Страница:
Глава 23
СВЕТОНОСЕЦ
Несущий свет должен терпеть боль от ожогов.
Николос Дару Эде, “Путь человека”
На следующий день на Таннахилле началась война. Вернее, ее начали люди: ведь война — не какая-нибудь космическая катастрофа, низвергавшаяся на планету с неотвратимостью астероида, а дело человеческой воли и человеческих рук. Войну Террора, как ее впоследствии назвали, историки Церкви припишут воле одного-единственного человека, старейшины Бертрама Джаспари. Это он, скажут они, восстал против Харры, очарованной наманом-пилотом по имени Данло ви Соли Рингесс. Это он заявил, что она впала в негативные программы и потому недостойна более быть Святой Иви. В ту самую ночь, когда Данло смотрел на небесные огни, Бертрам созвал Едрека Ивионгена, Никоса Ивиэрсье и многих других верных ему старейшин. Их секретный конклав заседал в особняке Едрека Ивионгена. Там, в личном медитационном зале Едрека, триста мятежных старейшин, в большинстве своем ивиомилы, провозгласили себя истинным Койвунеймином.
Первым актом нового правительства Истинной Церкви стало низложение Харры Иви эн ли Эде. На ее место избрали Бертрама Джаспари. Бертрам, и никто иной, принял титул Святого Бертрама Иви Джаспари и призвал ивиомилов всего Таннахилла начать фацифах, долженствующий очистить Церковь.
Все это правда — но правда и то, что многие миллионы людей откликнулись на призыв Бертрама. Многие миллионы других при этом остались верны Харре, и лишь готовность этих двух сторон прибегнуть к насилию и смертоубийству в защиту своего дела действительно привела к войне.
Этот раскол назревал в Церкви веками, однако ни та, ни другая фракция не подготовилась к настоящей войне. Бертрам, очевидно, решился на открытый мятеж в ночь перед испытанием Данло, когда посетил его во дворце Харры. Поэтому у его ивиомилов, при всей их дисциплинированности и хорошей организованности, осталось слишком мало времени, чтобы вооружиться лазерами, тлолтами, ядами и бомбами, столь нужными для ведения террористической войны в многоуровневом миллиардном городе. Харра, которой сама идея войны была ненавистна, как какой-нибудь взрывчатый вид грибковой инфекции, не думала, что Бертрам будет действовать так быстро. Возможно, она надеялась, что он вообще не осмелится начать войну. Сама она ждала провозглашения Данло светоносцем, чтобы пересмотреть губительные для Церкви Тотальную Программу и Программу Прироста (для Церкви и для звезд Экстра). Она уже запланировала, как торжественно войдет в контактный зал Храма и преклонит колени перед вечным компьютером Эде, чтобы получить Новую Программу для Церкви и всей вселенной.
Ввести эту Новую Программу она собиралась во время всепланетной контактной церемонии — но лишь после того, как чтецы подготовят всех Достойных Архитекторов Таннахилла к этому великому событию. Она рассчитывала, что Бертрам Джаспари дождется этой церемонии, прежде чем выступить против нее. Новая Программа, полагала она, понадобится ему, чтобы объявить ее, Харру, недостойной поста Святой Иви.
Но она ошиблась, поскольку не была воином — по крайней мере в буквальном смысле этого слова. Никакими талантами в области стратегии, особенно человекоубийственной, она не обладала — она была всего лишь женщиной, любящей своих внуков, цветы и Бога. Основное правило войны гласит, что удар следует наносить быстро и безжалостно: если первый удар окажется смертельным, второго может и не понадобиться. Бертрам Джаспари, человек мелкий и тщеславный, при всей узости своего взгляда на истинные возможности человечества это правило понимал хорошо. Кроме того, его направлял Малаклипс Красное Кольцо. С помощью воина-поэта Бертрам ударил, внезапно и с великой жестокостью.
В одно и то же время, в конце утренней контактной церемонии, вооруженные ивиомилы приступили к захвату власти во всех городах Таннахилла. Одни избрали для этого самые очевидные цели: космодромы, пищевые фабрики и скоростные поезда, а также узлы световой компьютерной связи, сеть которой охватывала всю планету. Другие ограничивались угрозами: со всех концов Таннахилла приходил сообщения о том, как одни Архитекторы объявляют других агентами Ордена или нараинских еретиков. Это сопровождалось избиениями, несанкционированными очищениями и даже массовыми казнями.
Эти убийства, если называть их настоящим именем, потрясли всех от мала до велика, ибо производились публично, кроваво и необратимо — в том смысле, что казнимые лишались надежды быть преображенными. В Ниаве и Каркуте боевики заняли местные Храмы, мало что значившие в стратегическом отношении, но имевшие громадное значение как символы могущества Вечной Церкви. В Орнис-Олоруне ивиомилы тоже сосредоточили свои атаки на великом Храме. Для Бертрама Джаспари захват этого безобразного кубического строения стал бы не только символической победой, но и прямым ударом по власти Харры. Он с самого начала планировал очистить Храм от всех верных Харре Архитекторов. Далее он, видимо, собирался заменить всех неугодных ему старейшин своими сторонниками и вступить в зал Койвунеймина с триумфом, как истинный Святой Иви. Другой столь же заветной его целью был, вероятно, священный контактный зал, где покоился на алтаре вечный компьютер Эде. В этой святая святых он возглавил бы контактную церемонию, приличествующую Священным традициям Церкви и структурам Алгоритма. Тогда людям не осталось бы иного выбора, как принять его в качестве единственного Архитектора, имеющего власть толковать Вселенскую Программу Эде.
Бертрам имел возможность лишить Харру ее власти путем захвата вечного компьютера, а еще лучше — путем пленения или убийства самой Харры. Но Харра, не пожелавшая атаковать первой, оказалась сильна в обороне. В первые же моменты после утренней контактной церемонии она проявила алмазно-твердую волю и недюжинное хладнокровие. Обнаружив, что Бертрам собирает ивиомилов на улицах и землях вокруг Храма, она решила отдать им центральное здание. Она вернулась в контактный зал и, к немалому шоку собравшихся там Достойных, сняла с алтаря вечный компьютер, с которым села в ожидавший ее чоч.
На всем пути следования ее охрана отражала атаки ивиомилов. В ход шли тлолты и ножи, и многие умирали. Харра, благополучно укрывшись в своем дворце, вызвала туда стражей порядка со всех уровней города, а также из смежных городов Астарета и Даривеша. Она обратилась ко всем Достойным Архитекторам с просьбой принять ее сторону в этом трагическом фацифахе, где они вынуждены сражаться против своих же братьев и сестер. Через час все, кто сумел пробиться к дворцу Святой Иви, сформировали свою армию.
Харра хотела сама возглавить этих Достойных, но она была слишком стара и представляла собой слишком большую ценность как Святая Иви, поэтому старейшины Куоко Иви Ивиацуи и Пол Ивиэртес умолили ее остаться во дворце. В своей алтарной комнате она могла подключаться к вечному компьютеру и через него держать контакт со всеми миллиардами таннахиллских Архитекторов, которые в эти страшные дни как никогда нуждались в ее мужестве и ее вере. Она позволила ивиомилам захватить многие важные для Церкви здания, включая Дом Вечности, Небесный Зал, Храм и Мавзолей Эде. Занятие Мавзолея Бертрам расценил как великую победу. Он заявил, что теперь священное тело Николоса Дару Эде находится в полной безопасности. Ивиомилы теперь, к слову сказать, красили свое кимоно в красный цвет. Бертрам первый облачился в это устрашающее одеяние в знак того, что готов проливать кровь. Харра сдала им большую часть города, но свой народ уступать не собиралась. Если Бертрам завладел замороженным телом Эде, то у Харры в руках оставался компьютер, послуживший средством преображения Его вечной души.
Невозможно было бы излагать здесь подробную хронику Войны Террора, какое бы краткое время она ни продолжалась.
Исход этой войны определили индивидуальные решения бесчисленных Архитекторов и бесчисленные акты мужества, трусости, малодушия или веры — ибо эта война шла за души мужчин и женщин, а может быть, и за душу самой Церкви.
На второй день войны завязалось ожесточенное сражение за космодром Орнис-Олоруна. В тот же день в далеком городе Монтелливи женщина по имени Марта Калинда эн ли Эде обратилась к ивиомилам с просьбой освободить ее мужа, старейшину Валина Ивиасталира, взятого ими в заложники. Ивомилы могли бы обезглавить Марту или уничтожить ее мозг выстрелом из тлолта, как поступали они с десятками других людей. Но она устыдила их одной лишь силой своей веры, и они отпустили не только ее мужа, но и тысячи детей, которых собирались подвергнуть очищению и воспитать в строгом соответствии с буквой Алгоритма.
В Амарисе один из Достойных претерпел пытки, но не выдал своего друга, отравившего видного ивиомила, а жена его назвала имя этого человека в обмен на пищу для ее девятнадцати детей. На тринадцатом уровне Орнис-Олоруна, чуть ли не над самым дворцом Харры, произошло нечто еще более ужасное: один ивиомил зашил себе в живот пластиковую бомбу, чтобы пронести ее на местную пищевую фабрику. Пройдя мимо детекторов, он вознес краткую молитву святому Бертраму и взорвал себя вместе с фабрикой. При этом погибло двадцать шесть Достойных Архитекторов, обязавшихся снабжать армию Харры хлебом и бобами.
Так оно и шло. Архитекторы — как ивиомилы, так и их противники, — были прирожденными солдатами. Их воинские традиции остались в прошлом тысячелетней давности, но они сохранили дисциплину, послушание и храбрость. Боялись они одного: умереть реальной смертью. Именно этот страх поначалу обеспечил ивиомилам большой перевес. Сразу после своего избрания на пост Верховного Архитектора Бертрам объявил, что все его противники отвернулись от Истинной Церкви, а потому являются еретиками и отступниками, или нараидами (это новое словечко быстро приобрело популярность).
Всякий, кто отворачивается от Бога, есть нараид, говорил Бертрам, и потому недостоин преображения. Ивиомилы могут убивать сторонников Харры, не боясь, что совершают хакр, отказывая Архитекторам в вечном спасении. И они убивали, громоздя тела нараидов в кучи, как рыбу. Достойные же в темные дни после падения Храма пользовались лазерами и нейроножами с большой неохотой, поскольку Харра неустанно напоминала им, что ивиомилы — их братья и сестры. Все Архитекторы — дети Эде и когда-нибудь преобразятся в нем, говорила она.
А затем Бертрам под давлением древних военных канонов Церкви отдал Чеславу Ивионгену приказ, которому суждено было подорвать все, чего он достиг. Чеславу и другим программистам Дома Вечности предписывалось снять паллатоны всех ивиомилов, идущих в бой, — так, как это проделали с Данло при его Вхождении к мертвым. Ивиомилы сразу преисполнились мужества, зная, что если даже их тела испарятся от водородного взрыва, их души будут вечно храниться на алмазном диске.
Ирония заключалась в том, что именно из-за этой уверенности в вечном спасении Достойным Харры стало легче убивать их. А когда Харра и своим сторонникам предложила аналогичным образом записать свои паллатоны, они уже не боялись рисковать своей жизнью в самоубийственных атаках, куда посылали их старейшины. Война, как заметил один из древних полководцев, должна прогрессировать. Так произошло и с Войной Террора. На седьмой день ложного главенства Бертрама таннахиллы стали убивать с легкостью голодных гладышей, посаженных в одну клетку.
Только два человека отказались записать свои паллатоны как модели, противоречащие их подлинной личности. Одним из них был, разумеется, Малаклипс Красное Кольцо, которого его взгляды обязывали не избегать смерти, а поступать как раз наоборот. Второй, Данло, тоже лишь улыбнулся, когда один из чтецов Харры пригласил его в камеру преображения, наспех сооруженную в западном крыле дворца. Ему не хотелось думать, что если в него попадет шальной ивиомилский снаряд, проскочивший мимо дворцовых лазеров, то программисты Харры всунут его паллатон в вечный компьютер, и Архитекторы скажут, что светоносец наконец-то приобщился к вечной Церкви, как суждено будет когда-нибудь каждому из людей.
Шансов на то, что он передумает, не было, и тем не менее голографический Эде толковал ему о пользе спасения. Как только Данло оставался наедине с образником, Эде напоминал ему о бренности их существования. В первый день, когда начали бомбить и Харра с двумя сотнями старейшин и Данло укрылась во дворце, Эде вычислил, что Бертрам первым делом атакует космодром, чтобы захватить корабль Данло. Кроме того, он определенно попытается захватить и самого Данло, чтобы пытками или очищением принудить его выступить на стороне ивиомилов.
— Ты бы лучше позволил программистам снять с тебя паллатон, — сказал Эде Данло после особенно кровопролитного девятого дня, когда началась третья битва за космодром. В тот же день по городу прошел слух, что Малаклипс Красное Кольцо убил Суля Ивиэрсье, Пилар Наркаваж и еще двух старейшин, так и не добравшихся до дворца. — Мне слишком хорошо известно, что сохранить хотя бы часть своих программ — это лучше, чем ничего.
Данло, весь день ухаживавший за ранеными, лежавшими в комнатах и коридорах дворца, слишком устал, чтобы ему возражать. Он не хотел говорить голограмме, что одного примера Николоса Дару Эде, существующего в виде программы компьютера-образника, достаточно, чтобы отказаться от подобной участи.
— Впрочем, если люди Харры все-таки удержат космодром, — продолжал Эде, — мы сможем бежать отсюда.
Данло потер глаза, перед которыми все еще стояли ужасы этого дня.
— Да, это возможно, — сказал он. — Мы могли бы бежать в Экстр, а потом на Тиэллу. Ты так и поступил бы?
— Я? — Казалось, что Эде говорит сам с собой, взвешивая шансы и степень риска. — Что опаснее — оставаться во дворце или выйти на улицу и рискнуть добраться до космодрома?
— Не знаю. Это нельзя знать наверняка.
— И если мы даже доберемся до космодрома и улетим, нам придется бросить здесь мое тело.
Взрыв сотряс окна дворца, и Данло кивнул. Он не забыл своего обещания помочь Эде вернуть его замороженное тело.
— Но мы сможем вернуться сюда, если Харра победит Бертрама и приберет ивиомилов к рукам, — сказал он.
— А если не сможем? Вдруг глава твоего Ордена запретит тебе возвращаться, или твой корабль попадет в звездный взрыв, или…
— Это правда. — Данло вздохнул, потому что не любил перебивать никого, даже голограмму человека, некогда бывшего богом. — Кто может знать свою судьбу?
— Если есть вероятность, что мы больше не вернемся сюда, я предпочитаю остаться.
— Здесь не ты выбираешь, — улыбнулся Данло.
— Еще бы — ведь я не могу вести твой корабль, верно, пилот?
— Я тоже не могу выбирать. Битва за космодром еще не выиграна.
Но прошло еще два дня, и Харра постучалась к Данло, чтобы сообщить ему о великой победе. То, что Святая Иви пришла к нему в то время, когда весь мир вокруг них разваливался на части, удивило Данло. Они разговаривали наедине впервые после того завтрака перед его Вхождением к мертвым.
— Входите, пожалуйста, — сказал он, распахивая дверь.
Харра немного помедлила на пороге, с грустью глядя на спящего человека, раненного в бою за космодром. Раненые, лежащие на раскладных койках и пенопластовых матрасах, заполнили вебь коридор, и во дворце, помимо обычных гидроксилов, сульфатов и альгедидов, пахло теперь кровью, гноем и горелым мясом. Женщины и дети в перепачканных белых кимоно сновали между стонущими Архитекторами, разнося воду и пищу. Немногим счастливцам доставался чай из алаквы, немного облегчающий боль. Харра для визита к Данло надела свежее кимоно, но и его шелковый подол уже испачкался кровью в том месте, где какой-то страдалец прильнул к нему лицом. Для Святой Иви, как и для любого другого, пройти по коридорам дворца было нелегкой задачей.
— Пожалуйста, посидите со мной немного, — сказал Данло. — Присядьте, благословенная Иви, — вы, должно быть, очень устали. .
Харра со вздохом потерла морщинистую кожу вокруг глаз.
Она действительно выглядела смертельно уставшей, ее карие глаза ввалились, лицо осунулось и побледнело. Сейчас ей, пожалуй, можно было дать все ее 128 лет.
— Спасибо. — Ее обычно звучный голос охрип и ослаб, как будто она последние дни говорила не умолкая. — Нам очень приятно будет посидеть с вами.
Данло пригласил ее в алтарную комнату и усадил на одну из белых подушек. Харра держала в дрожащих руках образник — такой же, как у Данло; даже Святые Иви никогда не выходят из своих комнат без личного компьютера. Данло с улыбкой взял у нее образник и поставил на алтарь рядом со своим, а потом сел на другую подушку напротив Харры.
— У меня нет чая, чтобы предложить вам, благословенная Иви. Прошу прощения.
— Не нужно извиняться. Мы сегодня и так уже выпили слишком много чая.
Данло с грустной улыбкой посмотрел ей в глаза. Честность Харры не уступала ее доброте, но он не думал, что сейчас она говорит правду. Чай приберегали для раненых, и вряд ли Харра после контактной церемонии выпила больше чашечки. Сам Данло пил только воду.
— У вас тоже усталый вид, пилот, — заметила Харра.
— Мы все устали, правда?
— Мы слышали, что вы не спите с самого начала третьей битвы за космодром. Трое суток, пилот.
— Трудно спать, когда люди кричат и просят пить.
Из смежной спальни, словно в ответ на эти слова, донесся тихий стон. Там среди цветов и отодвинутой по углам роскошной мебели, лежали на полу четверо умирающих. Одним из них был дворцовый служитель Томас Ивиэль. Данло почти непрерывно готовил им чай, менял повязки, выносил тазы с кровью, желчью и прочим, что выделяет обожженное, изломанное человеческое тело.
— Как же вы обходитесь без сна целых трое суток? — спросила Харра.
Данло с улыбкой потер глаза.
— А много ли вы сами спали за эти дни, благословенная Харра?
— Но мы — Святая Иви нашего народа, что бы там ни заявлял Бертрам Джаспари.
— Я посплю потом, когда придется. Когда смогу.
Харра вздохнула, видя, что упорство Данло почти не уступает ее собственному.
— Мы сожалеем, что не имели случая поздравить вас после вашего испытания. И встретиться с вами наедине. Мы были очень заняты. Мы поздравляем вас теперь, Данло ви Соли Рингесс. Вот вы и светоносец, верно?
Этот вопрос позабавил Данло, несмотря на усталость. Юмор часто спасал его от ежедневных ужасов и вынужденной бессонницы. Порой это был черный юмор, свойственный тем, кто постоянно имеет дело со смертью, но чаще — острое чувство иронии и изначальной странности вселенной. Данло по привычке улыбнулся и ответил: — Не знаю, верно ли.
— Мы в это верим. — Харра тоже улыбалась, но ее улыбка выражала не юмор, а скорее веру и благоговение. Она знала, что Данло всего лишь человек, и он сам всегда говорил так, но свет его души был ей виден столь же ясно, как если бы Бог Эде зажег звезду у него во лбу. — Все в это верят, пилот. Даже Бертрам и его ивиомилы боятся, что это правда, хотя и не позволяют себе верить.
— Сколько людей уже умерло за эту веру. — Один из них, Томас Ивиэль, надрывно кашлял у Данло в спальне. — Так много веры и так много смерти.
— Да. Но мы выиграли битву, и космодром наш. По крайней мере космодром Орнис-Олоруна — летные поля Амариса, Элимата, Каркута и еще ста более мелких городов до сих пор в руках ивиомилов. Мы пришли, чтобы сказать вам об этом.
— Я уже слышал.
— Мы хотим сказать вам, что ваш корабль не пострадал. Ивиомилы пытались открыть его, но их убили, прежде чем они смогли попасть внутрь.
Данло на миг прикрыл глаза, представив себе ивиомилов в красных кимоно, осаждающих его корабль с лазерами и сверлами. Представил, как они клянут прочность черного алмаза, клянут и гибнут, а Достойные, смыкая кольцо, убивают их из плазмострелов и тлолтов.
— Да, — сказал он, — открыть легкий корабль почти невозможно, если ты не пилот.
— Теперь вы вольны улететь. Мы держим все улицы, все лифты от дворца до космодрома.
— Волен улететь, — повторил Данло как нечто бессмысленное.
— Вы исполнили свою миссию по отношению к нашей Церкви.
— Правда?
— Этим утром мы подключились к вечному компьютеру Эде и получили Новую Программу взамен Тотальной и Программы Прироста. Мы введем эту Новую Программу завтра утром.
— Понятно. — Мы молимся, чтобы в Программу нашей Церкви никогда больше не входило уничтожение звезд. Данло молча склонил голову в знак благодарности этой доброй душе.
— Теперь вы можете сообщить о вашем успехе правителям вашего Ордена.
Данло повторил свой поклон.
— И нараинским еретикам тоже. Вы можете сказать им как их эмиссар, что мир между нами обеспечен.
— Как пожелаете, благословенная Харра.
— Мы полагаем, вы будете рады покинуть Таннахилл.
Данло взглянул на алтарь, где стояли рядом два образника.
Эде Харры излучал блаженство, его Эде состроил такую же мину на случай, если Харра посмотрит в его сторону.
— Но я не могу пока улететь, — сказал Данло. — Я… должен выполнить одно свое обещание.
— Обещание кому?
— Вашему народу. Вы сами сказали: люди верят, что я светоносец.
— Да, верят.
— Я символ, ведь так? Если я сейчас улечу к звездам, многие этого не поймут.
— Да, могут не понять.
— Такой поступок повредил бы вашему делу.
— Мы все еще боимся проиграть войну.
— Тогда я останусь, пока исход войны не определится. — И Данло с улыбкой добавил: — Какая польза от светоносца, если он оставляет за собой тьму?
— Мы надеялись, что вы захотите остаться, — призналась Харра. — И надеемся, что после отлета вы когда-нибудь вернетесь к нам.
Данло хотел сказать ей, что непременно вернется, и скоро, но его прервал донесшийся из спальни негромкий крик.
Следом послышался шорох простыней и стон.
— Извините меня, благословенная Харра. — С энергией, удивительной для человека, так долго обходившегося без сна, Данло вскочил на ноги и ушел в спальню. Довольно долгое время спустя он вернулся и снова сел. — Это Томас Ивиэль. Он очень страдает.
— Мы слышали, что он получил ожоги в бою за космодром.
— Да. — Данло, сейчас далекий от юмора, насколько возможно для человека, смотрел на свои руки и почти чувствовал, как горит и обугливается его белая кожа.
— Мы слышали, что он умирает.
— Да, — тихо подтвердил Данло. — Он умирает.
— Мы слышали, какую заботу проявляет светоносец к умирающим. Мы позволяем это только потому, что вы — это вы.
— Простите, благословенная Харра, но их так много — тех, кто умирает. Кто бы мог подумать, что их будет так много.
— Но живые тоже нуждаются в нашей заботе.
— Да… я знаю.
— Мы слышали, что вы спасли одного человека. Алезара Ивиунна — так, кажется?
Данло с грустной улыбкой кивнул. Он сидел над этим Алезаром неотлучно, поил его и играл ему на флейте.
— Вы — светоносец, человек без страха, исцеляющий живых и беседующий с мертвыми. Многие говорят, что вы и умирающих можете исцелять.
— Нет. Умирающие… только сами могут исцелиться.
— Говорят, что вы несете свет в своих ладонях, и ваше прикосновение — все равно что солнце для цветка.
Данло закрыл глаза, вспоминая то, что увидел в себе во время светоприношения.
— Мы все — это только свет, правда? Чудесный свет. Он внутри всех вещей. Все вещи — это он и есть. Он… знает себя. Он движет собой и создает себя из себя же, он струится, он — новые формы, и сила, и цель. Я знаю, что любой человек способен исцелить себя сам. Я почти что вижу этот благословенный путь. Я чувствую его в своих руках, и в крови, и глубже — он горит в каждом атоме моего существа, как огонь. Это пламя делает живыми нас всех, благословенная Харра. Оно горит, воссоздавая себя, а мы горим, воссоздавая себя, и мы все знаем как, правда знаем. Мы просто не знаем… что мы знаем.
Харра смотрела на него, как на младенца, который родился на свет с сияющими глазами и смехом, славящим красоту мира, — или с плачем над болью этого мира. Казалось, что она прислушивается к окружающим их звукам: стонам Томаса Ивиэля, разрывам бомб на других уровнях города, своему дыханию. Попугай завозился в своей клетке. Он производил слишком много шума, и Данло перенес его подальше от спальни, к алтарю, чтобы не тревожить умирающих.
— На Таннахилл вас привело несколько целей, — тихо, почти шепотом, заговорила Харра. — Вы прибыли сюда как эмиссар нараинов и пилот своего Ордена — а возможно, и как сын, ищущий своего отца.
— Да, — сказал Данло, слушая шум дыхания у себя внутри.
— И, возможно, самой главной вашей целью — во всяком случае, самой близкой вашему сердцу, — было найти лекарство от Чумы.
— От медленного зла.
— От болезни, против которой нет средства.
Оно есть, подумал Данло. Прямо здесь, в этом затерянном мире. Я нашел его. Твердь была права — я всегда его знал. И когда-нибудь я найду способ использовать это знание.
— Средство есть, — сказал он вслух. — Когда-нибудь я принесу его своему народу. Они умирают, благословенная Харра, — медленно, но умирают.
— Когда мы впервые сказали вам, что такого средства нет, мы были опечалены так, что никакие слова не могут выразить. — Глаза Харры увлажнились. Данло не совсем понимал, что составляет предмет ее скорби: обреченные Архитекторы, жертвы Чумы или боль самой вселенной. — Но судя по словам, которые вы произнесли, оно действительно может быть.