важную новость, – начала девушка, – обещайте, что вы никому не выдадите моей тайны, даже Эмме Малютиной... Я наведу вас на след преступников, я хочу, чтобы эта заслуга принадлежала мне одной... Я знаю, кто убил студента Пиктурно.
– Шайка мошенников из Красного кабачка, не так ли?
– Нет, вы не угадали... Не задавайте мне вопросов, а пойдемте вместе со мной и как можно скорее... Только вам нужно будет переодеться в крестьянское платье.
– Могу ли я взять с собой одного из моих агентов?
– Разумеется... но и на нем должен быть надет крестьянский полушубок. Я буду ждать вас неподалеку от дома моего отца и прошу вас не терять времени.
– Не более как через полчаса мы оба будем к вашим услугам.
Генриетта Монкони побежала в дом Сергича, чтобы переодеться. Несколько минут спустя Бедросов и его агент Миров были уже в условленном месте. Там они увидели простые деревенские сани, запряженные тройкой плохих лошадей. В них сидела Генриетта, закутанная в полушубок и обвязанная пестрым платком.
– Пошел! – крикнула она кучеру Доливе, усадив своих спутников рядом с собой, и лошади тронулись мелкой рысью.
Выехав за заставу, Бедросов начал понемногу расспрашивать Генриетту. Она без запинки отвечала на все его вопросы, так что у него не могло возникнуть ни малейшего подозрения.
– Скажите мне, милая барышня, что побудило вас оказать нам такую важную услугу? – спросил он.
– Ваш последний разговор с Эммой, – улыбаясь, отвечала девушка, – вы подстегнули мое любопытство и возбудили во мне желание испытать нечто для меня новое – подвергнуться некоторого рода опасностям.
– Каким образом напали вы на след убийц?
– Совершенно случайно. Недавно молодые парни и девушки собрались в одной из хат нашей деревни на посиделки. И одна из присутствующих рассказывала, что она была свидетельницей странного приключения. Местом действия был шинок, стоящий на большой киевской дороге, неподалеку от села Мешкова. Из дверей этого шинка вынесли связанного по рукам и ногам молодого человека и увезли его в близлежащую рощу. Затем она слышала, как вдали раздались выстрелы. Полчаса спустя разбойники вернулись обратно в шинок, и один из них предлагал хозяйке купить у него золотое кольцо.
– Следовательно, эта хозяйка была их сообщницей?
– По-видимому, эти разбойники были ее старыми знакомыми.
– Как зовут содержательницу шинка?
– Прасковья Вотрубешко. Допросите нашу деревенскую девушку, и она подтвердит вам мои слова.
– Вы полагаете, что Пиктурно похоронен в той роще, где его убили?
– Вероятно... Но были ли это разбойники, еще неизвестно.
– Быть может, заговорщики? Но с какой же целью...
– Известно ли вам о существовании секты «небесных посланников»?
– Господи, Боже мой! – воскликнул Бедросов. – Я давно уже преследую эту проклятую кровожадную секту и до сих пор мне не удалось поймать ни одного из ее членов. Эти изверги люты, как тигры, и лукавы, как змеи!.. Вы убеждены в том, что именно они убили несчастного Пиктурно?
– Я в этом не сомневаюсь.
– Почему же ваша крестьянка говорила, что убийство студента совершено разбойниками?
– Они были всего лишь оружием в чужих руках и действовали под влиянием угроз или просто за известную плату.
– Это совершенно справедливо... Спасибо вам, барышня.
– Вы никому не скажете, что я выдала вам эту тайну?
– Даю вам честное слово.
Вдали показался шинок и за ним – небольшая сосновая роща.
– Здесь мы свернем с дороги, – сказала Генриетта, – и пройдем прямо в лесок. Там я останусь, а вы с вашим агентом и моим кучером отправитесь в шинок. Не забудьте только закурить трубки – у здешних крестьян они постоянно торчат в зубах.
– Да какая же вы умница, милая барышня!
В роще было совершенно темно. Лошади шли шагом при слабом мерцании звезд. Наконец сани остановились в чаще леса.
– Позвольте мне оставить здесь с вами моего агента, – начал Бедросов, – вас могут испугать.
– Я ничего не боюсь... Впрочем, как вам угодно.
Она заранее знала, что ее не оставят одну ночью в лесу. Миров взял вожжи в руки, между тем как Бедросов раскуривал коротенькую малороссийскую трубочку.
– Когда вы мне понадобитесь, я подам вам сигнал, – сказал он, – а если услышите выстрел, тотчас же бегите ко мне на помощь. – И, пожав девушке руку, он отправился вместе с кучером Доливой по тропинке к шинку.
Огромный волкодав с громким лаем бросился на непрошеных гостей; в окнах шинка светился огонек, но на дворе не было ни души. Частный пристав подошел к окну и увидел сквозь закоптелые стекла, что в шинке у одного из столов, свесив голову на грудь, дремлет пьяный мужик, а хозяйка, сидя за прилавком, считает деньги.
Бедросов и Долива вошли в шинок. Первый сел в темный угол у стола, а второй потребовал вишневки. Хозяйка подала бутылку наливки и два стакана и, заигрывая с кучером, ударила его кулаком по плечу.
Тот отвечал ей подобной же шуткой, с добавлением крепкого словца.
Между тем частный пристав не без любопытства рассматривал плотную женщину среднего роста. На ней была пестрая юбка, короткий полушубок, вокруг шеи в несколько рядов – коралловые бусы, из-под белого платка торчали космы черных как смоль волос, оттеняя слегка загорелое, довольно красивое лицо; вздернутый нос и приподнятая толстая верхняя губа изобличали в ней сварливый характер. На вид ей было слегка за тридцать.
– Как зовут твоего приятеля? – спросила хозяйка, пристально глядя на Бедросова. – Мне кажется, я его где-то видела... Никак не припомню его имени.
– Это Иван Клучанка.
– Из Ромшина?
– Ну да, он самый.
– Вы приехали из города?
– Экая любопытная!
– Нас потребовали к допросу, – вмешался в разговор частный пристав, – проклятые полицейские крючки пронюхали, что у тебя в шинке зарезали какого-то молодого барина... вот, значит, у нас и спрашивали, не знаем ли мы, кто его убил.
– Этого дела никто не знает, кроме меня, – возразила хозяйка.
– Так это правда?
– Сущая правда!.. Раз ночью приехал сюда из Киева молодой барин, красавец-мужчина... и вслед за ним барыня с закрытым лицом... Вдруг отворяется дверь, и в шинок врываются разбойники... связывают меня по рукам и ногам, завязывают платком глаза и бросаются на молодого барина... Я слышу, как он с ними борется... кричит сердечный... зовет на помощь, а я и пошевельнуться не могу!.. Потом все утихло, и все они куда-то уехали... Когда они вернулись в шинок, то есть разбойники-то, ни барина, ни барыни с ними не было, ну развязали они мне глаза, руки и ноги, да и показывают мне золотое колечко: купи, дескать, тетка, дешево продадим.
Между тем Генриетта, оставшись в лесу с Мировым, мысленно молила Бога вразумить и поддержать ее – бедной неопытной девушке досталась самая трудная роль в этой кровавой драме.
– Кажется, все идет благополучно, – после долгого молчания заметил полицейский агент.