Зубко Алексей. Волхв-самозванец

   Настырное насекомое, жужжа, принимается кружить надо мной. Кто сказал, что комары не птицы? Поведение у них как у стервятников. И кружит, и кружит над несчастной жертвой, терпеливо дожидаясь, пока последняя обессилеет и превратится в легкую добычу. У, кровосос!
   — Дзз…
   Заходит на посадку, избрав в качестве площадки мою правую щеку. Рука напрягается, но я терплю, стараясь даже не дышать. Комар перебирает лапками, выискивая, куда бы запустить свой ненасытный хоботок. Терплю. Жду, когда он наполнит брюхо моей кровью и станет сытым, ленивым и неповоротливым. Еще чуть-чуть… Осторожно подношу раскрытую ладонь к щеке и замираю перед решительным ударом. Делаю вдох и…
   Страшный грохот заставляет меня подпрыгнуть на кровати. Бью, но с запозданием.
   — Вот черт!
   Лицо горит. Удаляющийся комариный писк сообщает о неутешительном для меня результате охоты.
   — Кто там?
   Не ожидая ответа, вылезаю из-под одеяла. Если это все устроил неугомонный бард, я его — ей-ей! — оттаскаю за уши. Повадился втихую сметану из крынок лакать… Зажигаю лучину от тлеющих в печи углей и иду в сени посмотреть на последствия падения домашней утвари.
   Дверь распахивается, и в комнату заскакивает домовой, вращая широко распахнутыми глазами.
   — Ц-царь! — сообщает он и прыгает под кровать.
   — Какой царь? — спрашиваю я в полном недоумении.
   Ответ собственной персоной появляется в дверном проеме, поводя из стороны в сторону факелом и с любопытством осматриваясь.
   — Бедно живешь, — замечает Далдон и, повернувшись к возникшим в дверях стрельцам, командует: — Ждите у дверей.
   — Чему обязан? — интересуюсь я, напряженно пытаясь сообразить, чего это могло понадобиться царю ночью в моем доме. Не услуги же волхва?
   — Эх, Аркашка… что-то ты не рад? Аль царь-батюшка тебе чем не угодил?
   — Присаживайтесь, — предлагаю я, перекладывая с табуретки на стол мечи.
   Царь отдает мне факел, поправляет скособочившуюся корону и опускается на предложенное место.
   Я поджигаю от лучины толстую свечку, наблюдая за тем, как робкий язычок пламени трепетно касается черного хвостика ниточки. Воск начинает плавиться, становясь прозрачным и наполняя комнату едва уловимым ароматом. Огонек смелеет, распрямляется во весь рост, разгоняя ночной сумрак. Так-то лучше! Хотя и не лампочка на двести ватт… Царев факел за ненадобностью бросаю в печь.
   Далдон внимательно наблюдает за моими действиями, словно чего-то ожидая. Не знаю уж чего — мольбы, слез или заверения в вечной любви и преданности?
   Что ж, поиграем в молчанку.
   Сажусь на кровать, потупив глаза долу, как и подобает воспитанному отроку, опускаю руки на колени и терпеливо жду, когда их величество соблаговолит заговорить. Поделится, так сказать, своими думами-мыслями.
   Далдон тяжело вздохнул, сплел пальцы на пузе и улыбнулся. По-доброму так… Я, признаться, опешил. Что-то тут не так. Совсем не этого я ожидал от него.
   — Аркаша… сынок… Ты не возражаешь, если я буду так тебя называть? Не перечь царю! — прикрикнул он. Хотя я просто-напросто онемел от удивления, не в силах сказать что-либо, даже возникни у меня такое желание. И тут же сменил тон: — Люб ты доченьке моей младшенькой Аленушке да и мне по сердцу пришелся. Только уж очень горяч — старших почитаешь, а не слушаешь… А ты возьми да прислушайся — поди, дурному не научим.
   Я несколько раз открыл-закрыл рот, из которого не донеслось ни звука. Заклинило.
   — Не перебиваешь? Эт хорошо… Значицца, так, ставь самовар, чаи гонять будем. Я тут леденцов принес.
   Спустя десять минут на столе, потеснив мечи, появился самовар. Затем блюдца с чашками, розетка с малиновым вареньем, корзинка с душистыми пряниками — спасибо заботливой Бабе Яге — и резная сахарница, полная рафинада.
   Далдон выложил на стол кусок бересты, на которой лежит горка слипшегося монпансье.
   Разлив чай по чашкам, интересуюсь:
   — Вам сколько кусочков сахара?
   — А сколько не жалко? — хитро щурясь, спрашивает царь.
   — Да нисколько не жалко… — Сахар я покупаю в том, современном мне мире, где он не ценится на вес золота. Вот еще одна статья дохода для предприимчивого человека. Жаль, нет у меня этой жилки.
   — Правильно, для сваво царя-батюшки жалеть не нужно. Токмо я предпочитаю с вареньем.
   — Угощайтесь.
   Царь вооружается ложкой и демонстрирует высокое мастерство владения ею. О, царь-батюшка, да вы сластена! Ополовинив кружку, Далдон умял пряник, поглядел на меня задумчиво, спрашивает:
   — А ты чего как засватанный сидишь? Кушай, да только и меня слушай.
   Я послушно хлебнул чая, стараясь не обжечь губы.
   — Мыслишка у меня одна имеется, про то, как вас, голубков сизокрылых, счастливыми сделать. Аль передумал? Аль не люба тебе Аленушка?
   — Люба.
   — Хорошо. Значит, нужно действовать. Понимаешь?
   — Нет.
   — Чего ж тут непонятного?
   — Все. Сперва вы… царь-надежа… казнить меня велите, царевым преступником величаете, в темнице сырой томите, затем бежать рекомендуете. Вот и пойми, чего вам хочется?
   — Дюже молод ты еще. Ты пойми, сынок, политика, она штука жестокая — шаг вправо, шаг влево — съедят, затопчут. А казнить я тебя не хотел, так нужно было. Да узнай люд, что царевна за простого мужика вышла, что бы люди сказали? Кровь-де королевскую грязним, вековые устои нарушаем. А это, знаешь ли, сынок, чревато агрома-адным опчественным резонансом. Дошло?
   — Нет.
   — Чего же здесь непонятного? — повторно всплеснул руками царь Далдон.
   — Зачем было преступником меня называть? Указ царский издавать?
   — Аль я не царь?
   — Царь.
   — О… А коли так, то и дело мое — указы составлять, политику в массы нести.
   — Я-то при чем?
   — Ты эт мне брось! Кто на царевну позарился?
   — Э-э-э…
   — Осерчал я, погорячился, — признался царь-батюшка. — А тут еще и Кощей на ухо нашептывать принялся, ядом клеветы сердце травить. Ну да это дело минувшее… плюнули и забыли. Не сердишься же ты, в самом деле, на своего царя-батюшку, а?
   — Неожиданно это как-то. То казнить велите, то надежду дарите…
   — Не только надежду — помощь предлагаю.
   — Советом?
   — В первую очередь, а там и золотишка подкину, людишек на подмогу снаряжу… Убьешь супостата — вернешься героем. Ты и сейчас почти… кто твой поединок с Чудищем видал, такое рассказывают… Тут и шанс тебе в руки плывет. Пред всем народом попросишь согласия моего… да разве ж я откажу?
   Чтобы избежать ответа на этот вроде бы риторический вопрос, я сунул в рот пряник. Высказывать свои мысли по поводу царской благодарности вслух не стоит, хотя они и вертятся на самом кончике языка. Но, понятное дело, ничего я не сказал. Запил пряник чаем и поинтересовался:
   — Так что мне делать?
   — Кощея — супостата и злодея на корню изведи, за обиду нашу отомсти.
   — До него еще добраться нужно.
   — Тут тебе, волхв, и ветер в паруса. А коли в помощи нужда будет — вот тебе колечко. — Далдон снял с пальца золотой перстень и протянул мне. — Покажешь воеводе любой приграничной заставы, он окажет тебе необходимую помощь…
   Рассматривая царский перстень, я вполуха слушаю, как Далдон делит шкуру неубитого медведя.
   — …войска в условленном месте стоять будут, в полной боевой готовности. По первому знаку выступят в поход.
   — Зачем?
   — Как зачем? — удивился царь-батюшка. — Тебя, дитятко несуразное, на трон возводить. Не пустовать же ему после смерти Кощеевой?
   — А…
   — А тогда и Аленку незазорно за тебя отдать.
   Тут наш продуктивный разговор был прерван шумом во дворе. Надрывно заголосила женщина. Звякнули оружием краснокафтанники. Поднявшись, я поспешил в сени — узнать, чем вызван переполох.
   — Стой! Куды прешь?! — прикрикнули на кого-то стрельцы без особой злости, даже с мягкостью в голосе, просто выполняя приказ.
   — Пропустите, ироды, — взвыла женщина.
   — Что за шум, а драки нет? — поинтересовался я, надев на палец царское кольцо и распахнув двери.
   У дверей, скрестив пики, застыли два стрельца. У их ног стоит на коленях растрепанная молодая женщина с покрасневшими от слез глазами и в отчаянии заламывает руки, моля пропустить ее к волхву. За ее спиной, держа на руках завернутого в пуховый платок ребенка, переминается с ноги на ногу мой сосед — кузнец Вакула.
   При моем появлении стрельцы расступились, и женщина уткнулась мне в колени, жалобно моля:
   — Помогите…
   — Что случилось?
   — Сына… — проговорил Вакула, не сводя взгляда с личика ребенка, — змея укусила. Бабка-знахарка говорит, что укус смертельный. Помоги…
   — Проходите в дом.
   — Царь-надежа не велел, — начал было один из стрельцов, но под моим взбешенным взглядом сник и поспешно отступил в сторону. Кому охота спорить с волхвом, да еще и возможным зятем царевым?
   Кузнец вошел в дом и замер словно изваяние, в изумлении уставившись на царя.
   — Положи ребенка на кровать, — приказал я, пинком выводя его из ступора. — Какая змея его укусила? Когда? Где?
   Медицинского образования у меня нет, но курсы первой помощи я прошел два раза. Первый раз в школе, на уроках начальной военной подготовки, а второй — устраиваясь вожатым в лагерь. Пионерский, разумеется. Так что остатки знаний в моей голове сохранились. Правда, ужасно перепутавшись со сведениями, почерпнутыми из различных литературных произведений.
   — Помогите… помогите… — гладя ребенка по голове, непрерывно повторяет мать.
   Стрельцы тоже вошли в избу и замерли за спиной царя Далдона.
   Стараясь не отвлекаться на посторонние вещи, я развернул ворох грязного тряпья и обнажил ужасно распухшую ногу ребенка. Мальчик застонал, но так и не пришел в сознание. Под слоем жеваных листьев подорожника я сумел рассмотреть две крохотные черные точки — следы от змеиных зубов.
   Ой как плохо! Ребенку бы врача, а не такого шарлатана, как я. В моем мире от укусов змей существуют вакцины, а здесь…
   — Помоги-и-ите…
   — Кто разрешил без моего повеления? — гневно выкрикнул царь-надежа, сердито топнув ногой.
   Вакула грохнулся на колени, норовя облобызать царские сапоги.
   «Что же делать?» — взвыла от отчаяния душа. Оторвав кузнеца от царских сапог, я спросил:
   — Какая это была змея, ты знаешь?
   — Вот такая, — развел руки Вакула.
   Проглотив гневный крик, я подошел к вопросу с другой стороны:
   — Давно укусила?
   — Да уже почитай совсем темно было.
   — Где это случилось?
   — В огороде. Савушка до ветру вышел. Слышим крик, плач, я туда — шипит проклятая. Огрел камнем — да только поздно, успела укусить…
   — Так ты ее убил?
   — Убил, змеюку.
   — Так бегом за ней, принеси сюда.
   Дважды повторять не пришлось, только пятки мелькнули да затрещала дверь, распахнутая ударом мощного плеча.
   — Помогите…
   В таких условиях от укуса ядовитой змеи может помочь либо чудо, сотворенное кудесником, за которого я себя выдаю, либо своевременная помощь: рассечь ранку и отсосать отравленную кровь. Избежать проникновения яда в кровь уже не удастся, а вот чудо…
   — Помогите…
   — Помогу, — говорю я, проворно перетягивая тряпкой укушенную ногу, чтобы не дать яду распространиться.
   Женщина обвила мои колени, едва не опрокинув меня на пол. Далдон, гневно сверкая очами, от расстройства налил себе очередную чашку чаю и приналег на кулинарные шедевры бабки Яги. Ворвавшийся как смерч кузнец сунул мне под нос змею:
   — Принес.
   На первый взгляд обыкновенная гадюка, местами расплющенная, со свисающими клубками кишок и ползающими по ним муравьями.
   — Положи ее на лавку.
   Кузнец послушно садится. Я кладу ему руку на плечо и говорю:
   — Я попытаюсь спасти мальчика, но для этого нужно осуществить древний магический обряд.
   — Помогите…
   — Для проведения обряда мне нужно спокойствие и совершенно не нужно постороннее присутствие. Так что бери жену и идите домой. Я сам приду, как только обряд завершится. Дня через два. Может, и больше. В это время никто посторонний не должен меня беспокоить. Понятно?
   — Да-да.
   Поцеловав ребенка в лоб, они удаляются, а я обращаю свое внимание на царя:
   — Извините, царь-батюшка, но нашу встречу придется перенести на другое время.
   Страх мерзкими холодными лапками щекочет мне спину. Далдон запросто может отправить на плаху, но ребенок… Не зверь же царь?
   — Подать карету, — приказал самодержец. И стрельцы выскочили во двор. Откуда тотчас донеслись их крики и недовольное ржание коней.
   Ребенок на кровати застонал, жадно хватая воздух пылающими губами.
   — Хороший ты человек, волхв, — рассовывая плюшки по карманам, изрек царь Далдон. — Я рад, что тебя не казнили. Хорошим мужем Аленушке будешь. И мне опорой, а не лизоблюдом, на царствие метящим.
   Развернулся и ушел, осторожно прикрыв за собой дверь. Я лишь рот открыл от удивления. Царь оказался на удивление человечным. Не ожидал я от него этого, не ожидал… Из-под кровати выбрался кот-баюн, попытался шмыгнуть из комнаты.
   — Ты куда?
   — Сам ведь сказал…
   — Останься. Прокоп!
   Домовой вылез из-за сундука. В окне мелькнула отъезжающая царская карета.
   — Мне нужна ваша помощь.
   — Что делать? — за двоих спросил домовой.
   — Заприте двери, занавесьте окна. Чтобы никто не смог войти или заглянуть сюда.
   — Мы мигом.
   Пока мои сказочные друзья занимаются выполнением моей просьбы, я складываю останки змеи в лубяное лукошко, из которого вытряхнул сушеную смородину, и накрываю их куском бересты.
   — Фу, какая гадость.
   Подхожу к кровати, и тут вижу примостившегося на окне комара. Крупного, с раздувшимся до безобразия брюшком. Кровопийца!
   Беру полотенце. Хлоп! И только кровавое пятно на месте моего ночного мучителя.
   — Все. Закрыли, — докладывают кот и домовой.
   — Вот и хорошо, — беря ребенка на руки, говорю я. — Возьмите вон то лукошко — там дохлая змея и откройте лаз в подвал. Мы отправляемся в мое время.
   — Я открою, — вызывается кот-баюн добровольцем, не оставив Прокопу выбора.
   Мы спускаемся в подвал. Я с мальцом на руках первым, за мной домовой с останками змеи, и последним Василий, закрывший за нами люк.
   Подходим к двери с надписью: «РОДИНА МОЯ. СОВРЕМЕННОСТЬ».
   От запоздалой мысли холодеет в груди. А перенесется ли ребенок в наш мир? Что если…
   Но шаг уже сделан, и дверь хлопает за моей спиной. Умирающий от яда мальчик по-прежнему стонет у меня на руках. Кот Василий открывает дверь, и мы выходим в подвал, расположенный в моем родном времени, где добрые Айболиты изобрели кучу полезных лекарств.
   Лукошко сменилось семилитровым пластиковым ведром, на дне которого находится необходимая для опознания тушка ядовитой гадины. Остается только надеяться, что еще не поздно.

Глава 32
ВНУЧАТЫЙ ПЛЕМЯННИК ИЗ ДАЛЕКИХ КРАЕВ

   Случайных чудес не бывает. Все чудеса хорошо спланированы и заранее подготовлены.

Граф Калиостро

   — Ну-с, молодой человек, рассказывайте.
   — Что рассказывать? — Я разглядываю пачку рецептов, зажатую в руке.
   Заведующая отделением сняла очки, протерла стекла уголком халата, посмотрела на свет и, удовлетворенная результатом, вновь водрузила их на нос. Бледно-голубые глаза, увеличенные мощными линзами, скользнули по мне, словно по части интерьера, и принялись изучать вновь заведенную медицинскую карточку.
   — Все по порядку. Фамилия, имя, отчество?
   — Чьи?
   — Ну не мои же?.. — возмущается заведующая, вооружившись авторучкой.
   — Мои? — от нервного напряжения я явно утратил способность логически мыслить.
   — Пациента.
   — Ой! Извините. Что-то я совсем… — Какая фамилия? Я и имени-то его не знаю. Впрочем, какая разница. Главное — не забыть самому. Что же придумать? А… О! — Пишите. Ковалько Аркадий Иванович.
   — Фамилия заканчивается на букву «в»?
   — Нет, без «в».
   — Аркадий Иванович, — повторяет заведующая, старательно выводя буквы на пожелтевшем от времени бланке, оставшемся еще с советских времен.
   Свое имя я точно не забуду.
   — Дата рождения?
   — А…
   Пригладив крашеные волосы с проблескивающей у корней сединой, доктор выжидающе смотрит на меня.
   Значит так, парнишке на вид лет восемь-десять. Это значит…
   — Первое, ноль четвертое, девяносто пятого. В смысле, тысяча девятьсот девяносто пятого.
   — Разумеется. Место проживания?
   — Наверное, лучше указать мой адрес.
   — Ребенок проживает с вами?
   — Временно. Он не местный.
   — А кем вы ему приходитесь?
   — Дальний родственник. Через три колена… Я и сам порой путаюсь, кто кому кем приходится.
   — Документы какие-нибудь есть?
   — Да нет.
   — Почему?
   — Понимаете, как все получилось. — Сунув рецепты в карман, я пускаюсь в пространное объяснение, излагая наспех сочиненную легенду. — Аркашины родители приехали еще месяц назад. Немного погостили и отправились в Николаев, проведать родню, а Аркашу оставили мне на попечение. На обратном пути должны заехать за ним, — и сразу домой. А тут вот такое дело приключилось…
   — Хорошо же вы, молодой человек, присматривали за ребенком.
   — Старался…
   — Старались? В этих краях таких змей уже давным-давно не встречали. И где он только ее отыскал?
   — У бабы.
   — Вы что?! — От возмущения заведующая даже покраснела. — По своим подружкам с ребенком ходили? Чему вы его так научите? Всяким гадостям, порочности и разнузданности. А потом удивляемся: куда нация катится? Сплошь наркоманы, тунеядцы, девки бесстыжие. А потом болезни всякие нехорошие…
   — У каменной бабы, — вклинился я, прервав бичевание отдельно взятого представителя критикуемого поколения. — На курганах, скифских.
   — И это вас как-то оправдывает? Что тут скажешь?
   Спасая меня, в кабинет заглянула молоденькая медсестра.
   — Вера Михайловна, к Куртюковой опять прилезли друзья, и они заперлись в туалете.
   — Иди, Леночка. Я сейчас подойду, разберемся.
   Сестричка выпорхнула, а заведующая сосредоточила все свое внимание на мне:
   — Купите лекарство, принесете сразу. Правда… кое-чего в аптеках нет…
   — Что же делать?
   — Я, конечно, могу вам предложить… покупала себе, осталось…
   Спустя полчаса, поняв, что медицина в крайне тяжелом финансовом положении и в больнице страшный дефицит всего, я отправился за покупками, лихорадочно размышляя на тему: «Что такое деньги и где их взять?»
   Ничего дельного на ум не приходило. Из воздуха куличиков не налепишь…
   Оставив почти всю уцелевшую после больницы наличность в аптеке, я с пакетом медикаментов в руке бегом бросился домой, с опаской сторонясь несущихся автомашин. Мокрый как мышь и злой как собака я ворвался в дом и, оставив пакет на столе в прихожей, устремился в ванную, чтобы смыть с тела пот и пыль.
   Ванна — одно из бесспорных преимуществ цивилизации. Прыгая на одной ноге в попытке попасть в штанину брюк на ходу, я торопливо собираю вещи, указанные в перечне того, что необходимо иметь с собой больному, ложащемуся в стационаре. Простыни, лампочки, туалетная бумага… зубная паста, тюбик клея — это еще зачем? — шлепанцы… Чтобы не сбиться, принимаюсь вычеркивать из перечня то, что складываю в сумку.
   Стоп! Нужно позвонить.
   Набираю номер телефона, терпеливо жду, слушая треск и свист на линии, отголоски чьих-то далеких разговоров. Гудки. Занято.
   Подождем.
   — Ну как там? — интересуется домовой, выныривая из-под дивана.
   — Врачи говорят — все будет хорошо.
   — Целители, — уважительно роняет Прокоп, теребя себя за нос. — Может, покушаешь? Я яичницу сжарил, с луком.
   — Чуть позже.
   — Так остынет же.
   — Да вы ешьте с Васькой-то, а я попозже.
   Нажимаю кнопку повторного набора, жду… гудки. Сколько можно разговаривать?!
   Беру список с наполовину зачеркнутыми пунктами и поднимаюсь на второй этаж. Проходя мимо книжного шкафа, ненадолго задерживаюсь — коротать время у изголовья больного лучше с книгой в руках. С хорошей книгой. Это уже дело моего вкуса. Поскольку со школьной скамьи остались воспоминания о том, что плохих книг не бывает, просто каждой нужно соответствующее состояние души. Очень даже может быть…
   Выбираю две: старую добрую знакомую, которую перечитывал, наверное, десяток раз, со съехавшим набок переплетом и помятыми уголками, и новинку, еще не прочитанную, а посему могущую как попасть в разряд любимых, так и отправиться в изгнание в нутро шкафа, куда не попадает свет и очень редко дотягивается рука — смахнуть пыль или добавить очередной обреченный экземпляр литературы.
   Чтобы немного развеяться, я подхожу к приемнику и включаю его в сеть. Треснутая розетка, которую я собираюсь заменить вот уже который год, рассыпается, и я пальцами касаюсь обнаженных контактов. Удар тока отбрасывает руку, сведенную судорогой.
   Прижимаю обожженный палец к уху.
   — Где я? — интересуется тихий женский голос за моей спиной.
   От неожиданности вздрагиваю и проворно поворачиваюсь. Никого.
   — Кто здесь? — взволнованно спрашиваю я.
   — Пусечка. Гнусечка. Что происходит? Где мы? — продолжает допытываться женский голос.
   — Меньшенькая! — радостно вопят мне прямо в уши братья из моей тени.
   Закрываюсь ладонями, хотя пользы от этого никакой, просто срабатывает инстинкт.
   А тем временем за моей спиной продолжается возбужденная возня. Доносятся вздохи, всхлипы, звуки поцелуев, быстрый, сбивчивый шепот. Я начинаю постепенно понимать, что произошло.
   Каким-то образом удар тока стимулировал пробуждение дремлющего сознания убогонькой сестрицы Троих-из-Тени. Такая себе домашняя электрошоковая терапия… Решив не мешать жителям моей тени, я продолжаю сборы — потом они сами все расскажут!
   Вычеркнув из списка последний пункт, собираю вещи в охапку и несу вниз. Приходится достать из кладовки еще одну сумку. Первая раздулась, словно колобок, того и гляди расползется по швам, но всего не вместила. Утирая лоб, подхожу к телефону. Поднимаю трубку. Из нее доносится свист и шелест. Что за…? Модем!
   Опустив трубку, бросаюсь на второй этаж, к компьютеру.
   — Что случилось? — испуганно спрашивает, выглянув из кухни, домовой Прокоп.
   Не отвечая и перепрыгивая через две ступени, влетаю в свой кабинет и резким рывком мыши пробуждаю персоналку ото сна. Бегают огоньки по внешней панели модема, показывая наличие двусторонней связи. Кто-то ведет диалог с моим компьютером, гоняя туда-сюда безликие байты информации. Нехотя отзывается монитор, сменив цвет индикатора с желтого на зеленый. Изображение на экране медленно проявляется, прорисовываясь из черноты. В уголке монотонно мигает иконка программы связи. Кликаю на нею, разворачивая на весь экран. В строке служебной информации лаконичная надпись: «Призрак для Волхва». В окошке для сообщений категорическое требование отозваться, чуть ниже медленно ползущая по шкале от ноля до ста процентов отметка принятых файлов.
   Теперь понятно, почему Наткин телефон постоянно занят — она в сети.
   Разворачиваю поле для составления сообщений и набираю: «Наташа, нужно поговорить. Волхв». Выбираю из находящихся в «горячих» адресах Наткин, активизирую его и отправляю послание.
   После секундной задержки, сопровождаемый звуковым сигналом, приходит ответ: «Ты куда запропастился? Почему не звонишь, не приезжаешь в гости? Завтра-то будешь?»
   Читая сообщение, можно тотчас выявить коренного обывателя сети. По игнорированию большинства знаков препинания, расстановки переносов и наплевательскому отношению к правилам правописания.
   «Давай лучше по телефону» — одним пальцем набираю я.
   — Что ты делаешь? — запрыгнув мне на спину и сунув нос в монитор, спрашивает кот-баюн.
   «Бери трубку».
   — Брысь!
   Скинув с плеча наглеца, я обрываю модемное соединение и бегу на первый этаж. Домовой благоразумно отступает в сторону, пропуская меня.
   — Да, — подняв тренькнувшую трубку, говорю я.
   — Привет, пропажа, — игриво приветствует меня девичий голос. — Что там у тебя стряслось? Где ты пропадал? Мы и приезжали, и звонили…
   — Меня здесь не было.
   — Ты, случаем, не женился, а?
   — Пока нет.
   — Ха! Бои на любовном фронте идут с переменным успехом?
   — Что-то вроде того. Но проблема у меня несколько другого плана… как бы это… в общем, не могла бы ты одолжить мне денег? Я отдам…
   — Сколько?
   — Штуку, лучше полторы.
   — Баксов?
   — Да нет, наших.
   — Срочно?
   — Желательно сегодня.
   Тишина в трубке, разбавляемая далекими помехами, и затем закономерный вопрос:
   — У тебя неприятности?
   — Не того плана, что ты могла подумать… нужно помочь одному человечку.
   — Точно все в порядке? Может, подключить папаньку?..
   — Не придумывай. У меня нет никаких неприятностей. Правда.
   — Честно?
   — Честно-честно.
   — Тогда ладно. Жди. Через полтора часа буду у тебя. До встречи.
   — Жду. До встречи.
   Гудки отбоя.
   Медленно опускаю трубку и поворачиваюсь к застывшим в ожидании домовому и коту-баюну.
   — Как вести себя при гостях, вы знаете. Это касается и тебя, Василий.
   — А что, как что, так сразу Василий? Везде крайний.
   — Ну извини.
   — Какие проблемы? Я ведь отходчивый, обиды быстро забываю…
   — Теперь можно и перекусить.
   — Все на столе, — сообщает домовой. — Сейчас самовар поставлю, чайку соображу.