Страница:
– Снова оплошности?
– Промах за промахом, все более достойные сожаления. Неконтролируемая деятельность, несвоевременные предписания, собственная аптека.
– Разве это противозаконно?
– Нет, но у Нефрет не было средств, чтобы так организовать свою работу.
– Значит, к ней были благосклонны боги.
– Да не боги, судья Пазаир, а женщина легкого поведения, Сабабу, хозяйка пивного дома из Мемфиса.
Судя по напряженному голосу и важному тону, Небамон ожидал возмущенной реакции.
Пазаир казался безучастным.
– Ситуация весьма настораживающая, – продолжал старший лекарь. – Не сегодня завтра кто-нибудь узнает правду и заклеймит достойных целителей.
– Вас, например?
– Разумеется, я же был учителем Нефрет! Я не могу подвергать себя такому риску.
– Сочувствую, но плохо понимаю, чем я могу быть полезен.
– Незаметное, но твердое вмешательство могло бы устранить недоразумение. Поскольку пивной дом Сабабу относится к вашему округу, а в Фивах она работает под вымышленным именем, поводов предъявить обвинение у вас предостаточно. А Нефрет можно пригрозить суровыми мерами, если она станет упорствовать в своих неразумных начинаниях. Предостережение должно вернуть ее к обычной деревенской практике, которая ей по плечу. Естественно, я не прошу вас о безвозмездной помощи. Любая карьера строится. Я предоставляю вам великолепную возможность продвинуться по иерархической лестнице.
– Я тронут.
– Я знал, что мы найдем общий язык. Вы молоды, умны и честолюбивы в отличие от стольких ваших коллег, которые так цепляются за букву закона, что зачастую упускают из виду его смысл.
– А если у меня не получится?
– Я подам жалобу против Нефрет, вы возглавите суд, мы выберем присяжных. Мне бы не хотелось до этого доводить, постарайтесь быть убедительным.
– Приложу все усилия.
Небамон расслабился, чувствуя, что поступил правильно. Он не ошибся в судье.
– Я рад, что обратился по адресу. Когда имеешь дело с достойным человеком, устранить неприятности нетрудно.
Божественные Фивы, где познал он счастье и горе. Чарующие Фивы, поражающие великолепием рассветов и фееричностью закатных красок.
Неумолимые Фивы, куда судьба приводит его в поисках истины, постоянно ускользающей из его рук, словно обезумевшая ящерица.
Он увидел ее на пароме.
Она возвращалась с восточного берега; он пересекал реку, чтобы добраться до селения, в котором она жила. Вопреки опасениям она от него не отвернулась.
– Мои слова не были пустым обещанием. Этой встречи не должно было быть.
– Вы начали понемногу забывать меня?
– Ни на миг.
– Вы сами себя мучаете.
– Вам-то что за дело?
– Ваши страдания меня огорчают. Нужно ли растравлять душу, ища новых встреч?
– Сейчас к вам обращается судья и только судья.
– В чем меня обвиняют?
– В том, что вы пользуетесь щедростью проститутки. Небамон требует, чтобы ваша деятельность не выходила за пределы селения и чтобы серьезных больных вы направляли к другим лекарям.
– А если я не послушаюсь?
– Он попытается признать вас виновной в безнравственном поведении, а значит, вовсе запретить вам практиковать.
– Это серьезная угроза?
– Небамон – влиятельный человек.
– Я не покорилась ему, а сопротивления он не выносит.
– Ну и как, намерены отступить?
– Что бы вы тогда обо мне подумали?
– Небамон рассчитывает, что я смогу вас убедить.
– Он плохо вас знает.
– И это дает нам шанс. Вы мне доверяете?
– Безусловно.
Его заворожила прозвучавшая в голосе нежность. Неужели былого равнодушия больше нет, неужели она действительно смотрит на него иным, не столь отстраненным взглядом?
– Не волнуйтесь, Нефрет. Я помогу вам.
Он проводил ее до селения, надеясь, что дороге не будет конца.
***
Поглотитель теней успокоился.
Поездка судьи Пазаира явно была делом сугубо личным. Он и не думал искать пятого ветерана, он ухаживал за красавицей Нефрет.
Вынужденный принимать исключительные меры предосторожности из-за присутствия нубийца и его обезьяны, поглотитель теней постепенно убеждался в том, что пятый ветеран умер естественной смертью или же убежал так далеко на юг, что о нем больше никто никогда не услышит. Собственно, необходимо было только его молчание.
Однако он продолжал осторожно следить за судьей.
Павиан нервничал.
Кем пристально посмотрел по сторонам, но ничего необычного не заметил. Крестьяне со своими ослами, рабочие, чинящие плотины, водоносы… И все же павиан чуял опасность.
Удвоив бдительность, нубиец подошел поближе к судье и Нефрет. Впервые он восхищался человеком, которому служил. Молодой судья был одержим несбыточным идеалом, одновременно силен и уязвим, практичен и мечтателен, но руководствовался он только порядочностью. В одиночку ему не одолеть злобной человеческой природы, но пошатнуть ее всевластие он может. А это даст надежду людям, страдающим от несправедливости.
Кем предпочел бы, чтобы он не ввязывался в столь опасное предприятие, ибо рано или поздно это будет стоить ему головы; но как тут его упрекнешь, когда убиты ни в чем не повинные люди? Доколе не будет попрана память о простых людях, доколе будут существовать судьи, не желающие потакать сильным только потому, что они богаты, – дотоле жить и процветать Египту.
Нефрет и Пазаир шли молча. Он мечтал о такой прогулке: они рядом, рука об руку, и этого достаточно. Шагают в одном темпе, словно давно приноровились друг к другу. Он стремился урвать мгновения невозможного счастья, цеплялся за мираж, дорожа им куда более, чем реальной действительностью.
Нефрет шла быстро, словно летела; казалось, ноги ее едва касались земли, в движениях – ни малейших признаков усталости. Он наслаждался упоительной возможностью идти с ней рядом, он с радостью стал бы ее слугой, усердным и неприметным, если бы не надо было оставаться судьей, дабы защитить ее от надвигавшейся бури. Он обольщается или она стала держаться с ним менее холодно? А что, если для нее тоже важно побыть вдвоем с ним и ничего не говорить: возможно, она понемногу привыкнет к его страсти, если он будет молчать.
Они вошли в помещение аптеки, где Кани сортировал лекарственные растения.
– Урожай превосходный.
– Только, боюсь, никому не нужный, – посетовала Нефрет. – Небамон вновь чинит мне препятствия.
– Если б можно было травить людей…
– Ничего у старшего лекаря не выйдет, – заявил Пазаир. – Я этого так не оставлю.
– Он опаснее гадюки. Берегитесь, он и вас тоже укусит.
– О, новые растения?
– Храм выделил мне большой участок земли и сделал меня своим официальным поставщиком.
– Вы это заслужили, Кани.
– Я не забыл о нашем расследовании. Мне удалось побеседовать с писцом, занимающимся учетом населения: ни один ветеран из Мемфиса не нанимался на работу в мастерские или в усадебные хозяйства за последние полгода. Любой воин, вышедший на пенсию, должен заявить, где он живет, иначе он утратит все свои права. А это означает обречь себя на нищету.
– Наш ветеран настолько напуган, что предпочитает нищету привилегиям.
– Может, он уехал из страны?
– Я уверен, что он скрывается на западном берегу.
* * *
Пазаира одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, на душе было легко, почти весело; с другой – в ней царили мрак и безысходность. Повидав Нефрет, ощугив, что она стала ближе и дружелюбнее, он воспрял духом, но смириться с тем, что она никогда не станет его супругой, значило погрузиться в бездну отчаяния.
Борьба ради нее, ради Сути и ради Бел-Трана не давала ему вновь и вновь возвращаться к одним и тем же мыслям. Слова Беранира вернули все на свои места: египетский судья не принадлежит себе.
В гареме западных Фив был устроен праздник в честь победоносного завершения азиатской кампании, во славу величия Рамсеса, восстановления мира и в ознаменование доблести полководца Ашера. Ткачихи, музыкантши, танцовщицы, воспитательницы, парикмахерши, создательницы цветочных композиций прогуливались по саду и, вкушая сладости, судачили о всякой всячине. Под навесом, защищавшим от солнечных лучей, подавали соки. Женщины разглядывали, кто как одет, восхищались, завидовали, обсуждали друг друга.
Пазаир пришел не вовремя, тем не менее ему удалось пробраться сквозь толпу гостей к хозяйке праздника, затмившей красотой всех своих приближенных. В совершенстве владея искусством макияжа, Хаттуса не скрывала своего презрения по отношению к неумело накрашенным модницам. Все стремились подойти к ней поближе, она же только и делала, что отпускала шпильки в адрес многочисленных льстецов.
– А вы случайно не судья из Мемфиса?
– Если вы позволите потревожить себя в такой момент, я был бы счастлив поговорить наедине.
– Отличная идея! Надоели светские условности. Пойдемте к пруду.
Кто такой этот скромный с виду судья, сумевший добиться расположения самой неприступной в мире царевны? Скорее всего Хаттуса решила поиграть с ним, а потом выбросить, как надоевшую куклу. Чужеземка славилась своими причудами.
Белые и голубые лотосы плавали по поверхности воды, слегка подернутой мелкой рябью. Хаттуса и Пазаир сели на раскладные стулья под сень опахала.
– Сколько будет пересудов, судья Пазаир. Мы ведь нарушили этикет.
– Очень вам за это признателен.
– Ну как, наслаждаетесь великолепием моего гарема?
– Имя Бел-Тран вам о чем-нибудь говорит?
– Нет.
– А Денес?
– Тоже нет. Это что, допрос?
– Мне необходимо ваше свидетельство.
– Насколько я знаю, эти люди в моей свите не состоят.
– Денес, крупнейший судовладелец Мемфиса, получил подписанный вами приказ.
– А мне какое дело? Думаете, меня интересуют подобные мелочи?
– Направлявшееся сюда судно было нагружено ворованным зерном.
– Боюсь, я не совсем понимаю.
– Судно, зерно и приказ о перевозке с вашей печатью арестованы.
– Вы что, в воровстве меня обвиняете?
– Я хотел бы, чтобы вы объяснили происходящее.
– Кто вас послал?
– Никто.
– Вы действуете на свой страх и риск… Я вам не верю.
– Напрасно.
– Мне снова пытаются навредить и на сей раз прибегают к помощи безмозглого судьишки, пляшущего под чужую дудку!
– Оскорбление судьи, отягченное клеветой, карается палочными ударами.
– Нет, вы просто безумец! Вы осознаете, с кем говорите?
– С очень высокопоставленной дамой, которая, однако, подчиняется закону так же, как последняя крестьянка. Итак, вы замешаны в деле о хищении зерна, принадлежащего государству.
– А мне плевать.
– Замешаны – не значит виновны. Поэтому я жду, что вы скажете в свое оправдание.
– До этого я не унижусь.
– Если вы невиновны, чего вам бояться?
– Вы осмелились поставить под сомнение мою честность!
– Меня вынуждают факты.
– Вы слишком далеко зашли, судья Пазаир, слишком далеко.
Вне себя от гнева, она встала и пошла вперед. Приближенные расступились, боясь, как бы царевна не сорвала на них раздражение.
Спустя три дня Пазаира принял старший судья Фив, обстоятельный мужчина в летах, близко знавший верховного жреца карнакского храма. Он внимательно изучил материалы дела.
– Работа выполнена замечательно и по сути, и по форме.
– Поскольку дело выходит за рамки моей юрисдикции, предоставляю вам довести его до конца. Если вы сочтете, что необходимо мое участие, я готов созвать суд.
– Каково ваше личное убеждение?
– Незаконный вывоз зерна доказан. Денес, как мне кажется, ни при чем.
– Верховный страж?
– Наверное, в курсе дела, но до какой степени?
– Царевна Хаттуса?
– Она отказалась давать мне какие бы то ни было объяснения.
– Очень досадно.
– Но ведь ее печать не сотрешь.
– Разумеется, но кто ее поставил?
– Она и поставила. Это личная печать, вделанная в кольцо. Как и все, кто стоит у власти, она с ним никогда не расстается.
– Тут мы ступаем на опасную территорию. Хаттуса не очень популярна в Фивах; слишком надменна, слишком своевластна, слишком всем недовольна. Даже разделяя общее мнение, фараон вынужден ее защищать.
– Красть зерно, предназначенное для народа, – серьезное преступление.
– Согласен, но мне хотелось бы избежать публичного процесса, способного повредить царю.
Впрочем, вы же сами сказали, следствие еще не закончено.
Лицо Пазаира помрачнело.
– Не волнуйтесь, дорогой коллега. Как старший судья Фив я не позволю вашему делу затеряться в архивной пыли. Просто я хотел бы как следует аргументировать обвинение, ибо истцом здесь выступит само государство.
– Спасибо за уточнение. Что же касается публичного процесса…
– Он предпочтительнее, знаю. Но вам что важнее – истина или голова царевны Хаттусы?
– Я к ней особой враждебности не питаю.
– Я попытаюсь уговорить ее сказать правду, официально вызову к себе, если понадобится. Пусть она сама решает свою судьбу. Если она виновна, ей не избежать наказания.
Казалось, судья говорит вполне искренне.
– Вам нужна моя помощь?
– В данный момент нет, тем более что вас срочно вызывают в Мемфис.
– Мой секретарь?
– Старший судья царского портика.
32
33
– Промах за промахом, все более достойные сожаления. Неконтролируемая деятельность, несвоевременные предписания, собственная аптека.
– Разве это противозаконно?
– Нет, но у Нефрет не было средств, чтобы так организовать свою работу.
– Значит, к ней были благосклонны боги.
– Да не боги, судья Пазаир, а женщина легкого поведения, Сабабу, хозяйка пивного дома из Мемфиса.
Судя по напряженному голосу и важному тону, Небамон ожидал возмущенной реакции.
Пазаир казался безучастным.
– Ситуация весьма настораживающая, – продолжал старший лекарь. – Не сегодня завтра кто-нибудь узнает правду и заклеймит достойных целителей.
– Вас, например?
– Разумеется, я же был учителем Нефрет! Я не могу подвергать себя такому риску.
– Сочувствую, но плохо понимаю, чем я могу быть полезен.
– Незаметное, но твердое вмешательство могло бы устранить недоразумение. Поскольку пивной дом Сабабу относится к вашему округу, а в Фивах она работает под вымышленным именем, поводов предъявить обвинение у вас предостаточно. А Нефрет можно пригрозить суровыми мерами, если она станет упорствовать в своих неразумных начинаниях. Предостережение должно вернуть ее к обычной деревенской практике, которая ей по плечу. Естественно, я не прошу вас о безвозмездной помощи. Любая карьера строится. Я предоставляю вам великолепную возможность продвинуться по иерархической лестнице.
– Я тронут.
– Я знал, что мы найдем общий язык. Вы молоды, умны и честолюбивы в отличие от стольких ваших коллег, которые так цепляются за букву закона, что зачастую упускают из виду его смысл.
– А если у меня не получится?
– Я подам жалобу против Нефрет, вы возглавите суд, мы выберем присяжных. Мне бы не хотелось до этого доводить, постарайтесь быть убедительным.
– Приложу все усилия.
Небамон расслабился, чувствуя, что поступил правильно. Он не ошибся в судье.
– Я рад, что обратился по адресу. Когда имеешь дело с достойным человеком, устранить неприятности нетрудно.
***
Божественные Фивы, где познал он счастье и горе. Чарующие Фивы, поражающие великолепием рассветов и фееричностью закатных красок.
Неумолимые Фивы, куда судьба приводит его в поисках истины, постоянно ускользающей из его рук, словно обезумевшая ящерица.
Он увидел ее на пароме.
Она возвращалась с восточного берега; он пересекал реку, чтобы добраться до селения, в котором она жила. Вопреки опасениям она от него не отвернулась.
– Мои слова не были пустым обещанием. Этой встречи не должно было быть.
– Вы начали понемногу забывать меня?
– Ни на миг.
– Вы сами себя мучаете.
– Вам-то что за дело?
– Ваши страдания меня огорчают. Нужно ли растравлять душу, ища новых встреч?
– Сейчас к вам обращается судья и только судья.
– В чем меня обвиняют?
– В том, что вы пользуетесь щедростью проститутки. Небамон требует, чтобы ваша деятельность не выходила за пределы селения и чтобы серьезных больных вы направляли к другим лекарям.
– А если я не послушаюсь?
– Он попытается признать вас виновной в безнравственном поведении, а значит, вовсе запретить вам практиковать.
– Это серьезная угроза?
– Небамон – влиятельный человек.
– Я не покорилась ему, а сопротивления он не выносит.
– Ну и как, намерены отступить?
– Что бы вы тогда обо мне подумали?
– Небамон рассчитывает, что я смогу вас убедить.
– Он плохо вас знает.
– И это дает нам шанс. Вы мне доверяете?
– Безусловно.
Его заворожила прозвучавшая в голосе нежность. Неужели былого равнодушия больше нет, неужели она действительно смотрит на него иным, не столь отстраненным взглядом?
– Не волнуйтесь, Нефрет. Я помогу вам.
Он проводил ее до селения, надеясь, что дороге не будет конца.
***
Поглотитель теней успокоился.
Поездка судьи Пазаира явно была делом сугубо личным. Он и не думал искать пятого ветерана, он ухаживал за красавицей Нефрет.
Вынужденный принимать исключительные меры предосторожности из-за присутствия нубийца и его обезьяны, поглотитель теней постепенно убеждался в том, что пятый ветеран умер естественной смертью или же убежал так далеко на юг, что о нем больше никто никогда не услышит. Собственно, необходимо было только его молчание.
Однако он продолжал осторожно следить за судьей.
***
Павиан нервничал.
Кем пристально посмотрел по сторонам, но ничего необычного не заметил. Крестьяне со своими ослами, рабочие, чинящие плотины, водоносы… И все же павиан чуял опасность.
Удвоив бдительность, нубиец подошел поближе к судье и Нефрет. Впервые он восхищался человеком, которому служил. Молодой судья был одержим несбыточным идеалом, одновременно силен и уязвим, практичен и мечтателен, но руководствовался он только порядочностью. В одиночку ему не одолеть злобной человеческой природы, но пошатнуть ее всевластие он может. А это даст надежду людям, страдающим от несправедливости.
Кем предпочел бы, чтобы он не ввязывался в столь опасное предприятие, ибо рано или поздно это будет стоить ему головы; но как тут его упрекнешь, когда убиты ни в чем не повинные люди? Доколе не будет попрана память о простых людях, доколе будут существовать судьи, не желающие потакать сильным только потому, что они богаты, – дотоле жить и процветать Египту.
***
Нефрет и Пазаир шли молча. Он мечтал о такой прогулке: они рядом, рука об руку, и этого достаточно. Шагают в одном темпе, словно давно приноровились друг к другу. Он стремился урвать мгновения невозможного счастья, цеплялся за мираж, дорожа им куда более, чем реальной действительностью.
Нефрет шла быстро, словно летела; казалось, ноги ее едва касались земли, в движениях – ни малейших признаков усталости. Он наслаждался упоительной возможностью идти с ней рядом, он с радостью стал бы ее слугой, усердным и неприметным, если бы не надо было оставаться судьей, дабы защитить ее от надвигавшейся бури. Он обольщается или она стала держаться с ним менее холодно? А что, если для нее тоже важно побыть вдвоем с ним и ничего не говорить: возможно, она понемногу привыкнет к его страсти, если он будет молчать.
Они вошли в помещение аптеки, где Кани сортировал лекарственные растения.
– Урожай превосходный.
– Только, боюсь, никому не нужный, – посетовала Нефрет. – Небамон вновь чинит мне препятствия.
– Если б можно было травить людей…
– Ничего у старшего лекаря не выйдет, – заявил Пазаир. – Я этого так не оставлю.
– Он опаснее гадюки. Берегитесь, он и вас тоже укусит.
– О, новые растения?
– Храм выделил мне большой участок земли и сделал меня своим официальным поставщиком.
– Вы это заслужили, Кани.
– Я не забыл о нашем расследовании. Мне удалось побеседовать с писцом, занимающимся учетом населения: ни один ветеран из Мемфиса не нанимался на работу в мастерские или в усадебные хозяйства за последние полгода. Любой воин, вышедший на пенсию, должен заявить, где он живет, иначе он утратит все свои права. А это означает обречь себя на нищету.
– Наш ветеран настолько напуган, что предпочитает нищету привилегиям.
– Может, он уехал из страны?
– Я уверен, что он скрывается на западном берегу.
* * *
Пазаира одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, на душе было легко, почти весело; с другой – в ней царили мрак и безысходность. Повидав Нефрет, ощугив, что она стала ближе и дружелюбнее, он воспрял духом, но смириться с тем, что она никогда не станет его супругой, значило погрузиться в бездну отчаяния.
Борьба ради нее, ради Сути и ради Бел-Трана не давала ему вновь и вновь возвращаться к одним и тем же мыслям. Слова Беранира вернули все на свои места: египетский судья не принадлежит себе.
В гареме западных Фив был устроен праздник в честь победоносного завершения азиатской кампании, во славу величия Рамсеса, восстановления мира и в ознаменование доблести полководца Ашера. Ткачихи, музыкантши, танцовщицы, воспитательницы, парикмахерши, создательницы цветочных композиций прогуливались по саду и, вкушая сладости, судачили о всякой всячине. Под навесом, защищавшим от солнечных лучей, подавали соки. Женщины разглядывали, кто как одет, восхищались, завидовали, обсуждали друг друга.
Пазаир пришел не вовремя, тем не менее ему удалось пробраться сквозь толпу гостей к хозяйке праздника, затмившей красотой всех своих приближенных. В совершенстве владея искусством макияжа, Хаттуса не скрывала своего презрения по отношению к неумело накрашенным модницам. Все стремились подойти к ней поближе, она же только и делала, что отпускала шпильки в адрес многочисленных льстецов.
– А вы случайно не судья из Мемфиса?
– Если вы позволите потревожить себя в такой момент, я был бы счастлив поговорить наедине.
– Отличная идея! Надоели светские условности. Пойдемте к пруду.
Кто такой этот скромный с виду судья, сумевший добиться расположения самой неприступной в мире царевны? Скорее всего Хаттуса решила поиграть с ним, а потом выбросить, как надоевшую куклу. Чужеземка славилась своими причудами.
Белые и голубые лотосы плавали по поверхности воды, слегка подернутой мелкой рябью. Хаттуса и Пазаир сели на раскладные стулья под сень опахала.
– Сколько будет пересудов, судья Пазаир. Мы ведь нарушили этикет.
– Очень вам за это признателен.
– Ну как, наслаждаетесь великолепием моего гарема?
– Имя Бел-Тран вам о чем-нибудь говорит?
– Нет.
– А Денес?
– Тоже нет. Это что, допрос?
– Мне необходимо ваше свидетельство.
– Насколько я знаю, эти люди в моей свите не состоят.
– Денес, крупнейший судовладелец Мемфиса, получил подписанный вами приказ.
– А мне какое дело? Думаете, меня интересуют подобные мелочи?
– Направлявшееся сюда судно было нагружено ворованным зерном.
– Боюсь, я не совсем понимаю.
– Судно, зерно и приказ о перевозке с вашей печатью арестованы.
– Вы что, в воровстве меня обвиняете?
– Я хотел бы, чтобы вы объяснили происходящее.
– Кто вас послал?
– Никто.
– Вы действуете на свой страх и риск… Я вам не верю.
– Напрасно.
– Мне снова пытаются навредить и на сей раз прибегают к помощи безмозглого судьишки, пляшущего под чужую дудку!
– Оскорбление судьи, отягченное клеветой, карается палочными ударами.
– Нет, вы просто безумец! Вы осознаете, с кем говорите?
– С очень высокопоставленной дамой, которая, однако, подчиняется закону так же, как последняя крестьянка. Итак, вы замешаны в деле о хищении зерна, принадлежащего государству.
– А мне плевать.
– Замешаны – не значит виновны. Поэтому я жду, что вы скажете в свое оправдание.
– До этого я не унижусь.
– Если вы невиновны, чего вам бояться?
– Вы осмелились поставить под сомнение мою честность!
– Меня вынуждают факты.
– Вы слишком далеко зашли, судья Пазаир, слишком далеко.
Вне себя от гнева, она встала и пошла вперед. Приближенные расступились, боясь, как бы царевна не сорвала на них раздражение.
***
Спустя три дня Пазаира принял старший судья Фив, обстоятельный мужчина в летах, близко знавший верховного жреца карнакского храма. Он внимательно изучил материалы дела.
– Работа выполнена замечательно и по сути, и по форме.
– Поскольку дело выходит за рамки моей юрисдикции, предоставляю вам довести его до конца. Если вы сочтете, что необходимо мое участие, я готов созвать суд.
– Каково ваше личное убеждение?
– Незаконный вывоз зерна доказан. Денес, как мне кажется, ни при чем.
– Верховный страж?
– Наверное, в курсе дела, но до какой степени?
– Царевна Хаттуса?
– Она отказалась давать мне какие бы то ни было объяснения.
– Очень досадно.
– Но ведь ее печать не сотрешь.
– Разумеется, но кто ее поставил?
– Она и поставила. Это личная печать, вделанная в кольцо. Как и все, кто стоит у власти, она с ним никогда не расстается.
– Тут мы ступаем на опасную территорию. Хаттуса не очень популярна в Фивах; слишком надменна, слишком своевластна, слишком всем недовольна. Даже разделяя общее мнение, фараон вынужден ее защищать.
– Красть зерно, предназначенное для народа, – серьезное преступление.
– Согласен, но мне хотелось бы избежать публичного процесса, способного повредить царю.
Впрочем, вы же сами сказали, следствие еще не закончено.
Лицо Пазаира помрачнело.
– Не волнуйтесь, дорогой коллега. Как старший судья Фив я не позволю вашему делу затеряться в архивной пыли. Просто я хотел бы как следует аргументировать обвинение, ибо истцом здесь выступит само государство.
– Спасибо за уточнение. Что же касается публичного процесса…
– Он предпочтительнее, знаю. Но вам что важнее – истина или голова царевны Хаттусы?
– Я к ней особой враждебности не питаю.
– Я попытаюсь уговорить ее сказать правду, официально вызову к себе, если понадобится. Пусть она сама решает свою судьбу. Если она виновна, ей не избежать наказания.
Казалось, судья говорит вполне искренне.
– Вам нужна моя помощь?
– В данный момент нет, тем более что вас срочно вызывают в Мемфис.
– Мой секретарь?
– Старший судья царского портика.
32
Гнев госпожи Нанефер долго не утихал. Как мог ее муж повести себя настолько глупо? Он никогда не разбирался в людях, вот и сейчас решил, что Бел-Тран покорится без борьбы. В результате – катастрофа: впереди судебное разбирательство, арестовано грузовое судно, нависло обвинение в краже, а этот молодой крокодил торжествует.
– Потрясающий итог!
Денес не терял присутствия духа.
– Скушай еще кусочек жареного гуся, это так вкусно.
– Ты ведешь нас к позору и разорению.
– Успокойся, удача переменчива.
– Удача – да, зато твоя глупость постоянна!
– Ну задержали судно на несколько дней, что тут такого? Все товары перегрузили на другое, скоро оно прибудет в Фивы.
– А Бел-Тран? Теперь у нас не война, а взаимовыгодное сотрудничество. Ему нас не вытеснить, урок пошел ему на пользу. Мы даже готовы вывезти часть его товара по вполне умеренным ценам.
– А обвинение в краже?
– Несостоятельно. Документы и свидетели подтвердят мою невиновность. Да я тут и в самом деле ни при чем. Меня подставила Хаттуса.
– А претензии Пазаира?
– Согласен, это неприятно.
– Значит, проигранный процесс, запятнанная репутация и штрафы!
– До этого пока не дошло.
– Ты что же, веришь в чудеса?
– Если хорошенько подготовиться, почему бы и нет?
Силкет прыгала от радости. Только что она получила алоэ – десятиметровый стебель, увенчанный желтыми, оранжевыми и красными цветами. Сок этого растения содержит масло, которым она натрет гениталии во избежание каких бы то ни было воспалительных процессов. Им же она будет лечить кожную болезнь, из-за которой ноги ее мужа пошли болезненными красными пятнами. Кроме того, Силкет наложит ему мазь из яичного белка и цветов акации.
Когда Бел-Тран узнал, что его вызывают во дворец, язвы зачесались с удвоенной силой. Но он решил пренебречь недугом и с тревогой отправился в контору.
Бел-Тран вернулся после полудня.
– В Дельту мы вернемся не скоро. Придется назначить местного управляющего.
– Нас отстраняют от дела?
– Наоборот. Меня вовсю хвалили за разумное управление и расширение предприятия. Оказывается, во дворце за моей деятельностью пристально наблюдали уже два года.
– Кто же пытается тебе вредить?
– Да никто! Старший смотритель амбаров следил за моим возвышением и задавался вопросом, как я поведу себя в случае успеха. Увидев же, что я стал работать еще больше, он предложил мне работать вместе с ним.
Силкет пришла в полный восторг. Старший смотритель амбаров устанавливал и собирал налоги продуктами, следил за перераспределением продовольствия в провинциях, руководил работой специально подготовленных писцов, инспектировал провинциальные центры сбора податей, собирал данные о доходах от сельского хозяйства и направлял их в казну, где осуществлялся процесс управления государственными финансами.
– Вместе с ним… ты хочешь сказать…
– Я назначен старшим казначеем амбаров.
– Это замечательно!
Она кинулась ему на шею.
– Значит, мы станем еще богаче?
– Вероятно, но занят я буду еще больше. Придется то и дело ездить в провинции, а также стараться во всем угодить новому начальнику. Тебе придется самой заниматься детьми.
– Я так горжусь тобой… можешь на меня положиться.
Секретарь Ярти сидел рядом с ослом перед входом в контору Пазаира, дверь была опечатана.
– Кто посмел?
– Верховный страж собственной персоной по приказу старшего судьи царского портика.
– По какой причине?
– Он отказался дать мне объяснения.
– Это незаконно.
– Как я мог помешать? Не драться же с ним!
Пазаир тотчас отправился к верховному судье, который целый час продержал его в приемной.
– Ну наконец-то, судья Пазаир! Много путешествуете.
– Этого требует моя работа.
– Ладно, теперь отдохнете! Как вы уже заметили, вы на время отстранены от должности.
– В чем же причина?
– Беспечность, свойственная молодости! Быть судьей не значит стоять над законами.
– Что же я нарушил?
Голос старшего судьи стал сердитым.
– Закон о налогообложении. Вы не заплатили налогов.
– Но я не получал никакого извещения!
– Я сам отнес вам его три дня назад, но вас не было.
– У меня в распоряжении три месяца.
– Да, в провинции, но не в Мемфисе. Здесь у вас только три дня. Срок истек.
Пазаир был потрясен.
– Почему вы так поступаете?
– Просто из уважения к закону. Судья должен быть образцом, а вы подаете дурной пример.
Пазаир сдержал закипавшую в нем ярость. Выступить против старшего судьи портика означало еще больше осложнить положение.
– Вы преследуете меня.
– Не надо громких слов! Я обязан привлекать неплательщиков к ответственности, кем бы они ни были.
– Я готов выплатить долг.
– Так-так… два мешка зерна.
Судья вздохнул с облегчением.
– А вот штраф – дело другое. Ну скажем… один тучный бык.
Пазаир возмутился.
– Но это же несопоставимо!
– Ваша должность побуждает меня к особой строгости.
– Кто за вами стоит?
Старший судья царского портика указал на дверь своей конторы.
– Уходите.
***
Сути готов был мчаться в Фивы во весь опор, чтобы проникнуть в гарем и свернуть хеттиянке шею. Пазаир рассудил, что только она одна могла стоять за этой немыслимой санкцией. Обычно уплата налогов не обсуждалась. И жалобы, и уклонения случались весьма редко. Нанеся Пазаиру удар с этой стороны, да еще вспомнив об особых условиях больших городов, она вынуждала зарвавшегося судью замолчать.
– Не советую поднимать шум. Ты потеряешь офицерское звание, и на суде тебе никто не поверит.
– На каком суде? Ты же больше не можешь никого судить!
– Сути… разве я отступил?
– Почти.
– Почти, ты прав. Но выпад слишком несправедлив.
– Как тебе удается сохранять спокойствие?
– Мне помогают думать невзгоды и твое гостеприимство.
В качестве офицера-колесничего Сути получил дом из четырех комнат с садиком, где теперь мирно спали осел и пес Пазаира. Пантера без особого восторга занималась хозяйством и готовила еду. К счастью, Сути то и дело отвлекал ее от домашних дел, предлагая увеселения более занимательные.
Пазаир не выходил из своей комнаты. Он перебирал в памяти разные аспекты главных своих дел, не обращая никакого внимания на любовные игры своего друга и его прекрасной возлюбленной.
– Думать, думать… Ну и что ты надумал?
– Благодаря тебе нам, возможно, удастся немного продвинуться. Зубной лекарь Кадаш попытался стащить медь из казармы, где химик Чечи занимается своими секретными изысканиями.
– Оружие?
– Несомненно.
– Под покровительством полководца Ашера?
– Не знаю. Объяснения Кадаша меня не убедили. Зачем он бродил возле этого места? По его словам, об опытах ему рассказал старший по казарме. Тебе это будет нетрудно проверить.
– Ладно, займусь.
Пазаир покормил осла, погулял с собакой и сел за стол вместе с Пантерой.
– Вы меня пугаете, – призналась она.
– Разве я страшный?
– Слишком серьезный. А вы, случайно, не влюблены?
– Сильнее, чем вы можете себе представить.
– Ну и отлично. Вы совсем не такой, как Сути, но он в вас души не чает. Он говорил мне о ваших неприятностях. И как же вы думаете уплатить штраф?
– Честно говоря, сам не знаю. Если понадобится, несколько месяцев буду работать в поле.
– Судья, и вдруг крестьянин!
– Я вырос в маленьком селении. И мне вовсе не претит пахать землю, сеять, собирать урожай.
– Я бы лучше пошла воровать. Ведь сборщики податей и есть худшие из воров.
– Да, соблазн велик; для этого и существуют судьи.
– А вы, стало быть, честный?
– Стараюсь.
– А почему вас вывели из игры?
– Борьба за сферы влияния.
– Что, подгнило что-то в Египетском царстве?
– Мы не лучше других, но мы отдаем себе в этом отчет. И если заводится гниль, мы ее вычищаем.
– В одиночку?
– Мы с Сути. Если мы потерпим поражение, нам на смену придут другие.
Пантера, надувшись, оперлась подбородком на, руку.
– На вашем месте я бы позволила себя подкупить.
– Предательство судьи – это шаг к войне.
– Мой народ любит сражаться, а ваш – нет.
– Разве это признак слабости?
Черные глаза сверкнули.
– Жизнь – это битва, которую я хочу выиграть – неважно как и неважно, какой ценой.
***
Торжествующий Сути залпом выпил полкружки пива.
Он оседлал садовую стену и наслаждался лучами заходящего солнца. Пазаир сидел, скрестив ноги, и гладил Смельчака.
– Задание выполнено! Старший по казарме был очень польщен, что к нему заявился герой последней кампании. К тому же он словоохотлив.
– А как его зубы?
– Прекрасно. Он никогда не лечился у Кадаша.
Сути и Пазаир ударили по рукам. Им только что удалось обнаружить чистейшую ложь.
– Это еще не все.
– Говори, не томи.
Сути многозначительно медлил.
– Ну что, тебя надо упрашивать?
– Герою подобает торжествовать скромно. На складе хранилась высококачественная медь.
– Это мне известно.
– Зато ты не знаешь, что Чечи сразу же после разговора с тобой велел перенести один неподписанный ящик. Внутри было что-то очень тяжелое, потому что его с трудом вытащили четыре человека.
– Солдаты?
– Стража, приставленная лично к химику.
– А куда унесли ящик?
– Неизвестно. Но я найду.
– Что нужно Чечи для изготовления сверхпрочного оружия?
– Самый редкий и самый дорогой материал – железо.
– Я тоже так думаю. Если мы правы, это и есть сокровище, которого так жаждал Кадаш! Зубоврачебные инструменты из железа… С их помощью он надеялся вновь обрести былую сноровку. Остается выяснить, кто ему рассказал о тайнике.
– Как вел себя Чечи при вашей встрече?
– Сдержанно и осмотрительно. Жалобу подавать не стал.
– Странно как-то. Ему следовало бы радоваться, что вор попался.
– Что означает…
– … что они сообщники!
– У нас нет никаких доказательств.
– Чечи рассказал Кадашу о существовании железа, а тот решил украсть немножко для собственных целей. А когда у Кадаша ничего не вышло, он не захотел, чтобы его сообщник предстал перед судом, на котором ему самому придется давать показания.
– Опыты, железо, оружие… все ведет нас к войску. Но почему Чечи, обычно столь молчаливый, вдруг разоткровенничался с Кадашем? Какое отношение зубной лекарь имеет к военному заговору? Чушь какая-то!
– Может, наши размышления и не безупречны, но в них есть доля истины.
– А по-моему, мы заблуждаемся.
– Не надо отчаиваться! Ключевая фигура здесь Чечи. Я буду следить за ним днем и ночью, расспрошу всех, кто его окружает, и пробью наконец эту стену, которой отгородился от мира наш скрытный и неприметный ученый.
– Если б я мог действовать…
– Потерпи немного.
Пазаир поднял глаза, полные надежды.
– Есть выход?
– Можно продать мою колесницу.
– Тебя выгонят из отряда.
Сути стукнул кулаком по стенке.
– Но ведь надо же тебя вытащить, и побыстрее! А Сабабу?
– Даже не думай. Долг судьи, выплаченный проституткой! Да старший судья портика меня в порошок сотрет.
Смельчак вытянул лапы и доверчиво поднял глаза.
– Потрясающий итог!
Денес не терял присутствия духа.
– Скушай еще кусочек жареного гуся, это так вкусно.
– Ты ведешь нас к позору и разорению.
– Успокойся, удача переменчива.
– Удача – да, зато твоя глупость постоянна!
– Ну задержали судно на несколько дней, что тут такого? Все товары перегрузили на другое, скоро оно прибудет в Фивы.
– А Бел-Тран? Теперь у нас не война, а взаимовыгодное сотрудничество. Ему нас не вытеснить, урок пошел ему на пользу. Мы даже готовы вывезти часть его товара по вполне умеренным ценам.
– А обвинение в краже?
– Несостоятельно. Документы и свидетели подтвердят мою невиновность. Да я тут и в самом деле ни при чем. Меня подставила Хаттуса.
– А претензии Пазаира?
– Согласен, это неприятно.
– Значит, проигранный процесс, запятнанная репутация и штрафы!
– До этого пока не дошло.
– Ты что же, веришь в чудеса?
– Если хорошенько подготовиться, почему бы и нет?
***
Силкет прыгала от радости. Только что она получила алоэ – десятиметровый стебель, увенчанный желтыми, оранжевыми и красными цветами. Сок этого растения содержит масло, которым она натрет гениталии во избежание каких бы то ни было воспалительных процессов. Им же она будет лечить кожную болезнь, из-за которой ноги ее мужа пошли болезненными красными пятнами. Кроме того, Силкет наложит ему мазь из яичного белка и цветов акации.
Когда Бел-Тран узнал, что его вызывают во дворец, язвы зачесались с удвоенной силой. Но он решил пренебречь недугом и с тревогой отправился в контору.
Бел-Тран вернулся после полудня.
– В Дельту мы вернемся не скоро. Придется назначить местного управляющего.
– Нас отстраняют от дела?
– Наоборот. Меня вовсю хвалили за разумное управление и расширение предприятия. Оказывается, во дворце за моей деятельностью пристально наблюдали уже два года.
– Кто же пытается тебе вредить?
– Да никто! Старший смотритель амбаров следил за моим возвышением и задавался вопросом, как я поведу себя в случае успеха. Увидев же, что я стал работать еще больше, он предложил мне работать вместе с ним.
Силкет пришла в полный восторг. Старший смотритель амбаров устанавливал и собирал налоги продуктами, следил за перераспределением продовольствия в провинциях, руководил работой специально подготовленных писцов, инспектировал провинциальные центры сбора податей, собирал данные о доходах от сельского хозяйства и направлял их в казну, где осуществлялся процесс управления государственными финансами.
– Вместе с ним… ты хочешь сказать…
– Я назначен старшим казначеем амбаров.
– Это замечательно!
Она кинулась ему на шею.
– Значит, мы станем еще богаче?
– Вероятно, но занят я буду еще больше. Придется то и дело ездить в провинции, а также стараться во всем угодить новому начальнику. Тебе придется самой заниматься детьми.
– Я так горжусь тобой… можешь на меня положиться.
***
Секретарь Ярти сидел рядом с ослом перед входом в контору Пазаира, дверь была опечатана.
– Кто посмел?
– Верховный страж собственной персоной по приказу старшего судьи царского портика.
– По какой причине?
– Он отказался дать мне объяснения.
– Это незаконно.
– Как я мог помешать? Не драться же с ним!
Пазаир тотчас отправился к верховному судье, который целый час продержал его в приемной.
– Ну наконец-то, судья Пазаир! Много путешествуете.
– Этого требует моя работа.
– Ладно, теперь отдохнете! Как вы уже заметили, вы на время отстранены от должности.
– В чем же причина?
– Беспечность, свойственная молодости! Быть судьей не значит стоять над законами.
– Что же я нарушил?
Голос старшего судьи стал сердитым.
– Закон о налогообложении. Вы не заплатили налогов.
– Но я не получал никакого извещения!
– Я сам отнес вам его три дня назад, но вас не было.
– У меня в распоряжении три месяца.
– Да, в провинции, но не в Мемфисе. Здесь у вас только три дня. Срок истек.
Пазаир был потрясен.
– Почему вы так поступаете?
– Просто из уважения к закону. Судья должен быть образцом, а вы подаете дурной пример.
Пазаир сдержал закипавшую в нем ярость. Выступить против старшего судьи портика означало еще больше осложнить положение.
– Вы преследуете меня.
– Не надо громких слов! Я обязан привлекать неплательщиков к ответственности, кем бы они ни были.
– Я готов выплатить долг.
– Так-так… два мешка зерна.
Судья вздохнул с облегчением.
– А вот штраф – дело другое. Ну скажем… один тучный бык.
Пазаир возмутился.
– Но это же несопоставимо!
– Ваша должность побуждает меня к особой строгости.
– Кто за вами стоит?
Старший судья царского портика указал на дверь своей конторы.
– Уходите.
***
Сути готов был мчаться в Фивы во весь опор, чтобы проникнуть в гарем и свернуть хеттиянке шею. Пазаир рассудил, что только она одна могла стоять за этой немыслимой санкцией. Обычно уплата налогов не обсуждалась. И жалобы, и уклонения случались весьма редко. Нанеся Пазаиру удар с этой стороны, да еще вспомнив об особых условиях больших городов, она вынуждала зарвавшегося судью замолчать.
– Не советую поднимать шум. Ты потеряешь офицерское звание, и на суде тебе никто не поверит.
– На каком суде? Ты же больше не можешь никого судить!
– Сути… разве я отступил?
– Почти.
– Почти, ты прав. Но выпад слишком несправедлив.
– Как тебе удается сохранять спокойствие?
– Мне помогают думать невзгоды и твое гостеприимство.
В качестве офицера-колесничего Сути получил дом из четырех комнат с садиком, где теперь мирно спали осел и пес Пазаира. Пантера без особого восторга занималась хозяйством и готовила еду. К счастью, Сути то и дело отвлекал ее от домашних дел, предлагая увеселения более занимательные.
Пазаир не выходил из своей комнаты. Он перебирал в памяти разные аспекты главных своих дел, не обращая никакого внимания на любовные игры своего друга и его прекрасной возлюбленной.
– Думать, думать… Ну и что ты надумал?
– Благодаря тебе нам, возможно, удастся немного продвинуться. Зубной лекарь Кадаш попытался стащить медь из казармы, где химик Чечи занимается своими секретными изысканиями.
– Оружие?
– Несомненно.
– Под покровительством полководца Ашера?
– Не знаю. Объяснения Кадаша меня не убедили. Зачем он бродил возле этого места? По его словам, об опытах ему рассказал старший по казарме. Тебе это будет нетрудно проверить.
– Ладно, займусь.
Пазаир покормил осла, погулял с собакой и сел за стол вместе с Пантерой.
– Вы меня пугаете, – призналась она.
– Разве я страшный?
– Слишком серьезный. А вы, случайно, не влюблены?
– Сильнее, чем вы можете себе представить.
– Ну и отлично. Вы совсем не такой, как Сути, но он в вас души не чает. Он говорил мне о ваших неприятностях. И как же вы думаете уплатить штраф?
– Честно говоря, сам не знаю. Если понадобится, несколько месяцев буду работать в поле.
– Судья, и вдруг крестьянин!
– Я вырос в маленьком селении. И мне вовсе не претит пахать землю, сеять, собирать урожай.
– Я бы лучше пошла воровать. Ведь сборщики податей и есть худшие из воров.
– Да, соблазн велик; для этого и существуют судьи.
– А вы, стало быть, честный?
– Стараюсь.
– А почему вас вывели из игры?
– Борьба за сферы влияния.
– Что, подгнило что-то в Египетском царстве?
– Мы не лучше других, но мы отдаем себе в этом отчет. И если заводится гниль, мы ее вычищаем.
– В одиночку?
– Мы с Сути. Если мы потерпим поражение, нам на смену придут другие.
Пантера, надувшись, оперлась подбородком на, руку.
– На вашем месте я бы позволила себя подкупить.
– Предательство судьи – это шаг к войне.
– Мой народ любит сражаться, а ваш – нет.
– Разве это признак слабости?
Черные глаза сверкнули.
– Жизнь – это битва, которую я хочу выиграть – неважно как и неважно, какой ценой.
***
Торжествующий Сути залпом выпил полкружки пива.
Он оседлал садовую стену и наслаждался лучами заходящего солнца. Пазаир сидел, скрестив ноги, и гладил Смельчака.
– Задание выполнено! Старший по казарме был очень польщен, что к нему заявился герой последней кампании. К тому же он словоохотлив.
– А как его зубы?
– Прекрасно. Он никогда не лечился у Кадаша.
Сути и Пазаир ударили по рукам. Им только что удалось обнаружить чистейшую ложь.
– Это еще не все.
– Говори, не томи.
Сути многозначительно медлил.
– Ну что, тебя надо упрашивать?
– Герою подобает торжествовать скромно. На складе хранилась высококачественная медь.
– Это мне известно.
– Зато ты не знаешь, что Чечи сразу же после разговора с тобой велел перенести один неподписанный ящик. Внутри было что-то очень тяжелое, потому что его с трудом вытащили четыре человека.
– Солдаты?
– Стража, приставленная лично к химику.
– А куда унесли ящик?
– Неизвестно. Но я найду.
– Что нужно Чечи для изготовления сверхпрочного оружия?
– Самый редкий и самый дорогой материал – железо.
– Я тоже так думаю. Если мы правы, это и есть сокровище, которого так жаждал Кадаш! Зубоврачебные инструменты из железа… С их помощью он надеялся вновь обрести былую сноровку. Остается выяснить, кто ему рассказал о тайнике.
– Как вел себя Чечи при вашей встрече?
– Сдержанно и осмотрительно. Жалобу подавать не стал.
– Странно как-то. Ему следовало бы радоваться, что вор попался.
– Что означает…
– … что они сообщники!
– У нас нет никаких доказательств.
– Чечи рассказал Кадашу о существовании железа, а тот решил украсть немножко для собственных целей. А когда у Кадаша ничего не вышло, он не захотел, чтобы его сообщник предстал перед судом, на котором ему самому придется давать показания.
– Опыты, железо, оружие… все ведет нас к войску. Но почему Чечи, обычно столь молчаливый, вдруг разоткровенничался с Кадашем? Какое отношение зубной лекарь имеет к военному заговору? Чушь какая-то!
– Может, наши размышления и не безупречны, но в них есть доля истины.
– А по-моему, мы заблуждаемся.
– Не надо отчаиваться! Ключевая фигура здесь Чечи. Я буду следить за ним днем и ночью, расспрошу всех, кто его окружает, и пробью наконец эту стену, которой отгородился от мира наш скрытный и неприметный ученый.
– Если б я мог действовать…
– Потерпи немного.
Пазаир поднял глаза, полные надежды.
– Есть выход?
– Можно продать мою колесницу.
– Тебя выгонят из отряда.
Сути стукнул кулаком по стенке.
– Но ведь надо же тебя вытащить, и побыстрее! А Сабабу?
– Даже не думай. Долг судьи, выплаченный проституткой! Да старший судья портика меня в порошок сотрет.
Смельчак вытянул лапы и доверчиво поднял глаза.
33
Смельчак панически боялся воды, поэтому предпочитал держаться от берега на почтительном расстоянии. Он носился во весь опор, потом вдруг возвращался, что-то вынюхивал, подбегал к хозяину и снова мчался прочь. На берегу оросительного канала было безлюдно и тихо. Пазаир мечтал о Нефрет и все пытался истолковать нюансы ее поведения в свою пользу, ведь последний раз она явно показалась ему более благосклонной, по крайней мере, соглашалась его слушать.
За тамарисковыми зарослями промелькнула тень. Смельчак ничего не заметил, и судья спокойно продолжал прогулку. Благодаря Сути расследование немного продвинулось, но сумеет ли он сделать что-нибудь еще? Простой неопытный судья всецело находился во власти вышестоящих инстанций. Об этом ему в самой резкой форме напомнил старший судья царского портика.
За тамарисковыми зарослями промелькнула тень. Смельчак ничего не заметил, и судья спокойно продолжал прогулку. Благодаря Сути расследование немного продвинулось, но сумеет ли он сделать что-нибудь еще? Простой неопытный судья всецело находился во власти вышестоящих инстанций. Об этом ему в самой резкой форме напомнил старший судья царского портика.