– Темные.
– Где же то-тогда Бонасюк?
– Кто его знает, – протянул Бандура, подумав, что если накануне Планшетов перестарался, что Вась-Вась и ноги мог протянуть. От какого-нибудь, скажем, внутреннего кровоизлияния. Пожилой человек, все-таки. «Лежит, сейчас, разлагается… – его слегка затошнило. – Или сбежал… ну, что же, давно пора». – Бандура внимательно оглядел двор. Десятка полтора машин дремали под домом, еще парочка чуть дальше, у бойлерной.
– А где Бонасюк ма-машину держит?
– В гараже. Тут, недалеко. За углом.
– С-сходим?
– У меня ключей от гаража нет…
Впрочем, от квартиры тоже не было. Кристина их всегда носила с собой. Андрей присмотрелся к ближайшим автомобилям. «Фиат Дукато» помигивал огоньком сигнализации, «Волга» и «Жигули» стояли темными. Ничего подозрительного не наблюдалось. Машины как машины, обыкновенные шарпаки. Оболонь не особенно престижный район, а на месте будущего «царского» села еще чернели кое-где сдобренные травкой дюны.
– Давай в квартиру поднимемся.
– А что ты Бонасюку с-скажешь?
– Чихать на Бонасюка.
Скрипучий лифт доставил приятелей на шестой этаж. Андрей вдавил кнопку звонка, как будто бы она была в чем-то виновата. Электрический колокольчик разразился трелями, но, это не возымело никакого эффекта. Бандура дал звонку с полминуты передышки, а сам прижался ухом к двери. Дверь была двойной. Да и в квартире царила тишина.
– Может, вовоздухом дышит? – предположил Эдик.
– Откуда мне знать?! – Бандура снова насел на звонок. А потом, разочаровавшись в его возможностях, несколько раз сильно саданул по двери. Та, естественно, выстояла. Гул разнесся по всему парадному, отдавшись эхом на техническом этаже.
* * *
Когда до Ивана Митрофановича дошло, что вот оно, случилось непоправимое, он буквально ополоумел от отчаяния и страха. Совершенно позабыв о медицинском дипломе, кавторанг Растопиро дергал Кристину за руки, хлестал по щекам и даже прикладывал к голове лед. «Господи боже! Помоги мне!» — повторял Растопиро, в пьяном дурмане надеясь уже на чудо. Но, чуда не случилось. Кристина не подавала признаков жизни. Схватившись за голову, кавторанг без сил уселся в углу.
«Что же я наделал?!»
Ответа, как водится, не последовало. Страх накатывал на него волнами. Следовало как-то защищаться, и Иван Митрофанович решил, что редутов, лучше водочных, не придумаешь. Сначала он пил в одиночестве, потом накачал Бонасюка. Да и сам надрался так, что отключился до позднего утра.
Продрав глаза около одиннадцати, Иван Митрофанович вспомнил все. Мозг, словно взбесившийся кинопроектор, прокрутил кавторангу события вчерашнего кошмарного вечера с такой пронзительной отчетливостью, словно хотел поиздеваться над хозяином. Растопиро прошел в кухню, в точности повторив утренний маршрут Бонасюка. Кристина лежала там, куда он ее накануне оттащил, укрытая сдернутой в зале занавеской. Зрелище ужасающе неподвижного вороха тряпок на светло-коричневом линолеуме заставило Растопиро завыть.
– Господи! Я же не хотел! – воззвал он к кухонному плафону. И нырнул в ванную. Содержимое желудка выявилось на редкость зловонным. Спазмы, потрясшие кавторанга, были мучительны и сильны. Кавторанг упал на колени, сплевывая жгуче горькую гадость, давясь новыми позывами, и думая, на подсознательном уровне, что еще немного, и он оборвет раковину, рухнув среди обломков керамики и блевотины на пол. Так продолжалось с пол часа. Затем, кое-как умывшись, он счистил остатки ужина с рубашки и брюк, и проковылял в гостиную. Его глаза блуждали, в голове ухал пульс. Несколько позже до него дошло, что в квартире чего-то не хватает.
– Васьки… – пробормотал кавторанг. – Неужто сбежал, падло?
Довольно быстро раскаяние, глодавшее кавторанга, как голодная собака костомаху, отступило перед страстным желанием уберечь собственную шкуру. Спасти любой ценой. Ломая голову над тем, куда подевался проклятый Вась-Вась, Растопиро прошелся по комнатам. Васи, естественно. нигде не было.
«Где же ты, сволочь?» — спрашивал кавторанг, перебирая всевозможные варианты. – «Это из-за тебя, гандона, я в такое говно вляпался, что… не выгрести. Где же ты, образина?!»
Первым делом Растопиро заподозрил, что Васек кинулся бежать очертя башку, куда глаза глядят. «Гнида! Очень на него похоже. Залез в свою „девяносто девятую“, и дернул к чертовой матери. „Улизнул, пока я спал. Чертов трус. Процентов девяносто, что так и есть“.
«Что же делать?!» — спросил кавторанг. Ответ пришел сам:
«НАДО ВЫПИТЬ ВОДКИ!»
Иван Митрофанович нырнул в бар, налил полный стакан «Абсолюта» и осушил залпом. Мозги сразу встали на место, в голове прояснилось, а руки перестали дрожать. Ноги понесли Ивана Митрофановича по квартире, будто угодившего в клетку леопарда.
«Точно. Слизняк вшивый. Гной. Доцентишка драный! Отдувайся, как знаешь?! Будь ты проклят, Иуда!» — Проклятия давали выход клокотавшей внутри злобе, но, не несли конструктивной составляющей. «Отвечать-то тебе, Иван!», – ухнуло в голове. Сжав виски, Растопиро упал на колени: «НЕТ!»
«Тогда делай, ты знаешь что».
Теперь он, действительно, знал. Выражение «бес попутал» является одной из форм уклонения от ответственности. Темная Половина – не одно из полушарий головного мозга, но и не внешний фактор, вроде свихнувшегося сержанта, отправляющего солдата сжигать деревню с мирными жителями. Просто, когда сержанта нет, его приходится выдумать.
«Надо избавиться от трупа. – Растопиро замер, вслушиваясь. – Весь вопрос, как? Всегда найдется какая-нибудь сволочь, прилипшая к дверному глазку».
«Расчленить, – он взмок от ужасной перспективы, – расчленить, и вынести по частям».
Растопиро снова начал накручивать восьмерки по комнатам, шумно дыша и махая руками.
«Чем расчленить? Кухонным ножом? Не пойдет. Секачом? Допустим, допустим. На чем, б-дь? На разделочной доске, на какой Кристина, бывало, биточки отбивала?»
Ивана Митрофановича передернуло.
«Ты же врач, твою мать! Ей-то уже по барабану. Но, не тебе!»
«Не тебе!»
«Ты не врач. Ты дерьмо!» — это была совесть. Иван Митрофанович посоветовал ей заткнуться.
«Растворить бы?»
«В чем? В кислоте? В извести, как у Оскара Уайльда? Да где ж ее взять в необходимом количестве?»
«Стоп! – заорали с Темной Половины, и он замер в позе солдата, зацепившегося за мину-растяжку. – Что, если Бонасюк не сбежал?! Если поскакал в милицию?! Сидит, сейчас, показания дает: И вот тут мой кузен, Иван Растопиро, толкнул мою дорогую жену…»
«Нет!!!»
«С него станется. Ты и сам знаешь. Хорош ты будешь, Иван, когда попрешься с порубанным на куски трупом прямо в лапы сыскарей из уголовки».
«Так не пойдет!»
Синюшная жила вздулась на лбу кавторанга и пошла пульсировать, как часовой механизм бомбы замедленного действия. Объятый чудовищной догадкой на счет ментов, что в общих чертах соответствовало истине, Растопиро едва не кинулся к телефону: Бонасюка следовало опередить.
– Стоп! – крикнул Иван Митрофанович, заставив себя убрать руку от трубки. Сначала не мешало все хорошенько обдумать. Мысли выстроились в виде условного диалога.
«У кого причин больше? У Васька. У кого мотивы? У него, ясен пень. Кого жена бортанула? Его, опять же. Ты сам-то кто? А никто. Хрен в пальто. Прибыл в отпуск, к брату, а тут такое дело. Разборка внутрисемейная. Он ее толкнул. Она и полетела, как фанера…»
«Нет, не так. Я вообще помню мало. Выпили за встречу, и я, с дороги, отключился. А как глаза продрал – мужа нет, а жена на кухне. Под занавеской».
«Не дрейфь, Ваня, – подбадривал себя Растопиро. – Кому поверят? Капитану второго ранга или банщику драному? Не надо быть оракулом, чтобы угадать правильный ответ».
Иван Митрофанович снова выпил.
«Звони „ноль-два“, мать твою, пока сыскари не нагрянули!»
Он опять взялся было за телефон, когда новая изящная мысль втекла в голову легко, как змея: «Может, вообще сбежать? Меня тут и не было вовсе. Я даже из Запорожья не выезжал».
Идея охватила все существо Растопиро, показавшись наилучшей из перебранных. Просто умыть руки. И дело с концом.
«Что ты видел? Я ни черта не видел. Сидел, понимаешь, дома, гулял погожими вечерами по плотине Днепрогэс имени товарища Ленина…»
«Идите на х… товарищи!»
«А Василек, пускай, отдувается. Кто меня мог видеть? Да никто. Как прибыл, так и убуду. Скрытно, вашу мать».
Иван Митрофанович принял решение, и ему сразу стало легче. Вооружившись вельветовой тряпочкой, он принялся уничтожать отпечатки пальцев, которые могли бы уличить его во лжи. Протер дверные ручки, отполировал краны, не забыл фужеры из бара, а водочные бутылки упаковал в мусорный кулек, намериваясь выкинуть по пути. Он как раз заканчивал уничтожать улики, когда в дверь настойчиво позвонили.
«Милиция!», – Иван Митрофанович упал бы, если б вовремя не оперся на стену. Те, кто считает, будто звук дверного звонка не в состоянии ударить, словно электрический ток, могут почитать себя счастливчиками. «Таки сдал, сука… – подумал Растопиро, стекая на пол. – Вот и все».
Однако, вскоре он с облегчением понял, что за дверью толкутся не менты.
– Где же этот гребаный Бонасюк? – воскликнул взволнованный молодой голос. – Скотина!
– Тише, Андрюша. Соседи милицию вызовут.
«Это ее хахаль, – догадался Иван Митрофанович. – Он крайне опасен, но двери штурмовать не станет. И на нары не посадит, а это уже большой плюс».
«Зато посадит на перо…»
Молодчики еще немного пошумели, вероятно, не зная, что предпринять. Затем все смолкло. Иван Митрофанович поднялся на ноги и с превеликой осторожностью выглянул в окно. Он заметил белый длиннющий «Линкольн Таун Кар», отваливший от тротуара. Лимузин выехал на проспект и попер в направлении Московского моста. Кавторанг перевел дух. Положение, по крайней, мере не ухудшилось, а в создавшейся ситуации и это казалось достижением сродни полету в космос.
«Просто, у каждого гражданина свой собственный космос. Верно, Ваня?»
* * *
Пока Бандура с Армейцем шумели под дверью, в припаркованной у подъезда невзрачной 24-й «Волге» шипела милицейская рация.
– Эти двое, что в иномарке приехали, в дверь барабанят. Как поняли меня, прием? фиу, фиу, шшш…
– Не понял ни шиша, шшш… повтори, прием?
– Барабанят, б-дь, шшш… Прием?
– Дверь выдержит?
– Х… шшш… ее знает. Я что, столяр, бля…
– Я тебе, бля сделаю, бля! Докладывай, бля, по существу! Шшш… Что делает тот, который… шшш… сидит? Прием?
– Тот этим… шшш… не открывает. Затаился. О, бля! Выходят из парадного! Как поняли, прием?!
– Пускай себе… шшш…
– Сели в белую легковую.
– Номера срисовывай.
– Вас понял. «Мэ», восемьдесят три восемьдесят восемь «Ка», «И»…
Как только «Линкольн» скрылся из виду, радиопереговоры возобновились.
– В квартире тихо?
– Мертвая тишина, Владимир Иванович.
– Добро. Продолжайте наблюдение.
* * *
У Московского моста Эдик свернул на проспект Красных казаков.
– Как в воду канула! – жаловался Андрей. – Фантастика каая-то…
– По-подруги у нее есть?
– Нету. Кроме Аньки…
Город велик. А человек словно песчинка, затерявшаяся на морском берегу. Андрея охватило нечто, весьма смахивающее на отчаяние. «Ну, как же так? – говорил себе Бандура. – Ведь она где-то рядом. Только вот, как найти?…»
– Поехали к Атасову. – Предложил Армеец. – Две головы хорошо, а три все-таки лучше. И не отчаивайся раньше времени. Не надо.
* * *
суббота, ближе к вечеру
Разобравшись с неотложными финансовыми вопросами, Мила Сергеевна засобиралась домой. В самом деле, не с Бонасюком же ночь проводить. Предварительно она отщелкала номер Украинского.
– С вашего позволения, я поеду домой, Сергей Михайлович. У вас есть что-то новое о Витрякове?
Полковник вынужден был признать, что никакими свежими данными не обладает.
– Как же мне быть, товарищ полковник?
– Оснований для опасений никаких… – завел старую пластинку Сергей Михайлович. Миле не нравилось ретро. В особенности, в исполнении Украинского.
– Сергей Михайлович, выделите мне охрану!
– Капитан Журба с вами?
– Они оба здесь, и один, и второй. Я их, если честно, не различаю.
– Передадите Журбе трубочку, как мы с вами закончим. Как продвигаются дела у Протасова?
– Не могу сказать, Сергей Михайлович. Сегодня я его не видела. Он мне не звонил, я ему тоже. Сегодня и без него забот хватало.
– Тут вы правы. – Согласился полковник. Когда у него встреча с банкиршей?
– В воскресенье у нее, вроде бы, юбилей. Протасов приглашен.
– Позвоните мне по результатам.
– Слушаюсь, – съехидничала Мила.
– А теперь давайте Журбу.
Как она и предполагала, Украинский предложил капитану проводить ее до дому.
– Оружие у тебя при себе?
– А куда ему деваться?
Журба был невероятно «рад» выпавшей нежданно-негаданно чести. О Витрякове он кое-что слыхал, и эти слухи лишали его даже тех остатков мужества, которое его никогда не отличало. Столкнуться на ночь глядя с беспредельщиками, которым завалить сотрудника органов все равно, что прихлопнуть муху, Журбе хотелось примерно так же, как угодить под поезд метро. Сражаться с настоящими бандитами, это вам не взятки по торговым точкам вымогать.
– Ты не дерзи, понял?! – рыкнул Украинский, распознавший настроение подчиненного чутьем старого волка. – Будешь носом крутить…
– Мы так не договаривались, товарищ полковник.
Полковник Украинский осатанел.
– Ты, б-дь, слышал, что я сказал? Или напрашиваешься?!
Сообразив, о чем речь, Мила завладела трубкой.
– Сергей Михайлович?! Вы Витрякова видели?! Да ему ваш Журба на ползуба.
Украинский сжал свои собственные, среди которых преобладали протезы.
– Хорошо. Пускай доедет с вами до дому, а там я вышлю пару сотрудников на встречу.
Мила поняла, что большего не дождется.
Бонасюк, как только до него дошло, что он остается на попечении Близнеца, окончательно скис. Не то, чтобы Вась-Вась проникся доверием к Миле Сергеевне, но, с ней было как-то спокойнее. Мила это почувствовала.
– Василий Васильевич. Располагайтесь, как дома. Еды в холодильнике предостаточно. Вы в полной безопасности. Как у Бога за пазухой.
«У дьявола», – подумал Вась-Вась.
– Посмотрите телевизор, если будет желание. Отоспитесь, в конце концов. В понедельник вы мне понадобитесь свежим и бодрым.
* * *
Не успел Сергей Михайлович сдыхаться Милы, как с ним связался майор Торба, курировавший, в отсутствие Украинского, самые деликатные вопросы. Именно Владимир Иванович сопровождал Сергея Михайловича в «Дубовом Гаю», когда Виктору Ледовому все-таки удалось выскользнуть из расставленных повсюду силков. Он же спускал с поводка беспредельщиков, перебитых впоследствии в сауне господина Бонасюка. В советскую эпоху госбезопасность не комплектовалась, кем попало, в отличие от непереборчивой с точки зрения кадровых вопросов милиции. И, если «чекистами», время от времени, «укрепляли» МВД, то, обратный путь был практически заказан. Ниппель работал в одну сторону, милиционеров к вопросам государственной безопасности не подпускали на пушечный выстрел. Соответственно этому принципу, контрразведчики не жаловали ментов, а последние недолюбливали контрразведку. Вопреки всему этому, отношения между Торбой, двадцать лет протрубившим в ОБХСС, и бывшим чекистом Украинским были доверительными на службе и приятельскими вне ее.
«Как ты с этим жлобом ладишь?» – на первых порах давалась диву Лида Украинская, обожавшая, время от времени, поиграть в эдакую «белую косточку» позднесоветского образца.
«Перестань, – отмахивался Сергей Михайлович. – Володя мужик что надо! Хотя, Лидок, в этом БХСС еще при Союзе так хапали, что не дай Бог, честное слово. Каждого второго, лично бы я…»
– Что у тебя нового, Володя? – спросил в трубку Украинский.
– На Героев Сталинграда были гости.
– Что за люди? – всполошился Сергей Михайлович.
– Двое парней. По виду босяки. Прямо мимо моих хлопцев прошли.
– Давай, докладывай, Володя. – Посуровел Сергей Михайлович.
– В дверь лупили. Хлопцы говорят, все парадное гудело. Дерзкие, сволочи. Но, в конце концов, постукали, постукали и убрались восвояси.
– Движение за окнами наблюдалось?
– Как те двое спустились, вроде занавеска дергалась. Но свет не горит. Клиент, видать, в потемках сидит.
Украинский немного помолчал, размышляя.
– Я тебе описание Бандуры давал?
– Да, Сергей Михайлович. Хлопцы подтверждают, что, мол, один к одному. Вооруженные черти. Тот, что постарше, у парадного ствол выронил. Похожий на «Узи».
– Номера машины засекли?
– Так точно, Сергей Михайлович. «Линкольн Таун Кар». 89-го года.
– По базе проверил?
– Так точно. Тут неувязочка, Сергей Михайлович. Похожая машина была у Правилова. Помните?
Украинский выматерился одними губами.
– Не понял, Сергей Михайлович?
– Я говорю, и до него доберемся. Дай время.
Торба выразил согласие бормотанием.
– Так а в чем неувязочка, Володя?
– Номера на «Линкольне» совпадают с теми, что сняли с «Кадета» Полянского. Согласно его показаниям. И по базе – его номера.
– Вот, значит, как?
– Именно. – Подтвердил Торба.
– Я смотрю, этот Полянский везде отметился. В гуще событий, так?
– Совершенно правильно. Наш пострел везде поспел.
– Показания с него снял?
– Не успел, Сергей Михайлович. Информация только поступила.
– Не тяни с этим.
– Какие будут распоряжения насчет Растопиро, Сергей Михайлович? Брать? Или пускай погуляет?
Сергей Михайлович помассировал затекшую поясницу:
– Продолжай наблюдение, Володя. Как высунется, сразу докладывай мне. Немедленно.
– Понял. Конец связи.
* * *
суббота, ближе к вечеру
В квартире Атасова Армеец и Бандура застали хозяина. Атасов собирал дорожную сумку, был трезв и одет для поездки. В солидном длинном плаще из «мокрого» шелка, и строгом деловом костюме он выглядел преуспевающим бизнесменом. Хотя смотрелось довольно непривычно. Атасов обыкновенно отдавал предпочтение кожаному танкеру и джинсам.
– Бандура? За Гримо приглядишь.
– Будет сделано, Саня.
Бультерьер, вращавшийся вокруг Атасова, как электрон у атомного ядра, при упоминании своего имени пришел в привычное для себя взвинченное состояния. Он бешено крутил хвостом, поедая Атасова глазами и стремясь, по возможности, занимать позицию между хозяином и дверью. Собачье чутье, как правило безошибочно. Тут Гримо не был исключением.
– Куда ты, типа, собрался? – строго поинтересовался Атасов. – Где ты видел, чтобы я с тобой гулял в эдаком, типа, мажорском прикиде? Сидеть, типа, дома, и ждать.
На морде пса живо отразилось отчаяние. «Ждать» – ненавистное собакам слово. В отличие от глаголов «гулять» и «кушать», радующих длинные волосатые уши.
– Пусть, типа, не врет, – добавил Атасов, обращаясь к Бандуре, – я с ним выходил. Так что потерпит, типа, до завтра.
– Да я выйду, – кивнул Андрей.
– Ты мне его не балуй. Дай ему волю, он потом в три часа ночи меня из постели, как солдата по тревоге, вытягивать научится.
– Са-саня, тебя до вокзала подвезти?
– Буду признателен, Эдик. А то, стараниями Бандуры, от моего «Ромео» один экспонат остался, для тренировки, типа, юных пожарников.
– По-пожарных.
– А какая, типа, разница?
– Давайте я с вами? – попросился Андрей, которому не хотелось оставаться один на один со своими тревогами.
На стоянке у здания вокзала Атасов бросил взгляд на «Линкольн» и, в изумлении, щелкнул пальцами:
– Эдик? Ты катаешься с краденными номерами? Я смотрю, что за ерунда?
– Вот ч-черт. Садовая голова… – пролепетал Армеец. После перестрелки в лесу он забыл перевесить номерные знаки обратно.
– Вот так, типа, и горят явочные квартиры, – заметил Атасов.
Усадив Атасова в вагон, и постояв на перроне, дожидаясь, чтобы поезд тронулся, Армеец и Бандура побрели к машине.
– Слушай, Эдик? Может, заночуем у Атасова? Пивка выпьем?
Эдик, почти не задумываясь, кивнул.
– Хорошая мысль. О-кей.
* * *
Едва отгремели удары в дверь, Иван Митрофанович по-пластунски пополз к окну. Уши работали, как локаторы, уловив гул электродвигателей и характерный лязг, производимый движущимся по шахте лифтом. Когда на первом этаже грохнула дверь, кавторанг выглянул в окно с такой осторожностью, будто его подкарауливали снайперы. Во дворе смеркалось, и отбрасываемая домом тень залила окрестности чернилами, по поверхности которых плавали редкие фонари. И все же кавторанг различил, как двое незваных гостей выпорхнули из парадного и забрались в большущую белую иномарку. Когда распахнулись двери салона, Иван Митрофанович разглядел двух одетых в гражданское молодчиков.
«Это точно не милиция. – Шел 1994-й, и сотрудники вышеупомянутой организации еще не пристрастились к иномаркам, довольствуясь отечественной техникой. – Это те самые бандиты, про которых Васька рассказывал», – догадался Растопиро, наблюдая, как вспыхнули фары, и иномарка, не торопясь, выкатила на проспект.
«Они бы тебя убили, Иван, – холодея, подумал кавторанг. Собственные угрозы в адрес распоясавшихся головорезов незаметно отошли на задний план и где-то там потонули, с концами. – Убили бы. Сто процентов».
«У нынешних, говорят, один разговор. Утюг на живот. Рот липкой лентой замотают, и ждут, пока из жопы дам не пойдет».
Иван Митрофанович осмотрел пустынную улицу. С неба заморосил мерзкий дождь. Во дворе не было ни души.
«Где же Вася, будь он неладен? – в сто первый раз спросил Растопиро, и тут до него дошло: Случись Васильку побежать в милицию, с заявлением, и вокруг уже давно рябило бы от «Бобиков» с новогодними гирляндами, вперемежку с мундирами мышиного цвета»
Поскольку ничего подобного не наблюдалось, резонно было предположить, что Вася побежал куда угодно, но, только не в милицию. Визит бандитов тоже не походил на целенаправленную акцию, напоминая скорее, поиски наугад.
«Где же такое место найти, чтобы ни милиция, ни бандиты не достал?» — спросил себя кавторанг. Искушение унести ноги, по добру, по здорову, снова охватило его. Иван Митрофанович, только чудом, не поддался. «Так не годится, – решил он.– Рано или поздно все всплывет, Ваську возьмут за жабры, и расколют, в два счета. Тут он меня и сдаст. И тюрьма. На долгие годы».
Состояние выбора самое вредное для здоровья. Когда жребий брошен, становится легче, потому что предстоит действовать, а на раздумья времени не остается.
Иван Митрофанович снова колебался. Одна его часть горячо настаивала на бегстве, другая призывала обуздать панику и спрятать концы в воду.«Замети следы, Иван. Иначе, рано или поздно…» — Третьей его части, иногда именуемой совестью, очевидно не существовало в природе. Или кавторанг лишил ее права голоса, выключив микрофон.
– Каким образом замести следы?! – это был хороший вопрос, сражавший его, без наркоза, наповал.
«Похорони ее, только и всего».
– Легко, б-дь, сказать, похорони. Где?
«А хотя бы и в гараже».
В гараж они с Бонасюком ходили несколько раз в прошлый приезд Ивана Митрофановича. Вась-Вась хвастался новенькими «Жигулями», в то время как кавторанг завидовал. В канун нового года они притащили из гаража домашнюю консервацию.
«Там пол в подвале земляной, – вспомнил Иван Митрофанович. – Это совершенно точно». Его швырнуло в пот.
«Сдайся Ваня, – в последний раз заговорила совесть. – Много не дадут. Ты ж моряк, ядрена мать». Ивану Митрофановичу представились нары, и рожи уголовников с золотыми фиксами. Урки смотрели выжидающе. Растопиро покачал головой.
– Я в тюрьму не пойду. Лучше вены вскрыть. И потом! Кристине-то от этого что?! Из могилы ее эта тюрьма проклятая подымет?! Из могилы не подымет никто.
Пока мозги лихорадочно размышляли, руки, как бы сами по себе, обшаривали вешалку на предмет ключей от гаража. Как только связка обнаружилась, мирно висящей на одном из латунных крючков, кавторанг отбросил колебания. Сжимая в ладони брелок, аккуратный белый пластиковый ромб с надписью «hotel Grand Istanbul», оставшийся, как память о вояжах Кристины в Турцию, Иван Митрофанович вернулся к бару. Ему до смерти хотелось выпить. Так, что в горле пересохло. Ситуацию следовало выправить. Водки в бутылке оставалось пальца на два. Вообще-то маловато, как для отставного моряка, но, все же лучше, чем ничего. Пока Растопиро глотал, дождь зарядил во всю.
«Это тебе знак. Главное, чтобы всю ночь лил».
Чтобы скоротать оставшиеся до полуночи часы, Растопиро занялся поисками спиртного. Но, ни на антресолях, ни в многочисленных шкафчиках и подсобках обширной квартиры Бонасюков не завалялась ни единая бутылка.
Как время не тянется, а все равно проходит. Когда наступила ночь, кавторанг решил, что пора. Прокрался в прихожую и надолго приник к двери, что есть силы напрягая слух. Будто акустик с подводной лодки, обложенной вражескими эсминцами.
– Кажись, тихо. – Отодвинув засовы с такой осторожностью, словно они были взрывателем мины, а он, соответственно, сапером, Растопиро высунул голову в коридор.
– Господи, дай мне силы, – попросил кавторанг. Вероятно, он ошибался с адресом, но, Иван Митрофанович стоял за равноправие. Как гласит известная поговорка, если Бог с нами, то кто тогда, спрашивается, с нами?
Кавторанг на цыпочках пересек площадку и заглянул в аппендикс мусоропровода, ежеминутно ожидая ЧЕГО УГОДНО. Нервы напряглись до предела. Но, ни у лифта, ни во всем лестничном пролете никого не было.