Зинделл Дэвид. Экстр

   — Да. — Кто знает, что возможно, а что нет? Возможности бесконечны. Данло вспомнил о Тамаре Десятой Ашторет — настоящей Тамаре, чью душу изувечили под очистительным шлемом в Невернесе, и в тысячный раз задумался, есть ли средство вернуть ей потерянную память.
   Харра сделала глубокий вдох и посмотрела на Данло с любовью, которую цветок мог бы питать к солнцу.
   — Мы рады, что вы пока остаетесь с нами, но должны вам сказать, что дворец не совсем безопасен.
   — Разве есть где-нибудь полностью безопасное место, благословенная Харра?
   — Мы полагаем, что Бертрам попытается взять дворец штурмом. Мы не хотели бы, чтобы с вами случилось что-то дурное.
   Теперь Харра смотрела на него, как бабушка, боящаяся за своего внука, и Данло почувствовал, что его глаза тоже увлажнились. Он видел Харру всего несколько раз, но успел полюбить ее.
   — А я не хочу, чтобы что-то случилось с вами.
   Он вытер глаза ладонью. Картина того, как ивиомилы в красных кимоно врываются во дворец, горела у него в мозгу.
   Он впервые почувствовал, несостоятельность ахимсы перед лицом войны. Он поклялся никогда не причинять зла другому, даже защищая собственную жизнь, и это было правильно. Но если бы в эту самую минуту сюда вломился обезумевший ивиомил с лазером или нейроножом, Данло не знал, как стал бы защищать эту славную старую женщину.
   — Мы прожили долгую жизнь, — сказала Харра, — но вы еще молоды.
   Данло взял со стола флейту и молча уставился на нее. Что может эта двухфутовая бамбуковая палочка против тлолта, лазера или ядерной бомбы?
   — Вы молоды, — повторила Харра, — и не сделали ничего, чтобы спасти вашу молодость и вашу жизнь.
   — Мне жаль, но я больше не позволю снять с себя паллатон.
   — Жаль? Это нам жаль. — Харра протянула к нему руки, как к теплому солнцу. — Мы не хотим, чтобы смерть отняла у нас это сокровище.
   Данло вспомнил ужасную красоту, которая открылась ему в Небесном Зале. Он и теперь видел сверкающее сознание, пронизывающее каждый атом его тела.
   — Но ведь смерти, в сущности, нет, благословенная Харра, — с улыбкой сказал он.
   Это могло быть правдой, но умирание все-таки существовало. Томас Ивиэль в спальне Данло выбрал этот момент, чтобы испустить особенно мучительный стон. Он попросил воды, стал звать своего сына, погибшего в первом бою за космодром, а через некоторое время воззвал к Богу.
   — Я пойду к нему. — Данло встал и поклонился Харре. — Он был моим другом.
   — Мы понимаем, — улыбнулась Харра, хотя и не привыкла, чтобы ее покидали, не спросив разрешения.
   Данло, зажав в руке флейту, вздохнул.
   — Я побуду с ними. Нельзя, чтобы кто-то умирал в одиночестве.
   — Мы понимаем. Вы хотите поиграть им?
   — Да. Я почти ничего не могу больше сделать для них.
   — Мы тоже верим, что смерти нет. Мы, Архитекторы. Так учит наша Церковь.
   Данло склонил голову из уважения к ее вере, но не к доктринам Вселенской Кибернетической Церкви.
   — Мы верим также, что эти люди умрут не напрасно. — Харра показала в сторону спальни. — Мы выиграем войну, пилот. Люди перестанут умирать, и для нашей Церкви настанет новая эра.
   — Надеюсь, что ваша победа… не заставит себя ждать.
   — Вы позволите нам помолиться за Томаса Ивиэля? И за других? Молитва порой имеет великую силу.
   — Ну конечно, — улыбнулся Данло. — Если хотите, помолимся вместе.
   Он взял Харру под руку, и они вдвоем вошли к раненым.
   Харра была права и не права, когда надеялась на благоприятный исход войны. Ее сторонники, как она и предсказывала, восторжествовали над ивиомилами Бертрама Джаспари. Бертрам, вознамерившись завоевать многочисленные миры и бесчисленные души Архитекторов, сделал ставку на террор и внезапность атаки. Но ему так и не удалось захватить многие ключевые объекты, и даже кампания массовых убийств, развернутая Малаклипсом, не приблизила его к цели.
   Архитекторы — народ крепкий и упорный, привыкший к страданиям, голоду и самопожертвованию. Бертрам допустил большую ошибку: рассчитывая на эти качества в своих ивиомилах, он полагал, что юриддики, данлади и особенно миролюбивые элиди размягчились и ослабели верой. Но он плохо знал собственную паству. Он думал, что когда нарядит своих ивиомилов в красные кимоно, упомянутые в “Комментариях”, и возглавит священный фацифах, призванный очистить Церковь, то другие Архитекторы так и повалят к нему. Тех, кто этого не сделает, он намеревался подчинить себе террором. Но террор — не то оружие, которым завоевывают людские сердца. Бертраму следовало бы это знать, а Малаклипс знал это с самого начала. Надо сказать, что когда первые попытки убить или усмирить Харру не увенчались успехом, Малаклипс посоветовал Бертраму прекратить бессмысленную бойню, свирепствовавшую в последние дни войны: не потому, что хотел избежать новых убийств, а потому, что террор отвращал от Бертрама большие массы Архитекторов, и они шли не к нему, а в армию Харры. Малаклипс предлагал это как стратег, больше ничего.
   Но Бертрам его не послушал. Между тем Достойные Харры в тысяче городов Таннахилла начали отвоевывать космодромы и пищевые фабрики, и глава ивиомилов пошел на отчаянные меры. Достойные намного превышали численностью его войска, и Бертрам решил, что, если он нанесет безжалостный удар по городам Тлон и Йевиви, где почти все население сохранило верность Харре, это склонит чашу весов в его пользу. Так он и сделал. Одна из его частей захватила пищевые фабрики Тлона и перекрыла кислород на девяти уровнях города. Это стоило жизни миллиону человек, которые умерли от удушья, но эта акция настроила против Бертрама миллионы других, мирных ранее Архитекторов.
   На каждом уровне каждого города Достойные яростно нападали на ивиомилов. На двадцать девятый день войны четверть ивиомилов была убита или попала в плен, а Бертрам почти ежечасно терял космодромы и транспортные туннели.
   Так он неизбежно подошел к своему критическому часу в качестве ложного Иви, вернее — к моменту выбора. И сделал неправильный выбор. Он должен был отдать себе отчет в том, что проиграл войну. Он мог бы сдаться Харре и признать, что впал в худшую из негативных программ. Мог бы обратиться к ней с мольбой о прощении. Вполне возможно, что Харра, всегда слишком добрая к своим врагам, простила бы его: разве не сказано в “Пути человека», что даже самый злобный хакра способен очиститься от негативных программ и обратить свое лицо к Богу? Но лицо Бертрама не выражало ничего, кроме тщеславия и жестокости, и он жаждал мести. Этот фанатик, чуждый милосердия, снова выбрал убийство и смерть.
   На тридцать третий день войны команда ивиомилов пронесла бомбу в один из жилых блоков в центре Монтелливи.
   Это был родной город Харры, и количество ее родни, живущей там, исчислялось сотнями тысяч. Монтелливи всегда был оплотом юриддиков, и немногочисленных воинствующих ивиомилов в начале войны вымели оттуда, как мусор.
   Теперь те, кто уцелел, в отместку взорвали свою бомбу — да не обычную пластиковую, которая расплавила бы несколько уровней и убила несколько десятков тысяч человек, а водородную. Одна из фабрик, захваченных ивиомилами в Амарисе, изготовляла такие бомбы. Взрыв в мгновение ока превратил в пар десять миллионов Архитекторов. Миллионы других умерли в последующие дни от легочных и наружных ожогов, и очень многие ослепли от светового излучения.
   Многие ивиомилы, не успевшие эвакуироваться, тоже погибли и получили ранения.
   Весть об этой трагедии почти незамедлительно дошла до Койвунеймина в другом полушарии и потрясла старейшин. Даже кровожадный Едрек Ивионген заметил, что эта бомба, помимо прочих, убила невинных ивиомилских детей, чьи паллатоны не были записаны на алмазные диски. То, что ответил на это Бертрам, ошеломило собрание.
   — Да, сегодня погибли ивиомилы. В том числе и дети, которых ужасы войны, казалось бы, не должны касаться. Мы, к несчастью, не успели снять паллатоны с их юных умов, но это лишь одна из неизбежных трагедий войны. Старейшина Эде заметил, что этим детям не дано будет преобразиться в Эде обычным путем, и это действительно так. Мы не можем выразить, какую скорбь это в нас вызывает. Но на войне люди гибнут, даже дети. Мы должны помнить, что они были ивиомилами. Должны помнить, что мы, ивиомилы, ведем свой фацифах во славу Бесконечной Программы Бога для вселенной. Бог не забудет своих детей, и мы, ивиомилы, не должны забывать о Его всемогуществе. В конце времен, в точке Омега, настанет Второе Сотворение. Разве в “Заключении” не сказано об этом? Пусть другие сомневаются, но мы, ивиомилы, принадлежим к тем немногим избранным, которые верят в истину Алгоритма. Бог вберет все вещи и всю информацию в свое бесконечное тело, и наши дети, погибшие в Монтелливи, наконец преобразятся в Нем. Участь погибших не должна нас тревожить. Нашей задачей было уничтожение города еретиков и нараидов. Пусть Бог рассудит и сохранит ивиомилов, которые не отреклись от Него.
   Когда же Койвунеймин стал обсуждать аналогичные атаки на другие города и Едрек Ивионген выступил с аналогичным возражением, Бертрам высказался более прямо. Говоря о судьбе Архитекторов Райцеля, он заявил: — Убивайте всех! Пусть Бог сам сортирует души, оставшиеся верными Ему!
   Эта реплика положила конец карьере Бертрама как самозванного главы Церкви. Едрек и еще десять старейшин сразу же встали, разгладили свои красные кимоно и покинули зал Койвунеймина. В последующие три дня началось массовое дезертирство: ивиомилы уходили от Бертрама и сдавались солдатам и чтецам Харры. При Бертраме остались лишь наиболее верные его сторонники — и это, учитывая его следующий шаг, было как раз то, к чему он стремился. Бертрам решил бежать с планеты. Многие космодромы Таннахилла оставались пока в руках ивиомилов (тех, что его не бросили), Бертрам призвал своих верных собраться на самых больших полях — в Амарисе, Элимате и Каркуте. На эти три космодрома он согнал большую флотилию челноков, чтобы доставить своих людей на тяжелые и базовые корабли в ближнем космосе. Бертрам был мелкий человек, но не глупец, и хорошо подготовил свое отступление. Капитаны кораблей были ивиомилами, которые обязались доставлять миссионеров к дальним звездам Экстра. Теперь им предстояло доставить армию Бертрама — и его фацифах — туда, куда он прикажет.
   Ибо этим капитанам не грозила участь идти через мультиплекс почти вслепую, на что так долго были обречены Архитекторы. Шиван ви Мави Саркисян, пилот-ренегат из Невернеса, на своем “Красном драконе” должен был указывать ивиомилам дорогу в их так называемом Новом Паломничестве.
   Малаклипс Красное Кольцо сопровождал Бертрама на его базовом корабле “Слава Эде”, чтобы помочь ему основать новую Церковь (которую Бертрам именовал Истинной) где-нибудь как можно дальше от Таннахилла.
   На этом закончилась Война Террора, но не война как таковая. У Бертрама было всего пятьдесят три корабля, нагруженных провизией и техникой для строительства новых городов на чужих планетах, поэтому многих ивиомилов ему пришлось оставить на Таннахилле. Эти люди — их были миллионы — впали в отчаяние, глядя, как флот Бертрама исчезает в ночи. Чтобы не подвергаться глубокому очищению, которое ожидало их в случае сдачи, они решили сражаться до конца.
   Еще много дней Достойные Харры вылавливали их по жилым домам, разбомбленным храмам и темным сырым туннелям в подземных уровнях Орнис-Олоруна и других городов. Их убивали сотнями и сжигали их одетые в красное трупы в больших плазменных печах. В этот период голода и хаоса трупы сжигали непрерывно, ибо мертвые лежали повсюду — на космодромах, на улицах, в хосписах, отелях и даже в особняках старейшин. Харра, однако, быстро восстановила свою власть даже в дальних Ивиэннете, Баволле и других оплотах ивиомилов. С мертвыми поступали как предписано в Алгоритме, и их паллатоны привозили в Орнис-Олорун и загружали в вечные компьютеры Дома Вечности. Всего во время войны погибло около тридцати четырех миллионов Архитекторов. Учитывая невероятную плодовитость таннахиллцев, они должны были восполнить эту потерю меньше чем за год.
   Но Церковь больше не собиралась заставлять женщин рожать по пять — или по пятьдесят — детей. Харра, как и обещала, пересмотрела Тотальную Программу и Программу Прироста. Она приняла для Церкви Новую Программу и ввела ее в действие в самые тяжелые дни войны. Теперь, когда в большом всепланетном городе под названием Таннахилл снова настал мир, Архитекторы встретили Новую Программу с облегчением и благодарностью. Против Харры высказывались немногие, а случаев открытого неповиновения было еще меньше: никто больше не хотел, чтобы их считали ивиомилами, кроме самых фанатичных или самых глупых.
   Данло, сыграв, последнюю песню последним раненым Архитекторам в своих комнатах (Томас Ивиэль умер в вечер визита Харры), собрался улетать. Ему понадобилось всего несколько мгновений, чтобы уложить свои вещи в деревянный сундучок, который сопровождал его повсюду. Людей, с которыми он хотел проститься, тоже было немного. Решив сдержать свое обещание и поговорить с Харрой о судьбе тела Эде, он напросился к ней на чаепитие.
   В подтверждение своей искренности (или в оправдание наглости) он взял с собой образник и улыбался все время, пока шел по опустевшим коридорам дворца: он не представлял себе, как будет просить у Святой Иви отдать ему тело человека, ставшего богом. Но ему так и не пришлось обратиться к ней с этой просьбой. Как только холодный мятный чай разлили по пластмассовым чашечкам под внимательным взором мерцающего образа Эде и Данло приступил к делу, Харру позвали к смертному ложу одной из ее сестер в другой части дворца.
   Пришлось Данло вернуться к себе вместе с образником, так ничего и не добившись. Но Харра о нем не забыла и отнеслась к нему внимательно даже в это горестное для нее время. На следующий день после ужина она предложила Данло встретиться с ней в Мавзолее Эде.
   Величественный белый Мавзолей и Храм рядом с ним избежали разрушения, но знаки войны встречались Данло повсюду. Мавзолей, куда прежде все таннахиллцы имели свободный доступ, теперь ограждала лазерная изгородь, а перед ней с ручными лазерами наготове стояли охранники в грязных белых кимоно. Деревья за изгородью выворотили с корнем или сожгли, на газонах и дорожках остались воронки — то ли от мин, то ли от термотлолтов. Четверо охранников проводили Данло вверх по ступеням, где пахло горелым пластиком. На гладких белых стенах во многих местах виднелись черные борозды. В одной из фальшивых колонн у входа зияла большая дыра. Но самое худшее ожидало Данло внутри. Обычно здесь днем и ночью толпились Архитекторы, желающие увидеть тело Эде в клариевой гробнице, но сегодня здесь присутствовали всего несколько человек. Данло взглянул на помост, где отражались огни светильников: гробница исчезла, тело Эде похитили. Несмотря на всю иронию момента, Данло посмотрел на образник у себя в руках без улыбки. Эде не сводил глаз с того места, где еще недавно лежало его замороженное тело, и на его сотканном из света лице застыла знакомая программа отчаяния.
   — Спасибо, что пришли, пилот.
   Голос Харры Иви эн ли Эде отражался эхом в почти пустом пространстве. Она медленно шла к Данло в белой добре и длинном, просторном кимоно с золотой вышивкой. Архитекторы, стоящие у помоста, смотрели на нее с благоговением — скорее как на самого Эде, чем на его Святую Иви. Данло она казалась очень маленькой на бело-голубых плитах пола — как будто она усохла за эти последние дни, как будто война побудила ее спрятаться поглубже в свою старую кожу и ступать с большой осторожностью. Подойдя поближе, она улыбнулась Данло, и он увидел, что взор ее светел, как всегда, Возможно, он стал печальнее, но при этом странным образом углубился.
   Харра по-прежнему лучилась любовью к жизни, но она устала, очень устала. Данло сразу понял, что она готовится умереть.
   — Спасибо, что пригласили меня, благословенная Харра, — с поклоном сказал он.
   Харра с трудом вернула ему поклон и сказала четырем телохранителям:
   — Мы поговорим со светоносцем наедине. — Она взяла Данло под руку, и они медленно двинулись через Мавзолей. В южном его углу, иод большими окнами, Харра опустилась на простую пластмассовую скамью, предназначенную для паломников, созерцающих останки Эде.
   — Его больше нет, — сказала она, указывая на помост. На этом опустевшем постаменте пятеро мужчин и женщин устанавливали какую-то технику, Очень похожую на сулки-динамик. — Мы не можем в это поверить, но Его больше нет.
   — Да, — сказал Данло, садясь рядом с Харрой. — Я понимаю.
   — Бертрам Джаспари осквернил гробницу и похитил Его тело.
   — Понимаю. — Данло поставил образник рядом с собой.
   Голограмма Эде застыла в воздухе.
   — Мы хотели, чтобы вы узнали правду, пилот. Чтобы вы увидели это святотатство собственными глазами.
   — Благодарю вас, но… зачем?
   — Нам кажется, вы питаете некий таинственный интерес к телу Эде.
   Данло взглянул на голограмму, но промолчал. Может быть, теперь, когда его тело пропало, Эде захочет поместить себя в вечный компьютер, как всякий другой Архитектор? Или пожелает более глубокого преображения, чтобы возобновить свою эволюцию в божество?
   — Кроме того, вы можете помочь нам вернуть его, — добавила Харра.
   Голографический Эде сделал Данло быстрый знак, говорящий: “Да, да! ”
   — Вы хотите, чтобы я вернул вам тело Эде? — спросил Данло.
   — Нет, — медленно покачала головой Харра, — нам нужно только знать, где оно находится, чтобы мы могли потребовать его возвращения. Вы скоро покинете нас, и вам предстоит долгое путешествие от звезды к звезде. Может быть, когда-нибудь вам откроется, куда ивиомилы забрали нашего Эде.
   — Может быть, — улыбнулся Данло. Он умолчал о том, что среди миллиардов звезд галактики он, как и любой другой, может наткнуться на Бертрама разве что случайно.
   Харра, понаблюдав немного за работой своих программистов, спросила: — Ведь вы уже решили отправиться в путь, не так ли?
   — Да. Я должен. Я стартую сегодня ночью.
   — Из-за Бертрама?
   Данло с угрюмой улыбкой кивнул головой.
   — Я должен отправиться на Тиэллу и поговорить с правителями моего Ордена. Нужно рассказать им о том, что здесь произошло.
   — Мы сожалеем, что дали Бертраму уйти.
   — Я тоже. Но есть вещи, которым нельзя помешать.
   Харра сделала Данло знак наклониться к ней и сказала вполголоса:
   — Мы должны кое-что сказать вам. На одном из своих тяжелых кораблей Бертрам установил моррашар.
   — Боюсь, что я не знаю этого слова.
   — Моррашар — это огромная машина, занимающая весь тяжелый корабль. Она генерирует потоки гравифотонов и направляет их в центр звезды.
   Данло отпрянул от Харры, как будто она дохнула на него огнем, и сказал:
   — Звездоубийца.
   — Да, пилот, звездоубийца.
   — Откуда у Бертрама эта шайда-машина?
   — Ее построили его инженеры. Мы, Архитекторы, первыми открыли эту технологию.
   — Понятно.
   — Хочется надеяться, что никто больше о ней не знает.
   — Вы по-прежнему думаете об ивиомилах как о своих Архитекторах?
   — Да, это так.
   — Но звезды больше не должны умирать. Вы объявили о принятии Новой Программы — примут ли ее ивиомилы?
   Харра испустила вздох, такой тяжкий, словно она держала его в себе много лет.
   — Мы думаем, что, пока их возглавляет Бертрам, они никогда не вернутся в лоно Церкви.
   — Я тоже так думаю, — И Данло добавил, видя тревогу в глазах Харры: — Вы сами не захотите, чтобы Бертрам возвращался на Таннахилл, пока в его распоряжении звездоубийца, правда?
   — Когда Бертрам уничтожил Монтелливи, мы не могли представить себе более тяжкого преступления, — призналась Харра. — Но теперь он бежал в космос, и мы боимся, что он уничтожит наше солнце, — Есть и другие солнца. — Данло закрыл глаза и увидел огни, мерцающие в беспредельных глубинах вселенной. Увидел звезду Невернеса и звезду нараинов, круглую и красную, как капля крови.
   — Нам хотелось бы верить, что Бертрам в конце концов очистится от негативных программ.
   — Их так много, звезд, — точно не слыша ее, сказал Данло. — Триста миллионов в одной нашей галактике. Кто бы подумал, что Бог сотворит столько?
   — Мы должны в это верить, пилот. Водородный взрыв в Монтелливи — страшный хакр, который будет преследовать Бертрама вечно.
   Звезды — дети Бога, покинутые в ночи, вспомнил Данло и сказал: — Бертрам Джаспари со своими ивиомилами способен создать еще один Экстр.
   — Нет, пилот, нет. — Но этим словам, сказанным с отчаянной надеждой, недоставало уверенности и силы.
   — Он звездоубийца и будет действовать по старой Программе Прироста.
   — Это наша вина, пилот.
   — Нет. — Данло взял холодные, дрожащие руки Харры в свои. — Это я виноват. Я был занят собственными страхами и проявил малодушие. Вы рискнули всем, чтобы помочь мне, и очень многое потеряли. Этой войны могло бы не быть, если бы я не явился на Таннахилл. Правда. Моя и Ордена миссия по спасению Экстра выполнена успешно, ведь так? Вы пошлете своих чтецов к звездам, они найдут пропавших Архитекторов, и звездоубийства прекратятся навсегда. За это нужно благодарить вас. За то великое мужество, с которым вы приняли Новую Программу.
   На лице Харры внезапно отразился страх, и Данло понял, как труден и опасен был ее контакт с вечным компьютером Эде. Он вспомнил слова Тверди о том, что Кремниевый Бог использует Вселенскую Кибернетическую Церковь для расширения Экстра, и задумался о происхождении Тотальной Программы. Не мог ли Кремниевый Бог быть вдохновителем этого звездоубийства? Не мог ли он много веков назад заразить вечный компьютер Эде планом уничтожения вселенной, как заразил он смертельной сюрреальностью самого Бога Эде? Данло не знал этого и вряд ли мог когда-нибудь узнать. Если такая программа действительно имелась в вечном компьютере, то подпольно — маловероятно, чтобы кто-то из Святых Иви обнаружил ее, а тем более стал ее обсуждать. Инструкции Кремниевого Бога должны походить на тихий, вкрадчивый шепот собственного сознания — нужен гениальный ум, чтобы определить разницу между истинным голосом и ложным.
   — Контакт с вечным компьютером Эде — самое трудное, что мы делали в жизни, — сказала Харра. — Если бы Бертрам знал, как это тяжело, он никогда не захотел бы быть Святым Иви.
   Больше о ее общении с этой священнейшей из церковных реликвий ничего сказано не было. Программисты в центре зала заканчивали свою работу. Одна из них, дородная пожилая женщина, давно вышедшая из детородного возраста, помахала Харре рукой, и та склонила голову, как бы подтверждая какую-то договоренность. Программисты сошли с помоста, а телохранители и все другие Архитекторы уставились на голубую глыбу, где раньше покоилось тело Эде. Теперь на его месте чернела ажурная конструкция сулки-динамика. Все, включая Харру, явно ждали чего-то, и Данло мог догадываться о том, что произойдет.
   — Прошу вас, — с новым кивком сказала Харра.
   Данло, тоже глядевший на помост, чуть не подскочил, увидев, как исчез динамик. На его месте, словно легкий корабль, вышедший из мультиплекса в реальное пространство, возник клариевый саркофаг Николоса дару Эде — или, скорее, иллюзия этого священного предмета. Мощный сулки-динамик генерировал изображение несравненно более реалистическое, чем голограммы компьютеров-образников. Человеческому глазу было почти невозможно отличить этот образ от реальной, похищенной Бертрамом гробницы. Длинная, прозрачная клариевая крышка переливалась огнями. Скоро Архитекторы снова выстроятся в длинную очередь и будут медленно проходить мимо, глядя на бренное тело своего Бога. И каждый из них подтвердит, что видел сквозь тонкий кларий лысую голову и благостный, улыбающийся Лмк Николоса Дару Эде.
   — Мы просим вас сохранить это в секрете, — оказала Харра Данло. — Мы не хотим, чтобы наш народ знал, что тело похищено.
   — Я никому не скажу, если вы так хотите.
   — Видите ли, люди и так уже много выстрадали и многого лишились.
   — Как и вы, благословенная Харра.
   — Наши сестры и наши внучки — так много наших родных, — опустив глаза, сказала она.
   — Да.
   — И все погибшие Архитекторы, даже ивиомилы — они тоже родные нам люди, пилот.
   — Да, я знаю.
   Харра закрыла лицо ладонями и заплакала. Данло, не зная, что подумают об этом ее телохранители, обнял ее. Но он был как-никак светоносец, и охранники деликатно отвернулись, убежденные, что он не сделает ей ничего плохого.
   — Благословенная Харра, — повторял он, чувствуя, как рыдания сотрясают ее хрупкую грудь. — Благословенная Харра.
   Вскоре Харра взяла себя в руки, выпрямилась и напомнила Данло, что никому, даже и светоносцу, не дозволяется прикасаться к особе Святой Иви. Данло слегка отодвинулся от нее. Ее несгибаемая воля могла бы вызвать у него улыбку, но что-то в ее глазах беспокоило его. В них не было ни света, ни радости, ни надежды — только покорность перед лицом горькой и полной страданий жизни.
   — Благословенная Харра, — сказал он снова.
   Когда она наконец взглянула на него, влага наполняла ее глаза, как темные океаны в глубинах космоса. Ее лицо потемнело от горя, душа похолодела, предчувствуя смерть. Данло смотрел на нее и ждал — ждал, когда и к его глазам подступят горячие слезы. Через эти окна страданий, общие для них обоих, он стал видеть ее яснее. Он видел ее твердую, как алмаз, гордость, ее доброту, ее благородство и милосердие. В некоторых отношениях она была самой милой женщиной из всех известных ему. Но она плакала над собой и страдала от одиночества, как последняя звезда, оставшаяся жить в черной пустоте ночи.