– Это вы – труженики? Не смеши, знаю я вас всех как облупленных. Не зря же мы земляки Обломова. Мы – обломовцы, мы восемь часов сонно работаем, а остальное время спим, спим, спим! Вы знаете, по скольку часов мы спим?
   – А сколько надо? Или на сон тоже нормы установлены?
   Поднялся Мытарин и сказал, что норм существует несколько. Самую экономную установил Наполеон: солдату – пять часов, ученому – шесть, дураку – семь, женщине – восемь.
   Женщины оскорбились и обвинили Мытарина во всех возможных грехах, выставив главным его склонность к курьезам. Ведь и этот суд над котом заварился с его помощью. Или не так? Насмешничать любит, а совхоз до сих пор отстает по мясу-молоку. До затопленья, когда здесь луга были, мы как сыр в масле…
   Мытарин усмешливо помотал головой, но все же ответил, что сооружение гидростанций и затопление пойменных земель – необратимый факт, надо укреплять кормовую базу на другой основе, и она будет укреплена, но работать надо, не разгибаясь. Заботкин прав, упрекая нас: плохо работаем, кое-как.
   – Опять мы виноваты! Ну ты скажи, до чего ловко выходит!
   – У них так: как чуть что, так – народ. А начальники где?
   Балагуров толкнул локтем Межова:
   – Давай, Сергей Николаевич, объясни народу как депутат райсовета. Выходи, выходи, не упирайся.
   И едва Межов вышел к судейскому столу, на него посыпался град упреков: доски тротуаров сгнили, осенью грязь начинается, ноги поломаем, улицы тоже пора замостить, газ могли бы провести в дома, сколько нам с баллонами бегать! Разве власти не виноваты?
   – Виноваты, – сказал Межов. – Они всегда были виноваты, власти, из века в век. Но власти меняются, причем кардинально, а пороки остаются. Причем всё те же. Вот сейчас у нас выборная власть, мы выполняем ваши наказы, стараемся благоустроить вашу жизнь. Других целей у нас нет. И у депутата Ба-лагурова нет, и у меня. Дурных примеров вроде бы не подаем. Значит, с горя пьете, что ли, от нужды воруете?… Ну вот, сказать в оправдание нечего. Так кто же все-таки виноват?
   С задней скамьи поднялся сутулый от старости седой Илиади:
   – Виноват человек, его природа. Сегодня мы услышали много фактов человеческой жадности, ненасытности, эгоизма, тщеславия, завистливости… Что такое человек?
   – Минуточку! – Митя Соловей постучал по графину. – Наш суд превращается в диспут на самую общую тему. Подождите, товарищ Илиади. А вы свободны, товарищ Заботкин. Прошу внимания, граждане! Слушание свидетелей и потерпевших окончено, мы удаляемся для выработки решения на совещание.
   – А как же мой план? Я же предупреждал, понимаешь! – К столу пробился Башмаков с папкой в руках, но члены суда уже вышли и направились к восьмиквартирному дому. Башмаков сунулся к начальству: – Товарищ Балагуров! Товарищ Межов! Я же план персонального коммунизма Хмелевки составил, понимаешь, а они с котом возятся столько дней. Извини-подвинься, понимаешь, но слушать вам придется.
   – Извините, но меня перебили, и я должен закончить. Что такое человек? Грубо говоря, человек состоит из трех частей…
   – Да ладно, Склифосовский, слыхали!
   – Извини-подвинься, человек тут ни при чем. Тут главное, понимаешь, сама жизнь, а не человек.
   Межов покачал головой и присел на переднюю скамейку, а Балагуров занял за столом место председателя и поднял руку, призывая к тишине. Когда утихли, дал слово Башмакову, поскольку вопрос у него особой важности. Ни у кого еще такого конкретного плана нет, а у нас в Хмелевке есть. Ведь план для Хмелевки, верно? Для построения коммунизма и благоустройства быта.
   – Верно, – сказал Башмаков, уже надевший очки и развернувший свою папку. – План построения…
   – Построения или благоустройства? – уточнил Балагуров.
   – Это все равно.
   – Нет, не все равно. Построение – это как бы новый процесс: вот ничего не было, а вы составили план построения, мы его обсудили, приняли за основу, потом внесли поправки, дополнения и уточнения, затем приняли в целом. Так?
   К столу пробралась старуха Прошкина и поклонилась:
   – Так, батюшка, так, правильно. А только кто же мне заплатит за новый просяной веник? Старый был бы, ладно, а то ведь раза два только горницу подмела. Который день хожу, слушаю, обо всем говорят, а про мой веник ни словечка. И он сидит неподступный.
   – Кто он? – Балагуров не обиделся, что его перебили.
   – Да Титков, кто же еще! Вот он, идол, дремлет без печали.
   Титков спал сидя, Адам дремал у него на коленях, изредка приоткрывая глаза на постоянно говорящих людей: они, кажется, забыли про них с хозяином.
   – Такие вопросы я не решаю, – сказал Балагуров. – На то суд есть, вот он посовещается, подумает и тогда уж заставит кого надо возместить вам. Дело-то серьезное, правда?
   – Не пустяшное, батюшка, – просяной ведь, новый.
   Публика развеселилась опять, но Балагуров быстро навел тишину и вернулся к разговору с Башмаковым.
   – Так план построения или благоустройства? – снова переспросил он.
   – Построения, – сказал Башмаков. – Я, понимаешь, заново все хочу, чтобы и фундамент быта был, извини-подвинься…
   – Неправильно! – крикнул прораб Ломакин и вышел, раздвинув толпу, в первый ряд. – Позвольте, Иван Никитич, я ему растолкую по-своему, как строитель.
   – Попробуй, Ломакин, попробуй, – улыбнулся Балагуров.
   Ломакин застегнул распахнутый черный халат, вечно забрызганный цементным раствором, и раздельно, как учитель отстающему ученику, начал объяснять Башмакову, не сводя с него требовательного взгляда:
   – Фундамент у нас, товарищ Башмаков, давно уже есть – жизнь не сегодня началась, мы ее продолжаем и обязаны благоустроить. Вот как если бы мы возводили многоэтажный дом и нам осталось сделать один этаж, последний. Ведь дом когда благоустраивается? Только тогда, когда он достроен, подведен под крышу, когда подключен к инженерным коммуникациям. Проще говоря, когда в отделанный полностью дом дали свет, радио, горячую и холодную воду, газ, когда работают санузлы, мусоропровод, лифт и так дальше. Мы правильно обсуждаем разные недостатки, правильно, что непримиримы к ним, но не надо расстраиваться, что они не сразу исчезают. Надо помнить, что происходят они от недостроенности жизни, что последнего этажа еще ист, инженерные коммуникации, которые должны дать все удобства, еще не подключены. Так, нет?
   – Правильно! Верно! – отозвалось несколько голосов.
   – Неверно, – сказал Балагуров. – Ты, Ломакин, хоть и строитель, но твое сравнение жизни с многоэтажным зданием никуда не годится. Не так все просто…
   Титков неожиданно громко чихнул, проснулся и, увидев за столом Балагурова, подался назад и опрокинулся вместе с котом и скамейкой на землю. Пустая фляжка со звоном откатилась к столу, Адам скакнул на квасную бочку, перепрыгнул мороженщицу и скрылся. Всем стало весело, даже Балагуров улыбнулся, глядя, как Титков пытается встать. Не смеялся только Межов. Он подал руку старику, поднял его, потом фляжку и удивился:
   – Послушай, Титков, да ты захорошел, что ли? Как ты мог?!
   – Сам удивляюсь. – Титков с трудом удерживался на ногах. – Все время здесь, с Адамом сижу… с пяти часов… у всех на глазах… и фляга вот пустая, а оно вон как получилось…

XIII

   – Мне пришлось рыться в книгах, много читать, делать выписки, – говорил Митя Соловей, – и тревожила меня одна проблема: какова вообще цель наказания – содействовать уничтожению преступлений или только отомстить за содеянное? Вопрос усложнен тем, что ответчик не сознает своей вины и никакое наказание не предотвратит рецидивов подобных деяний. Даже если Адама лишить жизни.
   – Не имеем права, – сказала Юрьевна, покуривая. Здесь было прохладней, чем на улице, уютней и никакого шума. Хорошо!
   – Я вообще. Если допустить, что мы убьем Адама, его соплеменники, сородичи, ну, словом, другие коты и кошки, не убоятся сурового наказания по своей несознательности и будут поступать в соответствии со своей хищнической природой. Верно? Ну вот. Следовательно, на первую часть вопроса мы можем ответить отрицательно: наказание в данном конкретном случае не содействует уничтожению преступлений и не играет никакой воспитательной роли. Из материалов дознания нам, однако, известно, что хозяин кота гражданин Титков после каждого проступка наказывал Адама физически, после чего тот не повторял такого проступка дома.
   – Дома! – остановил Чернов. – А в магазинах, на совхозной ферме, где нет порядка и охраны, блудил.
   – Вероятно, он решил, что если там не бьют, то воровать можно.
   – Нет, он знает, что и там нельзя, – сказала Юрьевна. – Иначе он не убегал бы при виде человека. А он всегда убегает.
   – Тоже верно. Значит, вы думаете, что наказание способно предотвратить преступление?
   – В нашем случае – нет, а вообще трудно сказать. Если о человеке, то есть мнение, что все прекрасное – хорошая музыка, например, искусство, литература, живопись – способно исправлять нравы, улучшать характеры.
   – Да? Но, по логике, тогда преступников надо не сажать в тюрьму, а водить в Большой театр, в консерваторию имени Чайковского, в Пушкинский музей или Эрмитаж.
   – Про это надо раньше думать, – сказал Чернов. – И наказывать с толком можно тогда, когда он поперек лавки укладывается, а когда надо стервеца вдоль класть, тогда уж поздно.
   – Справедливо. Но меня удивляет то обстоятельство, что во все времена люди больше внимания уделяли наказанию, а не преступлению. В любой стране есть свой перечень статей, свой уголовный кодекс, где за каждое преступление определено наказание, причем сделано это наподобие менового или денежного эквивалента. Например, за кило картошки – полкило хлеба или десять копеек деньгами. Как за воровство в энных размерах десять лет лишения свободы. Как это определяется? Из какого расчета? Методом компенсации? Или речь идет о мести за содеянное? Один из членов общества нанес телесные повреждения другому члену общества – и оскорбил общественную нравственность. Тогда получается, что общество мстит за это преступление, устрашает других членов, хотя это безнравственно – заранее устрашать невинных людей, не помышляющих о преступлении. Ведь так? Зачем устрашать, например, Клавдию Юрьевну суровым наказанием за браконьерство, когда она рыбу вообще не ловит. Верно же?
   Но мы отвлеклись в сторону. Поскольку кот Адам есть животное и мы приравняли его к ограниченно правоспособному, который не ведает, что творит тогда…
   – Если не ведает, какая же правоспособность?
   – Я сказал это, Клавдия Юрьевна, в порядке допущения. И потом, нельзя поощрять такую плодовитость преступника. Тем более что у него есть хозяин, опекун, отвечающий за его действия. К нему в известной мере применимо все то, что я говорил о преступлении и наказании. Преступление у нас недостаточно изучено, а наказание родилось из личной мести. В данном конкретном случае меру наказания определяем мы. А как мы накажем кота, если он не сознает, или Титкова, который преступлений не совершал, а кота уже наказывал, но положительных результатов не добился? И вообще, каков коэффициент полезного действия наказания?
   Старик Кант учил, что воздаяние злом на зло есть идея, присущая человеку, категорический императив. То есть вместо грубой мести здесь поставлен метафизический принцип абсолютной справедливости. Давайте войдем в субъективную сторону, то есть учтем состояние преступника (Адам был бит, боялся сразу возвращаться к хозяину), мотивы преступления (воровство от голода) и прочее. Что скажет на этот счет старик Гегель? Для него право, отрицание права (преступление) и примирение с правом (наказание) есть звенья трихотомии, трехчленного диалектического развития идеи.
   Итак, месть выросла в общественный принцип, что бессмысленно, потому что месть осуществляют органы народного суда, тогда как мстить может только личность. Но развитая личность освобождается от этого чувства, стараясь в первую очередь понять мотивы преступления. А понять – это в известной мере простить. Так?
   – Ох, Димитрий Семеныч, запутал ты нас, стариков.
   Митя Соловей довольно улыбнулся. Он был счастлив оттого, что высказался свободно, без помех, хотя аудитория для таких речей, конечно, мелковата.
   – Да-а, – вздохнула Юрьевна, – не скоро тут разберешься. По мне, так Адам с Титковым самые невиновные во всей Хмелевке. Или ты не согласен?
   – Согласен, но что делать, если на них поданы жалобы.
   – А кто жаловался-то – Анька Ветрова, Федька Черт, Витяй Шатунов… Да и другие не ангелы.
   – Это правда, – сказал Чернов грустно. – Я вот прошлый раз домой пришел, а Марфа меня мясом да сметаной стала потчевать – взяла по блату у Аньки и Клавки. Мне бы нынче сказать открыто, а я помалкиваю, некогда, мол, других судить надо. И не раз так-то помалкивал: не задевают, и ладно. По пословице, не пойман и не вор.
   – Да что, Кириллыч, казниться, я тоже так думала. Когда Дмитрий Семеныч признался, что любит Маёшкину, я сперва опешила. Да и в публике не поняли, зачем он признался. Значит, не смогли бы они так-то. И я не смогла бы. Всю жизнь пишу, что другие говорят. Пишу и пишу. А если бы разок набраться мужества, бросить карандаши и листки, сказать дураку, что он дурак, демагогу – что демагог, а?! Может, не пыжились так-то на трибунах, может, меньше стали бы суесловить?
   Митя Соловей уважительно, хотя и с некоторым превосходством, посмотрел на своих стареньких помощников:
   – Значит, в отношении Адама и Титкова ограничимся публичным рассмотрением дела. Нет возражений?
   – Какие возражения, когда правильно. Только ошибку мы допустили – Титкова в конце не послушали.
   – Он уже устал и, кажется, дремал. Словом, его и кота мы оправдываем. А в отношении других надо вынести что-то вроде частного определения. Вот в «Положении» указано: «Товарищеский суд доводит до сведения общественных организаций и должностных лиц о вскрытых им причинах и условиях, способствовавших совершению правонарушения». Я тут набросал черновик, потом подредактируем.

XIV

ВМЕСТО ЧАСТНОГО ОПРЕДЕЛЕНИЯ
 
   1. Всем жителям Хмелевки: а) обратить внимание на свою посредственную жизнь, проходящую в суете удовлетворения материальных потребностей; б) рекомендовать умерить эти потребности и не допускать случаев заготовки просяных веников на совхозных посевах и хищения проволоки для завязок из мастерских районного отделения «Сельхозтехники»; в) каждую осень заботиться о зиме, для чего заготовлять своевременно картошку, капусту, морковь, свеклу и другие овощи; г) прекратить резку березовых веников для бани без разрешения лесничества; д) улучшить отношение к окружающей нас природе и не бросать в заливы Волги пустых бутылок, консервных банок и разного хлама; не ломать веток в лесу, не резать кору берез для сока и не срывать бересту для разжигания костров, не оставлять после себя посуду, остатки продуктов и бумагу; е) не ловить рыбу во время нереста; ж) не употреблять спиртных напитков, потому что они ведут к алкоголизму, а алкоголизм – к разрушению личности и развалу семьи; з) в праздники и памятные даты можно употреблять сухое вино в умеренных дозах; Хмелевка будущего – это трезвая Хмелевка; и) свадьбы проводить скромно, закусывать плотно, веселиться негромко; к) и надо ли выпивать на поминках?! л) не давать «чаевых» продавцам, портным, шоферам и другим деятелям сферы обслуживания; м) отказаться от моды приобретательства и накопительства вещей не первой необходимости, как то: дорогих ковров, хрусталя, автомобилей и т. д., без чего можно чувствовать себя человеком; н) отказаться от собирания личных библиотек, как вредной формы собственности, консервирующей самый дорогой капитал – знание; о) сосредоточить свое праздное внимание в свободное от работы время на духовной жизни; п) молодым людям советуем быть вежливыми между собой и со старшими; р) девушкам, кроме того же самого, советуем не курить и заботиться о своей женственности; с) молодым женщинам-матерям настоятельно рекомендуем дома ходить только в длинных юбках, платьях или халатах: ребенку легче держаться за материнский подол, а за фанерной твердости джинсы он ухватиться не может и чувствует себя беспомощно, сиротливо, что пагубно отзывается на его самочувствии и ослабляет или ужесточает его характер; т) родителям подростков, имеющих мопеды и мотоциклы, советуем заставлять своих сыновей ездить не без толку, а по делу, например, в магазин, в булочную, на рынок, чтобы они использовали технику разумно и воспитывались в труде; у) не курить в общественных местах и начать борьбу против этой вредной привычки; ф) добиться в течение двух будущих пятилеток полного отказа от курения; Хмелевка будущего – это Хмелевка некурящих; х) быть вежливым, при встрече здороваться с легким поклоном; не обижать детей, любить молодых женщин и почитать старых; ц) бороться за организацию вежливой, предупредительной жизни, всегда помнить, что Хмелевка будущего – это вежливая Хмелевка; ч) будьте самокритичными и, прежде чем обвинить других, подумайте, не виноваты ли в этом и вы, хотя бы косвенно; ш) настоятельно рекомендуем быть патриотами своего района (в любимом краю легче жить), своей области, республики, всей нашей страны, у которой не только великое настоящее, но еще более великое будущее.
   2. Просить Хмелевский райисполком народных депутатов: а) содействовать выполнению вышеперечисленных пунктов по улучшению нашей быстротекущей жизни; б) провести благоустройство Хмелевки в соответствии с ее званием поселка городского типа; в) наказать за хронический бюрократизм и волокиту Адамова Тита Васильевича, нашего завот-делом учета и распределения жилплощади, 15 лет не удовлетворяющего просьбу гражданок Одно-уховых.
   3. Администрации совхоза «Волга» (директор т. Мытарин) обратить внимание: а) на отставание сельскохозяйственного производства; б) на забвение такой традиционной для Заволжья и важной отрасли, как овцеводство; в) на плохую охрану уткофер-мы; г) на недостойное поведение рыбаков Ф. Фомина и И. Рыжих; д) на перерасход бензина у шоферов и механизаторов; е) и вообще порядок должен быть в хозяйстве, а не разговоры о порядке!
   4. Хмелевскому райпотребсоюзу (председатель т. Заботкин): а) настоятельно рекомендовать из года в год увеличивать продажу минеральных вод и тонизирующих напитков «Байкал», «Саяны», «Бура-тино» и др.; б) бороться с нечестными продавцами, поощрять добросовестных, выращивать на практической работе молодых, для чего установить контакт с местной средней школой.
   5. Просить директора школы т. Мигунова организовать в порядке профориентации учащихся факультатив по изучению профессий сферы обслуживания: продавцов, парикмахеров, сапожников, портных и т. д.
   6. Предупреждаем граждан Ф. Фомина и И. Рыжих, что если они не прекратят пьянок, будет поставлен вопрос о принудительном их лечении или выселении из Хмелевки.
   7. Шоферу В. Шатунову, потерявшему права по своему легкомыслию, рекомендовать бросить зубоскальство и вступить в законный брак с одной из любимых им девушек.
   8. Редактору районной газеты т. Колокольце-ву рекомендуем: а) больше печатать положительных статей о работниках сферы обслуживания и особенно о продавцах; б) отвадить журналистов тт. Мухина и Комаровского от сатирических жанров, как неподходящих им по торопливости мышления.
   9. Майору Примаку советуем переименовать свою собаку с милитаристской кличкой Гаубица • – в Галатею, если любима, если же не любима – в Гапку.
   10. Инспектору рыбнадзора т. Сидорову-Нерсеся-ну Т. В. выражаем благодарность за хорошую службу, но работать надо еще лучше.
   11. Егерю охотничьего хозяйства т. Ф. Шишову выражаем сердечную благодарность и любовь за охрану родной природы.
   12. Бывшему участковому старшине милиции, ныне пенсионеру т. Пуговкину Ф. В. выражаем благодарность за проведение дознания по делу кота Адама и его хозяина гражданина Титкова А. М.
   Копию настоящего определения направить в поселковый Совет, а выписки из него – тем, кого они касаются.
   Председатель товарищеского суда
   Д. Взаимнообоюднов.
   Секретарь суда К. Ю. Ручьева.
   Член суда И. К. Чернов.

XV

   Титков проснулся на крыльце своего дома. В глубоком холодном сумраке перемигивались острые звезды, лениво тявкнула у соседей собака, далеко и долго прогудел теплоход – этот, наверно, у пристани.
   Титков сел, опустив ноги на ступеньки, потер озябшую шею и спину. Часа четыре, поди, пролежал, если не больше. Луна уже зашла, скоро начнет светать. А ветер с северной стороны, потому и похолодало. Негодники же люди! Что бы в дом завести, раздеть, уложить в постель как полагается – нет, положили на крыльцо и смылись. Никакой заботы о человеке.
   Растирая поясницу, – не дай бог прострел ахнет, замаешься! – Титков вошел в сени, включил свет и взял в углу две бутылки «Лучистого». Когда он запивал, то покупал сразу ящик крепленого вина и двести граммов карамели на закуску. В прошлом году из крепленого был «Солнцедар», две бутылки оставались до вчерашнего дня, а вот теперь «Лучистое». Тоже ящик взял, больше не надо, душа меру знает. Четыре-пять дней гуденья, и опять хоть в церковь на причастье, хоть кандидатом в члены партии – чистый.
   В просторном, пустом доме было гулко, как в барабане.
   – Адам? – позвал Титков, щелкнув выключателем.
   – Мяу! – отозвался с печки Адам, щурясь от резкого света.
   – Во-он ты куда забрался! Значит, в самом деле холодает, а не показалось мне. Через окошко влез? Лежи, лежи, я его закрою. Вот. А теперь давай здоровье поправим, поужинаем. С этим дурацким судом поесть некогда, а у нас целая курица в кастрюльке. Ну, чего молчишь?
   Адам лежал у самого края печи, вытянув передние лапы на задоргу, и внимательно следил за хозяином. Он тоже проголодался.
   – Только ты подожди, я нутро согрею. Он, радикулит-то, если хряпнет, не скоро вылечишь, не молодой. Будь здоров, Адамка! – Титков молодецки раскрутил поллитровку и опрокинул в знойно-красный, с казенными челюстями рот. Бутылочное горло стучало по зубам, но вино не лилось, забыл снять пробку. – Ах ты, зараза, вот я тебя сейчас…
   Адам услышал бульканье и шумные глотки хозяина, увидел на морщинистой шее прыгающий вверх-вниз кадык и облизнулся.
   – Вот теперь, Адамушка, давай на стол. Разогревать уже не станем, не господа какие, а? – Он достал из холодильника кастрюльку с курицей, поставил ее на середину стола. Потом вынул из кухонной тумбочки тарелку с карамелью и черствый кусок хлеба, остатки вина. В голове была какая-то неясность, шумело в ушах. – Я, Адамка, допью, а то он, радикулит-то… Чего оставлять? «Лучистое», оно не белое, его карамелью закусывают. За тебя, Адамка, за твое здоровье, змей подсудимый!
   Адам слушал бульканье, облизывался, но с печки не слез: до еды дело еще не дошло, он знал своего хозяина.
   – Мы, оказывается, Адамушка, во всем виноваты, во всех грехах. Надо же! И к чему нас подведут, неизвестно. Тебя запросто могут утопить или повесить, а что уж мне приварят, и сам Митя Соловей не знает… Чего ты улыбаешься? Ну, смейся, смейся, хитрец! Не зря тебя старуха Прошкина крестила. Молчишь, а себе на уме! Постой-ка, я еще полкружечки… Во-от. Жизнь, она, Адам, не карамелька, а тоже скоро кончается. Помнишь Агашу, хозяйку нашу? Давно уж в раю, а мы еще хоть куда, нас еще виноватыми считают. И правильно: мы все можем, и худое и доброе, мы в силе! И пить будем, и гулять будем, а смерть придет, помирать будем… Эх, Адам, друг мой верный! Хошь спляшу?
   Титков привстал за столом, держась обеими руками за столешницу, и лихо топнул ногой в новой туфле. Потом победно поглядел на кота. Он был не просто радостным, он чувствовал себя необыкновенно счастливым, всемогущим, он понимал теперь весь мир и хотел других сделать счастливыми. Илиади потом определил это состояние как наркотическую эйфорию, которая осложнилась чем-то таким мудреным, что не сразу запоминается.
   – Ты чего улыбаешься, чего молчишь? Притворяешься ведь, вижу, притворяешься! Все ты понимаешь, Монах врать не станет. И Мытарин читал про вас из истории правильно. Скажешь, нет? Чего молчишь? А ведь ты – Адам. Один-разъединый Адам на всю Хмелевку, да и тот не человек! С кем же я говорить стану? Не подмаргивай, не улыбайся – отвечай!
   – Ладно, – сказал кот, зевая, – давай куриную ногу и потом потолкуем.
   Титкова окатило радостным жаром сбывшейся заветной мечты.
   – Адамушка, неужто правда! – изумился он. – Да я тебе не только ногу, я и другую, и крылышки, и всю тушку с гузкой, и шею… Ну удружил! А эти умники записали: не умеет говорить по-русски. По-каковски еще тебе говорить, по-немецки? На, родной, ешь.
   – На столе, а не под столом! – сказал Адам строго. Спрыгнул с печи, не спеша подошел к столу и подождал, пока хозяин, кряхтя и хватаясь за поясницу, поднимет с пола куриную ногу, положит ее на край стола и пододвинет ему стул. Как равному собеседнику. – Спасибо.
   Адам впрыгнул на стул, сел и неторопливо, придерживая куриную ногу на столе лапами, стал есть. Титков глядел на него с умилением и качал седой головой:
   – А я ведь знал, что ты ответишь, ей-богу, знал! Как же, думаю, не ответит, если я с ним который год как с человеком разговариваю. Не может он не ответить. А эти пустоплясы: не умеет по-русски. А чего тут уметь, когда три десятка звуков-букв ты и писать-читать запросто научишься. Правильно?
   – Ешь, а то опьянеешь.
   – Нет ты скажи: я правильно говорю?
   – Правильно. Тридцать – это ерунда на постном масле. У музыкантов вон только семь нот в октаве, а говорят без переводчиков со всем светом.