По поводу удачной торговой операции я и шикую.
   Вкуснотища!
   Наслаждаясь каждым взрывом вкуса на языке, я мысленно поздравил себя с удачным приобретением — домовым Прокопом. Воистину без этого маленького шустрого и домовитого (извиняюсь за каламбур) духа, или кто там он по иерархии христианской демонологии, в общем, именно благодаря его стараниям в моей избе наметился явный крен в сторону порядка и обжитости. Исчезла паутина из углов — у меня все руки не доходили вооружиться веником и пройтись по потолку. Заблестел самовар…
   Кот-баюн терпеливо дождался окончания завтрака и забрал опустевшую тару.
   — А я здесь это… — начал он несмело.
   — Опять? — строго спросил я.
   — Да я не то… не политические…
   — Уже лучше.
   — Про любовь стихи.
   — А что, весна на дворе? Март?
   — Какая весна? — удивился кот.
   — Ладно, забудь, — отмахнулся я. Не стану же я ему объяснять зависимость активности гормонов от времени года.
   — Я прочитаю?
   — Конечно, — милостиво согласился я, надеясь, что юное дарование ограничится чтением и не станет петь.
   Не суждено было сбыться моим надеждам.
   Василий притащил свою двухструнную и позвал домового.
   Когда внимательные зрители заняли свои места: я на кровати, то есть без изменения дислокации, а домовой, высунувшись из-за печи и положив косматую голову на крохотные ручки, кот-баюн прокашлялся и ударил по струнам. Причем сразу по обеим.
 
   На окраине лесной — глухой,
   Но в стороне все же моей — родной,
   Безобразие нарушило устой —
   Это все любовь… Там русалочку лешак
   Уж и так, и так, и так! Не подступится никак.
   Ох, любовь… А она хвостом махнула,
   В речку с дерева нырнула,
   Упустила счастье — дура!
 
   Вот вам и любовь…
   Яростное балалаечное соло, затем лапа прижимает струны, разом обрывая музыку.
   Кон Василий выдерживает паузу и кланяется.
   Благодарные слушатели, то есть я и домовой, естественно, зааплодировали.
   А что делать?
   Васька напыжился от гордости за свое гениальное творение. Его шерсть поднялась дыбом, пасть расползлась в довольном оскале, отчего усы встопорщились, и весь его облик буквально вопил: «Хвалите меня, хвалите!».
   Переход баюна от похабных антиправительственных частушек к лирике следовало поощрить. Но не сильно…
   Я ограничился похлопыванием по загривку и плошкой молока.
   Заодно угостил и домового. Он хукнул и залпом опорожнил кружку, затем, шмыгнув носом, выпалил:
   — Хозяин, базар есть.
   — Ну…
   — Вы, конечно, мужик хороший, добрый, даже отзывчивый, корешок надежный…
   — Спасибо.
   — …. но неженатый.
   — И что?
   — Как что? В натуре, бабу в дом вести надо.
   Я уже открыл рот, чтобы посоветовать ему не лезть в чужие дела, но тут Василий хихикнул и заговорщицки подмигнул.
   — Хозяин у нас птица высокого полета. Ему царевну подавай.
   — Цыц, волосатый!
   — А что я? Я ничего. Сам видел, как вы с царевной Аленкой в садочке лобызались.
   — Замолчи, а то на воротник пущу…
   — Ой-ей-ей! Испугался…
   — Струны порву.
   — Молчу, — насупился борец за правду.
   — Че, в натуре? — поинтересовался домовой.
   — Угу, — подтвердил я.
   — Ой, блин, засада, — схватился за голову Прокоп.
   — Знаю, нелегко придется.
   — Не все-то ведомо и волхву — гласу сил природных.
   — А…
   — Я тут на зорьке, — начал пояснять домовой, — с соседкой трепался. То, се… Так вот, она новость сообщила, паршивую, как ноне я зырю. К телке твоей сваты нынче ночью подрулили.
   — Кто? — несколько сбитый с толку обилием сленговых выражений, поинтересовался я.
   — Послы буфа царства тридесятого — Кощея Бессмертного.
   — Да сказки это.
   — Ну не знаю… Может, и сказки, а только подвалили они ополуночи. Все в черном; кони аки сажа, лишь беньками так и зыркают, вроде как огнем полыхают. Жуть! Сказано, нечисть заморская.
   — Что еще?
   — Сам Кощей прибыл в карете, золотом обитой и каменьями изукрашенной. Словно фраер в лепне черном, токмо морда как у упыря, белая вся, и мослы выпирают. Советник с ним — Чудо-Юдо. Здоровенный и башковитый.
   — Что, умный очень?
   — Да не… Бошек у него много, аж шесть. И все клыкасты и глазасты. Такой сожрет вместе с одежкой и лаптями и не поморщится.
   — Не стоит беспокоиться, — проговорил я скорее для самого себя, — не отдаст же царь-батюшка родное дитятко в руки урода заморского. Любит он ее.
   — Так-то оно так, но уж очень силен женишок незваный, тварь костистая. Может и войной пойти.
   — А что делать? — спросил я.
   — Замочить гада! — Это домовой.
   — Увести невесту, — поддержал его кот-баюн.
   — Короче. Вы тут сидите, а я схожу во дворец — разведаю что к чему.
   В этот момент в дверь постучали.
   Прокоп шмыгнул в устьице печи — лишь сажа закурилась. Васька сунул балалайку под кровать, а сам разлегся на подушке.
   Я поспешил в сени и отворил дверь.
   Тотчас в хату ввалился ярыжка. Тот самый, который давеча сообщил мне о царском вызове.
   — Мира и процветания вашему дому, хозяин, — приветствовал он меня, кланяясь в пояс.
   Растет однако же мой авторитет.
   — И тебе того же, мил человек. С чем пожаловал?
   — По цареву повелению, с наказом тотчас доставить тебя, волхв Аркадий, в царские палаты.
   — Случилось чего?
   — А то… Беда. Побежали.
   — Не спеши, сперва оденусь. Все ж не в баню иду.
   — Побыстрее, прошу, поторопись.
   Наспех собравшись и сетуя на то, что нет времени побриться, я вышел во двор вслед за царским посыльным.
   Ярыжка утер лоб и рванул ко дворцу, да так, что только пыль над дорогой поднялась, словно из-под копыт рысака.
   Я тяжело вздохнул и пообещал себе купить коня помоложе моего Борьки, чтобы на нем скакать можно было.
   Бег никогда не был моей сильной стороной. А до дворца, как ни крути, километров шесть, не меньше.
   Сперва левой, затем правой. Снова левой. Правой… Жарко, однако… Левой, правой…
   Раз такой срочный вызов, могли бы и карету прислать…

Глава 6
ЧУДО-ЮДО ШЕСТИГЛАВОЕ

   Раззудись плечо, размахнись рука…
Из курса подготовки молодого драконоборца

   — Проходи, любимец богов, присаживайся. — Царь Далдон подхватил меня под локоть и проводил до скамьи, где сел сам и велел сесть мне.
   Что ж, цари, поди, тоже люди, из той же грязи вылеплены — как нужда придавит, так тотчас становятся запанибрата.
   — Чем могу служить? — поинтересовался я.
   — Да так, дельце у меня к тебе есть. Сослужи-ка ты мне службу малую, даже не службу — службишку… а я награжу по-царски. Не обижу.
   — Не ради корысти личной, а ради отечества родимого готов любой волхв голову сложить, — с жаром произнес я, пытаясь угадать, что же все-таки царю от меня надо.
   — Похвально рвение твое, волхв. Весьма похвально. — Далдон похлопал меня по плечу. — Слушай просьбу царскую. Я повелеваю тебе убедить царевну Алену выйти из своих покоев и как подобает встретить сватов и приветить жениха высокородного. А то уже не девичья робость получается, а форменный акт неповиновения власти верховной — то есть мне — выходит.
   — А кто жених? — спросил я, прикинувшись валенком.
   — Царь тридесятого царства Кощей Бессмертный.
   — А Але… о-а-о… легко ли отказать таким сватам?
   — В том-то и беда, волхв, в том-то и беда…
   — Царевна против этого брака, а вы, царь-батюшка?
   — Да что ж, сердце у меня каменное?! Но больно вражина настойчив: войной грозит.
   — Не нам, русичам, бояться угроз.
   — Ну, не все так плохо… Жених знатен, богат… Все будет у Аленки. Поплачет, да и смирится.
   — А любовь?
   — Какая любовь? — отмахнулся царь. — Не царское это дело. Пускай вон селяне любовию маются по полянам да прогалинам… Ну ступай, ступай ужо… Коли чего для дел колдовских потребно, зелье приворотное добавить — только кликни кого, мигом найдут и доставят.
   Я послушно поднялся и направился за невесть откуда появившейся сенной девкой.
   Она зашлепала босыми ногами, лихо выписывая восьмерки литыми бедрами и размахивая тугой косой.
   Сенная девка проводила меня до дверей в покои Аленушки и указала на них пальцем. Старательно потупив взор, тяжело дыша, отчего туго набитый лиф затрещал по швам, и залившись краской, она замерла, ожидая моих распоряжений.
   Я осторожно постучал о резной косяк костяшками пальцев.
   В ответ тишина.
   Я повторил стук и окликнул хозяйку этих покоев:
   — Царевна Алена, отворите, будьте любезны.
   — Кто меня беспокоит? — раздался самый милый для моих ушей голос.
   — Волхв Аркадий.
   — Один?
   — Да, — ответил я, решив, что присутствие сенной девки не считается.
   Прошелестели шаги, и дверь немного приоткрылась. Я проскользнул внутрь.
   Аленушка закрыла дверь на засов и лишь после этого повисла у меня на шее.
   Ее губы жадно впились в мои страстным поцелуем. Я не остался в долгу. Прижав ее к себе, я ощутил жгучее касание острых девичьих грудок. Мои ладони скользнули по плечам, по гибкой спинке, легли на упругие ягодицы и нежно сжали их, одновременно еще плотнее прижимая наши тела друг к другу в попытке слиться воедино. Навечно, навсегда…
   К сожалению, вечность слишком скоротечна. И хотя мы ужасно соскучились друг по другу, целоваться-миловаться было некогда, нужно было думать о том, как предотвратить свадьбу.
   — Я не могу без тебя, любимый, — шепчет она мне.
   — Я без тебя тоже, — отвечаю я.
   Вот так началось заседание подпольного комитета по предотвращению свадьбы.
   — Значит, так. Моя маленькая девочка попробует уговорить папаню указать сватам на дверь.
   Алена с сомнением качает головой:
   — Уже пробовала…
   — Попробуй еще, а я постараюсь убедить жениха изменить решение.
   — Как? — Она взволнованно заглядывает мне в глаза.
   — У меня свои методы, — уклончиво отвечаю я, думая о мече-кладенце, оставленном в чулане.
   — Будь осторожен, — шепчет Алена и целует меня.
   — Это уж точно. Мне есть ради кого жить. — Я весьма циничен по натуре — достойное дитя безумного мира, но… возможно, любовь придумана кем-то свыше, а не нами.
   Снова поцелуи, еще нежнее и трепетнее.
   Выпустив меня, Алена закрыла двери. Скрипнул засов, сенная девка проводила меня в гостевые хоромы. Некоторое время потолкавшись среди слуг, поскольку отчет царю о ходе переговоров с его младшей дочерью следовало предоставить после обеда, я разузнал кое-какие подробности о предстоящем банкете, на коем будут присутствовать окромя царя и бояр и заморские гости. Столы вынесли в сад. Значит, мне туда дорога.
   Миновав застывших у дверей краснокафтанников, которые в ответ на мое пожелание здоровья лихо звякнули алебардами, я нырнул в тень ветвистого дуба.
   Легкий ветерок приветственно зашелестел листвой, повеяло прохладой, которой не даст ни один кондиционер в мире.
   Челядь закончила накрывать столы и удалилась. Остались лишь стольник, в сотый раз поправляющий блюда и смахивающий несуществующую пыль с лавок, да я.
   Подождем.
   Первыми появились думные бояре. Они чинно, но кучно вышли к столам и принялись переговариваться, не имея возможности сесть до того, как свое место займет царь.
   Я невольно прислушался.
   — Нет на земле нашей покоя, — посетовал седовласый, в кумачовой папахе, боярин с бородой по пояс. — И где ей видеть мир, коли нет почтения к былому? В прежние-то времена посмела бы нечисть бледнолицая к царевой дочери свататься?
   — Так силен же Кощей, страх как силен, — возразил другой, с хитрыми, непрестанно бегающими поросячьими глазками и нервно подергивющимися руками. Не иначе казначей.
   — Мы тоже не из навоза слеплены, — вступил в полемику моложавый боярин. — Есть сила в руках и отвага в сердцах.
   — Не много проку от отваги, коли врага вдесятеро.
   — А по мне, так гнать надо взашей Кощея с пугалом его да сватами.
   — Легко сказать, да кто может сладить с Чудом-Юдом шестиглавым? Он же пламенем дышит и камень в песок разжевывает. А ручищи?
   — Да, страшон…
   — Боязно супротив выступать, а царевна Алена обвыкнется в хоромах Кощеевых, смотришь, и крутить им начнет. Вот нам и выгода.
   — Так не люб он ей… Ох как не люб, — сверкая чистыми глазами, воскликнул молодец боярского роду.
   — Люб — не люб… Главное — недостатку ни в чем не будет знать. А то, что лицом уродлив да телом чахл, так свыкнется. Такова женская доля… Сама, поди, тоже не больно сдобная девка. Кто больно на ее худобу-то позарится…
   — Ты мене царевну не забижай, а то вдарю, — погрозил кулаком самый грозный на вид боярин. Косая сажень в плечах, пудовые кулаки — он выделялся среди остальных, как медведь средь ежиков.
   — А что я? Я говорю, что коли породниться с царством тридесятым, так и связи торговые наладить можно. Злато и каменья, опять-таки, там дешевле.
   — За честь, не за живот радеть потребно, — возмутился молодец, чьи речи начали вызывать у меня симпатию.
   Что-то гркжнуло, бояре замолчали, и к столам вышел посольский эскорт с Чудом-Юдом во главе.
   Они высокомерно прошествовали к столу и уселись.
   Бояре возмущенно зароптали, не решаясь все же вслух выразить неудовольствие поведением гостей.
   Чудо-Юдо взял кувшин вина и опрокинул в одну из своих пастей, в то время пока остальные пять голов внимательно изучали обстановку.
   Наконец его взгляд упал на меня. Я ответил ухмылкой и двинулся к нему.
   От одного вида усеянной острыми зубами пасти меня бросило в холод. Но я одолел страх и почувствовал небывалый подъем от собственного безрассудства.
   Ко мне повернулась вторая голова.
   Еще шаг.
   Третья голова обратила на меня свой взор.
   Бояре затаили дыхание, почуяв, как что-то назревает.
   Четвертая и пятая головы одновременно клацнули зубами и уставились на меня.
   Я сделал еще несколько шагов.
   Чудо-Юдо поставил пустой кувшин и, смачно рыгнув, сконцентрировал на мне все свое внимание.
   — Так вот ты какой, Чудо-Юдо…
   — Страшно? — ухмыльнулась вторая справа голова.
   — Да нет, любопытно. Давно в зоопарк не ходил.
   — Ну смотри, человечек. Любуйся. Мало кто жив остался, встретившись со мною на поле брани.
   — А трио свое ты куда дел? Аль сбежала псина, конь ускакал, а ворон улетел?
   Как видите, и мне в детстве на ночь сказки читали…
   — Ворон в клетке золоченой, конь в стойле, а черный пес на цепи.
   — Как же ты в путь без них отправился? Некому будет под тобой споткнуться, некому на плече встрепенуться и позади ощетиниться.
   — А почему это конь мой черный споткнется, черный ворон встрепенется, а пес черный ощетинится? Нет в мире силы, на погибель мне рожденной.
   — А Иван — крестьянский сын?
   — Так он еще не родился, а если и родился, так на бой не сгодится: сяду задом голым — только мокрое место останется.
   — Ты, Чудо-Юдо, погоди хвалиться. Похвалялась родня твоя на мосту на Калиновом, да только головы под мостом оставила.
   — Лжешь!
   — Да ты че! — Изобразив самую крутую распальцовку, на которую только способен, я принялся изображать из себя «серьезного па-ца-на» на разборках. — Сперва шесть голов, затем, на другую ночь, еще девять, и наконец на третью — двенадцать. Всего выходит двадцать семь штук.
   — Да я тебя на одну руку посажу, а другой прихлопну — только брызнет меж пальцев.
   — О'кей! Сегодня в полночь на Калиновом мосту, что на речке Смородине. Здесь недалеко — любой укажет. Если не сдрейфишь.
   — Я буду там, поужинаю тобой.
   Все шесть пастей клацнули, все двенадцать глаз зыркнули, но я уже развернулся и отошел.
   Надо бы мне еще с Кощеем переговорить — вдруг разведаю, в каком яйце его смерть. А там прием, рекомендованный женщинам как самый действенный в случае бандитского нападения, и выноси готовенького…
   Но переговорить с женихом заморским с глазу на глаз мне не удалось. Он появился вдвоем с царем-батюшкой.
   Их появление отметили поклонами и радостными выкриками. Еще бы, ожидание кончилось и с минуты на минуту начнется пир.
   Кощей обвел всех собравшихся немигающим взором, который хорошо вписывался в его имидж. Высокая, за два метра, и неимоверно широкая в плечах (за счет накладных пластин) фигура олицетворяет эталон солдата с точки зрения робототехники. Ни грамма лишней плоти. Вообще ни грамма. Скелет, обтянутый неестественно серой кожей и наделенный способностью двигаться. Ни свободного покроя плащ, ни огромные наплечники, ни нагрудная пластина не в силах скрыть его уродство. Или совершенство — если смотреть с другой стороны.
   Царь Далдон подхватил незваного зятя под локоть и подошел ко мне.
   — Это волхв наш, кудесник, избранник богов, — представил он меня заморскому гостю. Затем обратился ко мне: — Чем порадуешь?
   — Благодаря вашей проницательности, царь-надежа, избежали мы беды лютой.
   — Это какой же?
   — То, что поведаю я сейчас, — слова не мои, а сил небесных, чью волю не в силах постичь человеческий разум. Нам же суждено лишь покорно следовать по пути, начертанному для нас свыше.
   — Вещай дале, да не лги.
   — Язык волхва — лишь инструмент для изъявления воли небесной.
   — Говори, — поторопил меня Далдон.
   Кощей, не мигая, изучал свои ногти, делая вид, что ни до меня, ни до того, что я говорю, ему и дела нет.
   — Явилось мне озарение, и увидел я предостережение. И возрадовался я вашему, царь-батюшка, дару предвидеть невидимое и зреть немыслимое.
   Царь польщенно заулыбался, а я продолжил:
   — Пророчество мое слушайте. Если владыка земли тридесятой царь Кощей бросит взгляд на дочку цареву Алену — быть беде. Неугодно это силам небесным. Одного взгляда достаточно, чтобы тяжкие испытания обрушились на земли наши…
   Кощей положил руку на гарду своего меча и проскрипел:
   — Я решил жениться, и я женюсь. На царевне Алене.
   — Нет! — выкрикнул я. — Ибо суждена тебе иная.
   — Какая?
   — Белая невеста — смерть!
   — Я бессмертный.
   — Такова воля богов. А им подвластно все.
   Кощей скрипнул зубами и потянул меч из ножен.
   Бояре отпрянули, гости иноземные приготовились к бою. Но Далдон ухватил Кощея за руку, приглашая за стол:
   — Давай пировать. Негоже на пустой желудок вопросы важные решать. Завтра все обсудим.
   — Хорошо, — разом остыл Кощей Бессмертный. — Как говорит моя племянница: «Утро вечера мудренее».
   — Умная девочка, — похвалил Далдон.
   — Лягушка, — прошептал я, впрочем, так тихо, что никто не услышал. А то за оскорбление особы царской крови укоротят на голову, и доказывай потом, что она действительно жаба.
   Далдон прошествовал с Кощеем во главу стола и сделал мне знак удалиться. Сдается мне, он решил, что я затеял весь этот цирк по просьбе дочери.
   Прежде чем удалиться из царского дворца, я пробрался в покои Аленушки, и мы переговорили о стратегии дальнейших действий.
   Закрывая за мной дверь, она прошептала:
   — Будь осторожен. Победи Чудо-Юдо и вернись. Вернись, молю…
   Я поцеловал ее влажные глаза, чувствуя на губах соленый вкус слез.
   — …а ежели что случится, найди няньку мою — Ягу Костеногову. Она поможет.
   — Все будет хорошо, — пообещал я. Верить бы в это самому…

Глава 7
МЕСТО ВСТРЕЧИ — МОСТ КАЛИНОВ

   Куда, куда спешите вы, безумцы? Гораций.
Гравировка на стартовой ракетнице

   Конь, несущий меня на своей спине, несмотря на свою массивность, идет легко и быстро. Его огромные копыта с силой впечатываются в утоптанную землю, оставляя глубокие выемки и вьющуюся следом пыль. Благо легкий ветерок дует в лицо, да и скорость моего скакуна весьма и весьма приличная. Если погода не испортится, на что намекают надвигающиеся с севера темные груды туч, и не пойдет дождь, то до Калинова моста я доберусь засветло. Останется время осмотреть окрестности и приготовиться к поединку.
   Подумав о предстоящем бое, начинаю припоминать — все ли я учел, не забыл ли чего в спешке? Верный конь, острый меч, прочный щит, крепкая пика, надежная кольчуга и отчаянная решимость победить. Последняя, правда, тает, как снег под яркими лучами солнца.
   Одно приободряет — бросая вызов, я не думал, что буду так хорошо подготовлен к бою.
   На выходе из ворот царской усадьбы меня перехватил паренек. Он поклонился в пояс и сказал, что его хозяин желает помочь мне в моем почетном начинании и с этой целью просит проследовать за ним, проводником, в оружейную комнату и выбрать любое необходимое мне оружие. Так я стал владельцем прекрасной двухслойной мелкозвенной кольчуги. Легкая, эластичная, на голову набрасывается капюшоном, она плотно облегает торс и свисает по самые колени, и при этом почти не сковывает движений. Прочностью же она не уступит и цельнокованым доспехам — по крайней мере, в этот клялся оружейный мастер.
   По тому же принципу я выбрал и остальное снаряжение: длинную пику с железным наконечником и круглый щит, представлявший собой деревянную раму, обтянутую грубой воловьей шкурой и обитую бронзовыми бляхами.
   От предложенного меча я отказался. С моим кладенцом будет мне надежнее.
   Поблагодарив неожиданного помощника и велев передать его хозяину мои самые искренние заверения в том, что народ не забудет его вклада в дело мира, я распрощался и пошел к себе в хижину.
   Там извлек из тайника пару ножей из нержавеющей стали и направился к кузнецу Вакуле — осуществлять бартерную сделку. Я ему дал ножи, а он мне своего коня и обещание присмотреть за Борькой, если меня какое-то время не будет в стольном граде.
   При первом взгляде на этого заросшего густой шерстью великана я испытал чувство сильной неуверенности. Как заставить его повиноваться моей воле? Я сам не обижен как ростом, так и шириной плеч, но на фоне коня выгляжу букашкой. Чтобы потрепать его по холке, нужно вытянуть руку вверх по максимуму, а забраться с земли — это вообще из области фантастики.
   — Ну что, сивка-бурка, зададим Чуду-Юду перцу во все шесть пастей? — спросил я своего коня. Но он в ответ даже не заржал, лишь повел ушами, пытаясь уловить интонацию, и резво припустил, радуясь свежему ветру и стелющейся под копыта дороге.
   Долго ли, коротко ли — так местные измеряют расстояние, — наконец приехали мы к Калиновому мосту.
   Спешившись, я привязал скакуна к молоденькому дубку, росшему недалеко от места предстоящего поединка. Пусть отдохнет, пощиплет травки, а я пока осмотрюсь и разомну затекшие конечности.
   Река Смородина, прячась за осокой и камышом, сплошь покрывающими ее берега, несет свои воды с севера на юг, затем делает поворот на девяносто градусов и устремляется на запад, с тем чтобы влиться в море-океан. Там, по преданиям, у самого берега лежит огромный кит. Его спина поросла лесом, местами крестьяне его выкорчевали, разбили поля и построили деревни. И не одну, а целых три. Но главная достопримечательность чудо-острова — это парк с фонтаном. Маленький мальчик потрясающих размеров стоит, прогнувшись и зажав в руке свою гордость, которую не нужно доставать из широких штанин в связи с полным отсутствием оных, и, направив ее вверх, орошает прилегающие окрестности струей живительной влаги. Вторая рука мальчика в этот момент занята тем, что усердно ковыряется посредством указательного пальца в сопливом носу. В довершение композиции лицо мальчика озарено столь радостной улыбкой, что невозможно удержаться от ответного движения уголков губ вверх.
   Это все истинная правда, если кто-нибудь не набрехал. Народ это может… и любит. Его хлебом не корми, дай водки попить да байки потравить. Не верите? У меня спросите…
   Проверив надежность крепления бревен, составлявших настил моста, я удостоверился в его надежности и со спокойной душой решил подремать часок, а лучше пяток. Ориентируясь по солнцу — сейчас часов шесть-семь, значит, до полуночи еще далеко.
   Чудо-Юдо — боец опытный и вряд ли примчится на поединок раньше времени.
   Не будь рядом моего коня-великана аспидно-черного цвета с белой, как снег, гривой и такими же «носочками» на ногах, я не решился бы заснуть. Чудо-Юдо такой тип, что проткнет спящего и не одним из двенадцати глаз не моргнет.
   — Знаешь что, конь мой белогривый?
   Вместо ответа он фыркнул и ткнулся влажным носом мне в лицо.
   — Назову-ка я тебя Ураган. А? По-моему, звучит. Был ты у нас конь простой, а станешь волховской.
   Я скормил новоокрещенному скакуну горсть сахара и, завернувшись в плащ, лег на землю — подремать.
   Где-то перекликаются лягушки, в ветвях попискивают, готовясь ко сну, птицы, а я таращусь на пасмурное небо и не могу уснуть. Понимаю, что надо, а не могу. Так и пролежал до темноты.
   Немного поморосил дождь. Поднялся ветер и разогнал темные тучи, открыв взору звезды. Одна за другой они загораются на небосклоне и подмигивают мне.
   Время медленно, неощутимо, но неотвратимо скользит по своему руслу, проложенному из бескрайнего вчера в бесконечное завтра.