Страница:
– Вы хотите отступить?
– Я всей душой люблю истину и справедливость. Отступив, я погубил бы себя.
– Чем я могу вам помочь?
В глазах Пазаира блеснула лихорадка иного рода.
– Если бы мы могли беседовать время от времени, это придало бы мне мужества.
– Простуда может дать осложнения, которые нельзя пускать на самотек. Вам наверняка потребуются консультации.
21
22
– Я всей душой люблю истину и справедливость. Отступив, я погубил бы себя.
– Чем я могу вам помочь?
В глазах Пазаира блеснула лихорадка иного рода.
– Если бы мы могли беседовать время от времени, это придало бы мне мужества.
– Простуда может дать осложнения, которые нельзя пускать на самотек. Вам наверняка потребуются консультации.
21
Ночь в гостинице оказалась столь же веселой, сколь изнурительной. Куски жареной говядины, баклажаны со сливками, пирожки в изобилии и восхитительная сорокалетняя ливийка, бежавшая из своей страны, чтобы развлекать египетских солдат. Колесничий не обманул: одного мужчины ей было мало. Уж на что непревзойденным любовником считал себя Сути, но даже ему пришлось спустить флаг и передать эстафету своему начальнику. Страстная, жизнерадостная ливийка принимала самые немыслимые позы.
Когда колесница снова пустилась в путь, у Сути слипались глаза.
– Надо уметь обходиться без сна, мой мальчик! Не забывай, враг атакует, когда ты устал. Да, отличная новость: мы в авангарде авангарда! Первые удары – наши. Если ты собирался стать героем, у тебя есть для этого все возможности.
Сути прижал лук к груди.
Колесница помчалась вдоль Царских стен[39], грозной цепи крепостей, построенных владыками Среднего царства и постоянно укреплявшихся их преемниками. Эта поистине грандиозная стена, отдельные цитадели которой связывались между собой с помощью костров, была способна предотвратить любые попытки вторжения со стороны бедуинов и азиатов. В Царских стенах, протянувшихся от побережья Средиземного моря до самого Гелиополя, размещались и постоянные гарнизоны, и войска, охранявшие границы, и таможенные службы. Никто не мог ни войти в Египет, ни выйти из него, не назвав здесь своего имени и цели путешествия; торговцы уточняли, какой именно товар они везут, и платили пошлину. Стража отказывала во въезде в страну нежеланным чужестранцам и выдавала пропуск лишь после внимательного изучения документов, должным образом засвидетельствованных столичным чиновником, занимающимся переселенцами. Ибо стела фараона гласила: «Каждый, пересекший эту границу, становится одним из моих сыновей».
Колесничий предъявил документы коменданту одной из крепостей с двускатными шестиметровыми стенами, окруженными рвом. На стенах – лучники, на башнях – часовые.
– Они даже не подумали выставить стражу, – заметил он. – Явно надеются отсидеться.
Десять вооруженных воинов окружили колесницу.
– Вылезайте! – скомандовал начальник поста.
– Вы что, шутите?
– У вас документы не в порядке.
Колесничий сжал поводья, готовый пустить лошадей в галоп. На него нацелились копья и стрелы.
– Немедленно вылезайте!
Колесничий повернулся к Сути.
– Что ты об этом думаешь, малыш?
– У нас впереди битвы получше.
Они сошли на землю.
– Не хватает печати первого форта Царских стен, – объяснил начальник поста. – Разворачивайтесь!
– Мы опаздываем.
– Устав есть устав.
– А мы можем где-нибудь поговорить?
– У меня в конторе, только ни на что не надейтесь.
Разговор был недолгим. Колесничий выбежал из административного помещения, схватил поводья и пустил колесницу во весь опор по дороге, ведущей в Азию.
Колеса скрипели, поднимая облака пыли.
– К чему такая спешка? Ведь теперь документы в порядке.
– Более или менее. Я ударил сильно, но этот идиот может очухаться раньше, чем предусмотрено. У таких упрямцев голова обычно крепкая. Я сам привел документы в порядок. В армии, малыш, надо быть готовым к экспромтам.
Первые дни пути прошли мирно. Долгие переезды, забота о лошадях, проверка снаряжения, ночи под открытым небом, пополнение запасов провизии в селениях, где колесничий связывался с армейскими гонцами или представителями секретных служб, призванных удостовериться, что ничто не мешает продвижению основных сил.
Ветер поменял направление и начал пробирать насквозь.
– Весной в Азии часто бывает холодно, надень плащ.
– Кажется, вы взволнованы.
– Опасность приближается. Я ее чую, как собака. Как у нас с едой?
– Лепешки, мясные шарики, лук и вода на три дня.
– Должно хватить.
Колесница въехала в обезлюдевшее селение; на главной площади – ни души. У Сути подвело желудок.
– Не паникуй, малыш. Может, они все на поле.
Колесница медленно продвигалась вперед. Колесничий схватил копье и зорко смотрел по сторонам. Он остановился у казенной постройки, где жил египетский комендант со своим переводчиком. Пусто.
– Армейское начальство рапорта не получит. Узнает лишь, что произошло нечто серьезное. Типичный мятеж.
– Останемся здесь?
– Я предпочитаю двигаться вперед. А ты?
– Я не уверен…
– В чем дело, малыш?
– Где сейчас полководец Ашер?
– Кто тебе о нем рассказал?
– Его имя в Мемфисе известно всем. Я хотел бы служить под его началом.
– А тебе и впрямь везет. К нему-то мы и должны присоединиться.
– Это он опустошил селение?
– Конечно же, нет.
– А кто?
– Бедуины[40]. Самые подлые, самые упрямые и самые хитрые существа на свете. Набеги, грабежи, захват пленников – вот их стратегия. Если нам не удастся их истребить, они заполонят всю Азию, полуостров между Египтом и Красным морем и прилегающие провинции. Они готовы присоединиться к любому захватчику, они презирают женщин так же сильно, как любим их мы, они плюют на богов и красоту. Я ничего не боюсь, но эти дикари, с их обкромсанными бородами, намотанными на голову тряпками и длинными одеждами, внушают мне страх. Запомни, малыш, они трусы. Они нападают сзади.
– Они что, перебили здесь всех жителей?
– Вероятно.
– Выходит, полководец Ашер отрезан от основного войска?
– Возможно.
Длинные черные волосы Сути развевались по ветру. Несмотря на широкие плечи и мощный торс, молодой человек чувствовал себя слабым и уязвимым.
– Между Ашером и нами – бедуины. Сколько их?
– Десять, сто, тысяча…
– Десять – терпимо. Сто – многовато.
– Тысяча, малыш, в самый раз для истинного героя. Ты ведь меня не бросишь?
Колесничий снова погнал лошадей. Они неслись галопом до начала оврага с отвесными склонами. Густые заросли кустарника, облепившего скалы, оставляли здесь узкий проход.
Кони заржали и встали на дыбы; колесничий принялся их успокаивать.
– Они чуют ловушку.
– Я тоже, малыш. Бедуины притаились в кустах. Они попытаются перебить ноги лошадям топорами, а когда мы упадем, нам перережут глотку и отрежут яйца.
– По-моему, слишком высокая плата за героизм.
– Благодаря тебе мы почти ничем не рискуем. По стреле в каждый куст, и – во весь опор! Прорвемся.
– Вы так уверены в себе?
– А ты сомневался? Думать – вредно.
Колесничий натянул поводья. Лошади нехотя поскакали через овраг. Сути даже не успел испугаться. Он пускал стрелу за стрелой. Первые две пропали в кустах, где никого не было, третья угодила в глаз бедуину, с воем выскочившему из укрытия.
– Продолжай, малыш!
У Сути волосы на голове встали дыбом, кровь застыла в жилах; он стрелял в каждый куст, поворачиваясь то вправо, то влево с такой скоростью, какой сам от себя не ожидал. Бедуины падали, пораженные кто в живот, кто в грудь, кто в голову.
Камни и колючие заросли преграждали выход из оврага.
– Держись, малыш, будем прыгать!
Сути перестал стрелять и вцепился в борт колесницы. Двое врагов, которых он не успел сразить, метнули в египтян топоры.
На полном ходу обе лошади перепрыгнули через преграду в самом низком месте. Шипы разодрали им ноги, спицы правого колеса поломались о камень, другой камень повредил правый бок колесницы. Мгновение – и экипаж зашатался; но кони последним рывком перетащили его через препятствие.
Несколько сот метров колесница пронеслась, не сбавляя ходу. Оглушенный Сути мотался из стороны в сторону, прижимая к себе лук и с трудом сохраняя равновесие. У подножия холма измученные, покрытые потом и пеной кони неожиданно встали.
– Господин офицер!
Колесничий рухнул на поводья. Между лопаток у него торчал топор. Сути попытался его поднять.
– Запомни, малыш… трусы всегда нападают сзади…
– Не умирайте, господин офицер!
– Теперь ты один будешь героем…
Глаза его закатились, дыхание оборвалось.
Сути долго прижимал к себе тело. Никогда больше колесничий не пошевелится, не приободрит его, не попытается совершить невозможное. Он один во враждебной стране – герой, о чьей доблести знает только мертвец.
Сути похоронил колесничего и постарался как следует запомнить место. Если он выживет, то обязательно вернется и отвезет тело в Египет. Ибо ничего нет страшнее для человека, рожденного в Двух Землях, чем быть погребенным вдали от своей страны.
Вернуться назад значило снова попасть в ловушку, продвижение вперед было чревато столкновением с новыми противниками. И все же он склонился ко второму решению, надеясь быстро добраться до воинов полководца Ашера, если, конечно, их еще не перебили.
Лошадей удалось заставить продолжить путь. Если впереди их ждала новая западня, Сути не сможет одновременно управлять колесницей и стрелять из лука. С комком в горле он поехал по каменистой дороге, которая привела его к полуразвалившейся лачуге. Молодой человек спрыгнул на землю и обнажил меч. Из допотопной трубы шел дым.
– Эй, кто тут есть, выходите!
На пороге появилась молодая дикарка в лохмотьях, с немытыми волосами. В руках она держала огромный нож.
– Успокойся и брось свой нож.
Она была такой хрупкой, совсем не способной сопротивляться. Сути счел осторожность излишней. Но едва он подошел ближе, она кинулась на него и попыталась вонзить лезвие прямо в сердце. Он увернулся, но ощутил жгучую боль в левой руке. Девушка в исступлении нанесла новый удар. Ударом ноги он обезоружил ее, потом бросил на землю. По руке у него текла кровь.
– Успокойся, а то я тебя свяжу.
Она отбивалась с бешеной силой. Он перевернул ее на живот и оглушил ударом в затылок. Решительно, с тех пор, как он стал героем, его отношения с женщинами складывались не лучшим образом. Он отнес ее в хижину с земляным полом. Убогие, грязные стены, жалкая обстановка, закопченный очаг. Сути положил свою жертву на дырявую циновку и связал ей руки и ноги веревкой.
Внезапно на него навалилась неимоверная усталость. Он сел спиной к очагу, вжав голову в плечи, и задрожал всем телом. Из него выходил страх.
Грязь вызывала у него отвращение. Он нашел за домом колодец, промыл свою неглубокую рану и вычистил единственную комнату.
– Тебя бы тоже следовало отмыть.
Он плеснул на девушку воды, она очнулась и заорала. Новый ушат воды заглушил крики. Когда он стал снимать с нее грязную одежду, она завертелась, как змея.
– Да не собираюсь я тебя насиловать, дуреха!
Догадалась ли она о его намерениях? Во всяком случае, она смирилась. Она стояла посреди комнаты голая и, казалось, радовалась омовению. Когда он стал ее вытирать, на лице у нее промелькнуло подобие улыбки. Его удивило, как светлы были ее волосы.
– А ты хорошенькая. Тебя уже кто-нибудь целовал?
По тому, как приоткрылись ее губы и зашевелился язык, Сути понял, что он не первый.
– Если пообещаешь хорошо себя вести, я тебя развяжу.
Глаза смотрели умоляюще. Он снял веревку с ног, погладил икры, бедра и прижался губами к золотистым волоскам на лобке. Она напряглась, словно лук, и обвила его освобожденными руками.
Сути проспал без сновидений десять часов сряду. Дала о себе знать рана, он вскочил и вышел из лачуги.
Она украла все его оружие и перерезала поводья колесницы. Кони убежали.
Ни лука, ни ножа, ни меча, ни сапог, ни плаща. Бесполезная колесница увязала в грязи под дождем, зарядившим с самого утра. Герою, превратившемуся в простофилю, одураченному дикой девчонкой, ничего не оставалось, как пешком брести к северу.
В бешенстве он расколошматил колесницу камнями, чтобы она не досталась врагу. В одной набедренной повязке, экипированный, как самый настоящий олух, Сути поплелся вперед под проливным дождем. В его сумке лежали черствый хлеб, обломок дышла с иероглифической надписью, хранившей имя колесничего, кувшины со свежей водой и дырявая циновка.
Он преодолел перевал, пересек сосновый лес, спустился по склону, круто обрывавшемуся в озеро, и пошел по берегу.
Горы становились все более недружелюбными. После ночевки под скалистым уступом, защищавшим от восточного ветра, он взобрался вверх по скользкой тропинке и оказался в пустынной, засушливой местности. Запасы провизии быстро иссякли. Ему все сильнее хотелось пить.
Когда Сути утолял жажду, зачерпнув немного солоноватой воды из неприглядной лужицы, в кустах послышался хруст ломающихся веток. Несколько человек шли прямо на него. Он отполз и спрятался за стволом гигантской сосны.
Пятеро мужчин толкали перед собой пленника со связанными за спиной руками. Их малорослый предводитель схватил его за волосы и заставил встать на колени. Сути находился слишком далеко, чтобы слышать, что они говорят, но вскоре тишину гор рассекли крики избиваемого.
Один против пятерых, безоружный… молодой человек не имел ни малейшего шанса спасти несчастного.
Мучитель осыпал пленника ударами, допрашивал, снова бил, потом приказал приспешникам оттащить его к пещере. Еще один, последний допрос, и он перерезал ему горло.
После ухода злодеев Сути больше часа просидел в неподвижности. Он думал о Пазаире, о его любви к справедливости, к идеалу. Как бы он поступил, столкнувшись с таким варварством? Он и не знал, что так близко от Египта существует мир без законов, где жизнь человека ничего не стоит.
Он заставил себя спуститься к пещере. Ноги у него подкашивались, в ушах все еще раздавались крики умирающего. Несчастный уже испустил дух. Судя по внешности и набедренной повязке, это был египтянин, наверное, воин из отряда Ашера, попавший в руки мятежников. Сути голыми руками вырыл ему могилу внутри пещеры.
Потрясенный, изможденный, он продолжил путь, всецело положившись на судьбу. Попадись ему враг, у него не будет сил отбиваться.
Когда два воина в шлемах окликнули его, он просто рухнул на мокрую землю.
Палатка.
Кровать, подушка под головой, одеяло.
Сути приподнялся. Острие ножа заставило его лечь обратно.
– Кто ты?
Вопрос был задан египетским офицером с резкими чертами лица.
– Сути, лучник конного отряда.
– Откуда ты?
Он поведал о своих подвигах.
– Можешь ли ты доказать то, что сказал?
– У меня в сумке – обломок дышла с именем моего колесничего.
– Что с ним стало?
– Его убили бедуины, я его похоронил.
– А сам убежал?
– Нет, конечно! Я их человек пятнадцать своими стрелами уложил.
– Когда ты завербовался?
– В начале месяца.
– Двух недель не прошло, а ты уже первоклассный лучник!
– Я способный.
– Я верю только в долгие тренировки. А не сказать ли тебе правду?
Сути отбросил одеяло.
– Это и есть правда.
– А что, если ты прикончил колесничего?
– Бред какой!
– Вот посидишь подольше в подземелье, мозги на место встанут.
Сути рванулся к выходу. Двое солдат схватили его за руки, третий ударил в живот и оглушил ударом по голове.
– Мы правильно сделали, что вылечили этого лазутчика. Он нам много чего расскажет.
Когда колесница снова пустилась в путь, у Сути слипались глаза.
– Надо уметь обходиться без сна, мой мальчик! Не забывай, враг атакует, когда ты устал. Да, отличная новость: мы в авангарде авангарда! Первые удары – наши. Если ты собирался стать героем, у тебя есть для этого все возможности.
Сути прижал лук к груди.
Колесница помчалась вдоль Царских стен[39], грозной цепи крепостей, построенных владыками Среднего царства и постоянно укреплявшихся их преемниками. Эта поистине грандиозная стена, отдельные цитадели которой связывались между собой с помощью костров, была способна предотвратить любые попытки вторжения со стороны бедуинов и азиатов. В Царских стенах, протянувшихся от побережья Средиземного моря до самого Гелиополя, размещались и постоянные гарнизоны, и войска, охранявшие границы, и таможенные службы. Никто не мог ни войти в Египет, ни выйти из него, не назвав здесь своего имени и цели путешествия; торговцы уточняли, какой именно товар они везут, и платили пошлину. Стража отказывала во въезде в страну нежеланным чужестранцам и выдавала пропуск лишь после внимательного изучения документов, должным образом засвидетельствованных столичным чиновником, занимающимся переселенцами. Ибо стела фараона гласила: «Каждый, пересекший эту границу, становится одним из моих сыновей».
Колесничий предъявил документы коменданту одной из крепостей с двускатными шестиметровыми стенами, окруженными рвом. На стенах – лучники, на башнях – часовые.
– Они даже не подумали выставить стражу, – заметил он. – Явно надеются отсидеться.
Десять вооруженных воинов окружили колесницу.
– Вылезайте! – скомандовал начальник поста.
– Вы что, шутите?
– У вас документы не в порядке.
Колесничий сжал поводья, готовый пустить лошадей в галоп. На него нацелились копья и стрелы.
– Немедленно вылезайте!
Колесничий повернулся к Сути.
– Что ты об этом думаешь, малыш?
– У нас впереди битвы получше.
Они сошли на землю.
– Не хватает печати первого форта Царских стен, – объяснил начальник поста. – Разворачивайтесь!
– Мы опаздываем.
– Устав есть устав.
– А мы можем где-нибудь поговорить?
– У меня в конторе, только ни на что не надейтесь.
Разговор был недолгим. Колесничий выбежал из административного помещения, схватил поводья и пустил колесницу во весь опор по дороге, ведущей в Азию.
Колеса скрипели, поднимая облака пыли.
– К чему такая спешка? Ведь теперь документы в порядке.
– Более или менее. Я ударил сильно, но этот идиот может очухаться раньше, чем предусмотрено. У таких упрямцев голова обычно крепкая. Я сам привел документы в порядок. В армии, малыш, надо быть готовым к экспромтам.
Первые дни пути прошли мирно. Долгие переезды, забота о лошадях, проверка снаряжения, ночи под открытым небом, пополнение запасов провизии в селениях, где колесничий связывался с армейскими гонцами или представителями секретных служб, призванных удостовериться, что ничто не мешает продвижению основных сил.
Ветер поменял направление и начал пробирать насквозь.
– Весной в Азии часто бывает холодно, надень плащ.
– Кажется, вы взволнованы.
– Опасность приближается. Я ее чую, как собака. Как у нас с едой?
– Лепешки, мясные шарики, лук и вода на три дня.
– Должно хватить.
Колесница въехала в обезлюдевшее селение; на главной площади – ни души. У Сути подвело желудок.
– Не паникуй, малыш. Может, они все на поле.
Колесница медленно продвигалась вперед. Колесничий схватил копье и зорко смотрел по сторонам. Он остановился у казенной постройки, где жил египетский комендант со своим переводчиком. Пусто.
– Армейское начальство рапорта не получит. Узнает лишь, что произошло нечто серьезное. Типичный мятеж.
– Останемся здесь?
– Я предпочитаю двигаться вперед. А ты?
– Я не уверен…
– В чем дело, малыш?
– Где сейчас полководец Ашер?
– Кто тебе о нем рассказал?
– Его имя в Мемфисе известно всем. Я хотел бы служить под его началом.
– А тебе и впрямь везет. К нему-то мы и должны присоединиться.
– Это он опустошил селение?
– Конечно же, нет.
– А кто?
– Бедуины[40]. Самые подлые, самые упрямые и самые хитрые существа на свете. Набеги, грабежи, захват пленников – вот их стратегия. Если нам не удастся их истребить, они заполонят всю Азию, полуостров между Египтом и Красным морем и прилегающие провинции. Они готовы присоединиться к любому захватчику, они презирают женщин так же сильно, как любим их мы, они плюют на богов и красоту. Я ничего не боюсь, но эти дикари, с их обкромсанными бородами, намотанными на голову тряпками и длинными одеждами, внушают мне страх. Запомни, малыш, они трусы. Они нападают сзади.
– Они что, перебили здесь всех жителей?
– Вероятно.
– Выходит, полководец Ашер отрезан от основного войска?
– Возможно.
Длинные черные волосы Сути развевались по ветру. Несмотря на широкие плечи и мощный торс, молодой человек чувствовал себя слабым и уязвимым.
– Между Ашером и нами – бедуины. Сколько их?
– Десять, сто, тысяча…
– Десять – терпимо. Сто – многовато.
– Тысяча, малыш, в самый раз для истинного героя. Ты ведь меня не бросишь?
Колесничий снова погнал лошадей. Они неслись галопом до начала оврага с отвесными склонами. Густые заросли кустарника, облепившего скалы, оставляли здесь узкий проход.
Кони заржали и встали на дыбы; колесничий принялся их успокаивать.
– Они чуют ловушку.
– Я тоже, малыш. Бедуины притаились в кустах. Они попытаются перебить ноги лошадям топорами, а когда мы упадем, нам перережут глотку и отрежут яйца.
– По-моему, слишком высокая плата за героизм.
– Благодаря тебе мы почти ничем не рискуем. По стреле в каждый куст, и – во весь опор! Прорвемся.
– Вы так уверены в себе?
– А ты сомневался? Думать – вредно.
Колесничий натянул поводья. Лошади нехотя поскакали через овраг. Сути даже не успел испугаться. Он пускал стрелу за стрелой. Первые две пропали в кустах, где никого не было, третья угодила в глаз бедуину, с воем выскочившему из укрытия.
– Продолжай, малыш!
У Сути волосы на голове встали дыбом, кровь застыла в жилах; он стрелял в каждый куст, поворачиваясь то вправо, то влево с такой скоростью, какой сам от себя не ожидал. Бедуины падали, пораженные кто в живот, кто в грудь, кто в голову.
Камни и колючие заросли преграждали выход из оврага.
– Держись, малыш, будем прыгать!
Сути перестал стрелять и вцепился в борт колесницы. Двое врагов, которых он не успел сразить, метнули в египтян топоры.
На полном ходу обе лошади перепрыгнули через преграду в самом низком месте. Шипы разодрали им ноги, спицы правого колеса поломались о камень, другой камень повредил правый бок колесницы. Мгновение – и экипаж зашатался; но кони последним рывком перетащили его через препятствие.
Несколько сот метров колесница пронеслась, не сбавляя ходу. Оглушенный Сути мотался из стороны в сторону, прижимая к себе лук и с трудом сохраняя равновесие. У подножия холма измученные, покрытые потом и пеной кони неожиданно встали.
– Господин офицер!
Колесничий рухнул на поводья. Между лопаток у него торчал топор. Сути попытался его поднять.
– Запомни, малыш… трусы всегда нападают сзади…
– Не умирайте, господин офицер!
– Теперь ты один будешь героем…
Глаза его закатились, дыхание оборвалось.
Сути долго прижимал к себе тело. Никогда больше колесничий не пошевелится, не приободрит его, не попытается совершить невозможное. Он один во враждебной стране – герой, о чьей доблести знает только мертвец.
Сути похоронил колесничего и постарался как следует запомнить место. Если он выживет, то обязательно вернется и отвезет тело в Египет. Ибо ничего нет страшнее для человека, рожденного в Двух Землях, чем быть погребенным вдали от своей страны.
Вернуться назад значило снова попасть в ловушку, продвижение вперед было чревато столкновением с новыми противниками. И все же он склонился ко второму решению, надеясь быстро добраться до воинов полководца Ашера, если, конечно, их еще не перебили.
Лошадей удалось заставить продолжить путь. Если впереди их ждала новая западня, Сути не сможет одновременно управлять колесницей и стрелять из лука. С комком в горле он поехал по каменистой дороге, которая привела его к полуразвалившейся лачуге. Молодой человек спрыгнул на землю и обнажил меч. Из допотопной трубы шел дым.
– Эй, кто тут есть, выходите!
На пороге появилась молодая дикарка в лохмотьях, с немытыми волосами. В руках она держала огромный нож.
– Успокойся и брось свой нож.
Она была такой хрупкой, совсем не способной сопротивляться. Сути счел осторожность излишней. Но едва он подошел ближе, она кинулась на него и попыталась вонзить лезвие прямо в сердце. Он увернулся, но ощутил жгучую боль в левой руке. Девушка в исступлении нанесла новый удар. Ударом ноги он обезоружил ее, потом бросил на землю. По руке у него текла кровь.
– Успокойся, а то я тебя свяжу.
Она отбивалась с бешеной силой. Он перевернул ее на живот и оглушил ударом в затылок. Решительно, с тех пор, как он стал героем, его отношения с женщинами складывались не лучшим образом. Он отнес ее в хижину с земляным полом. Убогие, грязные стены, жалкая обстановка, закопченный очаг. Сути положил свою жертву на дырявую циновку и связал ей руки и ноги веревкой.
Внезапно на него навалилась неимоверная усталость. Он сел спиной к очагу, вжав голову в плечи, и задрожал всем телом. Из него выходил страх.
Грязь вызывала у него отвращение. Он нашел за домом колодец, промыл свою неглубокую рану и вычистил единственную комнату.
– Тебя бы тоже следовало отмыть.
Он плеснул на девушку воды, она очнулась и заорала. Новый ушат воды заглушил крики. Когда он стал снимать с нее грязную одежду, она завертелась, как змея.
– Да не собираюсь я тебя насиловать, дуреха!
Догадалась ли она о его намерениях? Во всяком случае, она смирилась. Она стояла посреди комнаты голая и, казалось, радовалась омовению. Когда он стал ее вытирать, на лице у нее промелькнуло подобие улыбки. Его удивило, как светлы были ее волосы.
– А ты хорошенькая. Тебя уже кто-нибудь целовал?
По тому, как приоткрылись ее губы и зашевелился язык, Сути понял, что он не первый.
– Если пообещаешь хорошо себя вести, я тебя развяжу.
Глаза смотрели умоляюще. Он снял веревку с ног, погладил икры, бедра и прижался губами к золотистым волоскам на лобке. Она напряглась, словно лук, и обвила его освобожденными руками.
***
Сути проспал без сновидений десять часов сряду. Дала о себе знать рана, он вскочил и вышел из лачуги.
Она украла все его оружие и перерезала поводья колесницы. Кони убежали.
Ни лука, ни ножа, ни меча, ни сапог, ни плаща. Бесполезная колесница увязала в грязи под дождем, зарядившим с самого утра. Герою, превратившемуся в простофилю, одураченному дикой девчонкой, ничего не оставалось, как пешком брести к северу.
В бешенстве он расколошматил колесницу камнями, чтобы она не досталась врагу. В одной набедренной повязке, экипированный, как самый настоящий олух, Сути поплелся вперед под проливным дождем. В его сумке лежали черствый хлеб, обломок дышла с иероглифической надписью, хранившей имя колесничего, кувшины со свежей водой и дырявая циновка.
Он преодолел перевал, пересек сосновый лес, спустился по склону, круто обрывавшемуся в озеро, и пошел по берегу.
Горы становились все более недружелюбными. После ночевки под скалистым уступом, защищавшим от восточного ветра, он взобрался вверх по скользкой тропинке и оказался в пустынной, засушливой местности. Запасы провизии быстро иссякли. Ему все сильнее хотелось пить.
Когда Сути утолял жажду, зачерпнув немного солоноватой воды из неприглядной лужицы, в кустах послышался хруст ломающихся веток. Несколько человек шли прямо на него. Он отполз и спрятался за стволом гигантской сосны.
Пятеро мужчин толкали перед собой пленника со связанными за спиной руками. Их малорослый предводитель схватил его за волосы и заставил встать на колени. Сути находился слишком далеко, чтобы слышать, что они говорят, но вскоре тишину гор рассекли крики избиваемого.
Один против пятерых, безоружный… молодой человек не имел ни малейшего шанса спасти несчастного.
Мучитель осыпал пленника ударами, допрашивал, снова бил, потом приказал приспешникам оттащить его к пещере. Еще один, последний допрос, и он перерезал ему горло.
После ухода злодеев Сути больше часа просидел в неподвижности. Он думал о Пазаире, о его любви к справедливости, к идеалу. Как бы он поступил, столкнувшись с таким варварством? Он и не знал, что так близко от Египта существует мир без законов, где жизнь человека ничего не стоит.
Он заставил себя спуститься к пещере. Ноги у него подкашивались, в ушах все еще раздавались крики умирающего. Несчастный уже испустил дух. Судя по внешности и набедренной повязке, это был египтянин, наверное, воин из отряда Ашера, попавший в руки мятежников. Сути голыми руками вырыл ему могилу внутри пещеры.
Потрясенный, изможденный, он продолжил путь, всецело положившись на судьбу. Попадись ему враг, у него не будет сил отбиваться.
Когда два воина в шлемах окликнули его, он просто рухнул на мокрую землю.
***
Палатка.
Кровать, подушка под головой, одеяло.
Сути приподнялся. Острие ножа заставило его лечь обратно.
– Кто ты?
Вопрос был задан египетским офицером с резкими чертами лица.
– Сути, лучник конного отряда.
– Откуда ты?
Он поведал о своих подвигах.
– Можешь ли ты доказать то, что сказал?
– У меня в сумке – обломок дышла с именем моего колесничего.
– Что с ним стало?
– Его убили бедуины, я его похоронил.
– А сам убежал?
– Нет, конечно! Я их человек пятнадцать своими стрелами уложил.
– Когда ты завербовался?
– В начале месяца.
– Двух недель не прошло, а ты уже первоклассный лучник!
– Я способный.
– Я верю только в долгие тренировки. А не сказать ли тебе правду?
Сути отбросил одеяло.
– Это и есть правда.
– А что, если ты прикончил колесничего?
– Бред какой!
– Вот посидишь подольше в подземелье, мозги на место встанут.
Сути рванулся к выходу. Двое солдат схватили его за руки, третий ударил в живот и оглушил ударом по голове.
– Мы правильно сделали, что вылечили этого лазутчика. Он нам много чего расскажет.
22
Сидя за столом одной из самых людных харчевен Фив, Пазаир завел разговор о Хаттусе, дипломатической супруге Рамсеса Великого. Когда был заключен мир с хеттами, фараон получил в залог чистосердечных отношений одну из дочерей азиатского властителя. Она возглавила фиванский гарем и жила там в неге и роскоши.
Невидимая, недосягаемая, Хаттуса не снискала любви египтян. Чего только про нее не говорили: и черной магией она занимается, и с ночными демонами якшается, и на больших праздниках появляться не желает.
– Из-за нее, – сказала хозяйка харчевни, – цены на притирания выросли вдвое.
– А она-то чем виновата?
– Женщины из ее окружения – а их становится все больше и больше – целыми днями только и делают, что красятся. Гарем расходует невероятное количество самых лучших притираний, покупает их за немалые деньги, и цены соответственно растут. И с маслом то же самое. Избавиться бы поскорее от этой чужеземки!
Никто не встал на защиту Хаттусы.
Помещения гарема на восточном берегу утопали в буйной растительности. Сюда был подведен канал. Вода изобильно орошала многочисленные сады, отведенные для придворных дам, вдов и знатных пожилых особ, огромный фруктовый сад и цветочный парк, где отдыхали пряхи и ткачихи. Как и в других египетских гаремах, здесь размещались многочисленные мастерские, школы танцев, музыки и стихосложения, участки для выращивания душистых трав и центр производства косметических средств; мастера обрабатывали дерево и слоновую кость, изготавливали разноцветную эмаль, шили великолепные льняные платья и составляли изощренные цветочные композиции. Бурная деятельность гарема включала в себя и воспитание молодежи: египтян и чужестранцев готовили здесь для высших административных должностей. Помимо элегантных дам, блиставших самыми невероятными драгоценностями, здесь встречались ремесленники, учителя и чиновники, следившие за бесперебойным снабжением знатных особ свежими продуктами.
Рано утром судья Пазаир подошел к центральному дворцу гарема. Должность позволила ему беспрепятственно пройти мимо стражи и встретиться с придворным распорядителем Хаттусы. Тот принял прошение судьи и отнес своей госпоже, которая, к великому удивлению чиновника, его не отвергла.
Судью провели в зал с четырьмя колоннами и стенами, расписанными изображениями птиц и цветов. Пол был выложен разноцветной плиткой, что делало общую атмосферу еще более привлекательной и уютной. Вокруг Хаттусы, восседавшей на троне из позолоченного дерева, суетились две прислужницы. Они колдовали над баночками и ложечками с румянами и тенями, коробочками с благовониями, а завершала утренний туалет самая ответственная процедура – надевание парика, который подгоняла искуснейшая мастерица, заменяя поврежденные локоны и выправляя новые пряди.
Блистательная и горделивая, тридцатилетняя хеттская царевна любовалась собой в зеркале с позолоченной ручкой в форме стебля лотоса.
– Судья – у меня в столь ранний час! Очень любопытно узнать, что заставило вас прийти сюда?
– Госпожа, я прошу позволения задать вам несколько вопросов.
Она отложила зеркало и отослала прислужниц.
– Вы хотите поговорить с глазу на глаз?
– Да.
– Наконец-то хоть какое-то развлечение! В этом дворце так скучно.
Очень светлая кожа, длинные и тонкие пальцы, черные глаза – Хаттуса одновременно притягивала к себе и приводила в смятение. Язвительная, своенравная, стремительная, она нимало не щадила собеседников и клеймила их слабости, будь то косноязычие, неловкость в движениях или физические недостатки.
Она внимательно разглядывала Пазаира.
– Вы не самый красивый мужчина Египта, но женщина может влюбиться в вас и хранить вам верность. Вы нетерпеливы, страстны, одержимы идеалом – прямо целый набор пороков. А уж серьезен-то как, можно даже сказать, степенен – так и молодость сгубить недолго!
– Вы позволите допросить вас?
– Дерзкий ход! Вы сознаете, сколь нагло себя ведете? Я – супруга великого Рамсеса и могу в любой момент сместить вас с должности.
– Вы прекрасно знаете, что не можете. Я буду защищаться перед судом, а вас призовут к ответу за превышение власти.
– Странная страна Египет. Люди здесь не только верят в правосудие, но еще и уважают законы и следят за их исполнением. Такое чудо долго длиться не может,
Хаттуса снова взяла зеркало и принялась разглядывать один из завитков на своем парике.
– Если ваши вопросы меня позабавят, я на них отвечу.
– Скажите, кто поставляет вам свежий хлеб?
Хеттиянка вытаращила глаза от изумления.
– Вас интересует мой хлеб?
– Точнее, пекарь с западного берега, который хотел на вас работать.
– Все хотят на меня работать! Моя щедрость известна.
– Однако народ вас недолюбливает.
– Это взаимно. Народ глуп здесь, как и всюду. Я чужестранка и горжусь этим. Десятки слуг ползают у моих ног, потому что царь поставил меня во главе этого гарема, самого роскошного в Египте.
– Так что же пекарь?
– Поговорите с моим управляющим, он вам все расскажет. Если пекарь поставлял хлеб, вы об этом узнаете. А что, это так важно?
– Вам известно о трагедии, произошедшей возле сфинкса в Гизе?
– Что у вас на уме, судья Пазаир?
– Ничего особенного.
– Эта игра наскучила мне, как праздники и придворные! Я хочу лишь одного: вернуться домой. Было бы забавно, если бы хеттское войско разбило ваши отряды и захватило Египет. В самом деле, достойный ответ! Но боюсь, я умру здесь, супругой самого могущественного из царей, владыки, которого я видела всего один раз в день нашей свадьбы, заключенной ради мира и счастья наших народов. А о моем счастье кто-нибудь подумал?
– Спасибо за помощь, царевна.
– Разговор завершаю я, а не вы!
– Я не желал вас оскорбить.
– Уходите.
Управляющий Хаттусы уточнил, что заказывал хлеб превосходному пекарю с западного берега, но ничего так и не было доставлено.
Пазаир в недоумении вышел из гарема. По обыкновению он попытался проверить незначительную улику, у него и в мыслях не было, что это может вызвать раздражение у одной из самых знатных дам царства.
А что, если она прямо или косвенно замешана в заговоре? Еще один вопрос без ответа.
***
Помощник градоначальника Мемфиса с опаской открыл рот.
– Расслабьтесь, – посоветовал Кадаш.
Лекарь не стал скрывать правду: зуб придется удалить. Несмотря на все старания спасти его не удалось.
– Откройте рот пошире.
Конечно, рука Кадаша была уже не так тверда, как прежде, но сноровки ей хватит еще надолго. После местного обезболивания он приступил к первому этапу удаления и ухватил зуб щипцами.
Одно неверное движение – рука дрогнула, и он поранил десну. В раздражении он продолжил операцию, но занервничал, и из-за этого все пошло не так: пока он сражался с корнями, началось кровотечение. Он поспешно схватил трут, поместил его заостренный конец в лунку, проделанную в деревянном бруске, и стал быстро вращать его при помощи лучкового инструмента, пока не появилась искра. Как только пламя разгорелось, он нагрел ланцет и прижег рану пациента.
Помощник градоначальника вышел с болезненно распухшей челюстью и не счел нужным поблагодарить зубного лекаря. Кадаш потерял важного клиента, который теперь будет поносить его направо и налево.
Лекарь оказался на распутье. Он не хотел ни стареть, ни расставаться со своим ремеслом. Конечно, можно почерпнуть новые силы и недолгий приток энергии в ливийской экстатической пляске, но этого уже недостаточно. Решение, казалось, было совсем рядом, и все же до него не добраться! Кадашу следует прибегнуть к новому средству, усовершенствовать свою технику, доказать, что ему по-прежнему нет равных.
Другой металл – вот что ему нужно.
***
Паром отплывал.
В последний момент Пазаир успел запрыгнуть на борт плоскодонного судна, где вперемешку толпились люди и животные.
Паром постоянно курсировал между нильскими берегами. Хотя путь был недолог, люди успевали обменяться новостями, а иной раз даже заключить сделку. Какой-то бык, желая развернуться, толкнул судью, и тот налетел на женщину, стоявшую к нему спиной.
– Извините.
Она не ответила и закрыла лицо руками. Пазаир, удивившись, пригляделся получше.
– А вы случайно не госпожа Сабабу?
– Оставьте меня в покое.
Темное платье, коричневая шаль на плечах, небрежная прическа – Сабабу походила на нищенку.
– Разве нам не надо кое в чем признаться друг другу?
– Я вас не знаю.
– Вспомните моего друга Сути. Он уговорил вас не клеветать на меня.
В отчаянии она перегнулась через борт, вглядываясь в быстрое речное течение. Пазаир удержал ее за руку.
– Нил в этом месте опасен. Вы могли бы утонуть.
– Я не умею плавать.
Мальчишки спрыгнули на берег, едва паром причалил. За ними последовали ослы, быки и крестьяне. Пазаир и Сабабу сошли последними. Он не отпускал проститутку.
– Ну что вы ко мне пристали? Я простая служанка, я…
– Ваши попытки оправдаться смешны. Разве вы не говорили Сути, что я один из ваших постоянных клиентов?
– Я не понимаю, о чем вы.
– Я судья Пазаир, постарайтесь вспомнить.
Она попыталась бежать, но пальцы не разжались.
– Будьте благоразумны.
– Я вас боюсь!
– Вы пытались меня опорочить.
Она ратрыдалась. Он смутился и отпустил ее. Даже если она враг, такое отчаяние не могло его не тронуть.
– Кто велел вам оклеветать меня?
Невидимая, недосягаемая, Хаттуса не снискала любви египтян. Чего только про нее не говорили: и черной магией она занимается, и с ночными демонами якшается, и на больших праздниках появляться не желает.
– Из-за нее, – сказала хозяйка харчевни, – цены на притирания выросли вдвое.
– А она-то чем виновата?
– Женщины из ее окружения – а их становится все больше и больше – целыми днями только и делают, что красятся. Гарем расходует невероятное количество самых лучших притираний, покупает их за немалые деньги, и цены соответственно растут. И с маслом то же самое. Избавиться бы поскорее от этой чужеземки!
Никто не встал на защиту Хаттусы.
***
Помещения гарема на восточном берегу утопали в буйной растительности. Сюда был подведен канал. Вода изобильно орошала многочисленные сады, отведенные для придворных дам, вдов и знатных пожилых особ, огромный фруктовый сад и цветочный парк, где отдыхали пряхи и ткачихи. Как и в других египетских гаремах, здесь размещались многочисленные мастерские, школы танцев, музыки и стихосложения, участки для выращивания душистых трав и центр производства косметических средств; мастера обрабатывали дерево и слоновую кость, изготавливали разноцветную эмаль, шили великолепные льняные платья и составляли изощренные цветочные композиции. Бурная деятельность гарема включала в себя и воспитание молодежи: египтян и чужестранцев готовили здесь для высших административных должностей. Помимо элегантных дам, блиставших самыми невероятными драгоценностями, здесь встречались ремесленники, учителя и чиновники, следившие за бесперебойным снабжением знатных особ свежими продуктами.
Рано утром судья Пазаир подошел к центральному дворцу гарема. Должность позволила ему беспрепятственно пройти мимо стражи и встретиться с придворным распорядителем Хаттусы. Тот принял прошение судьи и отнес своей госпоже, которая, к великому удивлению чиновника, его не отвергла.
Судью провели в зал с четырьмя колоннами и стенами, расписанными изображениями птиц и цветов. Пол был выложен разноцветной плиткой, что делало общую атмосферу еще более привлекательной и уютной. Вокруг Хаттусы, восседавшей на троне из позолоченного дерева, суетились две прислужницы. Они колдовали над баночками и ложечками с румянами и тенями, коробочками с благовониями, а завершала утренний туалет самая ответственная процедура – надевание парика, который подгоняла искуснейшая мастерица, заменяя поврежденные локоны и выправляя новые пряди.
Блистательная и горделивая, тридцатилетняя хеттская царевна любовалась собой в зеркале с позолоченной ручкой в форме стебля лотоса.
– Судья – у меня в столь ранний час! Очень любопытно узнать, что заставило вас прийти сюда?
– Госпожа, я прошу позволения задать вам несколько вопросов.
Она отложила зеркало и отослала прислужниц.
– Вы хотите поговорить с глазу на глаз?
– Да.
– Наконец-то хоть какое-то развлечение! В этом дворце так скучно.
Очень светлая кожа, длинные и тонкие пальцы, черные глаза – Хаттуса одновременно притягивала к себе и приводила в смятение. Язвительная, своенравная, стремительная, она нимало не щадила собеседников и клеймила их слабости, будь то косноязычие, неловкость в движениях или физические недостатки.
Она внимательно разглядывала Пазаира.
– Вы не самый красивый мужчина Египта, но женщина может влюбиться в вас и хранить вам верность. Вы нетерпеливы, страстны, одержимы идеалом – прямо целый набор пороков. А уж серьезен-то как, можно даже сказать, степенен – так и молодость сгубить недолго!
– Вы позволите допросить вас?
– Дерзкий ход! Вы сознаете, сколь нагло себя ведете? Я – супруга великого Рамсеса и могу в любой момент сместить вас с должности.
– Вы прекрасно знаете, что не можете. Я буду защищаться перед судом, а вас призовут к ответу за превышение власти.
– Странная страна Египет. Люди здесь не только верят в правосудие, но еще и уважают законы и следят за их исполнением. Такое чудо долго длиться не может,
Хаттуса снова взяла зеркало и принялась разглядывать один из завитков на своем парике.
– Если ваши вопросы меня позабавят, я на них отвечу.
– Скажите, кто поставляет вам свежий хлеб?
Хеттиянка вытаращила глаза от изумления.
– Вас интересует мой хлеб?
– Точнее, пекарь с западного берега, который хотел на вас работать.
– Все хотят на меня работать! Моя щедрость известна.
– Однако народ вас недолюбливает.
– Это взаимно. Народ глуп здесь, как и всюду. Я чужестранка и горжусь этим. Десятки слуг ползают у моих ног, потому что царь поставил меня во главе этого гарема, самого роскошного в Египте.
– Так что же пекарь?
– Поговорите с моим управляющим, он вам все расскажет. Если пекарь поставлял хлеб, вы об этом узнаете. А что, это так важно?
– Вам известно о трагедии, произошедшей возле сфинкса в Гизе?
– Что у вас на уме, судья Пазаир?
– Ничего особенного.
– Эта игра наскучила мне, как праздники и придворные! Я хочу лишь одного: вернуться домой. Было бы забавно, если бы хеттское войско разбило ваши отряды и захватило Египет. В самом деле, достойный ответ! Но боюсь, я умру здесь, супругой самого могущественного из царей, владыки, которого я видела всего один раз в день нашей свадьбы, заключенной ради мира и счастья наших народов. А о моем счастье кто-нибудь подумал?
– Спасибо за помощь, царевна.
– Разговор завершаю я, а не вы!
– Я не желал вас оскорбить.
– Уходите.
Управляющий Хаттусы уточнил, что заказывал хлеб превосходному пекарю с западного берега, но ничего так и не было доставлено.
Пазаир в недоумении вышел из гарема. По обыкновению он попытался проверить незначительную улику, у него и в мыслях не было, что это может вызвать раздражение у одной из самых знатных дам царства.
А что, если она прямо или косвенно замешана в заговоре? Еще один вопрос без ответа.
***
Помощник градоначальника Мемфиса с опаской открыл рот.
– Расслабьтесь, – посоветовал Кадаш.
Лекарь не стал скрывать правду: зуб придется удалить. Несмотря на все старания спасти его не удалось.
– Откройте рот пошире.
Конечно, рука Кадаша была уже не так тверда, как прежде, но сноровки ей хватит еще надолго. После местного обезболивания он приступил к первому этапу удаления и ухватил зуб щипцами.
Одно неверное движение – рука дрогнула, и он поранил десну. В раздражении он продолжил операцию, но занервничал, и из-за этого все пошло не так: пока он сражался с корнями, началось кровотечение. Он поспешно схватил трут, поместил его заостренный конец в лунку, проделанную в деревянном бруске, и стал быстро вращать его при помощи лучкового инструмента, пока не появилась искра. Как только пламя разгорелось, он нагрел ланцет и прижег рану пациента.
Помощник градоначальника вышел с болезненно распухшей челюстью и не счел нужным поблагодарить зубного лекаря. Кадаш потерял важного клиента, который теперь будет поносить его направо и налево.
Лекарь оказался на распутье. Он не хотел ни стареть, ни расставаться со своим ремеслом. Конечно, можно почерпнуть новые силы и недолгий приток энергии в ливийской экстатической пляске, но этого уже недостаточно. Решение, казалось, было совсем рядом, и все же до него не добраться! Кадашу следует прибегнуть к новому средству, усовершенствовать свою технику, доказать, что ему по-прежнему нет равных.
Другой металл – вот что ему нужно.
***
Паром отплывал.
В последний момент Пазаир успел запрыгнуть на борт плоскодонного судна, где вперемешку толпились люди и животные.
Паром постоянно курсировал между нильскими берегами. Хотя путь был недолог, люди успевали обменяться новостями, а иной раз даже заключить сделку. Какой-то бык, желая развернуться, толкнул судью, и тот налетел на женщину, стоявшую к нему спиной.
– Извините.
Она не ответила и закрыла лицо руками. Пазаир, удивившись, пригляделся получше.
– А вы случайно не госпожа Сабабу?
– Оставьте меня в покое.
Темное платье, коричневая шаль на плечах, небрежная прическа – Сабабу походила на нищенку.
– Разве нам не надо кое в чем признаться друг другу?
– Я вас не знаю.
– Вспомните моего друга Сути. Он уговорил вас не клеветать на меня.
В отчаянии она перегнулась через борт, вглядываясь в быстрое речное течение. Пазаир удержал ее за руку.
– Нил в этом месте опасен. Вы могли бы утонуть.
– Я не умею плавать.
Мальчишки спрыгнули на берег, едва паром причалил. За ними последовали ослы, быки и крестьяне. Пазаир и Сабабу сошли последними. Он не отпускал проститутку.
– Ну что вы ко мне пристали? Я простая служанка, я…
– Ваши попытки оправдаться смешны. Разве вы не говорили Сути, что я один из ваших постоянных клиентов?
– Я не понимаю, о чем вы.
– Я судья Пазаир, постарайтесь вспомнить.
Она попыталась бежать, но пальцы не разжались.
– Будьте благоразумны.
– Я вас боюсь!
– Вы пытались меня опорочить.
Она ратрыдалась. Он смутился и отпустил ее. Даже если она враг, такое отчаяние не могло его не тронуть.
– Кто велел вам оклеветать меня?