Зубко Алексей. Волхв-самозванец

   — Тпру! — совсем как амазонка приказала метле ведьма и ловко соскользнула на землю.
   Я последовал за ней при помощи Пусика и Гнусика, умудрившись не растянуться.
   Одной-единственной поездки верхом на помеле мне хватило, чтобы твердо решить не совершать подобной ошибки вновь.
   — Убийства происходят всегда в этой части леса, — сообщила Кэт.
   — Вон те обгорелые стволы деревьев — это то, что я думаю?
   — Да. Это материнские древа, оскверненные убийцей.
   Подойдя к ближайшему горелому остову, я осмотрел следы топора.
   — Да…
   — Что?
   — Здесь есть поблизости какие-нибудь поселения?
   — Есть. За тем холмом деревенька Хрычовка, хат в двадцать. Промышляют рыбой, грибами да ягодами. На том берегу хижина отшельника, умом малость тронутого. Ниже по течению обитает род волкодлаков. Вот, пожалуй, и все, если не считать разной безобидной живности.
   — Негусто. Это облегчает дело. Если отбросить версию о пришлом маньяке, то круг подозреваемых весьма узок.
   — Ты догадываешься, кто это делает? — удивилась Кэт.
   — Понятия не имею… но надеюсь найти.
   — И где, ведьмак, ты будешь искать?
   — Волхв.
   — Что «волхв»?
   — Я волхв, а не ведьмак.
   — Волхвы не носят мечей.
   — А я ношу.
   — Значит, ты ведьмак.
   — Нет, Кэт. Я волхв. Просто обстоятельства так сложились…
   — Это не важно. Главное — найди убийцу.
   — Именно этим я и намерен заняться. Кто живет ближе всех?
   — Отшельник.
   — Веди к нему.
   — Садись. — Катарина оседлала метлу и похлопала по древку позади себя.
   — Обязательно лететь?
   — Нам нужно перебраться через реку.
   — Там водятся русалки?
   — Да. А что?
   — Ничего. Полетели.
   В этом полете обнаружилась и положительная сторона — он оказался на удивление коротким.
   Жилище отшельника являло собой помесь бункера и землянки. Вырытую под корневищем гигантского вяза яму спереди и сверху выложили бревнами без следов обработки.
   — Эй, хозяин! — окликнул я отшельника.
   В ответ ни звука. Лишь неугомонный дятел нещадно эксплуатирует свое природное долото, дырявя деревья в поисках разнообразной съедобной живности.
   Откинув шкуру, которая заменяла дверь, я заглянул внутрь. Помещение уходило вглубь меж толстых корней дерева.
   Куча шкур, служащих, по всей видимости, ложем, огромный сундук, окованный железными полосами, и деревянный чурбан вместо стола — вот и вся обстановка.
   — Хозяин! — для успокоения совести крикнул я, видя, что внутри никого нет.
   — Пусто? — спросила Кэт.
   — Угу.
   — Подождем?
   — Подождем, твою ма… — оборвав себя на полуслове, я с ужасом уставился на показавшегося из леса гиганта.
   Ростом хорошо за два или, если быть точным, чуть меньше трех метров, отшельник обладал соответственно широченными плечами, из которых без видимых признаков шеи торчала голова, и непропорционально короткими и кривыми ногами. Переваливаясь с ноги на ногу, словно дрессированный медведь, он неспешно двигался к нам, лениво поигрывая лежавшим на плече топором.
   Перед моим взором промелькнуло видение изрубленных в щепу материнских древ. С таким орудием это не должно составить труда, при его-то силище.
   Приблизившись, гигант стал, как бы это сказать, еще монументальнее. Литые бугры мышц, мощная челюсть, глубоко посаженные глаза, тускло мерцающие из-под густых бровей…
   — Гости пожаловали, — проинформировал он сам себя. — Эт напрасно…
   — Доброго вам дня, — выдавил я из себя, не в силах оторвать взгляд от завораживающего покачивания сверкающего лезвия.
   — Ну-ну… — С угрюмой миной отшельник покачал головой, опровергнув мои предположения о полном отсутствии у него шеи.
   — Мы тут мимо проходили…
   — Пролетали, — поправил меня гигант, выразительно кивнув в сторону скромно стоящей ведьмы с метлой в руках.
   — Пролетали.
   — И подумали — дай-ка зайдем. — Топор взлетел и с глухим треском вошел в толстую колоду, могущую служить как для колки дров, так и для разделки туш.
   — Если мы не вовремя, — попятился я, — мы уходим.
   — Нет.
   — А?
   — Раз пришли, то проходите.
   — Не хотелось бы беспокоить…
   — Уже. Проходите.
   Одного взгляда на сияющее лезвие, ушедшее на добрых семь-восемь сантиметров в колоду, мне хватило, чтобы потерять всякое желание спорить.
   Отворив дверь, в смысле приподняв шкуру, отшельник пропустил нас вперед и вошел следом, сложившись для этого пополам. Указал на ворох шкур, мол, присаживайтесь, а сам куда-то вышел.
   Кэт наклонилась к моему уху и, щекоча его губами, предложила:
   — Может, сбежим?
   Ответить я не успел, поскольку вернулся хозяин. Он придвинул деревянный чурбан и выложил на него угощение: румяные яблоки, отборную землянику, жбанчик маринованных грибочков и мокрый бочонок с резко пахнущим содержимым.
   Сев напротив нас прямо на пол, он извлек затычку из бочонка и замер.
   — Извините, — выплевывая пробку и опуская бочонок, сказал он. — Совсем одичал.
   Нырнув в сундук, он долго там «чевой-то» рылся и наконец извлек три деревянные кружки со стершимся от времени резным узором.
   — Вот.
   После третьей я немного расслабился, поняв, что убивать нас сейчас не будут. Но подозрения не отбросил… еще не опросив даже остальных возможных подозреваемых и свидетелей, я занес отшельника в «черный» список под номером один. И если случится так, что мои подозрения подтвердятся, то — «ой-ей-ей!». Даже не знаю, что противопоставить его топору… меч-кладенец, конечно, штука серьезная, но в этом мире не дальнобойная.
   Напившись ядреной медовухи и закусив маринованным грибочком — надеюсь, при всем сходстве это все же не поганка, — я засобирался. Без всяких там винни-пуховских: «А что, у вас еще что-то есть?», сердечно поблагодарил хозяина за гостеприимство и откланялся.
   Уже устроившись позади Кэт, спросил отшельника:
   — Зовут-то тебя как?
   — Отшельник.
   — Я в смысле имени…
   — В имени моем смысла нет. Зови отшельником.
   — Хорошо.
   Кэт пришпорила помело. Последнее, встав на дыбы, как резвый скакун, понесло нас к поселению волкодлаков.
   Не то чтобы я их подозревал в совершении серийных убийств, да и из рассказов Катарины выходило, что они на подобное не способны… вот стадо или отару селянскую проредить — это запросто, а дев древесных потрошить — нет, невозможно.
   Если следовать в рассуждениях логике и некоторым фактам, принимаемым за таковые ввиду отсутствия опровержений, то выстраивается цепочка, исключающая причастность волкодлаков к злодеяниям, то есть обеспечивающая им железное алиби. Маньяк орудует топором — это раз, все зверства совершаются при свете луны в тот час, когда зов природы непреодолим — это два. И наконец подводя итог, мы имеем следующее: в то время, когда совершались преступления, волкодлаки находятся в своей волчьей ипостаси и, как следствие, просто не способны пользоваться топором.
   Из списков подозреваемых их можно смело исключить, а вот как свидетелей… с их-то нюхом. — Кэт.
   — Да, ведьмак?
   — Я волхв.
   — Ага. Что ты хотел спросить?
   — Зачем вам я, если вы могли просто попросить волкодлаков по следу проследить убийцу?
   — Они не могут.
   — Почему?
   — Сам догадаться не можешь?
   — Слишком мало фактов.
   — Во-во. Волхву положено гадать на плавленом воске, а не собирать всякие «хвакты». Все-таки ты ведьмак.
   — Волхв. Я ведь не истребляю нелюдей, как другие ведьмаки.
   — А они что, истребляют?
   — Конечно. Упырей, вурдалаков и прочую нечисть.
   — С чего ты это взял? — искренне удивилась Катарина.
   — Ну, так… написано…
   — Ведьмаки, — тоном молоденькой, первый день в школе, учительницы, поясняющей первоклассникам отличие «а» от «я», произнесла ведьма, — они не истребляют нечисть, они поддерживают мир между молодыми и древними расами.
   — Они что, упырей защищают? — обиделся я за героя своего любимого цикла.
   — Нет, — задумчиво произнесла Кэт, закладывая крутой вираж. — Ты не волхв и не ведьмак…
   — А кто?
   — Лох.
   — Какой?
   — Боюсь, что дремучий…
   — Здорово! Дождался…
   — Приехали.
   — Да… — обиженно засопел я, не сразу поняв, что последнее высказывание ведьмы относится не к предыдущему разговору, а к факту достижения места назначения.
   Уняв праведное негодование, я соскочил на землю и осмотрелся.
   Лес как лес, поляна как поляна, нигде ни признака жилья.
   Едва слышно зашелестели листья, и, мордой раздвинув ветви терновника, на поляну вышел матерый волчара. Огромная зубастая пасть, мощные лапы и в придачу высота в холке больше метра. Такой человека — как Тузик тряпку… в клочья.
   Приготовившись в случае чего поэксплуатировать Троих-из-Тени, я замер. Говорят, звери остро реагируют на резкие движения…
   Шелест раздался справа… слева… сзади… Мгновение, и вот волки окружили нас плотным кольцом. Почти три Десятка здоровенных и к тому же явно хищных зверей. Вон у них какие клыки…
   — Кэт, — шепотом окликнул я ведьму, — взлетай.
   — Зачем? — поинтересовалась она, замерев с переброшенной через помело ногой.
   — Волки.
   — Точно лох, — обреченно вздохнула моя сопровождающая. И, легко соскочив на землю, подошла к самому здоровому зверю. — Привет, Здирих.
   Волк рыкнул, с места исполнил сальто задом наперед и предстал перед нашими очами уже в образе старца преклонных годов.
   Роскошная седая борода по пояс, жилистое тело и всякое отсутствие одежды.
   А чего я еще ожидал?
   Мы летели к волкодлакам — вот и прилетели.
   Тем временем большинство волков приняли человеческий облик, и мы оказались в толпе здоровых голых мужиков.
   Кэт восприняла это совершенно спокойно — ведьма, что с нее возьмешь? Меня же подобное соседство коробило — не в бане поди.
   Вожак стаи подошел ко мне и протянул руку.
   — Рад приветствовать прославленного волхва.
   — Я тоже очень рад. — Я пожал ему руку, поражаясь силе его хватки.
   — Прошу в мою обитель. Разделим трапезу, поговорим. Сказывают, на Кощея собрался?
   — Собрался.
   Протиснувшись сквозь заросли терновника, мы вышли в поселок волкодлаков.
   Два десятка избушек; свора ребятни, гоняющая с дерева на дерево дикого кота; люди в простой крестьянской одежде и волки, занимающиеся мелкими хозяйственными делами, а то и просто дремлющие в теньке.
   При нашем появлении карапузы оставили кота в покое, чем он не преминул воспользоваться — серой молнией шмыгнул прочь.
   Потрепав рыжего, всего в веснушках малыша, я улыбнулся ему. Он ответил мне тем же. Пухлые губы разошлись, обнажив острые клыки.
   Кто-то потянул за мой меч, кто-то за рубаху. Но, слава богу, никто не решился попробовать меня на зуб.
   — Заходите.
   Вступив в хижину, я замер, ожидая, пока глаза привыкнут к полутьме, царящей в жилище вожака волкодлаков. Обстановка обычная, как в простой сельской хате. Стол, скамья, печь и… пожалуй, все.
   — Сейчас принесут угощение, а пока я хотел бы преподнести гостю подарок.
   Седовласый волкодлак вышел, видимо за подарком, а я склонился к уху Кэт:
   — Сырое мясо я не ем.
   — Я тоже, — успокоила она меня.
   — Почему волкодлаки не могут отследить маньяка? — задал я вопрос, над которым уже давно бился и не находил ответа.
   — Лесные девы живут в заговоренных лесах, в которые не может зайти ни один зверь, так как в этом случае его сведет с ума и убьет запах материнских древ.
   — Почему?
   — Чтобы кабаны не подрывали корни, а медведи и зубры не рвали кору. Чтобы рядом никто ни на кого не охотился, не убивал…
   — А как же маньяк?
   — Что?
   — Как он заходит? Нос зажимает? Или в противогазе?
   — На людей этот запах не действует.
   — Понятно. Волкодлаки просто не могут войти туда, чтобы взять след.
   — Правильно. Войти они могут только в человеческом обличье, а нюх у них обостряется только в волчьем.
   — Жаль, засаду они тоже не смогут организовать, — сообразил я.
   — Да. В пределах заговоренного леса не организуют.
   — Потому что убийства происходят как раз в то время, когда волкодлаки волей-неволей принимают облик волков.
   — Молодец, — похвалила меня Кэт.
   — Придется действовать в одиночку.
   — А я? Полетать вышла?
   — Ты с воздуха прикрывать будешь.
   Ведьма открыла рот, чтобы выразить свое мнение по поводу моего заявления, но не успела. Вошел Здирих, неся в руках какой-то предмет, завернутый в холстину.
   Предмет сей после удаления обертки оказался посохом. Больше всего к нему напрашивается определение «классический». Вырезанный из черного дерева, покрытый замысловатой вязью, которая вполне может оказаться рунами, с редкими вставками красного и белого цвета, он словно сошел со страниц фэнтези. Я не удивлюсь, если окажется, что он магический.
   — Мы знаем, сколь трудный путь предстоит преодолеть тебе, — сказал волкодлак. — Возьми же этот посох, и пусть ноги твои не знают усталости, а бег будет легок и быстр.
   — Спасибо, — искренне поблагодарил я старого оборотня, приняв дар.
   Посох оказался на удивление легким и теплым.
   — А теперь самое время перекусить.
   Молоденькая девушка внесла тазик с замоченным мясом и целую гору различных приправ и плодов.
   — Сейчас будем готовить наше секретное блюдо. Его рецепт передают из поколения в поколение.
   Вожак волкодлаков достал из-за печи длинные деревянные спицы и принялся попеременно нанизывать на них, точно на шампуры, кусочки мяса и колечки лука.
   Что-то весь этот процесс мне напоминает…
   Дым костра, водка в пластиковых стаканах, девчата, выкладывающие на импровизированный стол овощи, ребята, перепачканные сажей, но с гордостью несущие свежеприготовленные шашлыки, аромат которых щекочет ноздри и вызывает аппетит. Воспоминания, воспоминания…
   Заложив в печь дров, Здирих поднес к ним горящую лучину и удовлетворенно хмыкнул.
   Пока дерево прогорало, хозяин поведал нам историю, приключившуюся с его прапрапрабабкой. Это прозвучало как некая версия сказки «Золотые яблоки».
   — Жила-была, ела-пила, и однажды-таки случилось несчастье, ну, не беда-горюшко, однако неприятно. А все из-за живота ненасытного. Любила прародительница всласть покушать. Съела, значится, коня Ивана-царевича, а тот в слезы, сопли по щекам размазывает, ревет, что тебе та белуга — на жалость давит. Никто, дескать, его не любит, не лелеет, и всяк в убыток ввести норовит.
   Короче, послушала его причитания прабабка (тогда-то она девкой молодой была), поковырялась в зубах сосновой иголкой и говорит человеческим голосом:
   — Не трусь, квакуха, помогу тебе. По моей ты вине без транспортного средства остался, значит, мне тебя и до места нужного нести.
   Царевич слезы утер, прыг на бабку. «Но!» — кричит.
   Лесами дремучими, топями непроходимыми, но добрались до царства, где яблоня с фруктами молодильными произрастает. Добрались тайно, незамеченными. А как иначе? Фрукт редкий, цены великой, царь тамошний Берендей никому разрешения на вывоз за пределы державы не дает. А Ивану-царевичу он позарез нужен. Что делать?
   — Контрабандой вывезти, чтобы таможенники при шмоне не конфисковали, — выдав предположение, я довольно усмехнулся, уверенный на все сто, что никто из присутствующих ничего не понял из сказанного.
   Волкодлак закончил нанизывать мясо на шампуры и продолжил повествование:
   — Прабабка в этих делах толк знала, вот и насоветовала царевичу-королевичу, как яблочек молодильных потихоньку умыкнуть. Без физического ущерба и без платы непомерной. И все бы получилось как надо, но царевича жадность сгубила. Повязали его стражники и представили на суд царя своего. Так, мол, и так, задержан при попытке ограбления.
   Осерчал царь Берендей, ножкой затопал, а потом поинтересовался:
   — Кто таков?
   — Царевич я, — отвечает Иван. И ну плакаться, на судьбу жалиться.
   А раз дело такое, казнить его не стали, а отправили в царство соседнее, принести чудо-птицу, любимую игрушку царя Афрона.
   Прабабка уже не рада, что с ним связалась. Убежала бы, да жалко — пропадет ведь один.
   — Садись да держись покрепче.
   Царевич скок на хребет, вцепился в шерсть, ножками о ребра стучит.
   Долго ли бежали, коротко ли — того не ведаю, наконец прибыли.
   Осмотрелись.
   В саду царском беседка стоит, в беседке той клетка золотая, а в ней птица златокрылая. На солнце огнем так и пышет. А вокруг беседки стражники ходят, оружием потрясают.
   Пригорюнился Иван.
   А прабабка и говорит:
   — Не печалься, дело это разрешимое. Подождем до ночи, а там стражники задремлют, ты тихонько прокрадешься, птицу в мешок, и бегом. Главное клетку не трогай, а то беда будет.
   — Понял, не дурак.
   Может, и не дурак, а жадность и на этот раз погубила, позарился на клетку златую… Схватил ее — как завоет что-то. Стражники проснулись, повязали царевича-королевича.
   Допросил царь его, прикинул так и сяк и послал Ивана-царевича… за этим… за конем златогривым, вот. Привезешь — забирай птицу, а нет — значит нет.
   Посмотрела бабка на него, почесала за ухом, плюнула.
   Добрались они и до следующего царства.
   — Проберешься в конюшни царские, — наставляет Ивана волчица, — выведешь коня златогривого, только уздечки не трогай.
   Долго не было царевича. Вернулся без коня, забрался на волчицу и говорит:
   — Едем за Златовлаской, девицей-красавицей.
   — Не утерпел все же, взялся-таки за уздечку, — укоряет его прабабка.
   Отправились они в путь дальний… Прервав повествование, Здирих пристроил шампуры над пышущими жаром углями.
   — Сейчас хорошенько прожарим, будет объеденье.
   — Интересно. — Я извлек из тазика невостребованный кусочек мяса и откусил. — Неплохо лимончика бы для кислинки, но и так шашлык обещает быть замечательным.
   Волкодлак удивленно вытаращился на меня:
   — Тебе знакомо это блюдо?
   — Ага, — кивнул я. — Только в моих краях предпочитают использовать мясо хрюшек, а не буренок.
   — Слышал я о таком. Встречался мне как-то собрат из дальних степей, колоритный такой, чуб — во, а сам лысый. Так он тоже о таком рассказывал. Нужно попробовать.
   — Обязательно попробуйте. Вам должно понравиться.
   Катарина недоуменно уставилась на меня. «Неплохо для дремучего лоха?» — с удовлетворением подумал я.
   Повернув мясо, Здирих сбрызнул его вином и продолжил историю своей прапрапрабабки.
   — Добрались они до дворца нужного, слез Иван с волчицы и говорит:
   — Пошел я за Златовлаской, по реестру девиц царской крови на выданье — Еленой Прекрасной.
   — Погодь.
   Прикинула прабабка шансы и решила сама дельце провернуть. Поскольку дальше посылать некуда, дошли до моря.
   — Сиди здесь, я ее сама выкраду.
   Иван долго спорить не стал, завалился в кусты да задрых. Только храп стоит.
   Пробралась волчица в палаты царские, в покои женские, а там царевен — видимо-невидимо. Все с ног до головы в ткань замотаны. Как здесь поймешь, которая нужна? Затаилась бабка. Будут раздеваться ко сну, подсмотрю, какая из них златовласая. Сидит, караулит. А тут какой-то мужичонка туда-сюда шныряет, ко всем царевнам пристает:
   — Гюльчатай, покажи личико.
   Кто покажет, а кто и не только личико.
   В общем, нашла бабка нужную девку, стукнула слегка, связала руки, закинула на спину, и бегом из замка.
   Разбудила Ивана-царевича.
   Тот глянул на деву златовласую, челюсть и отпала. Волчица в спешке позабыла, что умыкнула царевну из спальни, когда та ко сну готовилась.
   Девица и вправду хороша. Особенно когда не прячется под тряпками.
   Сел Иван на волчицу, Златовласку на руки взял:
   — Поехали.
   Волчица вздохнула, но бросилась со всех ног.
   Весь день развлекал царевну Иван: то анекдоты похабные травил, то истории занятные рассказывал, вот только рук не разжимал. Златовласка презрительно кривила личико и пыталась прикрыть девичью красу своими ладошками. Не очень-то получалось, поскольку не только коса — девичья краса выросла у нее размеров немалых.
   В первую же ночь, как только стали на привал, Иван-царевич затащил царевну под ракитовый кусток… под утро оттуда стали доноситься вполне счастливые женские всхлипывания и стоны, сменившие глухое сопение Ивана и сдержанное рыдание царевны.
   Прискакали они к царю, который конем златогривым владеет. Нужно отдавать красну девицу взамен коня. Иван ни в какую, Златовласка в слезы.
   Любовь у них, видите ли.
   Видит прабабка такое дело… махнула на голубков лапой и пошла за конем сама.
   Увела коня златогривого, затем жар-птицу, поскольку коня Иван-царевич тоже не пожелал лишаться. Мол, надоело на волке ездить.
   Как вы понимаете, яблоки молодильные тоже красть пришлось.
   Окончание рассказа вышло скомканным, а все из-за того, что шашлыки поспели и дать им остыть было бы кощунством. Посему мораль этого повествования осталась невысказанной. Кто умный — сам поймет, а дураку и скажи — все без толку.
   Разомлев от сытной пищи, мы с трудом заставили себя попрощаться с радушным хозяином. Поблагодарив Здириха, выслушав кучу пожеланий и напутствий, мы полетели в людское поселение — заканчивать знакомство с местным населением.
   Знакомство с деревенькой началось для меня не очень приятно. Лихо соскочив с метлы, я едва не растянулся, угодив в лепешку, заботливо приготовленную к моему появлению какой-то из местных коров.
   Под дружный хохот Троих-из-Тени и вежливое молчание Кэт, сделавшей вид, будто ничего не заметила, я вытер ноги пучком травы и побрел меж дворов.
   Крытые соломой хибарки, покосившиеся изгороди и тощие, гавкучие шавки — типичная панорама затерянного в глубинке хутора.
   Среди однообразного убожества жилищ выделяются два строения. Первое — принадлежащее, по всей видимости, местному старейшине — этакий укрупненный вариант тех же хибар. Более просторный, с большим количеством окон, дверей и печей (о чем явственно говорят две дымовые трубы). Второе жилище поражает своей неуместностью в данной обстановке. Кособокое, без окон, с узким дверным проемом, оно скорее подойдет на роль кутузки, чем на место обитания. К чему тогда эти непонятные, явно нарисованные любителем (довольно бездарным) кукольные лица на стенах? Губастенькая, с голубыми волосами Барби, голубой, опять-таки в смысле цвета, пудель, какие-то скоморохи с печальными лицами… театр, да и только.
   Две бабки, устроившиеся на завалинке, при нашем появлении прекратили работать языками и превратились в слух. Как же, новая тема для сплетен…
   Оглянувшись по сторонам, я не смог найти никаких других признаков жизни в селении. Вымерли они все, что ли?
   Приблизившись к жилищу старосты, я громко окликнул хозяина.
   Тишина.
   Лишь нескладный щенок выбрался из-под поломанной телеги и облаял меня. Затем, поняв, что его не боятся, подошел поближе и обнюхал сапоги.
   — Кэт, где все?
   — Тебе виднее, ты же у нас провидец, — язвительно заметила ведьмочка.
   — Сейчас узнаем, — уверенно заявил я и развернулся, дабы прошествовать к бабушкам.
   Идти не пришлось.
   Все местное население от мала до велика показалось на дороге, двигаясь в нашем направлении.
   Впереди две телеги, запряженные волами и загруженные сеном, из которого там и сям торчат ребячьи головы. За возами идут мужики и бабы.
   — Ну вот, с покоса возвращаются, — гордо заявил я (вроде в этом моя заслуга).
   Процессия остановилась, ко мне подошел мужик.
   — Приветствую вас, — поклонился он.
   — Вам того же.
   — Я Никодим Меченый. Староста тутошний.
   — Аркаша, — представился я. — Мою спутницу зовут Катарина.
   — С чем пожаловали в наши края, милостивый волхв?
   — Не могли бы мы поговорить наедине? — спросил я, поняв, что весть обо мне докатилась и до этих глухих мест.
   — Отчего же… вот только в дом не могу пригласить, уж извините, это приравнивается к укрыванию царева преступника, за это головы рубят, — чистосердечно признался он. — Пройдемте вон туда.
   Мы с Кэт последовали за ним, а остальные разошлись по своим делам.
   — В общем дело тут такое. Вы знаете, что происходит в заколдованном лесу?
   — Наслышаны. — Староста покачал головой.
   Его лицо выдало напряженную работу мысли. С какой стороны меня может интересовать этот лес, ведь царев ярыжка, зачитавший государев указ о моей поимке, говорил, что я похитил царевну? А Катарина совсем не походит на царевну… которую никто из селян и в глаза не видел, зато каждый убежден, что царевна всегда ходит в богатых нарядах и короне.
   — Так вот. Меня попросили найти убийцу древесных дев.
   — Н-да… — Никодим накрутил на палец ус. — Нас это не касается. Мы люди маленькие, в мире со всеми.
   — Не мог бы я поговорить с местным населением? Может, кто чего видел или слышал?
   — Поговорите. Но лучше бы вам не задерживаться здесь. Мужики здесь простые, но целый ларец злата кого хошь с ума сведет.
   — А вы-то сами что об убийце думаете?
   — Да ничего. Мне дела до этого нет. Что касается моих односельчан — это моя забота, а остальное…