Бушков Александр Александрович. Стервятник

   Родион, сделав значительное лицо, с расстановкой произнес:
   — Разумеется, Эдуард Петрович, я в курсе...
   — Что вы предпочитаете просмотреть сначала — видеозапись или агентурные сообщения?
   — Есть и видеозапись? — не удержавшись, воскликнул Родион.
   Испугался, не повредил ли своему созданному Ириной имиджу столь простодушной репликой, но по лицу собеседника так и не удалось отгадать, какие мысли им в данный момент владеют. Он без улыбки ответил:
   — Разумеется, есть и видеозапись, меня просили оказать вам максимальное содействие. Протеже Ирины Викентьевны я отказать решительно не в состоянии... Итак?
   — Можно сначала... документы?
   — Конечно, как вам будет угодно, — Эдуард Петрович вынул из ящика стола несколько листков тонкой белой бумаги, снял скрепку и протянул их Родиону. — Под обозначением «Объект Приют» имеется в виду заведение, где мы с вами сейчас находимся, а рабочий псевдоним «Наяда», как вы, должно быть, догадываетесь и без моих подсказок, скрывает интересующую вас особу...
   Родион нетерпеливо пробежал взглядом первые строчки — какой-то непонятный набор цифр и букв (Дата? Время? Нет, не бывает таких дат и такого времени, чересчур велики числа...), в верхнем правом углу крупным шрифтом напечатано: РАЗРАБОТКА НУЛЕВОГО ПЛАНА.
   Перехватив его взгляд, собеседник улыбнулся:
   — Ничего интересного и удивительного. «Нулевой план» на деле означает попросту, что никто, кроме меня, этого читать не имеет права — имеется в виду, в нашем... учреждении.. Бюрократия — зло невероятнейшее, проникает повсюду, в любое дело...
   «Ясень — Кентавру. Путем спецмероприятий установлено следующее:
   Объект «Наяда» в течение последних семи месяцев поддерживает интимные отношения исключительно с одним и тем же человеком, идентифицированного нами как Толмачев Кирилл Иванович, начальник сектора планирования известного Вам учреждения, т. е. сослуживец «Наяды», в иерархической лестнице фирмы занимающий равнозначное ей положение. Насколько удалось установить, связь впервые фиксирована посторонними в пансионате «Кедровый бор» во время проведения там сопряженного с отдыхом семинара «Перспективы развития сети сотовой связи, укомплектованной аппаратурой отечественного производства, для Восточной Сибири». Не исключаю, что сексуальные акты меж объектами имели место и ранее, но установить это агентурной разработкой на данный момент не представляется возможным по причине выделенных мне для расследования жестких временных рамок. Дата проведения семинара и показания источников прилагаются.
   Состояние на сегодняшний день. Интимные отношения Толмачева с «Наядой» известны ограниченному кругу лиц в известной фирме, главным образом равным им по занимаемому положению. Отношение посвященных спокойное, как к чему-то устоявшемуся и вполне объяснимому, в некоторых случаях связь Толмачева и «Наяды» учитывается при проведении разного рода мероприятий как делового плана, так и имеющих отношение к отдыху, организуемому фирмой. Характер сложившихся отношений, насколько удалось установить, в полной мере устраивает как Толмачева, так и «Наяду», вопрос о разводе ни разу не затрагивался ни одной из сторон. Толмачев женат, имеет двух детей, точные данные прилагаются.
   Декорум. Эпизодически, без определенного распорядка Толмачев и «Наяда» встречаются в объекте «Приют», каждый раз отдавая впечатление ролевым играм. Кроме этого, по средам и пятницам с 19.00 до 21.00 они встречаются в здании дочерней фирмы «Кассиопея-Элинт» (ул. Каландаришвили, д. 15), где в офисе 415 по распоряжению возглавляющего данную фирму Толмачева оборудована комната отдыха, ключи от которой имеются только у него и «Наяды». Помещение «Кассиопеи» из-за отсутствия профессиональной охраны (единственный на все здание вахтер располагается в фойе) и электронных средств наблюдения предоставляет большие возможности в плане установки при необходимости спецаппаратуры (не имея Вашей прямой санкции, я воздержался пока что от установки таковой по собственной инициативе). После восемнадцати ноль-ноль четвертый этаж практически пуст (специальным приказом Толмачева сотрудникам запрещено задерживаться после этого срока), что позволило без всякого труда проникнуть в офис 415 и установить микрофон, изъятый на другой день. Услышанное подтвердило первоначальную версию об использовании офиса 415 исключительно для сексуальных контактов. Для персонала «Кассиопеи» личность партнерши Толмачева остается загадкой (кружат инспирированные самим жеТолмачевым устойчивые слухи о том, что «босс дважды в неделю вызывает по телефону проституток»)».
   Родион бросил на стол страничку, схватил другую. Показания некоей горничной (добытые, как легко догадаться, за хорошую мзду) — видела, как уходили в номер, из какового так до утра и не вышли, заявила, что и в последующие два дня постель в номере «известной особы» оставалась нетронутой. И так далее, и тому подобное — грязь на уровне коммунальной кухни, изложенная суконно-равнодушным казенным языком, откровения мелких холуев, радешеньких почесать языки, посплетничать насчет бар, да вдобавок получить за это денежки... Скулы сводило от омерзения — от того, что о женщине, которую Родион когда-то по-настоящему любил, столь отстранение распинался паршивый стукач, что он, подкинув микрофончик, слушал стоны и вздохи, перекладывая их в уме на язык казенных оборотов.
   Дважды в неделю, по устойчивому расписанию — деловые люди, привыкшие расписывать абсолютно все! — в укромной комнатке на четвертом этаже опустевшей — согласно приказу! — конторы...
   Вопрос о разводе ни разу не затрагивался — любящий родитель «Павла, семи лет» и «Кати, одиннадцати лет» и заботливая женушка некоего принца-консорта не хотят травмировать милых крошек и на старости лет менять налаженную жизнь... Как Родион ни напрягал память, не мог выделить эти среды и пятницы, ничем особенным они не отличались, порой Лика, вернувшись домой в среду или в пятницу, недвусмысленно пыталась подвигнуть его на близость — надо полагать, мало показалось сучке... Какая грязь, какая блядь... Больше всего его выбивала из душевного равновесия эта налаженная размеренность. Другое дело, окажись она под чужим мужиком по пьянке, под влиянием момента, обидевшись на недотепу-мужа — все мы человеки, многое можно понять и простить, но то, что они превратили вечернее траханье в заполненную графу из делового блокнота...
   — У вас будут какие-то замечания или пожелания по данному документу? — как ни в чем ни бывало спросил Эдуард Петрович.
   Взял со стола листки, аккуратно сложил их вчетверо и... окунул в широкий стакан с прозрачной водой. Едва попав туда, листки таяли, исчезали, от них не осталось ни следа...
   Кажется, его слегка позабавило удивление Родиона.
   — Ну что вы, никакой кислоты, — сказал он, не дожидаясь вопроса. — Особая бумага, импортная, конечно, растворяется в воде быстрее хорошего сахара... Я вас слушаю.
   — Нет, никаких пожеланий. И замечаний тоже, — сказал Родион. — Меня и это вполне устраивает. Я только одного не понял... Что это за «ролевые игры»?
   — Сию минуту, — предупредительно сказал собеседник, взял со стола черный пенальчик «дистанционки». — Из видеозаписи вы все поймете... Быть может, желаете просмотреть в одиночестве?
   — Нет, никакой разницы... — сквозь зубы процедил Родион.
   Вспыхнул огромный экран. Сначала Родиону показалось, что изображение замерло на стоп-кадре, но вскоре мужчина, небрежно облокотившийся на угол старинного темного буфета, пошевелился.
   Все в комнате было старинное — или удачная имитация. Высокий буфет, обитые красным бархатом кресла с вычурными спинками и гнутыми ножками, большая постель, трюмо.
   — Это и есть господин Толмачев, — тихо подсказал хозяин кабинета.
   У Родиона засвербило в кончиках пальцев, невольно потянувшихся к кобуре. Мужик был из разряда тех, кого он тихо ненавидел: высоченный жлоб, рожа исполнена спокойной уверенности хозяина жизни, как писали в старинных романах, «красив неброской, но мужественной красотой», а если проще — кобель с тугой мошной, такой, пожалуй, заявит подчиненным, чтобы духу их здесь не было после шести, не испытав при этом и тени эмоций — меж двумя затяжками, с теми же интонациями, с какими вызывает секретаршу. Таких субъектов Родион тихо ненавидел, еще сильнее, чем молодую поросль дикого капитализма в коже и спортивных шароварах.
   Вошла горничная в классическом наряде — черное платьице с белым фартучком, ажурная кружевная наколка на светло-русых волосах, собранных сзади в пышный «конский хвостик», платьице коротенькое, по современной моде, походка совершенно незнакомая — и потому он не сразу узнал Лику. Понял, что это она, когда точка съемки вдруг сменилась, теперь она шла прямо на камеру (должно быть, потайных камер-крохотулек установлено несколько, по всем углам), с раскованной грацией манекенщицы ставя оголенные ноги, облитые дымчато-черными чулками, колыша бедрами так, что Родион на миг ощутил неуместное в данный момент желание.
   Вспомнив, что следует прикидываться своим, твердым и холодным, он постарался придать лицу отрешенно-презрительное выражение. Впрочем, человек в белом халате на него не смотрел, деликатно полуотвернувшись, без нужды перебирая что-то на столе.
   В руках у Лики был черный поднос с бутылкой шампанского и двумя бокалами. Подойдя к мужчине почти вплотную, она, словно бы смущенно опустив глаза, сделала книксен по всем правилам. Точка съемки вновь перепрыгнула, камера уставилась на них сбоку. В молчании текли секунды. Лика стояла, потупясь, грудь учащенно вздымалась под тонким платьицем, щеки явственно порозовели.
   — Плохо, Анжелика, — небрежным, барственным тоном сказал ее любовник. — Шампанское не откупорено, бокалы грязные...
   — Простите, сэр... — она не поднимала глаз, в голосе звучала совершенно незнакомая Родиону покорность. — Я ужасно виновата...
   — Вас придется наказать...
   — Как вам будет угодно, сэр...
   Родион стиснул зубы. Мужчина небрежно бросил бутылку и бокалы на широкую постель, отобрал у Лики поднос и поставил его на буфет. Шагнув вперед, положил ей руки на плечи, пригибая. «Сука, тварь...» — крутилось у Родиона в голове.
   После короткого сопротивления — довольно деланного — Лика гибко опустилась передним на колени. Толмачев с усмешечкой, за которую Родиону захотелось его убить, намотал «конский хвост» на кулак. Она так и не подняла взгляда, когда все началось — и тянулось с прекрасно, увы, знакомой Родиону неспешной изощренностью. Родион узнавал чуть ли не каждое ее движение — и испытывал непонятные чувства, впервыев жизни видя это со стороны, когда она была с другим. Правда, сейчас все было чуть иначе — мужчина играл Ликой, как куклой, откровенно демонстрируя превосходство.
   В комнате стояла напряженная тишина — на фоне лившихся из динамика придыхании и стонов. Нельзя было сорваться, приходилось через это пройти — и Родион сидел, механическими движениями поднося ко рту сигарету, словно нехитрый андроид, остро ощущал на поясе приятную тяжесть кобуры.
   Финал. Глаза бы не смотрели. Лика закинула голову, покорно глядя на своего скота, сцепившего сильные пальцы на ее затылке, щеки пылали, язык блуждал по губам, грудь вздымалась — и эта горняшка с влажным подбородком настолько не походила сейчас на уверенную в себе «железную леди», что Родиону показалось, будто перед ним незнакомка, близнец, двойник...
   Мужчина легонько, но звонко ударил ее по щеке, поднял с колен и опрокинул на постель. Лика барахталась, что-то умоляюще лепетала, однако во всем этом не было ничего, кроме примитивной игры. После второй пощечины, еще более звонкой, она замерла, закрыла глаза, позволила приковать ее запястья наручниками к толстому медному пруту, протянувшемуся по верху спинки. Сбросив одежду, разбрасывая все как попало, Толмачев лег рядом, опершись на локоть, долго смотрел в ее запрокинутое, зарумянившееся лицо — и медленно разорвал платье на груди. Ликин стон был мучительно знакомым. Сильная ладонь легла ей на бедро, сминая символический подол.
   На этом кончились игры. И это еще сильнее уязвляло душу оскорбленного новоявленного рогоносца, внезапно ощутившего себя на месте Ирининого «сокровища» — он прекрасно видел, что игры кончились, что посверкивающие наручники стали глупым антуражем, что эти двое на постели не блудодействуют, а любят друг друга, по крайней мере, в этот миг. Этот сучий выползок вовсе не унижал партнершу — он угадывел ее желания... и занял в ее сердце место Родиона. Именно так, пардон за высокий штиль. В возрасте Родиона и с его опытом иные вещи просекаются быстро... Можно трахать женщину еще десять лет — но при этом оказаться бесповоротно вышвырнутым из ее сердца. Такие пироги.
   — Остановите, — распорядился он, гордясь собою за бесстрастие, с которым слово было произнесено. Эдуард Петрович нажал кнопочку. Тихо сказал:
   — Можете не сомневаться, кассета будет размагничена. Вы довольны?
   — Скажите... — произнес Родион вместо ответа. — Это что... извращение? Или как?
   — А что бы вы хотели услышать? — с легкой усмешечкой спросил собеседник.
   — Правду.
   — Вы знаете, я, как дипломированный врач, ни в коем случае не отнес бы происходившее на наших глазах к извращениям. Всего лишь одна из самых безобидных разновидностей сексуальных игр. Встречаются и замысловатее... Позвольте предельно откровенно? У меня сложилось впечатление, что наша... «Наяда» выступает инициатором подобных развлечений из желания сохранить в себе максимум женского. Что бы там ни твердили феминистки, современный бизнес — чисто мужская игра и выхолащивает женскую душу, увы, очень быстро и безжалостно. С вашего позволения, я не стану углубляться в теоретические дебри, не хочу вас утомлять терминами и теориями. Лично мне представляется, что ваша «Наяда» видит в этих играх удачную возможность ненадолго почувствовать себя слабой, беспомощной, подчиненной — то есть играть изначально женскую роль. Природа берет свое, как бы наши деловые дамы ни упивались причастностью к большому бизнесу, каких бы успехов ни добивались, очень многим в глубине души хочется сломаться в мужских руках, даже получить парочку затрещин... Конечно, это не более чем потаенная, эпизодическая разрядка. Желание ненадолго оказаться в подчиненном положении. Извращениями здесь и не пахнет.
   Странно, но Родиона это разочаровало. А может быть, ничего странного и не было — окажись блудная супружница извращенкой, умственно ушибленной, ее можно было жалеть. Действительность выглядела непригляднее: она стремилась побыть покорной, но — в чужих руках...
   А впрочем, следовало понять раньше. Тогда, в ванной, Лика как раз и была покорной. Да и допрежь того случались эпизоды, значения которых он не осознал, не понял систему...
   — У вас будут пожелания?
   — Вы можете обо всем этом забыть? — спросил Родион, глядя в сторону.
   — Дорогой мой... — вздохнул доктор с ненаигранной грустью. — Если бы я не умел забывать, одним махом и навсегда, давно бы сошел с ума. Или не по своему желанию давненько переселился бы в те края, о которых так до сих пор и не известно ничего определенного, более того, само их существование — тема для оживленнейших дискуссий, начатых давным-давно, еще до нас с вами...
   — Вот и прекрасно, — сказал Родион. — Что до пожеланий, у меня есть еще одно, вовсе даже маленькое...
   ...Из переговорного пункта он вышел, подбрасывая ключи от машины, весело насвистывая что-то неразборчивое.
   — Нормально? — спросила Соня, едва он сел за руль. — Физиономия у тебя так и светится..
   — Все прекрасно, тезка магнитофона, — сказал он, закинув руки за голову и сладко потянувшись. — Через недельку-другую мы с тобой можем покупать билеты в Екатеринбург. Где, как выяснилось, меня все еще ждут...
   Она облегченно вздохнула, прикрыв на миг глаза:
   — А мне до сих пор не верится...
   — Слушай, почему мы с тобой так бездарно отдыхаем — подумал он вслух. — В казино сходили бы, что стриптиз посмотрели или на китайский ресторан набег сделать...
   — Нет уж, — сказала она решительно. — У меня этот город уже в печенках сидит. Лучше уж сбросить кожу, змея, и начинать светскую жизнь с нуля на голом месте...
   — Логично, — согласился он, глянул на часы, посмотрелся в зеркальце и потеребил бородку — черную, но вовсе не выглядевшую крашеной. — Кстати, о змеях... Ровтори инструкции.
   — Беру два билета в кино, — прилежно отчеканила . — В зале отрываю контроль у твоего, сижу до конца, стараюсь по возможности запомнить билетершу, кого-нибудь из тех, кто был в зале, мелкие происшествия, если произойдут... Родик, а все же, насчет чего я алиби обеспечиваю?
   — Насчет заработка денег, — сказал он сквозь зубы. — А то выходит, будто я у тебя на шее сижу, твоими наводками живем. Пора и сильной половине инициативу проявить...
   Телефон со вчерашнего дня сломать еще не успели. Бросив жетон, Родион глубоко выдохнул несколько раз, успокаивая дыхание, потом старательно набрал номер.
   Не занято.. После третьего гудка трубку сняли, послышался уверенный, нагловатый голос:
   — Слушаю, Вершин.
   Родион впервые слышал голос Ирининого сокровища. Что ж, примерно такого и ожидал, суперменские обертончики, изволите видеть...
   — Вас должны были предупредить, — сказал он. — Я по поводу бумаг известной вам фирмы. Все еще интересуют?
   После недолгого молчания собеседник хмыкнул:
   — Конечно. Только никаких котов в мешке. Я понятно излагаю?
   — Еще бы, — сказал Родион. — Мы договоримся так: я вам покажу ровно столько, чтобы вы поняли, что имеете дело с настоящим товаром, но при мне будут только образцы, а целое, как сами понимаете...
   — Под третьей сосной налево?
   — Примерно так, — сказал Родион. — Окинете проницательным взором, а потом и поговорим о презренном металле и его количестве... Я в паре минут езды от вас. Могу приехать немедленно. Устраивает?
   — Вполне. Кстати, прихватите хотя бы один документик по грузовому порту и персонально по Звягину...
   Это была ловушка, не столь уж изощренная, но позволявшая надежно подловить стороннего киллера или мошенника. К несчастью для г-на Вершина, его супруга сообщила Родиону единственно верный ответ...
   — Вы меня ни с кем не путаете, любезный? — с ноткой здоровой наглости спросил Родион. — Если мне память не изменяет, вам нужны бумаги по автоперевозкам и персонально Левушке, а не каком-то мифическом Звягине...
   — Ну, простите, — без всякого раскаяния хохотнул собеседник. — Тесты — вещь необходимая... Жду.
   — И давайте без лишних свидетелей. Меня кое-кто в вашей конторе знает в лицо, а вы ведь за всех стопроцентно не поручитесь?
   — Логично... Организуем безлюдье. Все?
   — Все, — сказал Родион.
   Повесил трубку и, придвинувшись поближе к телеку, попробовал рукой, прочно ли сидит за поясом, под курткой, тяжелый «ТТ» с глушителем. Запустив два пальца в тесный карман джинсов, лишний раз убедился, что запасная обойма лежит, как положил — патроны смотрят головками влево, можно выхватить на ощупь... Волнения и страха не было — одно азартное любопытство. Если приговоренный доверяет супружнице не до конца — на седьмом этаже окажется комитет по встрече (никакой милиции, но от этого не лучше наоборот). Если сокровище имеет глупость доверять женушке всецело — плохи дела у подрастерявщевшего крутость бизнесмена... Интересно, что это за бумаги такие и чем ценны?
   Он вошел в огромный вестибюль — решительным шагом, ни на миг не выказав неуверенности. В углу за полированным столом с парой телефонов помещался пожилой вахтер, но он реагировал только на тех, что оказывались тут впервые и начинали растерянно топтаться. Вчера и позавчера Родион уже был здесь, прошелся по этажам и убрался незамеченным, так что знал, где располагаются лифты. Выбрал ту площадку, что была ближе, — в противоположном конце вестибюля имелись еще четыре, но там толкался народ.
   Четыре двери, по две с каждой стороны. Горят три желтых стрелки — два лифта уходят вверх, один идет сверху, дверь четвертого гостеприимно распахнута, обширная кабина с зеркалом во всю стену пуста. Мир вокруг казался необычайно ярким и четким, под черепом уже знакомо, не принося с собой боли, пульсировал мягко неощутимый шар, ноздри щекотал странный запах — смесь сладкого тления с вонью горящих листьев...
   Лифт шел вверх без остановок. Так никто и не подсел. Все. Широкая дверь ушла в сторону, Родион уверенно направился в конец тихого коридора, свернул направо, в тупичок-загогулину, чуть приспустив «молнию» куртки, помахивая тонкой синей папкой.
   Стол секретарши пуст. Единственная дверь слева приоткрыта. Родион вошел без стука. Вершин сидел на краешке стола, свесив ногу, уставясь тяжелым взглядом — трезвехонький, рослый, с чуточку набрякшим, но довольно симпатичным лицом пресловутого «мачо». Родион его даже не узнал — пьяный в дымину, тот выглядел совсем иначе...
   — У меня мало времени, — сказал он, перехватывая инициативу. — Давайте быстренько посмотрим пару бумаг... — приближаясь к столу, рывком раздернул «молнию» папки, выхватил пару листков, густо покрытых строчками машинописи.
   Листки эти, по строжайшему наставлению Ирины, надлежало оставить на месте происшествия. То бишь убийства. Она их и передала, понятно. На взгляд Родиона, содержание было безобиднейшей мурой: выдернутые из середины листочки многостраничного контракта касались поставок водки и печенья, но упомянутые там незнакомые фамилии и названия фирм, конечно же, давали ложный след, иначе не было смысла их подбрасывать... Ладно, это Иринины проблемы, знает, что делает...
   Вершин машинально протянул руку за листочками. Пистолет издал короткий кашель. Дуло оказалось всего сантиметрах в тридцати от зеленого пиджака с золотыми на вид пуговицами — и Родиону всерьез показалось, будто судорога мгновенной боли, пронзившей массивное тело, опахнула его жаркой волной...
   Вершин, сорвавшись со стола, обрушился на пол с таким грохотом, словно уронили с потолка чугунную станину токарного станка. Родион инстинктивно втянул голову в плечи. Воняло тухловатой гарью, стояла тяжелая тишина. На миг показалось, что тело разбил паралич, что он так и останется торчать возле трупа нелепой статуей, пока не появятся люди... И Родион нелюдским усилием воли рванулся, освободил себя из загустевшего воздуха. Нагнувшись зачем-то, тщательно прицелился в основание черепа и нажал спуск. Голова лежащего чуть заметно дернулась под ударом пули. Финита. Пятьдесят тысяч долларов в кармане.
   Потом он сделал нечто категорически противоречившее полученным указаниям — вместо того, чтобы бросить пистолет на пол, сунул его за пояс, на прежнее место. Не хватило духа расстаться с бесшумной смертью, ставшей словно бы продолжением тела, «ТТ» мог еще и пригодиться, работа не кончена...
   Тряхнул пальцами в воздухе — показалось, ладони испачканы в чем-то липком, вязком, но это, конечно, из-за прозрачной пленки, застывшей невидимыми перчатками. Еще одно импортное чудо, врученное Ириной: аэрозоль, покрывавшей кисти рук тончайшей пленкой, заменившей традиционные гангстерско-шпионские перчатки. Никаких отпечатков пальцев, фирма гарантирует...
   Словно освободившись от наваждения, бросился к двери. Рванул ее на себя — и нос к носу столкнулся с невысоким мужиком в синем костюме и белейшей рубашке. За его спиной маячила тонкая фигурка, бело-черная...
   Родион опомнился первым. Словно пребывал в другом времени, несущемся гораздо быстрее. Вырвав пистолет из-за пояса, упер его в плоский живот знакомого по снимкам начальника службы безопасности и нажал на спуск — раз, два, три!
   Чужая, злая воля управляла им с необычайным проворством и сноровкой, превращая в машину-убийцу. «Мюллер» еще не успел завалиться, а Родион что было сил оттолкнул кренящееся тело, оказался глаза в глаза с прижавшейся к стене девчонкой — белая блузка, короткая черная юбочка, смазливая мордашка вчерашней школьницы, на которой удивленное оцепенение еще не успело смениться ужасом...
   Так и не успело. Первая пуля попала ей в живот, вторая зажгла алое пятно под левой грудью. Она сползла по стене, как подшибленная куколка, — безжизненно, словно бы покорно...
   Тишина. У Родиона хватило соображения окинуть себя взглядом — так и есть, на груди темно-алые пятнышки... Сорвал куртку, свернул ее подкладкой вверх, завернул в нее пистолет, прихватив сквозь тонкую ткань рифленую рукоятку. Прислушался.
   Свернул за угол, в коридор, принуждая себя не ускорять шаг, направился к лестнице. Из двери слева вышла молодая женщина, на ходу листая разлохмаченную пачку бумаг, прошла .мимо, едва удостоив равнодушным взглядом. Родион, не в силах перебороть себя, оглянулся — нет, не дошла до тупичка, свернула в другую дверь...
   Поднялся двумя этажами выше — и на девятом преспокойно присоединился к ожидавшим лифт. Вошел вместе с ними в кабину, увидел в высоком зеркале свое отражение — волосы слегка взлохмачены... так, непринужденно причесаться... никто и внимания не обращает...
   Вряд ли Вершин пытался устроить гостю западню — Ирина тогда рассказывала, «Мюллер» из кожи вон лез, пытаясь неусыпным бдением компенсировать беззаботность босса, секретуточка, вполне возможно, прилежно настучала о внезапном распоряжении шефа «пойти погулять». И «Мюллерок» решил на всякий случай пробдить, в противоположность своему знаменитому прототипу глупо нарвавшись на пулю. Жалко девчонку. Впрочем, он с небывалым прежде ожесточением тут же подумал: «А нас кто пожалеет?!»