Зинделл Дэвид. Экстр

   — И вам знакомы все степени воспроизведения?
   — Больше, чем кому-либо в Ордене, исключая цефиков.
   Харра отпила еще глоток и вздохнула.
   — Некоторые скажут, что мы должны были убедиться в этом, прежде чем предоставлять вам священный шлем.
   — Например, Бертрам Джаспари?
   Харра кивнула.
   — Найдутся такие, которые скажут, что наману нельзя даже смотреть на священный шлем, а уж тем более надевать его на себя.
   — Мне очень жаль.
   — Нет. Это наша оплошность. Нам не приходило в голову, что вы вдруг воспроизведетесь в контактном зале.
   — Вы хотите сказать — в виртуальном контактном зале?
   Харра снова кивнула.
   — Чуть ли не весь Таннахилл присутствовал в этом зале вместе с вами, пилот. Сто миллиардов Достойных видели, как вы преклоняете колени перед вечным компьютером Эде в вашей черной пилотской форме.
   Точно ворон в стае китикеша, подумал Данло, вспомнив, как стоял на коленях среди всех этих мужчин и женщин в безупречно белых кимоно.
   — Но я видел всего несколько тысяч молящихся, — сказал он.
   — Это один из парадоксов воспроизведения, не так ли, пилот? — улыбнулась Харра.
   — Да, наверное.
   Они закончили завтракать. Харра прочла благодарственную молитву за ниспосланную им пищу, встала и прошлась по комнате. Казалось, что жизненная энергия переполняет ее, как птицу — и она, как птичка колибри, порхала с места на место, поправляя зеркало на стене, ощипывая сухие листья с комнатных растений, трогая лицо статуи Николоса Дару Эде.
   Данло нравилось наблюдать за ней, нравилось изящество, которое она вкладывала во все свои движения, а еще больше — то, что она непрерывно осознавала себя как реализацию крохотной частицы Программы, написанной Богом для вселенной. Это сознание окрашивало все, что она делала. До того, как стать Святой Иви, она была эталоном секты юриддиков и верила, что жить следует строго по программам, изложенным в “Схемах”. Но она подчинялась этим правилам не слепо, как мог бы подчиняться ивиомил. Ее побуждали соблюдать их не фундаментализм и не страх, а скорее благоговение перед жизнью.
   Весь Архитекторский порядок ее бытия: пища, которую она ела и от которой воздерживалась, ее молитвы, ее слова и мысли, ее сношения со своим мужем — каждая деталь ее жизни должна была отражать ее любовь к Богу. Идеал эдеизма состоит в том, чтобы привносить Бога во все жизненные моменты и видеть бесконечный лик Эде в таких конечных вещах, как цветок или, скажем, пластмассовая чашка. В то время как ивиомилы и даже многие юриддики ценили “Схемы” только за то, что те указывают человеку благополучный способ существования во вселенной, полной самой поразительной техники, Харра поклонялась “Схемам” ради них самих. Каждая “схема”, каждая молитва перед контактом или ритуальная формула, произносимая при рождении внуков, были для нее символическими жестами, дающими ей возможность сознавать Бога еще полнее. Все религиозные предметы в ее комнате, от образника и статуэток Эде до священного шлема, были священной кибернетикой, предписываемой “Схемами” всем Достойным. Каждая отдельная “схема” и каждое физическое воплощение идеалов “Схем” служили ей точкой контакта с божественным.
   Харра жила в надежде, что ее народ взирает на Программу Эде для человека так же, как они взирает на таинственный лик Эде на дальней стене: с послушанием, с благодарностью, с верой и прежде всего с благоговейным изумлением.
   — Мы прожили долгую жизнь, — задумчиво сказала Харра, возвращаясь к столу и Садясь. — И видели много странных и чудесных вещей. Но самым странным, на наш взгляд, было явление со звезд пилота по имени Данло ви Соли Рингесс, ищущего центр вселенной.
   — Я ищу не только его.
   — Да, конечно, — еще лекарство от чумы, которую вы называете медленным злом. Но мы боимся, что здесь вы его не найдете.
   Данло молчал, глядя на свое черное пилотское кольцо.
   — Не думаем мы также, что вы найдете на Таннахилле своего отца.
   — Я не говорил, что ищу отца.
   — Нет, не говорили. — Старое лицо Харры озарилось добротой. — Да вам и не нужно было. Выслушав рассказ воина-поэта и посмотрев на вас, мы заключили, что вы все-таки ищете этого человека — если он по-прежнему человек.
   — Я… никогда не знал его.
   — Тот, кто ищет своего отца, ищет себя. Кто вы, Данло ви Соли Рингесс? Мы все хотели бы это знать.
   Данло снова промолчал, глядя в окно на океан.
   — Что ж, — вздохнула Харра, — может быть, нам тогда лучше обсудить то, что вы ищете как посол своего Ордена. И как эмиссар нараинов.
   — Я ищу только мира. Неужели найти его нет никакой возможности?
   — Мы тоже ищем мирного решения проблемы еретиков.
   — Правда?
   Харра, отпив глоток мятного чая, медленно кивнула.
   — Но другие цели вашего Ордена осуществить, возможно, будет труднее.
   — Я только пилот. — Данло взял чашку теплого чая, налитую ему Харрой. — Я клялся только найти Таннахилл — ничего более. Возможно, мне следует вернуться к правителям моего Ордена, чтобы они направили к вам настоящего посла.
   — Может быть, и так — со временем. Но сейчас у меня в доме гостите вы, а не кто-то другой. Вы, а не другой, излечили старейшину Джанегга — светом своих глаз, пилот, и своим чудесным дыханием.
   Данло, глядя на мудрое лицо Харры, отпил глоток чая.
   — Но мелодии, которые я играю на своей флейте, — какое отношение они имеют к тому, ради чего я поклялся найти Таннахилл?
   — Самое прямое, быть может. — Харра поднесла к губам чашку и одарила Данло загадочной улыбокой.
   — Звезды умирают. Их миллионы, этих чудесных огней, но люди убивают их одну за другой.
   — Вряд ли вы хотели сказать “люди”. Это мы, Архитекторы, убиваем звезды.
   — Да.
   — И ваш Орден просто-напросто просит нас остановить эту космическую бойню, так?
   — Да.
   Харра испустила долгий, печальный вздох.
   — Мы бы очень хотели, чтобы это было так просто. Но хотя нет ничего проще любви Эде к своим детям, с Программой, написанной Им для вселенной, дело обстоит как раз наоборот.
   — Что вы имеете в виду?
   — Вы не задумывались, пилот, кто они — эти Архитекторы, разрушающие небесный свод?
   — Они принадлежат к вашей Церкви, да? Это люди, которые носят белые кимоно и ищут лик Эде в свете взорванных звезд.
   — Да, они принадлежат к Церкви, но не следуют ее заветам.
   — Не понимаю.
   — Мы говорим об Архитекторах Великого Паломничества — тех, кто был потерян для нас более тысячи лет. А также об ивиомилах и всех других, кого послали с Таннахилла в область, которую вы называете Экстр.
   — Но ведь они все Архитекторы?
   — Мы верим в это, но мы не можем просто связаться с ними и поговорить, как с другими нашими детьми — здесь, на Таннахилле, и в других мирах Известных Звезд.
   — Понятно.
   — Во время своих странствий, своего долгого паломничества к Эде, им приходилось нести Церковь в своих сердцах. И в священных компьютерах, установленных на их кораблях, — с печальной улыбкой добавила Харра.
   — Но они по-прежнему повинуются доктринам Церкви? Всем этим святым заповедям, которые у вас называются программами?
   — На это мы можем только надеяться.
   — Стало быть, они несут с собой Тотальную Программу? Как дети, несущие факелы в сухой лес?
   — Тотальная Программа входит в Программу Эде для вселенной.
   — Уничтожить вселенную… чтобы спасти ее?
   — Нет, пилот, — переделать вселенную. Быть участниками грандиозной архитекторской работы, осуществляемой вокруг нас.
   — Понятно.
   Харра, видя отчаяние на лице Данло, с улыбкой коснулась его руки.
   — Мы должны рассказать вам о нашем понимании Тотальной Программы. Мы не верим, что она требует от нас уничтожения звезд.
   — Правда? — Данло, как приговоренный, неожиданно получивший помилование, сразу оживился, и кровь резво побежала по его жилам.
   — Но предупреждаем вас: это только наше мнение.
   — Но ведь вы — Святая Иви.
   — Возможно, со временем Церковь разделит наши взгляды.
   — Понимаю.
   — Те другие Архитекторы, миссионеры и пропавшие Паломники, понимают Программу иначе. А у нас нет возможности поговорить с ними.
   Данло достал из кармана флейту и, глядя на ее золотой ствол, задумался над тем, что сказала ему Харра.
   — Мой Орден всегда готовил пилотов, — сказал он наконец. — Сейчас мы создаем на планете Тиэлла новую Академию. Вы можете послать туда своих детей. Мы обучим тысячу новых пилотов, а со временем десять тысяч и больше. Мы построим десять тысяч легких кораблей и разошлем ваше понимание Программы по всему Экстру.
   — Вы предлагаете нам союз между Церковью и вашим Орденом?
   — Почему бы и нет?
   — Желали бы мы, чтобы это было так просто.
   — Если смотреть поглубже, во вселенной все просто.
   — Вероятно — но такой союз представляется нам невозможным.
   — Бертрам Джаспари будет против, да?
   — Он и все ивиомилы объявят союз с наманами кощунством, даже хакром. Хотя мы полагаем, что старейшина Бертрам втайне желает если не самого союза, то связанных с ним благ.
   — Понятно. Он хочет свободно путешествовать среди звезд, да?
   — Мы полагаем, что именно к этому он стремится.
   — Его цель — распространение Церкви в космосе?
   — Не только. Он, как и мы, верит, что Архитекторам Великого Паломничества необходим Верховный Архитектор.
   — Но Верховный Архитектор — вы.
   — Но мы не будем жить вечно в этой оболочке. Вы должны знать, пилот, что старейшина Бертрам надеется стать Иви после того, как мы умрем и преобразимся. Он надеется стать Иви для всех пропавших Архитекторов Экстра и всех ивиомилов, посланных в Экстр за последнюю тысячу лет. Большая паства — большая власть.
   — А вы тоже надеетесь на это?
   — Мы, конечно же, мечтаем объединить Церковь. Истинная Церковь существует во всех сердцах и во всех местах — мы хотим, чтобы все народы возрадовались бесконечной Программе Эде. Мы хотим распространить власть Бога повсюду.
   — Понимаю.
   — Нам хотелось бы верить, что старейшина Бертрам тоже хочет этого — хотя бы отчасти.
   — Я еще не встречал никого, кто бы так старался найти хорошее даже в плохом человеке, — улыбнулся Данло.
   — Но плохих людей нет. Есть только негативные программы.
   — Хорошо, путь будут негативные программы, — опять улыбнулся Данло.
   — Потому-то нам и кажется таким невероятным, что старейшина Бертрам хотел убить вас.
   — Правда?
   — Если бы вас убили, пилот, как мог бы старейшина Бертрам надеяться хоть когда-нибудь послать в Экстр пилотов-Архитекторов?
   — Но вы сказали, что он против отправки таннахиллских детей на Тиэллу.
   — Возможно, он надеется подготовить пилотов как-то подругому.
   Данло тихонько дунул в мундштук флейты.
   — Кажется, я понимаю. Но я принес присягу, благословенная Иви. Я ни за что не стану готовить пилотов самостоятельно — ни для Бертрама, ни для кого-либо еще.
   — Возможно, старейшина Бертрам думает, что есть другие способы овладеть вашим мастерством.
   — Не нравится мне это слово — “овладеть”.
   — Мы боимся, что старейшина Бертрам — очень честолюбивый человек.
   — А я боюсь… что испугаюсь его. Это дало бы ему еще больше власти, чем теперь, правда?
   Еще довольно долго Данло и Харра, сидя в лучах солнца, обсуждали проблемы и политику Вселенской Кибернетической Церкви. Один робот убрал со стола, другой подал чай тохо, холодный, горьковато-сладкий. Они вернулись к надежде найти пропавших Архитекторов, уничтожающих звезды Экстра.
   Харра выдвинула идею: если учить таннахиллеких детей на пилотов пока нет возможности, пусть пилоты Ордена возьмут Архитекторов-миссионеров на свои легкие корабли.
   — И эти миссионеры передадут пропавшим Архитекторам ваш взгляд на Тотальную Программу?
   — Мы боимся, что это будет не так просто.
   — Да нет же, очень просто. Вашим миссионерам надо только сказать, что звезды благословенны и мы должны смотреть на них с любовью, как ребенок в глаза своей матери.
   Харра улыбнулась, а потом и посмеялась в рукав своего кимоно.
   — Нам кажется, вы большой романтик, пилот.
   — Ну да, я такой.
   — Мы не можем так сразу послать людей в Экстр, чтобы они проповедовали наш новый взгляд на Программу. Сначала мы должны ее отредактировать.
   И Харра объяснила, что Тотальная Программа не входит в Священный Алгоритм, как и многие другие программы Церкви. В Алгоритме Эде, как мудрый отец, поучающий своих детей под деревом саби, говорит о природе жизни во вселенной и о том, как ее следует прожить. Люди толкуют эти слова по-своему и выводят из них императивы. Таким образом, за полторы тысячи лет космических странствий величайшие умы Вселенской Кибернетической Церкви сформулировали много программ. Все они собраны в “Комментариях”, которые после “Схем” и самого Алгоритма считаются главнейшим трудом священного писания Церкви. “Комментарии”, как позднее убедился Данло, представляют собой исторически-эволюционное исследование. Сначала какой-нибудь великий Архитектор — например Йорик Ивионген, — объясняет, что, на его взгляд, имел в виду Эде, когда сказал: “Вселенная подобна циклическому механизму”. Затем другие мыслители комментируют откровение старейшины Йорика, а еще более поздние комментарии представляют собой полемику с каким-нибудь скромным теологом без особых заслуг и талантов. Именно так форматируются и редактируются церковные программы. И хотя внесение поправок в “Комментарии” является прерогативой всех Святых Иви, редактировать наиболее старые программы всегда трудно. И всегда опасно. Иви должен при этом держать руку на пульсе своего народа и прежде всего привлечь на свою сторону Койвунеймин — недостаточно просто призвать диссидентов-ивиомилов к повиновению, хотя верховный сан дает Иви на это полное право. Верховный Архитектор, игнорирующий благочестивый пыл старейшин, рискует привести свою Церковь к волнениям, к расколу и даже к войне.
   — Вы должны понять, — говорила Харра, размешивая сахар в очередной чашке чая, — что нового Иви выбирают старейшины. И что программы, много раз отредактированные прежним Иви, новый может совсем отменить. Наш долг как всякого Иви — дать народу программы не на год, но на все времена. До конца времен, когда построение вселенной будет завершено. — Она хлопнула в ладоши, глядя на противоположную стену, и произнесла: — Первый кадр, пожалуйста.
   При этих словах образ Николоса Дару Эде на мерцалевой стене начал таять, и его сменили изображения трех новорожденных младенцев, двух девочек и мальчика. На их пухлых розовых личиках застыло изумленное выражение, понятное при первом взгляде на чудеса этого мира. На каждом было новенькое белое кимоно из драгоценного хлопка, и вязаные белые добры покрывали лысые головенки.
   — Вот они, мои крошки, — сказала Харра. — Мои правнуки. Тирза Ивиэртес, Изабель Ивиорван эн ли Эде, а мальчик… сейчас, минутку…
   Харра закрыла глаза и сложила руки на груди — красивые руки с длинными сильными пальцами, до сих пор искусно перебирающими струны паутиной арфы.
   — Мальчик — это Мерса Ивиэрсье, по линии моей четырнадцатой дочери, Валески Ивиэрсье эн ли Эде. У меня есть другая дочь, Катура Ивиэрсье, и я, боюсь, иногда путаю их потомков.
   Данло, не зная, что сказать, ответил банальностью:
   — Красивые детки.
   Головка Мерсы Ивиэрсье вследствие родовой травмы очень напоминала остроконечную голову Бертрама Джаспари, но Данло не кривил душой: для него все дети были красивыми.
   — Да, очень. — И Харра рассказала Данло кое-что о своем браке со старейшиной Сароджином Эште Ивиасталиром, давно уже умершим от грибковой инфекции. Она родила в этом браке пятьдесят три ребенка, каждый год по ребенку, а потом уже, в возрасте шестидесяти восьми лет, начала свое восхождение по ступеням церковной иерархии. За последние шестьдесят лет ее род умножился и насчитывал теперь 1617 внуков, прямых ее потомков, многие из которых остались жить в ее родном городе, Монтелливи. Число правнуков на данный момент перевалило за десять тысяч: не было дня в году, сказала Харра, чтобы на свет не являлись один или двое новых людей, призванных изменить облик вселенной. — Мы очень стараемся помнить их имена, но теперь уже и у правнуков появляются собственные дети.
   Выпив еще чашечку сладкого чая, Харра призналась, что каждое утро запоминает имена своего потомства и рассылает подарки к дням рождения.
   — В помощь памяти наш Орден разработал такую дисциплину, как мнемоника, — сказал Данло. — Если хотите, я научу вас некоторым ее положениям.
   — Это очень великодушно с вашей стороны, пилот. Мы слышали, что у вас самого память просто феноменальная.
   Данло не сказал ей, что в четыре года уже запомнил всех своих предков до пятидесятого колена, и не стал говорить, что однажды в качестве упражнения представил себе имена и лица полумиллиона собственных потомков — в случае, если судьба когда-нибудь благословит его детьми.
   — Настоящая проблема не в том, как мы запоминаем, а в том, почему мы забываем, — сказал он.
   Харра с грустной улыбкой снова обратила взор к дальней стене и сказала:
   — Следующий кадр, пожалуйста.
   На мерцалевой стене тут же возникла новая картина. Около десяти тысяч крохотных Архитекторов стояли плечом к плечу, составляя групповой портрет семейства Харры.
   — Мы не можем забыть, что каждый из наших детей — это звезда, — сказала Харра. — Каждый из нас — дитя Эде, и всем нам предназначено сиять.
   — Да, сиять, — подтвердил Данло, не понимая пока, к чему Харра завела весь этот разговор о памяти и о детях.
   — Вам знакома Программа Прироста, пилот?
   — Это императив, предписывающий женщинам рожать помногу детей, да?
   — Да. Это хорошая программа, священная, и мы все в нее верим. Разве Эде не сказал, что мы должны расти без препон и заполнять вселенную детьми наших детей? И все-таки…
   — Да? — вставил Данло.
   — И все-таки в самом начале истории Церкви было время, когда вопросы деторождения каждая супружеская пара решала самостоятельно.
   — Понятно.
   — У нас впереди масса времени, чтобы заполнить вселенную. Время есть Эде, и мы должны помнить, что Программа Прироста — это часть его Бесконечной Программы, которая будет действовать, сколько ей нужно, пока не остановится в конце всего сущего.
   — Я не ивиомил, благословенная Харра, — с улыбкой заметил Данло, поглаживая флейту. — Меня в этом убеждать не надо.
   — Да, наверно, — тихо засмеялась Харра. — Но мы действительно очень желали бы вразумить ивиомилов. Бертрам Джаспари сознательно закрывает глаза на то, что эту программу когда-то написали люди, такие же, как мы.
   — Ее создали во времена Великой Чумы, да?
   Харра чуть не выронила чашку от удивления.
   — Откуда, пилот, вам может быть известно то, что так прочно забыли старейшины нашей Церкви?
   — Я изучал вашу историю. — И Данло рассказал, что он каждое утро, надевая священный шлем, исследует разные кибернетические пространства. — Я отыскал ваши архивы, ваши исторические массивы — те, в которые доступ не запрещен. Там содержится много информации.
   — Во время Чумы из каждых десяти детей умирало девять, а кое-где умирали девяносто девять из каждой сотни. Поэтому женщинам необходимо было рожать как можно больше.
   — Но ваш народ пережил Чуму.
   — Да, в отличие от многих других. Но мы верим, что заплатили за это дорогой ценой. Программа Прироста и по сей день сохраняет ту форму, в которой ее приняли Иви Сигрид Ивиасталир и старейшины ее Койвунеймина.
   — И каждая женщина обязана родить не меньше пяти детей?
   — Да, если она замужем.
   — Но при этом ей желательно родить в десять раз больше?
   — И еще больше, если ей дано. Таков идеал.
   — Очень много детей получается.
   — Слишком много, — тихо, почти шепотом, сказала Харра. — Слишком много наших людей питаются недостаточно хорошо.
   Данло склонил голову, вспомнив, что значит быть голодным. Подростком, совершая путешествие в Невернес, он чуть не умер от голода на морском льду.
   — Но ведь в Алгоритме сказано, что каждый преображенный будет вечно сыт бесконечным телом Эде?
   — Да, но те, кто еще не преобразился, тоже должны чтото есть.
   — Бертрам Джаспари сказал бы, что страдания, переносимые в этой жизни, — это тест, показывающий, кто достоин преображения, а кто нет.
   — Да, сказал бы.
   — И все ивиомилы поддержали бы его в том, что все страдания будут вознаграждены, когда Архитектор умрет и его “я” перейдет в вечный компьютер.
   — Это все мои дети, пилот! — Харра показала на фотографию своей семьи. — Мои малютки. И они голодают. Истина о существовании зла и страданий входит в Четыре Великие Истины, но искать страдания без нужды — это хакр против Бога.
   — Программа Прироста вызывает бездну страданий.
   — Вот почему мы должны быть чрезвычайно осторожны при форматировании и редактировании программ.
   — Программу всегда проще написать, чем переписать, да?
   Харра кивнула.
   — Ошибка, включенная в программу как решение временной проблемы, пусть даже очень серьезной, может причинить большой вред.
   — Ошибка, — задумчиво произнес Данло. — Вроде вируса.
   — Что вы имеете в виду?
   — Иногда избавиться от ошибки становится невозможно, как от аномального вируса, внедрившегося в чью-то ДНК.
   Харра печально улыбнулась этой жуткой метафоре.
   — Мы боимся, что наша Святая Церковь всегда была консервативна. К сожалению, мы сохраняем не только позитивное, но и негативное.
   — Такова суть каждого ортодоксального учения, разве нет?
   — Да, вы правы.
   — И все-таки ваша Церковь обеспечила себе путь к переменам.
   — О чем вы?
   — Я узнал, что Святые Иви могут принимать новые программы.
   — И как же, по-вашему, это происходит?
   — Я узнал, что Святая Иви является хранителем первого компьютера Эде. Первого вечного компьютера, в который он поместил свою душу.
   — Не слишком ли много вы узнали? — улыбнулась Харра.
   — Известно, что Программа Эде для вселенной внесена в этот компьютер и что одна только Святая Иви может контактировать с ней.
   — Что еще вам известно?
   — Что только Святая Иви может читать Бесконечную Программу Эде и решать, какие программы Церкви соответствуют ей, а какие нет.
   — Неужели? — В темных, почти черных глазах Харры, устремленных на Данло, горел огонь нерушимой веры. Поток невысказанного прошел между ними, и Данло понял, что она никогда не пойдет на контакт с вечным компьютером Эде из экономических или политических побуждений.
   — Если Святая Иви вдохновлена свыше, — сказал он, — и видит вещи в истинном свете, она, так там сказано, может переписывать старые программы или вводить совершенно новые. Это в ее власти, правда?
   Харра выпила еще чаю и вздохнула.
   — А не сказано ли там, что никто из Иви не пользовался этой властью уже пятьсот лет?
   — Не знаю.
   — Мы сознаем свою власть, пилот, но власть — непростая вещь. Мы имеем возможность контактировать с вечным компьютером Эде. И молимся о том, чтобы всегда использовать эту возможность для получения новых откровений.
   — Да… понимаю.
   — Мы обладаем также полномочиями принимать новые программы и вводить их в каноны Церкви — осуществлять перемены, как говорите вы.
   — Ведь это и значит быть Святой Иви, да?
   — Хотелось бы надеяться. Но мы не уверены, есть ли у нас влияние, чтобы заставить всю Церковь принять новую программу.
   — Вы думаете, что ивиомилы не согласятся с новой Тотальной Программой?
   — Очень может быть.
   — И что они не примут новой редакции Программы Прироста?
   — Старейшина Бертрам определенно сказал, что не примут.
   — Значит, вы боитесь раскола?
   Данло, cжимая в руках флейту, смотрел в грустные карие глаза Харры, а она смотрела на него. Потом она отпила глоток чаю и сказала:
   — Да, мы боимся раскола. Чуть ли не больше всего мы боимся, что Архитектор восстанет на Архитектора в войне, которую ивиомилы неизбежно назовут фацифахом. Что эта проклятая священная война, в которую старейшине Бертраму не терпится ввергнуть всю вселенную, все-таки начнется. И все же…
   — Да?
   — Возможно, нам предоставляется великий шанс. Возможно, это критический момент для Церкви — и для самой Вечной Программы Эде.
   Да, бесконечные возможности, подумал Данло, глядя на Харру. Он приложил флейту к губам и промолчал.
   — Ввод новых программ может быть опасен, — продолжала она, — но опасно и то, что Церковь загнивает под спудом неверных программ. Где же риск больше?
   — Я не знаю. Но если вы, благословенная Харра, уверены, что новые программы соответствуют Вечной Программе Эде, разве не должны вы попытаться ввести их, невзирая на риск?
   — Мы боимся, что должны.
   — Что же тогда?
   — Мы пока не знаем, так это или нет. В данный момент у нас есть только наше личное понимание того, что требует от нас Вечная Программа Эде.
   — Правда?
   — И мы не смеем вступить в контакт с вечным компьютером, чтобы удостовериться в нем.
   — Вы боитесь того, что можете там найти?
   — Нет. Просто время еще не настало. Разве не сказано в Алгоритме, что во мраке безнадежности явится знамение, как падающая звезда в ночи? Мы ждали такого знамения, пилот.
   Данло не понравилось, как Харра на него смотрит, и он перевел взгляд на свои руки, сжимающие флейту.
   — Что это за знамение? — спросил наконец он.