Зан Тимоти. Сделка кобры

   — Мне это не составило труда, Жасмин Алвентин. А теперь нам пора…
   Дауло настоял на том, чтобы проводить Джин до самых дверей её спальни, несмотря на все протесты и заверения, будто с ней уже все в порядке. У порога комнаты Дауло вздумал разбудить Азию, и Джин потребовалось все её красноречие и несколько минут ожесточенных дебатов — правда, приглушенным шепотом — прежде чем ей удалось убедить его, что она в состоянии самостоятельно, без чьей-либо посторонней помощи, дойти до постели.
   После того, как в коридоре стихли шаги Дауло, Джин ещё несколько минут лежала, уставясь в потолок, прислушиваясь к биению сердца, и размышляла об увиденном ею скорострельном оружии.
   И если утром она начала потихоньку расслабляться, купаясь в неге и роскоши Сэммоновского дома, то теперь от этого чувства не осталось и следа.
   Вся Квазама — это огромный вражеский лагерь, как в свое время неустанно напоминал им Лейн.
   И вот теперь Джин впервые поверила, что это действительно так.

ГЛАВА 18.

   Джин проснулась от аппетиных запахов свежеприготовленной пищи и, открыв глаза, обнаружила на накрытом столике возле окна обильный завтрак.
   — Азия, — позвала Джин, вылезая из-под одеяла, и босыми ногами зашлепала к столу.
   — Я здесь, госпожа, — откликнулась Азия, появляясь из другой комнаты и жестом выражая свою почтительность.
   — Мы кого-то ожидаем к завтраку? — поинтересовалась Джин, указывая на обильные явства.
   — Нет, все это подано вам по личному распоряжению Мастера Дауло Сэммона, — пояснила Азия. — Возможно, он подумал, что после болезни вы нуждаетесь в усиленном питании. Позвольте напомнить вам, что вчерашний обед был ничуть не меньше.
   — Вчерашнему обеду предшествовал пятидневный пост, — проворчала Джин, с ужасом глядя на стоящие на столе разносолы. — И как, по-твоему, я могу все это съесть?
   — Мне очень жаль, если вы недовольны, — произнесла Азия, и направилась к интеркому. — Если вы настаиваете, то я прикажу все это унести, а взамен подать вам меньшую порцию.
   — Нет, не стоит, — вздохнула Джин.
   Ее с детства приучили бережно относиться к пище, поэтому от одной только мысли, что сейчас придется много есть, у неё в животе возникло неприятное чувство, будто сам желудок выражал ей протест. Но, увы, ничего не поделаешь. С чувством мрачной решимости Джин уселась за столик, сделала глубокий вздох и принялась поглощать завтрак.
   Ей удалось расправиться с большей частью блюд, прежде чем, наконец, она сказала себе: «Хватит». Одновременно она заметила нечто такое, что ускользнуло от её взгляда накануне: каждое блюдо, независимо от того, каким бы оно ни подавалось — холодным или горячим — на протяжении всего завтрака сохраняло свою первоначальную температуру.
   А здорово это они придумали. Как следует поразмыслив, Джин пришла к выводу, что в донышке каждой тарелки встроена миниатюрная микроволновая печка, что однако ничуть не охладило её восторга. Но восторгайся или не восторгайся этими милыми штучками, все же не следует забывать (а эти приятные мелочи как раз и служили тому ещё отрезвляющим напоминанием), что при всех этих экзотических обычаях и причудливых нравах, квазаман ни в коем случае нельзя было причислить к примитивным дикарям.
   — А чем вы желаете заняться после завтрака, госпожа? — поинтересовалась Азия, когда Джин наконец оторвалась от стола.
   — Я бы хотела, чтобы ты помогла мне выбрать наряд, — попросила её Джин, поскольку все ещё сомневалась, каким образом сочетаются платья у неё в гардеробе, — после этого мне бы хотелось немного погулять по Милике, если, конечно, это возможно.
   — Конечно же, госпожа. Мастер Дауло предположил, что вам именно этого и захочется. Он велел, чтобы я тотчас дала ему знать, когда вы будете готовы.
   Джин сглотнула комок. Надо же — сам наследник, у которого и без того полно дел, выкраивает время, чтобы сопроводить по деревне неизвестную жертву несчастного случая.
   — Это для меня высокая честь, — произнесла Джин сквозь зубы.
   Однако когда Азия позвонила Дауло, оказалось, что тот отбыл из дому по какому-то семейному делу. Джин попыталась уговорить Азию, чтобы та вместе с ней прогулялась по деревне, однако кто бы не отвечал на другом конце линии, в ответ довольно вежливо прозвучало, что ей следует дожидаться Дауло.
   Ожидание растянулось почти на целый час. Эта задержка порядком действовала Джин на нервы, но девушке ничего не оставалось, как терпеливо играть отведенную ей роль. Наконец, однако, появился Дауло, и скоро оба окунулись в сутолоку улиц Милики.
   Прогулка оказалась интересной. Города и поселки на Авентине и на других Мирах Кобры, как Джин было известно из собственного опыта, обычно разрасталась как им вздумается, без какой-либо специальной планировки сверх той, без которой не обойтись. Милика, в которой все было продумано до мельчайших деталей, являлась полной противоположностью авентинской беззаботности. Однако ещё более впечатлял тот факт, что, кто бы ни являлся создателем этой планировки, он наверняка заложил в неё некие разумные начала.
   Поселок представлял собой гигантский круг, около двух с половиной километров в диаметре. Между внутренним транспортным кольцом и окружной дорогой, подобно спицам в колесе, протянулись пять радиальных улиц. Внутри малой кольцевой дороги раскинулся ухоженный парк, как раз и именуемый Внутренним. Как рассказал Дауло, между окружной дорогой и стеной кольца протянулся ещё один парк, более крупных размеров, именуемый Внешним.
   — Парки были задуманы как общественные территории, как место встреч и отдыха пяти семей, некогда основавших Милику, — рассказывал Дауло, когда они шагали сквозь толпу пешеходов на оживленной Малой Кольцевой дороге, а затем перешли во Внутренний парк. — Как и в твоем городе, большинство младших членов семей и рабочие живут в коллективных домах, что выходят на небольшой общий двор, — таким образом они получают в свое распоряжение дополнительное пространство.
   — Неплохо продумано, — кивнула Джин, — особенно это должно нравиться детям.
   Дауло улыбнулся.
   — Ты права. Кроме того, им отведены специальные игровые площадки — вот здесь и там. Есть и другие, на территории Внешнего парка. — И Дауло указал на жилые кварталы по ту сторону лесного массива. — Понимаешь, первоначально каждый из пяти основных секторов-клиньев принадлежал исключительно одной из семьей. Но, увы, с течением времени три из пяти семей-основательниц разделились на ветви или смешались с другими. Вот эти три, — добавил он, указывая по сторонам. — И На сегодняшний день только наша семья и семья Йитра по прежнему остаются хозяевами своих секторов.
   Джин кивнула. В голосе Дауло ей послышалась горечь…
   — Похоже, что ты был бы не против, если бы осталась только одна такая семья, — выпалила она, не подумав.
   — А что, тебе бы тоже этого хотелось? — поинтересовался Дауло.
   Джин посмотрела на него, несколько испуганная неожиданным вопросом, однако лицо её оставалось непроницаемой маской.
   — Вряд ли меня касаются проблемы вашей деревни, — ответила Джин, осторожно подбирая слова. Интересно, какие болезненные струны в его душе она, сама того не подозревая, затронула. — Если бы все зависело только от меня, я бы предпочла мир и гармонию между всеми людьми.
   На мгновение Дауло молча в упор посмотрел на нее, а затем отвернулся.
   — Мир не всегда возможен, — натянуто произнес он, — всегда найдутся те, для кого первостепенной задачей является уничтожение других.
   Джин облизнула губы. «Только не проболтайся, девочка», — предостерегала она себя и робко поинтересовалась:
   — И что, семья Сэммон тоже ставит подобные цели?
   В ответ Дауло одарил её испепеляющим взглядом.
   — Если ты веришь подобным вещам… — он осекся, злясь на самого себя. — Нет, это не наши цели, — проворчал он. — Не скрою, между нами возникает немало мелочных споров и недоразумений, но я, если уж на то пошло, не желал бы тратить на них драгоценное время. Если хочешь знать, наш истинный враг затаился в городах, и тем более по другую сторону парка. — И говоря это, Дауло указал на небо.
   «Истинный враг. То есть я». Джин сглотнула застрявший в горле комок.
   — Да, — прошептала она, — здесь у нас нет врагов в подлинном смысле слова.
   Дауло громко вздохнул.
   — Пойдем, — произнес он и зашагал назад через Малую Кольцевую дорогу. — Я покажу тебе главный рынок, это тоже в нашей части деревни. А после этого тебе, возможно, захочется посмотреть Внешний парк и наше озеро.
   Рынок протянулся вдоль края Сэммоновского «клина», и его расположение свидетельствовало о том, что он предназначался как для этого сектора, так и для другого, по ту сторону дороги. Помимо всего прочего, он оказался для Джин самым легко узнаваемым местом, едва ли не точной копией тех рыночных площадей, которые Дядя Джошуа посещал тридцать лет назад. Это был лабиринт небольших палаток, киосков и прилавков, где продавалось все — от продуктов питания и шкурок животных до электронной техники и строительного инвентаря. Неудивительно, что на рынке царили шум и толчея, и он лишь каким-то чудом сохранял в себе признаки цивилизованного общения. Джин никогда не могла толком уразуметь, как можно изо дня в день делать покупки в таком гаме и при этом не сойти с ума.
   Теперь же, оказавшись как раз в самом центре этого сумашедшего дома, она понимала это ещё меньше.
   И пока они проталкивались сквозь толпу, Джин то и дело высматривала моджо.
   Их здесь оказалось предостаточно — серебристо-голубые птицы горделиво восседали на плечах у хозяев, впившись когтями в специальные насесты-эполеты, не раз виденные Джин в квазаманских фильмах. Тридцать лет назад моджо имелись практически у каждого взрослого квазаманина. Теперь же, прикинула на глазок Джин, соотношение резко уменьшилось, и владельцы птиц составляли не больше четверти населения.
   «Значит, в городах моджо практически вышли из употребления, — сделала про себя вывод Джин, вспомнив свой разговор с Дауло накануне вечером, — а вот в деревнях они по-прежнему представляют значительную силу. Кажется, Дауло упомянул „проблему моджо“.
   И не была ли эта проблема движущей силой в конфликте между деревнями и городами, о котором она постоянно слышит? И если лидеры Квазамы — а они Горожане — наконец вынесли решение, что расхаживание с птицами подвергает окружающих опасности, то разумно предположить, что следующий их шаг будет направлен на то, чтобы избавить от моджо всю планету.
   С той разницей, что жители деревень никогда на это не согласятся..
   Каков бы ни был долговременный эффект от присутствия моджо, неоспоримым оставался тот факт, что они были отличными телохранителями, а жители Квазамы с её непроходимыми лесами определенно нуждались в защите. Джин успела убедиться в этом на собственном опыте.
   Так что в целом проблема сводилась к следующему. Детище Моро, знаменитый план заселения Квазамы остистыми леопардами, был направлен главным образом на подрыв того духа сотрудничества её жителей, который особенно пугал представителей Миров Кобры, При этом пришлось пожертвовать безопасностью все тех же квазаман, сделав среду их обитания ещё более опасной.
   «Всегда найдутся такие, для которых первоочередной целью является уничтожение других», — сказал ей Дауло. Так может, и Миры Кобры также высокомерно вознеслись от сознания своей непогрешимости. От этой мысли Джин стало не по себе.
   Кто-то рядом позвал Жасмин Алвентин. «Ой, да это же меня», — внезапно дошло до Джин.
   — Прошу прощения, Дауло Сэммон, ты что-то сказал? — встрепенулась Джин, чувствуя, что краснеет от допущенной оплошности, и от этого злясь на себя.
   — Я всего лишь спросил, не желаешь ли ты чего-нибудь купить, — повторил Дауло, — ведь после аварии ты потеряла буквально все.
   «Еще одна ловушка?» — подумала про себя Джин и почувствовала, как участился её пульс. Она ведь понятия не имела, что могла бы захватить с собой в лес обыкновенная квазаманская женщина.
   «Нет, скорее всего, это просто проявление вежливости, — успокоила себя Джин, — не впадай в панику, девочка… и не зевай».
   — Нет-нет, спасибо, — ответила она, — у меня с собой не было ничего ценного, только одежда. И если мне будет позволено взять с собой кое-что из одежды, когда я отправлюсь домой, то я буду весьма вам обязана.
   Дауло кивнул.
   — Что ж, но если тебе захочется чего-то еще, то не надо стесняться, ты просто скажи мне. И кстати, коль ты уже заговорила об этом, — ты ещё не решила, когда покинешь нас?
   Джин пожала плечами.
   — Мне бы не хотелось злоупотреблять вашим гостеприимством дольше, чем принято, — ответила она. — Я бы могла отправиться домой даже сегодня, если становлюсь вам в тягость.
   На лице Дауло мелькнуло какое-то странное выражение.
   — Ну, если ты на этом настаиваешь, я, конечно, мог бы помочь тебе с отъездом. — произнес он. — Но твое присутствие нам вовсе не в тягость. Более того, я бы даже посоветовал, чтобы ты оставалась у нас до тех пор, пока окончательно не наберешься сил.
   — Ты прав, — согласилась Джин, — мне бы ужасно не хотелось свалиться без чувств где-нибудь между Азрасом и Солласом. Вряд ли бы мне повезло во второй раз найти такую заботу и гостеприимство, которое я встретила в семье Сэммон.
   Дауло фыркнул.
   — Как я вижу, ты научилась тонкому искусству лести.
   Тем не менее, Джин показалось, что он произнес эти слова с явным удовольствием.
   — Ну, не совсем. Скажем так: тонкому искусству правды, — игриво возразила Джин. «Если не считать той чудовищной лжи, которой я постоянно пичкаю всех вас», — добавила она про себя. Мысль об этом заставила её покраснеть. Джин быстро огляделась по сторонам, стараясь сменить тему разговора. По другую сторону рынка, в северо-западной части поселка, она заметила странное на вид сооружение.
   — А это что такое? — поинтересовалась Джин, указывая на него.
   — Это всего лишь вход в рудник, — пояснил Дауло. — Не думаю, что он слишком красив, но отец решил, что его не стоит особенно украшать, поскольку приходится слишком часто производить замену.
   — Ах, да, твой отец упомянул вчера вечером какой-то рудник, — кивнула Джин, — а что там добывают?
   Дауло как-то странно посмотрел на нее.
   — А ты разве не знаешь?
   Джин почувствовала, как у неё на лбу выступили капельки пота.
   — Нет. Откуда мне знать?
   — Просто я подумал, что любой, кто решил посетить какой-либо район, наверняка бы заранее постарался как можно больше узнать о нем, — ответил Дауло нравоучительным тоном.
   — Всеми исследованиями занимался мой брат Мандер, — нашлась на ходу Джин, — он всегда брал на себя… все детали.
   И тотчас перед мысленным взором Джин возникло лицо Мандера.
   Лицо, которое она больше никогда не увидит.
   — Да, — прошептала она, пытаясь побороть навернувшиеся слезы. — Как я теперь буду без моего Мандера.
   Несколько мгновений они постояли молча, а вокруг них, словно рокот прибоя, раздавался шум пестрой многоголосой толпы. Принимая во внимание небольшие размеры Милики, Джин предполагала увидеть вместо громко именуемого озером водоема всего лишь пруд для уток, зажатый между дорогой и домами. Каково же было её удивление, когда взору предстала искрящаяся на солнце водная гладь, на добрых три четверти километра прорезавшая сэммоневский сектор Милики.
   — Ого, какое оно… огромное, — все, что смогла произнести Джин, когда они остановились на переброшенном через озеро мосту.
   Дауло усмехнулся.
   — Это уж верно, — согласился он, — Ты заметишь, что оно протянулось под большой окружной дорогой через весь Внешний парк. Это — главный источник питьевой воды для Милики, не говоря уже о том, что озеро — отличное место отдыха.
   — А откуда в него поступает вода? — поинтересовалась Джин — Я что-то не заметила поблизости никаких речек и ручьев.
   — Нет-нет, оно пополняется за счет подводных ключей. А возможно, и подземной реки, которая, в свою очередь, впадает в реку Сомиларий, что протекает к северу отсюда. Толком ответ никто не знает.
   Джин кивнула.
   — Осмелюсь спросить, насколько важно наличие водного источника для работы вашего рудника?
   И хотя Джин по-прежнему неотрывно смотрела на озеро, она почувствовала на себе взгляд своего спутника.
   — Практически никакого, — ответил Дауло. — Сама по себе добыча не требует воды, а процесс обогащения руды исключительно каталитический. А почему ты спрашиваешь?
   Джин заколебалась, но отступать было уже поздно.
   — В начале нашего разговора ты заметил, что иные люди желают несчастья другим, — осторожно начала она, — теперь же мне понятно, что наряду с рудниками, ваша часть Милики контролирует и водоснабжение. Твоя семья поистине обладает неограниченным могуществом… и это могущество наверняка вызывает у окружающих зависть.
   Джин посчитала про себя до десяти, прежде чем Дауло заговорил снова.
   — А почему тебя так интересуют наша семья? — спросил он. — Или же, если на то пошло, вся Милика?
   Справедливый вопрос. Джин уже узнала все необходимое об устройстве и быте квазаманских деревень, и максимум через пару дней она отправится на исследование городов. И междуусобные интриги небольшой деревушки, затерянной в лесной чаще, должны были по идее меньше всего интересовать её. И все же…
   — Не знаю, — честно призналась она, — может, потому, что я искренно вам благодарна… За это время я вроде как успела подружиться с вашей семьей. Как бы там ни было, ты мне не безразличен, и если я в силах вам чем-то помочь, я бы с радостью это сделала.
   Джин не была уверена, какой реакции ей ожидать — согласия, благодарности, даже подозрительности. Но презрительное фырканье её спутника, что раздалось у неё где-то за ухом, застало её врасплох.
   — Ты можешь нам чем-то помочь? — высокомерно ответил Дауло. — Замечательно! Ты, женщина без роду и племенем? И какую же, интересно, помощь ты нам предложишь?
   Джин почувствовала, что залилась краской. «Ну-ка, возьми себя в руки, девочка, — приказала она себе и крепко прикусила язык. — Ты забываешься. Ну-ка, вспомни свою роль».
   — Прости, — униженно процедила она сквозь зубы. — У меня и мысли не было вас оскорбить. Просто я подумала… пусть даже у меня никого не осталось, у меня все-таки есть друзья…
   — Друзья в городе, — с намеком ответил Дауло.
   — Как бы тебе сказать… да.
   — Хм, — снова фыркнул Дауло, хотя и не столь презрительно, а затем вздохнул, — Ладно, забудем об этом, Жасмин Алвентин. Я благодарен тебе за твое предложение, но нам обоим известно, что оно неприемлемо.
   — Да, наверное, ты прав.
   — Прекрасно, а теперь пойдем. Я покажу тебе Внешний парк.
   Стиснув зубы, Джин скромно потупила взор, как и полагается добропорядочной квазаманской женщине, и последовала за Дауло.

ГЛАВА 19.

   Внутренний дворик дома Сэммонов погрузился во мрак, поздний ужин закончился, и посуду унесли. И вместе с тишиной и уединением пришли мысли о Жасмин Алвентин.
   Дауло не хотелось думать о ней. По правде говоря, он прилагал неимоверные усилия, чтобы выбросить её из головы и сосредоточиться на работе. Он нарочно пораньше завершил прогулку по Милике под тем предлогом, что Джин ещё слишком слаба, и прямиком направился в шахту, чтобы понаблюдать, как ведутся крепежные работы. После чего на пару часов вернулся домой и зарылся в бумагах, которые их шахта, казалось, производила в тех же объемах, что и отработанную руду. И вот теперь Дауло даже отложил обед, чтобы не встретиться с Жасмин за общим столом, надеясь, что сытый желудок и полный напряженных трудов день скорее склонят его ко сну.
   Но увы, этот трюк не сработал. И хотя его тело, онемевшее от усталости и обильной пищи, жаждало отдохновения, ему не давали покоя тревожные мысли. И, разумеется, все они вращались вокруг одной и той же темы.
   Жасмин Алвентин.
   Когда Дауло был маленьким мальчиком, его излюбленной сказкой было предание про Гордиев Узел. Повзрослев, он по-прежнему ощущал, как его манят к себе неразрешимые проблемы, от которых другие частенько впадали в отчаяние. И Жасмин Алвентин поистине была одной из этих неразрешимых загадок, этаким Гордиевым Узелом в человеческом обличье.
   И, к сожалению, этот Узел никак не хотел развязываться.
   Вздохнув, Дауло скатился с подушек и встал с постели. Он откладывал этот момент на протяжении всего дня, самоуверенно надеясь, что сумеет найти разгадку этой головоломке без чьей либо помощи. Но, увы, все складывалось вопреки его ожиданиям, и если все-таки появление Жасмин Алвентин таит в себе какую-то угрозу их семье, Дауло считал своим долгом сделать вес возможное, чтобы защитить родных и близких.
   Его личная аптечка была встроена в стену ванной комнаты, рядом с зеркалом. Она скорее напоминала крепкий сейф с надежным замком, способным отвадить самых любопытных детей. Минул уже почти целый год, как его допустили к этой стороне взрослой жизни, и все равно всякий раз, открывая заветный ящичек, Дауло испытывал некую стыдливую нервозность. Со временем это пройдет, уверяли его.
   В течение нескольких мгновений Дауло рассматривал содержимое ящичка, раздумывая, какое из снадобий окажется на этот раз самым эффективным. Четыре флакончика с красными этикетками — различные виды стимуляторов умственной деятельности — так и притягивали взгляд, но Дауло не стал их трогать. Обычная закономерность — чем сильнее наркотик, тем ощутимее реакция, а Дауло не имел ни малейшего желания искушать судьбу, чтобы затем всю ночь напролет страдать от дьявольских кошмаров или же провести весь следующий день в постели, страдая от головокружения. Дабы избежать этого, Дауло выбрал самое простое гипнотическое средство, которое должно было помочь ему логически выстроить известные факты. И если ему повезет, то затем его мозг самостоятельно завершит эти построения. Если же нет — что ж, в таком случае, у него в запасе оставались другие стимуляторы умственной деятельности.
   Вернувшись на подушки, Дауло высыпал содержание капсулы в курильницу с благовониями и зажег её. Вверх тотчас поднялась струйка голубоватого дыма, поначалу едва ощутимая, но постепенно комнату наполнили тяжелые маслянистые ароматы. И по мере того, как этот дым окутывал все вокруг, Дауло прикладывал все новые усилия, чтобы распутать Гордиев Узел, которым для него стала Жасмин Алвентин.
   Жасмин Алвентин. Загадочная женщина, оставшаяся в живых после не менее загадочного «несчастного случая», которому нет никаких свидетелей и который невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. И что ещё подозрительнее — как ловко выбран её момент появления в Милике, совпадающий по времени с той бурной деятельностью, что развила в последние недели семейка Йитра с её лесозаготовками и новыми заказами на поставку металла для проекта «Мангус». Если судить по её манере говорить, то девушка походит на какого-нибудь торгового посредника из числа предпринимателей-горожан, но в целом её манеры, вернее, полное их отсутствие, скорее пристали бы неотесанному чурбану, не знакомому с правилами хорошего тона. Боже, а какие чудовищные вещи она говорила своим правильным, хорошо поставленным голоском.
   Даже погрузившись в гипнотическую умиротворенность, обволакивавшую его наподобие кокона, Дауло, тем не менее, дал выход накопившимся чувствам.
   «Я хочу пойти с тобой», — помнится, сказала она. Можно подумать, что полуночные вылазки, да ещё с охотой на меченога, самое что ни на есть типичное женское занятие. «Я бы могла тебе помочь». А это уже вообще курам на смех, тем более, что сие предложение исходит из уст женщины без роду и племени. Складывается впечатление, будто она существует в каком-то своем, выдуманном мире. В мире, где действуют её собственные, придуманные ею правила.
   И, тем не менее, Дауло не мог просто так сбросить её со счетов как некое обделенное рассудком и посему обиженное Богом создание. Всякий раз, когда он пытался это сделать, она выкидывала нечто такое, что рисовало совершенно противоположную картину. Дауло моментально пришли на ум с полдюжины примеров, и самый яркий среди них — с какой легкостью она сделала вывод, что его семья держит под контролем весь запас питьевой воды в Милике. И, что ещё более подозрительно, эта Жасмин Алвентин обладала редким талантом ловко уходить от ответов на неудобные для неё вопросы — таланта, который требует хороших умственных способностей.
   Так кто же она такая? Невинная жертва, как она сама утверждает? Или же шпион, подосланный кем-то, чтобы мутить здесь воду?
   Перед мысленным взором Дауло факты выстраивались в стройную картину… но ему от этого вовсе не становилось легче. Узел затягивался ещё туже. И единственное умозаключение, к которому смог прийти Дауло, состояло в том, что вопреки собственному желанию и здравому смыслу, он проникался к ней все большей симпатией.
   Но это же просто смех! Дауло фыркнул, и эта небольшая заминка в дыхании заставила его закашляться. Нет, это действительно смех — с какой стороны ни посмотреть. Лишившись семьи, она занимала самую низкую ступеньку в обществе, гораздо ниже его. И в худшем случае, могла коварно плести сети, чтобы навлечь гибель на все то, что было для него дорого.
   И все же, рассматривая все доводы против, Дауло пришлось признать, что было в этой девушке нечто обезоруживающее и притягательное.