Зурабян Гарри. Джума

   - Он нашел вакцину?
   - Вакцину! - усмехнулся невесело Борис Ильич. - Нет от этих бактерий никакой вакцины и никогда не было! Их вводили всем животным. И ни один из подопытных экземпляров не заразился. Он действует только на человека.
   - Один процент биологии и девяносто девять - философии... - вспомнил Малышев.
   - Правильно! - поддержал его Борис Ильич. - Это Артемьева слова.
   - Но причем здесь золото Семенова?
   - Золото атамана Семенова Сталин предусмотрительно оставил, как неприкосновенный запас. С немцами мы уже ученые были. Да и случись война в те годы, нам просто неоткуда было бы брать средства. Пол-страны сначала в руинах лежало, потом сколько в восстановление вбухали. А ведь "западники" не ждали - давили нас изо всех сил. Вообщем, в конце пятьдесят второго нас троих - Артемьева, "Язона" и меня, вызвали в Москву, к Сталину. Причем, Стукаленко на миг задумался и нехотя продолжал: - Странный он был тогда в пятьдесят втором, этот "Язон". На священника здорово смахивал и... знаете, Роман Иванович, пахло от него по-другому, по-заграничному. Вообщем, лоск на нем какой-то был - то ли он и, правда, "голубых кровей" был, то ли... Черт его знает! Это теперь он "свой в доску", мне иной раз даже не верится, как вспомню его в прежний тот год. Да и появился он тут не сразу, а где-то в году шестьдесят третьем, как Артемьев Степан Макарович в отставку вышел. Он его и сменил на объекте...
   Борис Ильич замолчал, потом попросил еще воды и, отдышавшись, передохнув, продолжил свое повествование.
   - Так вот... Сталин приказал семеновское золото изъять, оно в отдельном месте хранилось, перевезти в Черный яр и оставить под охраной. Догадываетесь какой? - спросил, прищурившись.
   - Японский штамм, - внезапно севшим голосом, ответил Малышев.
   Стукаленко кивнул:
   - Для него это золото олицетворяло Советский Союз. Как сейчас помню, он еще сказал тогда: "Нет хранилищ, которые нельзя было бы вскрыть. А этот штамм самый надежный сторож - его ни убить, ни подкупить нельзя. Кто к этому золоту руки грязные протянет, тот на пиру у чумы и окажется...". Хитрый был наш вождь и коварный, - закончил Стукаленко.
   - Истинный восточный сатрап, - задумчиво проговорил Малышев. Спустя минуту, спросил: - Борис Ильич, почему вы решили рассказать об этом только теперь?
   - Сдается мне, Роман Иванович, кто-то уже протянул руки к золоту. Да и спецслужбы каким-то боком прислонились. Вы бы встретились, не откладывая, с "Язоном".
   Малышев поднялся и протянул руку бывшему чекисту:
   - Спасибо, вам, большое, Борис Ильич! - Он уже собрался произнести банальное в подобных случаях "поправляйтесь", когда вовремя спохватился и, чувствуя неловкость, сбивчиво пробормотал: - Надеюсь, мы еще увидимся. Может, у вас есть какие-нибудь просьбы личного характера?
   Поймав ироничный, насмешливый взгляд Стукаленко, и вовсе растерялся.
   - Прощайте, Роман Иванович, - тихо проговорил тот. - А просьба у меня к вам будет одна.
   - Слушаю.
   - Найдите тех, кто убил Владимира Александровича и второго... Кажется, его фамилия Корнеев.
   - Обещаю, - четко проговорил Малышев, в душе презирая себя за эту ложь. Ибо был уверен: людей, убивших Володю Стрельцова и Леню Корнеева, ликвидировали. Таких свидетелей в живых не оставляют.
   Роман Иванович еще раз попрощался со Стукаленко и направился к выходу. Он уже открыл дверь, когда услышал за спиной голос Бориса Ильича:
   - Или все-таки лгут смертникам на Руси?
   Малышев резко дернулся и повернулся. На него в упор смотрели горящие лихорадочным блеском глаза. Но не смертника, а воина - одержимого, несмирившегося; на пороге вечности чуждого смирению, покорности и самое, наверное, страшное - раскаянию и покаянию. Ему не нужен был наркотик от боли, забота от персонала и участие от родственников. Уходя, и в последнюю, может быть, минуту, задержавшись, он хотел только одного: знать, что враг не уйдет от возмездия.
   - Я найду тех, кто отдал приказ их убить, - твердо пообещал Малышев.
   Стукаленко ничего не сказал в ответ, лишь закрыл глаза и улыбнулся. Улыбка была хитрой и коварной...
   Глава пятая
   Для него не существовало ни прошлого, ни будущего. Только настоящее. Настоящее по прозвищу "Лейтенант". Оно не являлось жизнью, где человек оказывается вовлечен в разные приятные и не слишком события, а обозначало всего лишь отрезок времени. Он никому был не нужен и ни в ком не нуждался сам. Он был ничей. Контуженный разум, иссеченная осколками, покрывшаяся шрамами плоть, объединившись, удавили в нем душу и выбросили ее вон, как ненужный, старый хлам. Он балансировал на обрубке-отрезке без явных и тайных усилий, ибо ему неведомы были страх и жалость, сомнения и любовь, ненависть и раскаяние.
   У него было свое ремесло, но сам он давно перешагнул рубеж не только подмастерья, но и мастера. Он стал гением, способным превратить любой заказ в единственный и неповторимый шедевр. С той лишь разницей, что "шедевры" несли не созидательную силу, а разрушительную. Ему знакомы были муки творчества, доведение до совершенства, ночные бдения и опустошительное чувство финала по завершении заказа. Но все это относилось только к ремеслу, никоим образом не распространяясь на все остальное, что сопуствовало ему в настоящем.
   Он был убийца. Профессионал. Его больное воображение уравняло жизнь и смерть: если вторая - продолжение первой, то почему и она не может быть гармоничной и прекрасной? Он был убежден: смерть не должна быть отталкивающе-ужасной и отвратительной. Именно такую он видел много раз и именно такой он однажды умер сам.
   В тот роковой день он не хотел возвращаться, отчаянно сопротивляясь и ускользая, из последних сил цепляясь за дарованные ему там свет и любовь. Но его возвращали назад, в этот мир, во тьму и ненависть. И он вернулся... Вернулся, чтобы убивать, сделав своим кумиром смерть. Потому что был уверен: после нее - свет и любовь.
   ... Лукин выложил перед ним на стол фотографию и конверт с авансом:
   - Лейтенант, ты должен "договориться" с ним в течение двух дней. Полнял? Два! - для убедительности он показал на пальцах.
   Тот заулыбался и тоже показал два пальца, кивая головой.
   - Но это должен быть нормальный случай. Понимаешь, нор-маль-ный!
   Лейтенант нахмурился и отчаянно потряс головой. Глаза его при этом сделались печальными и строгими. Лукин бросил мимолетный взгляд на сидящего поодаль Озерова и продолжал настаивать:
   - Ты должен договориться с ним нормально. Иначе заказов больше не будет. Ты понял?
   Его собеседник угрюмо молчал, опустив голову. Потом поднял ее и согласно кивнул.
   - Ну вот и молодец, - с облегчением заметил Лукин, поднимаясь. - Иди, ребята отвезут тебя на квартиру. А завтра я жду тебя. Как договорились.
   Когда Лейтенант вышел, Лукин повернулся к Озерову. Тот нервно заерзал в кресле.
   - Когда-нибудь мы на нем засыпемся, - проворчал недовольно.
   Лукин натянуто улыбнулся:
   - О таком киллере можно только мечтать. Профессионал высшего класса и... немой! К тому же без роду, без племени.
   - Где ты его вообще откопал? - хмуро бросил Озеров.
   - В Москве, на вокзале.
   - Приступ человеколюбия?
   - Я за ним час с лишним наблюдал, - продолжал Лукин, не отреагировав на колкость. - Он, вроде бы, безучастный ко всему был, но стоило кому-то его задеть или толкнуть... Реакция мгновенная. И еще глаза. Наверняка готовили его серьезные люди, натаскан на уровне подсознания.
   - А тебе его не "подвели" часом? - осторожно проговорил Озеров.
   - Исключено, - убежденно ответил Лукин. - За это время на нем достаточно "повисло". На такой беспредел никто бы не пошел.
   - Ты хорошо его проверял? - не унимался Озеров. - Сам понимаешь, за такой куш ему и не то могли разрешить.
   - Да он по жизни чокнутый! Оживляется, когда завалить кого-нибудь надо. На красивой смерти помешан. Я узнавал, он при вокзале месяца четыре жил. Откуда появился, никто не знал. Может, из госпиталя сбежал. В них после Афгана много шизиков лежит. А этого заклинило на лейтенантском звании. Отсюда и погоняло его.
   - Что, никаких документов?
   - Откуда? У него из документов только вши были. Да не переживай, чисто за ним все. Мои ребята проверили: ничей он.
   - Ну смотри, чисто так чисто. Но как бы у него шарики не переклинили. Сам же говоришь, чокнутый.
   - Он спокойнее младенца. Шизить только в "деле" начинает.
   Они помолчали.
   - О Сотниковой слышно что-нибудь? - вновь подал голос Озеров.
   - Пропала баба, - досадливо поморщился Лукин. - И фраерок из больницы, как в воду канул.
   - Да-а... Красиво Рысь сделали. Говорил же ему! Зато теперь точно знаем, что ни он, ни Немец, ни Горыныч не продались. Значит, Родионов. А ведь его, суку, как Молохова, так просто не достанешь!
   - Достанем. Не мы, так "конторские". У них руки подлиннее наших будут и покрепче. Пусть только золото вытащит на поверхность, попыхтит с вояками. А как доберется до него, мы ему счет и предъявим. У нас тоже свои люди есть "наверху" и неизвестно, у кого "выше".
   - С вояками связываться - похлеще, чем с "конторой". Вызовут "нулевку" - и поминай, как звали.
   - Да сказки это все! "Нулевка"... Армию никогда против блатных не бросали.
   - Потому что у нее другие заботы были. Государство охранять от врагов. А от кого теперь охранять, когда Меченый всем, кому мог задницу вылизал и в друзья набился? Нет у нас теперь врагов, одни сожители остались и сутенеры. Чем не друзья?
   - Нас это не касается, - хмуро бросил Лукин. - Меня другое волнует. Молодняк слишком шустрый подрастать начал. Ни в Бога, ни в черта не верят! Гребут под себя всеми четырьмя конечностями. Упустим момент, они потом нас на части порвут, как акулы. - Он хищно оскалился: - И "нулевке" твоей делать нечего будет.
   Озеров выбрался из кресла, подошел к низкому столику с напитками и налил себе минеральной воды. Выпил жадно и с наслаждением. Потом поставил массивный хрустальный стакан и из-под лобья посмотрел на Лукина:
   - Меня тоже кое-что волнует. Помнишь, Рысь в прошлый раз о Сталине плел?
   - Дальше, - мрачно насупился Лукин.
   - Вот и я думаю, что дальше... Горыныч умный и грамотный мужик был, с чего бы это ему от куша отказываться и сказки сочинять о "вожде всех времен и народов"? И баба его, по твоим же словам, советовала забыть про это золото.
   - Говори, если знаешь.
   - Слушок один прошел, - пристально глядя на Лукина, осторожно начал Озеров. - Человечек мне один шепнул, что была после войны в Черном яру секретная лаборатория, биологическим оружием, якобы, занималась. Потом ее за восемь дней с землей сравняли. А перед этим, ночью под Белоярском на военном аэродроме два транспортника сели с грузом. Сопровождало их звено штурмовиков. Из одного всю ночь ящики грузили, машин пятнадцать было. Из другого - всего один достали. И вояк к этому делу на пушечный выстрел не подпустили, всей операцией энкавэдэшники командовали. А машинки эти, между прочим, потом к Черному яру двинули. Вот и скажи мне, зачем было огород городить, если лабораторию все-равно ликвидировать собирались?
   - Сведения надежные? - подался вперед Лукин.
   - Ты меня сколько лет знаешь? - набычился вместо ответа Озеров.
   - Тогда, тем более, пусть туда сначала Родионов влезет. А мы поглядим, что он накопает, археолог... - подвел итог Лукин.
   Глава шестая
   Ориентиры совпадали. Он дал отмашку своей группе остановиться. Восемь человек. Они входили в спецподразделение "Голубая молния". Несколько часов назад, самолет, в котором они находились, сел на одном из военных аэродромов ЗабВО. Еще какое-то время ушло на то, чтобы их группу перебросили вертолетом в этот район.
   Подполковник Краснов достал крупномасштабную карту. Сверился, внимательно оглядывая окрестности. Затем, удостоверившись, негромко проговорил:
   - Начали.
   Это было сообщество людей, понимавших друг друга с полуслова, полувзгляда и полужеста. Географию мира группа Краснова изучала не по учебникам, а воочию. Правда, с достопримечательностями той или иной страны они, как правило, знакомились "узкопрофильно", ограничиваясь резиденцией местного правителя или важными военными объектами. То ли в силу высочайшего профессионализма, то ли просто везения, а, может, и того и другого, но за все время существования группа не потеряла ни одного человека. Их путь по странам и континентам был подобен росчерку молнии на грозовом небе: ослепительно сверкнуть и исчезнуть без следа.
   Краснов обладал поразительным даром предчувствия опасности, которое не раз спасало группу от неизбежных, казалось, потерь. Вот и нынешнее задание, на первый взгляд, не сулило никаких неожиданностей: прибыть в обозначенный район, произвести несколько направленных подрывов и в случае обнаружения "чего-то необычного" - обследовать, ничего "не вскрывая". Для них это был сущий пустяк. Но именно его "пустячная сущность" не давала покоя руководителю группы - подполковнику Краснову Ивану Васильевичу.
   "Странное задание... А, положа руку на сердце: протухшее и с ощутимым уже запашком. Какого вообще черта нас сюда кинули? - рассуждал он, отстраненно наблюдая за бойцами, закладывающими заряды. - Что здесь может быть "необычного", которое непременно надо "обследовать", но "вскрывать" ни-ни? "Могильник" с отходами? Почему тогда спецодежду не выдали? И на фиг их трогать? - Он еще раз огляделся: - Местечко еще то, честно говоря: кругом сопки, лес стеной стоит, а под ногами - только земля, чахлая трава и глыбы гранитные. Откуда, спрашивается, гранит взялся?.."
   - Готово, - подойдя, доложил капитан Серебряков.
   Группа Краснова замерла, отойдя на безопасное расстояние. Когда подряд прогремело четыре взрыва, осели комья земли и камней, рассеялась пыль, они вновь вернулись к месту подрывов. Не доходя метров пятьдесят, подполковник приказал остановиться.
   - Серебряков, Глухов - за мной. Остальным ждать, - приказал он.
   Втроем они осторожно приблизились к зияющему провалу, над которым громоздились куски многотонных гранитных глыб и многослойного бетона. Попытались заглянуть вниз.
   - Вот это да-а... - восхищенно присвистнул Серебряков, приседая на корточки и с интересом заглядывая вглубь. - Гитлер бы удавился от зависти.
   - Ты еще египетских фараонов вспомни! - отчего-то со злостью проговорил Краснов, словно не замечая удивленных взглядов, какими его наградили Серебряков и Глухов. Он с минуту размышлял, все больше мрачнея. Затем молча принялся разматывать длинный, эластичный трос.
   Когда его закрепили, к Краснову подошел Серебряков. На его лице читалось недоумение:
   - Васильич, ты... ничего не чувствуешь?
   Тот зыркнул и сквозь стиснутые зубы мрачно проговорил:
   - Чувствую, портки выжимать придется! А лезть, Никита, все-равно надо. Максим, - обратился он к Глухову, - останешься наверху. Если через десять минут не появимся, чтоб духу вашего здесь не было. Прорывайтесь к Орлову, но минуя этот гребанный их Белоярск.
   - Иван Васильевич... - попытался возразить Глухов, но поймав разъяренный взгляд подполковника, осекся.
   Последнее, что увидел Краснов - полные смятения и страха глаза Максима. Он выругался и, закрепив карабин, стремительно скользнул в провал. Следом за ним - Серебряков.
   Внизу огляделись, включив мощные фонарики. Над головами, на высоте метров семи, зияла дыра от взрыва и виднелось ослепительно-голубое, без единого облачка, небо. Лучи фонариков выхватили уходящий в обе стороны и растворяющийся во мраке коридор, по стеная которого в канальных углублениях, как застывшие, спящие анаконды, вились толстые разноцветные кабели.
   - Прямо "Вервольф"... - с трудом контролируя страх, и почему-то шепотом заметил Никита.
   Они решили пройти несколько метров вправо, затем вернуться и попробовать обследовать левый коридор. Через метров сто пядьдесят, луч фонарика скользнул по массивной металлической двери. Она напоминала те, что существуют на подводных лодках. Подойдя, остановились. Дверь обильно покрывала смазка.
   - Откроем? - предложил Никита и натянуто улыбнулся: - Васильич, вдруг там сортир? Мне бы, ей-Богу, не помешало.
   У Краснова на скулах заходили желваки:
   - Никита, может, ты объяснишь, что здесь происходит? Мы же и рай, и ад прошли. Я уже все видел и ничего не боюсь. Но это что?
   - Может, хранилище с... психотропным?
   - Тогда на кой ляд нас сюда кинули? Мы, что, крысы подопытные?
   - Дальше пойдем?
   - Время, - кратко бросил Краснов. - Пошли к ребятам.
   Выбравшись на поверхность, с облегчением несколько раз судорожно вдохнули свежий, весенний воздух. Глухов с возрастающей тревогой следил за их бледными, вмиг осунувшимися лицами, пытаясь по выражению на них угадать, что удалось им узнать. Наконец, Краснов и Серебряков пришли в себя. Подполковник сделал взмах рукой, подзывая остальных членов группы. Когда все были в сборе, он сначала внимательно оглядел их, затем, даже не пытаясь скрыть свою злость, проговорил:
   - Ну, хлопцы, кажется, на этот раз мы вляпались серьезно. В такое теплое и скользкое, что вполне можем и не отмыться. Там, - он кивнул на провал на спиной, - какая-то дрянь. Так давит на психику, что крышу срывает.
   Впрочем, дополнительных комментариев не требовалось. По лицам подчиненных он понял: провал "фонит" и чувство страха, медленно, но неудержимо, начинает накрывать его бойцов.
   - Вообщем, так: всем принять стимуляторы. Глухов, Садыков, Ауриньш остаются. От завала отойти, смотреть в оба. Остальные разбиваемся на пары: Серебряков-Мелидзе, я и Дранич, и обследуем коридор в оба конца. Встречаемся через два часа.
   Краснов и Дранич, пройдя по правому крылу коридора и насчитав в, общей сложности, три двери, уперлись в глухую бетонную стену. Подполковник остановился в задумчивости. "Не вскрывать", - промелькнуло в голове. Значит, вскрывать нельзя, а на психику давить можно? - со злостью подумал он. - Но ведь двери не "вскрывают", а открывают. Эх, была - не была..."
   Подойдя к крайней от тупика двери, вдвоем с Драничем они принялись осторожно открывать ее. Повернув несколько раз колесо, внезапно услышали громкий щелчок и дверь сама плавно стала выходить из пазов. Они, переглянувшись, отступали до тех пор, пока не уперлись спинами в противоположную стену. Наконец, дверь замерла, перегородив собою чуть не половину коридора. Направив луч фонарика, пораженно уставились на ее торец. Такой толщины дверь им видеть еще не приходилось. Они вообще не подозревали, что может быть такая дверь. Вниз вело несколько ступеней. Краснов, жестом приказав Драничу оставаться на месте, медленно стал спускаться вниз. Фонарик выхватывал из темноты, что называется, на века сделанный бункер. Ступени, закругляясь, уходили вглубь. Внезапно подполковник поймал себя на мысли, что совершенно не чувствует запаха сырости и затхлости, присущих заброшенным, находящимся глубоко под землей, помещениям. Значит, до сих пор работала хорошо отлаженная система вентиляции. Дойдя до конца спуска, он оказался еще перед одной, столь же массивной, дверью. Открывал он ее уже с каким-то злым упрямством, окончательно решив для себя добраться до "конечной остановки". За дверью в обе стороны расходился новый коридор.
   - Ну ты подумай, какая зараза! - в сердцах воскликнул Краснов. - Прямо Кносский дворец! Только Минотавра не хватает.
   Он решительно свернул вправо. Этот конец коридора тоже заканчивался тупиком. С той лишь разницей, что в тупике находилась... Еще одна дверь!
   "Похоже, кто-то решил всю Землю насквозь пробурить, - подполковником овладело чувство азарта. - Сейчас открою, а там - Овальный кабинет в Белом доме." Однако, вместо Овального кабинета за дверью оказалось просторное помещение и стоило ему переступить порог, как мгновенно везде вспыхнул яркий свет. Краснов оглянулся: такое же море света заливало и весь коридор у него за спиной. Подполковник вошел в помещение. Оно было огромным, выложенным толстыми гранитными плитами. Посередине шла узкая железнодорожная ветка, терявшаяся в глубине тоннеля. Все остальное пространство занимали уложенные в половину человеческого роста штабеля из небольших деревянных ящиков. Он подошел к крайнему, внимательно его изучая. На ящиках отсутствовала какая бы то ни было маркировка и но все они были закрыты на простые замки, сродни тем, что приняты на обыкновенных чемоданах. Пломбы тоже отсутствовали. Поколебавшись несколько минут - "не вскрывать!" - Краснов, тем не менее, осторожно щелкнул замком и приподнял крышку одного из ящиков. Откинув ее, с изумлением уставился на лежащий посередине, поверх серой, мягкой мешковины предмет. Он ожидал увидеть все, что угодно, но только не это. Его замешательство длилось несколько мгновений. И почти тут же Краснов почувствовал, как кровь ударила в лицо. Он еще не до конца осознал стремительно ввинчивающуюся в мозг мысль, а тело уже рефлекторно отпрянуло. Преодолевая затопивший его ужас, подполковник вытащил десантный нож и, спастическим движением сжав его в руке, лезвием приподнял край мешковины. Рука его при этом непроизвольно дрогнула. Он почувствовал, как одежда становится влажной от пропитывающего ее липкого и жаркого пота. Под мешковиной послышался шелест бумаги. Краснов перевел дыхание,сделав несколькр глубоких вдоха. Бумага была тонкой, промасленной и вощенной, ослепительно белого цвета. Концом ножа он завернул края мешковины и бумаги, судорожно сглотнув сухой, шершавый ком в горле... За спиной послышался шорох. Он резко обернулся. В дверях стояли Дранич, Серебряков и Мелидзе. Подходя, они с интересом оглядывались.
   - Это когда же здесь такой теремок отгрохали? - ни к кому, собственно, не обращаясь, спросил Серебряков.
   Они были почти рядом с Красновым, когда послышалось отчетливое, нарастающее жужжание и слишком далеко, чтобы успеть что-то предпринять. Раздался глухой щелчок: дверь захлопнулась. Их попытки открыть ее, успеха не имели.
   - Надо попробовать через тоннель, - первым опомнился Краснов.
   Они кинулись к нему, но по пути внимание группы привлек открытый подполковником ящик.
   - Осторожно! - нервно выкрикнул Краснов. Все трое одновременно обернулись. - Руками ничего не трогать, - добавил он пересохшими губами.
   Подчиненные, вытянув шеи, заглянули в ящик.
   - Вот это да-а... - восхищенно протянул Мелидзе. Но тут его взгляд упал на еще один предмет. - А это здесь... зачем? - И он в упор посмотрел на Краснова.
   Остальные тоже заметили и теперь смотрели на подполковника. Их взгляды были более чем выразительные. Краснов молчал. Он впервые не знал, что ответить. Подойдя, стал аккуратно расправлять ножом бумагу и мешковину.
   - Я думаю, будет лучше, если мы прямо сейчас забудем все, что видели, - не глядя на офицеров, проговорил подполковник.
   Последующее произошло настолько молниеносно и неожиданно, что никто из них ничего не смог понять. Из-за штабеля стремительно взметнулось что-то огромное и черное и с дикой яростью всей массой рухнуло на Краснова, отбрасывая его на стоящих рядом членов группы. Падая, он с ужасом увидел, как нож, описав дугу, кончиком подхватывает лежащий на мешковине предмет и тот, подброшенный в воздух, начинает разваливаться на две части. Раздавшийся затем тонкий звон показался ему оглушительным взрывом многотонной авиабомбы. "Не вскрывать!" - пронеслось в затухающем сознании, на которое уже жадно набрасывалась антрацитовая, непрницаемая тьма...
   Глава седьмая
   Несколько минут они изумленно, с возрастающим интересом смотрели друг на друга. Зажав рукой рот, тряся головой, она сквозь слезы поминутно повторяла:
   - Не может быть... не может быть... не может быть...
   Потом медленно приблизилась к кровати и внезапно лицо ее осветила радостная, шальная улыбка. Она наклонилась и в неосознанном порыве крепко обняла Сергея.
   - Слава Богу! - прошептала облегченно и отстранилась.
   Молодой человек с недоумением и некоторым испугом продолжал смотреть на нее.
   - Сережа! Что же, ты, молчишь? Ну скажи хоть что-нибудь! Ты можешь говорить? - в ее взгляде проскользнула тревога.
   - Могу, - выдавил он охрипшим голосом. - Где я?
   - Сережка! - взвизгнула она ошалело, вновь прижимая его к груди. Господи, вот дядя обрадуется! Есть, есть Бог на свете... Кушать хочешь? спросила она, заглядывая ему в глаза.
   Он отрицательно покачал головой и спросил:
   - Вы кто?
   - Ой, ты же ничего не знаешь. - Она замолчала, мучимая сомнениями. Сережа, скоро приедет дядя или Ерофей Данилович. Они тебе обо всем расскажут.
   - А вы - кто? - повторил он свой вопрос.
   - Меня зовут Наташа, я - племянница Георгия Степановича.
   - А где ребенок?
   Она с недоумением взглянула:
   - Какой ребенок?
   - Была женщина... В красной накидке, с ребенком. В синем таком... платье.
   - Да что, ты, Сережа, - махнула рукой Наталья, отстраняясь. - Здесь только мы с тобой. Нет никого больше.
   - Но была, была же женщина! - упрямо повторил он.
   - Это тебе, наверное, в бреду привиделось. Сережа... - она выжидающе застыла. - Ты, правда, князь? - спросила тихо, почти шепотом.
   На лице его отразилось смятение:
   - Князь?
   Она загадочно подмигнула:
   - Ты не бойся. Георгий Степанович тебя не сдаст. Он, скорее, сам умрет, чем выдаст тебя. - И, позабыв о своих сомнениях, она принялась подробно рассказывать историю его появления на Оленгуе.
   Он слушал ее, временами закрыв глаза. А когда открывал, в них начинало проскальзывать такое странное, необъяснимое с точки зрения человеческих чувств, выражение, что Наталья, в конечном итоге, смутилась и замолчала.
   - Наташа, - он смотрел печально и виновато, - вы приняли меня за кого-то другого. Я, действительно, Астахов Сергей Михайлович. Я... не знаю, чем объяснить мое сходство с князем Рубецким. Но, понимаешь, о Рубецких я знаю не по учебникам истории. Сергея Михайловича Рубецкого хорошо знала моя бабушка...