* * *
суббота, воскресенье
«Сколько не сиди на одном месте, все одно ничего не высидишь». Таков был безутешный вывод, сделанный Бонасюком вечером в воскресенье. Под лежачий камень вода не течет. Собрав мужество по крупицам, Вась-Вась решился предпринять кое-какие шаги. Решимость подкреплялась осознанием того, что за выходные сауна не досчиталась стольких клиентов, что Бонасюк и прикидывать не хотел. «Так, поистине, и в трубу вылететь недолго».
– Понедельник день тяжелый, – вздыхал Вася с утра. Накопленная накануне решимость оставила его с первыми солнечными лучами, испарившись легко, как роса на лугу. Он вновь колебался, и колебания похоронили первую половину понедельника. Ни в дверь, ни по телефону, ему никто не звонил, что, принимая в расчет обстоятельства, уже само по себе казалось победой. Мужество вернулось в обед. Некогда знаменитый Мюнхгаузен вытащил себя из болота за чуб. Бонасюк совершил нечто подобное, буквально силой вытолкав себя из квартиры. «Ничего, поистине, завтра уже весна, – крепился Васек, – а весной ночи становятся короче, дни длиннее, а жизнь веселее. Так, по крайнеймере, говорят».«На бесптичье и задница соловей», – подумал Вась-Вась. Последнее умозаключение относилось к милицейской «крыше». Когда патронов нет, остается бросать по врагам кирпичами. Вася решился идти со своей бедой к Следователю. Без особой надежды, а скорее, просто потому, что пассивно ожидать у моря погоды стало невмоготу.
* * *
обед, понедельник, 28-го февраля. Последний день зимы
В Управлении Бонасюк застал Следователя. После рутинного оформления пропуска Василий Васильевич предстал таки пред светлые очи капитана Журбы, а с ним, соответственно, и Закона.
А, Бонасюк, – сказал Следователь голосом утомленного солнцем пляжника, и скосил глаза к большому настенному календарю, украшенному фотографией «Ласкового мая». – Давай, заходи.
Следователь сдуру решил, что каким-то образом сбился со счета, и уже настало пятое отчетное число, к которому Бонасюку полагалось приносить мзду – ежемесячные двести долларов. «Очень хорошо, – обрадовался Следователь. – Хоть бабки будут, а то карманы пустые, противно в кабинете сидеть».
Вась-Вась, задыхаясь, выложил все как на Духу. Ну, или почти все.
Ну, ты и загнул, Бонасюк, – покачал головой Следователь. – Прямо «Санта Барбара» на дому. Уныло-безразличная маска как приклеилась к его и без того невыразительному лицу.
Вась-Вася от такой реакции бросило из огня да в полынью. Он не тешил себя надеждами, что по первому зову оба молодых мздоимца, каковыми экс-доцент совершенно справедливо считал Следователя с Близнецом, кинутся защищать его торсами, как панфиловцы разъезд Дубосеково.[44] Но, все таки полагал, что заслуживает большего внимания. Хотя бы потому, что со времени их достославного знакомства передал обоим, в качестве ежемесячных взносов, одну тысячу шестьсот самых что ни на есть, американских долларов. С математикой у Вась-Вася проблем не возникало. Во-первых, он был кандидатом наук, а во-вторых считал в уме, как калькулятор.
Но, поистине… – Бонасюк проявил невиданное доселе упорство, – Что же мне теперь делать?
Следователь грустно улыбнулся, показывая всем видом, что подобные риторические вопросы не входят в его компетенцию.
Может быть, они убили ее! – попытался расшевелить Следователя Бонасюк. Этого он ужасно опасался. Кошмарная мысль о том, что Кристина, вполне возможно, убита негодяями, пронзила сердце Вась-Вася и теперь сидела в нем отравленным стилетом.
«Не могла Кристя со мной так обойтись. А раз подонки совсем разнуздались, значит, ее и на свете белом нету».
Где труп? – благожелательно осведомился Следователь.
Запрятали, поистине! – стоял на своем Бонасюк.
Да ну, Бонасюк, – тон Следователя стал шутливым. – Скажешь тоже. Убили. С чего ты взял?!
Я ее с Нового года не видел!
Что с того? – Следователь передернул плечами. – Загуляла. Ты ж сам сказал, что легкомысленная она у тебя…
Я… – Бонасюк задохнулся от обиды. Не так за себя, как за нее.
Ты – домой иди, – зевнул Следователь. – Нагуляется, объявится.
Тот бандит, что сегодня приходил, физической расправой грозился. Вы бы его видели, поистине. Рожа такая… Я, говорит, в батальоне каком-то служил.
«Все мы на службе, Бонасюк, – говорило скорбное лицо Следователя. – Служим Родине, по мере сил…»
Наемником. Рассказывал, как он заложникам глаза выкалывал…
Ерунда это, Бонасюк.
Разговор все более напоминал вариацию бородатого советского анекдота: «Санитарчик?! А может, все же в реанимацию?» «Нет. Раз доктор сказал в морг, значит в морг».
Сваливай, говорит, пока живой.
Свидетели угроз имеются? – вяло спросил Следователь.
Избил меня, поистине, – напирал Бонасюк, показывая на лицо. Оно не нуждалось в комментариях. Следователь отмахнулся, мол: «Сам вижу, не слепой».
Ну, хулиганство с нанесением… – признал он с неохотой.
Убить, поистине, обещал.
Свидетели?
Вся грудь болит.
Побои нужно снимать. – Следователь почесал за ухом. Бонасюк его начал утомлять. Кроме того, Следователь понял, что никаких денег сегодня не предвидится, и это обстоятельство испортило ему настроение.
Надо с обыском на квартиру ехать. Засаду там… или, поистине, лучше штурмом. Захватить их… может, Кристя еще живая.
Следователь снисходительно улыбнулся, давая понять Бонасюку, что его советы по существу исполнения всех тонкостей уголовно-процессуального кодекса – курам на смех.
Ну ты даешь… Штурмом…
И мне бы, поистине, охрану. Или позвоните им, чтобы от меня отцепились.
Да какие основания?! – Следователь воздел персты к потолку. За истекший год количество перстней на его вялых ухоженных пальцах увеличилось в геометрической прогрессии. – И потом, Бонасюк, ты, часом, вывески не спутал? Мы заняты экономическими преступлениями. Э-ко-но-ми-чес-ки-ми! Понимать надо.
Что же мне, поистине, делать?!
Пиши заявление в милицию. – Отрезал Следователь.
Вы же и есть – милиция!
В Райотдел. В РАЙ-ОТ-ДЕЛ. По факту хулиганства, угроз на почве ревности, – Следователь наморщил лоб, выуживая из памяти знания, полученные некогда на лекциях по юриспруденции, – по факту причинения… – Следователь пригляделся к Бонасюку, – телесных средней тяжести, так сказать. – Учился Следователь плохо, что не мешало карьерному росту. Кому это образование вообще надо.
А у вас там знакомых нету? – спросил Бонасюк, смиряясь с неизбежным. РОВД, так РОВД.
Да какие знакомые?… Напишешь заявление в общем порядке. Ты что, не гражданин, что ли?
Если бы, поистине, по знакомству… – канючил Бонасюк, приученный советской эпохой к тому, что ИЛИ ПО БЛАТУ, ИЛИ НИКАК. Следователь устало вздохнул.
На общих основаниях, Бонасюк.
А охрану?
Ну, ты даешь, Бонасюк?! Ты что, президент? Охраной ведает Главное Управление Охраны, только если надумаешь обращаться – смотри по миру не пойди.
А если нападут на меня? – еще жалобнее застонал Вась-Вась. – Сунут в багажник, заклеят рот пластырем, гирю к ногам и с моста.
Ну, – успокоил его Следователь, – сразу тебя никто убивать не станет. Это я тебе гарантирую. Тоже нашел ценность – сауна! Это ж тебе не контрольный пакет акций НПЗ.[45] Ну, пугнут немного.
А если нападут, все-таки?!
Звони «02», – отчеканил Следователь, резонно решив, что год выдаиваемые из предпринимателя деньги следует хоть немного отработать. – Машины по городу ездят, один звонок, три минуты, и наряд у тебя дома.
А вам можно позвонить, если нагрянут?
Ну, звони, – с неохотой согласился Следователь.
Приедете?
А то, – кивнул Следователь.
А может, какой-то домашний телефон мне дадите. Что, если вечером они… на меня… поистине…
В «02»! – отрубил Следователь.
Василий Васильевич понял, что большего ему не добиться. Уже с порога его неожиданно позвал Следователь:
Да, Бонасюк?!
А, поистине? – Вась-Вась круто обернулся, сдуру решив, что следователя замучила совесть. – А?!
Ты, это… не забыл? На неделе отчетное число. Как там? – И Следователь энергично потер большим пальцем сведенные вместе указательный и средний в международном жесте «мани, мани, мани». Прямо как АББА[46] пела.
Ага, поистине, – кивнул Бонасюк и притворил за собою дверь.
«Ах, вы, сволочи. Сволочи, поистине, сволочи».
* * *
Проводив Бонасюка взглядом, Следователь надолго призадумался. Не то, чтобы ему стало жаль вечно брюзжащего экс-доцента, но вот судьба двухсот долларов, взимаемых с того ежемесячно, пальцем о палец не ударив, внушала определенные опасения. Денег было жалко. Но, впрочем, не настолько, чтобы подставлять из-за них свою задницу, которая у каждого как известно одна. Фамилия Бандура говорила кое о чем. Бандурой назывался дерзкий и удачливый бандит, ставший прошлым летом злым гением полковника Украинского. После устранения Ледового полковник непременно бы свел счеты с проходимцем, да тому как назло благоволил Поришайло. А те, кому покровительствовал могущественный олигарх, были для полковника табу. Не говоря о том, что за спиной молодого авантюриста стояла группировка Олега Правилова, вопреки гибели Ледового сохранившая кое-какую плавучесть. В мутных водах постсоветского экономического пространства, по каким в последние годы довелось плавать Следователю, не рекомендовалось забывать об осторожности. Каждая льдинка могла обернуться айсбергом, каждый невинный бурунчик – верхушкой зловредного кораллового рифа.
«Так что торопись, не спеша, Стасик, – сказал себе Следователь. – Двести баксов это деньги, но голова стоит дороже».
Таковы были его сокровенные мысли, когда в кабинет вломился Близнец.
Лови, Стас, – Близнец плюхнул на стол полиэтиленовый пакет, полный пересыпанными ванильным сахаром пончиками.
Конфискат? – ухмыльнулся Следователь.
Торговля в не установленном месте, – осклабился Близнец. – Без лицензии. Пресек на корню.
Следователь запустил руку в кулек, извлек пончик и вонзил в него зубы.
Смотри, Димка, – продолжал он с набитым ртом, – перегнешь палку, – отправят к чертовой матери.
Фиг там, – отвечал Близнец, в свою очередь надкусывая пончик.
Тут, это… – сказал Следователь, когда от содержимого кулька остались рожки да ножки, – Бонасюк заходил.
Денег принес? – Димка мыслил теми же категориями, что и Стасик. Не даром они были так похожи.
Наоборот, Дима. Плакали наши денежки.
Как это? – поперхнулся Близнец, к денежным вопросам всегда относившийся исключительно ответственно. – Как это?
Вздохнув, Следователь предложил коллеге поставить чай. Близнец воткнул вилку архаичного с виду электрочайника в не менее допотопную розетку, а потом выудил из сейфа квадратную пачку чая «Три слона». Пока он трудился, Следователь принялся рассказывать о недавнем визите Бонасюка.
Ни шиша себе! – возмутился Близнец. – Это что, тот самый Бандура, что летом Михалыча чуть до инфаркта не довел?
Он, падло, – кивнул Следователь. – У нас чего, сахар закончился?
Вот паскудство, – Близнец достал металлические подстаканники. – Ну и говнюк. Может, ему голову открутить?
Бонасюку? – ощерился Следователь.
Бандуре! – Близнец с досадой хлопнул по колену. – Открутим и скажем, что так и было.
А… давай, – сказал Следователь, отпуская Близнеца жестом руки, – откручивай. У Правилова, говорят, такие бойцы, им только дай кого мочкануть.
Близнец отхлебнул чайку.
Слушай? Может, Бандура бабу таки грохнул? Сдадим его уголовке.
Ты Кристину Бонасюк видел? – перебил Следователь.
Нет, а что?
Увидел бы, не молол чепухи. Телка кровь с молоком. Конфетка.
Ну?
Палки гну! Ты б за сколько денег с Бонасюком трахнулся?
Ты, Стас, вообще уже?
Это ты вообще! – разозлился Следователь. – Баба в самом соку. Переть и переть. На фига ей старый ублюдок? На фиг не нужен. Вот и снюхалась с молодым. Или даже с двумя, если Толстому верить. И все дела. Толстого на фиг. И нас вместе с ним. Дошло?
А… – понял, наконец-то, Близнец.
Бэ! – передразнил Следователь.
Бандура денег не даст, – Близнец отставил полупустой стакан.
Ты, прямо ученый, – съехидничал Следователь. – Оракул.
Может, Михалычу доложить? – предложил Близнец.
Валяй, – уныло кивнул Следователь, – звони. После того, что с его дочкой стряслось, Михалыч сам не свой ходит. Обращайся. Без меня.
Так Бандура из той самой банды.
Бонасюк там тоже игрался, – возразил Следователь. – Так что и Толстому, и Бандуре шеф бы с радостью шеи свернул. Только Бандуре, как я слыхал, сам Артем Палыч благоволит, а против Поришайло Михалыч и пальцем не шевельнет. Но ты давай, дерзай, заработаешь неприятностей на жопу.
Слушай, Стас, – через минуту сказал Близнец, – этот Бандура, случайно, не кореш того Протасова, которому он летом «бимерок» размолотил? На Сырце?
Ну, он, – согласился Следователь, и добавил с ехидцей. – Ну и память у тебя, Димка. Вечно ты разной дурней балду забиваешь.
Да ни черта я не забиваю. Украинский указание дал.
Какое указание? – насторожился Следователь.
Найти этого самого Протасова. Установить, где проживает, с кем кантуется, доложить Михалычу и ждать дальнейших распоряжений.
Интересное кино, – протянул Следователь. – И где нам его искать?
А где Олег Правилов базируется?
На Воровского, по-моему.
По-твоему… – передразнил Следователь.
А что тебя смущает? Засядем с утра в машину и выследим. И вся недолга. Тоже, нашел проблему.
Вот японский Бог! – грохнул по столу Следователь. – «Не мала баба клопоту, купила порося». Мало нам с Бонасюком мигрени, так еще и Михалыч работу подкидывает. Зараза!
Чего ты ерепенишься? – не понял Близнец.
Не фиг мне больше делать, узколобых ракетчиков вычислять. Нашел себе, мать его, сыскарей. – На работу в органы БХСС Следователь поступил румяным выпускником государственного университета, так что с навыками наружного наблюдения у него было не густо. – В машине геморрой наживать! – возмущался Стасик.
Шеф приказал, чтобы бегом…
Тебе приказал, ты и занимайся. А я пока Бонасюком займусь. Может, тебе двести гринов в месяц и ни к чему, – при этих словах Следователя Близнец отчаянно замотал головой, – а мне сгодятся. Катьке не сегодня завтра рожать, ни памперсов, ни ползунков, ни пеленок. Ни фига, понял?! – Журба снова врезал кулаком по столу, расплескав остатки чая. – А этот Бандура, сволочь, все карты перепутал, со своей любовью. Взять бы его за жабры и мордой об стол, об стол, об стол! – Крики Следователя сопровождались ударами по столу, и ложки в стаканах дрожали, как от страха. Пока Следователь орал, Близнец наблюдал за ним заворожено.
* * *
немного отступив назад
Все лето Светлана Украинская провела в больнице. Вначале доктора боролись за жизнь девушки, а когда состояние стабилизировалось, и даже наметились улучшения, настало время хирургии лица. Зловещая костлявая старуха, сцепившая было когти на горле двадцатилетней девчонки, отступила под напором медиков, но, это вовсе не значило, что пришла пора выписываться из больницы и под фанфары отправляться домой. Светлане предстояло лечение и больничные стены грозились надолго заменить ей стены родного очага. С августа по сентябрь Света перенесла четыре операции. Украинский с женой Лидой от дочки не отходили, сменяя друг друга, как солдаты в карауле. Можно сказать, что их домом тоже стала больница.
Квартира Украинских пребывала в запустении. От образцового порядка, поддерживаемого постоянными уборками и прочими усилиями Лиды Украинской, не осталось даже следа. Квартира превратилась в комнату ожиданий на вокзале. Дорогие ковры, элитная деревянная мебель, аудио и видео аппаратура и прочие былые сокровища, неутомимо добывавшиеся четой Украинских на протяжении стольких лет, одним махом утратили ценность, будто и их окатили кислотой.
Доктора старались, не покладая рук, но даже наилучшие доктора, невзирая на опыт, желание помочь, а то и сотворить чудо, к большому сожалению, не волшебники, как бы этого порой не хотелось будь то в операционной, будь то в ее окрестностях. После сложнейших операций, которые довелось перенести Светлане, супруги Украинские постарели лет на двадцать. Полковник побелел, как лунь, а Лида, так и вовсе, казалась высохшей согбенной старушонкой. Деловая, подтянутая завуч преуспевающего коммерческого лицея растаяла на глазах окружающих. Осталась сухонькая бабушка.
«Только бабушкой тебе не бывать, Лидок, – с ужасом думал Украинский, сдерживая жутковатый клекот из горла, – Ни-ко-гда!»
Он старался как мог обуздать отчаяние, возводя в голове барьеры, но отчаянные мысли терзали мозг с упорством пираний, почуявших легкую добычу. «Отчаяние теперь, обыкновенное для тебя состояние.»
Между собой супруги почти не разговаривали. На фоне бесконечного и непроглядного кошмара что-то такое произошло между ними, как будто почва сначала высохла, а потом поверхность расколола трещина. От горизонта до горизонта. Пораженные горем, они замкнулись каждый в своей скорлупе, словно перепуганные улитки, обмениваясь скупыми односложными фразами, как правило, только в тех случаях, когда следовало приобретать очередные лекарства или идти на переговоры с врачами. Украинский попробовал собрать хотя бы какие-то крупицы, но это оказалось также непросто, как склеить из черепков разбитую вдребезги амфору. Не хватало многих фрагментов, а чем их заменить, полковник не знал.
«Она во всем винит меня, – с болью, но не без оснований думал Сергей Михайлович. – Они обе меня винят. Ну что же, их не упрекнешь в предвзятости».
Впрочем, в отношении дочери полковник был не прав.
Папочка, я выкарабкаюсь, – пищала из-под повязок Света. – Ты не казни себя… – голос девочки дрожал от боли и слез. В такие моменты нервы у полковника не выдерживали, и он отворачивался от дочки, буравя взглядом стену больничной палаты.
Папочка, ты плачешь? – спрашивала Света.
Нет, – сипло отвечал Украинский, – нет. Мужчины не плачут…
Это была старая, как мир, подцепленная еще в армии, поговорка. «Мужчины не плачут. Мужчины огорчаются». И если теперь произнести первую часть у Украинского хватало сил, то вторая застревала в глотке.
В этот нелегкий жизненный период единственным, что радовало Сергея Михайловича, было поведение Светкиного парня Игоря, которого Украинский некогда (еще весной, хотя теперь казалось, в другой жизни) собирался обрить наголо.
Читателю, очевидно, не составит труда припомнить, что избранник Светланы был обладателем шикарного, до лопаток «хаера», и учился в Политехническом институте на факультете с трудно выговариваемым названием АПРОДОС. Так вот, парнишка от Светланы не отказался, бывая в больнице едва ли не каждый день.
«Надо же. Не сбежал. Хотя и патлатый, как самый натуральный стиляга, – думал полковник и сердце его сжималось от теплоты и благодарности. – Не отрекся».
«Не отрекаются любя…»
Сокурсники Светланы из Академии, напротив, побывав в больнице несколько раз, не объявлялись с начала осени.
Ты это, – как-то даже сказал Украинский парнишке, – ты это… Утром на занятиях, вечером в больнице. А уроки? Ну, то есть, зачеты? – Сергей Михайлович поскреб скулу. – Он отдежурил у Светы ночь, и теперь мечтал о бритве. – Коллоквиумы (слово выскочило совсем неожиданно из позабытых глубин памяти и здорово самого полковника удивило), или что там у вас еще?… Смотри, попрут с этого, как его?… АПРО… с факультета, короче говоря. – полковник, обращаясь к парнишке, держался по привычке строго, но глаза сияли теплотой, с головой выдавая чувства полковника.
Не выгонят, Сергей Михайлович, – пообещал Игорь.
Смотри, – Украинский потрепал парня по плечу, – а то загребут в армию. Как Света без тебя?…
«Надолго ли тебя хватит, парень?» – думал про себя Сергей Михайлович. О том, каково будет Светлане, если Игорь перестанет приходить, он и представлять не хотел.
Не загребут, – заверил парнишка. – Сейчас не советские времена. Заплатил откупную в военкомате, и гуляй до следующего призыва.
Ишь ты?… – поразился полковник, хотя, по большому счету, удивляться было нечему. Если все вокруг прогнило насквозь, с чего бы это военкоматам строить из себя Святилища? С каких таких пирогов? Заплати налоги и спи спокойно. А по какой ставке и в чей карман, нужные люди подскажут.
В общем, Игорешка Светлану не оставлял, дежуря у ее постели практически наравне с родителями, и позволяя последним хоть как-то перевести дух. Лиде Украинской немного отдохнуть, а Сергею Михайловичу заняться, наконец, делами. Правду сказать, на службе к полковнику отнеслись с пониманием и сочувствием, приняв его беду почти как собственную. У всех, в конце концов, есть дети, и до них не составляет труда добраться. Но, как бы коллеги не ограждали Сергея Михайловича, в его отсутствие накопились терриконы дел, наподобие баррикад парижских коммунаров, силившихся остановить рвущиеся на Монмартр[47] войска.
В конце года полковник, засучив рукава, взялся за эти завалы, действуя с энергией, свойственной ему в былые времена. Вскоре экономические злодеи (в число каковых благодаря совершенно вредительскому налоговому законодательству и потрясающей чехарде подзаконных актов, штампуемых всеми, кому только не лень, можно было записывать половину работающего населения), на собственной шкуре убедились, что карающая длань полковника не только не утратила былую мощь, а напротив, обрела еще большую убойную силу. Первым делом Сергей Михайлович планировал прищемить хвосты производителям «левой» водки, а следует помнить, что если в нашей стране и поэт значительно больше поэта, то и водка не хрен моржовый, а продукт стратегической важности, покруче оружия или разных там радиоактивных изотопов. Кто у нас берется торговать водкой, у того либо «крыша» непробиваемая, либо с головой не все в порядке, либо жизнь надоела. Не менее тяжелая обстановка складывалась и с хищениями в банковской сфере, какие, в условиях галопирующей инфляции приняли угрожающий размах.
Осмысливая проблему в целом, полковник Украинский отмечал определенные закономерности, характеризующие протекающие в экономике процессы. Тут ему чертовски не хватало экономической подкованности, но и без нее многое легко становилось на свои места. «Даже слепомувидно», – хмурился Украинский, засиживаясь в кабинете допоздна. По мнению Сергея Михайловича, близился финальный этап грандиозной операции по очищению карманов населения, начатой еще при коммунистах методами типа замены одних сторублевых купюр другими в течении нескольких суток. Поскольку коммунисты пребывали у власти и теперь, даром что МУТИРОВАВШИЕ В ДЕМОКРАТОВ (ЭТИ ЕЩЕ СТРАШНЕЕ ПЕРВОРОДНЫХ), вышеупомянутая операция по форме и содержанию напоминала геноцид, что неудивительно. По-иному коммунисты действовать не умеют.
Для каждой операции требуются соответствующие инструменты. Таких Сергей Михайлович насчитывал несколько, первое место заслуженно присудив гиперинфляции, благодаря которой нехитрые сбережения вчерашних «совков» «горели», как мотыльки в пламени газовой горелки. Украинский полагал ее инспирированной сверху, подозревая, что исчезнувшие с худых сберкнижек дензнаки, согласно закону сохранения вещества и энергии (да простят полковнику это смелое предположение нынешние дипломированные экономисты), на самом деле, никоим образом не сгорали дотла, оседая, в конечном счете, на кодированных банковских счетах тех самых ребят, что эту инфляцию старательно раскрутили. На второе место в хит-параде инструментов невиданного «ограбления века» Сергей Михайлович ставил карманные банки и трасты, растущие буйно, как дерьмо на дрожжах. Появление этих сомнительных контор, сколоченных по принципу финансовых пирамид, говорило о том, что механизмы созданы и запущены, и в самое ближайшее время следует ожидать изъятия денег у тех, кому их иметь не полагается. С тем, чтобы грядущая приватизация прошла без сучка и задоринки, оставив большую часть населения в люмпенах, то есть без кола и двора, и далеко за чертой бедности, сколько ее не двигай, туда-сюда, бестолковыми парламентскими постановлениями. В общем, теоретические изыскания действовали на полковника удручающе, наводя на мысли о том, что СОЦИАЛЬНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ – ВАЛЮТНАЯ ПРОСТИТУТКА.
Плюнув, он брался решать практические вопросы, но и тут было не легче. Взявшись за нелегальную водку, он сразу почувствовал себя жеребцом, пасущимся на минном поле. Перед каждым неожиданным ударом следовало сначала разбираться – чьи, так сказать, рога торчат из-за фасада того или иного полукриминального бизнеса, консультироваться с руководством, и только потом принимать решение – злодеи это, или номинанты премии «предприниматель года».
Занимаясь таким образом делами, Сергей Михайлович не забывал и о личных недругах, свести счеты с которыми пока не выпадало возможности. Виктор Ледовой лежал в земле и убить его по второму разу, к сожалению, было нельзя. Зато прочие фигуранты дела как ни в чем не бывало гуляли на свободе. Под номером «один» в черном списке полковника значился Олег Правилов. Но, он пользовался благосклонностью Поришайло, и трогать его Украинский не смел.