Зубко Алексей. Волхв-самозванец

   — Что это с ним?
   Этот голос так похож…
   — Плачет, — сообщает Бианка.
   — Плачет? — переспрашивает голос Аленушки.
   Я медленно поворачиваю голову и сквозь пелену, застилающую взор, смотрю на зависшую в полуметре парочку ведьм. Первая Кэт, а вторая…
   Наклонившись ко мне, она спрашивает:
   — Кто обидел тебя, любимый?
   — Но… — Не веря глазам, я протираю их кулаками. На меня обеспокоенно смотрит пара зеленых глаз, которые одни на всем свете.
   — Аленушка, — сиплым шепотом зову ее я.
   — Любимый! — Обвив шею руками, царевна целует мои глаза.
   Но как?! Я ведь видел… Ничего такого я и не видел — лишь кого-то в плаще с закрытым лицом — и подумал, что это Алена.
   — Я думал, ты…
   Каменная дева осторожно ставит меня на землю, давая возможность заключить любимую в объятия. Наши губы соприкоснулись, и мир вокруг исчез. Лишь в отдалении замолкли шаги моих друзей, которые со свойственным им тактом удалились, оставив нас наедине. Правда, звук затрещины, которым наставили на путь истинный Гнусика, прозвучал как выстрел, но это мелочи, как и его скорее напускное ворчание: «Так интересно же…»
   Тут в моем повествовании идет пропуск, небольшой, страниц пять-шесть, охватывающий события часов десяти — двенадцати, но для истории это несущественно, а редакторы потребовали этого категорически. Один с пеной у рта приказал вырезать «это непотребство, своим натурализмом способное развратить юные умы», второй заявил несколько иное: «это оставить, остальное вырезать», что и осуществил, подкрепив свои аргументы «Договором о сотрудничестве», согласно которому все произведения, подпадающие под графу «После 18…», должны печататься только в их так называемой газете.
   Я дрался за целостность текста аки лев, образно выражаясь, разумеется, поскольку кусать работников издательства как-то не принято, да и не поощряется, хотя порой и хочется… но речь не об этом. В конце концов с болью в сердце пришлось разделить произведение на две части: одну вы видите перед собой, а один из экземпляров второй, если кто уж очень захочет, можно найти на дне сундука Бабы Яги. Только без спросу не суйтесь туда, особенно если вы принц или царевич, а то застарелые привычки, ну, вы понимаете… бороться с ними трудно.
   К тому времени, когда мы с Аленушкой вышли к компании, на их лицах явственно читались два чувства: демонстративно — тоска смертная, скрыто — уважение.
   Трое-из-Тени, храня каменное спокойствие, приветствовали наше появление дружным: «Здравствуйте», и лишь Гнусик пробурчал себе под нос:
   — Уже?
   Кэт улыбнулась и обняла нас.
   — В путь?
   — Поспешим, — сказал я. Мне было стыдно перед друзьями, что забыл про них, позволив чувствам взять верх над рассудком.
   — Куда пойдем? — стоя у камня, возле которого расходились три тропинки, спросила Бианка.
   Заметив на валуне следы краски и предположив, что, может, где-то тут есть указатель таможенных пошлин за использование тропинок, я отбросил в сторону густую поросль плюща и прочитал следующее: «Иди куда хочешь. Дорогу домой не выбирают».
   Спасибо и на том.
   Выбрав уже знакомую тропинку, мы пошли дальше, обмениваясь по дороге новостями.
   Я рассказал со всеми подробностями про бой с Кощеем и о прыжке неизвестной в плаще, которую принял за Алену.
   — Как назад шел, только клубок знает. Я почти и не помню ничего. Дошел — да и ладно. Лучше расскажите, как вы сюда добрались.
   — На помеле прилетели, — просто ответила Алена.
   — Когда мы расстались… — Кэт спешилась, чтобы нам легче было с ней беседовать, и сунула метлу под мышку. — Так вот, когда мы расстались, я отправилась назад, на поиски лешего, а это верст сто, не меньше; в своих владениях Кощей всю лесную живность повывел, лишь призраки неприкаянные скитаются, гады ползают да воронье пирует.
   — Этого добра там с избытком, — вставил более мягкий из бывших братьев из тени, в моральном отношении разумеется. Твердость мрамора не мне сравнивать…
   — Только-только на помело села, — продолжала молодая ведьма, — смотрю — летит Змей Горыныч, глаза свои огромные выпучил, вместо огня — дым, а сам дрожит словно осиновый листок. Я встревожился:
   — Что-то случилось?
   — Не перебивай, — попросила Алена, — сейчас самое смешное будет.
   — «Что такое?» — спрашиваю у него. Он на колени бух, окрестные деревья в щепу. «Спаси! — кричит. — Привидение!»
   Пришлось заскочить в замок, с привидением разобраться. Оставила Горыныча у входа — идти дальше он наотрез отказался, как и пускать в башню с яйцами кого-то постороннего. Для меня сделал исключение. Вошла я, а саму страх разбирает: «А вдруг буйный попадется?» От Кощеева замка всякого ожидать можно. И тут — на! — башенный призрак. Я как завизжу. Ожидала чего угодно, но такого…
   Аленка прыснула в кулачок, видимо находя эти события ужасно смешными. Но что такого смешного во встрече с призраком, от одного вида которого бесстрашная ведьма визжит словно бабка-ростовщица, которой приснился Раскольников?
   — …вышла я к Горынычу и поставила условие, чтобы он за лешим меня свозил и привез нас обратно. Все же скорость у него побольше будет. Взамен я гарантировала вывод призрака из башни. Тихо и мирно, по-домашнему можно сказать.
   — И он согласился?
   — Конечно.
   — Так ты избавила башню с яйцами от призрака?
   — Ага. Правда, с трудом уговорила его сперва подождать, пока я вернусь с лешим, а уж потом бросаться на охоту за тобой.
   — Призрак собирался искать меня?
   — Не просто искать — непременно найти.
   — Зачем?
   — Может, сам у нее спросишь?
   — Призрак — это она? И она здесь?
   — Да.
   — Где? — Я нервно озираясь, поежился. — И что ему, то есть ей, нужно?
   — Тебя-а-а… — сделав круглые глаза и имитируя грозный призрак, протянула Аленка, обвила мою шею руками и одарила жарким поцелуем.
   — Не понял, — честно признался я.
   — Я и была тем призраком, которого так испугался Змей Горыныч, — пояснила царевна.
   — Но как он мог принять тебя за призрак?
   — О… — улыбнулась Кэт. — Видел бы ты, в каком виде она предстала предо мной. Сарафан весь перепачкан и изорван, волосы растрепаны, все облеплено паутиной и припорошено пылью.
   — Да ладно вам. Я бы в любом виде с призраком ее не перепутал.
   — При других обстоятельствах Горыныч тоже. Но мы-то считали, что царевну увез Кощей, а тут она, да еще в таком виде… сарафанчик, кстати, сохранили, приданое все же. Может пригодиться…
   — Зачем? — простодушно поинтересовался я.
   — Тебя пугать, — рассмеялась Аленушка, сверкнув жемчужными зубами.
   — Вот испугаюсь до смерти, — пригрозил я, — будешь знать.
   — Я не буду, — пообещала Далдонова меньшенькая, — разве что немножко.
   — Ну ладно, если немножко, то можно…
   — Ладно вам на людях-то ворковать, бесстыдники. Слушайте дальше.
   — Слушаем.
   — Пока царевну Баба Яга в баньке парила, я на змее огнедышащем в леса наши приграничные смоталась, уговорила лешего с нами полететь. Вредный старикан попался, сперва с руками лез, вроде как аванс за услугу, но потом все же не устоял — никогда ведь не летал на спине Змея Горыныча — и согласился. Летим мы, а я все пытаюсь лешего от рукоблудства отучить и решить проблему с проходом. Войти-то всего один может. Подлетаем, а у Мрачных Чертогов толпа народу, что-то кричат, спорят. Оказалось, Данила вернулся…
   — А как же Натка?
   — Он и ее принес. На руках. Выворотил пень с корнем и принес, — с восхищением сообщила ведьма. — Богатырь. Там ведь как дело обернулось: ворону, с пня-то согнанному, подмога подоспела — целая туча, видимо-невидимо воронья. Кружат, клювами щелкают, клюнуть пытаются. Пока нес, телом своим прикрывая, проклятые птицы всю спину исклевали. Опустит пень, возьмется за меч, они во все стороны брызнут, пытаются исподтишка достать… только поднимет Наталью, воронье всем скопом наваливается. Насилу прорвался. А тут уж леший снял заклятие, руки Натальи освободились от одеревенелости, колода и отвалилась.
   — Значит, все хорошо?
   — Какое-то время волоски на них будут расти зеленоватого оттенка, а в остальном никаких последствий.
   Показался каменный валун с замершим на его вершине василиском. Тот как будто к чему-то прислушивался. Прислушался и я. Кот-баюн севшим голосом нашептывал гибриду петуха и ящерицы очередную историю.
   — А вот и мы, — сообщил я Василию.
   — А они не захотели меня сменить, — просипел он, кивая в сторону Аленки и Кэт.
   Мне на мгновение стало совестно, но тут я вспомнил бесконечные его песни, выводимые дурным голосом, особенно во время магнитных бурь, когда голова и без того разламывается. Теперь-то как минимум неделя отсутствия проявлений его многогранного таланта мне гарантирована.
   — Начинаю скучать, — разевая клюв, лениво сообщил василиск.
   — Отвали! — рыкнул на него я и уже спокойнее пояснил: — Ты начинаешь действовать мне на нервы, вон бедного Василия до чего довел. Бедняга совсем замаялся и посадил связки. Отпаивай его теперь молоком.
   — Но я зевну… — поникшим голосом прокудахтал василиск. — У меня депрессия.
   — Делом займись. Да хоть в крестики-нолики сам с собой сыграй. Или пасьянс разложи. А найдешь еще пару таких же скучающих — пульку распишите, до тридцати одного, — время незаметно и пробежит.
   — Что-что? — расправив крылья, вытаращил правый глаз василиск.
   Пришлось объяснить ему азы самого примитивного варианта реверси и, вручив палочку, указать на ровную площадку рукой посреди тропинки. Карточным играм обучу позже, когда под рукой будет колода карт и немного времени, чтобы смотаться сюда на денек — отдохнуть на природе, в картишки перекинуться…
   Подняв заливисто храпящего домового, который тотчас встрепенулся и пробормотал: «Что такое?», я передал его на руки Троим-из-Тени, где уже находился кот-баюн, бросил взгляд на воодушевленно выводящего кружочки и крестики василиска и, обняв Аленку, направился домой.

ЭПИЛОГ

   Что есть главная радость и отрада для души на Руси? Всенародное гуляние! Когда душа распахивается на всю ее всемирно-известную безбрежность: эх! пей-гуляй и будь что будет… Парни пьяны, девки румяны, все целуются-лобзаются, братьями-сестрами называются, за здоровье всех вокруг чарки полные до дна поднимаются.
   Притомился старый гусляр, отложил инструмент, выпил зелена вина, прослезился. Знать, хороша, зараза! Выскочили скоморохи, колокольчиками позванивая, частушки озорные распевая, про жениха и невесту не забывая.
   Свадьба во дворце. Гуляет весь народ, царь Далдон дочку Аленушку замуж отдает. Уж и пригожа ликом невестушка: щечки цветом маковым пылают, губки алые пламенеют, глазенки ясные так и сияют. Хороша женушка будет. Выйдет в светлицу — и сердцу радостнее, и на душе светлее. Да и жених… но не будем об этом, заметим лишь, что среди его достоинств отыскалось место и скромности.
   — Здоровья молодым!
   Дружный рев прокатился над столами:
   — Горько!!!
   А губы у Аленушки слаще меда. Не оторваться.
   Это единственное приятное занятие, которое приходится на долю жениха во время свадьбы. Но даже насладиться этими крохами счастья мне не дали.
   — Волхвы идут, — прокатился среди гостей шепот. Мое сердце осколком айсберга булькнуло на дно желудка, заставив поежиться от озноба.
   Посмотрев в том направлении, куда повернулись головы всех присутствующих, я узрел трех древних старцев в серых меховых одеяниях, с белыми как снег волосами (уточню — сравнение подходит для моего времени лишь в районах, удаленных от промышленных предприятий не менее чем на пару сотен километров).
   «Допрыгался, — ехидно заметил мерзкий комок страха, резко набирая вес. — Самозванец».
   Волхвы прошествовали мимо ломящихся от яств столов, почтительно приветствовали царя Далдона и остановились напротив меня.
   — Здравствуйте, — постарался улыбнуться я, — прошу к столу.
   — Всем присутствующим желаем того же, — ответил самый древний, если судить по количеству отсутствующих зубов, дед. — Но сперва мы выполним волю того, чей перст привел нас сюда.
   «Сейчас свадьба плавно перетечет в похороны», — обреченно подумал я.
   — Два дара принесли мы, — сообщил волхв, достав первый из них — деревянного игрушечного солдатика. — Это для первенца вашего.
   — Внучек, значицца, будет? — расплылся в улыбке Далдон.
   — Будет, — ответил я.
   — Откуда знаешь?
   — Не зря же мы шлем богатырский под кровать засунули!
   — Лучше бы вы чего другое засу… Что? Уже?! И давно?
   — Молодежь… — многозначительно изрек кот-баюн.
   — А это тебе, волхв Аркадий, второй дар. — Длинный меч с простой деревянной ручкой и замотанным в холстину лезвием лег мне в руки. — Верой и правдой будет служить он тебе.
   — Благодарствуйте, но…
   — Что терзает тебя?
   — Достоин ли я… ведь… — Я проглотил собравшийся в горле комок. — Ведь я самоз…
   — Молчи! — махнул рукой старик. — Не тебе судить о том. Прислушайся к своему сердцу — оно не обманет. Ибо волхв есть хранитель связи души народной с матушкой-природой. И иногда сохранить эту связь возможно лишь с мечом в руках.
   — Мне нужно будет пройти проверку или посвящение…
   — Пройдя меж мирами, ты был избран судьбой, назвавшись волхвом, — путь свой сам избрал. — Неожиданно, хитро усмехнувшись, старец выкрикнул: «Горько!» и, приняв из рук сенной девки чарку, молодецки опустошил ее.
   Я с удовольствием поцеловал невесту.
   Не утерпев, кот-баюн выхватил у зазевавшегося гусляра инструмент и принялся наяривать зажигательную мелодию, в которой я с изумлением узнал канкан.
   Царь, сунув мне корону, подхватил какую-то боярыню под локоток и утащил танцевать. Многие из гостей разбились на пары и последовали примеру государя.
   Я же, обняв прильнувшую к моему плечу Аленушку, тихонько спросил у седого волхва:
   — Что же дальше?
   — Тебе лучше знать, — ответил он. — Ты ведь волхв.
   Да, я волхв, если они так утверждают, но о будущем могу с уверенностью сказать одно: оно будет, и будет совсем не таким, каким я его планировал.
   Да и что можно планировать, если жизнь подносит сюрприз за сюрпризом. А вчера так вообще они просто сыпались градом.
   С самого утра прилетела Баба Яга и, задумчиво вертя в руках позолоченный череп — подарок спасенного с летучего корабля царя, который почему-то заслугу всецело приписал старой ведьме, — ненавязчиво поинтересовалась:
   — Быть или не быть?
   — Чему?
   — Мне в платье белом под венцом.
   — А почему бы и нет?
   — Ну я уж не так молода… — потупив глазки, пробормотала Яга.
   … как двести лет тому назад, — захотелось мне пропеть строки из детского фильма, но понятно, что этого я не сделал. Шутить над влюбленными грешно. Хотя и смешно наблюдать их якобы скрытый от посторонних глаз флирт. Поэтому я только отмахнулся:
   — Да бросьте вы, бабулька… какие там ваши годы?
   А что я мог еще сказать?
   Часом позже появилась Натка и с ходу выпалила:
   — Отформатировать «винт» усилием мысли — это магия или наука?
   — Если там погибла полезная информация — это идиотизм.
   — Наука требует жертв! — с пафосом заявила подружка.
   — Значит, это наука.
   — А попробуй угадать, чей это был винчестер?
   — Мой? — почему-то предположил я.
   — Точно. А ясновидение — это уже магия.
   — А вот я сейчас возьму хворостину из магического помела и по науке выпорю некую барышню, у которой по мозгам гуляет команда «Format C:», а извилины так и норовят нажать «Enter».
   Но тут, потирая красные от недосыпания глаза, появился кот-баюн и сунул мне кусок бересты, с отбеленной стороны покрытый мелкими каракулями. Пробежав текст глазами, я застонал: этого только не хватало!
   К тому, что кот Василий мнит себя поэтом, я привык, но новое его увлечение…
   — Что это?
   — Статья в журнал «Мурзилка».
   — Но это же детский журнал?
   — Ага… И герой, тайную сущность которого я изобличаю, является любимым детским персонажем.
   — Что там такое? — заинтересовалась Наташа. — Прочти.
   — Ты сама попросила, — предупредил ее я. — «… если данный факт вызывает у вас сомнение, то обратимся к первоисточнику, к словам самого Дюма-отца:
   «Рошфор и д'Артаньян, едва прикасаясь губами, поцеловались; кардинал стоял тут же и не спускал с них бдительных глаз».
   В этих строках мы видим, как пред угрозой смерти храбрый мушкетер уступает Ришелье и ступает на путь порока. Что здесь виной — смерть ли возлюбленной, или пугающий образ миледи, пусть и погибшей, но отравившей ядом сознание неокрепшего юноши?
   И это был лишь первый крохотный шажок, оставляющий надежду на спасение, но автор не дает ее нам, цитирую:
   «Они поцеловались, но на этот раз уже от чистого сердца и без всяких задних мыслей».
   «Уже не страх понукает юношу, он сознательно…»
   — Сожги, — посоветовала Ната. — А лучше заставь съесть, чтобы в следующий раз неповадно было бумагу марать.
   Стушевавшись, Василий выхватил рукопись и шмыгнул на крышу.
   Я только вздохнул:
   О-хо-хо… — Как-то оно будет?! Но уж скучать с такими друзьями мне не придется — это точно.