Страница:
— Не нужно из-за меня задерживаться, освободите на обратном пути, — сказала Ната.
На ее предложение ворон ответил серией криков и щелканьем клювом.
— Одну оставлять тебя нельзя, — поглядывая на ворона, решил я. — Значит, кто-то должен остаться. Данила, ты. А ты, Кэт, отправишься назад и какими угодно посулами, желательно без применения грубой физической силы, уговоришь лешего помочь нам.
— Идите дальше — спасайте царевну, — топнула ногой Натка.
— Призрак, — обняв подругу, я поцеловал ее в щеку, — я тебя люблю.
— Я тебя тоже. Идите.
— Уже идем. Данила, Кэт, вы знаете, что нужно делать. Снимете — догоняйте. До встречи.
С Прокопом и Василием мы пошли дальше.
Кот, павший было духом, успокоился, повеселел и принялся делиться своими соображениями по поводу размера вознаграждения, которое нам следует запросить за истребление врага рода человеческого:
— Собственным царством мы уже обзавелись, теперь займемся разведением коров. Представляешь: просыпаешься — а тебе молоко парное, сливки отборные, сметанка жирная. А на обед сырники со сметаной и топленым молоком, а вечером…
— А вечером пиво… с молоком, — прервал я его мечтания.
— А может, не будем его убивать?
— Кого его? — Мне не сразу удалось ухватить ход кошачьей мысли.
— Да Кощея же. Поймаем, посадим в клетку и отвезем в твой мир. Там за него любой музей такие деньги отвалит… или лучше будем сдавать напрокат голливудским режиссерам для натуралистичных съемок фильмов ужасов и исполнения каскадерских трюков. Это же бездонный кладезь…
— Заткнись! — в один голос посоветовали мы с Прокопом.
— Молчу-молчу. А вы подумайте…
Глава 37
— Передохнем? — спрашивает Василий, расположившийся на моей шее на манер мехового воротника.
— Еще немного, — отвечаю я. — Прокоп, осилишь?
— Сдюжу, не то что некоторые…
Баюн делает вид, что не заметил камушка в свой огород:
— И перекусить не мешало бы…
Бурчанием пустого желудка организм поддерживает данное заявление. Вот только мы не в турпоход собирались и провизией не запасались. Из съестных припасов в моих карманах отыскалась маленькая жменька сухих хлебных крошек и два кусочка сахара, которые я прихватил, чтобы дать Урагану, но запамятовал. Сдув крошки, я угощаю спутников.
Внимательный домовой, заметив, что мне кусочка не досталось, предлагает свой или хотя бы половину.
— Не хочу, — отказываюсь я.
— Правильно, — говорит кот-баюн, — зубы надо беречь. Они даются нам раз в жизни, не считая молочных, и жевать ими надо так, чтобы потом не было мучительно больно….
Закончить свою мысль он не успел, потому что путь нам преградил раскрашенный в черно-белую полоску шлагбаум, предостерегающе опущенный. Коснувшись его рукой, я удостоверился в том, что это мне не почудилось. Изготовленный из цельного ствола дерева, от времени рассохшегося и потрескавшегося, с осыпающимися чешуйками облупившейся краски, шлагбаум совершенно реален и, следовательно, является предупреждением об опасности, грозящей всякому, кто нарушит запрет и проследует дальше. Если бы я просто гулял, то, вполне возможно, просто отказался бы от намерения проникнуть дальше в этот загадочный мир, но выбирать не приходится: Кощей прошел здесь — и я пройду. Однако для начала попытаюсь узнать, что же это за опасность, которая подстерегает путника.
— Э-ге-гей! Пройти можно?
— Видишь же, никого нет, — говорит баюн.
— Вижу… но кто-то же шлагбаум опустил.
— Время, оно, знаешь ли, безжалостная штука, — философски замечает Василий. — Что хочешь опустится, и чего не хочешь — тоже. Особенно если ждать, пока придет добрая тетя и все за тебя поднимет. Возьми дело в свои руки, и смело вперед.
— Ты это о чем?
— Подними, и пойдем дальше!
— Может, лучше не трогать? Может, осторожненько подлезем и тихонько дальше пойдем.
— Да нет же никого…
Домовой, видимо устав следить за нашей полемикой, подошел к шлагбауму и, подпрыгнув, ухватился за противовес. Полосатое бревно со скрипом качнулось и начало медленно переходить из горизонтального положения в вертикальное, открывая дорогу.
Воздух по ту сторону шлагбаума заискрился, и из придорожной пыли восстало привидение… или призрак… а может статься, и фантом. Кто их разберет. Судя по голографическому изображению, при жизни он был весьма крепким мужчиной: широкие плечи, плотно обтянутые короткой кожаной курткой, сильные ноги, обутые в кирзовые сапоги, шлем-шишак на голове, из-под которого торчат соломенные волосы, и мощная челюсть, покрытая недельной щетиной. Не очень приятная внешность, а если добавить сюда нездоровый синюшный оттенок кожи, отсутствие осмысленности в стеклянных глазах и явную нематериальность тела… Я немного испугался.
— Стой! Кто идет?
Кот-баюн мигом сориентировался в ситуации и, обвиснув на моей шее, изобразил то ли глубокий обморок, то ли воротник из натурального кота. Домовой, чьи ноги едва выглядывают из-за массивного блина противовеса, просто затих.
— Э… это вы мне? — слегка заикаясь, спрашиваю я, делая небольшой шажок назад.
— Что надо? — рокочет призрак, не разжимая губ.
— Пройти бы… — Я делаю еще один шаг назад.
— Прохода нет, — категорично заявляет призрачный стражник, смещаясь в моем направлении.
— А если очень нужно?
— Прохода нет, — остановившись под поднятым шлагбаумом, повторяет он.
И тут Прокоп разжал пальцы, и крашенное в косую черно-белую полоску бревно начало возвращаться в привычное горизонтальное положение. Его траектория пролегла там, где в данный момент находилась голова призрака, произошло вытеснение нематериального материальным, и призрак с отчетливо слышимым «Пук!» лопнул, оставив витающие в воздухе клубы пыли.
— Ловко ты его, — мгновенно придя в себя, похвалил домового баюн.
Потирая ушибленный при падении зад, Прокоп довольно улыбнулся.
— Все это, конечно, замечательно, но как мы пройдем?
— Сейчас. — Прокоп вскакивает и повисает на противовесе.
История повторяется с точностью до паузы в репликах. Только кот-баюн на этот раз не притворяется воротником, а орет мне на ухо с пафосом:
— Кто пойдет на нас, тот от шлагбаума и погибнет! «Пук!» — и очередной призрак оседает пылью на камень ступеней.
— Давайте сделаем по-моему, — предлагаю я.
— Давайте, — соглашается Прокоп.
— А как? — интересуется кот Василий.
— Не поднимая шлагбаума.
— Ты будешь лупить призраков по голове мечом… жаль, весла нет.
— Мне кажется, что призрака вызывает поднятие шлагбаума, а если осторожно подлезть под него, то можно будет спокойно пройти дальше.
Ссадив с плеч кота, я поднырнул под полосатое бревно, стараясь не задеть его ни спиной, ни головой, а затем сделал несколько шагов туда-сюда. Пыль заклубилась под моими ногами, но призрак не появился.
— Давайте.
Кот миновал границу без проблем, а вот Прокоп, едва переступив заветную черту, широко и сладко зевнув, опустился на землю и громко захрапел.
— Э-э-э… Прокоп! — Я потрепал его по плечу.
Но он только засопел и перевернулся на другой бок. Обеспокоенный, я поднял его на руки. Он тотчас распахнул глаза:
— Что такое?
— Ты заснул.
— Почему?
— Устал, наверное, — сказал я, опуская его на землю. — Перенервничал.
Но как только волосатые ноги домового коснулись дороги, его глаза сами собой начали закрываться, он упал мешком и, растянувшись, сладко захрапел.
Подняв его на руки, я посоветовал коту держаться поближе ко мне и отправился в путь. Оторвавшись от земли, Прокоп тотчас утратил сонливость.
— Это, наверное, наказание, — предположил он. — Ох, не послушался я вас, хозяин, простите меня неразумного.
— Ну, будет тебе… Ведь ничего страшного не случилось, правда?
— Да как же я вам помогать в бою-драке супротив Кощея злобного буду, коли лишь ногами на землицу стану — тотчас без задних ног дрыхну, аки сурок какой? Этакий я вам в тягость, ярмом на шею… Ох-хо-хохушки…
— Не тужи, выше голову держи.
— Как же мне не тужить не горюниться, коли пользы от меня ни на грош? Как же дальше жить, горемычному? Век с ветки на ветку прыгать, словно глупому пингвину?
— Не переживай, беда твоя — дело временное. Пройдет.
— А скоро?
— Мне думается так, что беда твоя связана с местом. Вот воротимся назад, за шлагбаум полосатый, так хворь твою как рукой снимет.
— Так оставьте меня здесь, а будет на то воля ваша, на обратном пути подберете.
— А ты меня бросил бы в беде?
— Нет, но… я ведь всего-навсего домовой, а вы волхв великий.
— В дружбе, Прокоп, не размеры важны. Дружба, она взаимности требует, иначе это не дружба, а глупость с одной стороны и мерзость — с другой.
Домовой притих, видимо раздумывая над моими словами. Против обыкновения молчал и четвероногий поэт. Так, в полном молчании мы и вышли к очередному оазису, значительно превосходившему ранее встреченные как величиной, так и характером местности.
Едва покинув лестницу, я по пояс утонул в густых папоротниках, среди которых, извиваясь юркой змеей, затерялась тропинка. Широколистные зеленые побеги густой и упругой массой сопротивляются напору моих ног, превращая каждый шаг в противоборство. Пришлось взять на плечи и кота-баюна. Он хоть и из семейства кошачьих, но уподобиться дикому коту не в состоянии. Он не может лазать по деревьям и прыгать с ветки на ветку — мешают солидное брюшко и хилость лап, привыкших к балалайке.
— Внимательно смотрите по сторонам, — предупредил я кота и домового. — В таком лесу очень просто устроить засаду или ловушку. Времени у Кощея было предостаточно.
— Может, кота вперед пустить? — предложил домовой. — Как наименее ценного бойца. Если Бессмертный засаду устроил, то он нас предупредит, его-то не заподозрят — ну шныряет котяра по кустам, и пускай его, а коли лиходей подлянку придумал… невелика потеря.
Разобиженный кот-песенник презрительно повернулся к домовому хвостом и сделал вид, будто вообще его не замечает.
— Я бы сам пошел, — развел Прокоп руками, — да только вот… а опасности и нет вовсе — кто на кота внимание-то обратит?
— На простого — никто, я же — кот-баюн, очень редко встречаюсь в природе, и всяк сразу догадается, что я на особо секретном задании.
— Будешь помалкивать — не догадаются.
— Вот она, человеческая благодарность! — патетически воскликнул баюн. — Мы его, можно сказать, на свалке нашли, вымыли, в люди вывели, а он нам…
— Эх, Василий, Василий, не к месту ты применяешь различные литературные приемы. Они должны подчеркивать, акцентировать внимание или приукрашивать, но не искажать правду до неузнаваемости. Ты же поэт, а не историк.
— Ну немного приукрасил. С кем не бывает?
— Немного? Во-первых, при чем тут человеческая благодарность? Он же домовой. Во-вторых, нашли его не мы, а я, поскольку некоторые перебрали пива и валялись в придорожных кустах, да и не на свалке совсем, а на пепелище.
— А разница?
— Разница? — удивился домовой. — Разница та, что пчела мед дает, а оса только жалит.
— В-третьих, — добавил я, — это не мы его отмыли и вывели, а он тебя до дома довел и отмыл, дабы не шокировать вашу тонкую творческую душу, не буду напоминать чем…
— Да я пошутил… — оскалился кот. — А хотите загадку?
И, не дожидаясь нашего согласия, выпалил:
— Во глубине сибирских руд хранит он гордое молчание?
— Это и не загадка вовсе, — возразил я. Что-то из школьной программы все же осело на дне серого вещества, спрятанного глубоко под черепной коробкой. — Это про декабристов.
— Да какие там декабристы? — отмахнулся кот. — Они вон какие голосистые были — Герцена разбудили. Думайте…
— Не знаю, — признался я. Мало ли разных «врагов народа» обрели там вечное молчание со времен покорения Сибири Ермаком?
— Прокоп?
— Трубка мобильной связи, — сказал домовой, подтвердив мои предположения о просветительской роли телевизионной рекламы. Все, что они знают о моем мире, почерпнуто ими в пределах моего дома. Эти знания порой касаются таких предметов, что я просто диву даюсь.
— Это почему? — удивился кот.
— А там покрытие никакое, — пояснил Прокоп. — Или батареи сели…
— Не то… Ладно, подскажу, — решил баюн. — Он живой.
— Кто?
— Хранитель.
— Какой? — уточнил домовой.
— Если экрана, — в образовательных целях пояснил я, — то Screensaver.
— О чем вы? — Глаза кота сделались величиной с золотой червонец. — Я же загадал простую загадку: «Во глубине сибирских руд хранит он гордое молчание». Неужели трудно сообразить, что это немой кобольд. Немой он, понимаете? Говорить не может, вот и молчит.
— Это неправильная загадка, — продолжая злить кота, заявил я.
— Это почему?
— А глухого в шахту не пустят. Все подземники проходят медкомиссию, а ЛОР ему допуска не даст.
— Какая медкомиссия, какой лорд?
— Если честно, то не знаю ни одного лорда, который был бы ЛОРом, да и вообще ни с одним не знаком.
— Издеваетесь? — сообразил кот-баюн.
— Ага, — улыбнулись мы с домовым.
— Ну, тогда загадок сегодня больше не будет!
— Будут, — возразил я, остановившись перед огромным валуном, сторона которого, обращенная ко мне, была обтесана и покрыта стрелками и пояснительными рисунками.
Под стрелкой, указывающей вертикально вверх, написано: «Прямо пойдешь — смерть свою найдешь».
— На небо нам рановато… — решили мы.
Под корявой стрелкой, изображавшей правое направление, старательно, но неровно и с ошибками было выведено: «Направо пойдешь — коня потеряешь».
С противоположной стороны изображена была стрелка, направленная острием в соответственном направлении, рядом предупреждение: «Налево пойдешь — денег лишишься».
— Предлагаю идти направо, — внес пропозицию кот. — Терять-то все равно нечего.
— Можно и направо, — заявил домовой. — Богатство — оно дело наживное.
— Транжира! Мот! — выкрикнул Василий.
— Сам жмот! — огрызнулся домовой.
— Как бы узнать, по какой тропинке Кощей пошел? — задумался я, стараясь рассмотреть какой-либо след. Но только я не пернатый ирокез, по наклону травинок читать не научен, мне подавай хорошо засохший отпечаток подошвы ботинка в бетоне, такой, как в музеях.
— Может, пусть Васька понюхает?
— Я не ищейка!
— Не можешь — так и скажи. Чего орать?
Чей-то тяжелый, полный ненависти взгляд коснулся меня, спина сразу же покрылась холодным, липким потом. Я быстро высунул голову из-за валуна, но ничего не увидел, лишь колыхалась густая желто-зеленая стена леса.
— Василий, — обратился я к коту-баюну, ежась от внезапно пробравшего меня озноба, — ты сможешь быстро стишок сочинить?
— Какой стишок?
— Вроде заклинания… — Опустив на землю домового, мигом захрапевшего, я стал снимать пояс. — Мне на шабаше подарили волшебный путеводный клубок, только нужно заклинание в стихотворной форме, а у меня с рифмованием огромаднейшие проблемы.
— Настоящие поэты на заказ не работают.
— Зато они пишут своевременные стихи, а сейчас самое время для небольшого стиха-заклинания.
Развязав шнуровку на потайном кармашке, я извлек оттуда тряпичную куклу и клубок шерстяных ниток с воткнутой в него иглой. Вытянув иглу, я протянул клубок коту:
— Придумаешь?
— Постараюсь.
Пока он задумчиво крутил в руках клубок, что-то бормоча себе под нос, я отпустил кукле щелбан и воткнул в шею иглу, чтобы не потерять.
Что-то пискнуло в листве и под треск веток ринулось прочь. Однако когда я посмотрел туда, высунувшись из-за края валуна, лишь несколько кружившихся в воздухе листочков указывали на то, что мне все это не послышалось. К тому же исчезло ощущение злобного взгляда, пронзающего до костей. Наверное, какой-то местный хищник сидел в кустах, поджидая добычу. Может, он вообще поджидал путника, который выберет правое направление. А тут такое разочарование — без обеда его оставили…
Аккуратно сложив куклу, я зашнуровал кармашек и застегнул пояс.
— Разбить… забить… убить… отбить… — бормочет кот. Стараясь не отвлекать работающего поэта, окрыленного посещением величественной и капризной музы, я снимаю плащ и, сложив его вдвое, подкладываю под домового.
— Готово, — сияя, словно фотовспышка, сообщает Василий.
— Так быстро?
— Без лишней скромности скажу — да!
— Рассказывай.
Откашлявшись и приняв соответствующую случаю позу а-ля Цицерон, баюн принялся нараспев декламировать заклинание:
Ты катись, катись клубок,
Через кочку на восток.
Через реки и моря,
В место, где любовь моя.
Отыщи ты мне Кощея,
Душегуба и злодея.
Должен я его побить
И яйцо его разбить…
— Подожди, — перебил я Василия. — Какое яйцо? Я же его уже разбил!
— Может, второе? Впрочем, ладно, пусть будет немного иначе:
Должен я его побить,
Отмутузить, замочить.
Как покончу с супостатом,
С тем бессмертным злобным гадом —
Мне царевна скажет: «Да!»
Уж тогда гульнем, братва.
— Ты думаешь, это сработает? — оторопело спросил я.
— Сам попробуй — повтори.
Взяв клубок в правую руку, я повторил стих, поддавшись на провокацию кота-баюна. Не знаю, что на меня нашло…
— Ква? — сказал клубок и спрыгнул с моей ладони.
— Заработала!!!
От ликующего вопля баюна деревья задрожали, роняя последние листья.
— Ква-ква! — подпрыгнув, клубок устремился в направлении, грозящем мне лишь потерей коня. Которого и так нет.
Успев схватиться за змеившуюся по земле нить, я придержал чересчур прыткого проводника и привязал его к поясу. Мне и в самом деле необходимо поспешить, но это не значит ломиться сломя голову и бросать беспомощных друзей.
Одно вызывало дурные предчувствия: за последнее время кот Василий дважды оказался прав. Дважды! И оба раза в крайне важном деле. Он правильно выбрал направление движения на распутье и создал действующее заклинание.
А теперь оказался прав я.
Неприятности не замедлили свалиться как снег на голову. То есть без зова, но вполне ожидаемо.
Глава 38
Первым делом из-за валуна высунулась петушиная голова. Внешне самая обыкновенная: изогнутый клюв, красный гребешок, почти закрывающий правый глаз, оранжевый пушок, покрывающий тощую шею. Только величиной этот петух, если тело его пропорционально голове, должен быть никак не меньше страуса. Наверное, и несчастные жертвы Буша, не иди их ножки на рынок, достигли бы к пенсии подобных размеров.
Затем по камню заскрежетали острые когти, которыми заканчивались передние (!) лапы, четырехпалые, покрытые перьями, но с густым подшерстком вместо пуха. По-птичьи узкая, сильно выдающаяся вперед грудная клетка и при этом довольно развитые плечи, за которыми виднеются сложенные на спине крылья. Наподобие орлиных, с длинными перьями цвета светлого пива, на самом кончике белая каемка.
— Что это? — поинтересовался голос из моей тени. Если б я знал…
Взгромоздив тело на валун, создание село на задние лапы, словно пес, и обвило их длинным змеиным хвостом, покрытым крупной зеленоватой чешуей, сквозь которую торчали редкие пучки волос.
— Скучно, — проскрежетало существо, широко распахивая клюв и нервно перебирая когтями по камню, отчего последний крошился и сыпал искрами. — Развлекайте меня!
Скосив взгляд на рукоять меча, выглядывающую из-за плеча, я решил не обострять обстановку. К чему лить кровь, если ты не уверен, что она будет чужой? Для начала попробуем договориться по-хорошему. Расскажу ему пару анекдотов, кот-баюн песенку споет — и мирно разойдемся.
— Для начали я хотел бы представиться, — сказал я, засовывая квакающий и рвущийся прочь клубок в карман. — Волхв Аркадий. Кота-баюна зовут Василием, а спящего домового — Прокопом.
— Уже интересно, — перестав крошить нерукотворный пьедестал, сообщило существо с головой петуха. — продолжай!
— Мне бы было легче разговаривать, зная, с кем, собственно, я имею честь…
— Чего?! — вытянув длинную шею, прокаркал петухоголовый мутант.
— Ты кто? — конкретизировал мой вопрос баюн, который осмелел, поняв, что есть его не собираются.
— А что, не видно? — Существо расправило крылья.
— Видно, но непонятно, — признался я.
— Я василиск, — гордо прокаркал мутант, рывком головы откинув гребешок на затылок.
— Правда?
— Правда.
— А не мог бы ты смотреть в сторону?
— Это почему?
— Да разное говорят…
— А что говорят?
— Говорят, что твой взгляд ядовит, он убивает всех вокруг.
— А еще?
— Говорят, петух и ласка имеют иммунитет.
— Чего?!
— В смысле невосприимчивы к яду.
— Какая ласка? — блеснул глазами василиск. — Нежная?
— Да обычная, лесная.
— Какая-какая?
— Ну… зверушка такая. — Я изобразил предполагаемые размеры. — Пушистая, с острыми зубами.
— Не, такую ласку не хочу. Вот как-то одна знакомая почесала мне шейку. Вот это была ласка! Обычно-то она все больше норовит клювом ударить…
— Таковы женщины…
Минутой многозначительного молчания мы выразили мужскую солидарность пред лицом женского коварства.
— Опять скучно! — заявил василиск. — Сейчас взвою с тоски. Лучше развлекайте.
— А сам себя не можешь? Или к подруге своей сходи — развлечетесь.
— Не могу.
— Она далеко? — догадался кот.
— Да нет, близко. Просто однажды, когда мы были вместе, на нас напала скука… я взвыл первый.
— И что?
— Окаменела.
— Кто?
— Подруга. Я же говорил…
— А почему?
— Что почему?
— Почему окаменела?
Наш диалог все более начинал напоминать блиц-игру «Что? Где? Когда?»
— Я же взвыл.
— И… — Ситуация начала проясняться. — Она окаменела?
— Ну да.
— И если ты взвоешь сейчас, то окаменеем мы?
— Ага, — с трудом сдерживая зевоту, подтвердил петухоголовый василиск.
И тут, как назло, из моей головы вылетели не только все анекдоты, но даже более-менее занятные истории. Лишь мысль о том, что я стану сам себе памятником, крутилась в голове: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» Главное — принять наиболее подходящую случаю позу. Правую руку раскрытой ладонью вперед, левой вроде бы закрываю глаза от солнца. Это чтобы вездесущие голуби не добрались до лица…
— Загадки любишь? — поинтересовался Василий.
— Наверное, — неуверенно протянул василиск.
— Тогда угадай, — хитро щуря глаза и топорща усы, предложил баюн. — Кто на свете всех белее, всех румяней и нежнее?
— Моя подружка.
— Почему?
— А у нее пушок белый-белый, хохолок нежно-розовый, а уж нежная… я, кажется, вспоминал о ласке.
— Есть вещи и белее, и нежнее…
— Познакомишь? — выпячивая грудь, поинтересовался василиск. И тут же принялся оправдываться: — Подружка все равно окаменела. Скучно…
— Какое скучно? — возмутился Василий. — Отгадывай загадку. У тебя еще две попытки.
— Что же это может быть?
Пока василиск задумчиво теребил хвост, баюн наклонился ко мне и прошептал:
— Сдается мне, это мероприятие грозит затянуться, так что продолжай погоню. Прокопа брось здесь, я присмотрю. Удачи!
— А с вами…
— Нечего не случится, — уверенно заявил кот. — Уж я его развеселю, будь уверен. Только ты там недолго.
— Спасибо. Я пошел.
— Ты куда? — поинтересовался василиск, подозрительно рассматривая квакающий клубок, который я извлек из кармана.
— Пускай идет, — переключил на себя его внимание баюн. — Отгадал?
— Не знаю.
— Ладно. Для первого раза я скажу ответ. Всех белее — это мел. Всех румянее — румяна. А нежнее — материнская ласка.
— Но здесь три ответа! — возмутилась петушиная голова, потрясая гребешком.
— А никто и не обещал, что будет легко. Между загадками сделаем небольшой поэтический перерыв. Я спою тебе.
— А ты и петь умеешь? — удивился василиск.
— Сейчас услышишь, — сказал кот. На его месте я запугивать пернатого мутанта все же не стал бы.
Бросив клубок на землю, я последовал за ним, успев все же услышать первый куплет нового шедевра кота-баюна. Благо чем-чем, а громкостью голоса не уступит никому…
Рассыпались орды, сбежала вся рать.
Да здравствует витязь наш, мать-перемать!
Остался лишь я, мне на битву на…
С трудом поспевая за скачущим клубком, я довольно быстро миновал лесистую полосу и оказался на небольшом каменистом плато, в центре которого застыло мраморное изваяние изящной девушки, сжимающей в кулачках карманные молнии. Одетая в короткую тунику, она напоминала древнегреческую богиню охоты, вот только у ног ее замерли не трепетные лани, а сильные воины, от напряженных фигур которых веяло опасностью. Потрясающий натурализм. Скульптурная композиция, способная украсить собой зал любого музея. Именно там ей и место, а не посреди пустыря, куда заходят лишь редкие путники, гонимые нуждой или любопытством, да редкие местные звери. Именно встреча последних с первыми могла привести к появлению подобной скульптурной композиции. Это даже представить можно. Идет себе красивая молодая леди, сопровождаемая полудикими охранниками, а навстречу им выползает из леса скучающий василиск. Воины группируются вокруг девушки, их тела готовы к броску, но их игнорируют — они не вызывают интереса. Ленивый зевок во весь петушиный клюв. И композиция готова. Быстро и качественно. Отсутствие василисков в нашем мире — благодать. А то у каждого дома стояли бы невероятно натуралистичные статуи. Писающий мальчик, в некоторых странах с заметными признаками национальной принадлежности; девочка, сосущая леденец или чупа-чупс на любой вкус, — как признак эпохи, горлышко бутылки с водкой или что-то еще — как соответствие моральным нормам; дама с собачкой — любая с любой и на любой вкус; мужчина с сигаретой, один спасет лошадь, а второй — табун, причем с каждой затяжкой. Думается мне, что не много времени понадобилось бы находчивым дельцам от искусства, чтобы наладить производство скульптурных композиций под заказ. И заказчики найдутся. Кто-то из жалости закажет китайского паренька — вешалку. Так и он не будет больше голодать, и прихожая выглядит солиднее. Кто-то любит окружать себя красивыми вещами — и пойдут потоком поезда с красивыми девочками со всего света, беленькие с Украины и из Польши, желтенькие из Вьетнама и Кореи, а черненькие из Зимбабве и негритянских кварталов Америки. Хотите азиаточку в позе лотоса — без проблем! Чего еще изволите?
На ее предложение ворон ответил серией криков и щелканьем клювом.
— Одну оставлять тебя нельзя, — поглядывая на ворона, решил я. — Значит, кто-то должен остаться. Данила, ты. А ты, Кэт, отправишься назад и какими угодно посулами, желательно без применения грубой физической силы, уговоришь лешего помочь нам.
— Идите дальше — спасайте царевну, — топнула ногой Натка.
— Призрак, — обняв подругу, я поцеловал ее в щеку, — я тебя люблю.
— Я тебя тоже. Идите.
— Уже идем. Данила, Кэт, вы знаете, что нужно делать. Снимете — догоняйте. До встречи.
С Прокопом и Василием мы пошли дальше.
Кот, павший было духом, успокоился, повеселел и принялся делиться своими соображениями по поводу размера вознаграждения, которое нам следует запросить за истребление врага рода человеческого:
— Собственным царством мы уже обзавелись, теперь займемся разведением коров. Представляешь: просыпаешься — а тебе молоко парное, сливки отборные, сметанка жирная. А на обед сырники со сметаной и топленым молоком, а вечером…
— А вечером пиво… с молоком, — прервал я его мечтания.
— А может, не будем его убивать?
— Кого его? — Мне не сразу удалось ухватить ход кошачьей мысли.
— Да Кощея же. Поймаем, посадим в клетку и отвезем в твой мир. Там за него любой музей такие деньги отвалит… или лучше будем сдавать напрокат голливудским режиссерам для натуралистичных съемок фильмов ужасов и исполнения каскадерских трюков. Это же бездонный кладезь…
— Заткнись! — в один голос посоветовали мы с Прокопом.
— Молчу-молчу. А вы подумайте…
Глава 37
НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ТРЕХ ДОРОГ
Как она идет! Восторг в адрес женщины
Как он стоит! Восторг в адрес мужчины
— Передохнем? — спрашивает Василий, расположившийся на моей шее на манер мехового воротника.
— Еще немного, — отвечаю я. — Прокоп, осилишь?
— Сдюжу, не то что некоторые…
Баюн делает вид, что не заметил камушка в свой огород:
— И перекусить не мешало бы…
Бурчанием пустого желудка организм поддерживает данное заявление. Вот только мы не в турпоход собирались и провизией не запасались. Из съестных припасов в моих карманах отыскалась маленькая жменька сухих хлебных крошек и два кусочка сахара, которые я прихватил, чтобы дать Урагану, но запамятовал. Сдув крошки, я угощаю спутников.
Внимательный домовой, заметив, что мне кусочка не досталось, предлагает свой или хотя бы половину.
— Не хочу, — отказываюсь я.
— Правильно, — говорит кот-баюн, — зубы надо беречь. Они даются нам раз в жизни, не считая молочных, и жевать ими надо так, чтобы потом не было мучительно больно….
Закончить свою мысль он не успел, потому что путь нам преградил раскрашенный в черно-белую полоску шлагбаум, предостерегающе опущенный. Коснувшись его рукой, я удостоверился в том, что это мне не почудилось. Изготовленный из цельного ствола дерева, от времени рассохшегося и потрескавшегося, с осыпающимися чешуйками облупившейся краски, шлагбаум совершенно реален и, следовательно, является предупреждением об опасности, грозящей всякому, кто нарушит запрет и проследует дальше. Если бы я просто гулял, то, вполне возможно, просто отказался бы от намерения проникнуть дальше в этот загадочный мир, но выбирать не приходится: Кощей прошел здесь — и я пройду. Однако для начала попытаюсь узнать, что же это за опасность, которая подстерегает путника.
— Э-ге-гей! Пройти можно?
— Видишь же, никого нет, — говорит баюн.
— Вижу… но кто-то же шлагбаум опустил.
— Время, оно, знаешь ли, безжалостная штука, — философски замечает Василий. — Что хочешь опустится, и чего не хочешь — тоже. Особенно если ждать, пока придет добрая тетя и все за тебя поднимет. Возьми дело в свои руки, и смело вперед.
— Ты это о чем?
— Подними, и пойдем дальше!
— Может, лучше не трогать? Может, осторожненько подлезем и тихонько дальше пойдем.
— Да нет же никого…
Домовой, видимо устав следить за нашей полемикой, подошел к шлагбауму и, подпрыгнув, ухватился за противовес. Полосатое бревно со скрипом качнулось и начало медленно переходить из горизонтального положения в вертикальное, открывая дорогу.
Воздух по ту сторону шлагбаума заискрился, и из придорожной пыли восстало привидение… или призрак… а может статься, и фантом. Кто их разберет. Судя по голографическому изображению, при жизни он был весьма крепким мужчиной: широкие плечи, плотно обтянутые короткой кожаной курткой, сильные ноги, обутые в кирзовые сапоги, шлем-шишак на голове, из-под которого торчат соломенные волосы, и мощная челюсть, покрытая недельной щетиной. Не очень приятная внешность, а если добавить сюда нездоровый синюшный оттенок кожи, отсутствие осмысленности в стеклянных глазах и явную нематериальность тела… Я немного испугался.
— Стой! Кто идет?
Кот-баюн мигом сориентировался в ситуации и, обвиснув на моей шее, изобразил то ли глубокий обморок, то ли воротник из натурального кота. Домовой, чьи ноги едва выглядывают из-за массивного блина противовеса, просто затих.
— Э… это вы мне? — слегка заикаясь, спрашиваю я, делая небольшой шажок назад.
— Что надо? — рокочет призрак, не разжимая губ.
— Пройти бы… — Я делаю еще один шаг назад.
— Прохода нет, — категорично заявляет призрачный стражник, смещаясь в моем направлении.
— А если очень нужно?
— Прохода нет, — остановившись под поднятым шлагбаумом, повторяет он.
И тут Прокоп разжал пальцы, и крашенное в косую черно-белую полоску бревно начало возвращаться в привычное горизонтальное положение. Его траектория пролегла там, где в данный момент находилась голова призрака, произошло вытеснение нематериального материальным, и призрак с отчетливо слышимым «Пук!» лопнул, оставив витающие в воздухе клубы пыли.
— Ловко ты его, — мгновенно придя в себя, похвалил домового баюн.
Потирая ушибленный при падении зад, Прокоп довольно улыбнулся.
— Все это, конечно, замечательно, но как мы пройдем?
— Сейчас. — Прокоп вскакивает и повисает на противовесе.
История повторяется с точностью до паузы в репликах. Только кот-баюн на этот раз не притворяется воротником, а орет мне на ухо с пафосом:
— Кто пойдет на нас, тот от шлагбаума и погибнет! «Пук!» — и очередной призрак оседает пылью на камень ступеней.
— Давайте сделаем по-моему, — предлагаю я.
— Давайте, — соглашается Прокоп.
— А как? — интересуется кот Василий.
— Не поднимая шлагбаума.
— Ты будешь лупить призраков по голове мечом… жаль, весла нет.
— Мне кажется, что призрака вызывает поднятие шлагбаума, а если осторожно подлезть под него, то можно будет спокойно пройти дальше.
Ссадив с плеч кота, я поднырнул под полосатое бревно, стараясь не задеть его ни спиной, ни головой, а затем сделал несколько шагов туда-сюда. Пыль заклубилась под моими ногами, но призрак не появился.
— Давайте.
Кот миновал границу без проблем, а вот Прокоп, едва переступив заветную черту, широко и сладко зевнув, опустился на землю и громко захрапел.
— Э-э-э… Прокоп! — Я потрепал его по плечу.
Но он только засопел и перевернулся на другой бок. Обеспокоенный, я поднял его на руки. Он тотчас распахнул глаза:
— Что такое?
— Ты заснул.
— Почему?
— Устал, наверное, — сказал я, опуская его на землю. — Перенервничал.
Но как только волосатые ноги домового коснулись дороги, его глаза сами собой начали закрываться, он упал мешком и, растянувшись, сладко захрапел.
Подняв его на руки, я посоветовал коту держаться поближе ко мне и отправился в путь. Оторвавшись от земли, Прокоп тотчас утратил сонливость.
— Это, наверное, наказание, — предположил он. — Ох, не послушался я вас, хозяин, простите меня неразумного.
— Ну, будет тебе… Ведь ничего страшного не случилось, правда?
— Да как же я вам помогать в бою-драке супротив Кощея злобного буду, коли лишь ногами на землицу стану — тотчас без задних ног дрыхну, аки сурок какой? Этакий я вам в тягость, ярмом на шею… Ох-хо-хохушки…
— Не тужи, выше голову держи.
— Как же мне не тужить не горюниться, коли пользы от меня ни на грош? Как же дальше жить, горемычному? Век с ветки на ветку прыгать, словно глупому пингвину?
— Не переживай, беда твоя — дело временное. Пройдет.
— А скоро?
— Мне думается так, что беда твоя связана с местом. Вот воротимся назад, за шлагбаум полосатый, так хворь твою как рукой снимет.
— Так оставьте меня здесь, а будет на то воля ваша, на обратном пути подберете.
— А ты меня бросил бы в беде?
— Нет, но… я ведь всего-навсего домовой, а вы волхв великий.
— В дружбе, Прокоп, не размеры важны. Дружба, она взаимности требует, иначе это не дружба, а глупость с одной стороны и мерзость — с другой.
Домовой притих, видимо раздумывая над моими словами. Против обыкновения молчал и четвероногий поэт. Так, в полном молчании мы и вышли к очередному оазису, значительно превосходившему ранее встреченные как величиной, так и характером местности.
Едва покинув лестницу, я по пояс утонул в густых папоротниках, среди которых, извиваясь юркой змеей, затерялась тропинка. Широколистные зеленые побеги густой и упругой массой сопротивляются напору моих ног, превращая каждый шаг в противоборство. Пришлось взять на плечи и кота-баюна. Он хоть и из семейства кошачьих, но уподобиться дикому коту не в состоянии. Он не может лазать по деревьям и прыгать с ветки на ветку — мешают солидное брюшко и хилость лап, привыкших к балалайке.
— Внимательно смотрите по сторонам, — предупредил я кота и домового. — В таком лесу очень просто устроить засаду или ловушку. Времени у Кощея было предостаточно.
— Может, кота вперед пустить? — предложил домовой. — Как наименее ценного бойца. Если Бессмертный засаду устроил, то он нас предупредит, его-то не заподозрят — ну шныряет котяра по кустам, и пускай его, а коли лиходей подлянку придумал… невелика потеря.
Разобиженный кот-песенник презрительно повернулся к домовому хвостом и сделал вид, будто вообще его не замечает.
— Я бы сам пошел, — развел Прокоп руками, — да только вот… а опасности и нет вовсе — кто на кота внимание-то обратит?
— На простого — никто, я же — кот-баюн, очень редко встречаюсь в природе, и всяк сразу догадается, что я на особо секретном задании.
— Будешь помалкивать — не догадаются.
— Вот она, человеческая благодарность! — патетически воскликнул баюн. — Мы его, можно сказать, на свалке нашли, вымыли, в люди вывели, а он нам…
— Эх, Василий, Василий, не к месту ты применяешь различные литературные приемы. Они должны подчеркивать, акцентировать внимание или приукрашивать, но не искажать правду до неузнаваемости. Ты же поэт, а не историк.
— Ну немного приукрасил. С кем не бывает?
— Немного? Во-первых, при чем тут человеческая благодарность? Он же домовой. Во-вторых, нашли его не мы, а я, поскольку некоторые перебрали пива и валялись в придорожных кустах, да и не на свалке совсем, а на пепелище.
— А разница?
— Разница? — удивился домовой. — Разница та, что пчела мед дает, а оса только жалит.
— В-третьих, — добавил я, — это не мы его отмыли и вывели, а он тебя до дома довел и отмыл, дабы не шокировать вашу тонкую творческую душу, не буду напоминать чем…
— Да я пошутил… — оскалился кот. — А хотите загадку?
И, не дожидаясь нашего согласия, выпалил:
— Во глубине сибирских руд хранит он гордое молчание?
— Это и не загадка вовсе, — возразил я. Что-то из школьной программы все же осело на дне серого вещества, спрятанного глубоко под черепной коробкой. — Это про декабристов.
— Да какие там декабристы? — отмахнулся кот. — Они вон какие голосистые были — Герцена разбудили. Думайте…
— Не знаю, — признался я. Мало ли разных «врагов народа» обрели там вечное молчание со времен покорения Сибири Ермаком?
— Прокоп?
— Трубка мобильной связи, — сказал домовой, подтвердив мои предположения о просветительской роли телевизионной рекламы. Все, что они знают о моем мире, почерпнуто ими в пределах моего дома. Эти знания порой касаются таких предметов, что я просто диву даюсь.
— Это почему? — удивился кот.
— А там покрытие никакое, — пояснил Прокоп. — Или батареи сели…
— Не то… Ладно, подскажу, — решил баюн. — Он живой.
— Кто?
— Хранитель.
— Какой? — уточнил домовой.
— Если экрана, — в образовательных целях пояснил я, — то Screensaver.
— О чем вы? — Глаза кота сделались величиной с золотой червонец. — Я же загадал простую загадку: «Во глубине сибирских руд хранит он гордое молчание». Неужели трудно сообразить, что это немой кобольд. Немой он, понимаете? Говорить не может, вот и молчит.
— Это неправильная загадка, — продолжая злить кота, заявил я.
— Это почему?
— А глухого в шахту не пустят. Все подземники проходят медкомиссию, а ЛОР ему допуска не даст.
— Какая медкомиссия, какой лорд?
— Если честно, то не знаю ни одного лорда, который был бы ЛОРом, да и вообще ни с одним не знаком.
— Издеваетесь? — сообразил кот-баюн.
— Ага, — улыбнулись мы с домовым.
— Ну, тогда загадок сегодня больше не будет!
— Будут, — возразил я, остановившись перед огромным валуном, сторона которого, обращенная ко мне, была обтесана и покрыта стрелками и пояснительными рисунками.
Под стрелкой, указывающей вертикально вверх, написано: «Прямо пойдешь — смерть свою найдешь».
— На небо нам рановато… — решили мы.
Под корявой стрелкой, изображавшей правое направление, старательно, но неровно и с ошибками было выведено: «Направо пойдешь — коня потеряешь».
С противоположной стороны изображена была стрелка, направленная острием в соответственном направлении, рядом предупреждение: «Налево пойдешь — денег лишишься».
— Предлагаю идти направо, — внес пропозицию кот. — Терять-то все равно нечего.
— Можно и направо, — заявил домовой. — Богатство — оно дело наживное.
— Транжира! Мот! — выкрикнул Василий.
— Сам жмот! — огрызнулся домовой.
— Как бы узнать, по какой тропинке Кощей пошел? — задумался я, стараясь рассмотреть какой-либо след. Но только я не пернатый ирокез, по наклону травинок читать не научен, мне подавай хорошо засохший отпечаток подошвы ботинка в бетоне, такой, как в музеях.
— Может, пусть Васька понюхает?
— Я не ищейка!
— Не можешь — так и скажи. Чего орать?
Чей-то тяжелый, полный ненависти взгляд коснулся меня, спина сразу же покрылась холодным, липким потом. Я быстро высунул голову из-за валуна, но ничего не увидел, лишь колыхалась густая желто-зеленая стена леса.
— Василий, — обратился я к коту-баюну, ежась от внезапно пробравшего меня озноба, — ты сможешь быстро стишок сочинить?
— Какой стишок?
— Вроде заклинания… — Опустив на землю домового, мигом захрапевшего, я стал снимать пояс. — Мне на шабаше подарили волшебный путеводный клубок, только нужно заклинание в стихотворной форме, а у меня с рифмованием огромаднейшие проблемы.
— Настоящие поэты на заказ не работают.
— Зато они пишут своевременные стихи, а сейчас самое время для небольшого стиха-заклинания.
Развязав шнуровку на потайном кармашке, я извлек оттуда тряпичную куклу и клубок шерстяных ниток с воткнутой в него иглой. Вытянув иглу, я протянул клубок коту:
— Придумаешь?
— Постараюсь.
Пока он задумчиво крутил в руках клубок, что-то бормоча себе под нос, я отпустил кукле щелбан и воткнул в шею иглу, чтобы не потерять.
Что-то пискнуло в листве и под треск веток ринулось прочь. Однако когда я посмотрел туда, высунувшись из-за края валуна, лишь несколько кружившихся в воздухе листочков указывали на то, что мне все это не послышалось. К тому же исчезло ощущение злобного взгляда, пронзающего до костей. Наверное, какой-то местный хищник сидел в кустах, поджидая добычу. Может, он вообще поджидал путника, который выберет правое направление. А тут такое разочарование — без обеда его оставили…
Аккуратно сложив куклу, я зашнуровал кармашек и застегнул пояс.
— Разбить… забить… убить… отбить… — бормочет кот. Стараясь не отвлекать работающего поэта, окрыленного посещением величественной и капризной музы, я снимаю плащ и, сложив его вдвое, подкладываю под домового.
— Готово, — сияя, словно фотовспышка, сообщает Василий.
— Так быстро?
— Без лишней скромности скажу — да!
— Рассказывай.
Откашлявшись и приняв соответствующую случаю позу а-ля Цицерон, баюн принялся нараспев декламировать заклинание:
Ты катись, катись клубок,
Через кочку на восток.
Через реки и моря,
В место, где любовь моя.
Отыщи ты мне Кощея,
Душегуба и злодея.
Должен я его побить
И яйцо его разбить…
— Подожди, — перебил я Василия. — Какое яйцо? Я же его уже разбил!
— Может, второе? Впрочем, ладно, пусть будет немного иначе:
Должен я его побить,
Отмутузить, замочить.
Как покончу с супостатом,
С тем бессмертным злобным гадом —
Мне царевна скажет: «Да!»
Уж тогда гульнем, братва.
— Ты думаешь, это сработает? — оторопело спросил я.
— Сам попробуй — повтори.
Взяв клубок в правую руку, я повторил стих, поддавшись на провокацию кота-баюна. Не знаю, что на меня нашло…
— Ква? — сказал клубок и спрыгнул с моей ладони.
— Заработала!!!
От ликующего вопля баюна деревья задрожали, роняя последние листья.
— Ква-ква! — подпрыгнув, клубок устремился в направлении, грозящем мне лишь потерей коня. Которого и так нет.
Успев схватиться за змеившуюся по земле нить, я придержал чересчур прыткого проводника и привязал его к поясу. Мне и в самом деле необходимо поспешить, но это не значит ломиться сломя голову и бросать беспомощных друзей.
Одно вызывало дурные предчувствия: за последнее время кот Василий дважды оказался прав. Дважды! И оба раза в крайне важном деле. Он правильно выбрал направление движения на распутье и создал действующее заклинание.
А теперь оказался прав я.
Неприятности не замедлили свалиться как снег на голову. То есть без зова, но вполне ожидаемо.
Глава 38
ВСЯК ВСТРЕЧНЫЙ ВРАГ
DOOMаю — следовательно, существую.
Новое прочтение избитой истины
Первым делом из-за валуна высунулась петушиная голова. Внешне самая обыкновенная: изогнутый клюв, красный гребешок, почти закрывающий правый глаз, оранжевый пушок, покрывающий тощую шею. Только величиной этот петух, если тело его пропорционально голове, должен быть никак не меньше страуса. Наверное, и несчастные жертвы Буша, не иди их ножки на рынок, достигли бы к пенсии подобных размеров.
Затем по камню заскрежетали острые когти, которыми заканчивались передние (!) лапы, четырехпалые, покрытые перьями, но с густым подшерстком вместо пуха. По-птичьи узкая, сильно выдающаяся вперед грудная клетка и при этом довольно развитые плечи, за которыми виднеются сложенные на спине крылья. Наподобие орлиных, с длинными перьями цвета светлого пива, на самом кончике белая каемка.
— Что это? — поинтересовался голос из моей тени. Если б я знал…
Взгромоздив тело на валун, создание село на задние лапы, словно пес, и обвило их длинным змеиным хвостом, покрытым крупной зеленоватой чешуей, сквозь которую торчали редкие пучки волос.
— Скучно, — проскрежетало существо, широко распахивая клюв и нервно перебирая когтями по камню, отчего последний крошился и сыпал искрами. — Развлекайте меня!
Скосив взгляд на рукоять меча, выглядывающую из-за плеча, я решил не обострять обстановку. К чему лить кровь, если ты не уверен, что она будет чужой? Для начала попробуем договориться по-хорошему. Расскажу ему пару анекдотов, кот-баюн песенку споет — и мирно разойдемся.
— Для начали я хотел бы представиться, — сказал я, засовывая квакающий и рвущийся прочь клубок в карман. — Волхв Аркадий. Кота-баюна зовут Василием, а спящего домового — Прокопом.
— Уже интересно, — перестав крошить нерукотворный пьедестал, сообщило существо с головой петуха. — продолжай!
— Мне бы было легче разговаривать, зная, с кем, собственно, я имею честь…
— Чего?! — вытянув длинную шею, прокаркал петухоголовый мутант.
— Ты кто? — конкретизировал мой вопрос баюн, который осмелел, поняв, что есть его не собираются.
— А что, не видно? — Существо расправило крылья.
— Видно, но непонятно, — признался я.
— Я василиск, — гордо прокаркал мутант, рывком головы откинув гребешок на затылок.
— Правда?
— Правда.
— А не мог бы ты смотреть в сторону?
— Это почему?
— Да разное говорят…
— А что говорят?
— Говорят, что твой взгляд ядовит, он убивает всех вокруг.
— А еще?
— Говорят, петух и ласка имеют иммунитет.
— Чего?!
— В смысле невосприимчивы к яду.
— Какая ласка? — блеснул глазами василиск. — Нежная?
— Да обычная, лесная.
— Какая-какая?
— Ну… зверушка такая. — Я изобразил предполагаемые размеры. — Пушистая, с острыми зубами.
— Не, такую ласку не хочу. Вот как-то одна знакомая почесала мне шейку. Вот это была ласка! Обычно-то она все больше норовит клювом ударить…
— Таковы женщины…
Минутой многозначительного молчания мы выразили мужскую солидарность пред лицом женского коварства.
— Опять скучно! — заявил василиск. — Сейчас взвою с тоски. Лучше развлекайте.
— А сам себя не можешь? Или к подруге своей сходи — развлечетесь.
— Не могу.
— Она далеко? — догадался кот.
— Да нет, близко. Просто однажды, когда мы были вместе, на нас напала скука… я взвыл первый.
— И что?
— Окаменела.
— Кто?
— Подруга. Я же говорил…
— А почему?
— Что почему?
— Почему окаменела?
Наш диалог все более начинал напоминать блиц-игру «Что? Где? Когда?»
— Я же взвыл.
— И… — Ситуация начала проясняться. — Она окаменела?
— Ну да.
— И если ты взвоешь сейчас, то окаменеем мы?
— Ага, — с трудом сдерживая зевоту, подтвердил петухоголовый василиск.
И тут, как назло, из моей головы вылетели не только все анекдоты, но даже более-менее занятные истории. Лишь мысль о том, что я стану сам себе памятником, крутилась в голове: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» Главное — принять наиболее подходящую случаю позу. Правую руку раскрытой ладонью вперед, левой вроде бы закрываю глаза от солнца. Это чтобы вездесущие голуби не добрались до лица…
— Загадки любишь? — поинтересовался Василий.
— Наверное, — неуверенно протянул василиск.
— Тогда угадай, — хитро щуря глаза и топорща усы, предложил баюн. — Кто на свете всех белее, всех румяней и нежнее?
— Моя подружка.
— Почему?
— А у нее пушок белый-белый, хохолок нежно-розовый, а уж нежная… я, кажется, вспоминал о ласке.
— Есть вещи и белее, и нежнее…
— Познакомишь? — выпячивая грудь, поинтересовался василиск. И тут же принялся оправдываться: — Подружка все равно окаменела. Скучно…
— Какое скучно? — возмутился Василий. — Отгадывай загадку. У тебя еще две попытки.
— Что же это может быть?
Пока василиск задумчиво теребил хвост, баюн наклонился ко мне и прошептал:
— Сдается мне, это мероприятие грозит затянуться, так что продолжай погоню. Прокопа брось здесь, я присмотрю. Удачи!
— А с вами…
— Нечего не случится, — уверенно заявил кот. — Уж я его развеселю, будь уверен. Только ты там недолго.
— Спасибо. Я пошел.
— Ты куда? — поинтересовался василиск, подозрительно рассматривая квакающий клубок, который я извлек из кармана.
— Пускай идет, — переключил на себя его внимание баюн. — Отгадал?
— Не знаю.
— Ладно. Для первого раза я скажу ответ. Всех белее — это мел. Всех румянее — румяна. А нежнее — материнская ласка.
— Но здесь три ответа! — возмутилась петушиная голова, потрясая гребешком.
— А никто и не обещал, что будет легко. Между загадками сделаем небольшой поэтический перерыв. Я спою тебе.
— А ты и петь умеешь? — удивился василиск.
— Сейчас услышишь, — сказал кот. На его месте я запугивать пернатого мутанта все же не стал бы.
Бросив клубок на землю, я последовал за ним, успев все же услышать первый куплет нового шедевра кота-баюна. Благо чем-чем, а громкостью голоса не уступит никому…
Рассыпались орды, сбежала вся рать.
Да здравствует витязь наш, мать-перемать!
Остался лишь я, мне на битву на…
С трудом поспевая за скачущим клубком, я довольно быстро миновал лесистую полосу и оказался на небольшом каменистом плато, в центре которого застыло мраморное изваяние изящной девушки, сжимающей в кулачках карманные молнии. Одетая в короткую тунику, она напоминала древнегреческую богиню охоты, вот только у ног ее замерли не трепетные лани, а сильные воины, от напряженных фигур которых веяло опасностью. Потрясающий натурализм. Скульптурная композиция, способная украсить собой зал любого музея. Именно там ей и место, а не посреди пустыря, куда заходят лишь редкие путники, гонимые нуждой или любопытством, да редкие местные звери. Именно встреча последних с первыми могла привести к появлению подобной скульптурной композиции. Это даже представить можно. Идет себе красивая молодая леди, сопровождаемая полудикими охранниками, а навстречу им выползает из леса скучающий василиск. Воины группируются вокруг девушки, их тела готовы к броску, но их игнорируют — они не вызывают интереса. Ленивый зевок во весь петушиный клюв. И композиция готова. Быстро и качественно. Отсутствие василисков в нашем мире — благодать. А то у каждого дома стояли бы невероятно натуралистичные статуи. Писающий мальчик, в некоторых странах с заметными признаками национальной принадлежности; девочка, сосущая леденец или чупа-чупс на любой вкус, — как признак эпохи, горлышко бутылки с водкой или что-то еще — как соответствие моральным нормам; дама с собачкой — любая с любой и на любой вкус; мужчина с сигаретой, один спасет лошадь, а второй — табун, причем с каждой затяжкой. Думается мне, что не много времени понадобилось бы находчивым дельцам от искусства, чтобы наладить производство скульптурных композиций под заказ. И заказчики найдутся. Кто-то из жалости закажет китайского паренька — вешалку. Так и он не будет больше голодать, и прихожая выглядит солиднее. Кто-то любит окружать себя красивыми вещами — и пойдут потоком поезда с красивыми девочками со всего света, беленькие с Украины и из Польши, желтенькие из Вьетнама и Кореи, а черненькие из Зимбабве и негритянских кварталов Америки. Хотите азиаточку в позе лотоса — без проблем! Чего еще изволите?