- ... В прилегающем к Белоярску регионе действительно во время гражданской войны оказался "захоронен" клад местного атамана Семенова. По предположительным оценкам на сегодня его стоимость исчисляется в полмиллиарда долларов. За последнее время, - продолжал бесстрастно Стоун, в Белоярске были убиты три главаря мафии, далеко не последнюю роль занимавшие во всесоюзной криминальной структуре.
   Наши аналитики представили модель, согласно которой на этом кладе могли сойтись интересы криминала и партийной верхушки Белоярска. А учитывая просьбу Родионова о переводе в Канаду двухсот миллионов долларов, можно сделать вывод о том, что клад, практически, найден и контролирует его никто иной, как Родионов.
   - Все это имеет какое-либо отношение к миссии Рубецкого? взволнованно спросил Координатор.
   - Если в Белоярске начнется борьба за клад, это в значительной степени облегчит его работу. Потому что органы госбезопасности вынуждены будут бросить все силы на предотвращение разграбления и вероятный вывоз ценностей за пределы Советского Союза.
   - Мы должны до поездки Ричарда решить, какую займем позицию, задумчиво произнес Координатор и пояснил: - Родионов представляется мне очень перспективной фигурой в плане будущего. К тому же, если мы поможем разместить его капитал в Канаде, это укрепит его доверие к нам. В последующем стоит попытаться подготовить из него влиятельное лицо в политическом и экономическом отношении.
   Но главная задача на сегодня - это Рубецкой. Необходимо продумать, как в операции с ним использовать Родионова. У него должна быть своя команда и в ней наверняка не последние люди в городе и области, которых тоже при определенных обстоятельствах можно использовать. - Он взглянул на Кейна и Стоуна: - Естественно, ни Родионов, ни, тем более, его друзья не должны даже догадываться об истинной цели проводимой нами операции.
   Ричард Кейн и Чарльз Стоун молча кивнули.
   - Чарльз, - обратился Координатор к Стоуну, - я жду вас завтра в три часа дня с предварительным планом. - И более жестко добавил: - Думаю, вы понимаете, что гибель военнослужащих еще одной военно-воздушной базы нам с вами вряд ли простят. Мы потеряли слишком много людей, кое-что уже просочилось в печать. Пока нам удается сохранить все в относительной тайне. Но Рубецкого необходимо вытянуть во что бы то ни стало...
   Глава четырнадцатая
   ... Он был совсем маленький, недели четыре от роду. Пушистая, длинная шерсть частично свалялась и там, где была окрашена в белый цвет, выглядела грязновато-серой. Он походил на потерянную ребенком детскую варежку, черно-белого цвета, украшенную двумя крошечными голубыми бисеринками. В его снах еще жили пища и тепло, радость и игры. Но все чаще их вытесняли образы, переселявшиеся в сны из реальной жизни, жестокой и бесприютной. И еще он до сих пор отчетливо помнил запах руки, однажды положившей его в холщовую сумку, а спустя время оставившей здесь - на голых, холодных ступеньках. Он все ждал, зябко поджимая крошечные лапки, что за ним придут, о нем вспомнят. Задрав кверху мордочку, жадно втягивая ноздрями воздух, с надеждой вглядывался в спешащую по своим делам "обувь". Он все верил: вот, сейчас, кто-нибудь обязательно остановится, опустится до его несчастного уровня, подхватит на руки, прижмет, улыбаясь, к себе и, согревая, спрячет за пазуху. Он ждал и недоумевал, почему эти, такие большие и сильные, проходят мимо.
   Рядом с ним остановились "старенькие ботинки". Спустя мгновение у его ног оказался маленький кусочек хлеба. Он радостно замяукал, благодаря. "Ботинки" постояли и пошли дальше. Он было кинулся вдогонку, но понял, что сегодня ему повезло только на хлеб, но не на приют.
   Потом, в течение долгого дня возле него останавливалась еще какая-то "обувь". Один раз ему больно отдавили хвост и один раз сильно отшвырнули с дороги. Он осознал, что отныне так будет всегда: никто за ним не вернется и никто о нем не вспомнит. Всегда будет вода, иногда - хлеб и никогда больше не будет дома и семьи. Ему было всего четыре недели от роду, но он уже знал главную истину своего кошачьего бытия: человек - воплощение абсолютного зла в живой природе на этой земле. К нему не надо стремиться, у него не стоит искать защиты. А в случае опасности - от него надо уметь быстро скрыться...
   В это утро он как обычно пришел к порогу булочной. Он не знал, как называется большой дом, из которого вкусно и тепло пахнет хлебом. Но успел понять: это место, где торопящаяся мимо него "обувь" редко бывает "злой". У него выработался своеобразный ритуал. Сначала он грелся: осторожно перешагнув порог, следовало быстро прошмыгнуть открытое пространство и спрятаться под прилавком.
   В сущности, он вторгался на чужую территорию, но обитавший здесь до него здоровенный, откормленный котище не стал возражать против его присутствия, видимо справедливо рассудив, что на этом "хлебном" месте вполне хватит пищи и двоим. Для порядка первые дня три Кот-хозяин немного повозмущался, пошипел, но, учтя малолетний возраст пришельца, оттаял.
   Согревшись, он обычно перебирался ближе ко входу-выходу. Там, конечно, не так уютно, как под прилавком, но зато можно было вполне расчитывать на лишний кусочек хлеба, а если повезет - то и булочки. Он знал, что пройдет много времени, прежде чем его пожалеют. Но смирился и приготовился ждать, постепенно привыкая к новой жизни, в которой редко случаются приют, покой и хлеб, но которая до краев заполнена смирением и ожиданием. Он задремал, уткнув нос в подвернутые лапы...
   Он крепко спал, когда во сне к нему внезапно пробилось будоражащее чувство тревоги. Он открыл глаза и огляделся. В проходе в подсобку сидел Кот-хозяин. Шерсть на нем вздыбилась, желтые зрачки расширились, превратившись в две сверкающие монеты. И вдруг самого котенка словно толкнуло и подхватило невидимой волной: он почувствовал, как крупной дрожью раз-другой-третий больно хлестнуло землю. Она съежилась и замерла. С черного хода Апокалипсиса неуправляемой биомассой выползало, вываливалось, перетекало через край, затопляя все вокруг, круша и сметая на своем пути, абсолютное зло, чтобы на старый, потемневший от крови, алтарь принести новые жертвы...
   ... Дежурная часть горотдела, начиная с девяти утра, стала напоминать вавилонское столпотворение. На ноги были подняты все имеющиеся в резерве подразделения горуправления. На пульт то и дело поступали граничащие с паникой и истерикой звонки жителей Белоярска по поводу
   хулиганских действий подростков и молодежи. Выезжавшим на место оперативным бригадам, подкрепленным и усиленным экипажами дорожно-постовых патрулей, приходилось, никого не застав, только со злостью отбиваться от возмущенно наседавших жителей и с досадой констатировать нанесенный материальный ущерб: разбитые окна в жилых домах, витрины в магазинах, разгромленные ларьки кооператоров, в нескольких местах - перевернутые и сожженные автомобили.
   В конце концов было принято решение создать Координационный штаб по ликвидации беспорядков. Настораживало, что никто толком не мог сказать, что, собственно, явилось причиной их возникновения. По мере поступления информации стало ясно: действиями разбушевавшейся молодежи, по всей вероятности, руководит, состоящий далеко не из дураков, тоже свой "координационный штаб".
   К десяти утра поступили сообщения об избиении граждан, визуально неподходящих под категорию "русские". Между тем, всплыл интересный факт: молодчики, участвующие в избиениях, представляли из себя довольно мобильные бригады из шести-восьми человек на двух машинах. По данным очевидцев срочно составлялись фотороботы. Ближе к полудню обстановку в Белоярске удалось более или менее нормализовать. Но вдруг, как снег на голову, "подоспела" информация о взрывоопасной социальной обстановке уже на промышленных предприятиях города. Рабочие, якобы, возмущенные бездействием правоохранительных органов, а также отсутствием в магазинах продуктов и товаров первой необходимости, решили провести митинг протеста в тринадцать часов у здания обладминистрации. Но самое неприятное, с точки зрения самой обладминистрации, заключалось в том, что в городе ожидали приезда канадской делегации для заключительного этапа переговоров по учреждению совместного предприятия. На грани срыва оказался дорогостоящий контракт, способный в значительной степени повысить уровень материального благосостояния отдельных жителей Белоярска. Естественно, речь шла не о простых жителях. На крайний же случай, в виду недопущения повторения массовых беспорядков, было принято коллегиальное решение о привлечении военнослужащих ЗабВО.
   В половине первого дня экипажи ППС, патрулировавшие по улицам города, доложили поразительную вещь: Белоярск, казалось, вымер. Даже транспорт, в последние дни бравшийся, как крепость, с бою, ходил почти без пассажиров. Жители, напуганные утренними событиями, предпочитали сидеть по домам. Отдельные же прохожие, покинувшие дома по причинам неотлагательным, торопливо и опасливо озираясь, старались побыстрее вернуться вновь под защиту родных стен и потолков. Предметом первой необходимости стали дверные замки, что в Белоярске до конца восьмидесятых годов вообще невозможно было вообразить.
   В этом городе все знали друг друга не один год, не одно поколение. Казалось бы, жители Белоярска - испокон века острожного и каторжного, но привыкли доверять друг другу. Возможно, определенную роль сыграло то обстоятельство, что город в течение нескольких веков являлся своеобразной "столицей" для лучших представителей аристократии и интеллигенции, неоднократно ссылаемых в эти места со всех концов необъятной бывшей Российской империи. Несмотря на "темное прошлое", на Белоярске, как, впрочем, и на многих других городах Сибири, лежал некий дворянский лоск и шарм. К сожалению, всему когда-нибудь приходит конец...
   Ровно в двенадцать сорок пять Белоярск содрогнулся от ревущих раненым зверем фабричных и заводских гудков. После чего наступила тишина, которую постепенно стал вытеснять, заполняя собой все окрест, мерный, нарастающий гул - по улицам города растекалась людская река. Дикая, неуправляемая, набиравшая мощь по мере приближения к центру, она неудержимо и неумолимо обретала силу грозной стихии. Задержать ее могла только прочная и крепкая плотина...
   ... Они стояли, тройным кольцом оцепив площадь с каменными изваяниями символов "народной власти" - зданиями обкома партии и облисполкома. Им предстояло стать той самой плотиной, о которую должны были разбиться "мечты и чаяния простого, трудового народа".
   В течение полутора часов шли нудные, вялые, ни к чему не обязывающие обе стороны, переговоры. Парламентеры сновали от толпы к зданию и обратно. Милиция и жители, стоявшие в первых рядах, беззлобно переругивались друг с другом. Скорее всего, закончилось бы очередным "стравливанием пара" пошумели бы, повозмущались и разошлись по домам. Однако неожиданно, словно рябь по гладкой воде, пробежал над головами легкий ветерок волнения и вот уже с крайних рядов, нарастая, возбуждая и электризуя толпу, покатилась ошеломившая и взбудоражившая всех новость: на окраинах и в жилых кварталах рабочих Белоярска появились танки! И народ поверил. Собственно ничего невероятного в этом не было, ибо давно известно: чем более нелепыми выглядят слухи и ложь, тем охотнее и искреннее им верят.
   Передние ряды, подталкиваемые серединой и краем, заволновались, напирая на стоявшую в оцеплении милицию. Напор нарастал и усиливался. Стражам порядка, чтобы сдержать толпу, пришлось, естественно, применить силу. И искра вспыхнула... Справедливости ради стоит сказать, что первым в воздухе просвистело все-таки "оружие пролетариата", а уж затем в ход пошло разом все, что относится к экипировке и атрибутике русской народной забавы под названием "рукопашный бой", имееющей обыкновение плавно перетекать в процесс, метко охарактиризованный еще А. С. Пушкиным, как "бессмысленный, беспощадный" и пр. Одним словом, спустя час с небольшим, в стационарах Белоярска, что называется, "на лицах" проявилась стойкая тенденция к перевыполнению плана по койко-дням. А "скорые" все подвозили и подвозили пострадавших...
   К четырем часам дня подуставший в кулачных боях народ обуяла жажда и на горотдел незамедлительно рухнул обвал звонков о начале погромов в вино-водочных магазинах. Пил народ с огромным воодушевлением, по накалу и страстям намного превосходившим тот, с которым раз в четыре года встречались и в последующем претворялись в жизнь решения очередного съезда партии. "Приняв на грудь", народ на неопределенное время сосредоточился и задумался. В его загадочной душе, как не раз уже бывало, всколыхнулись единство и борьба противоположностей, верной дорогой приведшие к другой русской забаве, с традиционными на протяжении многих веков вопросами: "Что делить?" и "Кого бить?". Вообщем, в Белоярске "процесс пошел"!
   ... Иволгин не успел войти в кабинет, как на пороге возник возбужденный Приходько.
   - Петр Андреевич, взяли! - радостно гаркнул он, поправляя сползшую со лба повязку и непроизвольно при этом морщась.
   - Игорь, ты почему не в больнице? - строго посмотрел на него майор.
   - Петр Андреевич, - не унимался тот, - да успею я еще належаться! Взяли их, слышите, взяли!
   Иволгин недовольно покачал головой, но, махнув рукой, произнес:
   - Ладно, потом выбью тебе отгулы у Завьялова... Где там эта банда?
   - Выгружаются, сейчас здесь будут. Знаете, кто у них за главного? Лопатник!
   - Лукиновский приближенный? - не мог скрыть своего удивления майор. Значит, это они раздухарились? Ну-ну... - протянул он тоном, не сулящим ничего хорошего. - Давай его первым.
   Приходько мгновенно ретировался. Едва он вышел, как дверь вновь открылась и в кабинет вошел усталый Добровольский. Он попытался улыбнуться:
   - Разрешите, ваше благородие, Госпожа удача?
   - На лирику потянуло? - буркнул майор. - Присаживайся. - Заметив ссадины на лице, уже мягче поинтересовался: - Как здоровье?
   В глазах Добровольского мелькнули веселые искорки, но он на манер салонной бырышни кротко потупил взор, скороговоркой заметив:
   - Гемоглобин - сто тридцать, давление - сто двадцать на восемьдесят, в моче сахара нет. Предлежание - головное и вообще: беременность протекает нормально.
   - Да-а... - сочувственно протянул Иволгин, - не слабо, видать, "гегемон" к твоей башке приложился.
   Алексей рассмеялся, готовый ответить на колкость, но в кабинет Иволгина ввалилась целая делегация из оперативников, омоновцев и задержанного. Последний, здоровый и плечистый парень лет двадцати двух-трех, еще пытался сохранить марку и держаться с вызовом. Правда, попытка эта ему давалась с трудом, учитывая свежий, во всю левую скулу и закрывший глаз, кровоподтек.
   - Батюшки святы! - всплеснул растопыренными пальцами Добровольский. Ну чисто "хохлома", а конкретно - "палех"!
   Парень криво усмехнулся, но промолчал.
   - Сопротивление при аресте, надо полагать? - подходя, осведомился Иволгин и вопросительно взглянул на омоновцев.
   - Было маленько, - пожав плечами, ответил один из них.
   - Не круто ли?
   - Да вы что, товарищ майор! - изумленно воскликнул омонец. - Вы про это, что ли? - он кивнул на лицо парня. - Так это он сам! Нечаянно в автобусе при транспортировке на поручень налетал...
   - Что значит, "налетал"? - удивился Петр Андреевич.
   Тот с готовностью принялся объяснять:
   - Эти деятели на окраинах орудовали. Агитаторы гребанные! Мы их, в полном смысле, повязали. А дороги там сами знаете какие, на окраинах-то: кочки, асфальт разбитый, сплошные рытвины и ямы. Колеса автобуса ка-а-ак ухнут в яму, он, бедняга, ка-а-ак приложится морд..., то есть, лицом об поручень. Мы его уже и поддерживали бережно, и самого просили поаккуратней быть, но... - он обреченно развел руками: - ...ямы, будь они неладны, товарищ майор! Думали, и не довезем живым, - омоновец смотрел на Иволгина васильковыми, удивительно честными и виноватыми, глазами.
   Петр Андреевич хмыкнул и повернулся к задержанному с кислым выражением лица:
   - Что ж, ты, Славик, окраины-то выбрал? Видишь, как получилось... неудобно.
   - В цетре своих героев хватало, - ехидно засмеялся Лопатник, бросая красноречивый взгляд на Приходько и Добровольского.
   - Товарищ майор, а не свозить ли его на следственный эксперимент по "старой белоярской дороге" ? - задумчиво поинтересовался Алексей.
   Омоновцы с готовностью подобрались, однако Лопатник, надо отдать ему должное, встретил предложение спокойно, лишь слегка повел крутыми плечами да сжал в пудовые кулаки скованные "браслетами" руки.
   - Ладно, - Иволгин прошел к столу и сел. - Будем считать счет один-один. Вы, ребята, свободны, - он кивнул омоновцам. - Спасибо.
   В кабинете остались четверо: Иволгин, Добровольский, Приходько и Лопатник, а в миру - Вячеслав Сергеевич Лопатовский. Несколько минут стояла тишина, в течение которой майор внимательно изучал текст поданной Игорем листовки, немало экземпляров которых были изъяты у Лопатовского и его команды при задержании. На белой, отличного качества, бумаге, крупным шрифтом, с выделениями в соответствующих местах, был набран текст следующего содержания:
   "Дорогие Россияне!
   Пришел час, когда мы все должны сказать твердое и решительное "нет!" душителям свободы и демократии. Всем тем, кто прикрываясь словами о благе и защите нашего многострадального Отечества, а на деле являясь последователями сталинско-бериевских палачей, пытается сегодня повернуть историю вспять. Не выйдет!
   Противники свободы и демократии создают сегодня все условия для хаоса, экономической нестабильности и социального неравенства. Они опираются на своих верных слуг - армию, милицию и КГБ, готовых по первому приказу обрушить на головы стариков, женщин и детей всю мощь своих репрессивных аппаратов. Не выйдет!
   Славное прошлое нашего старинного, исконно русского, сибирского города взывает к нашей памяти и самосознанию. Довольно, как звери в клетках, жить за "железным занавесем" по законам, написанным в подвалах КГБ!
   Да здравствует свободное Отечество! Да здравствует демократия!
   Превратим Белоярск в оплот свободы Забайкалья и всей Сибири!"
   Петр Андреевич дочитал до конца и заинтересованно взглянул на Лопатовского. Из сводок по горотделу Иволгин знал, что "превращение Белоярска в оплот свободы" обошлось в семь человек убитыми и переваливших за третью сотню ранеными разной степени тяжести. Причем, немалую часть пострадавших составляли сотрудники силовых структур.
   - Славик, - ласково проворковал майор, - никак в рыволюционэры решил податься? Свобода, демократия... Сам сочинял? Молчишь... - со вздохом констатировал майор, бросив недвусмысленный и мимолетный взгляд на Алексея и Игоря. - Придется тебя в "шестерку" определить.
   "Шестерка" пользовалась в городе дурной славой и считалась "кошмаром на улице Лиственной". О ней ходили самые невероятные слухи и домыслы. До недавнего времени это была обыкновенная камера ИВС. Пока в ней не отдал Богу душу один из задержанных. С тех пор, якобы, он превратился в вампира и с успехом обращал в свою "веру" каждого, кто имел несчастье переступить порог камеры и переночевать в ней хотя бы одну ночь. Слышал об этом и Лопатовский, о котором было известно, как о страстном любителе появившихся во множестве на заре перестройки видеофильмов - "ужастиков". Фильмы он смотрел, слухи доходили, но как человек неглупый, всерьез он их не воспринимал. Потому услышав многозначительным голосом произнесенное Иволгиным обещание по поводу "шестерки", Лопатовский лишь иронично усмехнулся:
   - Да хоть в "шестьсот шестедесят шестерку".
   - У-у-у, ка-а-акие мы, в на-а-ату-уре, оптими-и-исты, - не удержался Алексей. - Вперед и приятных сновидений!
   - Прямо сейчас? - не поверил Лопатник.
   Оперативники в упор, неотрывно и молча, сверлили его любопытными, жадными взглядами, в которых задержанный с немалой долей тревоги отметил искорки кровожадности. Его одолели сомнения.
   - Вы че... так смотрите? - без прежней уверенности в голосе, спросил он.
   Ответом ему были тоже молчание и теже кровожадные огоньки в глазах.
   Лопатовский нервно заерзал на стуле, безуспешно пытаясь развести в стороны скованные руки:
   - "Браслеты" хоть снимите.
   - На фига? - лениво поинтересовался Добровольский, скрещивая на груди руки и подавляя приступ зевоты. - Свободу, Славик, выстрадать надо: иногда - кровь за нее пролить, а случается - и жизнь отдать, - с пафосом закончил капитан.
   - Это не мои листовки! - потеряв контроль, выкрикнул тот.
   - А кто говорит о листовках? - изобразил искреннее недоумение Алексей.
   - Ну... - замялся Лопатник. Он все еще не мог понять, чего от него хотят оперативники.
   - Что "ну"? - передразнил его Иволгин. - Вот тебе и "ну" - назад коленки гну! Вообщем, хватить врать, марш в "шестерку". Посиди до утра. От-дох-ни, - зловеще, не скрывая сарказма, добавил майор, вызывая охрану.
   - Вы же ничего не спрашивали! - запаниковал Лопатовский.
   - Как это не спрашивали?!! - подскочил на стуле Добровольский. - Да ты сейчас с три короба наврал!
   - Я-а-а?! - протянул ошеломленно Вячеслав. - Но я же... молчал.
   - Правильно, - не унимался капитан, - вот и наплел!
   - Как?!! - у Лопатовского от негодования потемнели глаза.
   - Так я и говорю: молча, - наклонившись к нему, вкрадчиво и издевательски произнес Алексей. - Молча.
   В кабинет вошел конвой. Оперативники бесстрастно смотрели, как заартачившегося Лопатовского, изрыгающего потоки брани и угроз, скрутили и поволокли прочь по коридору, чтобы "незамедлительно доставить в одиночную камеру номер шесть", по слухам, "лично принадлежавшую начальнику Белоярского угро" и предназначавшуюся "для особо упорствующих граждан".
   - Думаешь, сработает? - без особой надежды спросил скептически Иволгин.
   - Да у него уже крыша поехала, - ответил Алексей. - А после полуночи он не проситься - рваться "на прием" будет. Вспомни предыдущих.
   Идея "шестерки" принадлежала исключительно немного цинику, немного садисту-приколисту, но, в большей степени, все-таки хорошему человеку капитану Леше Добровольскому. Однажды он прочитал, что больше всего на свете люди боятся непознанного и непонятного. Страх подобный уходит корнями в золотые, вобщем-то, времена, когда человек уже слез с дерева, но по доброте своей и наивности еще не додумался до государства. Природа ежедневно щелкала его то по носу, то по темечку, за что он ее справедливо побаивался, частично уважал и даже где-то восхищался ею и любил. Одним словом, знал свое место и было оно далеко не худшим и не последним. Но это прелюдия...
   Два года назад в камере №6 ИВС скоропостижно скончался мужчина от сердечного приступа. Следующим ее обитателем стал молодой человек, ка бы это помягче выразиться - не совсем уравновешанный и пытавшийся "закосить" под "Мессию". Дело закончилось тем, что с его подачи по ИВС поползли слухи о, якобы, воскресшем в образе вампира мужике, с которым совершенно "окосевший" паренек попытался сражаться за правое дело Господа, всеми имеющимися в наличии средствами: орал благим матом, плакал навзрыд, смеялся до икоты и, надо отдать ему должное, достаточно метко плевался в охранников. Ледянящая душу история о "мужчине в белом", благодаря тюремному фольклору, обросла бесчетным количеством невероятных слухов и "шестерка" стала камерой, куда водворить кого-либо удавалось с большим трудом, невзирая на ужасную скученность в других помещениях ИВС. Несмотря на постоянно горящий свет, попадавшие в нее представители криминалитета, начинали испытывать безотчетный страх, метаться и слезно проситься "куда угодно". Таким образом, идея о "мужчине в белом", овладев массами, приобрела статус материальной силы, еще раз доказав правоту Карла Маркса и всего его бессмертного и гениального учения.
   Добровольский же, несколько усовершенствовав данную идею с помощью научно-технического прогресса и люминисцентно-фосфорицирующих красок, довел ее до логического завершения: помещение стало действительно "камерой с привидениями". Сюжеты, по словам Алексея, были "навеяны древними бурятскими легендами и ханты-мансийским, не менее древним, эпосом". Выдерживали это "народное творчество", надо сказать, не многие. В данный момент познакомиться с ним предстояло далеко не последнему человечку в организации всесильного Математика.
   Пока оперативники обсуждали ближайшие планы, подошел Саша Костиков и передал сообщение своего информатора, из которого следовало, что примерно на шесть-семь часов вечера намечены штурмы - ни много, ни мало, как горуправления внутренних дел и КГБ. Иволгин, наплевав на конспирацию, позвонил из своего кабинета по известному только ему телефону. В иносказательной форме, но так, чтобы собеседник его понял, он попросил либо опровергнуть, либо подтвердить имеющиеся у него сведения. По-видимому, абонент на другом конце провода сказал всего две-три фразы, ибо майор быстро попрощавшись, осторожно положил трубку и красноречиво глянул на Добровольского:
   - Леша, у нас нет времени ждать до полуночи.
   - Понял, - спокойно отрегировал тот, поднимаясь и глядя на часы: - Но минут сорок у нас, надеюсь, есть?
   - С сегодняшнего дня принято решение ввести в городе и области комендантский час и чрезвычайное положение. Порядок, наряду с нами, будут контролировать военные.
   - Если в мордобой втянут армию... - тревожно заметил Костиков и не договорил.