Зурабян Гарри. Джума

   - Им можно верить?
   - Им можно не верить, но проверить эти сведения необходимо.
   - Блюмштейн знает об их показаниях.
   - Нет. Он и Артемьев - давние друзья. Мне просто показалось странным, что у этих двух друзей стали исчезать пациенты. Причем, пациены, так или иначе причастные к... - Стрельцов запнулся, опустив глаза, но почти тотчас вскинул их и, глядя в упор на Малышева, закончил: - Причастные к убийствам.
   - Как обнаружили исчезновение Родионовой? - сухо спросил Малышев.
   - В 22-00 дежурная сестра принесла ей в палату лекарство. Девушка выпила его и легла. Через пятнадцать минут, проходя мимо, медсестра вторично заглянула к ней: Родионова спала. Свет там гасить не принято, поэтому спящую девушку она видела отчетливо. К тому же, учитывая, чья она дочь, внимание и интерес со стороны персонала к ней был повышенный. Хватились ее только в половине восьмого, на следующее утро. Смены меняются в восемь утра и восемь вечера. Обыскали все палаты и всю прилегающую территорию. Дождались Блюмштейна и... началось. А Багров добавил.
   - Понятно, - подвел итог Малышев. - Хотя, откровенно говоря, мало что понятно. Комнату осматривали?
   - Все вещи на местах, в том числе, и теплая одежда. Постель не заправлена. Она поступила с игрушкой, плюшевым мишкой, - смущенно добавил Стрельцов.
   - И он тоже исчез, - догадался Малышев. - Значит, это было не похищение.
   - Разрешите? - несмело подал голос Корнеев.
   - Слушаем вас, Леонид Аркадьевич, - бросил на него заинтересованный взгляд Малышев.
   - Мне пришла в голову мысль, возможно, несколько абсурдная. Что, если Родионова по каким-то причинам имитировала свое заболевание?
   - Она не смогла бы обмануть Блюмштейна, - покачал головой Стрельцов. Он на экспертизах собаку съел. Раскусил бы в два счета.
   - А если... он тоже знал, что она симулирует?
   - Не вижу смысла, - пожал плечами Владимир Александрович.
   - Но вы же сами сказали, что исчезают пациенты, причастные к убийствам, - не сдавался Корнеев.
   Стрельцов бросил мимолетный взгляд на Малышева, тот с интересом наблюдал за подчиненными.
   - Если, например, предположить: Родионова - ценный свидетель, она доподлинно знает, что именно произошло между ее отцом и матерью в ту ночь...
   - "Дело Родионовой" официально закрыто, - ответил Стрельцов холодно.
   Корнеев растерянно посмотрел на Малышева, ожидая его реакции.
   - Анастасия Филипповна, жена Родионова, за несколько часов до гибели встречалась с Отто Франком, - счел нужным вмешаться Малышев.
   - Это точные сведения? - недоверчиво спросил Стрельцов. - Что их могло связывать?!
   - Нам и предстоит это выяснить, - заметил Малышев. - Леонид Аркадьевич, поезжайте в университет, потолкайтесь среди студенческой братии. Новость об исчезновении Натальи Родионовой, самое большее, через час уже облетит весь город. Возможно, вам удастся узнать какие-нибудь интересные факты. О результатах доложите сразу же, как вернетесь. Вы свободны.
   Попрощавшись, Корнеев покинул кабинет.
   Малышев, достав из сейфа папки, улыбнувшись Стрельцову, неожиданно бодро проговорил:
   - Ну что, Владимир Александрович, вернемся к нашим баранам? Пофантазировали?
   - Не так, чтобы очень, - неопределенно пожал плечами Стрельцов.
   - Слушаю вас.
   - Все архивные материалы, касающиеся проекта "Джума" были уничтожены по прямому указанию Сталина...
   При этих словах лицо Малышева осталось спокойным и невозмутимым, но это вовсе не означало, что информация Стрельцова не взволновала его. Более того, она требовала самого тщательного анализа и пристрастного изучения. В Советском Союзе было достаточно секретных объектов и лабораторий, но лишь единицы из них могли бы расчитывать на непосредственное и личное внимание могущественного вождя.
   - ... Мне удалось разыскать несколько человек, работавших в то время в органах госбезопасности Белоярска, - продолжал, между тем, Стрельцов. Наши ветераны охотно делились воспоминаниями до тех пор, пока речь не заходила о "Джуме". Стена молчания, хоть бейся об нее! Но одного, Стукаленко Бориса Ильича, удалось-таки расколоть. Однако он сразу предупредил: в случае чего, от всего откажется: "и глазом не моргну". Дело в том, что все, кто имел хоть мало-мальское отношение к лаборатории, в скором времени умерли: инфаркты, инсульты, автокатастрофы, пожары и так далее...
   Малышев откинулся на спинку кресла.
   - А он в здравой памяти, этот ваш "орешек"?
   - У него - рак в последней стадии и он знает об этом. Потому и согласился рассказать. Но, опять же, чувствую, не все.
   - Что там могло произойти, если через столько лет, будучи, практически, при смерти, человек все-равно боится?
   - По его словам, генерал-майор Степан Артемьев, отец нынешнего нейрохирурга, и руководил проектом "Джума" по созданию новых видов бактериологического оружия. В свое время нашими войсками были захвачены материалы санитарного управления Квантунской армии, которым руководил генерал-лейтенант Кадзицука Рюдзи. В этих материалах, среди прочего, упоминался неизвестный штамм чумы, обладавший, по мнению наших бактериологов, совершенно уникальными свойствами. Он был разработан в филиале №643 отряда №731, которым руководил майор Оноуэ Масао.
   - Фигуранты Хабаровского процесса?
   - Они самые, - кивнул головой Стрельцов и продолжал: - Стукаленко рассказал, как однажды услышал от кого-то фразу, якобы, сказанную самим Артемьевым об этом штамме: "Ничего подобного в природе прежде не существовало. Такое могли создать только в Японии: один процент биологии и девяносто девять - философии." Причем, Борис Ильич заметил, что, по слухам, Артемьев вообще питал слабость к Японии, не скрывая своего интереса и любви к этой стране. Но мне этот факт кажется преувеличением...
   - Почему?
   - Потому что курировал лабораторию никто иной, как Лаврентий Павлович Берия, - усмехнулся Стрельцов.
   - Сталин, Берия... - задумчиво проговорил Малышев. - Отчего такое "высочайшее внимание" к рядовой, по сути, лаборатории? Даже, если и учесть, что работали в ней над каким-то уникальным штаммом чумы? - Он с интересом взглянул на коллегу: - Владимир Александрович, вы просмотрели материалы Хабаровского процесса? Наши материалы? - спросил значительно.
   - Среди экспертов упоминается имя Артемьева и еще одного человека.
   - Ну-ка, интересно.
   - Сергей Михайлович Рубецкой.
   - Не князя ли?
   - Именно. Оказывается, в студенческие годы он и Артемьев были близкими друзьями. В гражданскую Рубецкой эмигрировал: сначала Франция, затем Канада. Во Франции работал в Институте Пастера, в Канаду приехал уже ученым с мировым именем. Между прочим, лауреат Нобелевской премии в области микробиологии.
   - Они поддерживали связь?
   - Вряд ли, - с сомнением заметил Стрельцов. - Не та должность была у Артемьева и звание, чтобы ему разрешили поддерживать отношения с Рубецким. Однако, в материалах одного из закрытых заседаний трибунала Артемьев фигурирует в качестве свидетеля и эксперта. О новом штамме чумы он упоминает вскольз, но при этом сделал ссылку на то, что в его разгадке определяющую роль сыграли дореволюционные исследования Рубецкого.
   - Кстати, Владимир Александрович, вы знаете, кто приехал в составе канадской делегации в Белоярск? Ричард Кейн. Впрочем, вам вряд ли его имя что-то скажет. Он - бизнесмен, крупный лесопромышленник, известный в деловых кругах не только Канады. С точки зрения закона, придраться не к чему. Но в нашем ведомстве он давно известен, как человек, весьма талантливо и профессионально выполняющий некоторые деликатные, специфического свойства, поручения своей страны и ее спецслужб. К слову, во время войны Ричард Клейн ходил в составе конвоев созников в Мурманск и Архангельск. Имеет много боевых орденов. А вот каковы его истинные цели в связи с приездом в Белоярск?
   - Вы все-таки думаете, их могла заинтересовать "Джума"?
   - Не только. Возможно, и судьба Астахова. - Малышев открыл одну из папок. - Интерес канадцев настолько живейший, что в составе делегации оказался Ричард Кейн. Вопрос: ради кого или чего послали сюда Кейна? Продумайте этот вопрос, но давайте не будем забывать, что Астахов каким-то образом связан и с "делом Свиридова". Что у вас по Сотниковой?
   - Сегодня Казанцев вместе с Сумакиным проведут негласное опознание в Публичной библиотеке.
   - Добро, - удовлетворенно кивнул Малышев. - Держите меня в курсе.
   Стрельцов поднялся:
   - Разрешите идти?
   - Да, Владимир Александрович. Вы свободны...
   Сны цвета красного клена
   Он слышал их голоса, понимал их речь. Они утверждали: будущего у него нет. Говорили о необратимых процессах и том, что он похож на растение. Он подождал, когда они уйдут и улыбнулся.
   - Флер-де-Лис, - прозвучало в тишине палаты.
   Эти слова были, как пароль или заветный ключ от волшебной двери, за которой, стоило ее открыть и переступить порог, начинался иной мир, где он чувствовал себя родным и желанным. Мир его загадочной страны, цвета красного кленового листа...
   Он походил на маленького ребенка, впервые оказавшегося в круговерти веселой ярмарки. Шел по ней медленно, не поропясь, сжимая в руках два маленьких флажка: Мейпл-Лиф, красно-белый с кленовым листом и Флер-де-Лис, бело-голубой с белыми лилиями. Из закоулков памяти всплывали красивые, как диковинные цветы, названия городов и улиц.
   - Квебек, - произнес он чуть слышно вслух.
   И тотчас, словно сказочный великан, перед глазами возник полуостров Лабрадор в роскошном убранстве изумрудных лесов, перепоясанный сверкающими, голубыми лентами рек, усыпанный драгоценной россыпью озер. Он не помнил откуда, но знал точно, что в короне этого великана сияют два ослепительных бриллианта - города Квебек и Монреаль.
   Квебек - индейское название: "место, где сужаются воды". Воды реки Святого Лаврентия, соединившей суровую, холодную Атлантику с прекрасными Великими озерами.
   Он, не спеша, проходил мимо крепостной стены, Латинского квартала, сохранившего свои средневековые "одежды". Гулял по самой древней и узкой улице Северной Америки - Су-ле-Кап. На фуникулере поднимался в Верхний город, расположенный на скале, с множеством католических
   соборов, музеев, старинных зданий. И даже вновь посетил знаменитый "Шато-Фронтенак" - квебекский отель, построенный в стиле старинного замка.
   А потом память перенесла его в Монреаль. Город, где, казалось, собрались вместе все народы мира, чтобы подарить друг другу свое мастерство и культуру. Итальянцы возводили дома; из порта на промысел уходили испанские рыбаки; на рынках греки предлагали сочные плоды фруктов и овощей; немцы варили великолепное пиво "Молсон" и "О. Киф".
   Бульвар Сен-Лоран очаровывал уютными турецкими кофейнями и голландскими кондитерскими; на прилавках индийских лавочек яркими красками переливались ткани; в парикмахерские приветливо зазывали португальцы, а в прачечные - китайцы; финны содержали мастерские по металлу, а марокканцы антикварные лавки.
   Он чувствовал себя очарованным странником, заново открывая новое и узнавая старые приметы в улицах Шербрук и Сент-Катрин, на Пляс Бонавантюр и Виль-Мари, на авеню Юниверсите.
   И, конечно, он просто не мог миновать гору Руаяль. В 1642 году Сьер де Мезоннев воздвиг на ней деревянный пятиметровый крест в честь основания маленькой фактории Виль-Мари-де-Монреаль. Ныне ее главу венчал новый десятиметровый крест, взметнувшийся ввысь над великолепным городом, колыбелью которого было некогда небольшое поселение из нескольких деревянных срубов.
   Откуда-то с низовьев реки Святого Лаврентия к нему тянулись руками густые плотные туманы, воды Атлантики и Гудзонова залива дышали в лицо холодом и стужей, но чувствуя их, он все-равно был безмерно счастлив. Он засыпал... в колыбели, выстланной кленовыми красными листьями. В колыбели, которую качали сильные, добрые, пропахшие лесом и морем, руки великана Лабрадора...
   Глава шестнадцатая
   Артемьев закончил обход и только переступил порог кабинета, как на столе зазвонил телефон.
   - Слушаю, Артемьев.
   - Дед, - услышал он голос внука, - ты не мог бы срочно домой приехать?
   - Что случилось? - запаниковал Георгий Степанович.
   - Да ты не волнуйся, - засмеялся Илья. - Вобщем-то ничего страшного, но... понимаешь, трубу отопления рвануло, как раз в твоей библиотеке. Я уже зашился, если честно...
   - Книги сильно пострадали? - с тревогой спросил Георгий Степанович.
   - Дед, ты бы приехал, а? - не отставал внук.
   - Хорошо, Илюшенька, сейчас буду.
   - Жду, дед, - как-то слишком весело и бодро отозвался тот на прощание...
   ... Сборы были короткими и поспешными. Они торопились, словно чувствовали за спиной надвигающуюся, плотную, раскаленную стену огня. Брали только самое необходимое. Уже почти на выходе их остановил телефонный звонок. Один из них остановился в нерешительности и, все-таки, вернулся, подошел к аппарату. По мере того, как слушал, лицо его удивленно вытягивалось. Потом он нахмурился и спросил:
   - Где вы сейчас находитесь? - Услышав ответ, кратко бросил: - Никуда не уходите, я заеду за вами.
   Человек положил трубку и, покачав головой, невесело усмехнулся:
   - Это уже начинает походить на массовый исход из Египта...
   ... Она положила трубку и услышала за спиной:
   - И все-таки вы зря ему позвонили. У нас возможностей куда больше.
   - Это вам так кажется, - не согласилась она. - Неужели вы до сих пор не поняли, кто именно против вас?! У вас нет ни единого шанса.
   - А у вас, вы считаете, есть?
   - Я - сама по себе, потому и убить меня будет куда, как сложнее. К тому же.. я теперь знаю, на что способны они, а вот они абсолютно не представляют, на что способна я.
   - Что ж, желаю удачи, - грустно усмехнулся ее визави.
   Она уже была на пороге, когда неожиданно обернулась и проговорила:
   - А хотите совет, Юрий Иванович? Бросьте это все! Я не верю в мистику, но, подумайте: если такое кровавое и страшное начало, то каким же будет финал!..
   ... Они подобрали ее, практически, на ходу. Машина лишь слегка замедлила движение - ровно настолько, чтобы она успела быстро юркнуть в салон.
   - Мне нужна база, - сказала она негромко.
   Водитель хмыкнул и восхищенно посмотрел на нее в зеркало. Сидящий рядом с ним пассажир обернулся и, осторожно подбирая слова, заметил:
   - Вы сегодня, простите, несколько... другая.
   - Верно, - кивнула она. - На это есть причина. - Я могу... говорить при ваших знакомых? - в ее голосе послышалась неуверенность.
   - Они - не знакомые, а самые близкие мне люди! - с гордостью ответил пассажир с переднего сиденья.
   - Тогда я расскажу вам все. С самого начала...
   Когда она закончила свой рассказ, в машине долго никто не произносил ни слова.
   - Вы не верите мне? - не выдержала она, спросив с вызовом.
   - Просто думаю, узнай я об этом раннее, многих глупостей удалось бы избежать.
   - При чем здесь глупости? - недовольно вырвалось у нее.
   Пассажир с переднего сиденья вновь обернулся и посмотрел на нее долгим, внимательным и сочувствующим взглядом:
   - В войне всех против всех никогда не бывает победителей. Как, впрочем, и побежденных. Финал подобной бойни - пустыня со знаком абсолюта. Во все смыслах... - Он помолчал и через время спросил: - Что вы собираетесь делать?
   - Мне нужно место, где я смогла бы все спокойно проанализировать и обдумать и еще нужен совет. Хороший, мудрый и простой.
   - Значит, нам по пути, - улыбнулся он удовлетворенно, но не преминул отметить: - И все-таки вы стали чуточку другой...
   Иволгин метался по кабинету, как матерый волчище, попавший в капкан.
   - Андреич, - не выдержав, взмолился Добровольский, - умоляю тебя: сядь. У меня от твоих кругов того и гляди башка отвалится.
   - Нет, вы только подумайте! - не успокаивался майор. - Чертенок нагадил и... смылся в трубу!
   - Да мало ли где он может быть, - не согласился капитан.
   Иволгина аж перекосило:
   - Мало ли?!! Да где угодно! Он же в отделении сказал, что домой поехал - трубу прорвало. Ну, и в каком месте ее прорвало?!! Сами же видели, что у него дома творится: будто Мамай, Наполеон и Гитлер со своими полчищами промчались! Утек, гад! - Он растопырил пальцы обеих ладоней: - Просочился, твою дивизию, нехай! - как... как... ушел, в общем... - и обессиленно рухнул в кресло, закрыв глаза.
   - Андреич, - тихо подал голос Алексей. Тот приоткрыл глаза и скосил в сторону капитана. - У меня тут мыслишка проскочила... Мы, когда досье на этого "прохфэссора Плейшнера" собирали, персонажа одного бреднем подцепили, лесника - Гурьянова Ерофея Даниловича. Может, смотаемся, по-быстрячку, а?
   - По-быстрячку, не получится, - буркнул Иволгин. - Не ближний свет, это же у черта на куличках. - Но глаза его азартно заблестели.
   - Если сейчас выедем, - Алексей посмотрел на часы, - до темна, может, и успеем.
   Петр Андреевич оглядел притихших оперов.
   - Пустышку вытянем, - сказал с тоской, - ей-Богу, еполеты посымаю! У меня в последнее время чувство, что расследование в сумасшедшем доме проводим: жмурики - штабелями ложатся, свидетели - пачками исчезают и еще вдобавок - какие-то "аргонавты" со своим "руном" вперлись - здрас-с-сьте, мы ваш тети и дяди! А, - махнул рукой, поднимаясь, - что это мы все по кабинетам да по кабинетам. Поехали, ребятки, свежим воздухом подышим. Таежным, твою дивизию, нехай!..
   Глава семнадцатая
   Малышев проводил экстренное совещание с группой Стрельцова. Ему с трудом удавалось сохранять спокойствие, ибо события последних, даже не часов, а минут, стали напоминать стремительно надвигающуюся лавину, которая грозила разнести в пыль спокойствие Белоярска.
   Первым докладывал Корнеев. Из его рассказа выходило, что Наталья Родионова, оказывается, с успехом играла в студенческом театре "Арлекин". Последней постановкой которого был шекспировский "Гамлет"! И Родионова играла в нем Офелию! Причем, так, что приглашенные на спектакль режиссер и актеры гастролировавшего в те дни одного из столичных театров были в полном восторге от ее игры. Имея на руках показания студентов и художественного руководителя "Арлекина", оперативники вновь встретились с Блюмштейном. И он поведал такое, отчего у Малышева чуть не случился удар. Отцом Наташи в действительности являлся Олег Артемьев, о чем Марку Моисеевичу и рассказал после встречи с ней сам Георгий Степанович Артемьев. Его показания были запротоколированы и оперативники выехали на квартиру нейрохирурга, так как в больнице его не оказалось. На квартире и произошла "эпохальная встреча" групп Стрельцова и Иволгина. К сожалению, Георгий Степанович уже успел отбыть в неизвестном направлении.
   Следующим сюрпризом явилось исчезновение Капитолины Сотниковой, а также ее подруги Веры Рясной и сына Жени. Опрошенные сотрудники библиотеки и детского сада дали показания, от которых впору было проситься на постой в "гостеприимный дом" Блюмштейна. Однако по фото Сотникову опознал сотрудник кооператива"Каблучок" Сумакин как женщину, оставившую "книги" для Свиридова.
   Путем подбора фрагментов у соседей удалось выяснить, что загадочный "геолог" - никто иной, как Свиридов Евгений Иванович.
   И, наконец, последнее. Буквально несколько минут назад в Управление позвонил неизвестный и передал совсем уж "убойную" информацию: убийство Свиридова, Франка и автокатастрофу Мухина организовал второй секретарь горкома партии Белоярска Борис Николаевич Родионов!
   Всю это требовалось тщательнейшим образом осмыслить, проанализировать и систематизировать. Больше всего Малышева беспокоило сообщение относительно Родионова. В голове промелькнула какая-то мысль - нечто важное и первостепенное. Он нахмурился, пытаясь сосредоточиться и одновременно следя за ходом рассуждений Стрельцова.
   - Извините, Владимир Александрович, - перебил его Малышев, - но необходимо срочно позаботиться о безопасности Мухина. Я распоряжусь насчет машины. Немедленно забирайте его и везите на нашу базу в Ивантеевке.
   - Разрешите мне, - поднялся Корнеев.
   Малышев бросил на него быстрый взгляд. Внезапно им овладело странное чувство опустошенности и пронзительного, стылого холода, как-будто он сидел не в кабинете, а шел, обессиленный, по безмолвной, бесконечной, снежной равнине. Шел, отчего-то наперед зная: весь его путь - это дорога в никуда. В тупик, из которого нет и не может быть выхода.
   Корнеев терпеливо ждал, а Стрельцов и Казанцев со скрытым недоумением смотрели на побледневшего, осунувшегося шефа.
   - Езжайте вдвоем с Владимиром Александровичем, - нехотя, словно преодолевая внутреннее сопротивление, проговорил Малышев.
   Когда они вышли, он обратился к Казанцеву:
   - Вот что, Геннадий Борисович, постарайтесь найти все материалы, касающиеся экспедиции русских врачей в Маньчжурию во время эмидемии чумы в 1910 году. Некоторые ее участники останавливались в Белоярске. Запросите архивные данные. Меня интересует, главным образом, один из них - Сергей Михайлович Рубецкой. К тому же, Белоярск имеет непосредственное отношение к его родословной.
   - Вы имеете в виду род князей Рубецких?
   - Да, - кивнул Малышев. - И сделайте это, как можно скорее.
   Лишь после ухода Казанцева, Роман Иванович, будто очнувшись от наваждения, осознал, что именно он попросил выполнить своего коллегу.
   "Какого черта?! - изумленно подумал про себя. - Что за ересь я тут нес?! Экспедиция... Чума... Рубецкой... - Он поднялся из-за стола и, чувствуя нарастающую панику, принялся вышагивать по кабинету, нервно сжимая пальцы рук в кулаки. - Вот так и сходят с ума. На почве интересов государства..."
   Малышев прошел к сейфу, открыв, достал тоненький тюбик с лекарством. Высыпав на ладонь две крошечные таблетки, запил. Наливая воду, с досадой констатировал, что руки предательски дрогнули.
   Роман Иванович вернулся за стол, пытаясь взять себя в руки, но тревога и волнение не отпускали. Напротив, они усилились и вновь, как-будто сквозняком, прошелестело невидимо, но мерзко и зябко, это мимолетное, едва уловимое дыхание белого, безмолвного и пугающе-холодного, пустынного пространства. И поэтому, когда на столе зазвонил телефон, он уже знал, что услышит о чем-то необратимом и неотвратимом, как смерть...
   ... Сжав руки в кулаки и засунув их глубоко в карманы куртки, Малышев молча слушал доклад прибывших на место происшествия членов опергруппы и экспертов. Лишь кивнув и также, не сказав ни слова, приблизился к небольшому пятачку рядом с приемным покоем Центральной больницы, оцепленному нарядами милиции. Он поднял голову вверх и увидел почти во всех окнах любопытные лица больных и медперсонала. Огляделся: за кромкой оцепления собралась приличная толпа. На лицах людей читалось все тоже жгучее, неудовлетворенное любопытство и... азарт. Он потянул носом холодный, прошитый тонкими нитями мороза, воздух, в который мощной струей вливался адреналин десятков людей, густо приправленный разлитой вокруг кровью жертв.
   Тела пока не были убраны. Возле них еще суетились криминалисты, работники милиции, прокуратуры и госбезопасности. Он сделал шаг вперед и, прищурившись, вгляделся в лицо Володи Стрельцова. Затем перевел взгляд на лежавшего невдалеке Леню Корнеева.
   "А ведь я знал, когда они уходили из кабинета... - запоздало понял Малышев. Но с удивлением отметил: мысль эта - не взбудоражила, не взорвала его, а промелькнула спокойно и отстраненно. Осмысление и перегрузки навалятся потом, а сейчас мозг просто отгородился от грубой, дикой реальности непроницаемой, как стены банковского хранилища, преградой. - Я оказался не готов к такому. Но это я. А кто-то готовился..."
   Он ощутил, как заломило, засвербело в кончиках пальцев рук, все еще сжатых в кулаки. Словно увидел внутренним зрением замершую в сосудах кровь, остановившееся сердце... И вдруг разом накатила, ударила обжигающе-горячая волна. Он пробуждался от спячки-шока, как пробуждается старый потухший вулкан: сердце, содрагаясь, ритмичными толчками проталкивало в вены и артерии раскаленную кровь-лаву; мышцы, скованные ледяным спокойствием, постепенно накалялись, поглощая тепло и жар крови, жадно втягивая через соломинку тканей и волокон кислородный коктейль; мозг мыслями-вулканическими бомбами с яростью и натиском атаковал все защитные барьеры организма. Это были тьма и хаос, из которого, он знал, обязательно родятся свет и порядок.
   "Вот теперь и я готов, - подумал с удовлетворением. - Готов к тому, чтобы найти и наказать тех, кто это сотворил. Ни ради мести или торжества Закона, а в силу высшей справедливости. Наказать так, чтобы их именами никогда и никому больше не пришло в голову назвать при рождении своих детей. Как нет больше имен Каина и Иуды, потому что все знают: это - не имена, а тавро - убийцы и предателя..."
   - Роман Иванович...
   Малышев обернулся: перед ним стоял Багров. Лицо его было хмурым, сосредоточенным и недовольным.
   - Даже не знаю, что и думать, - сказал он. - Прямо Чикаго какое-то или Палермо. Среди бела дня, из автоматов, - и столько трупов! - его голос дрожал от возмущения и... страха.
   Малышев украдкой бросил на него внимательный взгляд. Михаил Спиридонович, зажав в зубах сигарету, заслонившись от ветра, тщетно пытался прикурить. Наконец, это ему удалось и он с жадностью затянулся - раз, другой, третий...
   "Трясется, - с презрением подумал Роман Иванович. - Как же: только сел в кресло, а тут такое... Только-только, наверное, во вкус входить начал и на тебе! - "получи, фашист, гранату, от советского солдата". И плевать ему на убитых моих ребят, Мухина и еще на четверых, попавших под шальные пули, хорошо хоть - не смертельные..."